Угрожающий кулак над Западом: зачем Путину нужна армия в БеларусиУгрожающий кулак над Западом: зачем Путину нужна армия в Беларуси

Дмитрий Орешкин

В 2017 году из России в Беларусь планируется перевезти беспрецедентно большой объем военных грузов. Так, по сравнению с 2015 годом, объемы железнодорожных перевозок увеличатся в 33 раза, а по сравнению с текущим годом — в 83 раза. Всего в 2017 году из России в Беларусь должны прибыть до 4162 вагонов с грузами военного назначения. Российский политолог Дмитрий Орешкин рассказал «Апострофу», что такими действиями Россия создает постоянную атмосферу военной угрозы, чтобы получить преимущество в переговорных отношениях с Западом, которому проигрывает экономически.

Есть три составляющих, которые следует иметь в виду. Первая, и самая главная: путинская Россия проигрывает соревнование со всем прочим миром в том, что называется soft power — мягкая сила. Имеется в виду экономика, культурное и информационное влияние, валюта, создание имиджа, привлекательного для прочих государств — это то, в чем был очень силен товарищ Сталин, на которого многие либеральные и демократические левые европейские политики смотрели как на альтернативу несправедливостям капитализма. У Путина это не получается. Поэтому он переводит плоскость соревнования с прочим миром в военное противостояние, и он все время вынужден балансировать на лезвии ножа, создавая постоянное чувство угрозы у Запада, чтобы таким образом получить преимущество в переговорных отношениях с Западом. Запад должен бояться, Запад понимает, что он выигрывает в экономическом соревновании, а Россия проигрывает. Поэтому остается единственная сфера, которую условно можно назвать паритетной — это военная. Нагнетается идеология военного противостояния, в том числе открытая, а не секретная переброска войск в Беларусь. Логика такая: если вы будете продолжать нас ограничивать, то мы будем нагнетать вооруженную опасность и вы испугаетесь.

Вторая составляющая состоит в том, что на самом деле вряд ли все это будет реализовано, потому что Путин старается не делать того, чего от него ждут. Никто не ждал, например, что он так легко нарушит международные договоренности и присоединит Крым, а он это сделал. Никто не ждал, что он будет так активно участвовать в военных событиях на территории Донецкой и Луганской областей, а он это сделал, поэтому прекрасно все понимают, что новый цикл военных действий будь то направленных против Прибалтики или против Украины вызовет еще одну, но уже совершенно жесткую волну реакции на Западе. В связи с этим, я думаю, что Путин на это не пойдет. Но он блефует, ему нужно запугивать Запад этой возможностью, и мне кажется, что всем следует это учитывать.

А третье — это внутриполитическая составляющая. Да, кругом враги а значит — надо расширять сферу политического контроля, который у Путина ассоциируется с военным. И здесь получается тоже своего рода торг, ведь Беларусь соглашается на какие-то экономические льготы от России, в том числе — в нефтегазовой торговле. В обмен же она должна предоставлять свою территорию для такого рода военных демонстраций. Но не следует это переоценивать. Да, в Беларуси будут расположены войска, но они там и так расположены, а поскольку у России сейчас период военной истерии, соответственно они усиливают свой контроль и влияние на всех доступных им территориях. Их не так уж много этих территорий, но одна из них — это Беларусь. Причем это все делается не бесплатно. Лукашенко за каждый пропущенный на свою территорию вагон потребует от России какие-то экономические льготы, потому что у Лукашенко тоже крайне неэффективная экономическая модель и его собственная экономика давно уже сидит килем на мели. И он единственное, что может сделать, это вышибать, выжимать, выпрашивать деньги у соседа с востока, у которого есть газ и нефть. Значит, это еще и такая выгода, мы тебе даем льготы, а ты позволяешь нам разместить свои вооружения. Отчасти это соответствует ужасам путинской элиты, которая сама верит в собственные мифы о том, что Запад хочет на нее напасть. А отчасти — это создание угрожающего кулака над Западом в расчете на то, что Запад испугается и пойдет на уступки.

АпострофДмитрий Орешкин

В 2017 году из России в Беларусь планируется перевезти беспрецедентно большой объем военных грузов. Так, по сравнению с 2015 годом, объемы железнодорожных перевозок увеличатся в 33 раза, а по сравнению с текущим годом — в 83 раза. Всего в 2017 году из России в Беларусь должны прибыть до 4162 вагонов с грузами военного назначения. Российский политолог Дмитрий Орешкин рассказал «Апострофу», что такими действиями Россия создает постоянную атмосферу военной угрозы, чтобы получить преимущество в переговорных отношениях с Западом, которому проигрывает экономически.

Есть три составляющих, которые следует иметь в виду. Первая, и самая главная: путинская Россия проигрывает соревнование со всем прочим миром в том, что называется soft power — мягкая сила. Имеется в виду экономика, культурное и информационное влияние, валюта, создание имиджа, привлекательного для прочих государств — это то, в чем был очень силен товарищ Сталин, на которого многие либеральные и демократические левые европейские политики смотрели как на альтернативу несправедливостям капитализма. У Путина это не получается. Поэтому он переводит плоскость соревнования с прочим миром в военное противостояние, и он все время вынужден балансировать на лезвии ножа, создавая постоянное чувство угрозы у Запада, чтобы таким образом получить преимущество в переговорных отношениях с Западом. Запад должен бояться, Запад понимает, что он выигрывает в экономическом соревновании, а Россия проигрывает. Поэтому остается единственная сфера, которую условно можно назвать паритетной — это военная. Нагнетается идеология военного противостояния, в том числе открытая, а не секретная переброска войск в Беларусь. Логика такая: если вы будете продолжать нас ограничивать, то мы будем нагнетать вооруженную опасность и вы испугаетесь.

Вторая составляющая состоит в том, что на самом деле вряд ли все это будет реализовано, потому что Путин старается не делать того, чего от него ждут. Никто не ждал, например, что он так легко нарушит международные договоренности и присоединит Крым, а он это сделал. Никто не ждал, что он будет так активно участвовать в военных событиях на территории Донецкой и Луганской областей, а он это сделал, поэтому прекрасно все понимают, что новый цикл военных действий будь то направленных против Прибалтики или против Украины вызовет еще одну, но уже совершенно жесткую волну реакции на Западе. В связи с этим, я думаю, что Путин на это не пойдет. Но он блефует, ему нужно запугивать Запад этой возможностью, и мне кажется, что всем следует это учитывать.

А третье — это внутриполитическая составляющая. Да, кругом враги а значит — надо расширять сферу политического контроля, который у Путина ассоциируется с военным. И здесь получается тоже своего рода торг, ведь Беларусь соглашается на какие-то экономические льготы от России, в том числе — в нефтегазовой торговле. В обмен же она должна предоставлять свою территорию для такого рода военных демонстраций. Но не следует это переоценивать. Да, в Беларуси будут расположены войска, но они там и так расположены, а поскольку у России сейчас период военной истерии, соответственно они усиливают свой контроль и влияние на всех доступных им территориях. Их не так уж много этих территорий, но одна из них — это Беларусь. Причем это все делается не бесплатно. Лукашенко за каждый пропущенный на свою территорию вагон потребует от России какие-то экономические льготы, потому что у Лукашенко тоже крайне неэффективная экономическая модель и его собственная экономика давно уже сидит килем на мели. И он единственное, что может сделать, это вышибать, выжимать, выпрашивать деньги у соседа с востока, у которого есть газ и нефть. Значит, это еще и такая выгода, мы тебе даем льготы, а ты позволяешь нам разместить свои вооружения. Отчасти это соответствует ужасам путинской элиты, которая сама верит в собственные мифы о том, что Запад хочет на нее напасть. А отчасти — это создание угрожающего кулака над Западом в расчете на то, что Запад испугается и пойдет на уступки.

Апостроф

Холодильник vs телевизор, акт 2Холодильник vs телевизор, акт 2

Владислав Иноземцев

На протяжении некоторого периода времени, который в России называют этапом устойчивого «путинского консенсуса», считалось, что при заполненном холодильнике — или, говоря иными словами, в условиях относительного достатка — население (народом его никто и не думал считать) с готовностью предоставит власти carte blanche на любые политические шаги, позволяя ей ограничивать гражданские свободы, расширять пространство коррупции и сводить экономические и личные счеты с оппонентами. И действительно, в такой ситуации большинство населения практически никак не реагировало на очевидно менявшуюся обстановку в стране: даже кризис 2008–2009 годов власть «залила» деньгами, и протесты исчезли, не успев появиться.

Следующим этапом стало формирование новой реальности, с ухудшающимся экономическим положением (темпы роста замедляются ровно столько же месяцев и лет, сколько В. Путин находится в Кремле в свой третий президентский срок) и необходимостью на это реагировать. Собственно, именно с этого времени и можно говорить о той «борьбе телевизора с холодильником», о которой мы так много слышим.

Важнейшей задачей власти в этой ситуации стал поиск врага и постоянное смещение фокуса пропагандистской машины. Мы, как помнится, слышали про необходимость бороться с иностранными агентами в среде общественных организаций; про угрозу нашей нравственности, исходящую от людей «нетрадиционных» сексуальных ориентаций; про растущую агрессивность Запада, не понимающего, с чего бы это вдруг Россия начала «воссоединяться» с не принадлежащими ей территориями, и так далее.

Мы пока еще живем именно в этом периоде, где задачей пропаганды является формирование у граждан убежденности в том, что некоторое ухудшение их материального положения (вследствие инфляции, невозможности повысить зарплаты и пенсии, эффекта дешевеющего рубля, самоограничений в поставках импортного продовольствия и др.) — вполне допустимая плата за «вставание с колен» и повышение (иллюзорное или нет, решать каждому человеку) международного престижа России. Война идет, по сути, между реальным и воображаемым миром, между повседневной реальностью и ее восприятием. Пока, судя по рейтингам поддержки и всем опросам общественного мнения, воображение побеждает реальность.

Подавляющее большинство либерально настроенных экспертов убеждены в том, что такое состояние не может продолжаться долго, и с упоением ждут (многие уже семь-восемь лет) неизбежного краха режима. Однако год за годом горизонт их надежд отодвигается — и, как положено горизонту, способен перемещаться, на мой взгляд, практически до бесконечности. Почему итог эпической схватки так и не кажется определенным и может ли власть обеспечить «телевизору» победу над «холодильником» (под победой я понимаю в данном случае возможность удерживать существующее status quo неопределенно долгое время)?

Оптимисты (те, кто рассчитывает на перемены на «политическом фронте» по причине сложностей на «экономическом») исходят из понятного для них концепта нормы. В любой западной стране сокращение экономики на 5–6% в условиях двукратного обесценения национальной валюты способно вызвать общественный протест, который снесет любое правительство. Однако, оценивая российскую ситуацию, нужно учитывать две особенности.

С одной стороны, российский социум бессубъектен. В большинстве развитых стран между властью и населением стоит масса общественных структур, транслирующих сигналы, идущие как сверху вниз, так и снизу вверх. Сигналы, посылаемые властями, уцениваются в зависимости от степени влияния этих институтов. В случае, если правительство «продвигает» реформу трудового законодательства, которую не поддерживает большинство профсоюзов, она не будет воспринята трудящимися с энтузиазмом, какими бы ни были усилия пропагандистов. Если некоторые группы граждан недовольны тем или иным трендом в политике, это недовольство вряд ли воплотится в модификацию политического курса, если не будет поддержано ни одной из влиятельных партий (или если не спровоцирует создание новой). В России же «поражающая способность» (в любом значении первого слова) провластной пропаганды неизмеримо выше, чем в большинстве демократических стран, а обратное влияние жителей на власть — неизмеримо ниже. Поэтому влиятельность «холодильника» (импульсов снизу) менее значительна, чем «телевизора» (нажима сверху). Именно поэтому, даже если значение «холодильника» для большинства людей начнет перевешивать роль и влияние «телевизора» (что отчасти уже происходит), обществу просто сложно будет об этом узнать.

С другой стороны, здесь есть куда более важное обстоятельство, на котором я и хочу остановиться подробнее.

Когда большинство населения считает свое материальное положение хорошим, кажется, что в случае его изменения люди могут выйти на улицы. Если уровень жизни снижается до некоторого предела, так и происходит: недовольных становится больше, протест оказывается все заметнее. В какой-то момент наступает опасная «точка бифуркации»: люди перестают в массе своей верить пропаганде, но при этом их жизнь еще выглядит нормальной, т. е. располагающей к нормальному ответу (к протестам, критике, организованным выступлениям, избирательной активности). Это и есть самый опасный для властей момент: страна выглядит по сути своей нормальной, хотя власть очевидно «сошла с рельсов». Именно в такие моменты возможны, на мой взгляд, серьезные социальные потрясения, завершающиеся в итоге продуктивными реформами.

Однако если ни перемен, ни реформ не случается, вполне вероятен «провал» общества ниже этой точки неустойчивости — в, как ни странно, «новую стабильность». Если пропаганде удается удерживать общество в состоянии напряжения; если значительная часть критически мыслящего населения выходит из борьбы (например, эмигрирует); если воображаемая угроза продолжает выглядеть реальной для большинства — в такой ситуации «холодильника», который обусловил бы его триумф над «телевизором», просто не существует. Для полной победы пропагандистов над здравым смыслом необходимо лишь, чтобы процесс выживания стал занимать все время и мысли большинства граждан.

В России многие уже привыкли к тому, что главный вопрос дня — в какой ресторан пойти ужинать, и, неважно, как этот выбор в итоге будет решен, за ужином можно будет посудачить о власти и ее безумствах. Но если предположить, что после работы надо отстоять в очередях за самым необходимым, связаться с «дядей Петей», обещавшим отложить дефицитные «импортозамещающие» шины для автомобиля, потому что свободная продажа запчастей давно забыта, а еще желательно немного заработать денег в дополнение к основной зарплате, на которую не выжить, — где тут место обсуждению властей и время для участия в пикетах?

Собственно говоря, так жили не только в Советском Союзе, в который, по некоторым параметрам, мы стремительно возвращаемся, — такой была реальность существования во многих странах, правительства которых сумели убедить свои народы в том, что они находятся во враждебном окружении, и смогли создать минимально эффективные системы силового подавления недовольных. Я в данном случае не говорю о Северной Корее — достаточно вспомнить вполне европейскую Югославию второй половины 1990-х годов, Зимбабве 2000-х и, на худой конец, сегодняшнюю Венесуэлу, где народ на в целом демократических выборах два года назад предпочел необразованного демагога в президентском дворце продуктам и туалетной бумаге на полках магазинов.

Сегодня в России, на мой взгляд, существуют серьезные предпосылки для «проваливания» в это новое состояние стабильности. Власть мастерски осуществляет ползучее наступление на права граждан (выдавливает политику из жизни общества, ограничивает возможности протеста, готовится к резкому перекрытию доступа к информации); активно выдавливает из страны несогласных (новые законы, формально ограничивающие выезд из России, на деле направлены скорее на поощрение эмиграции); делает все от нее зависящее для усиления доминирования политики над экономикой (что хорошо видно на примере, в частности, последних дебатов в Экономическом совете). И я думаю, что у нынешней политической элиты есть хорошие шансы на успех и на достижение нового стабильного состояния, в котором идеология радикально возьмет верх над здравым смыслом.

Момент, в который в системе могла возникнуть необходимая бифуркация, пришелся на 2013–2015 годы: в это время внутренняя политика, проводившаяся властями и дополненная изменениями экономической конъюнктуры на глобальных рынках, вела ситуацию именно к такому коллапсу, который мог бы дать реальности преимущества перед иллюзией. Однако столь опасное для власти развитие событий было купировано целым рядом событий: от Олимпиады в Сочи с российским триумфом и захвата Крыма до усилий по политическому воссозданию «русского мира» и конфронтации с Западом. На поднятой ими волне способность общества к адекватному восприятию негативной информации снизилась — и поэтому близится «второй акт» в борьбе телевизора с холодильником, акт, который пройдет при более явном доминировании первого над последним, чем то, которое мы наблюдали ранее.

Каким окажется финал? Разумеется, он сведется к возвращению страны и общества к более рациональным типам поведения. Однако произойдет это не раньше, чем сама властная элита утратит желание продолжать ранее выбранный курс (что в принципе может случиться — примером является Куба с ее медленными реформами), либо уйдет со сцены по естественным причинам (хотя пример Р. Мугабе дает не слишком обнадеживающие ориентиры по срокам таких изменений). По крайней мере, на быстрые перемены я бы не рассчитывал. Система как никогда далека от разбалансировки — хорошо это или нет.

СнобВладислав Иноземцев

На протяжении некоторого периода времени, который в России называют этапом устойчивого «путинского консенсуса», считалось, что при заполненном холодильнике — или, говоря иными словами, в условиях относительного достатка — население (народом его никто и не думал считать) с готовностью предоставит власти carte blanche на любые политические шаги, позволяя ей ограничивать гражданские свободы, расширять пространство коррупции и сводить экономические и личные счеты с оппонентами. И действительно, в такой ситуации большинство населения практически никак не реагировало на очевидно менявшуюся обстановку в стране: даже кризис 2008–2009 годов власть «залила» деньгами, и протесты исчезли, не успев появиться.

Следующим этапом стало формирование новой реальности, с ухудшающимся экономическим положением (темпы роста замедляются ровно столько же месяцев и лет, сколько В. Путин находится в Кремле в свой третий президентский срок) и необходимостью на это реагировать. Собственно, именно с этого времени и можно говорить о той «борьбе телевизора с холодильником», о которой мы так много слышим.

Важнейшей задачей власти в этой ситуации стал поиск врага и постоянное смещение фокуса пропагандистской машины. Мы, как помнится, слышали про необходимость бороться с иностранными агентами в среде общественных организаций; про угрозу нашей нравственности, исходящую от людей «нетрадиционных» сексуальных ориентаций; про растущую агрессивность Запада, не понимающего, с чего бы это вдруг Россия начала «воссоединяться» с не принадлежащими ей территориями, и так далее.

Мы пока еще живем именно в этом периоде, где задачей пропаганды является формирование у граждан убежденности в том, что некоторое ухудшение их материального положения (вследствие инфляции, невозможности повысить зарплаты и пенсии, эффекта дешевеющего рубля, самоограничений в поставках импортного продовольствия и др.) — вполне допустимая плата за «вставание с колен» и повышение (иллюзорное или нет, решать каждому человеку) международного престижа России. Война идет, по сути, между реальным и воображаемым миром, между повседневной реальностью и ее восприятием. Пока, судя по рейтингам поддержки и всем опросам общественного мнения, воображение побеждает реальность.

Подавляющее большинство либерально настроенных экспертов убеждены в том, что такое состояние не может продолжаться долго, и с упоением ждут (многие уже семь-восемь лет) неизбежного краха режима. Однако год за годом горизонт их надежд отодвигается — и, как положено горизонту, способен перемещаться, на мой взгляд, практически до бесконечности. Почему итог эпической схватки так и не кажется определенным и может ли власть обеспечить «телевизору» победу над «холодильником» (под победой я понимаю в данном случае возможность удерживать существующее status quo неопределенно долгое время)?

Оптимисты (те, кто рассчитывает на перемены на «политическом фронте» по причине сложностей на «экономическом») исходят из понятного для них концепта нормы. В любой западной стране сокращение экономики на 5–6% в условиях двукратного обесценения национальной валюты способно вызвать общественный протест, который снесет любое правительство. Однако, оценивая российскую ситуацию, нужно учитывать две особенности.

С одной стороны, российский социум бессубъектен. В большинстве развитых стран между властью и населением стоит масса общественных структур, транслирующих сигналы, идущие как сверху вниз, так и снизу вверх. Сигналы, посылаемые властями, уцениваются в зависимости от степени влияния этих институтов. В случае, если правительство «продвигает» реформу трудового законодательства, которую не поддерживает большинство профсоюзов, она не будет воспринята трудящимися с энтузиазмом, какими бы ни были усилия пропагандистов. Если некоторые группы граждан недовольны тем или иным трендом в политике, это недовольство вряд ли воплотится в модификацию политического курса, если не будет поддержано ни одной из влиятельных партий (или если не спровоцирует создание новой). В России же «поражающая способность» (в любом значении первого слова) провластной пропаганды неизмеримо выше, чем в большинстве демократических стран, а обратное влияние жителей на власть — неизмеримо ниже. Поэтому влиятельность «холодильника» (импульсов снизу) менее значительна, чем «телевизора» (нажима сверху). Именно поэтому, даже если значение «холодильника» для большинства людей начнет перевешивать роль и влияние «телевизора» (что отчасти уже происходит), обществу просто сложно будет об этом узнать.

С другой стороны, здесь есть куда более важное обстоятельство, на котором я и хочу остановиться подробнее.

Когда большинство населения считает свое материальное положение хорошим, кажется, что в случае его изменения люди могут выйти на улицы. Если уровень жизни снижается до некоторого предела, так и происходит: недовольных становится больше, протест оказывается все заметнее. В какой-то момент наступает опасная «точка бифуркации»: люди перестают в массе своей верить пропаганде, но при этом их жизнь еще выглядит нормальной, т. е. располагающей к нормальному ответу (к протестам, критике, организованным выступлениям, избирательной активности). Это и есть самый опасный для властей момент: страна выглядит по сути своей нормальной, хотя власть очевидно «сошла с рельсов». Именно в такие моменты возможны, на мой взгляд, серьезные социальные потрясения, завершающиеся в итоге продуктивными реформами.

Однако если ни перемен, ни реформ не случается, вполне вероятен «провал» общества ниже этой точки неустойчивости — в, как ни странно, «новую стабильность». Если пропаганде удается удерживать общество в состоянии напряжения; если значительная часть критически мыслящего населения выходит из борьбы (например, эмигрирует); если воображаемая угроза продолжает выглядеть реальной для большинства — в такой ситуации «холодильника», который обусловил бы его триумф над «телевизором», просто не существует. Для полной победы пропагандистов над здравым смыслом необходимо лишь, чтобы процесс выживания стал занимать все время и мысли большинства граждан.

В России многие уже привыкли к тому, что главный вопрос дня — в какой ресторан пойти ужинать, и, неважно, как этот выбор в итоге будет решен, за ужином можно будет посудачить о власти и ее безумствах. Но если предположить, что после работы надо отстоять в очередях за самым необходимым, связаться с «дядей Петей», обещавшим отложить дефицитные «импортозамещающие» шины для автомобиля, потому что свободная продажа запчастей давно забыта, а еще желательно немного заработать денег в дополнение к основной зарплате, на которую не выжить, — где тут место обсуждению властей и время для участия в пикетах?

Собственно говоря, так жили не только в Советском Союзе, в который, по некоторым параметрам, мы стремительно возвращаемся, — такой была реальность существования во многих странах, правительства которых сумели убедить свои народы в том, что они находятся во враждебном окружении, и смогли создать минимально эффективные системы силового подавления недовольных. Я в данном случае не говорю о Северной Корее — достаточно вспомнить вполне европейскую Югославию второй половины 1990-х годов, Зимбабве 2000-х и, на худой конец, сегодняшнюю Венесуэлу, где народ на в целом демократических выборах два года назад предпочел необразованного демагога в президентском дворце продуктам и туалетной бумаге на полках магазинов.

Сегодня в России, на мой взгляд, существуют серьезные предпосылки для «проваливания» в это новое состояние стабильности. Власть мастерски осуществляет ползучее наступление на права граждан (выдавливает политику из жизни общества, ограничивает возможности протеста, готовится к резкому перекрытию доступа к информации); активно выдавливает из страны несогласных (новые законы, формально ограничивающие выезд из России, на деле направлены скорее на поощрение эмиграции); делает все от нее зависящее для усиления доминирования политики над экономикой (что хорошо видно на примере, в частности, последних дебатов в Экономическом совете). И я думаю, что у нынешней политической элиты есть хорошие шансы на успех и на достижение нового стабильного состояния, в котором идеология радикально возьмет верх над здравым смыслом.

Момент, в который в системе могла возникнуть необходимая бифуркация, пришелся на 2013–2015 годы: в это время внутренняя политика, проводившаяся властями и дополненная изменениями экономической конъюнктуры на глобальных рынках, вела ситуацию именно к такому коллапсу, который мог бы дать реальности преимущества перед иллюзией. Однако столь опасное для власти развитие событий было купировано целым рядом событий: от Олимпиады в Сочи с российским триумфом и захвата Крыма до усилий по политическому воссозданию «русского мира» и конфронтации с Западом. На поднятой ими волне способность общества к адекватному восприятию негативной информации снизилась — и поэтому близится «второй акт» в борьбе телевизора с холодильником, акт, который пройдет при более явном доминировании первого над последним, чем то, которое мы наблюдали ранее.

Каким окажется финал? Разумеется, он сведется к возвращению страны и общества к более рациональным типам поведения. Однако произойдет это не раньше, чем сама властная элита утратит желание продолжать ранее выбранный курс (что в принципе может случиться — примером является Куба с ее медленными реформами), либо уйдет со сцены по естественным причинам (хотя пример Р. Мугабе дает не слишком обнадеживающие ориентиры по срокам таких изменений). По крайней мере, на быстрые перемены я бы не рассчитывал. Система как никогда далека от разбалансировки — хорошо это или нет.

Сноб

Пальмира: Дерзкая нота ПутинаПальмира: Дерзкая нота Путина

Leonid Bershidsky

Писатель Питер Померанцев (Peter Pomerantsev) назвал Россию «постмодернистской диктатурой». Президент Владимир Путин и его друзья наглядно проиллюстрировали эту характеристику в четверг, когда оркестр знаменитого петербургского Мариинского театра выступил с концертом в Пальмире — древнем городе с множеством памятников истории, который сирийские войска при поддержке российских военных освободили от боевиков «Исламского государства» в конце марта.

Незадолго до того, как руины этого некогда крупного города были отвоеваны сирийскими правительственными войсками, Путин объявил о выводе российских военных из Сирии, добавив, что поставленные цели миссии России были достигнуты. Однако концерт, состоявшийся в Пальмире в четверг, стал очень важным сигналом, касающимся российской интервенции в Сирии: фактически Путин поставил себе в заслугу недавние успехи армии Асада, продемонстрировал миру, что его войска не покинули Сирию и что любое мирное соглашение будет заключено на его условиях.

Валерий Гергиев, дирижер Мариинского театра и преданный сторонник Путина, поддержавший наступление России на Украину в 2014 году, передал это внешнеполитическое послание, просто появившись в Пальмире. Он сыграл тот же концерт в Цхинвале, столице Южной Осетии, в августе 2008 года, спустя менее двух недель после того, как российская армия объявила этот регион «русским миром», как называют его сторонники Путина. Выступив на главной площади города, разрушенного огнем грузинских военных, Гергиев формально закрепил захват Южной Осетии. Фактически она до сих пор остается российской колонией, где основой экономики являются субсидии, поступающие из Москвы.

Тот факт, что этот номер был снова исполнен в Сирии, сам по себе является мощным сигналом в поддержку Асада, которого США и их союзники хотят убрать из власти. Путин закрепил это послание в четверг, обратившись к оркестру и его аудитории по видеосвязи. «Я рассматривают ее как знак благодарности, памяти и надежды», — сказал он о концерте Гергиева.

Этот концерт также стал сигналом, хотя и менее очевидным, для российских избирателей и всех тех, у кого хватает мужества критиковать путинский режим кланового капитализма: Путин не собирается извиняться за внутренний курс России, он продолжит поддерживать своих друзей и сохранит существующие деловые практики. В неожиданной попытке воссоздать сцену с выступлением покойного виолончелиста Мстислава Ростроповича у Берлинской стены в ноябре 1989 года, на концерте в Пальмире появился виолончелист Сергей Ролдугин, сыгравший кадриль из оперы Родиона Щедрина «Не только любовь».

Ролдугин — чрезвычайно опытный музыкант, много раз выступавший с сольными партиями. Поэтому, на первый взгляд, в его выступлении с оркестром Мариинского театра не было ничего необычного: в 1980-х годах Ролдугин был виолончелистом в оркестре этого театра и даже брал на себя роль дирижера. Однако в последнее время имя Ролдугина часто появляется в новостях: статья о его подозрительных офшорных делах стала одним из первых элементов масштабного скандала с Панамскими документами, который уже обернулся отставками высокопоставленных чиновников в нескольких странах.

Ролдугин — близкий друг Путина и крестный отец его старшей дочери Марии. В результате гигантской утечки документов панамской юридической фирмы Mossack Fonseca стало известно, что он также является владельцем нескольких офшорных компаний, связанных с банком «Россия» — финансовым институтом, контролируемым узким кругом друзей Путина. Одной из этих компаний принадлежит 12,5% акций российской рекламной компании «Видео интернешнл». Другая приобрела акции крупнейшего в России производителя грузовых автомобилей «КамАЗ». Третья компания получала прибыль от странных давних обменных сделок и заплатила всего 1 доллар за право ежегодно получать 8 миллионов долларов процентов по кредиту. Международный консорциум журналистских расследований, который опубликовал эту статью, вероятнее всего, убежден, что Ролдугин — это прикрытие самого Путина.

Путин редко реагирует на обвинения в кумовстве и коррупции, но в случае с Ролдугиным он все же решил ответить. Он заявил, что виолончелист является лишь миноритарным акционером, который тратит почти всю свою прибыль на покупку ценных музыкальных инструментов, которые он затем привозит в Россию. «Чем больше у нас будет таких людей, тем лучше, — сказал Путин. — И я горжусь, что у меня есть такие друзья».

Объяснение Путина, касающееся деятельности Ролдугина, поднимает больше вопросов, чем дает ответов. Через компании, принадлежащие музыканту, прошло гораздо больше денег, чем необходимо для покупки самой большой в мире коллекции ценных скрипок и виолончелей. Однако больше никакой информации из Кремля или от самого Ролдугина не поступало.

Теперь, очевидно, с благословения Путина, этот виолончелист появился в Пальмире в рамках весьма дерзкой гуманитарной акции. И он вложил в свое выступление всю душу, ясно дав понять противникам Путина, что российский президент и впредь будет с пренебрежением их игнорировать.

Способность вложить все эти сигналы в концерт классической музыки в древнем амфитеатре Пальмиры — это тоже своего рода искусство. Его цель заключалась в том, чтобы утвердить мощь России и продемонстрировать ее презрительное отношение к мнению Запада. Гергиев, который часто выступает с концертами на весьма необычных площадках, блестяще себя показал. Международная пресса просто не могла проигнорировать это событие. Это был безусловный успех.

Однако как это характеризует страну, которая устроила этот концерт — кроме того, что ее лидер поддерживает своих друзей и союзников, независимо от того, кем они являются и во что они могут быть замешаны? Померанцев очень хорошо об этом написал:

Если СССР или современная Северная Корея представляют собой «классические» или «жесткие» тоталитарные режимы, которые опираются на свои собственные институты и философию, от политбюро до научного социализма, то Россия 21 века руководствуется гораздо более «постмодернистским» подходом к контролю. Постмодернистским в том смысле, что она использует множество техник, которые ассоциируются с постмодернистским искусством и философией: компиляции других концепций, имитации (то есть подделка) институтов и «видимость общества» без какого-либо внутреннего содержания.

Концерт в Пальмире оказался великолепным, а сигнал Путина — совершенно однозначным. Путин будет играть по своим собственным правилам, как внутри России, так и за ее пределами.

BloombergLeonid Bershidsky

Писатель Питер Померанцев (Peter Pomerantsev) назвал Россию «постмодернистской диктатурой». Президент Владимир Путин и его друзья наглядно проиллюстрировали эту характеристику в четверг, когда оркестр знаменитого петербургского Мариинского театра выступил с концертом в Пальмире — древнем городе с множеством памятников истории, который сирийские войска при поддержке российских военных освободили от боевиков «Исламского государства» в конце марта.

Незадолго до того, как руины этого некогда крупного города были отвоеваны сирийскими правительственными войсками, Путин объявил о выводе российских военных из Сирии, добавив, что поставленные цели миссии России были достигнуты. Однако концерт, состоявшийся в Пальмире в четверг, стал очень важным сигналом, касающимся российской интервенции в Сирии: фактически Путин поставил себе в заслугу недавние успехи армии Асада, продемонстрировал миру, что его войска не покинули Сирию и что любое мирное соглашение будет заключено на его условиях.

Валерий Гергиев, дирижер Мариинского театра и преданный сторонник Путина, поддержавший наступление России на Украину в 2014 году, передал это внешнеполитическое послание, просто появившись в Пальмире. Он сыграл тот же концерт в Цхинвале, столице Южной Осетии, в августе 2008 года, спустя менее двух недель после того, как российская армия объявила этот регион «русским миром», как называют его сторонники Путина. Выступив на главной площади города, разрушенного огнем грузинских военных, Гергиев формально закрепил захват Южной Осетии. Фактически она до сих пор остается российской колонией, где основой экономики являются субсидии, поступающие из Москвы.

Тот факт, что этот номер был снова исполнен в Сирии, сам по себе является мощным сигналом в поддержку Асада, которого США и их союзники хотят убрать из власти. Путин закрепил это послание в четверг, обратившись к оркестру и его аудитории по видеосвязи. «Я рассматривают ее как знак благодарности, памяти и надежды», — сказал он о концерте Гергиева.

Этот концерт также стал сигналом, хотя и менее очевидным, для российских избирателей и всех тех, у кого хватает мужества критиковать путинский режим кланового капитализма: Путин не собирается извиняться за внутренний курс России, он продолжит поддерживать своих друзей и сохранит существующие деловые практики. В неожиданной попытке воссоздать сцену с выступлением покойного виолончелиста Мстислава Ростроповича у Берлинской стены в ноябре 1989 года, на концерте в Пальмире появился виолончелист Сергей Ролдугин, сыгравший кадриль из оперы Родиона Щедрина «Не только любовь».

Ролдугин — чрезвычайно опытный музыкант, много раз выступавший с сольными партиями. Поэтому, на первый взгляд, в его выступлении с оркестром Мариинского театра не было ничего необычного: в 1980-х годах Ролдугин был виолончелистом в оркестре этого театра и даже брал на себя роль дирижера. Однако в последнее время имя Ролдугина часто появляется в новостях: статья о его подозрительных офшорных делах стала одним из первых элементов масштабного скандала с Панамскими документами, который уже обернулся отставками высокопоставленных чиновников в нескольких странах.

Ролдугин — близкий друг Путина и крестный отец его старшей дочери Марии. В результате гигантской утечки документов панамской юридической фирмы Mossack Fonseca стало известно, что он также является владельцем нескольких офшорных компаний, связанных с банком «Россия» — финансовым институтом, контролируемым узким кругом друзей Путина. Одной из этих компаний принадлежит 12,5% акций российской рекламной компании «Видео интернешнл». Другая приобрела акции крупнейшего в России производителя грузовых автомобилей «КамАЗ». Третья компания получала прибыль от странных давних обменных сделок и заплатила всего 1 доллар за право ежегодно получать 8 миллионов долларов процентов по кредиту. Международный консорциум журналистских расследований, который опубликовал эту статью, вероятнее всего, убежден, что Ролдугин — это прикрытие самого Путина.

Путин редко реагирует на обвинения в кумовстве и коррупции, но в случае с Ролдугиным он все же решил ответить. Он заявил, что виолончелист является лишь миноритарным акционером, который тратит почти всю свою прибыль на покупку ценных музыкальных инструментов, которые он затем привозит в Россию. «Чем больше у нас будет таких людей, тем лучше, — сказал Путин. — И я горжусь, что у меня есть такие друзья».

Объяснение Путина, касающееся деятельности Ролдугина, поднимает больше вопросов, чем дает ответов. Через компании, принадлежащие музыканту, прошло гораздо больше денег, чем необходимо для покупки самой большой в мире коллекции ценных скрипок и виолончелей. Однако больше никакой информации из Кремля или от самого Ролдугина не поступало.

Теперь, очевидно, с благословения Путина, этот виолончелист появился в Пальмире в рамках весьма дерзкой гуманитарной акции. И он вложил в свое выступление всю душу, ясно дав понять противникам Путина, что российский президент и впредь будет с пренебрежением их игнорировать.

Способность вложить все эти сигналы в концерт классической музыки в древнем амфитеатре Пальмиры — это тоже своего рода искусство. Его цель заключалась в том, чтобы утвердить мощь России и продемонстрировать ее презрительное отношение к мнению Запада. Гергиев, который часто выступает с концертами на весьма необычных площадках, блестяще себя показал. Международная пресса просто не могла проигнорировать это событие. Это был безусловный успех.

Однако как это характеризует страну, которая устроила этот концерт — кроме того, что ее лидер поддерживает своих друзей и союзников, независимо от того, кем они являются и во что они могут быть замешаны? Померанцев очень хорошо об этом написал:

Если СССР или современная Северная Корея представляют собой «классические» или «жесткие» тоталитарные режимы, которые опираются на свои собственные институты и философию, от политбюро до научного социализма, то Россия 21 века руководствуется гораздо более «постмодернистским» подходом к контролю. Постмодернистским в том смысле, что она использует множество техник, которые ассоциируются с постмодернистским искусством и философией: компиляции других концепций, имитации (то есть подделка) институтов и «видимость общества» без какого-либо внутреннего содержания.

Концерт в Пальмире оказался великолепным, а сигнал Путина — совершенно однозначным. Путин будет играть по своим собственным правилам, как внутри России, так и за ее пределами.

Bloomberg

Медленный путч против Путина уже начался? («Forbes», США)Медленный путч против Путина уже начался? («Forbes», США)

Пол Грегори (Paul Roderick Gregory).

Спустя четверть века после распада СССР кремленологи чувствуют в воздухе путч, несмотря на чрезвычайно высокие рейтинги одобрения Владимира Путина. Гадание на кофейной гуще показывает, что кремлевская элита, которую некоторые называют «Политбюро 2.0», в настоящий момент решает, не нужно ли Путину уйти, прежде чем он еще больше испортит ситуацию. Основатель уважаемого издания «Коммерсант» предсказывает, что в скором времени произойдут коренные перемены, и советует россиянам, у которых есть средства, покинуть страну примерно на месяц и взять с собой детей.

Промахи Путина становятся все более очевидными с каждым днем. Никто не отрицает, что Россия представляет собой клептократическое государство, чьи лидеры разворовали большую часть национальных богатств. Но Россия также превратилась в изгоя, который нарушает нормы международного права, не гнушается официальной лжи и имеет огромные долги перед международными судами. Путинский Кремль продвигает и придерживается такого мировоззрения, которое внушает другим мировым лидерам серьезную тревогу.

Экономическая политика Путина обернулась катастрофой. Несмотря на все обещания диверсификации, Россия остается сырьевой экономикой, зависящей от мировых цен на нефть. Попавшая в идеальный шторм падающих цен на нефть, международных санкций и продовольственных эмбарго, Россия уже шестой квартал находится в состоянии рецессии, и в ближайшем будущем она может рассчитывать в лучшем случае на весьма незначительный рост. Уровень жизни населения падает, несмотря на то, что Путин обещает стабильность и процветание. Отсутствие инвестиций лишь усугубляет экономическое будущее России. И только путинский бюрократический аппарат, по всей видимости, остался целым и невредимым. Хваленые резервные фонды скоро будут исчерпаны. На черный день уже почти ничего не осталось, и в заявления Путина перестали верить даже его друзья.

Что российский народ получил взамен? Он получил Крым,

Владимир Путин общается с жителями после участия в подводной экспедиции в Севастополе
который, по мнению многих россиян, всегда принадлежал Матушке-России. Путинское бряцание оружием привлекло всеобщее внимание и вызвало страх. Его планы по возвращению России статуса сверхдержавы вызывают положительный отклик у тех, кто оказался недоволен распадом СССР. Многие россияне стали легкой добычей путинской пропаганды, внушающей им, что Запад жаждет заполучить ресурсы их страны и планирует нападение и что конфликт на Украине является лишь первым этапом в его зловещем плане. Они верят в подлинность расшифровок разговоров двух предполагаемых агентов ЦРУ (не сумевших скрыть свой русский акцент), замышлявших сбить самолет МН-17 в рамках одного из самых зловещих и сложных заговоров в истории. Русские родители и супруги должны тайно хоронить своих любимых, убитых в боях на востоке Украины.

В отличие от российского народа «Политбюро 2.0» понимает, в каком состоянии на самом деле находится экономика России, а также то, что российские экономисты, вопреки более ранним утверждениям, — вовсе не волшебники. Российская экономика, которая перестала расти задолго до событий в Крыму, будет оставаться в состоянии рецессии, пока цены на нефть не поднимутся, на что, вполне возможно, уйдет много лет. Увязшие в долгах российские компании не могут брать кредиты, а Китай не хочет и не может прийти им на помощь. Запрет Кремля на импорт продуктов питания привел к тому, что уровень инфляции превысил 15%, намного обогнав индексацию зарплат и пенсий. В ходе своей ежегодной прямой линии с россиянами Путин лишь выразил надежду на восстановление мировой экономики, добавив, однако, что им не стоит беспокоиться, потому что его экономическая команда все держит под контролем.

«Политбюро 2.0» не находит ничего хорошего и во внешней политике Путина. Россия аннексировала Крым без единого выстрела, но он обошелся стране в миллиарды долларов, и в настоящее время он тоже погружается в болото коррупции. Хотя западная помощь Украине оказалась не слишком эффективной, Запад все же не бросил Украину и, по всей видимости, намеревается продолжать обеспечивать ее средствами для восстановления. Путинская война, в конечном итоге, создала единую Украину, которая будет ненавидеть Россию в течение нескольких поколений.

Война на юго-востоке Украины укрепила позиции пророссийского ополчения, которое стремится к независимости, а не к тому, чтобы Кремль смог вмешиваться в политику Украины изнутри. Снабжая сепаратистские силы оружием, Кремль рискует создать тяжело вооруженную и непредсказуемую силу на собственной границе. В ходе так называемого затишья после подписания Минска–2 украинская армия укрепила свои силы, поэтому сейчас нет никакой уверенности в том, что пророссийские ополченцы смогут ее разбить, даже если им дать волю.

Следовательно, «Политбюро 2.0» должно задаться вопросом: каков следующий шаг Путина, и можем ли мы себе позволить пойти вместе с ним?

Ни один из вариантов, которые может предложить Путин, нельзя назвать хорошим. Если он заберет оружие и войска у пророссийских ополченцев и прекратит их поддерживать, то Украина вновь займет Донбасс, и Путин и его «Политбюро 2.0» прослывут неудачниками. Если он одобрит новое наступление на Мариуполь или захват сухопутного коридора в Крым, Запад введет санкции, которые уничтожат агонизирующую экономику и поставят под угрозу активы членов «Политбюро 2.0». Эти санкции могут включать в себя отключение России от системы банковских расчетов SWIFT, что приведет к полной остановке российских финансовых трансакций. И те, кто обогатился благодаря клептократическому режиму Путина, попросту разорятся.

Многие предсказывают неминуемый конец путинского режима, но пока остается неясным, как это произойдет. Будучи избранным президентом страны, Путин должен будет либо уйти с поста, либо прекратить существование. Некоторые признаки позволяют предположить, что процесс начнется с наступления на ближайших союзников Путина, которое, по всей видимости, уже началось.

Во-первых, пресс-секретарь Дмитрий Песков стал мишенью нападок оппозиционного блогера Алексея Навального, утверждающего, что представитель Путина арендовал яхту за 500 тысяч долларов в неделю. Песков отверг эти слухи, однако фотографии, появившиеся в социальных сетях, доказали обратное. Обычно скандальные репортажи Навального игнорируются, однако на этот раз история с яхтой обошла сайты всех ведущих российских СМИ, в том числе РБК и Правда.Ру. Издание «Ведомости» также указало на то, что Песков носит часы за 620 тысяч долларов, которые он никак не мог купить на зарплату государственного служащего.

Во-вторых, член ближайшего окружения Путина и объект западных санкций Владимир Якунин объявил
о своем уходе с поста главы российской государственной монополии РЖД, чтобы стать сенатором от Калининградской области. По словам одного из источников русской версии Forbes, «если на самом деле имел место именно уход в отставку, это значит, что за последние несколько дней произошло нечто очень серьезное». В сообщениях российских СМИ подчеркивается, что Якунин отказался раскрыть источники своих доходов, потому что такие вопросы не обсуждаются в приличном обществе. Однако антикоррупционный блогер Алексей Навальный заполнил имеющиеся пробелы, представив список имущества Якунина, в который попало и его роскошное поместье.

В-третьих, «давний друг (детства) Путина», бизнесмен Геннадий Тимченко стал объектом резкой критики полуофициальной газеты «Ведомости».
В одной из ее статей говорится, что Тимченко «изолированный от западного мира американскими санкциями», потерял возможность посещать собственную виллу на берегу Женевского озера, поэтому он обосновался в резиденции первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева. Далее в статье «Ведомостей» следует длинный список сомнительных деловых партнеров Тимченко, ведущих свои дела через непрозрачные торговые компании с такими российскими гигантами, как «Роснефть», «Сургутнефть» и «Транснефть», с которыми невозможно вести дела без хороших связей на высшем уровне. Энергетический торговый колосс Gunvor, половина которого принадлежала Тимченко до введения в отношении него западных санкций, играет сквозную роль в этой истории. В частности, энергетическая группа Gunvor, по слухам, является главным источником многомиллиардного состояния Путина, поскольку якобы именно ему она и принадлежит. Прежде открытые обсуждения Тимченко и группы Gunvor были недоступны для официальных российских СМИ.

В-четвертых, бывший личный телохранитель Путина и глава внутренних войск Министерства внутренних дел Виктор Золотов стал жертвой медиа-атаки под названием «Весь сор в одной избе» со стороны издания, имеющего тесные связи со службами безопасности. Как и во всех других случаях в этой статье представлен длинный и подробный список земель, квартир и другого рода имущества Золотова.

В конце статьи автор практически выносит приговор бывшему начальнику Золотова Владимиру Путину:
«Если бывший охранник Путина сумел на госслужбе разбогатеть больше чем на миллиард, то что уж говорить о том, кого он охранял. Это именно тот случай, когда молчание — Золотов».

Заметьте, речь идет именно о тех внутренних войсках, которые будут отвечать за разгон уличных демонстраций и бунтов — это, можно сказать, очень важная должность.

Некоторые аналитики объясняют эти события тем, что Путин теряет интерес к своим дружкам и хочет обновить свой ближний круг. Однако, вероятнее всего, это не так. С учетом того, что экономика рушится, а на Украине он зашел в тупик, Путин нуждается во всех своих друзьях, особенно в тех, на кого обрушились обвинения в коррупции и кто может знать подробности его собственной коррумпированности. У диктаторов нет никаких шансов остаться у власти, если они бросят своих союзников — особенно в тяжелые времена.

В настоящее время, вероятнее всего, идет какая-то борьба за власть, одной из мишеней в которой стал сам Путин. Тактика наступления классическая: сначала необходимо удалить сторонников босса.

Хотя некоторые утверждают, что любое новое руководство, вышедшее из «Политбюро 2.0», будет не лучше Путина, российский аналитик Андрей Пионтковский придерживается иной точки зрения. Он утверждает, что члены российской элиты посылают сигналы Западу о том, что «все решится в ближайшие недели».

У нас бывали случаи ложной тревоги и раньше. Возможно, это еще один такой случай, но, по крайней мере, мы теперь уже можем рассмотреть тот путь, который ведет к концу путинского режима. Следует отметить, что Путин провел годовщину путча против Михаила Горбачева 19 августа в Крыму. Не стоит упускать из виду и то, что туда он взял с собой четверых главных членов своего правительства, которые, скорее всего, будут выбирать его преемника. Помните: держи друзей близко, а врагов — еще ближе.

Оригинал публикации: Is A Slow Putsch Against Putin Under Way?
Пол Грегори (Paul Roderick Gregory).

Спустя четверть века после распада СССР кремленологи чувствуют в воздухе путч, несмотря на чрезвычайно высокие рейтинги одобрения Владимира Путина. Гадание на кофейной гуще показывает, что кремлевская элита, которую некоторые называют «Политбюро 2.0», в настоящий момент решает, не нужно ли Путину уйти, прежде чем он еще больше испортит ситуацию. Основатель уважаемого издания «Коммерсант» предсказывает, что в скором времени произойдут коренные перемены, и советует россиянам, у которых есть средства, покинуть страну примерно на месяц и взять с собой детей.

Промахи Путина становятся все более очевидными с каждым днем. Никто не отрицает, что Россия представляет собой клептократическое государство, чьи лидеры разворовали большую часть национальных богатств. Но Россия также превратилась в изгоя, который нарушает нормы международного права, не гнушается официальной лжи и имеет огромные долги перед международными судами. Путинский Кремль продвигает и придерживается такого мировоззрения, которое внушает другим мировым лидерам серьезную тревогу.

Экономическая политика Путина обернулась катастрофой. Несмотря на все обещания диверсификации, Россия остается сырьевой экономикой, зависящей от мировых цен на нефть. Попавшая в идеальный шторм падающих цен на нефть, международных санкций и продовольственных эмбарго, Россия уже шестой квартал находится в состоянии рецессии, и в ближайшем будущем она может рассчитывать в лучшем случае на весьма незначительный рост. Уровень жизни населения падает, несмотря на то, что Путин обещает стабильность и процветание. Отсутствие инвестиций лишь усугубляет экономическое будущее России. И только путинский бюрократический аппарат, по всей видимости, остался целым и невредимым. Хваленые резервные фонды скоро будут исчерпаны. На черный день уже почти ничего не осталось, и в заявления Путина перестали верить даже его друзья.

Что российский народ получил взамен? Он получил Крым,

Владимир Путин общается с жителями после участия в подводной экспедиции в Севастополе
который, по мнению многих россиян, всегда принадлежал Матушке-России. Путинское бряцание оружием привлекло всеобщее внимание и вызвало страх. Его планы по возвращению России статуса сверхдержавы вызывают положительный отклик у тех, кто оказался недоволен распадом СССР. Многие россияне стали легкой добычей путинской пропаганды, внушающей им, что Запад жаждет заполучить ресурсы их страны и планирует нападение и что конфликт на Украине является лишь первым этапом в его зловещем плане. Они верят в подлинность расшифровок разговоров двух предполагаемых агентов ЦРУ (не сумевших скрыть свой русский акцент), замышлявших сбить самолет МН-17 в рамках одного из самых зловещих и сложных заговоров в истории. Русские родители и супруги должны тайно хоронить своих любимых, убитых в боях на востоке Украины.

В отличие от российского народа «Политбюро 2.0» понимает, в каком состоянии на самом деле находится экономика России, а также то, что российские экономисты, вопреки более ранним утверждениям, — вовсе не волшебники. Российская экономика, которая перестала расти задолго до событий в Крыму, будет оставаться в состоянии рецессии, пока цены на нефть не поднимутся, на что, вполне возможно, уйдет много лет. Увязшие в долгах российские компании не могут брать кредиты, а Китай не хочет и не может прийти им на помощь. Запрет Кремля на импорт продуктов питания привел к тому, что уровень инфляции превысил 15%, намного обогнав индексацию зарплат и пенсий. В ходе своей ежегодной прямой линии с россиянами Путин лишь выразил надежду на восстановление мировой экономики, добавив, однако, что им не стоит беспокоиться, потому что его экономическая команда все держит под контролем.

«Политбюро 2.0» не находит ничего хорошего и во внешней политике Путина. Россия аннексировала Крым без единого выстрела, но он обошелся стране в миллиарды долларов, и в настоящее время он тоже погружается в болото коррупции. Хотя западная помощь Украине оказалась не слишком эффективной, Запад все же не бросил Украину и, по всей видимости, намеревается продолжать обеспечивать ее средствами для восстановления. Путинская война, в конечном итоге, создала единую Украину, которая будет ненавидеть Россию в течение нескольких поколений.

Война на юго-востоке Украины укрепила позиции пророссийского ополчения, которое стремится к независимости, а не к тому, чтобы Кремль смог вмешиваться в политику Украины изнутри. Снабжая сепаратистские силы оружием, Кремль рискует создать тяжело вооруженную и непредсказуемую силу на собственной границе. В ходе так называемого затишья после подписания Минска–2 украинская армия укрепила свои силы, поэтому сейчас нет никакой уверенности в том, что пророссийские ополченцы смогут ее разбить, даже если им дать волю.

Следовательно, «Политбюро 2.0» должно задаться вопросом: каков следующий шаг Путина, и можем ли мы себе позволить пойти вместе с ним?

Ни один из вариантов, которые может предложить Путин, нельзя назвать хорошим. Если он заберет оружие и войска у пророссийских ополченцев и прекратит их поддерживать, то Украина вновь займет Донбасс, и Путин и его «Политбюро 2.0» прослывут неудачниками. Если он одобрит новое наступление на Мариуполь или захват сухопутного коридора в Крым, Запад введет санкции, которые уничтожат агонизирующую экономику и поставят под угрозу активы членов «Политбюро 2.0». Эти санкции могут включать в себя отключение России от системы банковских расчетов SWIFT, что приведет к полной остановке российских финансовых трансакций. И те, кто обогатился благодаря клептократическому режиму Путина, попросту разорятся.

Многие предсказывают неминуемый конец путинского режима, но пока остается неясным, как это произойдет. Будучи избранным президентом страны, Путин должен будет либо уйти с поста, либо прекратить существование. Некоторые признаки позволяют предположить, что процесс начнется с наступления на ближайших союзников Путина, которое, по всей видимости, уже началось.

Во-первых, пресс-секретарь Дмитрий Песков стал мишенью нападок оппозиционного блогера Алексея Навального, утверждающего, что представитель Путина арендовал яхту за 500 тысяч долларов в неделю. Песков отверг эти слухи, однако фотографии, появившиеся в социальных сетях, доказали обратное. Обычно скандальные репортажи Навального игнорируются, однако на этот раз история с яхтой обошла сайты всех ведущих российских СМИ, в том числе РБК и Правда.Ру. Издание «Ведомости» также указало на то, что Песков носит часы за 620 тысяч долларов, которые он никак не мог купить на зарплату государственного служащего.

Во-вторых, член ближайшего окружения Путина и объект западных санкций Владимир Якунин объявил
о своем уходе с поста главы российской государственной монополии РЖД, чтобы стать сенатором от Калининградской области. По словам одного из источников русской версии Forbes, «если на самом деле имел место именно уход в отставку, это значит, что за последние несколько дней произошло нечто очень серьезное». В сообщениях российских СМИ подчеркивается, что Якунин отказался раскрыть источники своих доходов, потому что такие вопросы не обсуждаются в приличном обществе. Однако антикоррупционный блогер Алексей Навальный заполнил имеющиеся пробелы, представив список имущества Якунина, в который попало и его роскошное поместье.

В-третьих, «давний друг (детства) Путина», бизнесмен Геннадий Тимченко стал объектом резкой критики полуофициальной газеты «Ведомости».
В одной из ее статей говорится, что Тимченко «изолированный от западного мира американскими санкциями», потерял возможность посещать собственную виллу на берегу Женевского озера, поэтому он обосновался в резиденции первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева. Далее в статье «Ведомостей» следует длинный список сомнительных деловых партнеров Тимченко, ведущих свои дела через непрозрачные торговые компании с такими российскими гигантами, как «Роснефть», «Сургутнефть» и «Транснефть», с которыми невозможно вести дела без хороших связей на высшем уровне. Энергетический торговый колосс Gunvor, половина которого принадлежала Тимченко до введения в отношении него западных санкций, играет сквозную роль в этой истории. В частности, энергетическая группа Gunvor, по слухам, является главным источником многомиллиардного состояния Путина, поскольку якобы именно ему она и принадлежит. Прежде открытые обсуждения Тимченко и группы Gunvor были недоступны для официальных российских СМИ.

В-четвертых, бывший личный телохранитель Путина и глава внутренних войск Министерства внутренних дел Виктор Золотов стал жертвой медиа-атаки под названием «Весь сор в одной избе» со стороны издания, имеющего тесные связи со службами безопасности. Как и во всех других случаях в этой статье представлен длинный и подробный список земель, квартир и другого рода имущества Золотова.

В конце статьи автор практически выносит приговор бывшему начальнику Золотова Владимиру Путину:
«Если бывший охранник Путина сумел на госслужбе разбогатеть больше чем на миллиард, то что уж говорить о том, кого он охранял. Это именно тот случай, когда молчание — Золотов».

Заметьте, речь идет именно о тех внутренних войсках, которые будут отвечать за разгон уличных демонстраций и бунтов — это, можно сказать, очень важная должность.

Некоторые аналитики объясняют эти события тем, что Путин теряет интерес к своим дружкам и хочет обновить свой ближний круг. Однако, вероятнее всего, это не так. С учетом того, что экономика рушится, а на Украине он зашел в тупик, Путин нуждается во всех своих друзьях, особенно в тех, на кого обрушились обвинения в коррупции и кто может знать подробности его собственной коррумпированности. У диктаторов нет никаких шансов остаться у власти, если они бросят своих союзников — особенно в тяжелые времена.

В настоящее время, вероятнее всего, идет какая-то борьба за власть, одной из мишеней в которой стал сам Путин. Тактика наступления классическая: сначала необходимо удалить сторонников босса.

Хотя некоторые утверждают, что любое новое руководство, вышедшее из «Политбюро 2.0», будет не лучше Путина, российский аналитик Андрей Пионтковский придерживается иной точки зрения. Он утверждает, что члены российской элиты посылают сигналы Западу о том, что «все решится в ближайшие недели».

У нас бывали случаи ложной тревоги и раньше. Возможно, это еще один такой случай, но, по крайней мере, мы теперь уже можем рассмотреть тот путь, который ведет к концу путинского режима. Следует отметить, что Путин провел годовщину путча против Михаила Горбачева 19 августа в Крыму. Не стоит упускать из виду и то, что туда он взял с собой четверых главных членов своего правительства, которые, скорее всего, будут выбирать его преемника. Помните: держи друзей близко, а врагов — еще ближе.

Оригинал публикации: Is A Slow Putsch Against Putin Under Way?

Кремль охватила паника – RFE/RLКремль охватила паника – RFE/RL

Российская элита поняла, что она не может жить с Путиным во главе, но и без него тоже не может.

Кремля, наверное, действительно очень плохи, если министр иностранных дел России Сергей Лавров позволил себе выругаться на пресс-конференции с коллегой из Саудовской Аравии.

Российский дипломат обычно очень спокоен и сосредоточен, когда искажает факты и лжет о режиме Владимира Путина. Но на этой неделе этот покой был нарушен. Правда, не известно, почему именно Лавров прибег к ругани.

Но на самом деле это не имеет значения. Сам факт, что он употребил «не дипломатическую» лексику уже стал знамением тяжелых времен. Об этом на страницах Radio Free Europe/Radio Liberty пишет Брайан Вайтмор, добавляя, что события последних недель свидетельствуют о наличии серьезных проблем в Кремле.

Российские таможенники и Роспотребнадзор начали почти «ритуально» сжигать европейский сырые и продукты, а также нидерландские цветы.

Спикер российского парламента Сергей Нарышкин написал злобную статью, в которой обвинил США в «зомбировании» европейских союзников и подготовке провокаций против Москвы. Также он призвал организовать международный трибунал относительно ядерного удара силами США по Хиросиме и Нагасаки во времена Второй мировой войны.

Кроме того, Россия подала в ООН ходатайство о передаче ей Северного Полюса. Странных и нелепых поступков российских чиновников в последнее время было так много, что можно в них запутаться.

«В Кремле воцарилась паника. Об этом свидетельствует статья Нарышкина, сжигание еды и неприемлемое поведение Лаврова на пресс-конференции», — считает политолог Андрей Пионтковський. В последние годы было принято считать, что именно Владимир Путин составляет планы и управляет российской политикой единолично. Но в последнее время все больше экспертов склоняются к мысли, что «колеса путинской машины больше не вертятся».

Московский эксперт Игорь Яковенко недавно написал, что система «выходит из строя». Болгарский политолог Иван Крастев на страницах New York Times, ссылаясь на мнение бывшего политтехнолога Кремля Глеба Павловского, писал, что Путин все больше отходит от процесса принятия решений. А Кремль сегодня напоминает «джазовый ансамбль», который постоянно импровизирует, чтобы справиться с актуальной кризисом. «В центре политического кризиса, который охватил элиты, парадокс: они не могут жить с Путиным, но и без него тоже не могут. Все большее количество членов российского правящего класса, или по крайней мере самые умные его представители, поняли, что польза от путинской системы уже исчерпана», — пишет обозреватель. Автор добавляет, что Путин загнал себя в тупик, развязав войну против Украины. Он разрушил экономику своей страны и изолировал Россию от мира. И, похоже, у него больше нет козырных карт в рукаве.

Российский эксперт Андрей Пионтковский считает, что если дела и дальше будут развиваться в таком же русле, то элиты поймут, что дальнейшее правление Путина будет означать для них потерю миллиардов долларов. Таким образом, может случиться дворцовый переворот. Поэтому получается, что Путин работает против самого себя.

В это же время, свержение его режима – это проблема. Поскольку система не имеет направления дальнейшего развития и без лидера, который будет указывать направление Россию может охватить хаос. «Путин успешно сделал любую политическую альтернативу немыслимой. И целая страна стала заложницей его успеха», — писал болгарский эксперт Крастев.

В это же время, издание Rzeczpospolita писало, что Путину надоело ждать краха Украины. Резкое падение цен на нефть и санкции Евросоюза заставляют российскую экономику сокращаться самыми быстрыми темпами до уровня, который в России был 15 лет назад, когда Путин только стал президентом. Россияне начинают вспоминать времена президентства Бориса Ельцина, когда инфляция постоянно росла, курс рубля падал, а западные продукты были недоступны для большинства.

Если опасения вернуться в те времена расти, основу авторитарного режима Путина, или обмен высокого уровня жизни в обмен на политические права граждан, пошатнется. Также посльке издание писало, что у Путина есть еще три года до свержения. За это время российские валютные запасы истощатся и Кремль не сможет вести торговую войну против Запада.

В свою очередь, издание Wall Street Journal пишет, что экоономика Путина вошла в штопор. По мнению издания, новый спад может и не приведет к свержению Путина, но точно заставит его признать наличие такой угрозы. Он разыгрывает «карту национализма», проводя шумную кампанию – борьбу с санкційними продуктами. Это могло бы повлиять на некоторых россиян, но также и является политическим риском. Потому что санкционные продукты уничтожаются в то время, когда в общем цены на продукты питания в магазинах растут.

Больше читайте здесь.Российская элита поняла, что она не может жить с Путиным во главе, но и без него тоже не может.

Кремля, наверное, действительно очень плохи, если министр иностранных дел России Сергей Лавров позволил себе выругаться на пресс-конференции с коллегой из Саудовской Аравии.

Российский дипломат обычно очень спокоен и сосредоточен, когда искажает факты и лжет о режиме Владимира Путина. Но на этой неделе этот покой был нарушен. Правда, не известно, почему именно Лавров прибег к ругани.

Но на самом деле это не имеет значения. Сам факт, что он употребил «не дипломатическую» лексику уже стал знамением тяжелых времен. Об этом на страницах Radio Free Europe/Radio Liberty пишет Брайан Вайтмор, добавляя, что события последних недель свидетельствуют о наличии серьезных проблем в Кремле.

Российские таможенники и Роспотребнадзор начали почти «ритуально» сжигать европейский сырые и продукты, а также нидерландские цветы.

Спикер российского парламента Сергей Нарышкин написал злобную статью, в которой обвинил США в «зомбировании» европейских союзников и подготовке провокаций против Москвы. Также он призвал организовать международный трибунал относительно ядерного удара силами США по Хиросиме и Нагасаки во времена Второй мировой войны.

Кроме того, Россия подала в ООН ходатайство о передаче ей Северного Полюса. Странных и нелепых поступков российских чиновников в последнее время было так много, что можно в них запутаться.

«В Кремле воцарилась паника. Об этом свидетельствует статья Нарышкина, сжигание еды и неприемлемое поведение Лаврова на пресс-конференции», — считает политолог Андрей Пионтковський. В последние годы было принято считать, что именно Владимир Путин составляет планы и управляет российской политикой единолично. Но в последнее время все больше экспертов склоняются к мысли, что «колеса путинской машины больше не вертятся».

Московский эксперт Игорь Яковенко недавно написал, что система «выходит из строя». Болгарский политолог Иван Крастев на страницах New York Times, ссылаясь на мнение бывшего политтехнолога Кремля Глеба Павловского, писал, что Путин все больше отходит от процесса принятия решений. А Кремль сегодня напоминает «джазовый ансамбль», который постоянно импровизирует, чтобы справиться с актуальной кризисом. «В центре политического кризиса, который охватил элиты, парадокс: они не могут жить с Путиным, но и без него тоже не могут. Все большее количество членов российского правящего класса, или по крайней мере самые умные его представители, поняли, что польза от путинской системы уже исчерпана», — пишет обозреватель. Автор добавляет, что Путин загнал себя в тупик, развязав войну против Украины. Он разрушил экономику своей страны и изолировал Россию от мира. И, похоже, у него больше нет козырных карт в рукаве.

Российский эксперт Андрей Пионтковский считает, что если дела и дальше будут развиваться в таком же русле, то элиты поймут, что дальнейшее правление Путина будет означать для них потерю миллиардов долларов. Таким образом, может случиться дворцовый переворот. Поэтому получается, что Путин работает против самого себя.

В это же время, свержение его режима – это проблема. Поскольку система не имеет направления дальнейшего развития и без лидера, который будет указывать направление Россию может охватить хаос. «Путин успешно сделал любую политическую альтернативу немыслимой. И целая страна стала заложницей его успеха», — писал болгарский эксперт Крастев.

В это же время, издание Rzeczpospolita писало, что Путину надоело ждать краха Украины. Резкое падение цен на нефть и санкции Евросоюза заставляют российскую экономику сокращаться самыми быстрыми темпами до уровня, который в России был 15 лет назад, когда Путин только стал президентом. Россияне начинают вспоминать времена президентства Бориса Ельцина, когда инфляция постоянно росла, курс рубля падал, а западные продукты были недоступны для большинства.

Если опасения вернуться в те времена расти, основу авторитарного режима Путина, или обмен высокого уровня жизни в обмен на политические права граждан, пошатнется. Также посльке издание писало, что у Путина есть еще три года до свержения. За это время российские валютные запасы истощатся и Кремль не сможет вести торговую войну против Запада.

В свою очередь, издание Wall Street Journal пишет, что экоономика Путина вошла в штопор. По мнению издания, новый спад может и не приведет к свержению Путина, но точно заставит его признать наличие такой угрозы. Он разыгрывает «карту национализма», проводя шумную кампанию – борьбу с санкційними продуктами. Это могло бы повлиять на некоторых россиян, но также и является политическим риском. Потому что санкционные продукты уничтожаются в то время, когда в общем цены на продукты питания в магазинах растут.

Больше читайте здесь.

Запад не исключает, что политика Кремля станет еще суровейЗапад не исключает, что политика Кремля станет еще суровей

Обзор прессы | InoPressa: тема дня.

Сверхдоходы от продажи сырья годами позволяли Путину «делать счастливыми» бизнесменов, военных и средний класс двух столиц, «но солнце светит не всегда», пишет FT. Падение нефтегазовых доходов может привести к политической нестабильности в стране и близ ее границ, на что Кремль ответит еще более жесткой политической позицией. США ликвидируют лазейки в режиме санкций против «друзей Путина».

«Самая насущная проблема России — не наложенные Западом санкции и не затяжной конфликт на Украине. Проблема эта — экономическая», — пишет Ник Батлер в The Financial Times.

15-летнее правление Путина в основном совпало с периодом высоких цен на энергоносители и роста добычи нефти и газа, что позволило Кремлю «осчастливить», как говорится в статье, многие слои населения, в числе которых бизнесмены, военные, средний класс Москвы и Санкт-Петербурга и даже большая часть остальных россиян. Но а для подготовки к текущему экономическому спаду сделано мало. Экономика России не диверсифицирована, средства резервного фонда скоро закончатся.

«Газпром» волей-неволей снижает производство, конкуренция на газовом рынке, подпитанная растущими потоками сжиженного газа, разорвала традиционную связь между ценами на газ и нефть, а теперь меняет структуру рынка, существование которого Россия принимала как должное, говорится в статье. Кроме того, «после многолетней уютной взаимозависимости с европейскими энергетическими системами торговые операции «Газпрома» оказались под постоянным огнем брюссельских антимонопольных органов».

«С нефтью дела обстоят не лучше», — полагает Балтлер, указывая на «реабилитацию Ирана» и «китайский спад», что «не дает надежды на рост цен на нефть в обозримом будущем».

«Хотя санкции и связанная с ними изоляция России из-за украинских событий не являются непосредственной причиной нынешних проблем страны, они усугубляют долгосрочные сложности», — отмечает автор.

«Опасения по поводу будущего российской экономики способствуют впечатляющему оттоку капитала, — продолжает он. — Многие из тех, кто преуспел в последние 10 лет, боятся, что в трудный час Путин может экспроприировать активы, чтобы удержать страну на плаву. Сейчас никто не делает для лондонских агентов по недвижимости больше, чем Владимир Путин», — говорится в статье.

«Эта ситуация опасна, — полагает обозреватель, — так как возможности российского правительства крайне ограничены. Рынки нефти и газа трансформируются силами, которые не контролирует ни Путин, ни кто-либо иной. Спор из-за Украины — устранимое препятствие, однако даже достижение полного и полюбовного согласия по данному вопросу не восстановит рыночной доли «Газпрома» в Восточной Европе», а сделка с Китаем не даст быстрой прибыли.

«Экономическое неблагополучие может принудить либо нынешнее, либо последующее российское правительство сменить политическую позицию на более жесткую», — опасается Батлер. «Путин слишком хорошо помнит, что одной из главных причин распада Советского Союза в конце 1980- было крушение цен на энергоносители».

«Airfix Aviation Oy, IPP Oil Products (Кипр) и Oy Langvik Capital вряд ли можно назвать узнаваемыми брендами, но, когда США добавили эти три компании в свой санкционный список в прошлом месяце, они начали новый раунд игры в кошки-мышки с некоторыми из самых богатых российских олигархов»,- говорится в другой статье The Financial Times.

Геннадий Тимченко за последние полтора года продал акции в трейдере Gunvor, рыбопромысловом холдинге «Русское море», нескольких авиационных холдингах, в том числе Airfix, IPP Oil Products и нефтехимической компании «Сибур», а также совсем недавно согласился на продажу строительных компаний «АРКС» и «СК Мост», перечисляет автор статьи.

Аркадий и Борис Ротенберги, два брата из ближайшего окружения Путина, также реорганизовали активы, переведя их на сыновей Игоря и Романа.

Новые меры по расширению американского «черного списка» «сигнализируют о намерениях США перекрыть предполагаемые лазейки и утечки в режиме санкций против российских бизнесменов», говорится в статье.

Это показывает, что США готовятся к продлению санкций, связанных с Крымом, несмотря на то, что они считают возможным ослабление других санкций против России, если ситуация на Восточной Украине стабилизируется в большей степени, чем сейчас. «Сигнал более чем ясен: пока Крым входит в состав России, эти санкции останутся и будут по-прежнему применяться очень жестко», — полагает корреспондент.

Российские законодатели выполняют угрозу отомстить иностранным правительствам, если те, опираясь на постановление ЕСПЧ, будут захватывать российскую собственность за рубежом для удовлетворения претензий бывших акционеров нефтяной компании ЮКОС, разграбленной Кремлем, сообщает журналистка Los Angeles Times.

«Законопроект, размещенный на сайте Госдумы в четверг, составлен Минюстом и в случае принятия позволит избирательно отказывать зарубежным правительствам в предоставленной им защите их собственности в России. Кремлевское руководство ясно дало понять, что он является местью за конфискацию российской собственности в Европе», — говорится в материале.

Поскольку «в Думе доминируют лоялисты из «Единой России», одобрение нового закона почти гарантировано, если Кремль решит его протолкнуть», указывает автор.

Корреспондент Handelsblatt Катрин Вич рассказывает о блоге Эвы Малы, в котором та описывает, как на России сказалось эмбарго на импорт продуктов питания из стран Запада.

Свой опыт жизни в условиях эмбарго девушка описывает в блоге «365 дней российского запрета на еду». На аватаре у нее перечеркнутый бургер и газировка, а на заднем плане кремлевский лидер Владимир Путин, по пояс голый и с винтовкой. «До свидания, арахисовое масло, здравствуй, сало… До свиданья, пармезан, здравствуй, творог… До свиданья, французское и итальянское вино, здравствуй, водка», — пишет Мала в аннотации.

«Многое из того, что за прошлый год опубликовала Мала, выглядит хорошо (скажем, пицца собственного приготовления), а что-то с трудом поддается идентификации, — комментирует автор статьи. — С тех пор как стали ощущаться последствия санкций, русские начали закупать больше продуктов, чем раньше, и многое просто пропало с прилавков. Сегодня уже можно купить все, что хочешь, рассказывает Мала, но по качеству итальянский пармезан попросту бесполезно сравнивать с российской продукцией».

«Он выглядит как пластмассовый и даже плавится при готовке как пластмасса, — утверждает Мала. — Это был интересный путь: от пустых магазинных полок через гнилые овощи и фрукты осенью к сегодняшней ситуации, когда все продукты в магазине выглядят хорошо — пока их не попробуешь».Обзор прессы | InoPressa: тема дня.

Сверхдоходы от продажи сырья годами позволяли Путину «делать счастливыми» бизнесменов, военных и средний класс двух столиц, «но солнце светит не всегда», пишет FT. Падение нефтегазовых доходов может привести к политической нестабильности в стране и близ ее границ, на что Кремль ответит еще более жесткой политической позицией. США ликвидируют лазейки в режиме санкций против «друзей Путина».

«Самая насущная проблема России — не наложенные Западом санкции и не затяжной конфликт на Украине. Проблема эта — экономическая», — пишет Ник Батлер в The Financial Times.

15-летнее правление Путина в основном совпало с периодом высоких цен на энергоносители и роста добычи нефти и газа, что позволило Кремлю «осчастливить», как говорится в статье, многие слои населения, в числе которых бизнесмены, военные, средний класс Москвы и Санкт-Петербурга и даже большая часть остальных россиян. Но а для подготовки к текущему экономическому спаду сделано мало. Экономика России не диверсифицирована, средства резервного фонда скоро закончатся.

«Газпром» волей-неволей снижает производство, конкуренция на газовом рынке, подпитанная растущими потоками сжиженного газа, разорвала традиционную связь между ценами на газ и нефть, а теперь меняет структуру рынка, существование которого Россия принимала как должное, говорится в статье. Кроме того, «после многолетней уютной взаимозависимости с европейскими энергетическими системами торговые операции «Газпрома» оказались под постоянным огнем брюссельских антимонопольных органов».

«С нефтью дела обстоят не лучше», — полагает Балтлер, указывая на «реабилитацию Ирана» и «китайский спад», что «не дает надежды на рост цен на нефть в обозримом будущем».

«Хотя санкции и связанная с ними изоляция России из-за украинских событий не являются непосредственной причиной нынешних проблем страны, они усугубляют долгосрочные сложности», — отмечает автор.

«Опасения по поводу будущего российской экономики способствуют впечатляющему оттоку капитала, — продолжает он. — Многие из тех, кто преуспел в последние 10 лет, боятся, что в трудный час Путин может экспроприировать активы, чтобы удержать страну на плаву. Сейчас никто не делает для лондонских агентов по недвижимости больше, чем Владимир Путин», — говорится в статье.

«Эта ситуация опасна, — полагает обозреватель, — так как возможности российского правительства крайне ограничены. Рынки нефти и газа трансформируются силами, которые не контролирует ни Путин, ни кто-либо иной. Спор из-за Украины — устранимое препятствие, однако даже достижение полного и полюбовного согласия по данному вопросу не восстановит рыночной доли «Газпрома» в Восточной Европе», а сделка с Китаем не даст быстрой прибыли.

«Экономическое неблагополучие может принудить либо нынешнее, либо последующее российское правительство сменить политическую позицию на более жесткую», — опасается Батлер. «Путин слишком хорошо помнит, что одной из главных причин распада Советского Союза в конце 1980- было крушение цен на энергоносители».

«Airfix Aviation Oy, IPP Oil Products (Кипр) и Oy Langvik Capital вряд ли можно назвать узнаваемыми брендами, но, когда США добавили эти три компании в свой санкционный список в прошлом месяце, они начали новый раунд игры в кошки-мышки с некоторыми из самых богатых российских олигархов»,- говорится в другой статье The Financial Times.

Геннадий Тимченко за последние полтора года продал акции в трейдере Gunvor, рыбопромысловом холдинге «Русское море», нескольких авиационных холдингах, в том числе Airfix, IPP Oil Products и нефтехимической компании «Сибур», а также совсем недавно согласился на продажу строительных компаний «АРКС» и «СК Мост», перечисляет автор статьи.

Аркадий и Борис Ротенберги, два брата из ближайшего окружения Путина, также реорганизовали активы, переведя их на сыновей Игоря и Романа.

Новые меры по расширению американского «черного списка» «сигнализируют о намерениях США перекрыть предполагаемые лазейки и утечки в режиме санкций против российских бизнесменов», говорится в статье.

Это показывает, что США готовятся к продлению санкций, связанных с Крымом, несмотря на то, что они считают возможным ослабление других санкций против России, если ситуация на Восточной Украине стабилизируется в большей степени, чем сейчас. «Сигнал более чем ясен: пока Крым входит в состав России, эти санкции останутся и будут по-прежнему применяться очень жестко», — полагает корреспондент.

Российские законодатели выполняют угрозу отомстить иностранным правительствам, если те, опираясь на постановление ЕСПЧ, будут захватывать российскую собственность за рубежом для удовлетворения претензий бывших акционеров нефтяной компании ЮКОС, разграбленной Кремлем, сообщает журналистка Los Angeles Times.

«Законопроект, размещенный на сайте Госдумы в четверг, составлен Минюстом и в случае принятия позволит избирательно отказывать зарубежным правительствам в предоставленной им защите их собственности в России. Кремлевское руководство ясно дало понять, что он является местью за конфискацию российской собственности в Европе», — говорится в материале.

Поскольку «в Думе доминируют лоялисты из «Единой России», одобрение нового закона почти гарантировано, если Кремль решит его протолкнуть», указывает автор.

Корреспондент Handelsblatt Катрин Вич рассказывает о блоге Эвы Малы, в котором та описывает, как на России сказалось эмбарго на импорт продуктов питания из стран Запада.

Свой опыт жизни в условиях эмбарго девушка описывает в блоге «365 дней российского запрета на еду». На аватаре у нее перечеркнутый бургер и газировка, а на заднем плане кремлевский лидер Владимир Путин, по пояс голый и с винтовкой. «До свидания, арахисовое масло, здравствуй, сало… До свиданья, пармезан, здравствуй, творог… До свиданья, французское и итальянское вино, здравствуй, водка», — пишет Мала в аннотации.

«Многое из того, что за прошлый год опубликовала Мала, выглядит хорошо (скажем, пицца собственного приготовления), а что-то с трудом поддается идентификации, — комментирует автор статьи. — С тех пор как стали ощущаться последствия санкций, русские начали закупать больше продуктов, чем раньше, и многое просто пропало с прилавков. Сегодня уже можно купить все, что хочешь, рассказывает Мала, но по качеству итальянский пармезан попросту бесполезно сравнивать с российской продукцией».

«Он выглядит как пластмассовый и даже плавится при готовке как пластмасса, — утверждает Мала. — Это был интересный путь: от пустых магазинных полок через гнилые овощи и фрукты осенью к сегодняшней ситуации, когда все продукты в магазине выглядят хорошо — пока их не попробуешь».

Илья Пономарев: Главный тормоз для инвестиций – это украинское правительство, а не войнаИлья Пономарев: Главный тормоз для инвестиций – это украинское правительство, а не война

Оксана Лой, «Главком».

В деле Ильи Пономарева, единственного депутата Госдумы, который в марте прошлого года проголосовал против аннексии Крыма, новый поворот. Басманный суд Москвы в середине июля заочно постановил арестовать политика. До этого главное следственное управление Следкома Российской Федерации здесь обвинило депутата в пособничестве в растрате. Поскольку Илья Пономарев уже несколько месяцев находится в США, российские власти также объявили его в международный розыск. А сам российский оппозиционер ожидает в скором времени передачу запроса в Интерпол.

Согласие на возбуждение уголовного дела против депутата Госдума дала еще 7 апреля. После рассмотрения представления Генпрокуратуры, российские парламентарии почти единогласно лишили Пономарева депутатской неприкосновенности. Хотя это решение защита российского политика уже обжаловала в Конституционном и Верховном судах РФ.

О своем политическом преследовании, о скандальном вето России на резолюцию о создании международного трибунала, а также о первых шагах нового губернатора Одессы, Илья Пономарев рассказал в интервью «Главкому». Российский оппозиционер снова посетил Украину: побывал в гостях в Одессе у Михаела Саакашвили, а также традиционно гостил в киевской редакции «Главкома».

«Доказать, кто конкретно сидел за пультом БУКа, невозможно»

Илья, с вашего позволения, начнем разговор с топ-темы мировых новостей на прошлой неделе. Как вы прокомментируете голосование российской делегации в Совете безопасности ООН за резолюцию о создании международного трибунала по делу сбитого прошлым летом малазийского Боинга?

К сожалению, стыдно за страну, обидно за дипломатическую службу России, которая просто потеряла разум. И президент РФ, и МИД соблюдают формальные позиции: якобы Россия не имеет никакого отношения к сбитому самолету. Но возникает вопрос, если мы не имеем никакого отношения, тогда почему мы накладываем вето на эту резолюцию? Пострадавшие страны просто по факту хотели провести трибунал. Почему другая страна в лице России должна была этому сопротивляться?

Как оцениваете действия тех трех стран, которые воздержались от поддержки проекта резолюции?

Китай, считаю, поступил мудро, взвешенно и воздержался, поскольку считает, что не имеет отношения к этой ситуации. Россия же заблокировала. Кто принимает решения и вообще думает в нашем дипломатическом ведомстве, а не занимаются пропагандой, вызывает большой вопрос.

Из уст воздержавшихся делегатов в качестве основного звучал аргумент, что выносить резолюцию о создании трибунала на голосование Совета безопасности было преждевременным шагом. Правильней было бы дождаться окончательных результатов следствия. Что думаете по этому поводу?

До момента, когда появятся официальные выводы комиссии, которая работает в Голландии действительно рано говорить о вине той или иной страны, причем какой угодно. Потому что тогда мы уподобляемся тем оппонентам, которые говорят: «В этом деле все понятно».

Вспомнить хотя бы ту трагедию, которая произошла с пассажирским самолетом над Черным морем. Украинцы тоже все отрицали, долго вокруг этого торговались, хотя как раз публично было более выгодно с самого начала признать. Понятно же, сознательно никто не собирался сбивать самолет. Совершенно очевидно, что это трагическая ошибка.

Как вы думаете, изменится ли риторика России, в случае, если итоговый отчет следствия подтвердит ее вину в катастрофе Боинга?

Думаю доказать, кто конкретно сидел за пультом это БУКа невозможно, совсем никак. Для этого нужны свидетельские показания людей, которые при этом присутствовали.

Да, фотографии какие-то выкладывали, но прямых свидетельств, скорее всего, нет. Поступить так, как поступили американцы, которые сбили иранский Боинг (признали свою трагическую ошибку и заплатили компенсацию семьям погибших, — «Главком»), было бы гораздо более правильно. Это намного бы усилило позицию России. Но людей, у которых был бы такой горизонт мышления и внутренняя сила, в российском руководстве просто нет.

Репутации моей стране это (использование вето во время голосования в Совете безопасности ООН, — «Главком») не добавляет, но и бесконечно это длиться тоже не может. Да и ситуация сейчас такая, что какой-то части американского и европейского общества хочется верить в такую ложь, потому что это инструмент их собственной внутриполитической борьбы. Им выгодно в это верить. Некоторые левые партии, та же самая немецкая левая партия, занимает пророссийскую позицию, тем самым занимая антиамериканскую позицию, которая популярна в Германии. А что на самом деле происходит между Россией и Украиной их волнует в меньше степени. И Путин играет на этих противоречиях.

В России остались еще люди в правительстве, которых не устраивает политика Путина?

Конечно, такие люди есть. Другой вопрос, готовы ли они активно действовать? Никто не хочет быть первым и бежать впереди паровоза. В ситуации обострения будет очень интересно наблюдать, какой будет их реальный процент. Вы тоже это недавно проходили, когда оказывается, что во власти большое количество разумных людей, которые все давно поняли, и присоединятся к стороне добра, как только станет ясно, что она победила.

Я знаю большое количество депутатов Госдумы, которые все понимают, но при этом считают, что они специалисты, например, в спорте, и этим занимаются честно. А по всем остальным вопросам голосуют так, как скажет партия «Единая Россия». Ради того, чтобы была возможность делать хорошие дела. А в итоге все в целом занимаются укреплением действующей власти.

Осенью выборы пройдут не только в Украине, но и в субъектах Российской Федерации. В Новосибирске, который всегда считался оплотом оппозиции, запретили участие оппозиционных партий. Означает ли это конец оппозиции в России?

Ну, в Новосибирске не запретили участие любой оппозиции. Запретили конкретно партию ПАРНАС. Ровно так же, как в свое время пытались меня не допустить на выборы мэра Новосибирска. Я предсказывал, что так оно и будет, и говорил, что надо иметь план «Б». У меня-то он был. У меня были друзья из Партии зеленых, которые подстраховали и выдвинули от себя. К сожалению, демократическая коалиция на базе РПР-ПАРНАС изначально заняла позицию, что либо они, либо никто, и не стали договариваться с другими политическими организациями. В том же самом Новосибирске идет на выборы «Яблоко», там очень хороший список. Абсолютно четкий, без малейшего намека на соглашательство, очень сильные персонажи. Если бы изначально в демкоалиции достигли соглашения по Новосибирску, можно было бы подстраховать и выдвинуть от «Яблока» единых кандидатов, и собрать ту же самую идеологическую платформу. Они пошли другим путем. Теперь соответственно это голодовки, аресты, судебные преследования.

«В России никто не выделяет отдельно Донецк и Луганск»

Наблюдаете ли вы за настроениями в Крыму? Правда ли, что сейчас Кремль хочет внедрить на полуострове свою «ручную» оппозицию, чтобы снять напряжение среди местных жителей? Кто, по-вашему, мог бы стать ею?

Здесь есть вопрос определения слова «ручной». В том же Севастополе есть Чалый (Алексей Чалый – «председатель» «законодательного собрания» оккупированного Севастополя, — «Главком»), который с точки зрения «власти» Севастополя, является оппозицией. Это вполне реальная оппозиция, потому что там серьезное противостояние. А в целом Кремль считает, что оппозиция у него есть в виде КПРФ и «Справедливой России», и создавать что-то искусственно дополнительно в этой ситуации не нужно.

Изменились ли за год представления россиян о правильности аннексии Крыма и войны, которую Россия ведет на территории Донбасса? Ведь по официальным данным в целом такие действия Путина поддерживает большинство жителей страны, а 45% россиян и вовсе согласны отправить родственника воевать на стороне самопровозглашенных «народных» республик.

В России никто не выделяет отдельно Донецк и Луганск. Вот Крым действительно всегда выделялся психологически в нечто отдельное. Концепция «Новороссии» абсолютно придумана и вброшена рядом российских политтехнологов, но никогда это не было актуализировано в сознании людей. То, что происходит в Донецке, для большинства россиян — борьба за Украину в целом, а не борьба за Донецк и Луганск. И не борьба за захват Украины, а борьба за освобождение Украины от фашистской хунты в Киеве. И это очень комфортно, потому что дает людям возможность расправить плечи и встать с колен, потому как у нас ровно те же самые экономические проблемы, которые и у вас. Такое же плохое правительство, которое не в состоянии ничего конструктивного сделать. И в этой связи людям говорят: «Смотрите, это у нас плохо, не потому что дураки в Москве сидят, а потому что война».

Вы – единственный депутат Госдумы, который проголосовал против аннексии Крыма. Теперь вот вас лишили неприкосновенности, открыли уголовное производство. Скажите, еще не пожалели о том своем решении?

Если есть большая красная кнопка, то ее периодически надо нажимать (смеется). Мои взгляды никоим образом не изменились.

То есть, будь у вас такая возможность сегодня, вы поступили бы точно также?

Более того, я бы сейчас еще меньше сомневался.

«Настроения, которые могут привести к распаду России, нарастают»

В прошлом году в некоторых городах России заговорили о создании народных республик. Так, в Новосибирске даже прошел «Марш за федерализацию Сибири». Насколько актуальны идеи сепаратизма в России сегодня?

Вещи, которые происходили в прошлом году у нас в Новосибирске или Калининграде — это скорее был троллинг, попытка креативно настроенных оппозиционных сил показать, что будет, если то же самое что в Донецке, будет происходить в России. Надо сказать, они это показали крайне успешно, но ценой серьёзных проблем. Потому что в Калининграде ребят арестовали, судили. И это был, слава богу, условный срок, но до того они год провели в СИЗО. Но стоит сказать, что влиятельных политических сил, которые бы выступали за какой-то сепаратизм, нет.

У нас их тоже не было…

Правду сказать, да (смеется). У того же Аксенова (наместник Путина в оккупированном Крыму, — «Главком») было около 3-4% рейтинга. Но, в общем, настроения, которые могут привести к распаду России, нарастают. Они связаны, прежде всего, с социально-экономическим устройством страны. На словах мы федеративное государство, а по факту мы даже более унитарное государство, чем Украина. Все доходы забирают в Москву. Конечно, люди этим недовольны. И если будет серьезная дестабилизация на уровне центра, скажем, какие-то революционные действия или перевороты, тогда это может привести к активизации подобных настроений.

Совсем недавно, 13 июля, в Вашингтоне состоялся первый украинско-американский инвестиционный форум. Как вы оцениваете его результаты с учетом того, что поступали жалобы о том, что не все желающие смогли принять в нем участие?

Форум, с моей точки зрения, прошел за закрытыми дверями. А инвестиционные форумы так не проводят. В этом и смысл форума, чтобы максимально широко его провести. Может, ваши отдельные государственные деятели боялись каких-то вопросов, которые есть у потенциальных американских инвесторов по отношению к действиям Правительства. Но это, конечно, сужало возможность общаться с реальными заинтересованными людьми. Поэтому форум я оцениваю, скажем, на троечку, но инвестиционный потенциал Украины я оцениваю очень высоко.

Я считаю, что, когда некоторые деятели правительства говорят, что в Украину не прибудет много инвесторов потому, что люди боятся войны, они перекладывают свою головную боль на плечи, в данном случае, сепаратистов. Главный сдерживающий фактор для инвестиций – это украинское правительство, а не война в Донецке. Для тех же самых американцев решение прийти в Украину — в принципе колоссальная авантюра. Есть ли там война — вопрос вторичный. Начинают возникать вопросы о налогах, с кем общаться, где чиновники, которые отвечают за свои слова, как можно четко договориться. В этом плане я возлагаю большие надежды на Одессу, потому что там появилась именно та власть, которая «за базар отвечает».

Кстати, как вы оцениваете кадровую политику нового губернатора Одесской области Михеила Саакашвили? Не смущает ли вас, что он взял в команду людей, которые не очень эффективно себя показали, например, в правительстве?

Мне кажется, у Михаила очень простая кадровая политика — брать людей, которые не запятнаны историей взаимоотношений, которые не включены в коррупционные схемы, и это его основной критерий отбора. Естественно будут ошибки на этом пути, но будут и большие удачи. По крайней мере, как он начал, мне пока нравится. И я вижу толпу людей, которая сейчас готова приходить в Одесскую область и работать.

Не было ли идеи самому трудоустроиться на работу к новому губернатору, сменить гражданство?

Нет, я не собираюсь, потому что я все время говорю, что не хочу совершать никаких действий, которые связанные со сменой гражданства. Я — русский человек и российский политик. Кто ж будет что-то менять в России, если все из нее уедут? Но помогать я готов всячески и в Киеве, и в Одессе.

«Я не верю, что какая-нибудь европейская страна выдаст меня России»

В начале лета ваш процессуальный статус в уголовном деле изменили с подозреваемого на заочно обвиняемого. Что это значит? Как это повлияет на ваше перемещение по миру?

Ничего принципиального не произошло, потому что это процесс, как вы знаете, длится уже достаточно давно. Я сейчас ожидаю, сделает ли Россия (а скорее всего, сделает) запрос в Интерпол. Хотя я для себя вижу в этом плюс, так как это даст возможность рассмотреть дело в международном суде. Конечно, для меня это будет лично неприятно, поскольку в какой-то из стран мира, в которой я буду на тот момент, меня задержат.

Но бегать от этого я не собираюсь. Я абсолютно уверен, что в любой нормальной стране мира я докажу свою правоту. Я не верю, что какая-нибудь европейская страна или Америка выдаст меня России. Так что, если меня задержат, например, американцы и будут разбираться в американском суде, крал ли я деньги и сколько, то я верю в американское правосудие, так же как и в правосудие Германии, Англии. Может, меня и Украина задержит (смеется). Это будет процесс века.Оксана Лой, «Главком».

В деле Ильи Пономарева, единственного депутата Госдумы, который в марте прошлого года проголосовал против аннексии Крыма, новый поворот. Басманный суд Москвы в середине июля заочно постановил арестовать политика. До этого главное следственное управление Следкома Российской Федерации здесь обвинило депутата в пособничестве в растрате. Поскольку Илья Пономарев уже несколько месяцев находится в США, российские власти также объявили его в международный розыск. А сам российский оппозиционер ожидает в скором времени передачу запроса в Интерпол.

Согласие на возбуждение уголовного дела против депутата Госдума дала еще 7 апреля. После рассмотрения представления Генпрокуратуры, российские парламентарии почти единогласно лишили Пономарева депутатской неприкосновенности. Хотя это решение защита российского политика уже обжаловала в Конституционном и Верховном судах РФ.

О своем политическом преследовании, о скандальном вето России на резолюцию о создании международного трибунала, а также о первых шагах нового губернатора Одессы, Илья Пономарев рассказал в интервью «Главкому». Российский оппозиционер снова посетил Украину: побывал в гостях в Одессе у Михаела Саакашвили, а также традиционно гостил в киевской редакции «Главкома».

«Доказать, кто конкретно сидел за пультом БУКа, невозможно»

Илья, с вашего позволения, начнем разговор с топ-темы мировых новостей на прошлой неделе. Как вы прокомментируете голосование российской делегации в Совете безопасности ООН за резолюцию о создании международного трибунала по делу сбитого прошлым летом малазийского Боинга?

К сожалению, стыдно за страну, обидно за дипломатическую службу России, которая просто потеряла разум. И президент РФ, и МИД соблюдают формальные позиции: якобы Россия не имеет никакого отношения к сбитому самолету. Но возникает вопрос, если мы не имеем никакого отношения, тогда почему мы накладываем вето на эту резолюцию? Пострадавшие страны просто по факту хотели провести трибунал. Почему другая страна в лице России должна была этому сопротивляться?

Как оцениваете действия тех трех стран, которые воздержались от поддержки проекта резолюции?

Китай, считаю, поступил мудро, взвешенно и воздержался, поскольку считает, что не имеет отношения к этой ситуации. Россия же заблокировала. Кто принимает решения и вообще думает в нашем дипломатическом ведомстве, а не занимаются пропагандой, вызывает большой вопрос.

Из уст воздержавшихся делегатов в качестве основного звучал аргумент, что выносить резолюцию о создании трибунала на голосование Совета безопасности было преждевременным шагом. Правильней было бы дождаться окончательных результатов следствия. Что думаете по этому поводу?

До момента, когда появятся официальные выводы комиссии, которая работает в Голландии действительно рано говорить о вине той или иной страны, причем какой угодно. Потому что тогда мы уподобляемся тем оппонентам, которые говорят: «В этом деле все понятно».

Вспомнить хотя бы ту трагедию, которая произошла с пассажирским самолетом над Черным морем. Украинцы тоже все отрицали, долго вокруг этого торговались, хотя как раз публично было более выгодно с самого начала признать. Понятно же, сознательно никто не собирался сбивать самолет. Совершенно очевидно, что это трагическая ошибка.

Как вы думаете, изменится ли риторика России, в случае, если итоговый отчет следствия подтвердит ее вину в катастрофе Боинга?

Думаю доказать, кто конкретно сидел за пультом это БУКа невозможно, совсем никак. Для этого нужны свидетельские показания людей, которые при этом присутствовали.

Да, фотографии какие-то выкладывали, но прямых свидетельств, скорее всего, нет. Поступить так, как поступили американцы, которые сбили иранский Боинг (признали свою трагическую ошибку и заплатили компенсацию семьям погибших, — «Главком»), было бы гораздо более правильно. Это намного бы усилило позицию России. Но людей, у которых был бы такой горизонт мышления и внутренняя сила, в российском руководстве просто нет.

Репутации моей стране это (использование вето во время голосования в Совете безопасности ООН, — «Главком») не добавляет, но и бесконечно это длиться тоже не может. Да и ситуация сейчас такая, что какой-то части американского и европейского общества хочется верить в такую ложь, потому что это инструмент их собственной внутриполитической борьбы. Им выгодно в это верить. Некоторые левые партии, та же самая немецкая левая партия, занимает пророссийскую позицию, тем самым занимая антиамериканскую позицию, которая популярна в Германии. А что на самом деле происходит между Россией и Украиной их волнует в меньше степени. И Путин играет на этих противоречиях.

В России остались еще люди в правительстве, которых не устраивает политика Путина?

Конечно, такие люди есть. Другой вопрос, готовы ли они активно действовать? Никто не хочет быть первым и бежать впереди паровоза. В ситуации обострения будет очень интересно наблюдать, какой будет их реальный процент. Вы тоже это недавно проходили, когда оказывается, что во власти большое количество разумных людей, которые все давно поняли, и присоединятся к стороне добра, как только станет ясно, что она победила.

Я знаю большое количество депутатов Госдумы, которые все понимают, но при этом считают, что они специалисты, например, в спорте, и этим занимаются честно. А по всем остальным вопросам голосуют так, как скажет партия «Единая Россия». Ради того, чтобы была возможность делать хорошие дела. А в итоге все в целом занимаются укреплением действующей власти.

Осенью выборы пройдут не только в Украине, но и в субъектах Российской Федерации. В Новосибирске, который всегда считался оплотом оппозиции, запретили участие оппозиционных партий. Означает ли это конец оппозиции в России?

Ну, в Новосибирске не запретили участие любой оппозиции. Запретили конкретно партию ПАРНАС. Ровно так же, как в свое время пытались меня не допустить на выборы мэра Новосибирска. Я предсказывал, что так оно и будет, и говорил, что надо иметь план «Б». У меня-то он был. У меня были друзья из Партии зеленых, которые подстраховали и выдвинули от себя. К сожалению, демократическая коалиция на базе РПР-ПАРНАС изначально заняла позицию, что либо они, либо никто, и не стали договариваться с другими политическими организациями. В том же самом Новосибирске идет на выборы «Яблоко», там очень хороший список. Абсолютно четкий, без малейшего намека на соглашательство, очень сильные персонажи. Если бы изначально в демкоалиции достигли соглашения по Новосибирску, можно было бы подстраховать и выдвинуть от «Яблока» единых кандидатов, и собрать ту же самую идеологическую платформу. Они пошли другим путем. Теперь соответственно это голодовки, аресты, судебные преследования.

«В России никто не выделяет отдельно Донецк и Луганск»

Наблюдаете ли вы за настроениями в Крыму? Правда ли, что сейчас Кремль хочет внедрить на полуострове свою «ручную» оппозицию, чтобы снять напряжение среди местных жителей? Кто, по-вашему, мог бы стать ею?

Здесь есть вопрос определения слова «ручной». В том же Севастополе есть Чалый (Алексей Чалый – «председатель» «законодательного собрания» оккупированного Севастополя, — «Главком»), который с точки зрения «власти» Севастополя, является оппозицией. Это вполне реальная оппозиция, потому что там серьезное противостояние. А в целом Кремль считает, что оппозиция у него есть в виде КПРФ и «Справедливой России», и создавать что-то искусственно дополнительно в этой ситуации не нужно.

Изменились ли за год представления россиян о правильности аннексии Крыма и войны, которую Россия ведет на территории Донбасса? Ведь по официальным данным в целом такие действия Путина поддерживает большинство жителей страны, а 45% россиян и вовсе согласны отправить родственника воевать на стороне самопровозглашенных «народных» республик.

В России никто не выделяет отдельно Донецк и Луганск. Вот Крым действительно всегда выделялся психологически в нечто отдельное. Концепция «Новороссии» абсолютно придумана и вброшена рядом российских политтехнологов, но никогда это не было актуализировано в сознании людей. То, что происходит в Донецке, для большинства россиян — борьба за Украину в целом, а не борьба за Донецк и Луганск. И не борьба за захват Украины, а борьба за освобождение Украины от фашистской хунты в Киеве. И это очень комфортно, потому что дает людям возможность расправить плечи и встать с колен, потому как у нас ровно те же самые экономические проблемы, которые и у вас. Такое же плохое правительство, которое не в состоянии ничего конструктивного сделать. И в этой связи людям говорят: «Смотрите, это у нас плохо, не потому что дураки в Москве сидят, а потому что война».

Вы – единственный депутат Госдумы, который проголосовал против аннексии Крыма. Теперь вот вас лишили неприкосновенности, открыли уголовное производство. Скажите, еще не пожалели о том своем решении?

Если есть большая красная кнопка, то ее периодически надо нажимать (смеется). Мои взгляды никоим образом не изменились.

То есть, будь у вас такая возможность сегодня, вы поступили бы точно также?

Более того, я бы сейчас еще меньше сомневался.

«Настроения, которые могут привести к распаду России, нарастают»

В прошлом году в некоторых городах России заговорили о создании народных республик. Так, в Новосибирске даже прошел «Марш за федерализацию Сибири». Насколько актуальны идеи сепаратизма в России сегодня?

Вещи, которые происходили в прошлом году у нас в Новосибирске или Калининграде — это скорее был троллинг, попытка креативно настроенных оппозиционных сил показать, что будет, если то же самое что в Донецке, будет происходить в России. Надо сказать, они это показали крайне успешно, но ценой серьёзных проблем. Потому что в Калининграде ребят арестовали, судили. И это был, слава богу, условный срок, но до того они год провели в СИЗО. Но стоит сказать, что влиятельных политических сил, которые бы выступали за какой-то сепаратизм, нет.

У нас их тоже не было…

Правду сказать, да (смеется). У того же Аксенова (наместник Путина в оккупированном Крыму, — «Главком») было около 3-4% рейтинга. Но, в общем, настроения, которые могут привести к распаду России, нарастают. Они связаны, прежде всего, с социально-экономическим устройством страны. На словах мы федеративное государство, а по факту мы даже более унитарное государство, чем Украина. Все доходы забирают в Москву. Конечно, люди этим недовольны. И если будет серьезная дестабилизация на уровне центра, скажем, какие-то революционные действия или перевороты, тогда это может привести к активизации подобных настроений.

Совсем недавно, 13 июля, в Вашингтоне состоялся первый украинско-американский инвестиционный форум. Как вы оцениваете его результаты с учетом того, что поступали жалобы о том, что не все желающие смогли принять в нем участие?

Форум, с моей точки зрения, прошел за закрытыми дверями. А инвестиционные форумы так не проводят. В этом и смысл форума, чтобы максимально широко его провести. Может, ваши отдельные государственные деятели боялись каких-то вопросов, которые есть у потенциальных американских инвесторов по отношению к действиям Правительства. Но это, конечно, сужало возможность общаться с реальными заинтересованными людьми. Поэтому форум я оцениваю, скажем, на троечку, но инвестиционный потенциал Украины я оцениваю очень высоко.

Я считаю, что, когда некоторые деятели правительства говорят, что в Украину не прибудет много инвесторов потому, что люди боятся войны, они перекладывают свою головную боль на плечи, в данном случае, сепаратистов. Главный сдерживающий фактор для инвестиций – это украинское правительство, а не война в Донецке. Для тех же самых американцев решение прийти в Украину — в принципе колоссальная авантюра. Есть ли там война — вопрос вторичный. Начинают возникать вопросы о налогах, с кем общаться, где чиновники, которые отвечают за свои слова, как можно четко договориться. В этом плане я возлагаю большие надежды на Одессу, потому что там появилась именно та власть, которая «за базар отвечает».

Кстати, как вы оцениваете кадровую политику нового губернатора Одесской области Михеила Саакашвили? Не смущает ли вас, что он взял в команду людей, которые не очень эффективно себя показали, например, в правительстве?

Мне кажется, у Михаила очень простая кадровая политика — брать людей, которые не запятнаны историей взаимоотношений, которые не включены в коррупционные схемы, и это его основной критерий отбора. Естественно будут ошибки на этом пути, но будут и большие удачи. По крайней мере, как он начал, мне пока нравится. И я вижу толпу людей, которая сейчас готова приходить в Одесскую область и работать.

Не было ли идеи самому трудоустроиться на работу к новому губернатору, сменить гражданство?

Нет, я не собираюсь, потому что я все время говорю, что не хочу совершать никаких действий, которые связанные со сменой гражданства. Я — русский человек и российский политик. Кто ж будет что-то менять в России, если все из нее уедут? Но помогать я готов всячески и в Киеве, и в Одессе.

«Я не верю, что какая-нибудь европейская страна выдаст меня России»

В начале лета ваш процессуальный статус в уголовном деле изменили с подозреваемого на заочно обвиняемого. Что это значит? Как это повлияет на ваше перемещение по миру?

Ничего принципиального не произошло, потому что это процесс, как вы знаете, длится уже достаточно давно. Я сейчас ожидаю, сделает ли Россия (а скорее всего, сделает) запрос в Интерпол. Хотя я для себя вижу в этом плюс, так как это даст возможность рассмотреть дело в международном суде. Конечно, для меня это будет лично неприятно, поскольку в какой-то из стран мира, в которой я буду на тот момент, меня задержат.

Но бегать от этого я не собираюсь. Я абсолютно уверен, что в любой нормальной стране мира я докажу свою правоту. Я не верю, что какая-нибудь европейская страна или Америка выдаст меня России. Так что, если меня задержат, например, американцы и будут разбираться в американском суде, крал ли я деньги и сколько, то я верю в американское правосудие, так же как и в правосудие Германии, Англии. Может, меня и Украина задержит (смеется). Это будет процесс века.

Россия: итоги недели. Борьба за просвещениеРоссия: итоги недели. Борьба за просвещение

Александр Гольц.

Несмотря на отпускной сезон, политических новостей становится все больше. Увы, все они скверные. На этой неделе выяснилось, что конкретно имел в виду Володин, когда утверждал, что итоги предстоящих региональных выборов будут «непредсказуемыми». Очевидно, в тот момент он не мог точно предсказать, какие именно наказания получат активисты Демократической коалиции, вознамерившиеся поучаствовать в выборах. Когда местный избирком посчитал негодными подписи, собранные оппозиционерами для участия в выборах в Новосибирской области (при этом использовалась устаревшая база данных ФМС), это еще можно было списать на эксцесс исполнителей. Но когда подписи были отвергнуты и в Магаданской области, а в Костромской в результате провокации завели дело на руководителя местного штаба Демкоалиции и отправили его на два месяца в СИЗО, стало очевидно: на местах тупо выполняют указание из Москвы.

Тем временем думцы, вроде бы отправленные в отпуска, продолжали фонтанировать идеями. Евгений Федоров сообщил, что трудится над законом, который подведет под статью об измене родине каждого россиянина, служащего в армиях государств, присоединившихся к санкциям против России. Его коллега Владимир Соловьев написал закон, требующий, чтобы половина всех блюд, предлагаемых московскими ресторанами, принадлежала русской кухне. А еще депутаты намерены предложить осенью закон, наказывающий за антироссийскую пропаганду, под которую можно легко подверстать любую критику власти.

Бред? Конечно, бред. Но он имеет все шансы воплотиться в реальность. Еще недавно таким же бредом казался закон о нежелательных организациях. А сегодня Генпрокуратура уже выбрала первую жертву. Ею оказался американский Национальный фонд поддержки демократии. Теперь за связь с ним можно получить шесть лет тюрьмы. Хорошо, что закон не имеет обратной силы, а то злые языки утверждают, что в начале 90-х с вышеозначенным фондом сотрудничал такой столп режима, как Игорь Сечин. В этой связи чрезвычайно интересно, то ли фонд за эти годы решительно поменял свою сущность, то ли ближайший путинский помощник был участником антироссийской деятельности, имеющей целью нанести ущерб безопасности России.

Что до главных российских начальников, то в запредельных инициативах они не отстают от законодателей и правоохранителей. Президент Путин горячо поддержал инициативу сельхозминистра Александра Ткачева об уничтожении на месте обнаружения всех пищевых продуктов, попавших в санкционный список Москвы. Вскоре последовало разъяснение: вышеозначенные продукты будут сжигаться в специальных печах, которые соорудят на границе.

Страна который уж месяц живет в густом смрадном идиотизме. Власть долго, почти 15 лет, выясняла границы дозволенного, аккуратно прощупывала, что можно делать с подведомственным народом. За то, что процесс был таким долгим, следует благодарить тех маргиналов, кого в сети презрительно именуют демшизой. Это они все эти годы упорно выходили на демонстрации, митинги и пикеты. И власть опасалась немедленно вводить единомыслие в стране.

Впрочем, после взятия Крыма стало очевидно: с этим народом можно делать все что угодно. Вести войну на Украине, тайно хоронить там погибших и предавать попавших в плен. А также сажать в тюрьмы несогласных, даже не заботясь о сколь-нибудь правдоподобном предлоге. Можно превратить выборы в откровенное издевательство. Возмутятся лишь немногие, остальные лишь преисполнятся восторгом. Одни аналитики объясняют происходящее тотальностью телевизионной промывки мозгов. Другие — возрождением всеобщего страха. Конечно, имеет место и то и другое. Однако, думаю, что правда куда печальнее.

Правда в том, что Владимир Путин и его присные не только ловкие манипуляторы. Они еще и вполне искренние выразители всех предрассудков нашего народа. Который искренне верит в то, что уважают в мире только тех, кого боятся. И что сильному все позволено. Что всем начальникам в мире сам бог велел врать и воровать. Что все права и свободы — блажь интеллигентиков, а все на самом деле зависит от хозяина, строгого, но справедливого. Почему так получилось — вопрос, требующий отдельного долгого разговора.

Все это лечится только одним способом — просвещением. Неслучайно сегодня основной удар путинская власть наносит по тем, кто вопреки всему пытается просвещать российских людей. Откройте хоть программу того же Национального фонда поддержки демократии — деньги тратились в основном на семинары, где учили как пользоваться правами и свободами, объясняли, как их защищать, как противостоять бюрократическому произволу. В этом смысле Генпрокуратура совершенно права: фонд наносил очевидный ущерб государству. Путинскому государству.

Подозреваю, что будущее страны в немалой степени зависит о того, насколько всерьез российские либералы сконцентрируются на просвещении населения. Быстро результатов здесь не добиться. Просвещение — это не залоговый аукцион. Потребуются десятилетия. Но, по крайней мере, это реальная задача.Александр Гольц.

Несмотря на отпускной сезон, политических новостей становится все больше. Увы, все они скверные. На этой неделе выяснилось, что конкретно имел в виду Володин, когда утверждал, что итоги предстоящих региональных выборов будут «непредсказуемыми». Очевидно, в тот момент он не мог точно предсказать, какие именно наказания получат активисты Демократической коалиции, вознамерившиеся поучаствовать в выборах. Когда местный избирком посчитал негодными подписи, собранные оппозиционерами для участия в выборах в Новосибирской области (при этом использовалась устаревшая база данных ФМС), это еще можно было списать на эксцесс исполнителей. Но когда подписи были отвергнуты и в Магаданской области, а в Костромской в результате провокации завели дело на руководителя местного штаба Демкоалиции и отправили его на два месяца в СИЗО, стало очевидно: на местах тупо выполняют указание из Москвы.

Тем временем думцы, вроде бы отправленные в отпуска, продолжали фонтанировать идеями. Евгений Федоров сообщил, что трудится над законом, который подведет под статью об измене родине каждого россиянина, служащего в армиях государств, присоединившихся к санкциям против России. Его коллега Владимир Соловьев написал закон, требующий, чтобы половина всех блюд, предлагаемых московскими ресторанами, принадлежала русской кухне. А еще депутаты намерены предложить осенью закон, наказывающий за антироссийскую пропаганду, под которую можно легко подверстать любую критику власти.

Бред? Конечно, бред. Но он имеет все шансы воплотиться в реальность. Еще недавно таким же бредом казался закон о нежелательных организациях. А сегодня Генпрокуратура уже выбрала первую жертву. Ею оказался американский Национальный фонд поддержки демократии. Теперь за связь с ним можно получить шесть лет тюрьмы. Хорошо, что закон не имеет обратной силы, а то злые языки утверждают, что в начале 90-х с вышеозначенным фондом сотрудничал такой столп режима, как Игорь Сечин. В этой связи чрезвычайно интересно, то ли фонд за эти годы решительно поменял свою сущность, то ли ближайший путинский помощник был участником антироссийской деятельности, имеющей целью нанести ущерб безопасности России.

Что до главных российских начальников, то в запредельных инициативах они не отстают от законодателей и правоохранителей. Президент Путин горячо поддержал инициативу сельхозминистра Александра Ткачева об уничтожении на месте обнаружения всех пищевых продуктов, попавших в санкционный список Москвы. Вскоре последовало разъяснение: вышеозначенные продукты будут сжигаться в специальных печах, которые соорудят на границе.

Страна который уж месяц живет в густом смрадном идиотизме. Власть долго, почти 15 лет, выясняла границы дозволенного, аккуратно прощупывала, что можно делать с подведомственным народом. За то, что процесс был таким долгим, следует благодарить тех маргиналов, кого в сети презрительно именуют демшизой. Это они все эти годы упорно выходили на демонстрации, митинги и пикеты. И власть опасалась немедленно вводить единомыслие в стране.

Впрочем, после взятия Крыма стало очевидно: с этим народом можно делать все что угодно. Вести войну на Украине, тайно хоронить там погибших и предавать попавших в плен. А также сажать в тюрьмы несогласных, даже не заботясь о сколь-нибудь правдоподобном предлоге. Можно превратить выборы в откровенное издевательство. Возмутятся лишь немногие, остальные лишь преисполнятся восторгом. Одни аналитики объясняют происходящее тотальностью телевизионной промывки мозгов. Другие — возрождением всеобщего страха. Конечно, имеет место и то и другое. Однако, думаю, что правда куда печальнее.

Правда в том, что Владимир Путин и его присные не только ловкие манипуляторы. Они еще и вполне искренние выразители всех предрассудков нашего народа. Который искренне верит в то, что уважают в мире только тех, кого боятся. И что сильному все позволено. Что всем начальникам в мире сам бог велел врать и воровать. Что все права и свободы — блажь интеллигентиков, а все на самом деле зависит от хозяина, строгого, но справедливого. Почему так получилось — вопрос, требующий отдельного долгого разговора.

Все это лечится только одним способом — просвещением. Неслучайно сегодня основной удар путинская власть наносит по тем, кто вопреки всему пытается просвещать российских людей. Откройте хоть программу того же Национального фонда поддержки демократии — деньги тратились в основном на семинары, где учили как пользоваться правами и свободами, объясняли, как их защищать, как противостоять бюрократическому произволу. В этом смысле Генпрокуратура совершенно права: фонд наносил очевидный ущерб государству. Путинскому государству.

Подозреваю, что будущее страны в немалой степени зависит о того, насколько всерьез российские либералы сконцентрируются на просвещении населения. Быстро результатов здесь не добиться. Просвещение — это не залоговый аукцион. Потребуются десятилетия. Но, по крайней мере, это реальная задача.

Поколение Папы ПуПоколение Папы Пу

АЛИНА БАХМУТСКАЯ.

Современная Россия находится в затруднительном положении. Агрессивная внешняя политика, внутренние усобицы и тотальная политическая безграмотность населения могут привести к необратимым последствиям. Политическая индифферентность россиян сегодня называется «патриотизмом». Идея «любви к Родине» (ненависти к другим) ежедневно муссируется в федеральных средствах массовой информации (иными словами — во всех общедоступных СМИ), в детских садах и школах, в университетах. Растет новое поколение Папы Пу, которое в обозримом будущем неизбежно оккупирует власть и, что вероятно, окончательно погубит страну, искренне веруя в то, что делает «правое дело». Идея гражданского общества в путинской России переписана и на практике воплощается в крайне извращенной форме. Что же такое гражданское общество Путина?

К сожалению, электорат Владимира Владимировича уже давно не состоит из трудовых мигрантов, митингующих на улицах за 200 рублей и булочку. Неоэлекторат президента — студенты. Те самые студенты, которых под угрозой исключения из университета гонят на улицы, чтобы те в годовщину оккупации украинского Крыма, например, прошлись с шаржами на Барака Обаму и плакатами против Алексея Навального. Журналистам удается подловить пару таких бедняг, которые искренне признаются — да, мол, приказ из деканата. И все мы с облегчением выдыхаем — ура, значит не по собственной воле, значит вырастет — поймет. Детям будет рассказывать про тоталитарный режим Путина, который заставлял грызунов гранита науки по морозу шататься. Но так ли это на самом деле? Действительно ли все студенты, идущие в дружных колоннах в «светлое будущее», делают это под угрозой отчисления?

Нет. Подавляющее большинство молодых людей, поддерживающих нынешний курс правительства, делают это от чистого сердца.

Моя мама — ребенок СССР. Сейчас она с грустной улыбкой вспоминает Бориса Николаевича Ельцина, который подарил ей возможность свободно зарабатывать деньги и путешествовать за границу, искренне ненавидит свою советскую юность, но… с радостью вспоминает свое счастливое детство, проведенное в летних лагерях, куда их, детей советских рабочих, отправляли от предприятий. Если бы ее студенчество выпало на период целостности СССР, она бы и его вспоминала с радостью. Потому что на фоне всеобщей серости и голода этот лагерь был оазисом счастья. И счастье это было подарено режимом. Сразу забывалось, что и несчастье — подарок режима. То же самое происходит и сейчас.

Для начала стоит рассказать о собственном опыте.

Первым звоночком, который заставил меня посмотреть иначе на свой (уже прошлый) университет, явилось поступившее мне предложении посетить молодежный конвент «Герои нашего времени». В списке приглашенных спикеров были заявлены, например, Дмитрий Киселев, Маргарита Симоньян, певица Валерия с Иосифом Пригожиным. Не нужно уточнять, кого хотят сделать кумирами молодежи. Это мероприятие… ничего подобного нет даже у Франца Кафки. Сюрреализм как он есть. Куда ни брось взгляд — везде призыв к ненависти и войне. Торговая лавка «Putinversteher», стенд с изображением Владимира Владимировича, голова которого окружена светящимся ореолом, и все это дополняется надписью : «Главный День Рождения Страны! 14 лет успешной политики! Все только начинается…» Интересно, что срок Дмитрия Анатольевича Медведева — это, оказывается, тоже часть «успешной политики» Папы Пу. Приглянулся ряд постеров на стене. На первом Барак Обама закрывает уши, надпись — «ничего не слышу». Далее, он же закрывает ладонями рот, надпись — «ничего не говорю». И третий постер — Владимир Владимирович смотрит вдаль, надпись — «открыт для общения». И вокруг ни одного человека, которого возмутило бы хоть что-то. Ни одного. Все счастливы. Детей советских родителей не возмутило и то, что нас около часа держали толпой на улице перед входом. 9 декабря, Москва. Вот оно — коллективное сознание.

В какой-то момент заметила, как на двери кабинета, в котором располагалось руководство профсоюза, появилась табличка : «За путевками в Крым обращаться с 09:00 до 18:00».

Наступил февраль. Из деканата пришло сообщение (цитата) :

«Девочки, нужно пойти на «антимайдан», кто готов? Поучаствовать надо обязательно, иначе наш факультет попадет в черный список, там будут все ведущие вузы Москвы, встреча в 11.50 на пушкинской. Сос!!! Прошу Вас, государство вам стипендии платит, поездки… Давайте отдадим небольшой долг ему, выкажем свою поддержку, пожалуйста. 21 февраля 2015 — годовщина вооруженного переворота на Украине. В этот день обрушились все рамки дозволенного, погибли люди, сотни получили ранения».

А потом я забрала документы из университета.

В следующем месяце мои бывшие однокурсники едут в Крым. В тот самый Крым, который «крымнаш». Очень больно, что они не понимают — тут Москва не наша, страна не наша, выбор не наш.

Молодым нравится брутальность. Нравится, как Папа Пу, красуясь крепким обнаженным торсом, скачет на медведе. Нравится, что «Россия так не работает». Им нравится смотреть полуторачасовые авторские программы Дмитрия Константиновича Киселева — они думают, что это поможет им «быть в курсе». Им нравится чувствовать «дух коллектива» на очередном проправительственном шествии. Нравится, потому что Папа одобряет. Они считают, что война — это романтика, что война — это красиво, что убивать своих братьев — это героизм. Ведь нас всегда воспитывали в духе «вдруг война, а я уставший».

Среди студентов очень много лицемеров. Тех, кто в приватных беседах рассуждает в категориях вроде «мне наплевать, что делает правительство, что происходит в Украине, что происходит в России. Мой активизм может стать путевкой в жизнь. Молодежный совет, потом администрация города, все такое, знаешь…»

Но искренних фанатов все же больше.

Молодежи было нечем заняться. Теперь есть чем. Нет, не образованием. Ненавистью.АЛИНА БАХМУТСКАЯ.

Современная Россия находится в затруднительном положении. Агрессивная внешняя политика, внутренние усобицы и тотальная политическая безграмотность населения могут привести к необратимым последствиям. Политическая индифферентность россиян сегодня называется «патриотизмом». Идея «любви к Родине» (ненависти к другим) ежедневно муссируется в федеральных средствах массовой информации (иными словами — во всех общедоступных СМИ), в детских садах и школах, в университетах. Растет новое поколение Папы Пу, которое в обозримом будущем неизбежно оккупирует власть и, что вероятно, окончательно погубит страну, искренне веруя в то, что делает «правое дело». Идея гражданского общества в путинской России переписана и на практике воплощается в крайне извращенной форме. Что же такое гражданское общество Путина?

К сожалению, электорат Владимира Владимировича уже давно не состоит из трудовых мигрантов, митингующих на улицах за 200 рублей и булочку. Неоэлекторат президента — студенты. Те самые студенты, которых под угрозой исключения из университета гонят на улицы, чтобы те в годовщину оккупации украинского Крыма, например, прошлись с шаржами на Барака Обаму и плакатами против Алексея Навального. Журналистам удается подловить пару таких бедняг, которые искренне признаются — да, мол, приказ из деканата. И все мы с облегчением выдыхаем — ура, значит не по собственной воле, значит вырастет — поймет. Детям будет рассказывать про тоталитарный режим Путина, который заставлял грызунов гранита науки по морозу шататься. Но так ли это на самом деле? Действительно ли все студенты, идущие в дружных колоннах в «светлое будущее», делают это под угрозой отчисления?

Нет. Подавляющее большинство молодых людей, поддерживающих нынешний курс правительства, делают это от чистого сердца.

Моя мама — ребенок СССР. Сейчас она с грустной улыбкой вспоминает Бориса Николаевича Ельцина, который подарил ей возможность свободно зарабатывать деньги и путешествовать за границу, искренне ненавидит свою советскую юность, но… с радостью вспоминает свое счастливое детство, проведенное в летних лагерях, куда их, детей советских рабочих, отправляли от предприятий. Если бы ее студенчество выпало на период целостности СССР, она бы и его вспоминала с радостью. Потому что на фоне всеобщей серости и голода этот лагерь был оазисом счастья. И счастье это было подарено режимом. Сразу забывалось, что и несчастье — подарок режима. То же самое происходит и сейчас.

Для начала стоит рассказать о собственном опыте.

Первым звоночком, который заставил меня посмотреть иначе на свой (уже прошлый) университет, явилось поступившее мне предложении посетить молодежный конвент «Герои нашего времени». В списке приглашенных спикеров были заявлены, например, Дмитрий Киселев, Маргарита Симоньян, певица Валерия с Иосифом Пригожиным. Не нужно уточнять, кого хотят сделать кумирами молодежи. Это мероприятие… ничего подобного нет даже у Франца Кафки. Сюрреализм как он есть. Куда ни брось взгляд — везде призыв к ненависти и войне. Торговая лавка «Putinversteher», стенд с изображением Владимира Владимировича, голова которого окружена светящимся ореолом, и все это дополняется надписью : «Главный День Рождения Страны! 14 лет успешной политики! Все только начинается…» Интересно, что срок Дмитрия Анатольевича Медведева — это, оказывается, тоже часть «успешной политики» Папы Пу. Приглянулся ряд постеров на стене. На первом Барак Обама закрывает уши, надпись — «ничего не слышу». Далее, он же закрывает ладонями рот, надпись — «ничего не говорю». И третий постер — Владимир Владимирович смотрит вдаль, надпись — «открыт для общения». И вокруг ни одного человека, которого возмутило бы хоть что-то. Ни одного. Все счастливы. Детей советских родителей не возмутило и то, что нас около часа держали толпой на улице перед входом. 9 декабря, Москва. Вот оно — коллективное сознание.

В какой-то момент заметила, как на двери кабинета, в котором располагалось руководство профсоюза, появилась табличка : «За путевками в Крым обращаться с 09:00 до 18:00».

Наступил февраль. Из деканата пришло сообщение (цитата) :

«Девочки, нужно пойти на «антимайдан», кто готов? Поучаствовать надо обязательно, иначе наш факультет попадет в черный список, там будут все ведущие вузы Москвы, встреча в 11.50 на пушкинской. Сос!!! Прошу Вас, государство вам стипендии платит, поездки… Давайте отдадим небольшой долг ему, выкажем свою поддержку, пожалуйста. 21 февраля 2015 — годовщина вооруженного переворота на Украине. В этот день обрушились все рамки дозволенного, погибли люди, сотни получили ранения».

А потом я забрала документы из университета.

В следующем месяце мои бывшие однокурсники едут в Крым. В тот самый Крым, который «крымнаш». Очень больно, что они не понимают — тут Москва не наша, страна не наша, выбор не наш.

Молодым нравится брутальность. Нравится, как Папа Пу, красуясь крепким обнаженным торсом, скачет на медведе. Нравится, что «Россия так не работает». Им нравится смотреть полуторачасовые авторские программы Дмитрия Константиновича Киселева — они думают, что это поможет им «быть в курсе». Им нравится чувствовать «дух коллектива» на очередном проправительственном шествии. Нравится, потому что Папа одобряет. Они считают, что война — это романтика, что война — это красиво, что убивать своих братьев — это героизм. Ведь нас всегда воспитывали в духе «вдруг война, а я уставший».

Среди студентов очень много лицемеров. Тех, кто в приватных беседах рассуждает в категориях вроде «мне наплевать, что делает правительство, что происходит в Украине, что происходит в России. Мой активизм может стать путевкой в жизнь. Молодежный совет, потом администрация города, все такое, знаешь…»

Но искренних фанатов все же больше.

Молодежи было нечем заняться. Теперь есть чем. Нет, не образованием. Ненавистью.

Дмитрий Быков: ОдинДмитрий Быков: Один

Д. Быков
― Доброй ночи, дорогие друзья! В программе «Один» с вами Дмитрий Быков.

Вопросов пришло нечеловеческое количество. Они чрезвычайно серьёзные, становятся серьёзнее с каждым эфиром. Мне всё труднее на них отвечать, потому что многие авторы, о которых идёт речь, для меня не то чтобы экзотичные, но малознакомые, чтобы как-то определиться со своим отношением к ним. Мне приходится довольно много читать, но это одно из любимых занятий. И я, кроме того, очень рад, что у нас постепенно формируется некоторое не скажу, что тематическое поле, но, по крайней мере, формируется перечень вопросов, которые аудитории интереснее всего. И это важные вопросы. Я очень рад, что мы о них говорим. Потому что устаревшая парадигма, при которой надо всё время выбирать — западник ты или славянофил, патриот-имперец или либерал-свободолюбец, горожанин или деревенщик, — это всё вещи взаимосвязанные, взаимообусловленные, и я не вижу смысла их разделять. А вот реальные позиции нашего времени начинают постепенно формироваться в этих разговорах, и мне интересно о них поговорить.

Д.Быков: Иногда человек упускает божий дар – возможность промолчать и, таким образом, сойти за умного

Поговорим сначала о том, что за эту неделю произошло, потому что некоторое количество политических вопросов здесь задано тоже. Не хотелось бы отлаиваться на все публикации, которые посвящены нашим скромным каким-то разговорам в «Один». Не удержалась опять «Свободная Пресса» и опубликовала статью Александра Гутова — статью совершенно исключительную по глупости. Простите меня, Александр, иногда надо назвать вещи своими именами. И я вам очень за неё благодарен, потому что Дмитрий Юрьев вообще не снизошёл до того, чтобы раскрывать свою позицию, он только громыхал, а вот вы конкретно всё назвали своими именами. Я сейчас вашу цитату просто зачитаю, потому что так откровенно расписаться, так признаться во всём может только человек… Ну, как это назвал Александр Лебедь: «Это не отсутствие ума, а это такое устройство ума». И я вас хочу с этим поздравить.

Понимаете, иногда человек упускает возможность промолчать. Это очень хорошая вещь, когда он может промолчать. Это такой божий дар нам — возможность промолчать и, таким образом, сойти или за умного, или добродетельного, или цивилизованного. Но вот когда он не промолчит, так уж это просто, можно сказать, как в лужу приземлиться. За это ему большое спасибо.

Например: «Я совершенно уверен, что размышления Быкова, — это о Бродском, — парадоксальным образом связаны с неприятием читателями и адептами Дмитрия Львовича самой сути добровольцев в Донбассе. Совершенно не вдаваясь в правоту или неправоту этих людей, я считаю, что неприязнь к ним, к акции „Бессмертного полка“, к определённым чертам поэзии Бродского объединяет очень важный элемент. Страх перед тем, что есть такие люди, которые не боятся исчезнуть, погибнуть, совершить какой-то необычный поступок. Когда-то интеллигенция боялась открыто оскорблять солдат Великой Отечественной. Сегодня это табу снято. Защитники Севастополя в XIX и в XX вв., солдаты великой войны, те, кто ехали в Испанию в 30-е гг., современные добровольцы на Донбассе — это одни и те же по типу люди, это русские солдаты и офицеры, какой бы национальности они ни были. Главная их черта — способность жертвовать собой во имя чего бы то ни было. Быков почувствовал в строках Бродского намёк на уважение к той силе, которая в определённое время воплощалась и в этих людях, и попытался дать бой этой силе. Мне кажется, Быков проиграл этот бой не по очкам, а вчистую».

Ну, кто там что проиграл не по очкам, а вчистую — эту спортивную терминологию и этот wishful thinking мы обсуждать не будем. «Wishful thinking», если вы, Александр, не знаете (и другие, может быть, не знают) — это «выдача желаемого за действительное». Но поразительна — поразительна! — по своей откровенности вот эта постановка в один ряд солдат, которые защищали Россию в разное время, и добровольцев в Донбассе. И поразительно, что неприязнь к стихам Бродского или определённым чертам его поэтики у вас так легко через запятую перерастает в неприязнь к участникам акции «Забытый полк». То есть вы отождествляете любую критику любимых вами или солидарных с вами, или приятных вам вещей с кощунством. Понимаете, вот это приём, который до такой степени нагляден, до такой степени разоблачает всю вашу суть, что мне вдвойне становится ужасно за попытки приватизировать Бродского людьми с таким дискурсом.

Кстати, попытки эти тщетны, потому что достаточно этим людям будет прочитать «Стихи о зимней кампании 1980 года» — вот о тех самых, кто тоже готов был отдать жизнь, об офицерах, которые бились в Афгане, вспомнить там слова: «Слава тем, кто, не поднимая взора, // шли в абортарий в шестидесятых, // спасая отечество от позора!» — я думаю, что это прояснит некоторые мозги. Но дело же не в этом. Я не собираюсь ловить Бродского на тех или иных противоречиях, хотя на самом деле очень трудно себе представить, что «Гимн Народу» и «Развивая Платона» написаны одним пером. Ну, поэт не отвечает за интонацию. Поэту вообще хочется говорить то, что хорошо звучит. Это естественные вещи. Особенно поэту риторического склада.

Мы сейчас говорим не о Бродском. Мы говорим о критической манере подвёрстывать Родину, Отечество, доблестных русских офицеров к литературным вкусам. Вы показали себя, ребята, полностью. Я от души вам советую: не беритесь за литературоведение! Пишите что-нибудь о том, как прекрасна кровь и как она серьёзна, как прекрасно убийство и как оно серьёзно. Не лезьте в литературу! Вы её не замараете, а себя опозорите.

Теперь поговорим немножко… Да, я сразу хочу сказать, что лекция сегодня будет о Шукшине — ну, не лекция, а разговор, — потому что слишком много вопросов о нём, много вопросов о сказке «До третьих петухов», вообще много интересного. Мы с удовольствием на эту тему поговорим. Я начинаю отвечать на вопросы сначала политического свойства, которых было тоже весьма много, потом — на те, что есть в Сети, а потом — на те, что пришли на форум.

Меня спрашивают, какое впечатление на меня произвёл Ходорковский. Он произвёл на меня интересное впечатление. Я попробую это проанализировать. Подавляющее большинство россиян… Не думаю, что это действительно 89% тотально лояльных власти. Нет. Я полагаю, что подавляющее большинство россиян сегодня, если как-то определить доминирующие настроения в стране — это люди, которые уверены, что ничего не получится, и в огромной степени это люди, которые не хотят, чтобы получилось. Ну, потому что, если что-то получится, если начнётся какая-то новая реальность, действительно будут востребованы таланты, способности, интеллект, а не только способность к разрушению и убийству или к лицемерию, например.

Сейчас многие способности востребованы, но все они как-то подозрительно некреативны. Будут, по всей вероятности, нужны усилия, и даже, может быть, мне иногда кажется, что сверхусилия. Мы этих сверхусилий, к сожалению, проявлять не хотим — отчасти потому, что уже слишком долго всё накрывалось и заканчивалось хуже, «хотели как лучше, а получилось как всегда». Очень много людей в России, которые вообще не хотят ничего делать и быть всегда правыми, говоря: «Ничего получиться не может». В этом смысле, кстати говоря, даже добровольцы, которые едут в ДНР или ЛНР, мне более симпатичны, чем вот эти знающие всё заранее скептики, которые вообще убеждены, что никогда ничего не изменится.

Может быть, Ходорковский — человек с другим опытом. Может быть, он дышит другим воздухом. Может быть, в его жизни было уже слишком много страшного. Он производит впечатление человека, у которого ещё есть надежда, есть азарт деланья и азарт всё-таки созидания, а не только запрещения и разрушения. Это интересно. И то, что он говорит, интересно. И интересно наблюдать человека, который ещё не отчаялся.

Понимаете, можно взять дюжину сейчас интервью (а можно и сотню) у любых самых сообразительных людей в России, и всегда набежит на каждое интервью тысяча опровергающих, что можно что-то сделать. Вот я говорю, например, про то, что появилось новое умное поколение — «Да нет! Да что вы? Да где они? Да где вы их видели?» Говорю, что в России крепнет свобода — «Да что вы? Да мы все рабы! Да с нами невозможно без палки!» Это говорят не потому, что в этом убеждены, а потому, что эта вязкая и клейкая субстанция безвременья опутывает человека, и ему не хочется ничего делать. Ну, это, знаете, как учитель заболел, школу прогуливает — и никто не хочет, чтобы он выздоровел, «давайте бузить».

Мне кажется, что нельзя, по-пастернаковски говоря, вечно «покупать себе правоту „неправотою времени“». Всё равно делать что-то придётся. Всё равно мы не можем допустить того, чтобы Россия исчезла с интеллектуальной, с духовной карты мира, чтобы она превратилась в символ невежества и агрессии. Мы не можем этого допустить! И этого не будет! Россия всё равно будет ослепительной страной. Она может быть либо блистательной, либо никакой. Поэтому придётся что-то делать.

Другое дело, что очень многим не хочется. Ну, что поделать? Вот этим, которым не хочется, мы можем посоветовать только одно: посильное окультуривание, посильное знакомство с русской и мировой культурой. Ведь почему люди не хотят работать, почему они не хотят ничего менять, почему они не верят ни во что? Потому что качество жизни такое. Потому что им кажется, что нет мотивации, нет того, ради чего всё это делать. Ну, ничего, жизнь заставит.

Вопрос о том, как я отношусь к недавнему сообщению на «Эхе», что русские националисты ушли в подполье, ушли с политического поля и начали заниматься военными тренировками, физическими упражнениями и так далее. Физические упражнения полезны в любом случае. Я постоянно слышу эти разговоры о том, что «вот русские националисты, глубоко законспирированные, будут сейчас превращать всю страну в единый боевой лагерь». Мне кажется, что это преувеличение – во-первых.

А во-вторых, не только националисты, а сейчас всё ушло в подполье. А где, простите, функционировать сейчас кому бы то ни было? Ну, тут ссылаются на доклад центра «СОВА». Но центр «СОВА» мог бы сделать ровно такой же доклад и о «либеральной» оппозиции (держу кавычки в руках мысленно), и о любой другой. Дело в том, что сейчас политического поля нет, всё ушло в подполье. Хочется верить, что люди в это время, да, занимаются физическими упражнениями. Это всё-таки лучше, чем пить.

Д.Быков: Поэт не отвечает за интонацию. Ему вообще хочется говорить то, что хорошо звучит

Ну и, наконец, меня спрашивают очень многие, всерьёз ли я написал стихи о Марии Гайдар. Братцы, если вы читали мои предыдущие стихи, то вам легко понять, что это такой сарказм. Объяснять это лишний раз, мне кажется, бессмысленно. В наше время, понимаете, амбивалентность ценится ещё дороже, чем плоскостопие в военное время.

Вопрос: «Уход Степана Аркадьевича из „Бесов“ очень напоминает уход Льва Толстова». Нет, не напоминает, потому что Степан Аркадьевич действует в «Анне Карениной». В «Бесах» действует Степан Трофимович. Его уход не напоминает уход Толстого, потому что и Степан Трофимович — пародийный персонаж.

«Знакомы ли Вы с творчеством Сэм Хайес? Если да, то было бы интересно услышать ваше мнение». И в перспективе просят лекцию о Есенине. О Есенине — ради бога. Это один из любимых моих авторов, по бесстыдству самообнажения просто чемпион в русской литературе. Никто так не пускал в свою лабораторию, причём даже в лабораторию своей гибели. Я, пожалуй, прочту о «Чёрном человеке», мне это показалось интересным.

Что касается Сэм Хайес. Понимаете, она — девушка хорошая. Звёзд с неба она, конечно, не хватает. Потому что для того, чтобы писать страшно, надо быть стилистом высококлассным, а Сэм Хайес, Саманта Хайес пишет довольно стёртым языком. Это и по-английски видно, и в переводах. Но у неё есть интересные штуки. Вот у неё в одном романе… Я затрудняюсь вспомнить, в каком именно, потому что все семь, которые я помню, довольно похожие. Вот этот, где няню она нанимает. Помните, где беременная героиня нанимает няню, а потом вдруг оказывается, что беременных как раз убивают маньяки. Там найден интересный приём. Там три повествования от первого лица, и не всегда понятно, от чьего. Они перепутываются, и читатель не всегда понимает, о ком и о чём идёт речь. Это хорошая идея. Она немножко восходит, конечно, к «Джуниор», но вообще идея эффектная. И у неё есть хорошие жуткие эпизоды. Я не могу сказать, что она большой писатель, но иногда побояться немножко на ночь можно.

«Всё ли Вам понятно с дуэлью Пушкина? Если почитать воспоминания современников, то возникает много вопросов, — ох, много! — Действительно, конфликт с Дантесом вроде сходил на нет».

Нет, ни на какое нет он не сходил. У Пушкина была кратковременная надежда, что после вынужденной женитьбы Дантеса что-то сдвинется. А на самом деле, конечно, было очевидно, что Дантес не собирается оставлять своих гнусных планов. И самое ужасное, что распускались слухи о романе Пушкина с Александриной. Ахматова довольно подробно анатомировала эту историю, причину этих сплетен и их разносчиков. И уж, разумеется, Геккерн не собирался тоже оставлять своей ни своднической, ни клеветнической деятельности.

«Почему же Пушкин пошёл на обострение? Он искал смерти?» Я не знаю. Я не думаю, что он искал смерти. Но у него, понимаете, в этой ситуации был единственный шанс отстоять свою правоту — смертельная дуэль на крайне рискованных, на крайне тяжёлых условиях и, да, если угодно, фактически искание смерти, почти самоубийство. Восстановить свою честь и свою правоту в условиях тотального предательства (а он был предан всеми, ближайшими друзьями в том числе), в условиях, когда он оказался в чужом времени, и время это его душило, единственное, что можно сделать в таких случаях — это поединок чести и смерть. Собственно, это и делает Пушкина христологической фигурой в нашей культуре.

«Знакомы ли Вы с трудами Гурджиева и что о них думаете?» — спрашивает nazarbek. Видите ли, тесен мир. Я как раз о Гурджиеве и собирался немножко поговорить в связи с Памелой Трэверс, про которую тут тоже был вопрос. Известно, что она была одной из его учениц. Как и Кэтрин Мэнсфилд, кстати, которая погибла из-за его экспериментов. Ну, у неё была чахотка, но я думаю, что смерть её ускорили все эти ночёвки на открытом воздухе или в хлеву.

Что касается Гурджиева. Я не думаю вслед за Коткиным, что он был знаком со Сталиным и оказывал на него какие-то влияния — им негде было пересекаться. Но Гурджиев из всех шарлатанов XX века, на мой взгляд, единственный профессионально подкованный человек. Во всяком случае, вот эта его идея с танцами дервишей, сами эти танцы дервишей, конечно, могут свести с ума. Ну, надо вам сказать, что это эффектное зрелище, это красиво придумано.

На вопрос: «Что знал Гурджиев?» — всегда можно ответить… Все люди этой породы знают только, как дурить нашего брата. Они знают, как нам внушать священный трепет. Они умеют зарабатывать деньги. Но в мемуарах Гурджиева, в его записках об интересных людях, с которыми он встречался, в его очень плохо написанных (думаю, что им просто рассказанных и записанных кем-то) «Письмах Вельзевула внуку» попадаются довольно забавные шутки и симпатичные парадоксы. По-моему, насколько я могу судить о воспоминаниях, о записях, человек он был большого обаяния и влияния, и, в общем, очень неглупый.

Из всех, кто дурил людей в XX веке, из всех последователей Блаватской и Штайнера, из всех оккультистов, которые в XX веке жили и работали, он был самый откровенный, самый искренний, и в его жуликоватстве что-то было. И я боюсь (вот как у меня в книжке про Остромова), что бывают такие люди, которые абсолютные жулики, но в силу своего таланта, последовательности, опыта обладают своеобразным даром инициации. У Гурджиева можно было чему-то научиться — не потому, что он что-то знал, а потому, что он высекал из человека искру, скажем так. Поэтому его обаяние служило ему довольно неплохую службу. А при твёрдом понимании, что он жулик, у него всё равно можно было набраться интересной информации. И коммуна его объединяла не самых глупых людей. Хотя, конечно, человек он вредный.

Тут огромный вопрос про люденов: «Теория о метагомах показалась плосковатой. В книге метагом — ясновидец. Метагом — переучившийся на скрипку инженер. Не впечатляет. Я в своей жизни успешно поработала, — пишет автор, — кассиром, пионервожатой, психологом в школе, психологом в садике, вокалисткой и даже диктором на радио. Сейчас работаю художником-гравировщиком. И на всех работах, поверьте, меня ценили и сожалели о моём уходе».

Что я могу вам сказать? Значит, дорогая plake, вы — люден. Если говорить серьёзно, то, конечно, лёгкость смены профессии не означает ещё высокой эволюционной ступени, хотя означает определённую психологическую гибкость. Почему Стругацкие взяли такие простые примеры? Да потому что людены вынуждены у них конспирироваться. Помните, там же Логовенко создал «Институт Чудаков», и в этом «Институте Чудаков» они представлены с самой милой, с самой неопасной своей стороны. А реальные способности люденов от нас скрыты. Они частично там демонстрируются, но остаются в «лакунах». И потом, понимаете, инженер, переучившийся на скрипку — это очень важная метафора. Психолог, работающий в садике и при этом вокалистом — это не более чем гибкая психика.

«Какой вариант российской действительности Вам представляется более реальным? Путин „обустраивает Россию“ по собственному плану, который нам, „убогим“, не понять. Или: Путин использует всю мощь государства для достижения личных целей». Не вижу разницы между этими двумя формулировками.

«Хотелось бы услышать Ваше мнение о творчестве Терри Пратчетта». Понимаете, почему-то мне не смешно. Я понимаю, что Пратчетт хороший писатель, но почему-то меня настораживает произвольность большинства его конструкций.

Тут был хороший вопрос: «Чем отличается гений от таланта?» Это не степень одарённости, нет. Во-первых, гений порождает и пишет о тех состояниях, которых до него было. Гений — это абсолютная новизна приёма. Но главное: гений — это отсутствие произвола. Он улавливает те закономерности, которые есть. Он как бы пишет те стихи, которые были всегда. Вот поэтому Жукову и казалось, что стихотворение Окуджавы «По Смоленской дороге» он слышал ещё на фронте, эту песню, и клялся, что это пели в землянке. Ну, это бывает. Нельзя себе представить, чтобы не было стихотворения «Я помню чудное мгновенье…». Когда-то не было, Державин его не знал.

Гений от таланта этим и отличается. Талант — это масса прекрасных, иногда виртуозных произвольных конструкций. Они могут быть, а могут не быть. Гениальность — это чувство закономерности, это ощущение железных закономерностей бытия, которые существуют вне автора и независимо от него. Терри Пратчетт — по-моему, это талантливый писатель, но немножечко пустозвон.

«Что вы можете сказать о Новодворской как о публицисте?» Я думаю, что Новодворская была прекрасным публицистом. Собственно, она политиком никогда и не была. Она была ярким, очень убедительно доказывающим своё мнение, очень страстным, настоящим пассионарием, очень убедительным публицистом, публицистом герценовского толка. Конечно, в этой публицистике иногда горят не дрова, а солома, горит не огонь, а фейерверк. Но, с другой стороны, без этого фейерверка человек может вообще не обратить внимания на текст.

Хороший вопрос: «В последнее время вышло несколько фильмов, где ярко описываются будни советской технической интеллигенции: „Кино про Алексеева“, „Территория“, „Мишахерезада“ Веллера. Почему так происходит, что в достаточно скудное, с точки зрения материальных богатств, время люди жили так интересно и насыщенно, а сейчас, когда можно позволить себе любые путешествия и приключения, большинство проживает свою жизнь бездарно и уныло?»

Д.Быков: Доминирующие настроения в стране — уверенность, что ничего не получится, и нежелание, чтобы получилось

Понимаете, в том-то всё и дело, что это была оранжерея, время «советского Серебряного века», советского символизма: страшное напряжение всех сил и возможностей; закрытое, перегретое общество, закрытое и полное любых возможностей. Позиция была разрушена в очень сложном положении, партия была прервана в сложном положении, неочевидные были продолжения. Тут фигуры просто смели с доски. Это произошло, наверное, по объективным причинам.

Меня тут спрашивают ещё: «Были ли варианты развития у Советского Союза?» Конечно, были. И у России в 1917 году они были. Жизнь вообще поливариантная, просто случается обычно самоё лёгкое. Вода находит самый короткий путь. А здесь, наверное, идеи сахаровской конвергенции, идеи модернизации, идеи Бурлацкого и Бовина (помощников и консультантов Андропова) могли привести к разным вариантам. Конечно, это не значит, что Советский Союз был однозначно хороший. Я просто говорю: то, что наступило после Советского Союза — это энтропия, распад, разрушение. Ничего хорошего в этом нет.

Естественно, что и «Кино про Алексеева»… Ну, «Кино про Алексеева» — картина несколько более плоская, хотя талантливая. «Территория» — удача настоящая. И удачей был роман Олега Куваева. Вы представляете, как я стар: помню, как он ещё прогремел, напечатанный в «Нашем современнике». Он немножко был стилизован под «Моби Дика»: в «Моби Дике» огромное количество цитат про китов, а там — про золото, вот эта всесторонняя история вопроса. Отсюда же и такая полистилистика этого романа, и множественность его фабул — как бы такая матрёшка, они все вложены одна в другую. Олег Куваев был серьёзным писателем. И его попытка через золото, через добычу золота показать азарт советских будней, эти советские типы — это, конечно, достойно внимания.

Это было интересное время, не о чём тут и говорить, время замечательного напряжения. Сегодня время полного неверия. Тогда всем казалось, что стоит убрать цензуру или покончить с советской геронтократией, или открыть границы — и мы заживём правдивой и честной жизнью. Мы сегодня как раз применительно к Шукшину будем говорить об этих иллюзиях. Потом эти семидесятнические иллюзии кончились очень значительно. Тогда люди писали в стол. Попробуйте представить себе сегодня человека, пишущего в стол.

Мне один автор уже пишет: «Хочу написать эпопею, но сначала должен договориться с издателем». Не могу ли я посоветовать издателя? Нет, не могу. Никакой издатель не будет вашу эпопею издавать, она плохая. Потому что если вы сначала думаете об издателе, а потом собираетесь писать — значит, вам не хочется писать эпопею, а хочется прогреметь в издательстве. В этом-то вся и проблема. Понимаете, советское время предполагало некий вектор, некую интенцию. Сегодняшнее время, по-моему, её не предполагает. «Теплицы рухнут, и свобода вас примет радостно у входа».

«Скажите пару слов за „Книжного вора“ Маркуса Зузака. Сильно впечатлило». Светлана, я не могу вам ничего, к сожалению, особо оптимистического сказать. Мне кажется, что «Книжный вор» — это книга, написанная плоховато. Вот она придумана хорошо (я в оригинале её не читал), а написана плоховато, вяло, бледно. Понимаете, я не чувствую динамики настоящей, хотя идея очень хорошая.

«Расскажите о Газданове». Это отдельная огромная тема — Газданов. Я не возьмусь. Понимаете, Газданов — это писатель эзотерический, мистик. Его сухой сыпучий стиль, к сожалению, не подпускает читателя близко к авторской жизни, к авторской позиции. Много надо думать ещё о Газданове. Если хотите, потом, когда-нибудь.

«Ваше отношение к Ирине Одоевцевой и к её стихам-мемуарам». Если кратко (а длинно я уже не успею до перерыва): Ирина Одоевцева, как и её муж Георгий Иванов, очень любила то время, о котором писала. «Такой счастливой, как на берегах Невы, я никогда и нигде больше не буду», — заканчивается книга этой фразой. Поэтому много врала. Привирала, как ребёнок, который привирает о своих чудесных приключениях. И пошлости много в её книге.

Но я никогда не забуду, что для меня эта книга, прочитанная в 11 лет, самиздатовская (с обложкой Анненкова, как сейчас помню), была первым знакомством со стихами Гумилёва, большим, настоящим, первым знакомством с образами Белого и Ахматовой, и поэтому сбрасывать заслуги Одоевцевой нельзя. Там много пошлости, в её книге, но есть бесценное — есть любовь к эпохе и героям.

Д. Быков
― Продолжаем разговор, как говаривал другой в меру упитанный персонаж. Тут я разбереживаю, несколько разноображиваю ваши вопросы с форума вопросами из личной почты.

«Здравствуйте, Дмитрий! Прочёл ваше интервью с Ходорковским. Несколько лет назад вы говорили, что Ходорковского посадили, по сути, правильно и что Путин не сделал ничего такого, чтобы нельзя было пожать ему руку. Из этого интервью в „Собеседнике“ сложилось впечатление, что насчёт этих двух фигур ваша точка зрения кардинально поменялась. Так ли это?»

Андрей, я никогда не говорил, что Ходорковского посадили правильно. Вы не найдёте у меня ни одной такой цитаты. Больше того скажу вам: если когда-нибудь кого-нибудь сажают по делу, я всё равно не скажу, что сажают правильно. Тут меня спрашивают: «Что такое „хороший человек“?» Я могу вам сказать одно: я не знаю, хороший ли я человек, но я никогда не радуюсь, когда кого-то сажают, я не злорадствую. Злорадование — по-моему, самое страшное. Травля и злорадование. И я никогда не говорил, что Ходорковского посадили правильно. И если ещё кого-нибудь посадят, я никогда не скажу, что это правильно, даже если это будет мой политический оппонент. И потом, как это у вас из интервью могло появиться мнение, что моё мнение поменялось? Интервью доносит не моё мнение. Моё мнение здесь задаёт вопросы.

Очень понравился мне один вопрос: «Дмитрий, стыдно ли Вам за какие-нибудь свои поступки? Совершали ли Вы подлости? Одна мне известна достоверно. Ваш ВТ». ВТ, вы храбро намекнули. На эту вашу мелкую гнусность я могу ответить одним: расскажите про мою точно известную вам подлость, расскажите громко, вслух, публично. Давайте все меня осудим или обсудим. Тогда вы получите какое-то моральное право на претензии.

Что касается поступков, за которые мне стыдно. Они были, конечно. И чувство мучительной неловкости у меня очень часто бывает, когда я вспоминаю какие-то вещи. Но я никогда не совершал сознательных подлостей и надеюсь, что их впредь не совершу. Чтобы я, например, сознательно делал человеку какую-то пакость, радовался чужой беде, доносил, присоединялся к травящему большинству — вот этого не было. Были в личной жизни всякие ошибки, глупости, иногда свинства. Но тут, видите, в чём дело. Я думаю, что этими свинствами я всё-таки спасался от чего-то большего.

Мне стыдно главным образом за те ситуации, когда я, может быть, не сразу распознавал человека, когда я слишком тесно общался с негодяями, когда я так или иначе поддерживал их начинания (не политические, а личные). Ну, просто бывает так, что нравится человек, а потом оказывается, что он негодяй. В большей части случаев, слава богу, какое-то зрение мне помогало, но довольно часто я не распознавал этого. Несколько раз я выразился резче в печати о некоторых людях, чем следовало, но это тоже, может быть, неплохо. Знаете, я всё-таки считаю, что надо расширять границы общественной терпимости. Слова можно говорить любые. К делам надо быть, мне кажется, более требовательным.

«Насколько верной вам кажется версия русской истории Александра Янова? Имею в виду дихотомию „патерналистской“ и „европейской“ традиций».

Как бы так это сформулировать? Я очень люблю Александра Янова. Я согласен с большей частью его выводов относительно так называемой Веймарской России. Он очень точно предугадал всё, что будет после Ельцина: и взрыв настоящего русского фашизма… Во всяком случае, процесс БОРН, который сейчас идёт — это на 90% предсказанные им вещи.

Другое дело, что я не очень разделяю яновскую апологию российской новгородской традиции. Если бы она была действительно такой цветущей и устойчивой, может быть, она бы выжила и пережила. Но я не настолько знаю историю Новгорода и его покорения, чтобы об этом судить. Мне кажется, что Янов действительно в этой дихотомии слишком радикален. Никакой дихотомии нет.

Я как-то своего одного американского студента спросил: «Как по-вашему, то, что русские, с одной стороны, издеваются всегда над властью, а с другой — соблюдают полную лояльность; рассказывают на кухнях анекдоты, при этом вешают портреты — это проявление особой степени свободы или особой степени рабства?» Он сказал: «Не думаю, что это в вашем случае mutually exclusive events, это не взаимоисключающие вещи». Они действительно друг друга не опровергают.

Д.Быков: Ходорковский — человек с другим опытом. Может быть, он дышит другим воздухом

Я думаю, что патерналистская и европейская традиции в России сосуществуют. И главная традиция в России — это традиция существования независимо от власти: соблюдение внешней лояльности, полный отказ от какого-либо участия в политическом решении своей судьбы, соблюдение всех приличий, требуемых властью, и несоблюдение ни одного закона. Вот так бы я сказал. Это не дихотомия, это не глупость, это такой ум. Это не две головы, это не мутант, а это такой Горыныч, это такой Тяни-толкай. Это действительно огромная степень свободы при огромной степени рабства. Это российское ноу-хау. Вот это Россия внесла в мировые политические системы. Поэтому бессмысленно интерпретировать Россию в западнических или патерналистских терминах. Она — и то, и другое.

«Скажите пару слов про Нодара Думбадзе». Я считаю его очень крупным писателем. И Грузия любит его заслуженно, и целый парк сделан его имени с его персонажами. В детстве мне очень нравилось, конечно, «Я, Бабушка, Илико и Илларион», и в полный восторг я приходил от «Я вижу солнце», хотя мне сейчас эта вещь кажется несколько сентиментальной и плосковатой.

Лучшее произведение Думбадзе, как представляется — это роман «Белые флаги», очень глубокое исследование 70-х годов. А 70-е годы действительно были непростые, они были насыщены, сложны чрезвычайно. И очень важно, что этот роман по-русски долго не выходил, а вышел только по-грузински. Он разоблачает и коррупцию, и неправедные суды, и всю систему советского вранья, но при этом очень дельные вещи говорит о роли интеллигенции на самом деле. Нет, «Белые флаги» — великий роман абсолютно. Ну и, конечно, «Закон вечности».

«Расскажите о Вашем отношении к Библии как к литературному произведению». Вот это очень своевременный вопрос.

Дело в том, что у нас литературного, филологического анализа Библии — не богословского, а именно литературного — почти нет. А ведь Библия… Как замечательно сказал Александр Кабаков (спешу подпереться авторитетом классика): «Если бы евангелисты не были гениальными писателями, то Библия никогда не победила бы в мировом масштабе, никогда бы не победило Евангелие, христианство не победило бы». Это верно.

Тут дело не в маркетинговых технологиях. Тут дело в том, что каждая значимая переломная эпопея несёт в себе благую весть. Благая весть христианства заключалась в том, что сила проигрывает, а слабость, благородство, добро побеждают; что сила и зло эффективны на коротких дистанциях, а на длинных беспомощны. Благая весть Евангелия заключалась в том, что сила Рима бессильна, а слабость одинокого бунтаря и его 12 учеников способна дать бессмертие. Бессмертие — кто хочет, понимает метафорическое, кто думает, что реальное.

Правильно, конечно, мы все повторяем, что без воскресения Христа вера наша пуста. Как говорил Александр Мень: «Земная карьера Христа закончилась крахом». Но вера в воскресение сама по себе не сработала бы, если бы не чувствовали абсолютной моральности этого учения. Конечно, моральность этого учения составляет одно из главных эстетических качеств Библии. Ошеломляющая новизна, парадоксальность, бесстрашие перед лицом смерти, презрение к смерти. Мне кажется, что в Ветхом Завете скорее эта жестоковыйность для нынешнего времени по-настоящему не актуальна и не понятна. Ветхий Завет нужен для того, чтобы тем сильнее, тем непобедимее просиял Новый.

У меня есть ощущение, что Новый Завет отчасти выдержан в жанре высокой пародии по отношению к Ветхому (высокой пародии не в издевательском смысле, а в смысле радикального переосмысления), как «Дон Кихот» — высокая пародия относительно рыцарского романа, сразу переводящая его в иной регистр. И, конечно, то, что из всех историй человечества, когда-либо рассказанных, история массовой травли и посмертной победы Христа самая главная и сама наглядная — это, по-моему, несомненно. И это, кстати говоря, лишний раз показывает, что массовость ничего не решает. Одни и те же люди с интервалом в семь дней кричали Христу: «Осанна!» — а потом: «Распни его!» Это книга ещё о том, что не надо особенно верить рейтингам. Вот это, мне кажется, очень важно.

Меня могут спросить: «А не кощунство ли — исследовать боговдохновенную книгу как художественный текст?» Нет, конечно, потому что ещё и Достоевский сказал нам (я опять подпираюсь авторитетом классика): «Если бы 100 мудрецов 100 лет думали, и то бы они не выдумали ничего благороднее христианства, умнее христианства и точнее христианства».

Никто не запретит нам рассматривать Библию как художественный текст, коль скоро мы говорим цитатами из неё, мы пользуемся этими цитатами для обозначения многих тончайших несказуемых состояний. Почему же не исследовать её как художественный текст? Очень интересная композиция, радикальная новизна композиции. Смотрите, отобраны четыре текста, которые, как четыре прожектора с разных сторон, высвечивают одну биографию. Этим приёмом до сих пор толком люди не научились пользоваться.

«Как там жизнь в пиндостане?» — спрашивает prizrak000. Не знаю, я там не так много времени провожу. Но вообще неплохо, мне кажется. «И второй вопрос. Под какой фамилией там живёте: Быков или под настоящей — Зильбертруд? Моя настоящая фамилия Быков, дорогой prizrak. И я вам честно скажу, что если бы не я, то о моей фамилии Зильбертруд вы бы не знали. Это я вам рассказываю и никакой тайны из этого не делаю. Но то, что вы лишний раз решили об этом спросить, а о литературе и политике у вас вопросов нет — это достаточно красноречивое с вашей стороны признание.

„Очень хочется услышать лекцию о Довлатове“. Будет, господа. Всё будет. Подождите.

„Какие ещё советские любимые массами барды, поэты и писатели, как Высоцкий, не нашли бы себя в сегодняшней жизни?“ — человек прочёл статью в „Профиле“. Спасибо, Артур.

Никто не нашёл бы. Шукшин не нашёл бы (мы сейчас об этом будем говорить), Тарковский, Стругацкий Аркадий не нашёл бы. Естественно, что в жизни этих людей была стратегия самоуничтожения. Посмотрите, сколько сделал Трифонов и с какой скоростью: каждый год по большому роману (правда, после долгого периода молчания). Ведь невозможно представить, что „Другая жизнь“, „Старик“ и „Нетерпение“ написаны на протяжении одного пятилетия.

Дело в том, что такая интенсивность саморастраты была не только протестом против вялой и дряблой тогдашней жизни. Нет. Я думаю, что люди чувствовали, что им мало осталось, и торопились реализоваться по полной программе. И здесь неважно, что Трифонов совсем молодым умирает от тромба после операции почки, а Шукшин совсем молодым — на съёмках у Бондарчука от сердечного приступа, а Стругацкий тоже, в общем, не старым человеком сгорает от неизвестной болезни (скорее всего, от рака печени) в течение года в 1991 году. Тоже посмотрите на интенсивность их творчества невероятную. Конечно, тут были и запои — и запои творческие, и запои алкогольные. Эти люди понимали, что они — последние представители великого искусства, а наступает время страшной простоты, в котором им придётся просто задохнуться. Ну, что делал бы Тарковский в 90-е годы, что бы он снимал? Это совершенно понятно. Я сейчас поговорю об этом довольно подробно.

„Необходимы ли в XXI веке вузы? По крайней мере, в том виде, в котором они есть у нас сейчас?“ Абсолютно необходимы. Не как центры образования, а центры, вокруг которых группируется академическая наука, профессура, как центр общения между профессором и студентом.

Понимаете, не надо думать (вообще, это очень банальное заблуждение), что вуз существует для того, чтобы учить наших лоботрясов или нас, когда мы ещё сами лоботрясы. Нет. Функция института, функция университета не только педагогическая. Просвещение — это не только педагогика. Ну, что мы вобьём ещё в одну голову ещё несколько физических или литературных законов? Нет. Это среда, сфера общения, взаимопонимания.

Я знаю по себе, что я у студентов могу научиться большему, чем они у меня. И это не потому, что у меня в последние два года много действительно гениальных студентов. Чтобы это не было голословно, я надеюсь просто некоторых из них показать живьём в лектории „Прямая речь“. Они уже хотят сами читать лекции, и я не могу их в этом ограничить. По-моему, это будет весело. Мы их послушаем, конечно. Они удивительно и интересно рассказывают! Особенно интересен процесс думанья у них.

Понимаете, вуз — это среда общения и среда творческой свободы. Вот почему университеты для всякой власти, кроме самой бесстыдной и тоталитарной, всегда неприкосновенные. Студенты отстаивают свою вольницу. Если любимого профессора выгоняют, они идут на демонстрацию, как было с Менделеевым. Если любимого профессора запрещают, запрещают ему говорить, то они устраивают домашние кружки. Если студентов призывают в армию, они выходят на демонстрации к Казанскому собору. То есть студенчество должно отстаивать свою вольность. Студенчество — это школа гражданского мужества, гражданской позиции. Потом, конечно, они становятся буршами, филистерами. Когда описывает Гофман студентов, он издевается над ними, потому что кричать они горазды, пить горазды, а отстаивать свои права — нет.

Д.Быков: В наше время амбивалентность ценится ещё дороже, чем плоскостопие в военное время

Но я уверен, что традиция русского университета — это традиция вольности, культурного, ничем не стеснённого общения. Конечно, вуз… Ну, как Новосибирский, я не знаю, родной для меня университет. В Новосибирском Академгородке прошли лучшие мои дни, лучшие мои споры, самые интересные. Ни с кем мне не было так интересно. Конечно, Новосибирский Академ был тогда удивительной средой. Или Дубна, например. Даже в МГУ.

В конце концов, когда на журфаке в 1984 году профессор Богомолов на примере „Москвы — Петушков“ объяснял главные композиционные закономерности, а Евгения Вигилянская на примере Галича в том же 1984 году объясняла, что такое анафора — это тоже была такая вольность. Ох, много я мог бы порассказать про тогдашний журфак! Ну, уж ладно…

„В ноябре прошлого года Вы запустили проект документального цикла „Ленин. Человек, у которого получилось“. Мне посчастливилось содействовать реализации проекта покупкой акции. Буду Вам признателен за ответ относительно судьбы киноленты“.

Я тогда ещё не знал, что Сорокин собирается писать сценарий о Ленине. Скоро, говорят, выйдет, точнее, начнёт сниматься фильм о нём. Как только мы соберём какие-то деньги… Мы собрали достаточно для съёмки одной серии, но их должно быть четыре. Я абсолютно уверен, что рано или поздно этот проект разморозится. Ну, пройдёт кризис. О Ленине всё равно надо будет говорить. Надо думать, почему у него получилось, чтобы больше так не получилось, а чтобы получилось иначе.

„Вы можете внятно объяснить, почему вы не можете поехать в Крым? Вам запретили туда ездить в Принстоне?“ Да нет, что вы? Там и понятия не имеют, что я туда собираюсь. „Боитесь, что вас лишат визы, станете нерукопожатным? Какие вообще могут быть причины у нормального российского гражданина, чтобы не поехать в Крым как частное лицо? Не понимаю…“

Да многие могут быть причины. Понимаете, я не хочу ехать в тот Крым, где висит моя фотография на стенде „Они — враги“ или „Они — предатели“. Это висело в Симферополе. Я не хочу ехать в тот Крым, который предполагается сделать большой военной базой или военно-спортивной школой для подростков. Я не хочу ехать в тот Крым, который весь пронизан беспрерывной, довольно грубой и иногда довольно подлой агитацией. Я не хочу посещать Крым, насильственно взятый в удобный момент — при том, что мне всё время говорят: „Всё население было „за“. Всё население было „за““.

Видите ли, я уже сказал, что если бы мы всегда исходили только из мнения населения… Когда-то всё население было за то, чтобы распять Христа. Ну, всё абсолютно. „Отпусти нам Варавву!“ — ну и Пилат руки умыл. Я не верю в то, что только мнение большинства способно здесь принимать решения. Были законы, были международные обязательства. Даже не в этом дело.

Понимаете, я всегда мечтал, чтобы Крым был наш, но не в таких обстоятельствах, не таким путём. Я не могу поехать в тот Крым, который стал символом вот этой идеологии. В любой другой — пожалуйста. Но сейчас он её олицетворяет. Это, понимаете, такая своего рода епитимья. Это я сам на себя наложил это запрет — в самое моё любимое место на свете, где я написал лучшие стихи, где я был наиболее счастлив в любви, в самую счастливую точку, в „Артек“. И я, кстати, очень благодарен Алексею Каспржаку, потому что он после моей статьи меня позвал туда. И я бы с удовольствием поехал, но я честно сказал: „Я сейчас не могу“.

Может быть, сложатся иначе обстоятельства. Может быть, когда-то, когда изменится или статус Крыма, или идеология России, или отношения России и Украины, может быть, всё будет иначе. Может быть, я туда поеду, потому что для меня невыносима мысль о том, что я больше Крыма не увижу. Понимаете, мне легче с ума сойти. Но сейчас — нет. Владлен, если вы этого не понимаете, что же я могу сделать? Помните, как говорил Карлсон: „Мне очень жаль, что вы этого не понимаете“. Ну, не все же быть понятливыми.

„На одном из форумов с удивлением обнаружил многочисленные мнения о том, что „Сто лет одиночества“ — пустая книга“. Максим Викторович, не всегда многочисленность означает правоту, в третий раз повторю. „Можете ли вы доказать, что книга великая?“ Конечно, могу.

Эта книга создала новую литературную территорию, она создала матрицу Латинской Америки в литературе. Она, конечно, стоит и на плечах у Хуана Рульфо, и, конечно, у Борхеса, хотя в меньшей степени, и, может быть… Да вся латиноамериканская литературе, даже Кортасар, начавший раньше Маркеса, вся латиноамериканская литература подготовила появление этого шедевра. Только использование ноу-хау Салтыкова-Щедрина, я в этом абсолютно уверен — написание истории одного города, которая вбирает в себя все мифы, — только это позволило Маркесу создать книгу, которая нанесла небывалую ещё территорию на литературную карту мира. И потом, конечно, напряжение невероятное, невероятное стилистическое напряжение.

Вот вопрос о Гирине: „Видели ли вы таких абсолютно здравых людей? Или это авторская фантазия?“ Гирин — это герой „Лезвия бритвы“. Он действительно очень здравомыслящий человек. Он, как и многие советские люди, верит в силу рассудка настолько, что даже красоту объясняет рациональностью. Помните, там Гирин произносит такой монолог: „Загнутые ресницы мы считаем красивыми, потому что загнутые лучше предохраняют от снега“. Ну, это всё равно, что теория Чернышевского, „Прекрасное есть жизнь“: „Рассвет красив, а закат некрасив“. — „Почему?“ — „Потому что жизнь — витальная сила“. Я огрубляю, конечно. Что касается Гирина: я встречал таких людей. И я думаю, что сам Ефремов в огромной степени был одним из таких людей.

Меня тут спрашивают: „Что хорошего в духе Пруса почитать про Древний Египет?“ Про Египет — не назову. Но в духе Пруса — это „Таис Афинская“ Ефремова. Там такая же замечательная экзотика, эротика, всякие интеллектуальные замечательные не скажу, что потуги, а намерения. Конечно, сочетание бурного эроса и философии в „Таис Афинской“ дурновкусно, но это такой нормальный роман Серебряного века, на которых, собственно, Ефремов и был воспитан.

Понимаете, как? Конечно, в рассуждениях Гирина есть своя пошлятина, но дело в том, что человек-то он обаятельный, обаятельна его жертвенность, альтруизм, сила. Он — воплощение лучших черт идеального советского человека. Таким был и Ефремов, великий наш палеоархеолог, крупный мыслитель, замечательный стилист. Вот уж тут слово „стилист“ произношу без отвращения.

„Думали ли вы о продолжении „ЖД“?“ Нет, конечно. Там только жизнь может…

„Для меня самым сильным нашим фильмом о войне является „Они сражались за Родину“ — фильм, после которого войну будешь гнать от себя и от страны всеми силами. Почему он не становится главным фильмом на наших экранах?“

Мне как раз он не кажется лучшим фильмом ни Бондарчука, ни о войне. Ну, уж если у нас такой фильм, как „Иди и смотри“, не отгоняет всякие мысли о войне, то о чём мы говорим? Понимаете, вот после „Иди и смотри“ в России всё равно есть люди, которые кричат „Heil Hitler!“, которые кричат «14/88» — после того, как им показали, как людей заживо жгут в белорусских деревнях. Я всегда считал, что это фильм за гранью искусства. Он невозможен. Это действительно ниже всякого пояса. Но ничего не поделаешь, Климов вместе с Адамовичем считали, что тогдашнего человека иначе не пробьёшь.

Я вам должен сказать, что когда пошёл на этот фильм впервые (в „Звёздном“, как сейчас помню), я увидел, как туда входит весёлая пьяная компания тогдашних гопников, их довольно много было. Они пиво пили, девок тискали, друг друга лапали, выкрикивали что-то. Я видел, какими они выходили с этого фильма: они были просто ударены, действительно ушиблены.

Я никому не посоветую. Когда меня мои дети спрашивают (мои собственные или мои школьники), советую ли я им смотреть „Иди и смотри“ — нет, не советую! Потому что я помню свою реакцию на картину. А есть люди, которых иначе не пробьёшь. Так что вот этот фильм я бы порекомендовал. Фильм Бондарчука, конечно, на этом фоне слишком советский и слишком пафосный.

„Ваш эталон художественного произведения в биографическом жанре?“ Набоков, четвёртая глава „Дара“ о Чернышевском — очень хороший текст. Абрам Терц, „В тени Гоголя“. „Прогулки с Пушкиным“ — очень хороший текст. И Вересаев, опыт литературного монтажа, „Пушкин в жизни“.

Д. Быков
― Привет ещё раз, братцы-полуночники! Один Быков с вами тут пытается отвечать на всё пребывающие неуклонно и всё более экзотические вопросы. Ну, я попробую, прежде чем мы перейдём к Шукшину.

Спрашивают, что я думаю об открытии графологов, которые подтвердили якобы тождество старца Фёдора Кузьмича и Александра I. Это надо Леонида Бежина спрашивать, который этой экзотической теорией занимался больше всего. Льву Толстому она казалась не скажу, что очень убедительной, но художественно перспективной. Замечательная повесть „Посмертные записки старца Фёдора Кузьмича“, незаконченная, к сожалению. Очень хорошая поэма Давида Самойлова „Струфиан“. В общем, привлекала русских авторов эта тема.

Д.Быков: Есенин — просто чемпион по бесстыдству самообнажения в русской литературе

Как вы понимаете, без генетической экспертизы на этот вопрос не ответит никто. Генетическая экспертиза в наше время, слава богу, возможна, но есть огромное количество препятствий. К тому же, родственники Романовых, насколько я знаю, возражают, возражает Церковь, возражают разные официальные лица. Было бы безумно интересно.

Понимаете, это был бы некоторый разрыв русского шаблона. Александр I не просто сначала начал реформы, потом провёл контрреформы, потом убедился, что они зашли в тупик — и умер. А тут вот ушёл. Не было ещё ухода. Понимаете, в России всякое бывало с царями — их свергали, их убивали, они умирали естественной смертью чаще всего, — но не было такого, чтобы они уходили. Это действительно грандиозное, единственное в своём роде решение Александра I.

Показывают до сих пор в Таганроге церковь, где он молился перед уходом. Показывают круг, на котором он стоял, лежал потом, где он, видимо, простудился. Показывают место, где он во время этой молитвы принял решение уйти. Ничего не понятно. И мне бы безумно хотелось, чтобы это было так, но я не очень верю в то, что это так.

Это интересная история. Есть огромное количество попыток расшифровать загадочные слова „а крыют струфиан“ — якобы „я прячу себя“, „крою себя“, покрываю себя», как страус прячет голову. Масса замечательных попыток расшифровки этого листа бумаги, который от него уцелел. Почитайте, всё это подробно есть в Сети. Я когда-то очень интенсивно этим всем занимался. Меня две тайны занимали: манускрипт Войнича и Фёдор Кузьмич. Ну, вот сейчас манускрипт Войнича… Да, ещё перевал Дятлова, конечно. О перевале Дятлова мы, наверное, никогда не узнаем. По-моему, по крайней мере, там сошлось несколько обстоятельств, а не одно.

Что касается манускрипта Войнича, то, в общем, с ним всё стало понятно после того, как изучили наконец состав краски и выяснили, что такой минерал есть только в Мексике. И стало понятно во всяком случае, на каком языке это написано и что там искать. Тайн меньше не стало, но стало понятно, где искать. А вот тайна Фёдора Кузьмича для меня — одна из самых привлекательных. Но думаю, что мы всё равно ничего не узнаем.

Вот хороший вопрос: «Многие сравнивают правление Путина с правлением Николая. Отчего же вы, Дмитрий, не с Гоголем и Пушкиным, а затесались в компанию с Чаадаевым и Белинским? Сергей Анатольевич».

Сергей Анатольевич, я как раз с Гоголем и Пушкиным, понимаете, как раз я с ними. Я пытаюсь примазаться именно к ним. Но я не вижу большой разницы между ними и Чаадаевым и Белинским. Это были люди, нормально общавшиеся. И, между прочим, к Чаадаеву Пушкин адресовал одно из лучших своих стихотворений:

Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!

А вы из всего этого помните только императив «Души прекрасные порывы!».

«Что с попами-то будем делать?» Да ничего не будем делать. Как я уже говорил, они сами с собой всё сделали. «Вот они собрались, — пишут, — заграбастать Исаакиевский собор». Ну, зачем такая оценочная лексика? Они хотят, скажем так, простереть над ним длань, простереть над ним свою благодать они хотят. Ну, пожалуйста, пускай. От Исаакиевского собора не убудет.

Тут ещё спрашивают, как я думаю насчёт высказывания Ромодановского, главы миграционной службы ФМС, что «утечка мозгов не является проблемой». Она действительно не является проблемой, он прав. Если бы она являлась проблемой, что-то бы делали, чтобы эту утечку как-то остановить — ну, не закрывали бы границы, а иное что-то. Да, она не является проблемой. Он просто констатировал факт. И я вам сейчас, ребята, скажу более важную вещь, как мне кажется.

Мы напрасно думаем, что это проявление глупости — все эти запретительные законы. Это проявление тончайшей интуиции власти, потому что прекрасно эта власть понимает, что при усилении интеллектуальной активности, интеллектуальной деятельности, при появлении хоть какой-то независимой прессы, при появлении хоть какого-то интеллектуального поколения, хотя бы интеллектуальной атмосферы устаревшие политические «ноу-хау» покажут всю свою обветшалость и станет просто понятно, что эта политическая система при умном избирателе, при умном населении функционировать не может.

Значит, она заботится о своей пролонгации. Она для этого очень тонкими, очень умными приёмами насаждает в обществе ощущение идиотизма, ощущение нарастающего идиотизма: «А вот запретим курить тут и запретим курить на экране. А вот объявим недействительной всю историю, начиная с такого-то года. А вот возьмём один праздник и заменим другим праздником. А вот устроим всенародную дискуссию о том, должен ли стоять на Воробьёвых горах князь Владимир».

В самом деле, это насаждение эклектики, интеллектуальной несостоятельности, абсолютной умственной безответственности. Это нормальная позиция. Вы напрасно думаете, что это глупость. Это как раз очень тонкий стратегический ход. Сегодня власти противостоит не тот, кто выходит протестовать. Вот вы говорите, что русские националисты ушли в подполье и занимаются физическими тренировками. Скажем так: русские несогласные тоже ушли в подполье и занимаются интеллектуальными тренировками. Они говорят о книжках всяких, они пытаются выучить детей. Сегодня с властью борется тот, кто возражает её интеллектуальному уровню.

«Как вы думаете, почему у нас не приживается литература ужасов?» Чтобы она прижилась, нужно понятие нормы. У нас оно несколько извращено.

«Где можно прочитать ваши стихи 2013–2014 годов?» Не в порядке саморекламы отвечаю, а просто в порядке отчёта. У меня вышла книжка, которая называется «Ясно», там сплошная лирика. В сентябре будет вечер поэзии, и там всё это почитаем.

«Как вы относитесь к Селину — „Путешествие на край ночи“? Местами точные наблюдения, но мрачные и обёрнутые в специфическую лексику».

Я не люблю Селина. И его путь к фашизму мне представляется естественным, потому что мизантропия, неверие в человечество, постоянное брюзжание всегда кончаются если не фашизмом, то, по крайней мере, состраданием к нему. Я не думаю, что «Путешествие на край ночи» как-то уж очень хорошо написано. Лимонов, я помню, мне говорил о том, что эта книга повлияла на несколько поколений. Наверное, повлияла. Но мне кажется, что Борис Виан гораздо лучше: он и добрее, и остроумнее, и изобретательнее.

«Как Вы относитесь к творчеству Алексея Слаповского?» Никого особенного специального отношения нет, такого, чтобы я набрасывался на каждый его текст. Одно, чего не отнять у Слаповского — он умеет быть увлекательным и весёлым, и его легко и приятно читать.

«Вопросов у нас, украинцев, давно нет». Очень напрасно. У нас есть ответы. «Остались размышления: почему в России вслед за „Дождём“ или „Эхом Москвы“ не появляется даже попытка самостоятельных ТВ-каналов?» Знаете, хороший очень вопрос, тут тоже можно подумать.

Дело в том, что культура публичного политического протеста в России не очень традиционна, она не имеет больших корней. Этому надо учиться, может быть. Но у России зато развита хорошо другая культура: самиздат, демотиваторы, интернет-дискуссии. То есть нам необязательно иметь канал для публичных выяснений отношений, а чаще — для публичных склок и драк. Вполне достаточно нам интернет-кричалок, интернет-обзывалок.

Я уже говорил, что это такая политическая культура — удивительное сочетание свободы, рабства и полной независимости от власти. Это и не хорошо, и не плохо. Это так. Другое дело, что просто эта культура изжила себя, потому что в XXI веке уже нельзя, чтобы твою судьбу всё время кто-то решал, а ты на кухне брюзжал. Тоже мне, вообще, выдумали. Это, конечно, не очень хорошо. Но я думаю, предстоит учиться. Пока нам вполне хватает того, что мы здесь делаем.

«Знаете ли творчество омского поэта Аркадия Кутилова?» Знаю. Очень трагическая судьба. Понимаете, как и в случае с Губановым, грех сказать, как и в случае Рембо, я не считаю, что эта стратегия саморазрушения образцовая, правильная. Хотя Кутилов был человеком очень одарённым. Мне кажется, Сергей Чудаков был гораздо талантливее. Сергей Чудаков или Вадим Антонов.

Меня тут многие спрашивают, кого бы я мог назвать сегодня… Два уже пришло вопроса: «Кто сегодня проклятые поэты?» Я писал уже про это. Сергей Чудаков — блистательный, по-моему, поэт. Олег Осетинский в своё время познакомил меня с его творчеством. Лично я его, увы, не знал. Жолковский хорошо был с ним знаком и замечательно писал о нём. Он был такой действительно, что называется, man about town, человек, которого все знали в Москве. Все знали, что он сутенёр, все знали, что он книжный вор, но его стихи как-то очень многое окупали. И не зря Бродский ему посвятил «На смерть друга». Хотя мне кажется, что стихи самого Чудакова лучше, чем это стихотворение.

Д.Быков: Гениальность — это ощущение железных закономерностей бытия

Ваша походка, как пыльная лента
Синематичных директорских лож,
Что пробуждает в душе импотента
Не до конца позабытую дрожь.
Перебирай же худыми ногами,
Грубый асфальт каблучками дави…

Нет, он прекрасный был поэт. Посмотрите, «Колёр локаль» вышла его книга.

Ну и, конечно, небезынтересный и, я считаю, очень крупный поэт Вадим Антонов — тоже совершенно забытый, роковой. Гениальные рассказы в стихах. Я должен вам сказать, что из влияний, которые я отслеживаю, из людей, которые повлияли на меня больше всего, была его публикация в сентябре 1982 года в «Литературной учёбе» — поэма «Графоман», такой рассказ в стихах. Это просто абсолютно новая была форма, меня это поразило. Меня Дидуров с ним лично познакомил. Антонов был довольно страшный человек, такой бывший король московского двора, такой, как рысь, действительно страшный драчун, и убит был в драке в 52 года всего. Но поэт был ого-го! Песни какие писал.

«Как Вы относитесь к акунинской формуле аристономического человека? Это тот, кто стремится к развитию, обладает самоуважением, ответственностью, выдержкой и мужеством, при этом относясь к другим людям с уважением и эмпатией». Абсолютно полная характеристика. Я бы мог на это даже сказать… Я вообще люблю «Аристономию», люблю акунинские идеи о благородном муже, мне это напоминает замечательную песенку Кима… Юлий Черсанович, привет вам! Я знаю, вы слушаете.

Это знают даже дети,
Как прожить на белом свете;
Проще этого вопроса
Нету ничего!
Просто надо быть правдивым,
Благородным, справедливым,
Умным, честным, сильным, добрым —
Только и всего!

Возникает вопрос: а что же я считаю определяющим? Что вообще в моём понимании хороший человек? Я сейчас скажу рискованную вещь. Мне за это, конечно, прилетит. Но, с другой стороны, за что мне не прилетит? Я же говорю: голову поднял — уже прилетает.

Мораль выдумана одними людьми для угнетения других, традиционная мораль. Мораль — вообще это такой инструмент фарисейства и лицемерия. Для меня хороший человек определяется неспособностью к травле (ну, апофатические такие вещи, через «не»), неумением злорадоваться, злорадствовать при виде чужого горя и тем, что называет Акунин «эмпатией», а я назвал бы «даром воображения». Мне когда-то Серёжа Дяченко, замечательный писатель, как раз и сказал: «Эмпатия — это следствие развитого воображения». Человек может представить себя на чужом месте, и отсюда дар сопереживания. Поэтому — дар воображения ещё. И я бы добавил, конечно, сюда сентиментальность: любовь к родне, к своим. Сентиментальность.

Если вас интересует мой «кодекс хорошего человека» (вот тут об этом спрашивают), то в тексте Марины Цветаевой «Милые дети!» изложено всё, что я считаю моральным, вот всё в лучшем смысле — не в смысле общепринятой морали, морали угнетения, а в смысле кодекса поведения: «Не ругайте своего при чужих. Чужие уйдут — свой останется. Не лейте зря воды, потому что из-за её отсутствия в пустыне погибает человек. Когда вам говорят: „Так никто не делает“, — отвечайте: „А я кто?“» Ну и так далее. Там всё написано.

«Насколько, по-вашему, актуален Блок? Меня в своё время пробрала до дрожи его поэма „Двенадцать“. Перечитал во взрослом возрасте — нет того впечатления».

Дорогой ctar, это объяснить очень просто: Блок не во всякое время воспринимается. Я помню слова Засурского, сказанные нам как-то. Я его спросил (часто это цитирую): «Почему Капоте не писал в последнее время?» Он долго думал, подбирал социальные всякие причины, а потом сказал зло: «Просто потому, что хороший писатель может писать во всякое время, а великий — не во всякое». И я всё время этим утешаюсь, когда у меня творческие кризисы бывают. Понимаете, я всегда был убеждён, что Блок — это поэт, понятный по совпадению некоторых внутренних колебаний. Сейчас не блоковская эпоха.

«О Лермонтове ещё не написан серьёзный роман. Как Вам нравится Борис Садовской вообще и его роман „Пшеница и плевелы“? С приветом из Донецка (ДНР)». Дорогой damiano, очень хороший вопрос.

«Пшеница и плевелы» не очень мне нравится. Я солидарен здесь с точкой зрения, наверное, Андрея Немзера, который совершенно правильно пишет, что «Садовской напрасно приписывает Лермонтову сифилис, потому что сифилис был у него, а не у Лермонтова». Но проблема не в этом.

Отношение к Лермонтову, как к демоническому, губящему, разрушительному началу, в русской традиции не ново. И мне кажется, что увидеть эту разрушительность и демонизм — это полдела. Надо видеть прежде всего лермонтовское страдание. И не надо забывать, что Лермонтов же эволюционировал очень сильно. От человека, написавшего «Двух великанов», до человека, написавшего «Родину» или «Смерть поэта», дистанция огромного размера. Он эту дистанцию прожил.

Я говорил много раз о том, что в основе русской культуры, всякого её этапа всегда стоят раскаявшийся варяг и раскаявшийся хазар. Пушкин с его ранним безумным либерализмом и поздним таким же страстным консерватизмом — и Лермонтов, прошедший ровно обратный путь. Толстой и Достоевский — такая же пара. Горький и Андреев — такая же пара. Это очень важно помнить. Поэтому «Пшеница и плевелы», ну, не Садовскому было писать.

Если говорить в целом, то Борис Садовской был хороший поэт. У него была очень трагическая жизнь действительно. Он правильно писал: «Жизнь, перешедшая в житие». Вот это его монастырское, фактически в коморке полусуществование в течение 30 лет, забытый абсолютно. Но он был, конечно, поэт с чертами очень и очень талантливого автора, такой нео-Языков, я бы сказал.

Я перехожу всё-таки по многочисленным требованиям уже к Шукшину, потому что мало остаётся времени. И вот что мне тут кажется важным сказать. На многое не успел я ответить.

«Вы приятельствуете с Искандером и Пьецухом». Не приятельствую, я с ними знаком. Как говорил в таких случаях Кабаков: «Он отличает меня от стенки». Будут ли новые их тексты? Искандер — будут. Стихи будут, он пишет довольно много стихов. Прозы не пишет сейчас. Он говорит, что для того, чтобы писать прозу, надо долго сидеть за столом — спина болит. А Пьецух постоянно пишет. Новое эссе, по-моему, только что появилось в «Дружбе народов» или в «Октябре».

Вот что касается Шукшина… А, нет, не могу не ответить, вот только что пришло: «Ваше мнение о творчестве Тимура Шаова». Тоже я дружу с Тимуром, выступал с ним много раз. Тимур хороший, и у него есть песни превосходные. Самая моя любимая — «Всё будет обалденно». Ну, он не претендует же на такую серьёзность, на лирику. А между прочим, у него есть очень хорошие лирические песни. Семёна Слепакова я тоже люблю.

Значит, что касается Шукшина. Наконец-то. Видите ли, для начала: пришёл вопрос про «Третьи петухи». «До третьих петухов» и «Москва — Петушки» — два странным образом созвучных текста о 70-х годах, конце 60-х. Я добавил бы к ним ещё «До петушиного крика» Наума Нима, очень страшную повесть о тюрьме.

Дело в том, что «Москва — Петушки» и «До третьих петухов» — это две такие поэмы о национальном характере. Этот национальный характер до сих пор не прояснён, поэтому приходится нам сейчас о нём говорить и думать. Шукшин вообще всю свою поэтику, всю свою систему приёмов (кроме романа «Я пришёл дать вам волю», о котором мы сейчас будем говорить особо) построил на одном мучительном контрасте, на одной очень важной проблеме. Он в принципе — человек единства, человек цельности и цельного мировоззрения. Для него ужасно, что раскалывается русский мир, советский мир. И он об этих расколах пишет.

Д.Быков: Талант — это масса прекрасных, иногда виртуозных произвольных конструкций. Но они могут быть, а могут не быть

Он — летописец русского нового раскола: на город и деревню, на интеллигенцию и народ, на почву и город или, условно говоря, на запад и почвенничество. Он очень мучительно это переживает. Потому что человек-то он советский с советским опытом — армейским, учительским, председательским; человек естественный, как его Пашка Колокольников. И вот этот советский человек, скажем так, новая ипостась русского человека — советский колхозник, советский учитель, советский рабочий — мучительно ищет новую идентичность в раскалывающихся временах. Весь Шукшин — об утрате цельности.

«Верую!» — самый мучительный об этом рассказ, гениальный. Помните, вот этот мужичонка, не находящий себе места, весь из острых углов, как такой обычный шукшинский чудик, всегда худой, взъерошенный, вечно безумно раздражённый, часто пьющийся. Он вот от того и мучается, что цельное мировоззрение утрачено. Обратите внимание, что ведь поп-то умирает. Там же сказано, что поп смертельно болен. И когда смотрит на него как раз этот герой, он поражается его физической мощью. Он не понимает, где же в глубинах этого огромного тела сидит болезнь, которая его ест. Тем не менее, у него или рак лёгких, или туберкулёз. Вот подтачивает уже болезнь это могучее единое целое, единое тело. Так строится русская жизнь, что она обязана раскалываться. А почему? А потому что нет вещей, которые бы людей объединяли поверх всех различий. Революционная идея иссякла, а в остальном — каждый сам по себе.

Особенно мучительно этот конфликт обозначен, конечно, в очень знаменитом рассказе «Срезал». Ну, вот ездит Глеб Капустин, абсолютно типичный тогдашний персонаж. Вы же помните, что тогда в отсутствие веры большинство увлекалось всяким оккультизмом. Посмотрите, сколько этой оккультятины у Высоцкого: «То у вас собаки лают, то руины говорят», там тарелки, «Почему аборигены съели Кука?», шаманизм. Помните, проблемы шаманизма в районах Крайнего Севера, о чём Капустин говорит.

Все увлечены вот этой оккультятиной — а тут приезжают двое учёных, городских, интеллигентных, в дом матушки. И тут же приходит Капустин их срезать. Почему? Они ему ненавистны. Он занимается псевдонаукой, псевдоработой, псевдожизнью, он смысла не видит ни в чём. И он хочет их срезать, потому что он им завидует мучительно.

Вот на эти категории — на людей осмысленных и людей бессмысленно злых — тогда тоже всё разделилось. Интеллигенция постоянно чувствовала вину перед народом, народ — вину перед интеллигенцией. А вместе они всё время при этом ненавидели друг друга. Все эти расколы советские (вынужденно, естественно) существовали в отсутствие общего какого-то купола, общей интенции, которая бы всех объединяла и куда-то вела. Почему это было так? Можно много гадать.

Но Шукшин — именно как раз летописец вот этого трагического мучительного противостояния. «В городе жить невозможно», — это жители деревенские. Вместе с тем в деревне становится всё более тухло. И самое ужасное, что люди (вот это тоже одна из важнейших шукшинских тем) начинают люто ненавидеть друг друга! Они раздражаются потому, что идентичность их утрачена, что внутреннее их содержание утрачено, поэтому они безумно злятся на эту свою внутреннюю пустоту.

Вспомните рассказ «Мастер» про мастера, который церковь хочет восстановить, а ему не дают. Вспомните поразительный совершенно… Я, кстати, могу перепутать какие-то названия, они у Шукшина, как правило, неудачные, но иногда очень ёмкие, иногда очень точные.

Вспомните безумную лютую злобу, которая везде сопровождает героя рассказа «Шире шаг, Маэстро». Он просыпается в прекрасном настроении. Он идёт на работу счастливый. Он стишки сочиняет: «Отныне буду так: // Холодный блеск ума, // Как беспощадный блеск кинжала». Но он всё время полон мыслей, надежд на писательство. А потом просто всё это кончается тем, что несколько раз на него наорали — и всё, и погас вот этот огонь в его жизни. Почему это так происходит? Да потому что негде человеку абсолютно развернуться; потому что со всех сторон на него запреты налагаются; потому что жизнь лишена норм и сведена к запретам. Вот это самое страшное — утрата внутренней нормы.

Почему так происходит? Шукшин тоже над этим много думал. В сущности, «Я пришёл дать вам волю» — это роман, который весь исчерпывается названием, и это очень хорошо. «Я пришёл дать вам волю. А вы что сделали?» Понимаете, дело в том, когда нет внутреннего содержания, то волю давать бессмысленно, это кончится разинской трагедией. Ведь, собственно говоря, трагедия Шукшина — это трагедия человека думающего, знающего, мыслящего среди людей, которые забыли, разучились этому. И неслучайно Разин — это абсолютно одинокая фигура в романе.

Я роман этот не считаю удачей. Я вообще не считаю, что Шукшин был мастером крупной формы. «Любавиных» он сам терпеть не мог перечитывать. И это действительно плохая попытка в эпическом роде, все три тома в никуда, по-моему. Но в романе «Я пришёл дать вам волю» есть попытка всё-таки выйти за рамки советской исторической пафосной картины, есть попытка рассказать об этой сосущей внутренней пустоте.

Он не зря взял Разина, которого Пушкин называл «самым поэтическим лицом в русской истории». И поэтическим именно потому, что Разин — личность, Разин индивидуален. Он не просто воплощает, как тогда говорили, чаяния народные. Нет, он — именно личность, и единственная личность среди всех. А те, кем он окружён — это либо обаятельные бандиты, либо очаровательные придурки, либо люди, просто сознательно уклоняющиеся от всякого исторического думанья, слепо доверяющие атаману. Это тоже не очень хорошо.

Что касается «До третьих петухов». Владимир Бушин в своих дневниках, недавно опубликованных, говорит о том, что чудом напечатали эту вещь. Простите, что я упоминаю этого крайне одиозного критика, автора абсолютного пасквиля про Окуджаву, но Бушин — тоже свидетель эпохи, и какие-то ценные сведения он может сообщить. Вот он и сообщает, что первоначально повесть (как сообщает ему Викулов, редактор «Нашего современника») называлась «Не спи, Иван». Это как-то очень странно коррелируется с названием романа Жириновского (у него тоже есть роман, представьте себе), который называется «Иван, запахни душу!». Понимаете, это вечное такое представление о народе, как о таком рохле и тюте, как говорил Ленин, о таком беспомощном, добром: «А вот надо душу запахнуть и всем им показать!»

Я боюсь, что Шукшин в своём творчестве с неизбежностью эволюционировал в сторону озлобления и в сторону такой злой обиды: на городских, на интеллигенцию, на начальство — на всех. Потому что его Иван… Ну, я напомню сюжет сказки.

Там сидят библиотечные герои в запертой библиотеке и устраивают такой своего рода суд над Иваном (он дурак) и требуют, чтобы он принёс справку от некоего Мудреца загадочного, что он умный. Вообще, в большой моде был у диссидентов и в самиздате такой советский фольклор. Он позволял очень многое зашифровать, и поэтому, скажем, Стругацкие писали свой «Понедельник начинается в субботу» и особенно «Сказку о Тройке».

Вот Шукшин тоже, несколько в духе Стругацких, переосмысливает советский фольклор. И там у него Иван идёт к некоторому Мудрецу, который всё время накладывает резолюции. Это такой образ гигантского бюрократа. Вообще русский мир у Шукшина ужасно забюрократизирован. Например, там все со всеми дерутся, все друг друга ненавидят. Помните, там Онегин говорит Атаману: «Вы только не думайте, пожалуйста, что только вы народ. Мы тоже — народ». Начинается всеобщая драка, и всё время там Илья Муромец восклицает: «Мы раскололись! Не будет нам удачи». Пока вдруг Акакий Акакиевич не вскакивает на стул и не кричит: «Закрыто на учёт!» И сразу устанавливается спокойствие и люди перестают друг друга убивать.

Д.Быков: Мне стыдно за те ситуации, когда я не сразу распознавал человека, слишком тесно общаясь с негодяями

Действительно, может быть, советский бюрократизм был единственным, что как-то сковывало, как-то позволяло ещё не вырваться наружу самым губительным инстинктам. И в этом смысле советская власть при всех её отвратительных минусах играла роль некоего учителя в крайне малодисциплинированном классе, хотя это был учитель плохой.

Что касается метафор, которые там есть и которые довольно очевидные. Понятно, конечно, что Баба-Яга с дочкой — это такие современные мещане. Горыныч — очень хороший образ власти. Помните, он Ивану всё время запрещает то петь, то плясать. Ну, образ такой советской и идеологический, и всякой иной цензуры. Он Ивану говорит: «Вот ты поёшь: „Хаз-булат удало-ой“. Строчку „Я ему отдалась“ — нельзя, это эротика. „Голова старика покатилась на луг“ — нельзя, это жестокость». В общем, ничего нельзя.

И главное, что и эта Баба-Яга, мещанка такая, которая строит коттеджик, и Горыныч, вот эта духовная власть — они все от Ивана требуют, чтобы он плясал. Он только одно должен делать — всё время плясать. И он пляшет. Но он не глядит соколом, помните, он там пляшет без улыбки, без взмахов руками. Это пляска такая машинальная, вынужденная.

Потом там есть ещё довольно мощный образ интеллигенции. Интеллигенция — конечно, это бесы, которые осаждают монастырь. Помните, там… Ну, тут надо более глубоко это прочесть. Дело в том, что советская интеллигенция очень даже желала пойти в храм, она желала веровать. И это была не та вера, которую насаждают сегодня, не мракобесие, не запретительство. Нет, это была вера глубокая и серьёзная, такая, как в общении Александра Меня, такая, как у единомышленников отца Сергия Желудкова. Много было тогда людей, которые сегодня совершенно посходили с ума, а тогда были вполне адекватными религиозными мыслителями. Много было примеров тому. Например, прочтите роман Владимира Кормера «Наследство» — и вы увидите, какая интенсивная духовная жизнь кипела тогда в церкви.

Шукшину, может быть, не без оснований кажется, что интеллигенция внесёт в церковь свою бесовщину, и поэтому у него появляется этот образ Изящного чёрта, который там осаждает храм. И Иван как раз помогает чертям… Ну, метафора тут очень простая: народ помогает бесам воцерковиться. Как это происходит? Помните, на волне народной песни. Спели они народную песню — и заплакал стражник, и пустил бесов в монастырь. Конечно, здесь метафора довольно очевидная. Не надо сентиментальничать с бесами, потому что они внесут туда свою смуту, свой раскол и повесят свои иконы.

Надо сказать, что эта антиинтеллигентская направленность у Шукшина понятна, объяснима, но ещё горше думать о том, куда его завела бы эволюция. Конечно, она неизбежно завела бы его в сегодняшний даже не почвеннический лагерь, а в лагерь откровенно черносотенский. Очень жаль, что это могло случиться. И я думаю, что даже весь ум и весь талант Шукшина не спас бы его от очень большой злобы. Но о том, почему так вышло, мы поговорим чуть позже.

Д. Быков
― Привет ещё раз! Программа «Один», Дмитрий Быков. Продолжаем разговор о Шукшине.

Вот вопрос от Егора: «Здравствуйте, Дмитрий Львович. Как вас пригласить в Киев?» Да совершенно спокойно, господи. Приглашайте, устраивайте лекцию, хотите — вечер стихов. Приглашайте, созвонимся. Дорогу оплатите, я уж вам как-нибудь почитаю и даром, потому что сейчас как-то, мне кажется, брать с киевских студентов деньги за лекцию неправильно. Но вопрос в том, что… Понимаете, как? А как вы, киевские студенты, сможете объяснить всем, что это не предательство, я не еду поддерживать укрофашизм, что это культурные контакты? Трудно сейчас в Киев поехать. Я даже в Одессу боюсь поехать, просто поехать, посмотреть, что вылилось на Машу Гайдар. И вот как раз очень живая иллюстрация к тому, что происходит с наследием Шукшина.

Один из самых страшных текстов Шукшина последних лет (по-моему, «Раскас» это назвалось) заканчивался вопросом: «Что с нами происходит?» Или «Кляуза» называлось, сейчас не помню. «Кляуза», по-моему, тоже замечательное, такое документальное повествование. «Что с нами происходи?» Невозможно было понять, откуда этот зверизм, откуда цинизм этот взялся в 70-е годы, травля в школах, невероятная двойная мораль, алкоголизм почти повальный! Что происходило?

Дело в том, что 70-е годы были для интеллигенции точно так же, как и русский Серебряный век, временем абсолютно разброда и шатаний. Разброда и шатаний прежде всего потому, что были утрачены духовные основы, что страшно насаждался вот этот дух реакции, дух казённого патриотизма и вообще всякого рода казёнщины, культурные запреты. И в этих обстоятельствах Шукшин, конечно, задыхался.

Тогда очень многие могли быть в одной лодке просто потому, что все они были против цензуры, все они были против насилия государственного, все они говорили: «Сначала мы уберём запреты, а дальше мы договоримся». И Шукшин, и Высоцкий (и неслучайно Высоцкий посвятил памяти Шукшина замечательные стихи), и Стругацкий, и Распутин, и Евтушенко — в это сейчас невозможно поверить — были в одной лодке. Больше того, Шафаревич писал требования в защиту Сахарова, против его ссылки и лишения всех званий. Игорь Шафаревич, автор «Русофобии»! И Сахаров поддерживал Леонида Бородина и требовал его освобождения. То есть это было последнее состояние относительной цельности, целостности русской культуры. Но все чувствовали те мощные и страшные силы, которые в ближайшее время разлетятся, которые приведут ко всеобщему разлёту.

Мне кажется, что для тех людей, которые существовали в условиях Советского Союза, самоубийственная стратегия — стратегия саморастраты, стремления жечь свечу с двух концов, как Высоцкий — это было отчасти способом уйти от грядущей масштабной катастрофы. Как-то успеть умереть, пока ещё жива твоя страна, потому что в новой стране им бы не было никакого места, они бы задохнулись. Ну, представьте себе Высоцкого, поющего перед Белым домом в 1991-м или в 1993-м. Это немыслимо.

Центробежные силы, которые разорвали Советский Союз, сделали невозможным существование Василия Быкова и Нодара Думбадзе. Всё разлетелось, потому что не было ни общей правды, ни общей веры, не было ничего, что объединяло бы эту территорию. Было ощущение, помните: «Всё смешалось в доме Облонских», — как на первой странице «Анны Карениной», что на любом постоялом дворе люди больше связаны между собой, чем в этой семье. Кстати говоря, это и привело к распаду семей. Вспомните гениальный фильм Александра Александрова «Утоли мои печали», где показан переход этого всеобщего распада на уровень семейный.

Шукшин, конечно, верит пока ещё в удивительную способность людей понять друг друга и договориться, но даже он в самых страшных своих рассказах, таких как «Охота жить», показывает растущую несовместимость двух частей народа: праздной (там это уголовник) и работающей (там это лесничий). Действительно, постепенно становится понятно, что не договориться.

И даже у него есть замечательный один рассказ (я не помню сейчас его названия), где он вспоминает родственника своего, всю жизнь проработавшего, и кого-то из русских аристократов, который всю жизнь кутил и палец о палец не ударил, а потом говорит: «А вот представить себе, что они там встретились, нам том свете. О чём они будут друг с другом разговаривать-то?» Ну, вы поправите меня, я уверен, потому что вы наверняка помните этот рассказ. Кстати говоря, он написан на том же приёме, что и бабелевские Иваны: там дьякон Иван и страшный казак Иван Акинфиев, который подвергает его пыткам, садизму за попытку дезертирства. Они оба — Иваны. Они — один народ. Но они уже несовместимы.

Я боюсь, что весь Шукшин — о страшной лжи той системы, которая лишает людей общности, которая лишает их общих ценностей и может удержать их только страшным бюрократическим давлением, только страшным давлением власти, только этим трёхглавым Змеем Горынычем. Об этом Шукшин. Шукшин о том, как утрачиваются общие коды, как невозможно больше разговаривать, как любая попытка живого чувства непосредственного наталкивается на эту же бюрократизацию.

Но, вместе с тем, мне кажется, в последние годы Шукшин был не далёк от того, чтобы признать эту власть единственным спасением, потому что — а что без неё-то? А без неё будет сплошная «Калина красная», без неё будет смертоубийство. Ведь неслучайно Егор Прокудин гибнет-то у него. У него же тоже несовместимы уже эти две части народа — условный Шукшин и условный Бурков.

Надо вам сказать, что «Калина красная» и в особенности мой любимый фильм Шукшина «Печки-лавочки», замечательная гротескная сатирическая комедия, они оба вот ещё о чём рассказывают. Несмотря на декларации, на декларативную любовь к народу, этого народа на самом деле никто не знает, никто не хочет понимать, что с ним делать. Все относятся к нему высокомерно, снисходительно. Помните, когда там спрашивает профессор (Санаев) у героя Шукшина: «Ну что, весело живётся в деревне?» — «Ох, весело, весело! Бывает, целой деревней с утра смеёмся — водой отливают, успокоиться не можем!»

Это та проблема, которая была и в гениальном, на мой взгляд, сценарии Володина, в очень сильном фильме «Дочки-матери». Это, знаете, удивительное сочетание. Тоже иногда, пока говоришь, ловишь эти сочетания. «Дочки-матери» и «Печки-лавочки» — это же фильм об одном и том же, о том, что жители города и жители деревни не могут уже договориться, и относятся они друг к другу высокомерно, снисходительно, отвратительно. И когда героиня «Дочек-матерей», вот эта правильная советская девочка со своим неизменным пряником сувенирным, приезжает в культурную и утончённую, рафинированную, слабую, бледную, высокомерную семью, то тут не понимаешь, кому сочувствовать. С одной стороны, она с её грубой прямотой ужасна. А с другой стороны, разве эти элои не ужасны с их высокомерием, с их рафинированностью, даже я бы сказал, с их пошлостью своего рода?

Д.Быков: Слова можно говорить любые. К делам надо быть более требовательным

Понимаете, что меня на самом деле очень тревожит: не является ли эта советская ситуация… Россия же всегда всё встречает грудью. Как корабль несёт на носу своём фигуру, так и Россия всегда действительно грудью встречает будущее. Не является ли эта российская ситуация лишь отражением того неизбежного раскола, о котором мы сейчас говорим? Ведь Россия лишена была всяких утешений, всяких отвлечений, типа политики, моды, бизнеса. Она проблему встретила лицом к лицу. Не могут больше в рамках одной цивилизации существовать две взаимоисключающие группы людей. Как им быть — непонятно. И, может быть, то, что в России не было этих объединяющих начал, это и показало впервые с абсолютной ясностью, что больше, как сказал Грушницкий, «нам двоим на земле нет места».

Очень горько это думать и горько говорить, но Шукшин действительно в сказке «До третьих петухов» показал эту ситуацию. Помните, там есть казачий атаман, который всё время хочет выпить, потому что тоска. И он всё время хочет кому-то «кровя пустить». И Илья Муромец, который всё время грозит барину Обломову: «Я не встаю, но я тебя дубиной-то достану!» С одной стороны, сочетание дикой агрессии, с другой — иронической слабости.

Хочется верить, что Уэллс ошибался в своём прогнозе. А ну как не ошибался? А ну как дальше действительно история пойдёт двумя путями? И Россия только первой с этим столкнулась. И на этом сгорели лучшие русские умы: Высоцкий, Тарковский, Шукшин, Стругацкий, Трифонов, Шепитько — все, кто объединял эту страну, и все, кто стал в ней после этого невозможным. Вот представьте себе: какой сейчас театр мог бы быть нынешней «Таганкой»? На одних политических намёках разве уедешь?

Я думаю, что политическую, поэтическую и вообще литературную ситуацию Шукшина создавала его мучительная, рвущая душу принадлежность к двум мирам: он был из советской творческой интеллигенции, из самой творческой элиты — и он был из деревни Сро́стки (Сростки́ я ещё слышал вариант), про которую всегда он вспоминал с мукой и любовью. И когда мы видим сросткинский цикл Шукшина, его воспоминания о матери, мы понимаем, конечно, что в новом своём статусе он ничего не мог забыть и простить, а там, на родине, он был уже безнадёжным чужаком.

Вот тут, кстати, вопрос очень характерный: «Ваше мнение об Илье Эренбурге. Для меня книга „Люди, годы, жизнь“ была откровением». Вот видите, поэтика Эренбурга очень во многом тоже создана этой принадлежностью к двум мирам. Не только к русским и евреям, что даёт иногда великолепный результат, вот эту игру на разрыв, чувство чужого, а вместе с тем родного. На самом деле Эренбург принадлежал к миру советской интеллигенции и мира официоза, и напряжение его текстов существует на этом.

Тут, правда, мне подсказывают: «А может быть, это как раз и плодотворно — сочетать в одном человеке две этих противоположности?» — и цитируют Фицджеральда, который говорил: «Самое трудное — это держать в уме две взаимоисключающие истины и действовать, исходя из этого». Ну, может быть. А может быть, действительно это такая удивительная российская судьба — всё время сочетать в себе эти противопоставления обострённые.

Видите ли, у меня же нет… Вот в том-то и дело, что у меня нет окончательного ответа на вопрос: это разделение — оно искусственное или оно неизбежное? Это в России всё так разделилось… Ну, как сейчас разделилось, почитайте любые комментарии к любому эховскому эфиру. Либо это естественное разделение на две цивилизации, либо это искусственное разделение страны, в которой нет общих ценностей? Вот у меня нет ответа на этот вопрос. Если вы мне подскажете, я счастлив буду, конечно. Но вообще это очень страшное опасение, что это теперь мировая участь.

«Можно ли быть верующим в современном мире, не отрицая достижений науки?» Ну, конечно!

Мне тут ещё прислали вопрос: можно ли назвать бога, в которого я верю, богом иудейским? Нет. Конечно, нет. Бог, в которого я верю, не имеет национальности.

«Можно ли считать воровство самой главной скрепой только нынешнего российского государственного устройства? Или так было и будет всегда?» Таня, это вы задали вопрос ровно в тему сегодняшней программы.

Я не знаю, является ли воровство духовной скрепой или оно является издержкой такого патологического развития. В принципе, если спросить: «Что объединяет сегодняшних россиян?»… Они на всё смотрят по-разному: на Путина, на Ходорковского, на Крым, на ДНР, на прошлое России, на её будущее — на всё по-разному абсолютно. Но воруют они так или иначе всё, или, по крайней мере, они все толерантны к воровству (может быть, потому что действительно палачество в русской традиции хуже и страшнее). Можно это назвать нормой? Нет, наверное, это такое болезненное развитие, болезнь.

Неслучайно Синявский писал в «Иване-дураке», что главная проблема русских сказок в том, что образ вора — это всегда образ артиста. Мы вора ценим за изящество его манер и артистизм. И Горький, по воспоминаниям Бунина, всегда восхищался ворами и жуликами как артистами. Да, наверное, воровство — это серьёзная духовная скрепа.

Мне очень понравился вопрос: «Что бы делал сегодня Гумилёв? Поехал ли бы он в ДНР?» У меня нет ответа. Есть о чём думать, есть о чём размышлять.

Во-первых, посмотрите, Гумилёв нигде типологически не повторился. Хотя очень бледной и очень слабой копией Гумилёва можно считать Константина Симонова с его военной поэзией и с его любовной драмой, потому что, конечно, и сюжет книги «С тобой и без тебя» — это абсолютно сюжет книги «Шатёр», сюжет книги «Колчан», сюжет всего позднего Гумилёва, сюжет «Чужого неба». Это история рыцарства, которое натыкается на твердыню женской холодности, женской неверности: ты такой герой, а вот любовь-то твоя и не нужна. И у этой истории есть продолжение: потом, на войне, ты становишься героем, а после этого тебе самому уже не нужна любовь.

Я думаю, что какие-то гумилёвские ноты (у Симонова они, безусловно, были) после этого в русской поэзии были утрачены. Почему больше не было Гумилёва, мне сказать очень трудно. В 70-е годы, например, есть много инкарнаций: Петрушевская — Леонид Андреев (абсолютно точно об этом ещё Станислав Рассадин писал); Блок — Окуджава; Маяковский — Бродский; Высоцкий — Есенин. Очень интересные соотношения. А Гумилёва как-то нет, вот нет ему места. Может быть, потому что Гумилёв — это такой рыцарственный персонаж, а уже тогда рыцарства не осталось.

Тут сейчас как раз мне прислали, что Гумилёв — это Розенбаум. Ну, ребята, что вы говорите? Это разве что на основании песни Розенбаума «Чёрный тюльпан»? Нет. Ну что вы? Конечно, нет. Не могу понять, почему тип Гумилёва больше не возобновился. Может быть, потому что понятие чести исчезло, а Гумилёва нет без понятия чести.

Поехал бы он в ДНР — я не знаю. Мне почему-то кажется, что не поехал бы. Он в Африку поехал бы, поехал бы в Латинскую Америку. Просто у меня есть такое ощущение, что он бы лучше понял то, что происходит в ДНР, и он бы не счёл это борьбой за справедливость. Хотя там есть идеалисты, безусловно, и эти идеалисты лучше многих современных циников, но думаю, он бы понял первым, что эти идеалисты будут обмануты. А очень многие, как у Толстого в восьмой части «Анны Карениной», едут на войну добровольцами под общественный восторг, просто потому что проигрались. Вот такой вариант тоже есть. Поэтому с идеалистами этими, я думаю, ему было бы не по пути. Гумилёв вообще, конечно, был идеалистом, что там говорить, был рыцарем настоящим. Но почему-то мне кажется, что он бы скорее понял очень быстро, что там его идеализмом воспользовались бы. И думаю, что он бы занялся чем-то иным. Его в последние годы, кстати, очень сильно клонило к оккультизму. Может быть, это было бы.

Про таланта и гения я ответил. «Вы пытаетесь создать определённую аудиторию, читая Ходасевича и Галича?» Нет. Я пытаюсь создать определённый стиль разговора, при котором нет перехода сразу к резолютивной части: «Расстрелять!» А то у нас все дискуссии всегда кончаются: «Расстрелять!» Я пытаюсь создать атмосферу каких-то ценностей, которые поверх ненависти. Вот это, мне кажется, очень важно.

Много добрых слов. Спасибо большое.

«„Игра престолов» — чуть ли не первая книга, которую я не хочу читать, не лежит душа. При этом многие из друзей смотрят и настоятельно рекомендуют. Если Вы выскажетесь положительно, осилю хоть первую книгу».

Нет, я не могу высказаться об этом положительно. Я сам не могу этого читать. Жуткая эклектика! Стиля нет. Понимаете, может, она потому так и нравится, что она такая эклектичная, это считается таким постмодерном. Миша Успенский, Царствие ему Небесное, очень любил эту книгу и мне её горячо рекомендовал. Ну, он и Пратчетта любил. Мне не хватает у Мартина изобразительной мощи, фабульной динамики. Средневековая литература интереснее, литература о Средневековье интереснее. А это — сказка. И ничего здесь не сделаешь.

«Ваше мнение о писателе Артуро Пересе-Реверте». Я читал несколько книжек. Ну, «Клуб Дюма» — уж конечно. Я знаю, что Володя Воронов — мой ближайший друг и коллега по «Собеседнику» и «Столице», очень хороший журналист-расследователь — всегда Переса-Реверте считал одним из лучших исторических писателей. И Володьке, как военному историку, я верю.

Перес-Реверте — для меня пример выдающегося профессионализма. Это очень профессиональный автор. Он очень хорошо знает историю, очень увлекательно излагает, прекрасно чувствует ритм прозы. Тоже я не думаю, что это выше крепкого ремесленного уровня, но такой крепкий ремесленный уровень для русской литературы сегодня совершенно недостижим. Кроме того, Перес-Реверте очень остроумен и совершенно внеидеологичен, хотя его напечатанные журналистские колонки очень интересны, очень живы.

«Понимаете ли Вы, что коммунизм не способен конкурировать с капитализмом без доступа к неограниченным ресурсам?» Сейчас не способен, конечно. Когда-нибудь будет способен. Но не коммунизм. Вы всё ссылаетесь на советский опыт. В Советском Союзе никакого коммунизма не было, как и не было неограниченного доступа.

«Кого вы считаете лучшим поэтом эмиграции первой волны: Ходасевича, Георгия Иванова или кого-то ещё?» Очень трудно сказать. Георгия Иванова — точно нет. Шансы Ходасевича хороши. Поплавского — нет. Трудно сказать. Ну, лучший прозаик — однозначно Набоков. А лучший поэт? Трудно… Бунин! Бунин, мне кажется. Всё-таки как поэт он крепче остальных.

И последний вопрос. Спасибо за этот вопрос! «Какова роль Наташи (девушки с острыми ноготками) в повести Житинского „Лестница“?» Понимаете, для того чтобы оценить настоящую любовь, нужно сначала прожить ненастоящую. Вот эта великая мысль Житинского в этой повести есть.

Братцы, услышимся через неделю. Предлагайте темы лекций. Спасибо! Спокойной ночи!Д. Быков
― Доброй ночи, дорогие друзья! В программе «Один» с вами Дмитрий Быков.

Вопросов пришло нечеловеческое количество. Они чрезвычайно серьёзные, становятся серьёзнее с каждым эфиром. Мне всё труднее на них отвечать, потому что многие авторы, о которых идёт речь, для меня не то чтобы экзотичные, но малознакомые, чтобы как-то определиться со своим отношением к ним. Мне приходится довольно много читать, но это одно из любимых занятий. И я, кроме того, очень рад, что у нас постепенно формируется некоторое не скажу, что тематическое поле, но, по крайней мере, формируется перечень вопросов, которые аудитории интереснее всего. И это важные вопросы. Я очень рад, что мы о них говорим. Потому что устаревшая парадигма, при которой надо всё время выбирать — западник ты или славянофил, патриот-имперец или либерал-свободолюбец, горожанин или деревенщик, — это всё вещи взаимосвязанные, взаимообусловленные, и я не вижу смысла их разделять. А вот реальные позиции нашего времени начинают постепенно формироваться в этих разговорах, и мне интересно о них поговорить.

Д.Быков: Иногда человек упускает божий дар – возможность промолчать и, таким образом, сойти за умного

Поговорим сначала о том, что за эту неделю произошло, потому что некоторое количество политических вопросов здесь задано тоже. Не хотелось бы отлаиваться на все публикации, которые посвящены нашим скромным каким-то разговорам в «Один». Не удержалась опять «Свободная Пресса» и опубликовала статью Александра Гутова — статью совершенно исключительную по глупости. Простите меня, Александр, иногда надо назвать вещи своими именами. И я вам очень за неё благодарен, потому что Дмитрий Юрьев вообще не снизошёл до того, чтобы раскрывать свою позицию, он только громыхал, а вот вы конкретно всё назвали своими именами. Я сейчас вашу цитату просто зачитаю, потому что так откровенно расписаться, так признаться во всём может только человек… Ну, как это назвал Александр Лебедь: «Это не отсутствие ума, а это такое устройство ума». И я вас хочу с этим поздравить.

Понимаете, иногда человек упускает возможность промолчать. Это очень хорошая вещь, когда он может промолчать. Это такой божий дар нам — возможность промолчать и, таким образом, сойти или за умного, или добродетельного, или цивилизованного. Но вот когда он не промолчит, так уж это просто, можно сказать, как в лужу приземлиться. За это ему большое спасибо.

Например: «Я совершенно уверен, что размышления Быкова, — это о Бродском, — парадоксальным образом связаны с неприятием читателями и адептами Дмитрия Львовича самой сути добровольцев в Донбассе. Совершенно не вдаваясь в правоту или неправоту этих людей, я считаю, что неприязнь к ним, к акции „Бессмертного полка“, к определённым чертам поэзии Бродского объединяет очень важный элемент. Страх перед тем, что есть такие люди, которые не боятся исчезнуть, погибнуть, совершить какой-то необычный поступок. Когда-то интеллигенция боялась открыто оскорблять солдат Великой Отечественной. Сегодня это табу снято. Защитники Севастополя в XIX и в XX вв., солдаты великой войны, те, кто ехали в Испанию в 30-е гг., современные добровольцы на Донбассе — это одни и те же по типу люди, это русские солдаты и офицеры, какой бы национальности они ни были. Главная их черта — способность жертвовать собой во имя чего бы то ни было. Быков почувствовал в строках Бродского намёк на уважение к той силе, которая в определённое время воплощалась и в этих людях, и попытался дать бой этой силе. Мне кажется, Быков проиграл этот бой не по очкам, а вчистую».

Ну, кто там что проиграл не по очкам, а вчистую — эту спортивную терминологию и этот wishful thinking мы обсуждать не будем. «Wishful thinking», если вы, Александр, не знаете (и другие, может быть, не знают) — это «выдача желаемого за действительное». Но поразительна — поразительна! — по своей откровенности вот эта постановка в один ряд солдат, которые защищали Россию в разное время, и добровольцев в Донбассе. И поразительно, что неприязнь к стихам Бродского или определённым чертам его поэтики у вас так легко через запятую перерастает в неприязнь к участникам акции «Забытый полк». То есть вы отождествляете любую критику любимых вами или солидарных с вами, или приятных вам вещей с кощунством. Понимаете, вот это приём, который до такой степени нагляден, до такой степени разоблачает всю вашу суть, что мне вдвойне становится ужасно за попытки приватизировать Бродского людьми с таким дискурсом.

Кстати, попытки эти тщетны, потому что достаточно этим людям будет прочитать «Стихи о зимней кампании 1980 года» — вот о тех самых, кто тоже готов был отдать жизнь, об офицерах, которые бились в Афгане, вспомнить там слова: «Слава тем, кто, не поднимая взора, // шли в абортарий в шестидесятых, // спасая отечество от позора!» — я думаю, что это прояснит некоторые мозги. Но дело же не в этом. Я не собираюсь ловить Бродского на тех или иных противоречиях, хотя на самом деле очень трудно себе представить, что «Гимн Народу» и «Развивая Платона» написаны одним пером. Ну, поэт не отвечает за интонацию. Поэту вообще хочется говорить то, что хорошо звучит. Это естественные вещи. Особенно поэту риторического склада.

Мы сейчас говорим не о Бродском. Мы говорим о критической манере подвёрстывать Родину, Отечество, доблестных русских офицеров к литературным вкусам. Вы показали себя, ребята, полностью. Я от души вам советую: не беритесь за литературоведение! Пишите что-нибудь о том, как прекрасна кровь и как она серьёзна, как прекрасно убийство и как оно серьёзно. Не лезьте в литературу! Вы её не замараете, а себя опозорите.

Теперь поговорим немножко… Да, я сразу хочу сказать, что лекция сегодня будет о Шукшине — ну, не лекция, а разговор, — потому что слишком много вопросов о нём, много вопросов о сказке «До третьих петухов», вообще много интересного. Мы с удовольствием на эту тему поговорим. Я начинаю отвечать на вопросы сначала политического свойства, которых было тоже весьма много, потом — на те, что есть в Сети, а потом — на те, что пришли на форум.

Меня спрашивают, какое впечатление на меня произвёл Ходорковский. Он произвёл на меня интересное впечатление. Я попробую это проанализировать. Подавляющее большинство россиян… Не думаю, что это действительно 89% тотально лояльных власти. Нет. Я полагаю, что подавляющее большинство россиян сегодня, если как-то определить доминирующие настроения в стране — это люди, которые уверены, что ничего не получится, и в огромной степени это люди, которые не хотят, чтобы получилось. Ну, потому что, если что-то получится, если начнётся какая-то новая реальность, действительно будут востребованы таланты, способности, интеллект, а не только способность к разрушению и убийству или к лицемерию, например.

Сейчас многие способности востребованы, но все они как-то подозрительно некреативны. Будут, по всей вероятности, нужны усилия, и даже, может быть, мне иногда кажется, что сверхусилия. Мы этих сверхусилий, к сожалению, проявлять не хотим — отчасти потому, что уже слишком долго всё накрывалось и заканчивалось хуже, «хотели как лучше, а получилось как всегда». Очень много людей в России, которые вообще не хотят ничего делать и быть всегда правыми, говоря: «Ничего получиться не может». В этом смысле, кстати говоря, даже добровольцы, которые едут в ДНР или ЛНР, мне более симпатичны, чем вот эти знающие всё заранее скептики, которые вообще убеждены, что никогда ничего не изменится.

Может быть, Ходорковский — человек с другим опытом. Может быть, он дышит другим воздухом. Может быть, в его жизни было уже слишком много страшного. Он производит впечатление человека, у которого ещё есть надежда, есть азарт деланья и азарт всё-таки созидания, а не только запрещения и разрушения. Это интересно. И то, что он говорит, интересно. И интересно наблюдать человека, который ещё не отчаялся.

Понимаете, можно взять дюжину сейчас интервью (а можно и сотню) у любых самых сообразительных людей в России, и всегда набежит на каждое интервью тысяча опровергающих, что можно что-то сделать. Вот я говорю, например, про то, что появилось новое умное поколение — «Да нет! Да что вы? Да где они? Да где вы их видели?» Говорю, что в России крепнет свобода — «Да что вы? Да мы все рабы! Да с нами невозможно без палки!» Это говорят не потому, что в этом убеждены, а потому, что эта вязкая и клейкая субстанция безвременья опутывает человека, и ему не хочется ничего делать. Ну, это, знаете, как учитель заболел, школу прогуливает — и никто не хочет, чтобы он выздоровел, «давайте бузить».

Мне кажется, что нельзя, по-пастернаковски говоря, вечно «покупать себе правоту „неправотою времени“». Всё равно делать что-то придётся. Всё равно мы не можем допустить того, чтобы Россия исчезла с интеллектуальной, с духовной карты мира, чтобы она превратилась в символ невежества и агрессии. Мы не можем этого допустить! И этого не будет! Россия всё равно будет ослепительной страной. Она может быть либо блистательной, либо никакой. Поэтому придётся что-то делать.

Другое дело, что очень многим не хочется. Ну, что поделать? Вот этим, которым не хочется, мы можем посоветовать только одно: посильное окультуривание, посильное знакомство с русской и мировой культурой. Ведь почему люди не хотят работать, почему они не хотят ничего менять, почему они не верят ни во что? Потому что качество жизни такое. Потому что им кажется, что нет мотивации, нет того, ради чего всё это делать. Ну, ничего, жизнь заставит.

Вопрос о том, как я отношусь к недавнему сообщению на «Эхе», что русские националисты ушли в подполье, ушли с политического поля и начали заниматься военными тренировками, физическими упражнениями и так далее. Физические упражнения полезны в любом случае. Я постоянно слышу эти разговоры о том, что «вот русские националисты, глубоко законспирированные, будут сейчас превращать всю страну в единый боевой лагерь». Мне кажется, что это преувеличение – во-первых.

А во-вторых, не только националисты, а сейчас всё ушло в подполье. А где, простите, функционировать сейчас кому бы то ни было? Ну, тут ссылаются на доклад центра «СОВА». Но центр «СОВА» мог бы сделать ровно такой же доклад и о «либеральной» оппозиции (держу кавычки в руках мысленно), и о любой другой. Дело в том, что сейчас политического поля нет, всё ушло в подполье. Хочется верить, что люди в это время, да, занимаются физическими упражнениями. Это всё-таки лучше, чем пить.

Д.Быков: Поэт не отвечает за интонацию. Ему вообще хочется говорить то, что хорошо звучит

Ну и, наконец, меня спрашивают очень многие, всерьёз ли я написал стихи о Марии Гайдар. Братцы, если вы читали мои предыдущие стихи, то вам легко понять, что это такой сарказм. Объяснять это лишний раз, мне кажется, бессмысленно. В наше время, понимаете, амбивалентность ценится ещё дороже, чем плоскостопие в военное время.

Вопрос: «Уход Степана Аркадьевича из „Бесов“ очень напоминает уход Льва Толстова». Нет, не напоминает, потому что Степан Аркадьевич действует в «Анне Карениной». В «Бесах» действует Степан Трофимович. Его уход не напоминает уход Толстого, потому что и Степан Трофимович — пародийный персонаж.

«Знакомы ли Вы с творчеством Сэм Хайес? Если да, то было бы интересно услышать ваше мнение». И в перспективе просят лекцию о Есенине. О Есенине — ради бога. Это один из любимых моих авторов, по бесстыдству самообнажения просто чемпион в русской литературе. Никто так не пускал в свою лабораторию, причём даже в лабораторию своей гибели. Я, пожалуй, прочту о «Чёрном человеке», мне это показалось интересным.

Что касается Сэм Хайес. Понимаете, она — девушка хорошая. Звёзд с неба она, конечно, не хватает. Потому что для того, чтобы писать страшно, надо быть стилистом высококлассным, а Сэм Хайес, Саманта Хайес пишет довольно стёртым языком. Это и по-английски видно, и в переводах. Но у неё есть интересные штуки. Вот у неё в одном романе… Я затрудняюсь вспомнить, в каком именно, потому что все семь, которые я помню, довольно похожие. Вот этот, где няню она нанимает. Помните, где беременная героиня нанимает няню, а потом вдруг оказывается, что беременных как раз убивают маньяки. Там найден интересный приём. Там три повествования от первого лица, и не всегда понятно, от чьего. Они перепутываются, и читатель не всегда понимает, о ком и о чём идёт речь. Это хорошая идея. Она немножко восходит, конечно, к «Джуниор», но вообще идея эффектная. И у неё есть хорошие жуткие эпизоды. Я не могу сказать, что она большой писатель, но иногда побояться немножко на ночь можно.

«Всё ли Вам понятно с дуэлью Пушкина? Если почитать воспоминания современников, то возникает много вопросов, — ох, много! — Действительно, конфликт с Дантесом вроде сходил на нет».

Нет, ни на какое нет он не сходил. У Пушкина была кратковременная надежда, что после вынужденной женитьбы Дантеса что-то сдвинется. А на самом деле, конечно, было очевидно, что Дантес не собирается оставлять своих гнусных планов. И самое ужасное, что распускались слухи о романе Пушкина с Александриной. Ахматова довольно подробно анатомировала эту историю, причину этих сплетен и их разносчиков. И уж, разумеется, Геккерн не собирался тоже оставлять своей ни своднической, ни клеветнической деятельности.

«Почему же Пушкин пошёл на обострение? Он искал смерти?» Я не знаю. Я не думаю, что он искал смерти. Но у него, понимаете, в этой ситуации был единственный шанс отстоять свою правоту — смертельная дуэль на крайне рискованных, на крайне тяжёлых условиях и, да, если угодно, фактически искание смерти, почти самоубийство. Восстановить свою честь и свою правоту в условиях тотального предательства (а он был предан всеми, ближайшими друзьями в том числе), в условиях, когда он оказался в чужом времени, и время это его душило, единственное, что можно сделать в таких случаях — это поединок чести и смерть. Собственно, это и делает Пушкина христологической фигурой в нашей культуре.

«Знакомы ли Вы с трудами Гурджиева и что о них думаете?» — спрашивает nazarbek. Видите ли, тесен мир. Я как раз о Гурджиеве и собирался немножко поговорить в связи с Памелой Трэверс, про которую тут тоже был вопрос. Известно, что она была одной из его учениц. Как и Кэтрин Мэнсфилд, кстати, которая погибла из-за его экспериментов. Ну, у неё была чахотка, но я думаю, что смерть её ускорили все эти ночёвки на открытом воздухе или в хлеву.

Что касается Гурджиева. Я не думаю вслед за Коткиным, что он был знаком со Сталиным и оказывал на него какие-то влияния — им негде было пересекаться. Но Гурджиев из всех шарлатанов XX века, на мой взгляд, единственный профессионально подкованный человек. Во всяком случае, вот эта его идея с танцами дервишей, сами эти танцы дервишей, конечно, могут свести с ума. Ну, надо вам сказать, что это эффектное зрелище, это красиво придумано.

На вопрос: «Что знал Гурджиев?» — всегда можно ответить… Все люди этой породы знают только, как дурить нашего брата. Они знают, как нам внушать священный трепет. Они умеют зарабатывать деньги. Но в мемуарах Гурджиева, в его записках об интересных людях, с которыми он встречался, в его очень плохо написанных (думаю, что им просто рассказанных и записанных кем-то) «Письмах Вельзевула внуку» попадаются довольно забавные шутки и симпатичные парадоксы. По-моему, насколько я могу судить о воспоминаниях, о записях, человек он был большого обаяния и влияния, и, в общем, очень неглупый.

Из всех, кто дурил людей в XX веке, из всех последователей Блаватской и Штайнера, из всех оккультистов, которые в XX веке жили и работали, он был самый откровенный, самый искренний, и в его жуликоватстве что-то было. И я боюсь (вот как у меня в книжке про Остромова), что бывают такие люди, которые абсолютные жулики, но в силу своего таланта, последовательности, опыта обладают своеобразным даром инициации. У Гурджиева можно было чему-то научиться — не потому, что он что-то знал, а потому, что он высекал из человека искру, скажем так. Поэтому его обаяние служило ему довольно неплохую службу. А при твёрдом понимании, что он жулик, у него всё равно можно было набраться интересной информации. И коммуна его объединяла не самых глупых людей. Хотя, конечно, человек он вредный.

Тут огромный вопрос про люденов: «Теория о метагомах показалась плосковатой. В книге метагом — ясновидец. Метагом — переучившийся на скрипку инженер. Не впечатляет. Я в своей жизни успешно поработала, — пишет автор, — кассиром, пионервожатой, психологом в школе, психологом в садике, вокалисткой и даже диктором на радио. Сейчас работаю художником-гравировщиком. И на всех работах, поверьте, меня ценили и сожалели о моём уходе».

Что я могу вам сказать? Значит, дорогая plake, вы — люден. Если говорить серьёзно, то, конечно, лёгкость смены профессии не означает ещё высокой эволюционной ступени, хотя означает определённую психологическую гибкость. Почему Стругацкие взяли такие простые примеры? Да потому что людены вынуждены у них конспирироваться. Помните, там же Логовенко создал «Институт Чудаков», и в этом «Институте Чудаков» они представлены с самой милой, с самой неопасной своей стороны. А реальные способности люденов от нас скрыты. Они частично там демонстрируются, но остаются в «лакунах». И потом, понимаете, инженер, переучившийся на скрипку — это очень важная метафора. Психолог, работающий в садике и при этом вокалистом — это не более чем гибкая психика.

«Какой вариант российской действительности Вам представляется более реальным? Путин „обустраивает Россию“ по собственному плану, который нам, „убогим“, не понять. Или: Путин использует всю мощь государства для достижения личных целей». Не вижу разницы между этими двумя формулировками.

«Хотелось бы услышать Ваше мнение о творчестве Терри Пратчетта». Понимаете, почему-то мне не смешно. Я понимаю, что Пратчетт хороший писатель, но почему-то меня настораживает произвольность большинства его конструкций.

Тут был хороший вопрос: «Чем отличается гений от таланта?» Это не степень одарённости, нет. Во-первых, гений порождает и пишет о тех состояниях, которых до него было. Гений — это абсолютная новизна приёма. Но главное: гений — это отсутствие произвола. Он улавливает те закономерности, которые есть. Он как бы пишет те стихи, которые были всегда. Вот поэтому Жукову и казалось, что стихотворение Окуджавы «По Смоленской дороге» он слышал ещё на фронте, эту песню, и клялся, что это пели в землянке. Ну, это бывает. Нельзя себе представить, чтобы не было стихотворения «Я помню чудное мгновенье…». Когда-то не было, Державин его не знал.

Гений от таланта этим и отличается. Талант — это масса прекрасных, иногда виртуозных произвольных конструкций. Они могут быть, а могут не быть. Гениальность — это чувство закономерности, это ощущение железных закономерностей бытия, которые существуют вне автора и независимо от него. Терри Пратчетт — по-моему, это талантливый писатель, но немножечко пустозвон.

«Что вы можете сказать о Новодворской как о публицисте?» Я думаю, что Новодворская была прекрасным публицистом. Собственно, она политиком никогда и не была. Она была ярким, очень убедительно доказывающим своё мнение, очень страстным, настоящим пассионарием, очень убедительным публицистом, публицистом герценовского толка. Конечно, в этой публицистике иногда горят не дрова, а солома, горит не огонь, а фейерверк. Но, с другой стороны, без этого фейерверка человек может вообще не обратить внимания на текст.

Хороший вопрос: «В последнее время вышло несколько фильмов, где ярко описываются будни советской технической интеллигенции: „Кино про Алексеева“, „Территория“, „Мишахерезада“ Веллера. Почему так происходит, что в достаточно скудное, с точки зрения материальных богатств, время люди жили так интересно и насыщенно, а сейчас, когда можно позволить себе любые путешествия и приключения, большинство проживает свою жизнь бездарно и уныло?»

Д.Быков: Доминирующие настроения в стране — уверенность, что ничего не получится, и нежелание, чтобы получилось

Понимаете, в том-то всё и дело, что это была оранжерея, время «советского Серебряного века», советского символизма: страшное напряжение всех сил и возможностей; закрытое, перегретое общество, закрытое и полное любых возможностей. Позиция была разрушена в очень сложном положении, партия была прервана в сложном положении, неочевидные были продолжения. Тут фигуры просто смели с доски. Это произошло, наверное, по объективным причинам.

Меня тут спрашивают ещё: «Были ли варианты развития у Советского Союза?» Конечно, были. И у России в 1917 году они были. Жизнь вообще поливариантная, просто случается обычно самоё лёгкое. Вода находит самый короткий путь. А здесь, наверное, идеи сахаровской конвергенции, идеи модернизации, идеи Бурлацкого и Бовина (помощников и консультантов Андропова) могли привести к разным вариантам. Конечно, это не значит, что Советский Союз был однозначно хороший. Я просто говорю: то, что наступило после Советского Союза — это энтропия, распад, разрушение. Ничего хорошего в этом нет.

Естественно, что и «Кино про Алексеева»… Ну, «Кино про Алексеева» — картина несколько более плоская, хотя талантливая. «Территория» — удача настоящая. И удачей был роман Олега Куваева. Вы представляете, как я стар: помню, как он ещё прогремел, напечатанный в «Нашем современнике». Он немножко был стилизован под «Моби Дика»: в «Моби Дике» огромное количество цитат про китов, а там — про золото, вот эта всесторонняя история вопроса. Отсюда же и такая полистилистика этого романа, и множественность его фабул — как бы такая матрёшка, они все вложены одна в другую. Олег Куваев был серьёзным писателем. И его попытка через золото, через добычу золота показать азарт советских будней, эти советские типы — это, конечно, достойно внимания.

Это было интересное время, не о чём тут и говорить, время замечательного напряжения. Сегодня время полного неверия. Тогда всем казалось, что стоит убрать цензуру или покончить с советской геронтократией, или открыть границы — и мы заживём правдивой и честной жизнью. Мы сегодня как раз применительно к Шукшину будем говорить об этих иллюзиях. Потом эти семидесятнические иллюзии кончились очень значительно. Тогда люди писали в стол. Попробуйте представить себе сегодня человека, пишущего в стол.

Мне один автор уже пишет: «Хочу написать эпопею, но сначала должен договориться с издателем». Не могу ли я посоветовать издателя? Нет, не могу. Никакой издатель не будет вашу эпопею издавать, она плохая. Потому что если вы сначала думаете об издателе, а потом собираетесь писать — значит, вам не хочется писать эпопею, а хочется прогреметь в издательстве. В этом-то вся и проблема. Понимаете, советское время предполагало некий вектор, некую интенцию. Сегодняшнее время, по-моему, её не предполагает. «Теплицы рухнут, и свобода вас примет радостно у входа».

«Скажите пару слов за „Книжного вора“ Маркуса Зузака. Сильно впечатлило». Светлана, я не могу вам ничего, к сожалению, особо оптимистического сказать. Мне кажется, что «Книжный вор» — это книга, написанная плоховато. Вот она придумана хорошо (я в оригинале её не читал), а написана плоховато, вяло, бледно. Понимаете, я не чувствую динамики настоящей, хотя идея очень хорошая.

«Расскажите о Газданове». Это отдельная огромная тема — Газданов. Я не возьмусь. Понимаете, Газданов — это писатель эзотерический, мистик. Его сухой сыпучий стиль, к сожалению, не подпускает читателя близко к авторской жизни, к авторской позиции. Много надо думать ещё о Газданове. Если хотите, потом, когда-нибудь.

«Ваше отношение к Ирине Одоевцевой и к её стихам-мемуарам». Если кратко (а длинно я уже не успею до перерыва): Ирина Одоевцева, как и её муж Георгий Иванов, очень любила то время, о котором писала. «Такой счастливой, как на берегах Невы, я никогда и нигде больше не буду», — заканчивается книга этой фразой. Поэтому много врала. Привирала, как ребёнок, который привирает о своих чудесных приключениях. И пошлости много в её книге.

Но я никогда не забуду, что для меня эта книга, прочитанная в 11 лет, самиздатовская (с обложкой Анненкова, как сейчас помню), была первым знакомством со стихами Гумилёва, большим, настоящим, первым знакомством с образами Белого и Ахматовой, и поэтому сбрасывать заслуги Одоевцевой нельзя. Там много пошлости, в её книге, но есть бесценное — есть любовь к эпохе и героям.

Д. Быков
― Продолжаем разговор, как говаривал другой в меру упитанный персонаж. Тут я разбереживаю, несколько разноображиваю ваши вопросы с форума вопросами из личной почты.

«Здравствуйте, Дмитрий! Прочёл ваше интервью с Ходорковским. Несколько лет назад вы говорили, что Ходорковского посадили, по сути, правильно и что Путин не сделал ничего такого, чтобы нельзя было пожать ему руку. Из этого интервью в „Собеседнике“ сложилось впечатление, что насчёт этих двух фигур ваша точка зрения кардинально поменялась. Так ли это?»

Андрей, я никогда не говорил, что Ходорковского посадили правильно. Вы не найдёте у меня ни одной такой цитаты. Больше того скажу вам: если когда-нибудь кого-нибудь сажают по делу, я всё равно не скажу, что сажают правильно. Тут меня спрашивают: «Что такое „хороший человек“?» Я могу вам сказать одно: я не знаю, хороший ли я человек, но я никогда не радуюсь, когда кого-то сажают, я не злорадствую. Злорадование — по-моему, самое страшное. Травля и злорадование. И я никогда не говорил, что Ходорковского посадили правильно. И если ещё кого-нибудь посадят, я никогда не скажу, что это правильно, даже если это будет мой политический оппонент. И потом, как это у вас из интервью могло появиться мнение, что моё мнение поменялось? Интервью доносит не моё мнение. Моё мнение здесь задаёт вопросы.

Очень понравился мне один вопрос: «Дмитрий, стыдно ли Вам за какие-нибудь свои поступки? Совершали ли Вы подлости? Одна мне известна достоверно. Ваш ВТ». ВТ, вы храбро намекнули. На эту вашу мелкую гнусность я могу ответить одним: расскажите про мою точно известную вам подлость, расскажите громко, вслух, публично. Давайте все меня осудим или обсудим. Тогда вы получите какое-то моральное право на претензии.

Что касается поступков, за которые мне стыдно. Они были, конечно. И чувство мучительной неловкости у меня очень часто бывает, когда я вспоминаю какие-то вещи. Но я никогда не совершал сознательных подлостей и надеюсь, что их впредь не совершу. Чтобы я, например, сознательно делал человеку какую-то пакость, радовался чужой беде, доносил, присоединялся к травящему большинству — вот этого не было. Были в личной жизни всякие ошибки, глупости, иногда свинства. Но тут, видите, в чём дело. Я думаю, что этими свинствами я всё-таки спасался от чего-то большего.

Мне стыдно главным образом за те ситуации, когда я, может быть, не сразу распознавал человека, когда я слишком тесно общался с негодяями, когда я так или иначе поддерживал их начинания (не политические, а личные). Ну, просто бывает так, что нравится человек, а потом оказывается, что он негодяй. В большей части случаев, слава богу, какое-то зрение мне помогало, но довольно часто я не распознавал этого. Несколько раз я выразился резче в печати о некоторых людях, чем следовало, но это тоже, может быть, неплохо. Знаете, я всё-таки считаю, что надо расширять границы общественной терпимости. Слова можно говорить любые. К делам надо быть, мне кажется, более требовательным.

«Насколько верной вам кажется версия русской истории Александра Янова? Имею в виду дихотомию „патерналистской“ и „европейской“ традиций».

Как бы так это сформулировать? Я очень люблю Александра Янова. Я согласен с большей частью его выводов относительно так называемой Веймарской России. Он очень точно предугадал всё, что будет после Ельцина: и взрыв настоящего русского фашизма… Во всяком случае, процесс БОРН, который сейчас идёт — это на 90% предсказанные им вещи.

Другое дело, что я не очень разделяю яновскую апологию российской новгородской традиции. Если бы она была действительно такой цветущей и устойчивой, может быть, она бы выжила и пережила. Но я не настолько знаю историю Новгорода и его покорения, чтобы об этом судить. Мне кажется, что Янов действительно в этой дихотомии слишком радикален. Никакой дихотомии нет.

Я как-то своего одного американского студента спросил: «Как по-вашему, то, что русские, с одной стороны, издеваются всегда над властью, а с другой — соблюдают полную лояльность; рассказывают на кухнях анекдоты, при этом вешают портреты — это проявление особой степени свободы или особой степени рабства?» Он сказал: «Не думаю, что это в вашем случае mutually exclusive events, это не взаимоисключающие вещи». Они действительно друг друга не опровергают.

Д.Быков: Ходорковский — человек с другим опытом. Может быть, он дышит другим воздухом

Я думаю, что патерналистская и европейская традиции в России сосуществуют. И главная традиция в России — это традиция существования независимо от власти: соблюдение внешней лояльности, полный отказ от какого-либо участия в политическом решении своей судьбы, соблюдение всех приличий, требуемых властью, и несоблюдение ни одного закона. Вот так бы я сказал. Это не дихотомия, это не глупость, это такой ум. Это не две головы, это не мутант, а это такой Горыныч, это такой Тяни-толкай. Это действительно огромная степень свободы при огромной степени рабства. Это российское ноу-хау. Вот это Россия внесла в мировые политические системы. Поэтому бессмысленно интерпретировать Россию в западнических или патерналистских терминах. Она — и то, и другое.

«Скажите пару слов про Нодара Думбадзе». Я считаю его очень крупным писателем. И Грузия любит его заслуженно, и целый парк сделан его имени с его персонажами. В детстве мне очень нравилось, конечно, «Я, Бабушка, Илико и Илларион», и в полный восторг я приходил от «Я вижу солнце», хотя мне сейчас эта вещь кажется несколько сентиментальной и плосковатой.

Лучшее произведение Думбадзе, как представляется — это роман «Белые флаги», очень глубокое исследование 70-х годов. А 70-е годы действительно были непростые, они были насыщены, сложны чрезвычайно. И очень важно, что этот роман по-русски долго не выходил, а вышел только по-грузински. Он разоблачает и коррупцию, и неправедные суды, и всю систему советского вранья, но при этом очень дельные вещи говорит о роли интеллигенции на самом деле. Нет, «Белые флаги» — великий роман абсолютно. Ну и, конечно, «Закон вечности».

«Расскажите о Вашем отношении к Библии как к литературному произведению». Вот это очень своевременный вопрос.

Дело в том, что у нас литературного, филологического анализа Библии — не богословского, а именно литературного — почти нет. А ведь Библия… Как замечательно сказал Александр Кабаков (спешу подпереться авторитетом классика): «Если бы евангелисты не были гениальными писателями, то Библия никогда не победила бы в мировом масштабе, никогда бы не победило Евангелие, христианство не победило бы». Это верно.

Тут дело не в маркетинговых технологиях. Тут дело в том, что каждая значимая переломная эпопея несёт в себе благую весть. Благая весть христианства заключалась в том, что сила проигрывает, а слабость, благородство, добро побеждают; что сила и зло эффективны на коротких дистанциях, а на длинных беспомощны. Благая весть Евангелия заключалась в том, что сила Рима бессильна, а слабость одинокого бунтаря и его 12 учеников способна дать бессмертие. Бессмертие — кто хочет, понимает метафорическое, кто думает, что реальное.

Правильно, конечно, мы все повторяем, что без воскресения Христа вера наша пуста. Как говорил Александр Мень: «Земная карьера Христа закончилась крахом». Но вера в воскресение сама по себе не сработала бы, если бы не чувствовали абсолютной моральности этого учения. Конечно, моральность этого учения составляет одно из главных эстетических качеств Библии. Ошеломляющая новизна, парадоксальность, бесстрашие перед лицом смерти, презрение к смерти. Мне кажется, что в Ветхом Завете скорее эта жестоковыйность для нынешнего времени по-настоящему не актуальна и не понятна. Ветхий Завет нужен для того, чтобы тем сильнее, тем непобедимее просиял Новый.

У меня есть ощущение, что Новый Завет отчасти выдержан в жанре высокой пародии по отношению к Ветхому (высокой пародии не в издевательском смысле, а в смысле радикального переосмысления), как «Дон Кихот» — высокая пародия относительно рыцарского романа, сразу переводящая его в иной регистр. И, конечно, то, что из всех историй человечества, когда-либо рассказанных, история массовой травли и посмертной победы Христа самая главная и сама наглядная — это, по-моему, несомненно. И это, кстати говоря, лишний раз показывает, что массовость ничего не решает. Одни и те же люди с интервалом в семь дней кричали Христу: «Осанна!» — а потом: «Распни его!» Это книга ещё о том, что не надо особенно верить рейтингам. Вот это, мне кажется, очень важно.

Меня могут спросить: «А не кощунство ли — исследовать боговдохновенную книгу как художественный текст?» Нет, конечно, потому что ещё и Достоевский сказал нам (я опять подпираюсь авторитетом классика): «Если бы 100 мудрецов 100 лет думали, и то бы они не выдумали ничего благороднее христианства, умнее христианства и точнее христианства».

Никто не запретит нам рассматривать Библию как художественный текст, коль скоро мы говорим цитатами из неё, мы пользуемся этими цитатами для обозначения многих тончайших несказуемых состояний. Почему же не исследовать её как художественный текст? Очень интересная композиция, радикальная новизна композиции. Смотрите, отобраны четыре текста, которые, как четыре прожектора с разных сторон, высвечивают одну биографию. Этим приёмом до сих пор толком люди не научились пользоваться.

«Как там жизнь в пиндостане?» — спрашивает prizrak000. Не знаю, я там не так много времени провожу. Но вообще неплохо, мне кажется. «И второй вопрос. Под какой фамилией там живёте: Быков или под настоящей — Зильбертруд? Моя настоящая фамилия Быков, дорогой prizrak. И я вам честно скажу, что если бы не я, то о моей фамилии Зильбертруд вы бы не знали. Это я вам рассказываю и никакой тайны из этого не делаю. Но то, что вы лишний раз решили об этом спросить, а о литературе и политике у вас вопросов нет — это достаточно красноречивое с вашей стороны признание.

„Очень хочется услышать лекцию о Довлатове“. Будет, господа. Всё будет. Подождите.

„Какие ещё советские любимые массами барды, поэты и писатели, как Высоцкий, не нашли бы себя в сегодняшней жизни?“ — человек прочёл статью в „Профиле“. Спасибо, Артур.

Никто не нашёл бы. Шукшин не нашёл бы (мы сейчас об этом будем говорить), Тарковский, Стругацкий Аркадий не нашёл бы. Естественно, что в жизни этих людей была стратегия самоуничтожения. Посмотрите, сколько сделал Трифонов и с какой скоростью: каждый год по большому роману (правда, после долгого периода молчания). Ведь невозможно представить, что „Другая жизнь“, „Старик“ и „Нетерпение“ написаны на протяжении одного пятилетия.

Дело в том, что такая интенсивность саморастраты была не только протестом против вялой и дряблой тогдашней жизни. Нет. Я думаю, что люди чувствовали, что им мало осталось, и торопились реализоваться по полной программе. И здесь неважно, что Трифонов совсем молодым умирает от тромба после операции почки, а Шукшин совсем молодым — на съёмках у Бондарчука от сердечного приступа, а Стругацкий тоже, в общем, не старым человеком сгорает от неизвестной болезни (скорее всего, от рака печени) в течение года в 1991 году. Тоже посмотрите на интенсивность их творчества невероятную. Конечно, тут были и запои — и запои творческие, и запои алкогольные. Эти люди понимали, что они — последние представители великого искусства, а наступает время страшной простоты, в котором им придётся просто задохнуться. Ну, что делал бы Тарковский в 90-е годы, что бы он снимал? Это совершенно понятно. Я сейчас поговорю об этом довольно подробно.

„Необходимы ли в XXI веке вузы? По крайней мере, в том виде, в котором они есть у нас сейчас?“ Абсолютно необходимы. Не как центры образования, а центры, вокруг которых группируется академическая наука, профессура, как центр общения между профессором и студентом.

Понимаете, не надо думать (вообще, это очень банальное заблуждение), что вуз существует для того, чтобы учить наших лоботрясов или нас, когда мы ещё сами лоботрясы. Нет. Функция института, функция университета не только педагогическая. Просвещение — это не только педагогика. Ну, что мы вобьём ещё в одну голову ещё несколько физических или литературных законов? Нет. Это среда, сфера общения, взаимопонимания.

Я знаю по себе, что я у студентов могу научиться большему, чем они у меня. И это не потому, что у меня в последние два года много действительно гениальных студентов. Чтобы это не было голословно, я надеюсь просто некоторых из них показать живьём в лектории „Прямая речь“. Они уже хотят сами читать лекции, и я не могу их в этом ограничить. По-моему, это будет весело. Мы их послушаем, конечно. Они удивительно и интересно рассказывают! Особенно интересен процесс думанья у них.

Понимаете, вуз — это среда общения и среда творческой свободы. Вот почему университеты для всякой власти, кроме самой бесстыдной и тоталитарной, всегда неприкосновенные. Студенты отстаивают свою вольницу. Если любимого профессора выгоняют, они идут на демонстрацию, как было с Менделеевым. Если любимого профессора запрещают, запрещают ему говорить, то они устраивают домашние кружки. Если студентов призывают в армию, они выходят на демонстрации к Казанскому собору. То есть студенчество должно отстаивать свою вольность. Студенчество — это школа гражданского мужества, гражданской позиции. Потом, конечно, они становятся буршами, филистерами. Когда описывает Гофман студентов, он издевается над ними, потому что кричать они горазды, пить горазды, а отстаивать свои права — нет.

Д.Быков: В наше время амбивалентность ценится ещё дороже, чем плоскостопие в военное время

Но я уверен, что традиция русского университета — это традиция вольности, культурного, ничем не стеснённого общения. Конечно, вуз… Ну, как Новосибирский, я не знаю, родной для меня университет. В Новосибирском Академгородке прошли лучшие мои дни, лучшие мои споры, самые интересные. Ни с кем мне не было так интересно. Конечно, Новосибирский Академ был тогда удивительной средой. Или Дубна, например. Даже в МГУ.

В конце концов, когда на журфаке в 1984 году профессор Богомолов на примере „Москвы — Петушков“ объяснял главные композиционные закономерности, а Евгения Вигилянская на примере Галича в том же 1984 году объясняла, что такое анафора — это тоже была такая вольность. Ох, много я мог бы порассказать про тогдашний журфак! Ну, уж ладно…

„В ноябре прошлого года Вы запустили проект документального цикла „Ленин. Человек, у которого получилось“. Мне посчастливилось содействовать реализации проекта покупкой акции. Буду Вам признателен за ответ относительно судьбы киноленты“.

Я тогда ещё не знал, что Сорокин собирается писать сценарий о Ленине. Скоро, говорят, выйдет, точнее, начнёт сниматься фильм о нём. Как только мы соберём какие-то деньги… Мы собрали достаточно для съёмки одной серии, но их должно быть четыре. Я абсолютно уверен, что рано или поздно этот проект разморозится. Ну, пройдёт кризис. О Ленине всё равно надо будет говорить. Надо думать, почему у него получилось, чтобы больше так не получилось, а чтобы получилось иначе.

„Вы можете внятно объяснить, почему вы не можете поехать в Крым? Вам запретили туда ездить в Принстоне?“ Да нет, что вы? Там и понятия не имеют, что я туда собираюсь. „Боитесь, что вас лишат визы, станете нерукопожатным? Какие вообще могут быть причины у нормального российского гражданина, чтобы не поехать в Крым как частное лицо? Не понимаю…“

Да многие могут быть причины. Понимаете, я не хочу ехать в тот Крым, где висит моя фотография на стенде „Они — враги“ или „Они — предатели“. Это висело в Симферополе. Я не хочу ехать в тот Крым, который предполагается сделать большой военной базой или военно-спортивной школой для подростков. Я не хочу ехать в тот Крым, который весь пронизан беспрерывной, довольно грубой и иногда довольно подлой агитацией. Я не хочу посещать Крым, насильственно взятый в удобный момент — при том, что мне всё время говорят: „Всё население было „за“. Всё население было „за““.

Видите ли, я уже сказал, что если бы мы всегда исходили только из мнения населения… Когда-то всё население было за то, чтобы распять Христа. Ну, всё абсолютно. „Отпусти нам Варавву!“ — ну и Пилат руки умыл. Я не верю в то, что только мнение большинства способно здесь принимать решения. Были законы, были международные обязательства. Даже не в этом дело.

Понимаете, я всегда мечтал, чтобы Крым был наш, но не в таких обстоятельствах, не таким путём. Я не могу поехать в тот Крым, который стал символом вот этой идеологии. В любой другой — пожалуйста. Но сейчас он её олицетворяет. Это, понимаете, такая своего рода епитимья. Это я сам на себя наложил это запрет — в самое моё любимое место на свете, где я написал лучшие стихи, где я был наиболее счастлив в любви, в самую счастливую точку, в „Артек“. И я, кстати, очень благодарен Алексею Каспржаку, потому что он после моей статьи меня позвал туда. И я бы с удовольствием поехал, но я честно сказал: „Я сейчас не могу“.

Может быть, сложатся иначе обстоятельства. Может быть, когда-то, когда изменится или статус Крыма, или идеология России, или отношения России и Украины, может быть, всё будет иначе. Может быть, я туда поеду, потому что для меня невыносима мысль о том, что я больше Крыма не увижу. Понимаете, мне легче с ума сойти. Но сейчас — нет. Владлен, если вы этого не понимаете, что же я могу сделать? Помните, как говорил Карлсон: „Мне очень жаль, что вы этого не понимаете“. Ну, не все же быть понятливыми.

„На одном из форумов с удивлением обнаружил многочисленные мнения о том, что „Сто лет одиночества“ — пустая книга“. Максим Викторович, не всегда многочисленность означает правоту, в третий раз повторю. „Можете ли вы доказать, что книга великая?“ Конечно, могу.

Эта книга создала новую литературную территорию, она создала матрицу Латинской Америки в литературе. Она, конечно, стоит и на плечах у Хуана Рульфо, и, конечно, у Борхеса, хотя в меньшей степени, и, может быть… Да вся латиноамериканская литературе, даже Кортасар, начавший раньше Маркеса, вся латиноамериканская литература подготовила появление этого шедевра. Только использование ноу-хау Салтыкова-Щедрина, я в этом абсолютно уверен — написание истории одного города, которая вбирает в себя все мифы, — только это позволило Маркесу создать книгу, которая нанесла небывалую ещё территорию на литературную карту мира. И потом, конечно, напряжение невероятное, невероятное стилистическое напряжение.

Вот вопрос о Гирине: „Видели ли вы таких абсолютно здравых людей? Или это авторская фантазия?“ Гирин — это герой „Лезвия бритвы“. Он действительно очень здравомыслящий человек. Он, как и многие советские люди, верит в силу рассудка настолько, что даже красоту объясняет рациональностью. Помните, там Гирин произносит такой монолог: „Загнутые ресницы мы считаем красивыми, потому что загнутые лучше предохраняют от снега“. Ну, это всё равно, что теория Чернышевского, „Прекрасное есть жизнь“: „Рассвет красив, а закат некрасив“. — „Почему?“ — „Потому что жизнь — витальная сила“. Я огрубляю, конечно. Что касается Гирина: я встречал таких людей. И я думаю, что сам Ефремов в огромной степени был одним из таких людей.

Меня тут спрашивают: „Что хорошего в духе Пруса почитать про Древний Египет?“ Про Египет — не назову. Но в духе Пруса — это „Таис Афинская“ Ефремова. Там такая же замечательная экзотика, эротика, всякие интеллектуальные замечательные не скажу, что потуги, а намерения. Конечно, сочетание бурного эроса и философии в „Таис Афинской“ дурновкусно, но это такой нормальный роман Серебряного века, на которых, собственно, Ефремов и был воспитан.

Понимаете, как? Конечно, в рассуждениях Гирина есть своя пошлятина, но дело в том, что человек-то он обаятельный, обаятельна его жертвенность, альтруизм, сила. Он — воплощение лучших черт идеального советского человека. Таким был и Ефремов, великий наш палеоархеолог, крупный мыслитель, замечательный стилист. Вот уж тут слово „стилист“ произношу без отвращения.

„Думали ли вы о продолжении „ЖД“?“ Нет, конечно. Там только жизнь может…

„Для меня самым сильным нашим фильмом о войне является „Они сражались за Родину“ — фильм, после которого войну будешь гнать от себя и от страны всеми силами. Почему он не становится главным фильмом на наших экранах?“

Мне как раз он не кажется лучшим фильмом ни Бондарчука, ни о войне. Ну, уж если у нас такой фильм, как „Иди и смотри“, не отгоняет всякие мысли о войне, то о чём мы говорим? Понимаете, вот после „Иди и смотри“ в России всё равно есть люди, которые кричат „Heil Hitler!“, которые кричат «14/88» — после того, как им показали, как людей заживо жгут в белорусских деревнях. Я всегда считал, что это фильм за гранью искусства. Он невозможен. Это действительно ниже всякого пояса. Но ничего не поделаешь, Климов вместе с Адамовичем считали, что тогдашнего человека иначе не пробьёшь.

Я вам должен сказать, что когда пошёл на этот фильм впервые (в „Звёздном“, как сейчас помню), я увидел, как туда входит весёлая пьяная компания тогдашних гопников, их довольно много было. Они пиво пили, девок тискали, друг друга лапали, выкрикивали что-то. Я видел, какими они выходили с этого фильма: они были просто ударены, действительно ушиблены.

Я никому не посоветую. Когда меня мои дети спрашивают (мои собственные или мои школьники), советую ли я им смотреть „Иди и смотри“ — нет, не советую! Потому что я помню свою реакцию на картину. А есть люди, которых иначе не пробьёшь. Так что вот этот фильм я бы порекомендовал. Фильм Бондарчука, конечно, на этом фоне слишком советский и слишком пафосный.

„Ваш эталон художественного произведения в биографическом жанре?“ Набоков, четвёртая глава „Дара“ о Чернышевском — очень хороший текст. Абрам Терц, „В тени Гоголя“. „Прогулки с Пушкиным“ — очень хороший текст. И Вересаев, опыт литературного монтажа, „Пушкин в жизни“.

Д. Быков
― Привет ещё раз, братцы-полуночники! Один Быков с вами тут пытается отвечать на всё пребывающие неуклонно и всё более экзотические вопросы. Ну, я попробую, прежде чем мы перейдём к Шукшину.

Спрашивают, что я думаю об открытии графологов, которые подтвердили якобы тождество старца Фёдора Кузьмича и Александра I. Это надо Леонида Бежина спрашивать, который этой экзотической теорией занимался больше всего. Льву Толстому она казалась не скажу, что очень убедительной, но художественно перспективной. Замечательная повесть „Посмертные записки старца Фёдора Кузьмича“, незаконченная, к сожалению. Очень хорошая поэма Давида Самойлова „Струфиан“. В общем, привлекала русских авторов эта тема.

Д.Быков: Есенин — просто чемпион по бесстыдству самообнажения в русской литературе

Как вы понимаете, без генетической экспертизы на этот вопрос не ответит никто. Генетическая экспертиза в наше время, слава богу, возможна, но есть огромное количество препятствий. К тому же, родственники Романовых, насколько я знаю, возражают, возражает Церковь, возражают разные официальные лица. Было бы безумно интересно.

Понимаете, это был бы некоторый разрыв русского шаблона. Александр I не просто сначала начал реформы, потом провёл контрреформы, потом убедился, что они зашли в тупик — и умер. А тут вот ушёл. Не было ещё ухода. Понимаете, в России всякое бывало с царями — их свергали, их убивали, они умирали естественной смертью чаще всего, — но не было такого, чтобы они уходили. Это действительно грандиозное, единственное в своём роде решение Александра I.

Показывают до сих пор в Таганроге церковь, где он молился перед уходом. Показывают круг, на котором он стоял, лежал потом, где он, видимо, простудился. Показывают место, где он во время этой молитвы принял решение уйти. Ничего не понятно. И мне бы безумно хотелось, чтобы это было так, но я не очень верю в то, что это так.

Это интересная история. Есть огромное количество попыток расшифровать загадочные слова „а крыют струфиан“ — якобы „я прячу себя“, „крою себя“, покрываю себя», как страус прячет голову. Масса замечательных попыток расшифровки этого листа бумаги, который от него уцелел. Почитайте, всё это подробно есть в Сети. Я когда-то очень интенсивно этим всем занимался. Меня две тайны занимали: манускрипт Войнича и Фёдор Кузьмич. Ну, вот сейчас манускрипт Войнича… Да, ещё перевал Дятлова, конечно. О перевале Дятлова мы, наверное, никогда не узнаем. По-моему, по крайней мере, там сошлось несколько обстоятельств, а не одно.

Что касается манускрипта Войнича, то, в общем, с ним всё стало понятно после того, как изучили наконец состав краски и выяснили, что такой минерал есть только в Мексике. И стало понятно во всяком случае, на каком языке это написано и что там искать. Тайн меньше не стало, но стало понятно, где искать. А вот тайна Фёдора Кузьмича для меня — одна из самых привлекательных. Но думаю, что мы всё равно ничего не узнаем.

Вот хороший вопрос: «Многие сравнивают правление Путина с правлением Николая. Отчего же вы, Дмитрий, не с Гоголем и Пушкиным, а затесались в компанию с Чаадаевым и Белинским? Сергей Анатольевич».

Сергей Анатольевич, я как раз с Гоголем и Пушкиным, понимаете, как раз я с ними. Я пытаюсь примазаться именно к ним. Но я не вижу большой разницы между ними и Чаадаевым и Белинским. Это были люди, нормально общавшиеся. И, между прочим, к Чаадаеву Пушкин адресовал одно из лучших своих стихотворений:

Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!

А вы из всего этого помните только императив «Души прекрасные порывы!».

«Что с попами-то будем делать?» Да ничего не будем делать. Как я уже говорил, они сами с собой всё сделали. «Вот они собрались, — пишут, — заграбастать Исаакиевский собор». Ну, зачем такая оценочная лексика? Они хотят, скажем так, простереть над ним длань, простереть над ним свою благодать они хотят. Ну, пожалуйста, пускай. От Исаакиевского собора не убудет.

Тут ещё спрашивают, как я думаю насчёт высказывания Ромодановского, главы миграционной службы ФМС, что «утечка мозгов не является проблемой». Она действительно не является проблемой, он прав. Если бы она являлась проблемой, что-то бы делали, чтобы эту утечку как-то остановить — ну, не закрывали бы границы, а иное что-то. Да, она не является проблемой. Он просто констатировал факт. И я вам сейчас, ребята, скажу более важную вещь, как мне кажется.

Мы напрасно думаем, что это проявление глупости — все эти запретительные законы. Это проявление тончайшей интуиции власти, потому что прекрасно эта власть понимает, что при усилении интеллектуальной активности, интеллектуальной деятельности, при появлении хоть какой-то независимой прессы, при появлении хоть какого-то интеллектуального поколения, хотя бы интеллектуальной атмосферы устаревшие политические «ноу-хау» покажут всю свою обветшалость и станет просто понятно, что эта политическая система при умном избирателе, при умном населении функционировать не может.

Значит, она заботится о своей пролонгации. Она для этого очень тонкими, очень умными приёмами насаждает в обществе ощущение идиотизма, ощущение нарастающего идиотизма: «А вот запретим курить тут и запретим курить на экране. А вот объявим недействительной всю историю, начиная с такого-то года. А вот возьмём один праздник и заменим другим праздником. А вот устроим всенародную дискуссию о том, должен ли стоять на Воробьёвых горах князь Владимир».

В самом деле, это насаждение эклектики, интеллектуальной несостоятельности, абсолютной умственной безответственности. Это нормальная позиция. Вы напрасно думаете, что это глупость. Это как раз очень тонкий стратегический ход. Сегодня власти противостоит не тот, кто выходит протестовать. Вот вы говорите, что русские националисты ушли в подполье и занимаются физическими тренировками. Скажем так: русские несогласные тоже ушли в подполье и занимаются интеллектуальными тренировками. Они говорят о книжках всяких, они пытаются выучить детей. Сегодня с властью борется тот, кто возражает её интеллектуальному уровню.

«Как вы думаете, почему у нас не приживается литература ужасов?» Чтобы она прижилась, нужно понятие нормы. У нас оно несколько извращено.

«Где можно прочитать ваши стихи 2013–2014 годов?» Не в порядке саморекламы отвечаю, а просто в порядке отчёта. У меня вышла книжка, которая называется «Ясно», там сплошная лирика. В сентябре будет вечер поэзии, и там всё это почитаем.

«Как вы относитесь к Селину — „Путешествие на край ночи“? Местами точные наблюдения, но мрачные и обёрнутые в специфическую лексику».

Я не люблю Селина. И его путь к фашизму мне представляется естественным, потому что мизантропия, неверие в человечество, постоянное брюзжание всегда кончаются если не фашизмом, то, по крайней мере, состраданием к нему. Я не думаю, что «Путешествие на край ночи» как-то уж очень хорошо написано. Лимонов, я помню, мне говорил о том, что эта книга повлияла на несколько поколений. Наверное, повлияла. Но мне кажется, что Борис Виан гораздо лучше: он и добрее, и остроумнее, и изобретательнее.

«Как Вы относитесь к творчеству Алексея Слаповского?» Никого особенного специального отношения нет, такого, чтобы я набрасывался на каждый его текст. Одно, чего не отнять у Слаповского — он умеет быть увлекательным и весёлым, и его легко и приятно читать.

«Вопросов у нас, украинцев, давно нет». Очень напрасно. У нас есть ответы. «Остались размышления: почему в России вслед за „Дождём“ или „Эхом Москвы“ не появляется даже попытка самостоятельных ТВ-каналов?» Знаете, хороший очень вопрос, тут тоже можно подумать.

Дело в том, что культура публичного политического протеста в России не очень традиционна, она не имеет больших корней. Этому надо учиться, может быть. Но у России зато развита хорошо другая культура: самиздат, демотиваторы, интернет-дискуссии. То есть нам необязательно иметь канал для публичных выяснений отношений, а чаще — для публичных склок и драк. Вполне достаточно нам интернет-кричалок, интернет-обзывалок.

Я уже говорил, что это такая политическая культура — удивительное сочетание свободы, рабства и полной независимости от власти. Это и не хорошо, и не плохо. Это так. Другое дело, что просто эта культура изжила себя, потому что в XXI веке уже нельзя, чтобы твою судьбу всё время кто-то решал, а ты на кухне брюзжал. Тоже мне, вообще, выдумали. Это, конечно, не очень хорошо. Но я думаю, предстоит учиться. Пока нам вполне хватает того, что мы здесь делаем.

«Знаете ли творчество омского поэта Аркадия Кутилова?» Знаю. Очень трагическая судьба. Понимаете, как и в случае с Губановым, грех сказать, как и в случае Рембо, я не считаю, что эта стратегия саморазрушения образцовая, правильная. Хотя Кутилов был человеком очень одарённым. Мне кажется, Сергей Чудаков был гораздо талантливее. Сергей Чудаков или Вадим Антонов.

Меня тут многие спрашивают, кого бы я мог назвать сегодня… Два уже пришло вопроса: «Кто сегодня проклятые поэты?» Я писал уже про это. Сергей Чудаков — блистательный, по-моему, поэт. Олег Осетинский в своё время познакомил меня с его творчеством. Лично я его, увы, не знал. Жолковский хорошо был с ним знаком и замечательно писал о нём. Он был такой действительно, что называется, man about town, человек, которого все знали в Москве. Все знали, что он сутенёр, все знали, что он книжный вор, но его стихи как-то очень многое окупали. И не зря Бродский ему посвятил «На смерть друга». Хотя мне кажется, что стихи самого Чудакова лучше, чем это стихотворение.

Д.Быков: Гениальность — это ощущение железных закономерностей бытия

Ваша походка, как пыльная лента
Синематичных директорских лож,
Что пробуждает в душе импотента
Не до конца позабытую дрожь.
Перебирай же худыми ногами,
Грубый асфальт каблучками дави…

Нет, он прекрасный был поэт. Посмотрите, «Колёр локаль» вышла его книга.

Ну и, конечно, небезынтересный и, я считаю, очень крупный поэт Вадим Антонов — тоже совершенно забытый, роковой. Гениальные рассказы в стихах. Я должен вам сказать, что из влияний, которые я отслеживаю, из людей, которые повлияли на меня больше всего, была его публикация в сентябре 1982 года в «Литературной учёбе» — поэма «Графоман», такой рассказ в стихах. Это просто абсолютно новая была форма, меня это поразило. Меня Дидуров с ним лично познакомил. Антонов был довольно страшный человек, такой бывший король московского двора, такой, как рысь, действительно страшный драчун, и убит был в драке в 52 года всего. Но поэт был ого-го! Песни какие писал.

«Как Вы относитесь к акунинской формуле аристономического человека? Это тот, кто стремится к развитию, обладает самоуважением, ответственностью, выдержкой и мужеством, при этом относясь к другим людям с уважением и эмпатией». Абсолютно полная характеристика. Я бы мог на это даже сказать… Я вообще люблю «Аристономию», люблю акунинские идеи о благородном муже, мне это напоминает замечательную песенку Кима… Юлий Черсанович, привет вам! Я знаю, вы слушаете.

Это знают даже дети,
Как прожить на белом свете;
Проще этого вопроса
Нету ничего!
Просто надо быть правдивым,
Благородным, справедливым,
Умным, честным, сильным, добрым —
Только и всего!

Возникает вопрос: а что же я считаю определяющим? Что вообще в моём понимании хороший человек? Я сейчас скажу рискованную вещь. Мне за это, конечно, прилетит. Но, с другой стороны, за что мне не прилетит? Я же говорю: голову поднял — уже прилетает.

Мораль выдумана одними людьми для угнетения других, традиционная мораль. Мораль — вообще это такой инструмент фарисейства и лицемерия. Для меня хороший человек определяется неспособностью к травле (ну, апофатические такие вещи, через «не»), неумением злорадоваться, злорадствовать при виде чужого горя и тем, что называет Акунин «эмпатией», а я назвал бы «даром воображения». Мне когда-то Серёжа Дяченко, замечательный писатель, как раз и сказал: «Эмпатия — это следствие развитого воображения». Человек может представить себя на чужом месте, и отсюда дар сопереживания. Поэтому — дар воображения ещё. И я бы добавил, конечно, сюда сентиментальность: любовь к родне, к своим. Сентиментальность.

Если вас интересует мой «кодекс хорошего человека» (вот тут об этом спрашивают), то в тексте Марины Цветаевой «Милые дети!» изложено всё, что я считаю моральным, вот всё в лучшем смысле — не в смысле общепринятой морали, морали угнетения, а в смысле кодекса поведения: «Не ругайте своего при чужих. Чужие уйдут — свой останется. Не лейте зря воды, потому что из-за её отсутствия в пустыне погибает человек. Когда вам говорят: „Так никто не делает“, — отвечайте: „А я кто?“» Ну и так далее. Там всё написано.

«Насколько, по-вашему, актуален Блок? Меня в своё время пробрала до дрожи его поэма „Двенадцать“. Перечитал во взрослом возрасте — нет того впечатления».

Дорогой ctar, это объяснить очень просто: Блок не во всякое время воспринимается. Я помню слова Засурского, сказанные нам как-то. Я его спросил (часто это цитирую): «Почему Капоте не писал в последнее время?» Он долго думал, подбирал социальные всякие причины, а потом сказал зло: «Просто потому, что хороший писатель может писать во всякое время, а великий — не во всякое». И я всё время этим утешаюсь, когда у меня творческие кризисы бывают. Понимаете, я всегда был убеждён, что Блок — это поэт, понятный по совпадению некоторых внутренних колебаний. Сейчас не блоковская эпоха.

«О Лермонтове ещё не написан серьёзный роман. Как Вам нравится Борис Садовской вообще и его роман „Пшеница и плевелы“? С приветом из Донецка (ДНР)». Дорогой damiano, очень хороший вопрос.

«Пшеница и плевелы» не очень мне нравится. Я солидарен здесь с точкой зрения, наверное, Андрея Немзера, который совершенно правильно пишет, что «Садовской напрасно приписывает Лермонтову сифилис, потому что сифилис был у него, а не у Лермонтова». Но проблема не в этом.

Отношение к Лермонтову, как к демоническому, губящему, разрушительному началу, в русской традиции не ново. И мне кажется, что увидеть эту разрушительность и демонизм — это полдела. Надо видеть прежде всего лермонтовское страдание. И не надо забывать, что Лермонтов же эволюционировал очень сильно. От человека, написавшего «Двух великанов», до человека, написавшего «Родину» или «Смерть поэта», дистанция огромного размера. Он эту дистанцию прожил.

Я говорил много раз о том, что в основе русской культуры, всякого её этапа всегда стоят раскаявшийся варяг и раскаявшийся хазар. Пушкин с его ранним безумным либерализмом и поздним таким же страстным консерватизмом — и Лермонтов, прошедший ровно обратный путь. Толстой и Достоевский — такая же пара. Горький и Андреев — такая же пара. Это очень важно помнить. Поэтому «Пшеница и плевелы», ну, не Садовскому было писать.

Если говорить в целом, то Борис Садовской был хороший поэт. У него была очень трагическая жизнь действительно. Он правильно писал: «Жизнь, перешедшая в житие». Вот это его монастырское, фактически в коморке полусуществование в течение 30 лет, забытый абсолютно. Но он был, конечно, поэт с чертами очень и очень талантливого автора, такой нео-Языков, я бы сказал.

Я перехожу всё-таки по многочисленным требованиям уже к Шукшину, потому что мало остаётся времени. И вот что мне тут кажется важным сказать. На многое не успел я ответить.

«Вы приятельствуете с Искандером и Пьецухом». Не приятельствую, я с ними знаком. Как говорил в таких случаях Кабаков: «Он отличает меня от стенки». Будут ли новые их тексты? Искандер — будут. Стихи будут, он пишет довольно много стихов. Прозы не пишет сейчас. Он говорит, что для того, чтобы писать прозу, надо долго сидеть за столом — спина болит. А Пьецух постоянно пишет. Новое эссе, по-моему, только что появилось в «Дружбе народов» или в «Октябре».

Вот что касается Шукшина… А, нет, не могу не ответить, вот только что пришло: «Ваше мнение о творчестве Тимура Шаова». Тоже я дружу с Тимуром, выступал с ним много раз. Тимур хороший, и у него есть песни превосходные. Самая моя любимая — «Всё будет обалденно». Ну, он не претендует же на такую серьёзность, на лирику. А между прочим, у него есть очень хорошие лирические песни. Семёна Слепакова я тоже люблю.

Значит, что касается Шукшина. Наконец-то. Видите ли, для начала: пришёл вопрос про «Третьи петухи». «До третьих петухов» и «Москва — Петушки» — два странным образом созвучных текста о 70-х годах, конце 60-х. Я добавил бы к ним ещё «До петушиного крика» Наума Нима, очень страшную повесть о тюрьме.

Дело в том, что «Москва — Петушки» и «До третьих петухов» — это две такие поэмы о национальном характере. Этот национальный характер до сих пор не прояснён, поэтому приходится нам сейчас о нём говорить и думать. Шукшин вообще всю свою поэтику, всю свою систему приёмов (кроме романа «Я пришёл дать вам волю», о котором мы сейчас будем говорить особо) построил на одном мучительном контрасте, на одной очень важной проблеме. Он в принципе — человек единства, человек цельности и цельного мировоззрения. Для него ужасно, что раскалывается русский мир, советский мир. И он об этих расколах пишет.

Д.Быков: Талант — это масса прекрасных, иногда виртуозных произвольных конструкций. Но они могут быть, а могут не быть

Он — летописец русского нового раскола: на город и деревню, на интеллигенцию и народ, на почву и город или, условно говоря, на запад и почвенничество. Он очень мучительно это переживает. Потому что человек-то он советский с советским опытом — армейским, учительским, председательским; человек естественный, как его Пашка Колокольников. И вот этот советский человек, скажем так, новая ипостась русского человека — советский колхозник, советский учитель, советский рабочий — мучительно ищет новую идентичность в раскалывающихся временах. Весь Шукшин — об утрате цельности.

«Верую!» — самый мучительный об этом рассказ, гениальный. Помните, вот этот мужичонка, не находящий себе места, весь из острых углов, как такой обычный шукшинский чудик, всегда худой, взъерошенный, вечно безумно раздражённый, часто пьющийся. Он вот от того и мучается, что цельное мировоззрение утрачено. Обратите внимание, что ведь поп-то умирает. Там же сказано, что поп смертельно болен. И когда смотрит на него как раз этот герой, он поражается его физической мощью. Он не понимает, где же в глубинах этого огромного тела сидит болезнь, которая его ест. Тем не менее, у него или рак лёгких, или туберкулёз. Вот подтачивает уже болезнь это могучее единое целое, единое тело. Так строится русская жизнь, что она обязана раскалываться. А почему? А потому что нет вещей, которые бы людей объединяли поверх всех различий. Революционная идея иссякла, а в остальном — каждый сам по себе.

Особенно мучительно этот конфликт обозначен, конечно, в очень знаменитом рассказе «Срезал». Ну, вот ездит Глеб Капустин, абсолютно типичный тогдашний персонаж. Вы же помните, что тогда в отсутствие веры большинство увлекалось всяким оккультизмом. Посмотрите, сколько этой оккультятины у Высоцкого: «То у вас собаки лают, то руины говорят», там тарелки, «Почему аборигены съели Кука?», шаманизм. Помните, проблемы шаманизма в районах Крайнего Севера, о чём Капустин говорит.

Все увлечены вот этой оккультятиной — а тут приезжают двое учёных, городских, интеллигентных, в дом матушки. И тут же приходит Капустин их срезать. Почему? Они ему ненавистны. Он занимается псевдонаукой, псевдоработой, псевдожизнью, он смысла не видит ни в чём. И он хочет их срезать, потому что он им завидует мучительно.

Вот на эти категории — на людей осмысленных и людей бессмысленно злых — тогда тоже всё разделилось. Интеллигенция постоянно чувствовала вину перед народом, народ — вину перед интеллигенцией. А вместе они всё время при этом ненавидели друг друга. Все эти расколы советские (вынужденно, естественно) существовали в отсутствие общего какого-то купола, общей интенции, которая бы всех объединяла и куда-то вела. Почему это было так? Можно много гадать.

Но Шукшин — именно как раз летописец вот этого трагического мучительного противостояния. «В городе жить невозможно», — это жители деревенские. Вместе с тем в деревне становится всё более тухло. И самое ужасное, что люди (вот это тоже одна из важнейших шукшинских тем) начинают люто ненавидеть друг друга! Они раздражаются потому, что идентичность их утрачена, что внутреннее их содержание утрачено, поэтому они безумно злятся на эту свою внутреннюю пустоту.

Вспомните рассказ «Мастер» про мастера, который церковь хочет восстановить, а ему не дают. Вспомните поразительный совершенно… Я, кстати, могу перепутать какие-то названия, они у Шукшина, как правило, неудачные, но иногда очень ёмкие, иногда очень точные.

Вспомните безумную лютую злобу, которая везде сопровождает героя рассказа «Шире шаг, Маэстро». Он просыпается в прекрасном настроении. Он идёт на работу счастливый. Он стишки сочиняет: «Отныне буду так: // Холодный блеск ума, // Как беспощадный блеск кинжала». Но он всё время полон мыслей, надежд на писательство. А потом просто всё это кончается тем, что несколько раз на него наорали — и всё, и погас вот этот огонь в его жизни. Почему это так происходит? Да потому что негде человеку абсолютно развернуться; потому что со всех сторон на него запреты налагаются; потому что жизнь лишена норм и сведена к запретам. Вот это самое страшное — утрата внутренней нормы.

Почему так происходит? Шукшин тоже над этим много думал. В сущности, «Я пришёл дать вам волю» — это роман, который весь исчерпывается названием, и это очень хорошо. «Я пришёл дать вам волю. А вы что сделали?» Понимаете, дело в том, когда нет внутреннего содержания, то волю давать бессмысленно, это кончится разинской трагедией. Ведь, собственно говоря, трагедия Шукшина — это трагедия человека думающего, знающего, мыслящего среди людей, которые забыли, разучились этому. И неслучайно Разин — это абсолютно одинокая фигура в романе.

Я роман этот не считаю удачей. Я вообще не считаю, что Шукшин был мастером крупной формы. «Любавиных» он сам терпеть не мог перечитывать. И это действительно плохая попытка в эпическом роде, все три тома в никуда, по-моему. Но в романе «Я пришёл дать вам волю» есть попытка всё-таки выйти за рамки советской исторической пафосной картины, есть попытка рассказать об этой сосущей внутренней пустоте.

Он не зря взял Разина, которого Пушкин называл «самым поэтическим лицом в русской истории». И поэтическим именно потому, что Разин — личность, Разин индивидуален. Он не просто воплощает, как тогда говорили, чаяния народные. Нет, он — именно личность, и единственная личность среди всех. А те, кем он окружён — это либо обаятельные бандиты, либо очаровательные придурки, либо люди, просто сознательно уклоняющиеся от всякого исторического думанья, слепо доверяющие атаману. Это тоже не очень хорошо.

Что касается «До третьих петухов». Владимир Бушин в своих дневниках, недавно опубликованных, говорит о том, что чудом напечатали эту вещь. Простите, что я упоминаю этого крайне одиозного критика, автора абсолютного пасквиля про Окуджаву, но Бушин — тоже свидетель эпохи, и какие-то ценные сведения он может сообщить. Вот он и сообщает, что первоначально повесть (как сообщает ему Викулов, редактор «Нашего современника») называлась «Не спи, Иван». Это как-то очень странно коррелируется с названием романа Жириновского (у него тоже есть роман, представьте себе), который называется «Иван, запахни душу!». Понимаете, это вечное такое представление о народе, как о таком рохле и тюте, как говорил Ленин, о таком беспомощном, добром: «А вот надо душу запахнуть и всем им показать!»

Я боюсь, что Шукшин в своём творчестве с неизбежностью эволюционировал в сторону озлобления и в сторону такой злой обиды: на городских, на интеллигенцию, на начальство — на всех. Потому что его Иван… Ну, я напомню сюжет сказки.

Там сидят библиотечные герои в запертой библиотеке и устраивают такой своего рода суд над Иваном (он дурак) и требуют, чтобы он принёс справку от некоего Мудреца загадочного, что он умный. Вообще, в большой моде был у диссидентов и в самиздате такой советский фольклор. Он позволял очень многое зашифровать, и поэтому, скажем, Стругацкие писали свой «Понедельник начинается в субботу» и особенно «Сказку о Тройке».

Вот Шукшин тоже, несколько в духе Стругацких, переосмысливает советский фольклор. И там у него Иван идёт к некоторому Мудрецу, который всё время накладывает резолюции. Это такой образ гигантского бюрократа. Вообще русский мир у Шукшина ужасно забюрократизирован. Например, там все со всеми дерутся, все друг друга ненавидят. Помните, там Онегин говорит Атаману: «Вы только не думайте, пожалуйста, что только вы народ. Мы тоже — народ». Начинается всеобщая драка, и всё время там Илья Муромец восклицает: «Мы раскололись! Не будет нам удачи». Пока вдруг Акакий Акакиевич не вскакивает на стул и не кричит: «Закрыто на учёт!» И сразу устанавливается спокойствие и люди перестают друг друга убивать.

Д.Быков: Мне стыдно за те ситуации, когда я не сразу распознавал человека, слишком тесно общаясь с негодяями

Действительно, может быть, советский бюрократизм был единственным, что как-то сковывало, как-то позволяло ещё не вырваться наружу самым губительным инстинктам. И в этом смысле советская власть при всех её отвратительных минусах играла роль некоего учителя в крайне малодисциплинированном классе, хотя это был учитель плохой.

Что касается метафор, которые там есть и которые довольно очевидные. Понятно, конечно, что Баба-Яга с дочкой — это такие современные мещане. Горыныч — очень хороший образ власти. Помните, он Ивану всё время запрещает то петь, то плясать. Ну, образ такой советской и идеологический, и всякой иной цензуры. Он Ивану говорит: «Вот ты поёшь: „Хаз-булат удало-ой“. Строчку „Я ему отдалась“ — нельзя, это эротика. „Голова старика покатилась на луг“ — нельзя, это жестокость». В общем, ничего нельзя.

И главное, что и эта Баба-Яга, мещанка такая, которая строит коттеджик, и Горыныч, вот эта духовная власть — они все от Ивана требуют, чтобы он плясал. Он только одно должен делать — всё время плясать. И он пляшет. Но он не глядит соколом, помните, он там пляшет без улыбки, без взмахов руками. Это пляска такая машинальная, вынужденная.

Потом там есть ещё довольно мощный образ интеллигенции. Интеллигенция — конечно, это бесы, которые осаждают монастырь. Помните, там… Ну, тут надо более глубоко это прочесть. Дело в том, что советская интеллигенция очень даже желала пойти в храм, она желала веровать. И это была не та вера, которую насаждают сегодня, не мракобесие, не запретительство. Нет, это была вера глубокая и серьёзная, такая, как в общении Александра Меня, такая, как у единомышленников отца Сергия Желудкова. Много было тогда людей, которые сегодня совершенно посходили с ума, а тогда были вполне адекватными религиозными мыслителями. Много было примеров тому. Например, прочтите роман Владимира Кормера «Наследство» — и вы увидите, какая интенсивная духовная жизнь кипела тогда в церкви.

Шукшину, может быть, не без оснований кажется, что интеллигенция внесёт в церковь свою бесовщину, и поэтому у него появляется этот образ Изящного чёрта, который там осаждает храм. И Иван как раз помогает чертям… Ну, метафора тут очень простая: народ помогает бесам воцерковиться. Как это происходит? Помните, на волне народной песни. Спели они народную песню — и заплакал стражник, и пустил бесов в монастырь. Конечно, здесь метафора довольно очевидная. Не надо сентиментальничать с бесами, потому что они внесут туда свою смуту, свой раскол и повесят свои иконы.

Надо сказать, что эта антиинтеллигентская направленность у Шукшина понятна, объяснима, но ещё горше думать о том, куда его завела бы эволюция. Конечно, она неизбежно завела бы его в сегодняшний даже не почвеннический лагерь, а в лагерь откровенно черносотенский. Очень жаль, что это могло случиться. И я думаю, что даже весь ум и весь талант Шукшина не спас бы его от очень большой злобы. Но о том, почему так вышло, мы поговорим чуть позже.

Д. Быков
― Привет ещё раз! Программа «Один», Дмитрий Быков. Продолжаем разговор о Шукшине.

Вот вопрос от Егора: «Здравствуйте, Дмитрий Львович. Как вас пригласить в Киев?» Да совершенно спокойно, господи. Приглашайте, устраивайте лекцию, хотите — вечер стихов. Приглашайте, созвонимся. Дорогу оплатите, я уж вам как-нибудь почитаю и даром, потому что сейчас как-то, мне кажется, брать с киевских студентов деньги за лекцию неправильно. Но вопрос в том, что… Понимаете, как? А как вы, киевские студенты, сможете объяснить всем, что это не предательство, я не еду поддерживать укрофашизм, что это культурные контакты? Трудно сейчас в Киев поехать. Я даже в Одессу боюсь поехать, просто поехать, посмотреть, что вылилось на Машу Гайдар. И вот как раз очень живая иллюстрация к тому, что происходит с наследием Шукшина.

Один из самых страшных текстов Шукшина последних лет (по-моему, «Раскас» это назвалось) заканчивался вопросом: «Что с нами происходит?» Или «Кляуза» называлось, сейчас не помню. «Кляуза», по-моему, тоже замечательное, такое документальное повествование. «Что с нами происходи?» Невозможно было понять, откуда этот зверизм, откуда цинизм этот взялся в 70-е годы, травля в школах, невероятная двойная мораль, алкоголизм почти повальный! Что происходило?

Дело в том, что 70-е годы были для интеллигенции точно так же, как и русский Серебряный век, временем абсолютно разброда и шатаний. Разброда и шатаний прежде всего потому, что были утрачены духовные основы, что страшно насаждался вот этот дух реакции, дух казённого патриотизма и вообще всякого рода казёнщины, культурные запреты. И в этих обстоятельствах Шукшин, конечно, задыхался.

Тогда очень многие могли быть в одной лодке просто потому, что все они были против цензуры, все они были против насилия государственного, все они говорили: «Сначала мы уберём запреты, а дальше мы договоримся». И Шукшин, и Высоцкий (и неслучайно Высоцкий посвятил памяти Шукшина замечательные стихи), и Стругацкий, и Распутин, и Евтушенко — в это сейчас невозможно поверить — были в одной лодке. Больше того, Шафаревич писал требования в защиту Сахарова, против его ссылки и лишения всех званий. Игорь Шафаревич, автор «Русофобии»! И Сахаров поддерживал Леонида Бородина и требовал его освобождения. То есть это было последнее состояние относительной цельности, целостности русской культуры. Но все чувствовали те мощные и страшные силы, которые в ближайшее время разлетятся, которые приведут ко всеобщему разлёту.

Мне кажется, что для тех людей, которые существовали в условиях Советского Союза, самоубийственная стратегия — стратегия саморастраты, стремления жечь свечу с двух концов, как Высоцкий — это было отчасти способом уйти от грядущей масштабной катастрофы. Как-то успеть умереть, пока ещё жива твоя страна, потому что в новой стране им бы не было никакого места, они бы задохнулись. Ну, представьте себе Высоцкого, поющего перед Белым домом в 1991-м или в 1993-м. Это немыслимо.

Центробежные силы, которые разорвали Советский Союз, сделали невозможным существование Василия Быкова и Нодара Думбадзе. Всё разлетелось, потому что не было ни общей правды, ни общей веры, не было ничего, что объединяло бы эту территорию. Было ощущение, помните: «Всё смешалось в доме Облонских», — как на первой странице «Анны Карениной», что на любом постоялом дворе люди больше связаны между собой, чем в этой семье. Кстати говоря, это и привело к распаду семей. Вспомните гениальный фильм Александра Александрова «Утоли мои печали», где показан переход этого всеобщего распада на уровень семейный.

Шукшин, конечно, верит пока ещё в удивительную способность людей понять друг друга и договориться, но даже он в самых страшных своих рассказах, таких как «Охота жить», показывает растущую несовместимость двух частей народа: праздной (там это уголовник) и работающей (там это лесничий). Действительно, постепенно становится понятно, что не договориться.

И даже у него есть замечательный один рассказ (я не помню сейчас его названия), где он вспоминает родственника своего, всю жизнь проработавшего, и кого-то из русских аристократов, который всю жизнь кутил и палец о палец не ударил, а потом говорит: «А вот представить себе, что они там встретились, нам том свете. О чём они будут друг с другом разговаривать-то?» Ну, вы поправите меня, я уверен, потому что вы наверняка помните этот рассказ. Кстати говоря, он написан на том же приёме, что и бабелевские Иваны: там дьякон Иван и страшный казак Иван Акинфиев, который подвергает его пыткам, садизму за попытку дезертирства. Они оба — Иваны. Они — один народ. Но они уже несовместимы.

Я боюсь, что весь Шукшин — о страшной лжи той системы, которая лишает людей общности, которая лишает их общих ценностей и может удержать их только страшным бюрократическим давлением, только страшным давлением власти, только этим трёхглавым Змеем Горынычем. Об этом Шукшин. Шукшин о том, как утрачиваются общие коды, как невозможно больше разговаривать, как любая попытка живого чувства непосредственного наталкивается на эту же бюрократизацию.

Но, вместе с тем, мне кажется, в последние годы Шукшин был не далёк от того, чтобы признать эту власть единственным спасением, потому что — а что без неё-то? А без неё будет сплошная «Калина красная», без неё будет смертоубийство. Ведь неслучайно Егор Прокудин гибнет-то у него. У него же тоже несовместимы уже эти две части народа — условный Шукшин и условный Бурков.

Надо вам сказать, что «Калина красная» и в особенности мой любимый фильм Шукшина «Печки-лавочки», замечательная гротескная сатирическая комедия, они оба вот ещё о чём рассказывают. Несмотря на декларации, на декларативную любовь к народу, этого народа на самом деле никто не знает, никто не хочет понимать, что с ним делать. Все относятся к нему высокомерно, снисходительно. Помните, когда там спрашивает профессор (Санаев) у героя Шукшина: «Ну что, весело живётся в деревне?» — «Ох, весело, весело! Бывает, целой деревней с утра смеёмся — водой отливают, успокоиться не можем!»

Это та проблема, которая была и в гениальном, на мой взгляд, сценарии Володина, в очень сильном фильме «Дочки-матери». Это, знаете, удивительное сочетание. Тоже иногда, пока говоришь, ловишь эти сочетания. «Дочки-матери» и «Печки-лавочки» — это же фильм об одном и том же, о том, что жители города и жители деревни не могут уже договориться, и относятся они друг к другу высокомерно, снисходительно, отвратительно. И когда героиня «Дочек-матерей», вот эта правильная советская девочка со своим неизменным пряником сувенирным, приезжает в культурную и утончённую, рафинированную, слабую, бледную, высокомерную семью, то тут не понимаешь, кому сочувствовать. С одной стороны, она с её грубой прямотой ужасна. А с другой стороны, разве эти элои не ужасны с их высокомерием, с их рафинированностью, даже я бы сказал, с их пошлостью своего рода?

Д.Быков: Слова можно говорить любые. К делам надо быть более требовательным

Понимаете, что меня на самом деле очень тревожит: не является ли эта советская ситуация… Россия же всегда всё встречает грудью. Как корабль несёт на носу своём фигуру, так и Россия всегда действительно грудью встречает будущее. Не является ли эта российская ситуация лишь отражением того неизбежного раскола, о котором мы сейчас говорим? Ведь Россия лишена была всяких утешений, всяких отвлечений, типа политики, моды, бизнеса. Она проблему встретила лицом к лицу. Не могут больше в рамках одной цивилизации существовать две взаимоисключающие группы людей. Как им быть — непонятно. И, может быть, то, что в России не было этих объединяющих начал, это и показало впервые с абсолютной ясностью, что больше, как сказал Грушницкий, «нам двоим на земле нет места».

Очень горько это думать и горько говорить, но Шукшин действительно в сказке «До третьих петухов» показал эту ситуацию. Помните, там есть казачий атаман, который всё время хочет выпить, потому что тоска. И он всё время хочет кому-то «кровя пустить». И Илья Муромец, который всё время грозит барину Обломову: «Я не встаю, но я тебя дубиной-то достану!» С одной стороны, сочетание дикой агрессии, с другой — иронической слабости.

Хочется верить, что Уэллс ошибался в своём прогнозе. А ну как не ошибался? А ну как дальше действительно история пойдёт двумя путями? И Россия только первой с этим столкнулась. И на этом сгорели лучшие русские умы: Высоцкий, Тарковский, Шукшин, Стругацкий, Трифонов, Шепитько — все, кто объединял эту страну, и все, кто стал в ней после этого невозможным. Вот представьте себе: какой сейчас театр мог бы быть нынешней «Таганкой»? На одних политических намёках разве уедешь?

Я думаю, что политическую, поэтическую и вообще литературную ситуацию Шукшина создавала его мучительная, рвущая душу принадлежность к двум мирам: он был из советской творческой интеллигенции, из самой творческой элиты — и он был из деревни Сро́стки (Сростки́ я ещё слышал вариант), про которую всегда он вспоминал с мукой и любовью. И когда мы видим сросткинский цикл Шукшина, его воспоминания о матери, мы понимаем, конечно, что в новом своём статусе он ничего не мог забыть и простить, а там, на родине, он был уже безнадёжным чужаком.

Вот тут, кстати, вопрос очень характерный: «Ваше мнение об Илье Эренбурге. Для меня книга „Люди, годы, жизнь“ была откровением». Вот видите, поэтика Эренбурга очень во многом тоже создана этой принадлежностью к двум мирам. Не только к русским и евреям, что даёт иногда великолепный результат, вот эту игру на разрыв, чувство чужого, а вместе с тем родного. На самом деле Эренбург принадлежал к миру советской интеллигенции и мира официоза, и напряжение его текстов существует на этом.

Тут, правда, мне подсказывают: «А может быть, это как раз и плодотворно — сочетать в одном человеке две этих противоположности?» — и цитируют Фицджеральда, который говорил: «Самое трудное — это держать в уме две взаимоисключающие истины и действовать, исходя из этого». Ну, может быть. А может быть, действительно это такая удивительная российская судьба — всё время сочетать в себе эти противопоставления обострённые.

Видите ли, у меня же нет… Вот в том-то и дело, что у меня нет окончательного ответа на вопрос: это разделение — оно искусственное или оно неизбежное? Это в России всё так разделилось… Ну, как сейчас разделилось, почитайте любые комментарии к любому эховскому эфиру. Либо это естественное разделение на две цивилизации, либо это искусственное разделение страны, в которой нет общих ценностей? Вот у меня нет ответа на этот вопрос. Если вы мне подскажете, я счастлив буду, конечно. Но вообще это очень страшное опасение, что это теперь мировая участь.

«Можно ли быть верующим в современном мире, не отрицая достижений науки?» Ну, конечно!

Мне тут ещё прислали вопрос: можно ли назвать бога, в которого я верю, богом иудейским? Нет. Конечно, нет. Бог, в которого я верю, не имеет национальности.

«Можно ли считать воровство самой главной скрепой только нынешнего российского государственного устройства? Или так было и будет всегда?» Таня, это вы задали вопрос ровно в тему сегодняшней программы.

Я не знаю, является ли воровство духовной скрепой или оно является издержкой такого патологического развития. В принципе, если спросить: «Что объединяет сегодняшних россиян?»… Они на всё смотрят по-разному: на Путина, на Ходорковского, на Крым, на ДНР, на прошлое России, на её будущее — на всё по-разному абсолютно. Но воруют они так или иначе всё, или, по крайней мере, они все толерантны к воровству (может быть, потому что действительно палачество в русской традиции хуже и страшнее). Можно это назвать нормой? Нет, наверное, это такое болезненное развитие, болезнь.

Неслучайно Синявский писал в «Иване-дураке», что главная проблема русских сказок в том, что образ вора — это всегда образ артиста. Мы вора ценим за изящество его манер и артистизм. И Горький, по воспоминаниям Бунина, всегда восхищался ворами и жуликами как артистами. Да, наверное, воровство — это серьёзная духовная скрепа.

Мне очень понравился вопрос: «Что бы делал сегодня Гумилёв? Поехал ли бы он в ДНР?» У меня нет ответа. Есть о чём думать, есть о чём размышлять.

Во-первых, посмотрите, Гумилёв нигде типологически не повторился. Хотя очень бледной и очень слабой копией Гумилёва можно считать Константина Симонова с его военной поэзией и с его любовной драмой, потому что, конечно, и сюжет книги «С тобой и без тебя» — это абсолютно сюжет книги «Шатёр», сюжет книги «Колчан», сюжет всего позднего Гумилёва, сюжет «Чужого неба». Это история рыцарства, которое натыкается на твердыню женской холодности, женской неверности: ты такой герой, а вот любовь-то твоя и не нужна. И у этой истории есть продолжение: потом, на войне, ты становишься героем, а после этого тебе самому уже не нужна любовь.

Я думаю, что какие-то гумилёвские ноты (у Симонова они, безусловно, были) после этого в русской поэзии были утрачены. Почему больше не было Гумилёва, мне сказать очень трудно. В 70-е годы, например, есть много инкарнаций: Петрушевская — Леонид Андреев (абсолютно точно об этом ещё Станислав Рассадин писал); Блок — Окуджава; Маяковский — Бродский; Высоцкий — Есенин. Очень интересные соотношения. А Гумилёва как-то нет, вот нет ему места. Может быть, потому что Гумилёв — это такой рыцарственный персонаж, а уже тогда рыцарства не осталось.

Тут сейчас как раз мне прислали, что Гумилёв — это Розенбаум. Ну, ребята, что вы говорите? Это разве что на основании песни Розенбаума «Чёрный тюльпан»? Нет. Ну что вы? Конечно, нет. Не могу понять, почему тип Гумилёва больше не возобновился. Может быть, потому что понятие чести исчезло, а Гумилёва нет без понятия чести.

Поехал бы он в ДНР — я не знаю. Мне почему-то кажется, что не поехал бы. Он в Африку поехал бы, поехал бы в Латинскую Америку. Просто у меня есть такое ощущение, что он бы лучше понял то, что происходит в ДНР, и он бы не счёл это борьбой за справедливость. Хотя там есть идеалисты, безусловно, и эти идеалисты лучше многих современных циников, но думаю, он бы понял первым, что эти идеалисты будут обмануты. А очень многие, как у Толстого в восьмой части «Анны Карениной», едут на войну добровольцами под общественный восторг, просто потому что проигрались. Вот такой вариант тоже есть. Поэтому с идеалистами этими, я думаю, ему было бы не по пути. Гумилёв вообще, конечно, был идеалистом, что там говорить, был рыцарем настоящим. Но почему-то мне кажется, что он бы скорее понял очень быстро, что там его идеализмом воспользовались бы. И думаю, что он бы занялся чем-то иным. Его в последние годы, кстати, очень сильно клонило к оккультизму. Может быть, это было бы.

Про таланта и гения я ответил. «Вы пытаетесь создать определённую аудиторию, читая Ходасевича и Галича?» Нет. Я пытаюсь создать определённый стиль разговора, при котором нет перехода сразу к резолютивной части: «Расстрелять!» А то у нас все дискуссии всегда кончаются: «Расстрелять!» Я пытаюсь создать атмосферу каких-то ценностей, которые поверх ненависти. Вот это, мне кажется, очень важно.

Много добрых слов. Спасибо большое.

«„Игра престолов» — чуть ли не первая книга, которую я не хочу читать, не лежит душа. При этом многие из друзей смотрят и настоятельно рекомендуют. Если Вы выскажетесь положительно, осилю хоть первую книгу».

Нет, я не могу высказаться об этом положительно. Я сам не могу этого читать. Жуткая эклектика! Стиля нет. Понимаете, может, она потому так и нравится, что она такая эклектичная, это считается таким постмодерном. Миша Успенский, Царствие ему Небесное, очень любил эту книгу и мне её горячо рекомендовал. Ну, он и Пратчетта любил. Мне не хватает у Мартина изобразительной мощи, фабульной динамики. Средневековая литература интереснее, литература о Средневековье интереснее. А это — сказка. И ничего здесь не сделаешь.

«Ваше мнение о писателе Артуро Пересе-Реверте». Я читал несколько книжек. Ну, «Клуб Дюма» — уж конечно. Я знаю, что Володя Воронов — мой ближайший друг и коллега по «Собеседнику» и «Столице», очень хороший журналист-расследователь — всегда Переса-Реверте считал одним из лучших исторических писателей. И Володьке, как военному историку, я верю.

Перес-Реверте — для меня пример выдающегося профессионализма. Это очень профессиональный автор. Он очень хорошо знает историю, очень увлекательно излагает, прекрасно чувствует ритм прозы. Тоже я не думаю, что это выше крепкого ремесленного уровня, но такой крепкий ремесленный уровень для русской литературы сегодня совершенно недостижим. Кроме того, Перес-Реверте очень остроумен и совершенно внеидеологичен, хотя его напечатанные журналистские колонки очень интересны, очень живы.

«Понимаете ли Вы, что коммунизм не способен конкурировать с капитализмом без доступа к неограниченным ресурсам?» Сейчас не способен, конечно. Когда-нибудь будет способен. Но не коммунизм. Вы всё ссылаетесь на советский опыт. В Советском Союзе никакого коммунизма не было, как и не было неограниченного доступа.

«Кого вы считаете лучшим поэтом эмиграции первой волны: Ходасевича, Георгия Иванова или кого-то ещё?» Очень трудно сказать. Георгия Иванова — точно нет. Шансы Ходасевича хороши. Поплавского — нет. Трудно сказать. Ну, лучший прозаик — однозначно Набоков. А лучший поэт? Трудно… Бунин! Бунин, мне кажется. Всё-таки как поэт он крепче остальных.

И последний вопрос. Спасибо за этот вопрос! «Какова роль Наташи (девушки с острыми ноготками) в повести Житинского „Лестница“?» Понимаете, для того чтобы оценить настоящую любовь, нужно сначала прожить ненастоящую. Вот эта великая мысль Житинского в этой повести есть.

Братцы, услышимся через неделю. Предлагайте темы лекций. Спасибо! Спокойной ночи!