«Люди Яроша» выбирают скользкую дорогу«Люди Яроша» выбирают скользкую дорогу

Юрий Сандул.

Они пройдут, только если найдут деньги и понравятся избирателям

«Название — Национальное движение Дмитрия Яроша — пока что рабочее. Со временем оно может измениться. Но решение включить в название нового движения фамилию нашего лидера — принципиальное, от этого мы не откажемся».

Это — цитата из статьи в Facebook Елены Белозерской, близкого соратника Дмитрия Яроша. Следовательно, можно считать свершившимся фактом, что новая политическая сила, которую взялся организовывать Дмитрий Ярош после того, как в конце прошлого года он покинул «Правый сектор», будет иметь в названии имя ее лидера.

Собственно, «именная» партия (блок, движение, объединение) — совсем не новость для украинской политики. Вот именно сейчас в Верховной Раде есть аж две фракции, созданные такими партиями — Блок Петра Порошенко «Солидарность» и Радикальная партия Ляшко, и можно смело добавлять еще одну — фракцию (партию) «Батьківщина», которую еще совсем недавно мы звали БЮТ (Блок Юлии Тимошенко). А еще вспомним УДАР Виталия Кличко, а также то, что некогда мощные парламентские фракции Партии регионов и «Нашей Украины» лишь формально не носили имени своих лидеров — Виктора Януковича и Виктора Ющенко, хотя для избирателей это не было никаким секретом или новостью, потому и голосовали они за эти персоны, а не за идеологию или даже красивое название возглавляемых ими партий (кстати, с «Народным фронтом» — то же самое). Отметим, что мы упомянули только победителей парламентских выборов, а были и есть и такие «именные» партии, которые в Верховную Раду так и не попадали никогда. В итоге: в Украине политических сил, которые в глазах избирателей ассоциируются исключительно с конкретным политиком, не меньше, а, возможно, и больше, чем тех, кто выходил к избирателю прежде всего с идеологией, а не с именем лидера.

Новостью, причем важной и неожиданной, является другое. Не будем углубляться в вековую историю организаций украинского национализма, в частности в вопрос, была ли ОУН Евгения Коновальца, Степана Бандеры или Андрея Мельника организацией вождистского типа. В этом нет смысла, потому что слишком разные тогдашние и нынешние исторические условия. Но впервые с августа 1991 года, когда Украина официально провозглашена независимым государством, одна из украинских националистических организаций открыто провозглашает (фиксирует в своем названии) себя как партию (движение) вождистского типа. До сих пор украинские националисты предлагали избирателям прежде всего свою идеологию, лидер всегда шел вторым планом. «Свобода» в 2012 году набрала свои проходные проценты в парламент именно по такой схеме. В общем, ориентация главным образом на идеологию при общении с избирателями была неизменной характеристикой любой украинской националистической организации. И вот теперь эта неизменность нарушается.

То, что этот шаг соратников Яроша является необычным для националистов, говорит, фактически, и Белозерская: «Это решение — включить фамилию Яроша в название движения — не было единодушным. Нам пришлось долго убеждать часть собратьев, которые считают, что нужно ориентироваться только на идею, а не на человека». Даже больше. Снова цитата из статьи Белозерской: «Организация вождистского типа»? Именно так. Кого это не устраивает — быстро уходят в другие структуры или создают свои. Правда, текущая формулировка лично мне нравится не очень. Я предлагала другую — короткую, с вызовом и со вкусом: «Люди Яроша». И все». Как видим, речь шла даже о том, чтобы убрать из названия новой политической силы слова «национальный» или «националистический». В общем действительно, «Люди Яроша» — идеальное в своей откровенности в смысле понятности для всех название. По крайней мере, понятней для избирателей, чем «Свобода» или «Азов». Воспользуемся и мы им, хотя бы для лаконичности, ибо рабочее название слишком длинное, неудобно повторять в статье.

Почему большинство националистов — соратников Яроша — решились на такое для себя «ноу-хау», и какие неизбежные последствия оно повлечет?

Прежде всего отметим то, что в первую очередь, почти автоматически, приходит в голову всем, кто хоть немного больше интересуется политикой, чем рядовой гражданин, а именно: Ярош в названии — это чтобы никто, грубо говоря, не забрал у него партийную печать, что, собственно, с ним и произошло в «Правом секторе». Безусловно, такой мотив существует (и о нем упоминает Белозерская), но он, как нам представляется, является второстепенным, если не третьестепенным. Ярош спокойно, без скандала, ушел из «Правого сектора», не пряча «печать» в кармане. Вообще, то, как по-человечески, без взаимных проклятий, разошлись сторонники и оппоненты Яроша в этой организации, должны были бы взять в качестве примера все другие отечественные партийные политики.

Главным является то, что «люди Яроша», если иметь в виду те причины, по которым они покинули «Правый сектор» (несогласие с курсом на немедленную революцию — назовем это так), вынуждены будут активнее работать с широкими массами избирателей. Наконец, провозглашенное «национальное движение» к этому просто обязывает! А это многое обещает для «людей Яроша» и самого Яроша нового, до сих пор ими неизведанного.

Неважно, все ли они это до конца осознают, но такой выбор названия для своего движения — это ориентация, точнее — переориентация на не такой уж, мягко говоря, высокий уровень политического сознания рядового украинского избирателя; это признание, что в нынешней Украине только идеологии — какой бы она правильной не была — критически мало, чтобы хотя бы надежно преодолеть минимальный избирательный барьер и создать самостоятельную фракцию в высшем законодательном органе. Идеология — не та сфера, на которую ориентируются рядовые избиратели, точнее — их большинство. И не только украинские, кстати. Американские, немецкие, французские, польские и другие избиратели тоже попадают под влияние харизмы личности и не очень обращают внимание на «измы», хотя, возможно, и не так сильно, как украинские. И украинским националистам, как бы они не уважали свою идеологию, придется спрятать свою гордыню и опускаться до уровня рядового избирателя, хотя до сих пор они пытались его подтягивать до своего. В конце концов, в этом есть своя неоспоримая логика: почему идейный пустозвон (с точки зрения националистов) Ляшко исключительно благодаря какой-то там личной харизме собирает в несколько раз больше голосов на выборах и решает судьбу страны в Верховной Раде, а патриоты-националисты едва наскребают 2 — 3% и должны бороться за Украинскую соборную державу чуть ли не в подполье?

Выбрав партию (движение) вождистского типа, сказав: «мы — люди Яроша», надо показать другим людям, какой этот вождь Ярош замечательный человек и какой нужный народу политик. Итак, эта новая для националистов тактика политической борьбы означает, что Дмитрию Ярошу придется резко расширить свою публичную деятельность. Блога в социальных сетях уже будет слишком мало. Придется многое перенять из арсенала других политиков, хотя бы у того же Ляшко. Нужны будут заявления по поводу всех более-менее значимых политических, социально-экономических и даже культурных и спортивных событий в Украине и мире, по сути — по поводу всего, что интересует хоть какую-то значимую часть избирателей. Нужны регулярные интервью ведущим СМИ, участие в телевизионных ток-шоу, прочее. Придется значительно, буквально в несколько раз, увеличивать объем работы для пресс-службы. Невозможно будет, как раньше, избегать или игнорировать высказывания своей позиции по всем насущным вопросам — будь то оценка бюджета, или, к примеру, отношение к гастролям какого-то российского актера или певца в Украине. Депутату Ярошу также придется резко активизировать парламентскую работу — писать законы, выступать с трибуны, комментировать (или быть готовым к конкретному комментарию) практически всех парламентских решений или ситуации. Работать намного больше «на публику» придется не только лидеру, но и всем его ближайшим соратникам. Тем временем и они, и Ярош просто не имеют практики такой интенсивной публичной политической жизни. Кроме того, ситуация для них усложнится тем, что ни вождь, ни его «люди» не могут совсем прекратить заниматься тем, чем занимались до сих пор — развитием и поддержкой жизнедеятельности (боеготовности) силовых подразделений, ведь из «Правого сектора» за Ярошем ушла не только часть руководства организации, но и часть этих самых подразделений (теперь это «Украинская добровольческая армия»). Тем более, что «люди Яроша» как политическая партия или движение еще организационно не оформлены, а УДА уже существует.

Ярошу придется серьезно менять свое видение публичной деятельности. Как каждый, кто искренне убежден в правильности идеологии, которой он сам придерживается, Ярош принадлежит к тем людям, которые пытаются убеждать других вместо того, чтобы просто им нравиться. А в политике все немного иначе, точнее совсем иначе: здесь надо прежде всего нравиться. В политике, к сожалению, часто бывает так, что большинство избирателей лучше воспринимает не то, что политик говорит, а то, как он говорит. «Разговаривая с людьми — улыбайся!», — так формулировал этот закон «киношный» Глеб Жеглов.

Правда, возможно «люди Яроша» найдут для своего лидера другой «имидж»: мудрый вождь, который мало говорит (не лезет на ток-шоу), но много делает, который стоит выше хаотичных и шумных попыток других политиков постоянно маячить перед глазами избирателя. Такая себе «игра в противовес», когда молчаливость одного политика поднимает его авторитет на фоне надоедливой суеты конкурентов. Но закрепление такого «имиджа» только потребует увеличения публичности его соратников (кто-то же должен рассказывать зрителям-избирателям о мудрости вождя) и интенсивности работы пресс-службы. Впрочем, такой вариант кажется слишком сложным, а поэтому крайне маловероятным.

Активная публичная деятельность Яроша и его «людей», а также амбициозные задачи, которые они сегодня перед собой ставят («национальное движение»!), требуют денег, притом немаленьких. Это будет для Яроша еще одним новым, возможно, самым трудным, видом политической деятельности (до сих пор ему приходилось выискивать для «Правого сектора» несравненно меньшие суммы). Под идеологию в Украине таких денег не найти, тем более под такую, как национализм. Итак, остается их искать под «вождя». Если Ярош сумеет каким-то образом убедить потенциальных спонсоров своего движения, что у «людей Яроша» есть твердые перспективы стать по крайней мере частью законодательной власти в недалеком будущем, тогда можно попробовать поторговаться с богачами, в том числе отечественными олигархами. Не надо думать, что в таких торгах позиции Яроша будут слишком слабы, и ему придется либо принимать все условия олигархов (то есть, продаваться «с потрохами»), или отказываться от денег и продолжать маргинальную политическую жизнь без надежды когда-нибудь реализовать упомянутые амбиции. Олигархи еще больше рядовых избирателей не озабочены идеологией, их интересует только собственный бизнес. И если политическая ситуация в стране ясно им покажет, что вести бизнес так, как они привыкли до сих пор, уже не получится (а к этому явно идет, и олигархи — в числе самых первых, кто это чувствует и понимает), то более-менее равноправные торги всемогущих олигархов и внепарламентской политической силы вполне возможны. Нынешняя Украина настолько стремительно меняется, что никто, включая Президента Украины, не может надежно контролировать направление этих изменений. И эта стремительность заставляет умных и хитрых людей (а такими являются, безусловно, наши олигархи) не пренебрегать никакой возможностью гарантировать свое сохранение на плаву, в том числе — договоренностями с политиками такого уровня, как националист Ярош. Наконец, всегда есть возможность взаимовыгодных тактических соглашений. К примеру, когда «Свобода» явно заключила такое соглашение с Партией регионов в обмен на критику Тимошенко (ее тогда Янукович считал своим главным политическим врагом) «Свободе» дали доступ на центральные телеканалы, где «свободовцы» не только «топили» Тимошенко (что, кстати, вовсе не противоречило идеологическим или просто политическим интересам «Свободы», ведь и для них Тимошенко была, хоть, возможно, и не врагом, но наверное политическим оппонентом), но и популяризировали свои партийные идеи. Этот доступ к ТВ был одной из причин попадания «Свободы» в Верховную Раду в 2012 году. Итак, как видим, тактическое соглашение «Свободы» («маргиналов» на то время) и Партии регионов (сверхмощного «олигарха» — тоже на то время) принесло маленькой «Свободе» гораздо больше пользы, чем большой ПР.

Очевидно, что Ярош с соратниками выбрали себе очень скользкую дорогу. Совместить идеологическую принципиальность, необходимость нравиться безыдейном рядовому избирателю и эффективные договоренности о финансировании движения — это круче, чем «пройти между капельками» («Свобода», к примеру, на такой дороге здорово поскользнулась, и падение оказалось очень болезненным). А еще надо будет отражать постоянные обвинения в «фюрерстве» (поскольку движение именное), а еще — уже первый успех «людей Яроша» неизбежно повлечет жесткое или нежесткое, но противостояние со «Свободой», с которой разгорится явная или скрытая конкуренция на общем электоральном поле.

Все это и подобное этому — еще впереди. Первый шаг по своей длинной или короткой дороге «люди Яроша» уже сделали — заявили, что они есть.

УкринформЮрий Сандул.

Они пройдут, только если найдут деньги и понравятся избирателям

«Название — Национальное движение Дмитрия Яроша — пока что рабочее. Со временем оно может измениться. Но решение включить в название нового движения фамилию нашего лидера — принципиальное, от этого мы не откажемся».

Это — цитата из статьи в Facebook Елены Белозерской, близкого соратника Дмитрия Яроша. Следовательно, можно считать свершившимся фактом, что новая политическая сила, которую взялся организовывать Дмитрий Ярош после того, как в конце прошлого года он покинул «Правый сектор», будет иметь в названии имя ее лидера.

Собственно, «именная» партия (блок, движение, объединение) — совсем не новость для украинской политики. Вот именно сейчас в Верховной Раде есть аж две фракции, созданные такими партиями — Блок Петра Порошенко «Солидарность» и Радикальная партия Ляшко, и можно смело добавлять еще одну — фракцию (партию) «Батьківщина», которую еще совсем недавно мы звали БЮТ (Блок Юлии Тимошенко). А еще вспомним УДАР Виталия Кличко, а также то, что некогда мощные парламентские фракции Партии регионов и «Нашей Украины» лишь формально не носили имени своих лидеров — Виктора Януковича и Виктора Ющенко, хотя для избирателей это не было никаким секретом или новостью, потому и голосовали они за эти персоны, а не за идеологию или даже красивое название возглавляемых ими партий (кстати, с «Народным фронтом» — то же самое). Отметим, что мы упомянули только победителей парламентских выборов, а были и есть и такие «именные» партии, которые в Верховную Раду так и не попадали никогда. В итоге: в Украине политических сил, которые в глазах избирателей ассоциируются исключительно с конкретным политиком, не меньше, а, возможно, и больше, чем тех, кто выходил к избирателю прежде всего с идеологией, а не с именем лидера.

Новостью, причем важной и неожиданной, является другое. Не будем углубляться в вековую историю организаций украинского национализма, в частности в вопрос, была ли ОУН Евгения Коновальца, Степана Бандеры или Андрея Мельника организацией вождистского типа. В этом нет смысла, потому что слишком разные тогдашние и нынешние исторические условия. Но впервые с августа 1991 года, когда Украина официально провозглашена независимым государством, одна из украинских националистических организаций открыто провозглашает (фиксирует в своем названии) себя как партию (движение) вождистского типа. До сих пор украинские националисты предлагали избирателям прежде всего свою идеологию, лидер всегда шел вторым планом. «Свобода» в 2012 году набрала свои проходные проценты в парламент именно по такой схеме. В общем, ориентация главным образом на идеологию при общении с избирателями была неизменной характеристикой любой украинской националистической организации. И вот теперь эта неизменность нарушается.

То, что этот шаг соратников Яроша является необычным для националистов, говорит, фактически, и Белозерская: «Это решение — включить фамилию Яроша в название движения — не было единодушным. Нам пришлось долго убеждать часть собратьев, которые считают, что нужно ориентироваться только на идею, а не на человека». Даже больше. Снова цитата из статьи Белозерской: «Организация вождистского типа»? Именно так. Кого это не устраивает — быстро уходят в другие структуры или создают свои. Правда, текущая формулировка лично мне нравится не очень. Я предлагала другую — короткую, с вызовом и со вкусом: «Люди Яроша». И все». Как видим, речь шла даже о том, чтобы убрать из названия новой политической силы слова «национальный» или «националистический». В общем действительно, «Люди Яроша» — идеальное в своей откровенности в смысле понятности для всех название. По крайней мере, понятней для избирателей, чем «Свобода» или «Азов». Воспользуемся и мы им, хотя бы для лаконичности, ибо рабочее название слишком длинное, неудобно повторять в статье.

Почему большинство националистов — соратников Яроша — решились на такое для себя «ноу-хау», и какие неизбежные последствия оно повлечет?

Прежде всего отметим то, что в первую очередь, почти автоматически, приходит в голову всем, кто хоть немного больше интересуется политикой, чем рядовой гражданин, а именно: Ярош в названии — это чтобы никто, грубо говоря, не забрал у него партийную печать, что, собственно, с ним и произошло в «Правом секторе». Безусловно, такой мотив существует (и о нем упоминает Белозерская), но он, как нам представляется, является второстепенным, если не третьестепенным. Ярош спокойно, без скандала, ушел из «Правого сектора», не пряча «печать» в кармане. Вообще, то, как по-человечески, без взаимных проклятий, разошлись сторонники и оппоненты Яроша в этой организации, должны были бы взять в качестве примера все другие отечественные партийные политики.

Главным является то, что «люди Яроша», если иметь в виду те причины, по которым они покинули «Правый сектор» (несогласие с курсом на немедленную революцию — назовем это так), вынуждены будут активнее работать с широкими массами избирателей. Наконец, провозглашенное «национальное движение» к этому просто обязывает! А это многое обещает для «людей Яроша» и самого Яроша нового, до сих пор ими неизведанного.

Неважно, все ли они это до конца осознают, но такой выбор названия для своего движения — это ориентация, точнее — переориентация на не такой уж, мягко говоря, высокий уровень политического сознания рядового украинского избирателя; это признание, что в нынешней Украине только идеологии — какой бы она правильной не была — критически мало, чтобы хотя бы надежно преодолеть минимальный избирательный барьер и создать самостоятельную фракцию в высшем законодательном органе. Идеология — не та сфера, на которую ориентируются рядовые избиратели, точнее — их большинство. И не только украинские, кстати. Американские, немецкие, французские, польские и другие избиратели тоже попадают под влияние харизмы личности и не очень обращают внимание на «измы», хотя, возможно, и не так сильно, как украинские. И украинским националистам, как бы они не уважали свою идеологию, придется спрятать свою гордыню и опускаться до уровня рядового избирателя, хотя до сих пор они пытались его подтягивать до своего. В конце концов, в этом есть своя неоспоримая логика: почему идейный пустозвон (с точки зрения националистов) Ляшко исключительно благодаря какой-то там личной харизме собирает в несколько раз больше голосов на выборах и решает судьбу страны в Верховной Раде, а патриоты-националисты едва наскребают 2 — 3% и должны бороться за Украинскую соборную державу чуть ли не в подполье?

Выбрав партию (движение) вождистского типа, сказав: «мы — люди Яроша», надо показать другим людям, какой этот вождь Ярош замечательный человек и какой нужный народу политик. Итак, эта новая для националистов тактика политической борьбы означает, что Дмитрию Ярошу придется резко расширить свою публичную деятельность. Блога в социальных сетях уже будет слишком мало. Придется многое перенять из арсенала других политиков, хотя бы у того же Ляшко. Нужны будут заявления по поводу всех более-менее значимых политических, социально-экономических и даже культурных и спортивных событий в Украине и мире, по сути — по поводу всего, что интересует хоть какую-то значимую часть избирателей. Нужны регулярные интервью ведущим СМИ, участие в телевизионных ток-шоу, прочее. Придется значительно, буквально в несколько раз, увеличивать объем работы для пресс-службы. Невозможно будет, как раньше, избегать или игнорировать высказывания своей позиции по всем насущным вопросам — будь то оценка бюджета, или, к примеру, отношение к гастролям какого-то российского актера или певца в Украине. Депутату Ярошу также придется резко активизировать парламентскую работу — писать законы, выступать с трибуны, комментировать (или быть готовым к конкретному комментарию) практически всех парламентских решений или ситуации. Работать намного больше «на публику» придется не только лидеру, но и всем его ближайшим соратникам. Тем временем и они, и Ярош просто не имеют практики такой интенсивной публичной политической жизни. Кроме того, ситуация для них усложнится тем, что ни вождь, ни его «люди» не могут совсем прекратить заниматься тем, чем занимались до сих пор — развитием и поддержкой жизнедеятельности (боеготовности) силовых подразделений, ведь из «Правого сектора» за Ярошем ушла не только часть руководства организации, но и часть этих самых подразделений (теперь это «Украинская добровольческая армия»). Тем более, что «люди Яроша» как политическая партия или движение еще организационно не оформлены, а УДА уже существует.

Ярошу придется серьезно менять свое видение публичной деятельности. Как каждый, кто искренне убежден в правильности идеологии, которой он сам придерживается, Ярош принадлежит к тем людям, которые пытаются убеждать других вместо того, чтобы просто им нравиться. А в политике все немного иначе, точнее совсем иначе: здесь надо прежде всего нравиться. В политике, к сожалению, часто бывает так, что большинство избирателей лучше воспринимает не то, что политик говорит, а то, как он говорит. «Разговаривая с людьми — улыбайся!», — так формулировал этот закон «киношный» Глеб Жеглов.

Правда, возможно «люди Яроша» найдут для своего лидера другой «имидж»: мудрый вождь, который мало говорит (не лезет на ток-шоу), но много делает, который стоит выше хаотичных и шумных попыток других политиков постоянно маячить перед глазами избирателя. Такая себе «игра в противовес», когда молчаливость одного политика поднимает его авторитет на фоне надоедливой суеты конкурентов. Но закрепление такого «имиджа» только потребует увеличения публичности его соратников (кто-то же должен рассказывать зрителям-избирателям о мудрости вождя) и интенсивности работы пресс-службы. Впрочем, такой вариант кажется слишком сложным, а поэтому крайне маловероятным.

Активная публичная деятельность Яроша и его «людей», а также амбициозные задачи, которые они сегодня перед собой ставят («национальное движение»!), требуют денег, притом немаленьких. Это будет для Яроша еще одним новым, возможно, самым трудным, видом политической деятельности (до сих пор ему приходилось выискивать для «Правого сектора» несравненно меньшие суммы). Под идеологию в Украине таких денег не найти, тем более под такую, как национализм. Итак, остается их искать под «вождя». Если Ярош сумеет каким-то образом убедить потенциальных спонсоров своего движения, что у «людей Яроша» есть твердые перспективы стать по крайней мере частью законодательной власти в недалеком будущем, тогда можно попробовать поторговаться с богачами, в том числе отечественными олигархами. Не надо думать, что в таких торгах позиции Яроша будут слишком слабы, и ему придется либо принимать все условия олигархов (то есть, продаваться «с потрохами»), или отказываться от денег и продолжать маргинальную политическую жизнь без надежды когда-нибудь реализовать упомянутые амбиции. Олигархи еще больше рядовых избирателей не озабочены идеологией, их интересует только собственный бизнес. И если политическая ситуация в стране ясно им покажет, что вести бизнес так, как они привыкли до сих пор, уже не получится (а к этому явно идет, и олигархи — в числе самых первых, кто это чувствует и понимает), то более-менее равноправные торги всемогущих олигархов и внепарламентской политической силы вполне возможны. Нынешняя Украина настолько стремительно меняется, что никто, включая Президента Украины, не может надежно контролировать направление этих изменений. И эта стремительность заставляет умных и хитрых людей (а такими являются, безусловно, наши олигархи) не пренебрегать никакой возможностью гарантировать свое сохранение на плаву, в том числе — договоренностями с политиками такого уровня, как националист Ярош. Наконец, всегда есть возможность взаимовыгодных тактических соглашений. К примеру, когда «Свобода» явно заключила такое соглашение с Партией регионов в обмен на критику Тимошенко (ее тогда Янукович считал своим главным политическим врагом) «Свободе» дали доступ на центральные телеканалы, где «свободовцы» не только «топили» Тимошенко (что, кстати, вовсе не противоречило идеологическим или просто политическим интересам «Свободы», ведь и для них Тимошенко была, хоть, возможно, и не врагом, но наверное политическим оппонентом), но и популяризировали свои партийные идеи. Этот доступ к ТВ был одной из причин попадания «Свободы» в Верховную Раду в 2012 году. Итак, как видим, тактическое соглашение «Свободы» («маргиналов» на то время) и Партии регионов (сверхмощного «олигарха» — тоже на то время) принесло маленькой «Свободе» гораздо больше пользы, чем большой ПР.

Очевидно, что Ярош с соратниками выбрали себе очень скользкую дорогу. Совместить идеологическую принципиальность, необходимость нравиться безыдейном рядовому избирателю и эффективные договоренности о финансировании движения — это круче, чем «пройти между капельками» («Свобода», к примеру, на такой дороге здорово поскользнулась, и падение оказалось очень болезненным). А еще надо будет отражать постоянные обвинения в «фюрерстве» (поскольку движение именное), а еще — уже первый успех «людей Яроша» неизбежно повлечет жесткое или нежесткое, но противостояние со «Свободой», с которой разгорится явная или скрытая конкуренция на общем электоральном поле.

Все это и подобное этому — еще впереди. Первый шаг по своей длинной или короткой дороге «люди Яроша» уже сделали — заявили, что они есть.

Укринформ

Правый Сектор: Ярош против раскольников-радикаловПравый Сектор: Ярош против раскольников-радикалов

Юрий Сандул. Киев

Проводнику «Правого сектора» придется решать задачу с очень многими неизвестными

В «Правом секторе» — публичный конфликт. Дмитрий Ярош заявил, что слагает с себя полномочия Проводника (то есть лидера организации). В заявлении нет четкого объяснения причин такого шага (не считать же таковыми слова о нежелании быть «свадебным генералом»), но из последующих — хоть и многочисленных, но в целом кратких, разъяснений членов организации легко понять главное, а именно: суть различий состоит в разном отношении к методам противостояния действующей власти, которую «Правый сектор» единодушно считает «режимом внутренней оккупации». Грубо говоря, одни призывают к немедленным революционным действиям, другие предлагают ждать и одновременно упорно готовить почву для таких действий.

Является ли этот конфликт расколом? Ответ зависит от того, что понимать под этим термином. Если это выход части членов из организации, то да, несомненно. Если же под расколом понимать создание из одной организации двух более или менее равнозначных по мощности — это, конечно, нет, не раскол. Хотя бы потому, что у «Правого сектора» остается один признанный всеми и известный всем лидер — тот же Ярош. Иными словами, «легитимность» только у него. Будет Ярош — будет единый «Правый сектор», даже если организацию покинут одна, две или три сотни активистов, которые будут иметь отличное от Яроша и его сторонников мнение о том, как сегодня надо завоевывать (или защищать) украинскую независимость. А относительно том, что тогда «Правый сектор» не будет единственным организованным представителем национализма в украинской политике и украинском обществе, то он никогда таким не был. Поскольку были и остаются еще, например, «Свобода» или «Азов».

На этом можно было бы и завершить «анализ» ситуации, возникшей после заявления Яроша, если бы речь шла о банальных спорах внутри политической силы, которых в новейшей украинской истории было миллион и еще немного — в каждой украинской партии. Но в том-то и дело, что суть различий в «Правом секторе» выходит далеко за пределы одного движения. Эта дилемма мучает всю политически активную часть украинского общества, поэтому и взволновало общественность заявление Яроша. Является ли действующая власть проводником идей Майдана? Почему так трудно идет борьба с коррупцией и, вообще, искренне ли власть с ней борется? Почему Порошенко не увольняет Шокина? А Гонтареву? Почему экс-регионалы не предстали перед судом? Почему не наказаны убийцы майдановцев? Почему в списках «Солидарности, и не только «Солидарности», на выборы идут соратники Януковича? Является ли так называемый «минский процесс» благом для Украины? Почему «прессуют» добровольцев и волонтеров? Почему абсолютное большинство «беркутовцев» продолжает службу в МВД? Единого ответа на эти и десятки похожих больших и маленьких вопросов общество не имеет. А от них как раз и зависит общий ответ на извечный вопрос: что делать? Давить на Президента, правительство, Верховную Раду? Да, давить, но как? Требованиями создания разных там конкурсных комиссий, общественной блокадой Крыма или, уже радикально, требованиями их отставки? Пикетами против Шокина или массовыми демонстрациями за устранение власти?

Страх перед революцией (радикальными действиями) как синонимом хаоса, кровопролития и уверенность, что после такого может быть только хуже, разрывает мозг наших активистов. Они не знают, что делать. Убеждение, что Украина постепенно, более или менее спокойно, эволюционным путем сломает политическую систему, созданную Кучмой и доведенную до абсолюта Януковичем, и придет к европейским политическим стандартам, — неуклонно ослабевает. Так чему удивляться, что радикализм и революционность постепенно овладевают массами. Социологи единодушно подтверждают высокий процент граждан, готовых выйти на массовые акции протеста.

У «Правого сектора» в целом, а у его радикального крыла особенно, нет безусловной поддержки активной части украинского общества именно в вопросе, является ли власть «внутренним оккупантом». Вот в чем главная проблема «Правого сектора», которая и разрывает его изнутри. Сам «Правый сектор» однозначно расценивает действующую власть как внутренний оккупационный режим, а вот его сторонники вне организации и в целом политически активная часть общества — далеко нет. Отсюда и возникает внутренний разлад. Одна часть «Правого сектора» призывает не ждать, пока общество дозреет до очевидной, на их взгляд, истины, и немедленно прибегать к более радикальным действиям. Причем они выдвигают не только голые «р-р-революционные» лозунги, но и вполне практичные аргументы: промедление с такими действиями приводит к потерям, потому что власть постепенно, но упорно уничтожает «Правый сектор», прибегая к прямым репрессиям в отношении его членов и проводя активную его дискредитацию в СМИ. По мнению радикалов, это грозит полным уничтожением «Правого сектора» в недалеком будущем, после чего противостоять «сговору действующей украинской элиты (власти) с Путиным» будет просто некому.

Другая часть, назовем их нерадикалами, которую, надо понимать, сегодня и представляет Ярош, считает такую ​​оценку ситуации и действия, вытекающие из этой оценки, слишком рискованными для украинской государственности; ведь провал радикального выступления, тем более — в условиях войны с Россией, как раз и будет означать гарантированное уничтожение «Правого сектора». Чтобы избежать такого неуспеха, нужна широкая поддержка в обществе именно революционных шагов, и пока такой поддержки нет (а ее сегодня нет), то радикализация — шаг к полному поражению.

За годы независимости ни один из украинских политиков не стоял перед более сложной задачей: именно сейчас, столкнувшись с этим вопросом, Ярош сдает экзамен на статус общенационального политика, на способность и право в будущем быть общенациональным лидером

Рассуждать, на чьей стороне правда — дело очень неблагодарное. Слишком много неизвестных в этой задачке. И все же, Ярошу придется ее решать. Никогда за предыдущие два с половиной десятилетия ни один из украинских политиков не стоял перед более сложной задачей. Именно сейчас, столкнувшись с этим вопросом, Ярош сдает экзамен на статус общенационального политика, на способность и право в будущем быть общенациональным лидером. Перед ним проблема, как в том примитивном советском анекдоте про Ленина и Брежнева, когда «вечером рано, утром — поздно». Только к Ярошу не подойдет мальчик Леня и не скажет: «Делайте ночью». Большая политика безжалостна к неудачникам. Ярош — не бог. Он — политик и человек, перед которым судьба поставила сверхсложную задачу, от успешного решения которой и зависит политическое будущее Яроша. Не Украины, нет, а именно конкретного политика и человека Дмитрия Яроша. Украина уж как-то выкрутится, как-то переживет, если Ярош окажется не в состоянии адекватно ответить на вызов, который сделала лично ему судьба.

Спровоцирован ли конфликт в «Правом секторе» российской ФСБ? Частично. Проблему породили не «чекисты»
Наконец, последнее, самое мелкое, но которое почему-то многих интересует больше всего. Спровоцирован ли конфликт в «Правом секторе» российской ФСБ? Несомненно, что в среде «Правого сектора» работают ее агенты, но они могут только подтолкнуть конфликт такого системного характера, обострить его, но никак не создать. В общем, можно почти наверняка утверждать, что «чекисты» в какой-то степени обязательно причастны к конфликту (в какой именно степени — гадание на кофейной гуще), поскольку «украинский вопрос» и «украинские националисты», в частности сегодня (и всегда), были для них вопросом № 1. Чекисты имеют богатейший опыт работы против украинских националистов, начало которой — день создания организации «ЧК-ГПУ-НКВД-КГБ-ФСБ».

Этот опыт содержит немало успешных операций, и в целом «чекисты» очень гордятся своей работой против украинских националистов, считая ее очень эффективной. Надо признать, что определенные основания для этого реально существуют. Однако степень этой причастности, как и степень реального влияния упомянутых агентов на политику и практическую деятельность «Правого сектора», совершенно неочевидны. А главное — не «чекисты» породили проблему, которая стоит перед политически активной частью украинского общества. Поэтому наиболее правильно будет совсем не вспоминать об агентах ФСБ. Пусть ими занимается служба внутренней безопасности «Правого сектора». Там есть ловкие ребята, а служба безопасности украинских националистов имеет не менее богатую и не менее успешную, чем ФСБ, историю деятельности. Наши обывательские советы и размышления им не помощь.

Источник

Юрий Сандул. КиевЮрий Сандул. Киев

Проводнику «Правого сектора» придется решать задачу с очень многими неизвестными

В «Правом секторе» — публичный конфликт. Дмитрий Ярош заявил, что слагает с себя полномочия Проводника (то есть лидера организации). В заявлении нет четкого объяснения причин такого шага (не считать же таковыми слова о нежелании быть «свадебным генералом»), но из последующих — хоть и многочисленных, но в целом кратких, разъяснений членов организации легко понять главное, а именно: суть различий состоит в разном отношении к методам противостояния действующей власти, которую «Правый сектор» единодушно считает «режимом внутренней оккупации». Грубо говоря, одни призывают к немедленным революционным действиям, другие предлагают ждать и одновременно упорно готовить почву для таких действий.

Является ли этот конфликт расколом? Ответ зависит от того, что понимать под этим термином. Если это выход части членов из организации, то да, несомненно. Если же под расколом понимать создание из одной организации двух более или менее равнозначных по мощности — это, конечно, нет, не раскол. Хотя бы потому, что у «Правого сектора» остается один признанный всеми и известный всем лидер — тот же Ярош. Иными словами, «легитимность» только у него. Будет Ярош — будет единый «Правый сектор», даже если организацию покинут одна, две или три сотни активистов, которые будут иметь отличное от Яроша и его сторонников мнение о том, как сегодня надо завоевывать (или защищать) украинскую независимость. А относительно том, что тогда «Правый сектор» не будет единственным организованным представителем национализма в украинской политике и украинском обществе, то он никогда таким не был. Поскольку были и остаются еще, например, «Свобода» или «Азов».

На этом можно было бы и завершить «анализ» ситуации, возникшей после заявления Яроша, если бы речь шла о банальных спорах внутри политической силы, которых в новейшей украинской истории было миллион и еще немного — в каждой украинской партии. Но в том-то и дело, что суть различий в «Правом секторе» выходит далеко за пределы одного движения. Эта дилемма мучает всю политически активную часть украинского общества, поэтому и взволновало общественность заявление Яроша. Является ли действующая власть проводником идей Майдана? Почему так трудно идет борьба с коррупцией и, вообще, искренне ли власть с ней борется? Почему Порошенко не увольняет Шокина? А Гонтареву? Почему экс-регионалы не предстали перед судом? Почему не наказаны убийцы майдановцев? Почему в списках «Солидарности, и не только «Солидарности», на выборы идут соратники Януковича? Является ли так называемый «минский процесс» благом для Украины? Почему «прессуют» добровольцев и волонтеров? Почему абсолютное большинство «беркутовцев» продолжает службу в МВД? Единого ответа на эти и десятки похожих больших и маленьких вопросов общество не имеет. А от них как раз и зависит общий ответ на извечный вопрос: что делать? Давить на Президента, правительство, Верховную Раду? Да, давить, но как? Требованиями создания разных там конкурсных комиссий, общественной блокадой Крыма или, уже радикально, требованиями их отставки? Пикетами против Шокина или массовыми демонстрациями за устранение власти?

Страх перед революцией (радикальными действиями) как синонимом хаоса, кровопролития и уверенность, что после такого может быть только хуже, разрывает мозг наших активистов. Они не знают, что делать. Убеждение, что Украина постепенно, более или менее спокойно, эволюционным путем сломает политическую систему, созданную Кучмой и доведенную до абсолюта Януковичем, и придет к европейским политическим стандартам, — неуклонно ослабевает. Так чему удивляться, что радикализм и революционность постепенно овладевают массами. Социологи единодушно подтверждают высокий процент граждан, готовых выйти на массовые акции протеста.

У «Правого сектора» в целом, а у его радикального крыла особенно, нет безусловной поддержки активной части украинского общества именно в вопросе, является ли власть «внутренним оккупантом». Вот в чем главная проблема «Правого сектора», которая и разрывает его изнутри. Сам «Правый сектор» однозначно расценивает действующую власть как внутренний оккупационный режим, а вот его сторонники вне организации и в целом политически активная часть общества — далеко нет. Отсюда и возникает внутренний разлад. Одна часть «Правого сектора» призывает не ждать, пока общество дозреет до очевидной, на их взгляд, истины, и немедленно прибегать к более радикальным действиям. Причем они выдвигают не только голые «р-р-революционные» лозунги, но и вполне практичные аргументы: промедление с такими действиями приводит к потерям, потому что власть постепенно, но упорно уничтожает «Правый сектор», прибегая к прямым репрессиям в отношении его членов и проводя активную его дискредитацию в СМИ. По мнению радикалов, это грозит полным уничтожением «Правого сектора» в недалеком будущем, после чего противостоять «сговору действующей украинской элиты (власти) с Путиным» будет просто некому.

Другая часть, назовем их нерадикалами, которую, надо понимать, сегодня и представляет Ярош, считает такую ​​оценку ситуации и действия, вытекающие из этой оценки, слишком рискованными для украинской государственности; ведь провал радикального выступления, тем более — в условиях войны с Россией, как раз и будет означать гарантированное уничтожение «Правого сектора». Чтобы избежать такого неуспеха, нужна широкая поддержка в обществе именно революционных шагов, и пока такой поддержки нет (а ее сегодня нет), то радикализация — шаг к полному поражению.

За годы независимости ни один из украинских политиков не стоял перед более сложной задачей: именно сейчас, столкнувшись с этим вопросом, Ярош сдает экзамен на статус общенационального политика, на способность и право в будущем быть общенациональным лидером

Рассуждать, на чьей стороне правда — дело очень неблагодарное. Слишком много неизвестных в этой задачке. И все же, Ярошу придется ее решать. Никогда за предыдущие два с половиной десятилетия ни один из украинских политиков не стоял перед более сложной задачей. Именно сейчас, столкнувшись с этим вопросом, Ярош сдает экзамен на статус общенационального политика, на способность и право в будущем быть общенациональным лидером. Перед ним проблема, как в том примитивном советском анекдоте про Ленина и Брежнева, когда «вечером рано, утром — поздно». Только к Ярошу не подойдет мальчик Леня и не скажет: «Делайте ночью». Большая политика безжалостна к неудачникам. Ярош — не бог. Он — политик и человек, перед которым судьба поставила сверхсложную задачу, от успешного решения которой и зависит политическое будущее Яроша. Не Украины, нет, а именно конкретного политика и человека Дмитрия Яроша. Украина уж как-то выкрутится, как-то переживет, если Ярош окажется не в состоянии адекватно ответить на вызов, который сделала лично ему судьба.

Спровоцирован ли конфликт в «Правом секторе» российской ФСБ? Частично. Проблему породили не «чекисты»
Наконец, последнее, самое мелкое, но которое почему-то многих интересует больше всего. Спровоцирован ли конфликт в «Правом секторе» российской ФСБ? Несомненно, что в среде «Правого сектора» работают ее агенты, но они могут только подтолкнуть конфликт такого системного характера, обострить его, но никак не создать. В общем, можно почти наверняка утверждать, что «чекисты» в какой-то степени обязательно причастны к конфликту (в какой именно степени — гадание на кофейной гуще), поскольку «украинский вопрос» и «украинские националисты», в частности сегодня (и всегда), были для них вопросом № 1. Чекисты имеют богатейший опыт работы против украинских националистов, начало которой — день создания организации «ЧК-ГПУ-НКВД-КГБ-ФСБ».

Этот опыт содержит немало успешных операций, и в целом «чекисты» очень гордятся своей работой против украинских националистов, считая ее очень эффективной. Надо признать, что определенные основания для этого реально существуют. Однако степень этой причастности, как и степень реального влияния упомянутых агентов на политику и практическую деятельность «Правого сектора», совершенно неочевидны. А главное — не «чекисты» породили проблему, которая стоит перед политически активной частью украинского общества. Поэтому наиболее правильно будет совсем не вспоминать об агентах ФСБ. Пусть ими занимается служба внутренней безопасности «Правого сектора». Там есть ловкие ребята, а служба безопасности украинских националистов имеет не менее богатую и не менее успешную, чем ФСБ, историю деятельности. Наши обывательские советы и размышления им не помощь.

Источник

Юрий Сандул. Киев

Дмитрий Ярош: Олицетворением режима внутренней оккупации Украины есть финансово-промышленные олигархические группыДмитрий Ярош: Олицетворением режима внутренней оккупации Украины есть финансово-промышленные олигархические группы

Дмитрий Ярош, проводник «Правого сектора» и народный депутат назначает встречу на час дня. На мой вопрос, где именно должна состояться встреча, говорит просто: «Ко мне приезжайте», и я отправляюсь. От Днепропетровска до Днепродзержинска — всего 40 км, и уже через полчаса мы с водителем добираемся до места назначения. Город накрыто густым смогом работающего металлургического комбината имени Дзержинского.

Минуя малолюдный центр и промышленные зоны, мы попадаем в частный сектор и быстро находим нужный адрес. Передо мной — невысокий металлический забор с табличкой «Осторожно: во дворе злая собака» на калитке. Над забором развевается сине-желтый флаг. Я оглядываюсь вокруг, пытаясь найти охрану — бесполезно. Нажимаю на кнопку звонка и через пару секунд калитку открывает худой, коротко стриженный человек в шортах и майке, спрашивает, что надо. Говорю, что журналист, договаривался с Ярошем об интервью, после чего меня приглашают во двор.

Первая реакция: «Да ладно». Ум категорически отказывается принять факт, что человек, которым в соседнем государстве пугают детей, живет в таких простых условиях. Почти весь периметр двора занимает построен буквой «Г» дом, гараж и пара сооружений хозяйственного назначения. Небольшой вскопанный город, хрестоматийная виноградная «арка», фруктовые деревья.

На застеленной вышитой скатертью столе лежит «Новый Завет» с камуфляжной обложкой.

Еще через несколько секунд из дома выходит сам проводник, одетый в спортивные штаны, флисовую кофту и тапочки-вьетнамки. Ярош приветствуется, приглашает за стол, предлагает чай-кофе, и мы начинаем наш разговор. Текст разговора приводится почти без сокращений и стилистических правок.

Передо мной стоит непростая задача — извлечь визави на откровенную беседу; не дублируя при этом вопросы, которые ему задавали в ряде предыдущих интервью. Я пытаюсь понять и показать вам настоящего Яроша, а не его привычный медийный симулякр.

О становление мировоззрения, начало общественной деятельности и службу в советской армии

— Мы оба прекрасно понимаем, что такое Днепродзержинск. Это — в основном русскоязычный город, мощный промышленный центр. Типичный постиндустриальный ландшафт, постсоветский менталитет жителей. Каким образом Вы формировались как личностных в таком откровенно «советском» среде? Кто, так сказать, «прививал» вам украинство, помогал с самоидентификацией?

— Скорее всего, я сам развивался, потому что школа была русская, коммунистическая. На весь Днепродзержинск было две украинские школы и те на окраинах, а вообще — везде русские школы. Я помню некоторые вещи. Была у меня учительница украинского языка — Коробкова Елена Дмитриевна. Она рано умерла, но в четвертом классе преподавала у нас в двадцать четвертой школе, где я учился все десять лет. Так у нее украинство прививалось, конечно. Впоследствии, когда я анализировал, откуда пошли первые украинские кирпичики, то, наверное, все же из школы, от этой учительницы. Она, к сожалению, буквально год преподавала, потом по состоянию здоровья ушел на пенсию и довольно скоро отошла в мир иной. Практически с шестнадцати лет я вошел в борьбу, то есть формирование происходило в определенном кругу. Это был 1988 год, было народное подъема, и мы здесь, в Днепродзержинске, несмотря на то, что это было коммунистический город, создавали мощное движение сопротивления.

— А что именно настраивало Вас на антисоветский, антикоммунистический порядок? Скажем, литература, музыка или другие социокультурные феномены. Откуда это взялось в принципе? То, что зацементировали Вашу мировоззренческую парадигму.

— Это сумма случайностей. Конечно же, литература. Я очень много читал, особенно в перестроечный времена. Разные вещи — Солженицын то же самое. Много всего было прочитано. Всегда любил и люблю читать. Затем появились какие-то неформальные организации в Прибалтике, которые стали примером Народный там фронт Эстонии, Литвы, Народный фронт Латвии. Такая информация уже просачивалась в Украине, и, соответственно, определенная матрица уже была. А потом как-то со сверстниками — друзьями, одноклассниками — мы гуляли по городу, смотрим — демонстрация на центральном проспекте Ленина. Мы подошли: что такое? Вы понимаете — по шестнадцать лет детям, поэтому интересно, что это такое. Оказалось, что Демонстрация по поводу плохой экологии, и наш город — практически зона экологического бедствия. В Днепродзержинске очень много источников загрязнения воздуха, воды и всего остального. И мы присоединились к той экологической акции. В конце оно закрутило, завертело. Это был конец октября 1988 года, а уже в декабре в «Литературной Украине» я увидел программу Народного Руха Украины. Здесь была ассоциация «Экологическая инициатива» — такая активная, самая массовая — несколько сотен людей того времени. Это, собственно, и был тот центр, из которого начинались все неформальные движения.

— Каким образом все это пересекалось с идеями украинского национализма?

— К тому времени я себя не идентифицировал как националист. Я вообще о национализме ничего не знал до начала девяностых, это уже после армии я начал знакомиться с различными идеологами национализма. В то время это, в первую очередь, был протестное движение — антисоветский, антикоммунистический, на том мы и основывали нашу деятельность при определенной национальной окраске. Первым я поднял здесь сине-желтый флаг еще в апреле 1989 года, на площади Ленина, и в музей с ними прошлись. В то время еще на Галичине не везде поднимали, а мы здесь уже подняли. Массовые акции под сине-желтыми флагами собирались регулярно, способствовали подъему национального сознания. Людей приобщалось все больше и больше, у нас здесь была одна из самых сильных организаций Народного Руха по всему Центра-Востока Украины. Соответственно, мы еще в мае 1989-го выиграли здесь выборы.

— То есть Вы с тех пор планировали себе политическую карьеру?

— Нет, совершенно не планировал. Что в шестнадцать лет, тем более в армию можно планировать? Это сейчас часто прагматизм с самого малого возраста — ничего хорошего, на мой взгляд. А тогда это была романтика.

— Вы проходили срочную службу в советской армии. Официальные источники утверждают, что Вы служили в Белоруссии, а потом где-то в России на севере.

— Да, сначала в Белоруссии, а затем под Иркутском.

— Какая у вас была военная специальность, и как проходила Ваша служба?

— Военная специальность «оператор автоматизированной системы охраны боевых стартовых позиций ракетных войск стратегического назначения». У нас передвижные комплексы были — СС-20, например — по классификации в Беларуси стояли. Это были ракеты средней дальности, потом попали под разоружения, поэтому нас перевели в Сибирь. Там служили уже другие ребята. Чем хороши те были войска, то тем, что 70% личного состава — это офицеры, прапорщики и только 30 — обслуживающий персонал. Автоматизированная система охраны, работали как ДРГшкы по условным захватах стартовых боевых позиций. Интересно было.

— Этот опыт вам пригодился во время этой войны?

— Он понадобился еще раньше, когда я занялся военно-патриотическим воспитанием с 1994 года. Понятно, что оно было полезным.

— То есть что-то советская армия давала?

— Да еще как давала! Во-первых, вообще закаливание характера, преодоление всяких препятствий в виде дедовщины, например.

— Вы все это почувствовали на себе?

— Ну конечно. Драться приходилось довольно много. Как поставишь себя с начала и потом вопросов, в принципе, нет. Мне опять же с друзьями очень повезло в армии. Здесь Сергей Зотиков со мной служил с Днепра, все два года от первого дня до последнего прошли. Мы с ребятами нормально так держались.

— Конечно, ваши командиры знали, что Вы человек украиноцентричный, поддерживаете идею украинской независимости. Как это воспринималось Вашим армейским окружением? Или ощущались признаки агрессии по этому поводу?

— Вы знаете, я почувствовал ненависть даже в первый месяц службы. «Учебка» была в Поставах, Беларусь. Однажды вызвали меня в штаб той части. Захожу — сидит генерал-майор Березов, депутат Верховного Совета Литовской СССР, начальник политотдела армии. Коммуняка такой рафинированный. А я что же — «запах духа», как называли, потому что еще присягу даже не принял. Зашел: «Курсант Ярош по вашему приказанию прибыл». Я понимаю, что меня сейчас будут провоцировать, стараюсь выдерживать какую-то марку, не поддаваться очень провокации, но в восемнадцать лет это невозможно. Он почти вывел меня из себя событиями в Тбилиси. Помните, тогда 9 апреля дивизия Дзержинского изрубила женщин саперными лопатками? Трагедия. И когда он мне начал рассказывать, что и ты должен такое выполнять …

— «… Если Семья прикажет …»

— … Да, меня понесло. После этого меня отправили в худший полк дивизии, худший дивизион, где процентов семьдесят личного состава было с Кавказа, Средней Азии — соответственно, было довольно тяжело. Но наше подразделение, взвод, который занимался охраной боевых стартовых позиции, полностью славянский был. Службу я закончил командиром отделения, там тоже постоянно возникали проблемы, потому что член Народного движения, член националистической союза, рекомендации давали Облако и Лукьяненко, два крупнейших в то время диссиденты (улыбается).

О режиме внутренней оккупации олигархов и образ врага

— У меня иногда создается впечатление, что СССР в определенном смысле сохранился, и настоящего раскола, распада этого геополитического монстра не произошло. И на самом деле, если подумать, и Украина до Майдана выполняла функцию УССР, так же как сейчас ее выполняют и Беларусь, и Казахстан, которые де-факто очень зависят от РФ. Что Вы думаете по этому поводу?

— Я с Вам согласен по Украине, потому что мы даже трактовали состояние до Майдана как неоколониальный статус Украины. На самом деле, неоколониализм был везде, во всем. По сегодняшний день, к сожалению, в Украине есть коммунистические символы, а символика — она очень важна для любого общества. Коммунистически феодальная система управления по сути сохраняется по сегодняшний день. Эта борьба с неоколониализмом была для нас одной из важнейших задач. Борьба заключалась не только в том, что мы проводили лагеря или нациозахисного акции, разгоняя коммунистов и так далее. Мы также выдавали литературу. Было такое издательство «Возрождение» в Дрогобыче, и мы выдали около двух миллионов книг. Почти бесплатно они пошли по всей Украине, по диаспоре.

— За какие средства издавали книги?

— Диаспора помогала, но не так массово. В то время — особенно это 1994, 1995, 1996 годы — еще предприятия работали. Еще красные директора были, с которыми было проще говорить, чем с нуворишами. Приходили к ним, они давали товары на бартеры разные. Например, дают битум, затем битум меняется еще на что-то, в конце концов книга выходит. Тогда Донцова мы начали печатать, Бандеру. Мы были первые, кто выпустил сборник «Перспективы украинской революции» Степана Бандеры.

— Вы адаптировали ее для рядового, массового читателя?

— Ну, в принципе репринты делали, и оно расходилось очень массово и очень нормально. Брошюру Петра Полтавы «Кто такие бандеровцы и за что они борются» выпускали на двух языках. И Донбасс засеивали уже тогда. Брошюрки небольшие, но массово их засеивали. И работа насмарку не пошло. Я сейчас даже вижу много тризубовцев, которые пришли на определенные этапы. Многие наборов за 20 лет существования организации. И многие на фронте себя прекрасно проявил не только в составе «Правого сектора», но и в войсках, добробатах.

— Вы утверждаете, что именно это идеологическая основа, идеологические споры, тогда были засеяны, способствовали этому?

— Мы выстраивали украинское государство вопреки власти того государства, на общественных началах. Так оно и было. Ничего не делается напрасно. Вода камень точит.

— Конечно, но многие все равно тяготеет к советским архетипов. Славозвисна «колбаса по 2.20» и другие стереотипы …

— Но все меньше и меньше.

— Вы думаете, это какой-то естественный процесс? За счет того, что отходит советское поколение?

-Здесь Много. Сумма факторов.

— Какие главные, по Вашему мнению?

— Безусловно, наибольшим стимулом роста национальной государственнической сознания стали Майдан и война. Особенно война. Потому что здесь в Днепродзержинске у меня очень много знакомых, старших уже людей, которые были такие «совки» закоринивши, с коммунистическим мировоззрением, но за эту войну переориентировались полностью. Люди-патриоты, которые поняли, кто на самом деле нам враг, кто друг, надо опираться на собственные силы, и никакой Запад-Восток не поможет. Очень много таких людей стало, мы даже по волонтерах это увидели. Со многими общался, будучи на фронте, которые приезжали и говорили: «Думать не могли, что будем помогать украинской армии, но сами увидели, кто есть кто». Факторов очень много. Те же средства массовой информации. Еще недавно, лет 10 назад было довольно трудно найти информацию о освободительные движения, там. Сейчас с этим гораздо легче, многие историки, воспитанных в независимой Украине, дают объективные, хорошие материалы по истории освободительных движений, и оно все идет на прирост сознания. Молодежь, дети — это преимущественно уже не «совки». Разве часть — особенно там, на Донбассе.

— Я сам из Донбасса, из Луганска, поэтому понимаю, о чем идет речь. Там довольно много людей, которые до сих пор лелеют в себе какую-то дикую ненависть ко всему украинскому. Как Вы думаете, из-за чего все это происходит? Пропаганда?

— В первую очередь, имперская деятельность России, которая последовательно это делала, начиная с первого дня нашей независимости, и она проводила работу …

— Только от независимости или длительное?

— Безусловно, ментальность формируется поколениями, тем более, что Донбасс, особенно промышленные регионы Донбасса — это плавильный котел наций. Там со всего Советского Союза. Здесь ничего удивительного нет, хотя если брать тот же 1989-1990 — вспомним те шахтерские забастовки.

Опять же, есть пассивная большинство и активное меньшинство. Активное меньшинство на Донбассе, то провод донбасцив, он формировался из людей типа Януковичей, Ахметовых. Те же националисты, которые тоже в свое время начали развертывание, они были разгромлены, подавлены. «Тризуб» тот же самый, который мы имели ячейки в очень многих городах Донецкой области, они были разгромлены репрессивной машиной, потому что для того правоохранительной системы патриоты — это угроза была. Они нейтрализовали возможность поднятия уровня национальной, государственной сознания следующим образом. Поэтому провод там взяло быдло, которое, получив деньги криминальным путем, преступностью, начало с себя творить новую элиту. Взяв средства массовой информации под контроль, начали навязывать свое мнение. Это закономерно, плюс Россия начала подыгрывать.

— Но единое мнение, что навязывалась на Донбассе — это отсутствие какой-либо собственного мнения.

— Да, в том и состояла главная задача — превратить человека в быдло, скот какую-то. Только желудочный интерес и все — ничего больше. И мы с этим же постоянно сталкиваемся: «Нам все равно власть, чтобы не стреляли, нам все равно, что там будет, чтобы была зарплата и так далее». Хомо советикус.

— В программе «Правого сектора» указано, что «украинцы на родной земле в дальнейшем остаются под угрозой уничтожения внутренними и внешними врагами». Если с внешним врагом все понятно, по крайней мере пока, то кого Вы называете врагом внутренним?

— Мы трактуем это как режим внутренней оккупации.

— Да, именно это.

— Олицетворением этого режима является финансово-промышленные олигархические группы, которые раздирают Украину на куски, пытаются делать то, что делал Ахметов на Донбассе. Достаточно взглянуть каналы, которые принадлежат нашим олигархам, все сразу становится понятным. Здесь даже не идет о какой национальный признак. Даже этнический украинец, который проводит внутреннюю оккупационную политику, превращая свободного человека, казака на свинопаса, руководствуется исключительно матриальнимы интересами. Это и есть самая большая угроза для нашей государственности. А как показывает практика, внешнему врагу совет мы все же даем. Мы остановили огромную империю, которая пришла на нашу землю и попыталась «отжать» целую кучу территорий, но ей осталось очень мало территории. То есть мы можем противостоять, когда внутри нормально, но внутри как раз нормальной жизни нет.

— Вы лично знакомы с кем-то из олигархов?

— С Коломойским, с Порошенко.

— Вы считаете Порошенко олигархом?

— До того, как стать президентом, он был олигархом, и пока не лишился бизнеса, он продолжает быть олигархом.

— Вы знакомы с Ахметовым?

— С Ахметовым — нет.

— А с Григоришиным, Фирташем?

— По телевизору разве что.

— Какие отношения Вы поддерживаете с кем-то из тех олигархов, кого знаете? На чем они основаны? Какова цель поддержания этих отношений?

— С Коломойским я контактирую, если брать его команду. Это не секрет.

— Кого Вы имеете в виду?

— Филатов. Он мой друг. С Корбаном время от времени пересекаемся, но это не политические контакты, это вопрос или по фронту, которые у нас возникали в течение всего времени, или какие-то чисто человеческие отношения.

— Что значит «по фронту»? Вы имеете в виду приобретение амуниции или оружия?

— По оружия — нет, потому что они не имеют таких возможностей, к сожалению. Но и техника автомобильная, и оплата нашей базы … Они с самого начала, когда мы заехали сразу после Майдана на Днепропетровщину, даже питание ребятам обеспечивали.

— А требовали что-то взамен? Возможно, какие-то «специфические» услуги, связанные с бизнесом?

— Нет, но я дал одно слово: в случае продолжения наступления Сепар мы не отойдем, будем защищать Днепропетровскую область. Не будем идти на другие какие-то территории. Абсолютно честный и нормальный договор, тем более мне не все равно — моя хата здесь.

— Олигархи имеют собственных политиков, таким образом, исходя из Ваших утверждений, оказывается, что карманные политики — тоже в определенной степени внутренний враг Украины.

— Когда мы говорим о режиме внутренней оккупации, то понятно, что это не только олигархи. Понятно, что олигарх — это тот, кто дергает за ниточки, но есть и политические среды, информационные среды, бизнес-структуры, которые очень часто также работают против Украины и не позволяют объявить экономическую блокаду государстве, являющемся агрессором и признана агрессором всем миром. Но существуют экономические прихоти, бизнес прихоти, они собственно и не дают возможности блокировать торговые отношения с Россией. Полтора года мурыжили-мурыжили вопрос, наконец созрели, что Крым надо заблокировать. Сейчас «Правый сектор» принимает самое активное участие в этой акции.

Источник: Дмитрий Ярош, проводник «Правого сектора» и народный депутат назначает встречу на час дня. На мой вопрос, где именно должна состояться встреча, говорит просто: «Ко мне приезжайте», и я отправляюсь. От Днепропетровска до Днепродзержинска — всего 40 км, и уже через полчаса мы с водителем добираемся до места назначения. Город накрыто густым смогом работающего металлургического комбината имени Дзержинского.

Минуя малолюдный центр и промышленные зоны, мы попадаем в частный сектор и быстро находим нужный адрес. Передо мной — невысокий металлический забор с табличкой «Осторожно: во дворе злая собака» на калитке. Над забором развевается сине-желтый флаг. Я оглядываюсь вокруг, пытаясь найти охрану — бесполезно. Нажимаю на кнопку звонка и через пару секунд калитку открывает худой, коротко стриженный человек в шортах и майке, спрашивает, что надо. Говорю, что журналист, договаривался с Ярошем об интервью, после чего меня приглашают во двор.

Первая реакция: «Да ладно». Ум категорически отказывается принять факт, что человек, которым в соседнем государстве пугают детей, живет в таких простых условиях. Почти весь периметр двора занимает построен буквой «Г» дом, гараж и пара сооружений хозяйственного назначения. Небольшой вскопанный город, хрестоматийная виноградная «арка», фруктовые деревья.

На застеленной вышитой скатертью столе лежит «Новый Завет» с камуфляжной обложкой.

Еще через несколько секунд из дома выходит сам проводник, одетый в спортивные штаны, флисовую кофту и тапочки-вьетнамки. Ярош приветствуется, приглашает за стол, предлагает чай-кофе, и мы начинаем наш разговор. Текст разговора приводится почти без сокращений и стилистических правок.

Передо мной стоит непростая задача — извлечь визави на откровенную беседу; не дублируя при этом вопросы, которые ему задавали в ряде предыдущих интервью. Я пытаюсь понять и показать вам настоящего Яроша, а не его привычный медийный симулякр.

О становление мировоззрения, начало общественной деятельности и службу в советской армии

— Мы оба прекрасно понимаем, что такое Днепродзержинск. Это — в основном русскоязычный город, мощный промышленный центр. Типичный постиндустриальный ландшафт, постсоветский менталитет жителей. Каким образом Вы формировались как личностных в таком откровенно «советском» среде? Кто, так сказать, «прививал» вам украинство, помогал с самоидентификацией?

— Скорее всего, я сам развивался, потому что школа была русская, коммунистическая. На весь Днепродзержинск было две украинские школы и те на окраинах, а вообще — везде русские школы. Я помню некоторые вещи. Была у меня учительница украинского языка — Коробкова Елена Дмитриевна. Она рано умерла, но в четвертом классе преподавала у нас в двадцать четвертой школе, где я учился все десять лет. Так у нее украинство прививалось, конечно. Впоследствии, когда я анализировал, откуда пошли первые украинские кирпичики, то, наверное, все же из школы, от этой учительницы. Она, к сожалению, буквально год преподавала, потом по состоянию здоровья ушел на пенсию и довольно скоро отошла в мир иной. Практически с шестнадцати лет я вошел в борьбу, то есть формирование происходило в определенном кругу. Это был 1988 год, было народное подъема, и мы здесь, в Днепродзержинске, несмотря на то, что это было коммунистический город, создавали мощное движение сопротивления.

— А что именно настраивало Вас на антисоветский, антикоммунистический порядок? Скажем, литература, музыка или другие социокультурные феномены. Откуда это взялось в принципе? То, что зацементировали Вашу мировоззренческую парадигму.

— Это сумма случайностей. Конечно же, литература. Я очень много читал, особенно в перестроечный времена. Разные вещи — Солженицын то же самое. Много всего было прочитано. Всегда любил и люблю читать. Затем появились какие-то неформальные организации в Прибалтике, которые стали примером Народный там фронт Эстонии, Литвы, Народный фронт Латвии. Такая информация уже просачивалась в Украине, и, соответственно, определенная матрица уже была. А потом как-то со сверстниками — друзьями, одноклассниками — мы гуляли по городу, смотрим — демонстрация на центральном проспекте Ленина. Мы подошли: что такое? Вы понимаете — по шестнадцать лет детям, поэтому интересно, что это такое. Оказалось, что Демонстрация по поводу плохой экологии, и наш город — практически зона экологического бедствия. В Днепродзержинске очень много источников загрязнения воздуха, воды и всего остального. И мы присоединились к той экологической акции. В конце оно закрутило, завертело. Это был конец октября 1988 года, а уже в декабре в «Литературной Украине» я увидел программу Народного Руха Украины. Здесь была ассоциация «Экологическая инициатива» — такая активная, самая массовая — несколько сотен людей того времени. Это, собственно, и был тот центр, из которого начинались все неформальные движения.

— Каким образом все это пересекалось с идеями украинского национализма?

— К тому времени я себя не идентифицировал как националист. Я вообще о национализме ничего не знал до начала девяностых, это уже после армии я начал знакомиться с различными идеологами национализма. В то время это, в первую очередь, был протестное движение — антисоветский, антикоммунистический, на том мы и основывали нашу деятельность при определенной национальной окраске. Первым я поднял здесь сине-желтый флаг еще в апреле 1989 года, на площади Ленина, и в музей с ними прошлись. В то время еще на Галичине не везде поднимали, а мы здесь уже подняли. Массовые акции под сине-желтыми флагами собирались регулярно, способствовали подъему национального сознания. Людей приобщалось все больше и больше, у нас здесь была одна из самых сильных организаций Народного Руха по всему Центра-Востока Украины. Соответственно, мы еще в мае 1989-го выиграли здесь выборы.

— То есть Вы с тех пор планировали себе политическую карьеру?

— Нет, совершенно не планировал. Что в шестнадцать лет, тем более в армию можно планировать? Это сейчас часто прагматизм с самого малого возраста — ничего хорошего, на мой взгляд. А тогда это была романтика.

— Вы проходили срочную службу в советской армии. Официальные источники утверждают, что Вы служили в Белоруссии, а потом где-то в России на севере.

— Да, сначала в Белоруссии, а затем под Иркутском.

— Какая у вас была военная специальность, и как проходила Ваша служба?

— Военная специальность «оператор автоматизированной системы охраны боевых стартовых позиций ракетных войск стратегического назначения». У нас передвижные комплексы были — СС-20, например — по классификации в Беларуси стояли. Это были ракеты средней дальности, потом попали под разоружения, поэтому нас перевели в Сибирь. Там служили уже другие ребята. Чем хороши те были войска, то тем, что 70% личного состава — это офицеры, прапорщики и только 30 — обслуживающий персонал. Автоматизированная система охраны, работали как ДРГшкы по условным захватах стартовых боевых позиций. Интересно было.

— Этот опыт вам пригодился во время этой войны?

— Он понадобился еще раньше, когда я занялся военно-патриотическим воспитанием с 1994 года. Понятно, что оно было полезным.

— То есть что-то советская армия давала?

— Да еще как давала! Во-первых, вообще закаливание характера, преодоление всяких препятствий в виде дедовщины, например.

— Вы все это почувствовали на себе?

— Ну конечно. Драться приходилось довольно много. Как поставишь себя с начала и потом вопросов, в принципе, нет. Мне опять же с друзьями очень повезло в армии. Здесь Сергей Зотиков со мной служил с Днепра, все два года от первого дня до последнего прошли. Мы с ребятами нормально так держались.

— Конечно, ваши командиры знали, что Вы человек украиноцентричный, поддерживаете идею украинской независимости. Как это воспринималось Вашим армейским окружением? Или ощущались признаки агрессии по этому поводу?

— Вы знаете, я почувствовал ненависть даже в первый месяц службы. «Учебка» была в Поставах, Беларусь. Однажды вызвали меня в штаб той части. Захожу — сидит генерал-майор Березов, депутат Верховного Совета Литовской СССР, начальник политотдела армии. Коммуняка такой рафинированный. А я что же — «запах духа», как называли, потому что еще присягу даже не принял. Зашел: «Курсант Ярош по вашему приказанию прибыл». Я понимаю, что меня сейчас будут провоцировать, стараюсь выдерживать какую-то марку, не поддаваться очень провокации, но в восемнадцать лет это невозможно. Он почти вывел меня из себя событиями в Тбилиси. Помните, тогда 9 апреля дивизия Дзержинского изрубила женщин саперными лопатками? Трагедия. И когда он мне начал рассказывать, что и ты должен такое выполнять …

— «… Если Семья прикажет …»

— … Да, меня понесло. После этого меня отправили в худший полк дивизии, худший дивизион, где процентов семьдесят личного состава было с Кавказа, Средней Азии — соответственно, было довольно тяжело. Но наше подразделение, взвод, который занимался охраной боевых стартовых позиции, полностью славянский был. Службу я закончил командиром отделения, там тоже постоянно возникали проблемы, потому что член Народного движения, член националистической союза, рекомендации давали Облако и Лукьяненко, два крупнейших в то время диссиденты (улыбается).

О режиме внутренней оккупации олигархов и образ врага

— У меня иногда создается впечатление, что СССР в определенном смысле сохранился, и настоящего раскола, распада этого геополитического монстра не произошло. И на самом деле, если подумать, и Украина до Майдана выполняла функцию УССР, так же как сейчас ее выполняют и Беларусь, и Казахстан, которые де-факто очень зависят от РФ. Что Вы думаете по этому поводу?

— Я с Вам согласен по Украине, потому что мы даже трактовали состояние до Майдана как неоколониальный статус Украины. На самом деле, неоколониализм был везде, во всем. По сегодняшний день, к сожалению, в Украине есть коммунистические символы, а символика — она очень важна для любого общества. Коммунистически феодальная система управления по сути сохраняется по сегодняшний день. Эта борьба с неоколониализмом была для нас одной из важнейших задач. Борьба заключалась не только в том, что мы проводили лагеря или нациозахисного акции, разгоняя коммунистов и так далее. Мы также выдавали литературу. Было такое издательство «Возрождение» в Дрогобыче, и мы выдали около двух миллионов книг. Почти бесплатно они пошли по всей Украине, по диаспоре.

— За какие средства издавали книги?

— Диаспора помогала, но не так массово. В то время — особенно это 1994, 1995, 1996 годы — еще предприятия работали. Еще красные директора были, с которыми было проще говорить, чем с нуворишами. Приходили к ним, они давали товары на бартеры разные. Например, дают битум, затем битум меняется еще на что-то, в конце концов книга выходит. Тогда Донцова мы начали печатать, Бандеру. Мы были первые, кто выпустил сборник «Перспективы украинской революции» Степана Бандеры.

— Вы адаптировали ее для рядового, массового читателя?

— Ну, в принципе репринты делали, и оно расходилось очень массово и очень нормально. Брошюру Петра Полтавы «Кто такие бандеровцы и за что они борются» выпускали на двух языках. И Донбасс засеивали уже тогда. Брошюрки небольшие, но массово их засеивали. И работа насмарку не пошло. Я сейчас даже вижу много тризубовцев, которые пришли на определенные этапы. Многие наборов за 20 лет существования организации. И многие на фронте себя прекрасно проявил не только в составе «Правого сектора», но и в войсках, добробатах.

— Вы утверждаете, что именно это идеологическая основа, идеологические споры, тогда были засеяны, способствовали этому?

— Мы выстраивали украинское государство вопреки власти того государства, на общественных началах. Так оно и было. Ничего не делается напрасно. Вода камень точит.

— Конечно, но многие все равно тяготеет к советским архетипов. Славозвисна «колбаса по 2.20» и другие стереотипы …

— Но все меньше и меньше.

— Вы думаете, это какой-то естественный процесс? За счет того, что отходит советское поколение?

-Здесь Много. Сумма факторов.

— Какие главные, по Вашему мнению?

— Безусловно, наибольшим стимулом роста национальной государственнической сознания стали Майдан и война. Особенно война. Потому что здесь в Днепродзержинске у меня очень много знакомых, старших уже людей, которые были такие «совки» закоринивши, с коммунистическим мировоззрением, но за эту войну переориентировались полностью. Люди-патриоты, которые поняли, кто на самом деле нам враг, кто друг, надо опираться на собственные силы, и никакой Запад-Восток не поможет. Очень много таких людей стало, мы даже по волонтерах это увидели. Со многими общался, будучи на фронте, которые приезжали и говорили: «Думать не могли, что будем помогать украинской армии, но сами увидели, кто есть кто». Факторов очень много. Те же средства массовой информации. Еще недавно, лет 10 назад было довольно трудно найти информацию о освободительные движения, там. Сейчас с этим гораздо легче, многие историки, воспитанных в независимой Украине, дают объективные, хорошие материалы по истории освободительных движений, и оно все идет на прирост сознания. Молодежь, дети — это преимущественно уже не «совки». Разве часть — особенно там, на Донбассе.

— Я сам из Донбасса, из Луганска, поэтому понимаю, о чем идет речь. Там довольно много людей, которые до сих пор лелеют в себе какую-то дикую ненависть ко всему украинскому. Как Вы думаете, из-за чего все это происходит? Пропаганда?

— В первую очередь, имперская деятельность России, которая последовательно это делала, начиная с первого дня нашей независимости, и она проводила работу …

— Только от независимости или длительное?

— Безусловно, ментальность формируется поколениями, тем более, что Донбасс, особенно промышленные регионы Донбасса — это плавильный котел наций. Там со всего Советского Союза. Здесь ничего удивительного нет, хотя если брать тот же 1989-1990 — вспомним те шахтерские забастовки.

Опять же, есть пассивная большинство и активное меньшинство. Активное меньшинство на Донбассе, то провод донбасцив, он формировался из людей типа Януковичей, Ахметовых. Те же националисты, которые тоже в свое время начали развертывание, они были разгромлены, подавлены. «Тризуб» тот же самый, который мы имели ячейки в очень многих городах Донецкой области, они были разгромлены репрессивной машиной, потому что для того правоохранительной системы патриоты — это угроза была. Они нейтрализовали возможность поднятия уровня национальной, государственной сознания следующим образом. Поэтому провод там взяло быдло, которое, получив деньги криминальным путем, преступностью, начало с себя творить новую элиту. Взяв средства массовой информации под контроль, начали навязывать свое мнение. Это закономерно, плюс Россия начала подыгрывать.

— Но единое мнение, что навязывалась на Донбассе — это отсутствие какой-либо собственного мнения.

— Да, в том и состояла главная задача — превратить человека в быдло, скот какую-то. Только желудочный интерес и все — ничего больше. И мы с этим же постоянно сталкиваемся: «Нам все равно власть, чтобы не стреляли, нам все равно, что там будет, чтобы была зарплата и так далее». Хомо советикус.

— В программе «Правого сектора» указано, что «украинцы на родной земле в дальнейшем остаются под угрозой уничтожения внутренними и внешними врагами». Если с внешним врагом все понятно, по крайней мере пока, то кого Вы называете врагом внутренним?

— Мы трактуем это как режим внутренней оккупации.

— Да, именно это.

— Олицетворением этого режима является финансово-промышленные олигархические группы, которые раздирают Украину на куски, пытаются делать то, что делал Ахметов на Донбассе. Достаточно взглянуть каналы, которые принадлежат нашим олигархам, все сразу становится понятным. Здесь даже не идет о какой национальный признак. Даже этнический украинец, который проводит внутреннюю оккупационную политику, превращая свободного человека, казака на свинопаса, руководствуется исключительно матриальнимы интересами. Это и есть самая большая угроза для нашей государственности. А как показывает практика, внешнему врагу совет мы все же даем. Мы остановили огромную империю, которая пришла на нашу землю и попыталась «отжать» целую кучу территорий, но ей осталось очень мало территории. То есть мы можем противостоять, когда внутри нормально, но внутри как раз нормальной жизни нет.

— Вы лично знакомы с кем-то из олигархов?

— С Коломойским, с Порошенко.

— Вы считаете Порошенко олигархом?

— До того, как стать президентом, он был олигархом, и пока не лишился бизнеса, он продолжает быть олигархом.

— Вы знакомы с Ахметовым?

— С Ахметовым — нет.

— А с Григоришиным, Фирташем?

— По телевизору разве что.

— Какие отношения Вы поддерживаете с кем-то из тех олигархов, кого знаете? На чем они основаны? Какова цель поддержания этих отношений?

— С Коломойским я контактирую, если брать его команду. Это не секрет.

— Кого Вы имеете в виду?

— Филатов. Он мой друг. С Корбаном время от времени пересекаемся, но это не политические контакты, это вопрос или по фронту, которые у нас возникали в течение всего времени, или какие-то чисто человеческие отношения.

— Что значит «по фронту»? Вы имеете в виду приобретение амуниции или оружия?

— По оружия — нет, потому что они не имеют таких возможностей, к сожалению. Но и техника автомобильная, и оплата нашей базы … Они с самого начала, когда мы заехали сразу после Майдана на Днепропетровщину, даже питание ребятам обеспечивали.

— А требовали что-то взамен? Возможно, какие-то «специфические» услуги, связанные с бизнесом?

— Нет, но я дал одно слово: в случае продолжения наступления Сепар мы не отойдем, будем защищать Днепропетровскую область. Не будем идти на другие какие-то территории. Абсолютно честный и нормальный договор, тем более мне не все равно — моя хата здесь.

— Олигархи имеют собственных политиков, таким образом, исходя из Ваших утверждений, оказывается, что карманные политики — тоже в определенной степени внутренний враг Украины.

— Когда мы говорим о режиме внутренней оккупации, то понятно, что это не только олигархи. Понятно, что олигарх — это тот, кто дергает за ниточки, но есть и политические среды, информационные среды, бизнес-структуры, которые очень часто также работают против Украины и не позволяют объявить экономическую блокаду государстве, являющемся агрессором и признана агрессором всем миром. Но существуют экономические прихоти, бизнес прихоти, они собственно и не дают возможности блокировать торговые отношения с Россией. Полтора года мурыжили-мурыжили вопрос, наконец созрели, что Крым надо заблокировать. Сейчас «Правый сектор» принимает самое активное участие в этой акции.

Источник: Цензор.НетДмитрий Ярош, проводник «Правого сектора» и народный депутат назначает встречу на час дня. На мой вопрос, где именно должна состояться встреча, говорит просто: «Ко мне приезжайте», и я отправляюсь. От Днепропетровска до Днепродзержинска — всего 40 км, и уже через полчаса мы с водителем добираемся до места назначения. Город накрыто густым смогом работающего металлургического комбината имени Дзержинского.

Минуя малолюдный центр и промышленные зоны, мы попадаем в частный сектор и быстро находим нужный адрес. Передо мной — невысокий металлический забор с табличкой «Осторожно: во дворе злая собака» на калитке. Над забором развевается сине-желтый флаг. Я оглядываюсь вокруг, пытаясь найти охрану — бесполезно. Нажимаю на кнопку звонка и через пару секунд калитку открывает худой, коротко стриженный человек в шортах и майке, спрашивает, что надо. Говорю, что журналист, договаривался с Ярошем об интервью, после чего меня приглашают во двор.

Первая реакция: «Да ладно». Ум категорически отказывается принять факт, что человек, которым в соседнем государстве пугают детей, живет в таких простых условиях. Почти весь периметр двора занимает построен буквой «Г» дом, гараж и пара сооружений хозяйственного назначения. Небольшой вскопанный город, хрестоматийная виноградная «арка», фруктовые деревья.

На застеленной вышитой скатертью столе лежит «Новый Завет» с камуфляжной обложкой.

Еще через несколько секунд из дома выходит сам проводник, одетый в спортивные штаны, флисовую кофту и тапочки-вьетнамки. Ярош приветствуется, приглашает за стол, предлагает чай-кофе, и мы начинаем наш разговор. Текст разговора приводится почти без сокращений и стилистических правок.

Передо мной стоит непростая задача — извлечь визави на откровенную беседу; не дублируя при этом вопросы, которые ему задавали в ряде предыдущих интервью. Я пытаюсь понять и показать вам настоящего Яроша, а не его привычный медийный симулякр.

О становление мировоззрения, начало общественной деятельности и службу в советской армии

— Мы оба прекрасно понимаем, что такое Днепродзержинск. Это — в основном русскоязычный город, мощный промышленный центр. Типичный постиндустриальный ландшафт, постсоветский менталитет жителей. Каким образом Вы формировались как личностных в таком откровенно «советском» среде? Кто, так сказать, «прививал» вам украинство, помогал с самоидентификацией?

— Скорее всего, я сам развивался, потому что школа была русская, коммунистическая. На весь Днепродзержинск было две украинские школы и те на окраинах, а вообще — везде русские школы. Я помню некоторые вещи. Была у меня учительница украинского языка — Коробкова Елена Дмитриевна. Она рано умерла, но в четвертом классе преподавала у нас в двадцать четвертой школе, где я учился все десять лет. Так у нее украинство прививалось, конечно. Впоследствии, когда я анализировал, откуда пошли первые украинские кирпичики, то, наверное, все же из школы, от этой учительницы. Она, к сожалению, буквально год преподавала, потом по состоянию здоровья ушел на пенсию и довольно скоро отошла в мир иной. Практически с шестнадцати лет я вошел в борьбу, то есть формирование происходило в определенном кругу. Это был 1988 год, было народное подъема, и мы здесь, в Днепродзержинске, несмотря на то, что это было коммунистический город, создавали мощное движение сопротивления.

— А что именно настраивало Вас на антисоветский, антикоммунистический порядок? Скажем, литература, музыка или другие социокультурные феномены. Откуда это взялось в принципе? То, что зацементировали Вашу мировоззренческую парадигму.

— Это сумма случайностей. Конечно же, литература. Я очень много читал, особенно в перестроечный времена. Разные вещи — Солженицын то же самое. Много всего было прочитано. Всегда любил и люблю читать. Затем появились какие-то неформальные организации в Прибалтике, которые стали примером Народный там фронт Эстонии, Литвы, Народный фронт Латвии. Такая информация уже просачивалась в Украине, и, соответственно, определенная матрица уже была. А потом как-то со сверстниками — друзьями, одноклассниками — мы гуляли по городу, смотрим — демонстрация на центральном проспекте Ленина. Мы подошли: что такое? Вы понимаете — по шестнадцать лет детям, поэтому интересно, что это такое. Оказалось, что Демонстрация по поводу плохой экологии, и наш город — практически зона экологического бедствия. В Днепродзержинске очень много источников загрязнения воздуха, воды и всего остального. И мы присоединились к той экологической акции. В конце оно закрутило, завертело. Это был конец октября 1988 года, а уже в декабре в «Литературной Украине» я увидел программу Народного Руха Украины. Здесь была ассоциация «Экологическая инициатива» — такая активная, самая массовая — несколько сотен людей того времени. Это, собственно, и был тот центр, из которого начинались все неформальные движения.

— Каким образом все это пересекалось с идеями украинского национализма?

— К тому времени я себя не идентифицировал как националист. Я вообще о национализме ничего не знал до начала девяностых, это уже после армии я начал знакомиться с различными идеологами национализма. В то время это, в первую очередь, был протестное движение — антисоветский, антикоммунистический, на том мы и основывали нашу деятельность при определенной национальной окраске. Первым я поднял здесь сине-желтый флаг еще в апреле 1989 года, на площади Ленина, и в музей с ними прошлись. В то время еще на Галичине не везде поднимали, а мы здесь уже подняли. Массовые акции под сине-желтыми флагами собирались регулярно, способствовали подъему национального сознания. Людей приобщалось все больше и больше, у нас здесь была одна из самых сильных организаций Народного Руха по всему Центра-Востока Украины. Соответственно, мы еще в мае 1989-го выиграли здесь выборы.

— То есть Вы с тех пор планировали себе политическую карьеру?

— Нет, совершенно не планировал. Что в шестнадцать лет, тем более в армию можно планировать? Это сейчас часто прагматизм с самого малого возраста — ничего хорошего, на мой взгляд. А тогда это была романтика.

— Вы проходили срочную службу в советской армии. Официальные источники утверждают, что Вы служили в Белоруссии, а потом где-то в России на севере.

— Да, сначала в Белоруссии, а затем под Иркутском.

— Какая у вас была военная специальность, и как проходила Ваша служба?

— Военная специальность «оператор автоматизированной системы охраны боевых стартовых позиций ракетных войск стратегического назначения». У нас передвижные комплексы были — СС-20, например — по классификации в Беларуси стояли. Это были ракеты средней дальности, потом попали под разоружения, поэтому нас перевели в Сибирь. Там служили уже другие ребята. Чем хороши те были войска, то тем, что 70% личного состава — это офицеры, прапорщики и только 30 — обслуживающий персонал. Автоматизированная система охраны, работали как ДРГшкы по условным захватах стартовых боевых позиций. Интересно было.

— Этот опыт вам пригодился во время этой войны?

— Он понадобился еще раньше, когда я занялся военно-патриотическим воспитанием с 1994 года. Понятно, что оно было полезным.

— То есть что-то советская армия давала?

— Да еще как давала! Во-первых, вообще закаливание характера, преодоление всяких препятствий в виде дедовщины, например.

— Вы все это почувствовали на себе?

— Ну конечно. Драться приходилось довольно много. Как поставишь себя с начала и потом вопросов, в принципе, нет. Мне опять же с друзьями очень повезло в армии. Здесь Сергей Зотиков со мной служил с Днепра, все два года от первого дня до последнего прошли. Мы с ребятами нормально так держались.

— Конечно, ваши командиры знали, что Вы человек украиноцентричный, поддерживаете идею украинской независимости. Как это воспринималось Вашим армейским окружением? Или ощущались признаки агрессии по этому поводу?

— Вы знаете, я почувствовал ненависть даже в первый месяц службы. «Учебка» была в Поставах, Беларусь. Однажды вызвали меня в штаб той части. Захожу — сидит генерал-майор Березов, депутат Верховного Совета Литовской СССР, начальник политотдела армии. Коммуняка такой рафинированный. А я что же — «запах духа», как называли, потому что еще присягу даже не принял. Зашел: «Курсант Ярош по вашему приказанию прибыл». Я понимаю, что меня сейчас будут провоцировать, стараюсь выдерживать какую-то марку, не поддаваться очень провокации, но в восемнадцать лет это невозможно. Он почти вывел меня из себя событиями в Тбилиси. Помните, тогда 9 апреля дивизия Дзержинского изрубила женщин саперными лопатками? Трагедия. И когда он мне начал рассказывать, что и ты должен такое выполнять …

— «… Если Семья прикажет …»

— … Да, меня понесло. После этого меня отправили в худший полк дивизии, худший дивизион, где процентов семьдесят личного состава было с Кавказа, Средней Азии — соответственно, было довольно тяжело. Но наше подразделение, взвод, который занимался охраной боевых стартовых позиции, полностью славянский был. Службу я закончил командиром отделения, там тоже постоянно возникали проблемы, потому что член Народного движения, член националистической союза, рекомендации давали Облако и Лукьяненко, два крупнейших в то время диссиденты (улыбается).

О режиме внутренней оккупации олигархов и образ врага

— У меня иногда создается впечатление, что СССР в определенном смысле сохранился, и настоящего раскола, распада этого геополитического монстра не произошло. И на самом деле, если подумать, и Украина до Майдана выполняла функцию УССР, так же как сейчас ее выполняют и Беларусь, и Казахстан, которые де-факто очень зависят от РФ. Что Вы думаете по этому поводу?

— Я с Вам согласен по Украине, потому что мы даже трактовали состояние до Майдана как неоколониальный статус Украины. На самом деле, неоколониализм был везде, во всем. По сегодняшний день, к сожалению, в Украине есть коммунистические символы, а символика — она очень важна для любого общества. Коммунистически феодальная система управления по сути сохраняется по сегодняшний день. Эта борьба с неоколониализмом была для нас одной из важнейших задач. Борьба заключалась не только в том, что мы проводили лагеря или нациозахисного акции, разгоняя коммунистов и так далее. Мы также выдавали литературу. Было такое издательство «Возрождение» в Дрогобыче, и мы выдали около двух миллионов книг. Почти бесплатно они пошли по всей Украине, по диаспоре.

— За какие средства издавали книги?

— Диаспора помогала, но не так массово. В то время — особенно это 1994, 1995, 1996 годы — еще предприятия работали. Еще красные директора были, с которыми было проще говорить, чем с нуворишами. Приходили к ним, они давали товары на бартеры разные. Например, дают битум, затем битум меняется еще на что-то, в конце концов книга выходит. Тогда Донцова мы начали печатать, Бандеру. Мы были первые, кто выпустил сборник «Перспективы украинской революции» Степана Бандеры.

— Вы адаптировали ее для рядового, массового читателя?

— Ну, в принципе репринты делали, и оно расходилось очень массово и очень нормально. Брошюру Петра Полтавы «Кто такие бандеровцы и за что они борются» выпускали на двух языках. И Донбасс засеивали уже тогда. Брошюрки небольшие, но массово их засеивали. И работа насмарку не пошло. Я сейчас даже вижу много тризубовцев, которые пришли на определенные этапы. Многие наборов за 20 лет существования организации. И многие на фронте себя прекрасно проявил не только в составе «Правого сектора», но и в войсках, добробатах.

— Вы утверждаете, что именно это идеологическая основа, идеологические споры, тогда были засеяны, способствовали этому?

— Мы выстраивали украинское государство вопреки власти того государства, на общественных началах. Так оно и было. Ничего не делается напрасно. Вода камень точит.

— Конечно, но многие все равно тяготеет к советским архетипов. Славозвисна «колбаса по 2.20» и другие стереотипы …

— Но все меньше и меньше.

— Вы думаете, это какой-то естественный процесс? За счет того, что отходит советское поколение?

-Здесь Много. Сумма факторов.

— Какие главные, по Вашему мнению?

— Безусловно, наибольшим стимулом роста национальной государственнической сознания стали Майдан и война. Особенно война. Потому что здесь в Днепродзержинске у меня очень много знакомых, старших уже людей, которые были такие «совки» закоринивши, с коммунистическим мировоззрением, но за эту войну переориентировались полностью. Люди-патриоты, которые поняли, кто на самом деле нам враг, кто друг, надо опираться на собственные силы, и никакой Запад-Восток не поможет. Очень много таких людей стало, мы даже по волонтерах это увидели. Со многими общался, будучи на фронте, которые приезжали и говорили: «Думать не могли, что будем помогать украинской армии, но сами увидели, кто есть кто». Факторов очень много. Те же средства массовой информации. Еще недавно, лет 10 назад было довольно трудно найти информацию о освободительные движения, там. Сейчас с этим гораздо легче, многие историки, воспитанных в независимой Украине, дают объективные, хорошие материалы по истории освободительных движений, и оно все идет на прирост сознания. Молодежь, дети — это преимущественно уже не «совки». Разве часть — особенно там, на Донбассе.

— Я сам из Донбасса, из Луганска, поэтому понимаю, о чем идет речь. Там довольно много людей, которые до сих пор лелеют в себе какую-то дикую ненависть ко всему украинскому. Как Вы думаете, из-за чего все это происходит? Пропаганда?

— В первую очередь, имперская деятельность России, которая последовательно это делала, начиная с первого дня нашей независимости, и она проводила работу …

— Только от независимости или длительное?

— Безусловно, ментальность формируется поколениями, тем более, что Донбасс, особенно промышленные регионы Донбасса — это плавильный котел наций. Там со всего Советского Союза. Здесь ничего удивительного нет, хотя если брать тот же 1989-1990 — вспомним те шахтерские забастовки.

Опять же, есть пассивная большинство и активное меньшинство. Активное меньшинство на Донбассе, то провод донбасцив, он формировался из людей типа Януковичей, Ахметовых. Те же националисты, которые тоже в свое время начали развертывание, они были разгромлены, подавлены. «Тризуб» тот же самый, который мы имели ячейки в очень многих городах Донецкой области, они были разгромлены репрессивной машиной, потому что для того правоохранительной системы патриоты — это угроза была. Они нейтрализовали возможность поднятия уровня национальной, государственной сознания следующим образом. Поэтому провод там взяло быдло, которое, получив деньги криминальным путем, преступностью, начало с себя творить новую элиту. Взяв средства массовой информации под контроль, начали навязывать свое мнение. Это закономерно, плюс Россия начала подыгрывать.

— Но единое мнение, что навязывалась на Донбассе — это отсутствие какой-либо собственного мнения.

— Да, в том и состояла главная задача — превратить человека в быдло, скот какую-то. Только желудочный интерес и все — ничего больше. И мы с этим же постоянно сталкиваемся: «Нам все равно власть, чтобы не стреляли, нам все равно, что там будет, чтобы была зарплата и так далее». Хомо советикус.

— В программе «Правого сектора» указано, что «украинцы на родной земле в дальнейшем остаются под угрозой уничтожения внутренними и внешними врагами». Если с внешним врагом все понятно, по крайней мере пока, то кого Вы называете врагом внутренним?

— Мы трактуем это как режим внутренней оккупации.

— Да, именно это.

— Олицетворением этого режима является финансово-промышленные олигархические группы, которые раздирают Украину на куски, пытаются делать то, что делал Ахметов на Донбассе. Достаточно взглянуть каналы, которые принадлежат нашим олигархам, все сразу становится понятным. Здесь даже не идет о какой национальный признак. Даже этнический украинец, который проводит внутреннюю оккупационную политику, превращая свободного человека, казака на свинопаса, руководствуется исключительно матриальнимы интересами. Это и есть самая большая угроза для нашей государственности. А как показывает практика, внешнему врагу совет мы все же даем. Мы остановили огромную империю, которая пришла на нашу землю и попыталась «отжать» целую кучу территорий, но ей осталось очень мало территории. То есть мы можем противостоять, когда внутри нормально, но внутри как раз нормальной жизни нет.

— Вы лично знакомы с кем-то из олигархов?

— С Коломойским, с Порошенко.

— Вы считаете Порошенко олигархом?

— До того, как стать президентом, он был олигархом, и пока не лишился бизнеса, он продолжает быть олигархом.

— Вы знакомы с Ахметовым?

— С Ахметовым — нет.

— А с Григоришиным, Фирташем?

— По телевизору разве что.

— Какие отношения Вы поддерживаете с кем-то из тех олигархов, кого знаете? На чем они основаны? Какова цель поддержания этих отношений?

— С Коломойским я контактирую, если брать его команду. Это не секрет.

— Кого Вы имеете в виду?

— Филатов. Он мой друг. С Корбаном время от времени пересекаемся, но это не политические контакты, это вопрос или по фронту, которые у нас возникали в течение всего времени, или какие-то чисто человеческие отношения.

— Что значит «по фронту»? Вы имеете в виду приобретение амуниции или оружия?

— По оружия — нет, потому что они не имеют таких возможностей, к сожалению. Но и техника автомобильная, и оплата нашей базы … Они с самого начала, когда мы заехали сразу после Майдана на Днепропетровщину, даже питание ребятам обеспечивали.

— А требовали что-то взамен? Возможно, какие-то «специфические» услуги, связанные с бизнесом?

— Нет, но я дал одно слово: в случае продолжения наступления Сепар мы не отойдем, будем защищать Днепропетровскую область. Не будем идти на другие какие-то территории. Абсолютно честный и нормальный договор, тем более мне не все равно — моя хата здесь.

— Олигархи имеют собственных политиков, таким образом, исходя из Ваших утверждений, оказывается, что карманные политики — тоже в определенной степени внутренний враг Украины.

— Когда мы говорим о режиме внутренней оккупации, то понятно, что это не только олигархи. Понятно, что олигарх — это тот, кто дергает за ниточки, но есть и политические среды, информационные среды, бизнес-структуры, которые очень часто также работают против Украины и не позволяют объявить экономическую блокаду государстве, являющемся агрессором и признана агрессором всем миром. Но существуют экономические прихоти, бизнес прихоти, они собственно и не дают возможности блокировать торговые отношения с Россией. Полтора года мурыжили-мурыжили вопрос, наконец созрели, что Крым надо заблокировать. Сейчас «Правый сектор» принимает самое активное участие в этой акции.

Источник: Дмитрий Ярош, проводник «Правого сектора» и народный депутат назначает встречу на час дня. На мой вопрос, где именно должна состояться встреча, говорит просто: «Ко мне приезжайте», и я отправляюсь. От Днепропетровска до Днепродзержинска — всего 40 км, и уже через полчаса мы с водителем добираемся до места назначения. Город накрыто густым смогом работающего металлургического комбината имени Дзержинского.

Минуя малолюдный центр и промышленные зоны, мы попадаем в частный сектор и быстро находим нужный адрес. Передо мной — невысокий металлический забор с табличкой «Осторожно: во дворе злая собака» на калитке. Над забором развевается сине-желтый флаг. Я оглядываюсь вокруг, пытаясь найти охрану — бесполезно. Нажимаю на кнопку звонка и через пару секунд калитку открывает худой, коротко стриженный человек в шортах и майке, спрашивает, что надо. Говорю, что журналист, договаривался с Ярошем об интервью, после чего меня приглашают во двор.

Первая реакция: «Да ладно». Ум категорически отказывается принять факт, что человек, которым в соседнем государстве пугают детей, живет в таких простых условиях. Почти весь периметр двора занимает построен буквой «Г» дом, гараж и пара сооружений хозяйственного назначения. Небольшой вскопанный город, хрестоматийная виноградная «арка», фруктовые деревья.

На застеленной вышитой скатертью столе лежит «Новый Завет» с камуфляжной обложкой.

Еще через несколько секунд из дома выходит сам проводник, одетый в спортивные штаны, флисовую кофту и тапочки-вьетнамки. Ярош приветствуется, приглашает за стол, предлагает чай-кофе, и мы начинаем наш разговор. Текст разговора приводится почти без сокращений и стилистических правок.

Передо мной стоит непростая задача — извлечь визави на откровенную беседу; не дублируя при этом вопросы, которые ему задавали в ряде предыдущих интервью. Я пытаюсь понять и показать вам настоящего Яроша, а не его привычный медийный симулякр.

О становление мировоззрения, начало общественной деятельности и службу в советской армии

— Мы оба прекрасно понимаем, что такое Днепродзержинск. Это — в основном русскоязычный город, мощный промышленный центр. Типичный постиндустриальный ландшафт, постсоветский менталитет жителей. Каким образом Вы формировались как личностных в таком откровенно «советском» среде? Кто, так сказать, «прививал» вам украинство, помогал с самоидентификацией?

— Скорее всего, я сам развивался, потому что школа была русская, коммунистическая. На весь Днепродзержинск было две украинские школы и те на окраинах, а вообще — везде русские школы. Я помню некоторые вещи. Была у меня учительница украинского языка — Коробкова Елена Дмитриевна. Она рано умерла, но в четвертом классе преподавала у нас в двадцать четвертой школе, где я учился все десять лет. Так у нее украинство прививалось, конечно. Впоследствии, когда я анализировал, откуда пошли первые украинские кирпичики, то, наверное, все же из школы, от этой учительницы. Она, к сожалению, буквально год преподавала, потом по состоянию здоровья ушел на пенсию и довольно скоро отошла в мир иной. Практически с шестнадцати лет я вошел в борьбу, то есть формирование происходило в определенном кругу. Это был 1988 год, было народное подъема, и мы здесь, в Днепродзержинске, несмотря на то, что это было коммунистический город, создавали мощное движение сопротивления.

— А что именно настраивало Вас на антисоветский, антикоммунистический порядок? Скажем, литература, музыка или другие социокультурные феномены. Откуда это взялось в принципе? То, что зацементировали Вашу мировоззренческую парадигму.

— Это сумма случайностей. Конечно же, литература. Я очень много читал, особенно в перестроечный времена. Разные вещи — Солженицын то же самое. Много всего было прочитано. Всегда любил и люблю читать. Затем появились какие-то неформальные организации в Прибалтике, которые стали примером Народный там фронт Эстонии, Литвы, Народный фронт Латвии. Такая информация уже просачивалась в Украине, и, соответственно, определенная матрица уже была. А потом как-то со сверстниками — друзьями, одноклассниками — мы гуляли по городу, смотрим — демонстрация на центральном проспекте Ленина. Мы подошли: что такое? Вы понимаете — по шестнадцать лет детям, поэтому интересно, что это такое. Оказалось, что Демонстрация по поводу плохой экологии, и наш город — практически зона экологического бедствия. В Днепродзержинске очень много источников загрязнения воздуха, воды и всего остального. И мы присоединились к той экологической акции. В конце оно закрутило, завертело. Это был конец октября 1988 года, а уже в декабре в «Литературной Украине» я увидел программу Народного Руха Украины. Здесь была ассоциация «Экологическая инициатива» — такая активная, самая массовая — несколько сотен людей того времени. Это, собственно, и был тот центр, из которого начинались все неформальные движения.

— Каким образом все это пересекалось с идеями украинского национализма?

— К тому времени я себя не идентифицировал как националист. Я вообще о национализме ничего не знал до начала девяностых, это уже после армии я начал знакомиться с различными идеологами национализма. В то время это, в первую очередь, был протестное движение — антисоветский, антикоммунистический, на том мы и основывали нашу деятельность при определенной национальной окраске. Первым я поднял здесь сине-желтый флаг еще в апреле 1989 года, на площади Ленина, и в музей с ними прошлись. В то время еще на Галичине не везде поднимали, а мы здесь уже подняли. Массовые акции под сине-желтыми флагами собирались регулярно, способствовали подъему национального сознания. Людей приобщалось все больше и больше, у нас здесь была одна из самых сильных организаций Народного Руха по всему Центра-Востока Украины. Соответственно, мы еще в мае 1989-го выиграли здесь выборы.

— То есть Вы с тех пор планировали себе политическую карьеру?

— Нет, совершенно не планировал. Что в шестнадцать лет, тем более в армию можно планировать? Это сейчас часто прагматизм с самого малого возраста — ничего хорошего, на мой взгляд. А тогда это была романтика.

— Вы проходили срочную службу в советской армии. Официальные источники утверждают, что Вы служили в Белоруссии, а потом где-то в России на севере.

— Да, сначала в Белоруссии, а затем под Иркутском.

— Какая у вас была военная специальность, и как проходила Ваша служба?

— Военная специальность «оператор автоматизированной системы охраны боевых стартовых позиций ракетных войск стратегического назначения». У нас передвижные комплексы были — СС-20, например — по классификации в Беларуси стояли. Это были ракеты средней дальности, потом попали под разоружения, поэтому нас перевели в Сибирь. Там служили уже другие ребята. Чем хороши те были войска, то тем, что 70% личного состава — это офицеры, прапорщики и только 30 — обслуживающий персонал. Автоматизированная система охраны, работали как ДРГшкы по условным захватах стартовых боевых позиций. Интересно было.

— Этот опыт вам пригодился во время этой войны?

— Он понадобился еще раньше, когда я занялся военно-патриотическим воспитанием с 1994 года. Понятно, что оно было полезным.

— То есть что-то советская армия давала?

— Да еще как давала! Во-первых, вообще закаливание характера, преодоление всяких препятствий в виде дедовщины, например.

— Вы все это почувствовали на себе?

— Ну конечно. Драться приходилось довольно много. Как поставишь себя с начала и потом вопросов, в принципе, нет. Мне опять же с друзьями очень повезло в армии. Здесь Сергей Зотиков со мной служил с Днепра, все два года от первого дня до последнего прошли. Мы с ребятами нормально так держались.

— Конечно, ваши командиры знали, что Вы человек украиноцентричный, поддерживаете идею украинской независимости. Как это воспринималось Вашим армейским окружением? Или ощущались признаки агрессии по этому поводу?

— Вы знаете, я почувствовал ненависть даже в первый месяц службы. «Учебка» была в Поставах, Беларусь. Однажды вызвали меня в штаб той части. Захожу — сидит генерал-майор Березов, депутат Верховного Совета Литовской СССР, начальник политотдела армии. Коммуняка такой рафинированный. А я что же — «запах духа», как называли, потому что еще присягу даже не принял. Зашел: «Курсант Ярош по вашему приказанию прибыл». Я понимаю, что меня сейчас будут провоцировать, стараюсь выдерживать какую-то марку, не поддаваться очень провокации, но в восемнадцать лет это невозможно. Он почти вывел меня из себя событиями в Тбилиси. Помните, тогда 9 апреля дивизия Дзержинского изрубила женщин саперными лопатками? Трагедия. И когда он мне начал рассказывать, что и ты должен такое выполнять …

— «… Если Семья прикажет …»

— … Да, меня понесло. После этого меня отправили в худший полк дивизии, худший дивизион, где процентов семьдесят личного состава было с Кавказа, Средней Азии — соответственно, было довольно тяжело. Но наше подразделение, взвод, который занимался охраной боевых стартовых позиции, полностью славянский был. Службу я закончил командиром отделения, там тоже постоянно возникали проблемы, потому что член Народного движения, член националистической союза, рекомендации давали Облако и Лукьяненко, два крупнейших в то время диссиденты (улыбается).

О режиме внутренней оккупации олигархов и образ врага

— У меня иногда создается впечатление, что СССР в определенном смысле сохранился, и настоящего раскола, распада этого геополитического монстра не произошло. И на самом деле, если подумать, и Украина до Майдана выполняла функцию УССР, так же как сейчас ее выполняют и Беларусь, и Казахстан, которые де-факто очень зависят от РФ. Что Вы думаете по этому поводу?

— Я с Вам согласен по Украине, потому что мы даже трактовали состояние до Майдана как неоколониальный статус Украины. На самом деле, неоколониализм был везде, во всем. По сегодняшний день, к сожалению, в Украине есть коммунистические символы, а символика — она очень важна для любого общества. Коммунистически феодальная система управления по сути сохраняется по сегодняшний день. Эта борьба с неоколониализмом была для нас одной из важнейших задач. Борьба заключалась не только в том, что мы проводили лагеря или нациозахисного акции, разгоняя коммунистов и так далее. Мы также выдавали литературу. Было такое издательство «Возрождение» в Дрогобыче, и мы выдали около двух миллионов книг. Почти бесплатно они пошли по всей Украине, по диаспоре.

— За какие средства издавали книги?

— Диаспора помогала, но не так массово. В то время — особенно это 1994, 1995, 1996 годы — еще предприятия работали. Еще красные директора были, с которыми было проще говорить, чем с нуворишами. Приходили к ним, они давали товары на бартеры разные. Например, дают битум, затем битум меняется еще на что-то, в конце концов книга выходит. Тогда Донцова мы начали печатать, Бандеру. Мы были первые, кто выпустил сборник «Перспективы украинской революции» Степана Бандеры.

— Вы адаптировали ее для рядового, массового читателя?

— Ну, в принципе репринты делали, и оно расходилось очень массово и очень нормально. Брошюру Петра Полтавы «Кто такие бандеровцы и за что они борются» выпускали на двух языках. И Донбасс засеивали уже тогда. Брошюрки небольшие, но массово их засеивали. И работа насмарку не пошло. Я сейчас даже вижу много тризубовцев, которые пришли на определенные этапы. Многие наборов за 20 лет существования организации. И многие на фронте себя прекрасно проявил не только в составе «Правого сектора», но и в войсках, добробатах.

— Вы утверждаете, что именно это идеологическая основа, идеологические споры, тогда были засеяны, способствовали этому?

— Мы выстраивали украинское государство вопреки власти того государства, на общественных началах. Так оно и было. Ничего не делается напрасно. Вода камень точит.

— Конечно, но многие все равно тяготеет к советским архетипов. Славозвисна «колбаса по 2.20» и другие стереотипы …

— Но все меньше и меньше.

— Вы думаете, это какой-то естественный процесс? За счет того, что отходит советское поколение?

-Здесь Много. Сумма факторов.

— Какие главные, по Вашему мнению?

— Безусловно, наибольшим стимулом роста национальной государственнической сознания стали Майдан и война. Особенно война. Потому что здесь в Днепродзержинске у меня очень много знакомых, старших уже людей, которые были такие «совки» закоринивши, с коммунистическим мировоззрением, но за эту войну переориентировались полностью. Люди-патриоты, которые поняли, кто на самом деле нам враг, кто друг, надо опираться на собственные силы, и никакой Запад-Восток не поможет. Очень много таких людей стало, мы даже по волонтерах это увидели. Со многими общался, будучи на фронте, которые приезжали и говорили: «Думать не могли, что будем помогать украинской армии, но сами увидели, кто есть кто». Факторов очень много. Те же средства массовой информации. Еще недавно, лет 10 назад было довольно трудно найти информацию о освободительные движения, там. Сейчас с этим гораздо легче, многие историки, воспитанных в независимой Украине, дают объективные, хорошие материалы по истории освободительных движений, и оно все идет на прирост сознания. Молодежь, дети — это преимущественно уже не «совки». Разве часть — особенно там, на Донбассе.

— Я сам из Донбасса, из Луганска, поэтому понимаю, о чем идет речь. Там довольно много людей, которые до сих пор лелеют в себе какую-то дикую ненависть ко всему украинскому. Как Вы думаете, из-за чего все это происходит? Пропаганда?

— В первую очередь, имперская деятельность России, которая последовательно это делала, начиная с первого дня нашей независимости, и она проводила работу …

— Только от независимости или длительное?

— Безусловно, ментальность формируется поколениями, тем более, что Донбасс, особенно промышленные регионы Донбасса — это плавильный котел наций. Там со всего Советского Союза. Здесь ничего удивительного нет, хотя если брать тот же 1989-1990 — вспомним те шахтерские забастовки.

Опять же, есть пассивная большинство и активное меньшинство. Активное меньшинство на Донбассе, то провод донбасцив, он формировался из людей типа Януковичей, Ахметовых. Те же националисты, которые тоже в свое время начали развертывание, они были разгромлены, подавлены. «Тризуб» тот же самый, который мы имели ячейки в очень многих городах Донецкой области, они были разгромлены репрессивной машиной, потому что для того правоохранительной системы патриоты — это угроза была. Они нейтрализовали возможность поднятия уровня национальной, государственной сознания следующим образом. Поэтому провод там взяло быдло, которое, получив деньги криминальным путем, преступностью, начало с себя творить новую элиту. Взяв средства массовой информации под контроль, начали навязывать свое мнение. Это закономерно, плюс Россия начала подыгрывать.

— Но единое мнение, что навязывалась на Донбассе — это отсутствие какой-либо собственного мнения.

— Да, в том и состояла главная задача — превратить человека в быдло, скот какую-то. Только желудочный интерес и все — ничего больше. И мы с этим же постоянно сталкиваемся: «Нам все равно власть, чтобы не стреляли, нам все равно, что там будет, чтобы была зарплата и так далее». Хомо советикус.

— В программе «Правого сектора» указано, что «украинцы на родной земле в дальнейшем остаются под угрозой уничтожения внутренними и внешними врагами». Если с внешним врагом все понятно, по крайней мере пока, то кого Вы называете врагом внутренним?

— Мы трактуем это как режим внутренней оккупации.

— Да, именно это.

— Олицетворением этого режима является финансово-промышленные олигархические группы, которые раздирают Украину на куски, пытаются делать то, что делал Ахметов на Донбассе. Достаточно взглянуть каналы, которые принадлежат нашим олигархам, все сразу становится понятным. Здесь даже не идет о какой национальный признак. Даже этнический украинец, который проводит внутреннюю оккупационную политику, превращая свободного человека, казака на свинопаса, руководствуется исключительно матриальнимы интересами. Это и есть самая большая угроза для нашей государственности. А как показывает практика, внешнему врагу совет мы все же даем. Мы остановили огромную империю, которая пришла на нашу землю и попыталась «отжать» целую кучу территорий, но ей осталось очень мало территории. То есть мы можем противостоять, когда внутри нормально, но внутри как раз нормальной жизни нет.

— Вы лично знакомы с кем-то из олигархов?

— С Коломойским, с Порошенко.

— Вы считаете Порошенко олигархом?

— До того, как стать президентом, он был олигархом, и пока не лишился бизнеса, он продолжает быть олигархом.

— Вы знакомы с Ахметовым?

— С Ахметовым — нет.

— А с Григоришиным, Фирташем?

— По телевизору разве что.

— Какие отношения Вы поддерживаете с кем-то из тех олигархов, кого знаете? На чем они основаны? Какова цель поддержания этих отношений?

— С Коломойским я контактирую, если брать его команду. Это не секрет.

— Кого Вы имеете в виду?

— Филатов. Он мой друг. С Корбаном время от времени пересекаемся, но это не политические контакты, это вопрос или по фронту, которые у нас возникали в течение всего времени, или какие-то чисто человеческие отношения.

— Что значит «по фронту»? Вы имеете в виду приобретение амуниции или оружия?

— По оружия — нет, потому что они не имеют таких возможностей, к сожалению. Но и техника автомобильная, и оплата нашей базы … Они с самого начала, когда мы заехали сразу после Майдана на Днепропетровщину, даже питание ребятам обеспечивали.

— А требовали что-то взамен? Возможно, какие-то «специфические» услуги, связанные с бизнесом?

— Нет, но я дал одно слово: в случае продолжения наступления Сепар мы не отойдем, будем защищать Днепропетровскую область. Не будем идти на другие какие-то территории. Абсолютно честный и нормальный договор, тем более мне не все равно — моя хата здесь.

— Олигархи имеют собственных политиков, таким образом, исходя из Ваших утверждений, оказывается, что карманные политики — тоже в определенной степени внутренний враг Украины.

— Когда мы говорим о режиме внутренней оккупации, то понятно, что это не только олигархи. Понятно, что олигарх — это тот, кто дергает за ниточки, но есть и политические среды, информационные среды, бизнес-структуры, которые очень часто также работают против Украины и не позволяют объявить экономическую блокаду государстве, являющемся агрессором и признана агрессором всем миром. Но существуют экономические прихоти, бизнес прихоти, они собственно и не дают возможности блокировать торговые отношения с Россией. Полтора года мурыжили-мурыжили вопрос, наконец созрели, что Крым надо заблокировать. Сейчас «Правый сектор» принимает самое активное участие в этой акции.

Источник: Цензор.Нет

Дмитрий Ярош: Если побольше было таких офицеров, как Грицак, Мукачево и похожих ситуаций может и не было быДмитрий Ярош: Если побольше было таких офицеров, как Грицак, Мукачево и похожих ситуаций может и не было бы

Настя Станко, Александр Назаров, Илья Безкровайный.

Проводник «Правого сектора» Дмитрий Ярош рассказал в интервью «ГРОМАДСЬКОМУ» о событиях в Мукачево, задержанном в РФ Николае Карпюке, своем отношении к СБУ и ее главе Василии Грицаке, Референдуме и отношениях внутри организации. Ярош отметил, что Василий Грицак с Майдана пытался помочь советом. Он отметил, что сотрудничает с СБУ, подчеркнув, что если бы побольше было таких офицеров, как Грицак, Мукачево и подобных ситуаций может и не было бы.

Журналисты общались с Ярошем в киевском штабе «Правого сектора».

— Николай Карпюк был Вашим заместителем, правой рукой во время Майдана. 15 сентября уже назначили в Грозном в Верховном суде в Чечне предварительное судебное слушание по нему. С тех пор как он исчез с территории Украины, его никто не видел. Вы знаете что-то о Николае Карпюка и как вы пытались вытащить его из России?

— Пытались и пытаемся по сегодняшний день, но наши возможности на территории России достаточно ограничены по понятным причинам. К большому сожалению, Николай принял такое решение, он оказался на той территории, хотя это было вопреки и моего решения, и решения тех людей, которые присутствовали там за день до его отъезда. Хорошо проработанная ФСБшная операция, я бы сказал. Потому что тогда стоял вопрос референдума Крымского, соответственно поступили определенные предложения через человека, приближенного к Николаю о том, что он может приехать, поговорить и, возможно, тот референдум каким-то образом был бы отменен.

— Это о Вячеславе Фурса? О его куме? Он руководил киевской организацией «Правого сектора»?

— Именно так. К тому времени. Было много и случайных разных людей, потому что мы на Майдане родились. Очень трудно было профильтровать весь личный состав который у нас был. Николай поддался на это, и меня здесь очень сильно удивляет, потому что за день до этого у нас был разговор, и не только я был на нем присутствующим, а так же и члены Провода присутствовали. Мы говорили с ними. Он говорил, что поступило такое предложение, был и Фурса, чтобы приехать и сорвать этот референдум за счет каких-то определенных дипломатических отношений.

— С кем должен был быть разговор с российской стороны? Говорили, что речь шла о советниках Путина.

— Речь шла об очень больших уровнях, фамилии, честно говоря, я не помню, они вообще звучали — возможно нет. Но он поступил, как государственник, практически, как националист в данной ситуации. Но он очень плохо поступил, вопреки нашей воле. А мы его предупреждали — нельзя этого делать в принципе, потому что может быть разработка, его задержат и все остальное. Так и произошло. Фурса его повез через границу, на границе он был задержан. Фурса затем вернулся в Украину вместе со своим водителем, а Николая оставили там. И я понимаю, почему. Николай — очень мощная политическая фигура для «Правого сектора» был, и выбить ключевое звено было очень важно. Расчет ФСБшников был абсолютно правильный.

— Вы все были против на этой встрече, где было 11 человек на даче в Артеменко, если не ошибаюсь?

— Нет, это было в Золочеве. Мы там говорили и это Фурса озвучил предложения. Николай при встрече с нами сказал, что я не еду, и так далее. На следующий день я ему звоню, потому что мы договорились, что встретимся, а он уже был там — в России.

— Насколько я знаю, Фурсу и водителя помогал возвращать Медведчук. Об этом договаривались члены «Правого сектора»?

— Мы договаривались со всеми, в первую очередь по Николаю. Договаривались и с СБУшными генералами, пытались что-то сделать. Или Медведчук возвращал? Я сомневаюсь. В этом конкретном случае я информации не имею, потому что он очень быстро приехал по времени, я там не ориентируюсь. Но он довольно быстро вернулся в Украину, не было каких-то прецедентов. Он приехал, доложил, сказал, что Николай так же должен вернуться, потому что есть какие-то определенные договоренности. Но этого так и не произошло.

— Что было сделано Вами и «Правым сектором» после этого, чтобы его вернуть?

— Мы подключали все возможные контакты. Мы подключали в Украине людей, которые должны иметь там хотя бы связи.

— Я слышала, даже говорили с Патриархом Кириллом?

— Нет такой информации. Во всяком случае, ни я, ни Андрей Стемпицкий на следующие уровни не выходили. Возможно опосредованно кто-то выходил, но у нас контактов не было.

— Все эти контакты не дали никакого результата?

— Абсолютно. Мы не могли на него выйти. У нас ответственный за это дело Андрей Бондаренко — побратим, ближайший из УНСО. Я говорил, что мы найдем любые деньги на адвокатов и все остальное, чтобы его вытащить оттуда. Но «умом Россию не понять». Правовые нормы там не действуют, конечно.

— Жена сейчас открыла счет, чтобы люди помогали оплачивать адвокатов. Как помогаете семьи финансово?

— Мы не один раз оплачивали адвокатов, но при этом всем появляются адвокаты, не добиваются никаких результатов, а хотят денег. Бондаренко мне докладывал, хотя я ему сказал, пусть хоть результатов нет, найдем какие-то средства. Речь идет о суммах 3 тыс. долларов, 3,5 тыс. долларов. Конечно, найдем для Николая. Я еще пообщаюсь с Андреем, почему открываются какие-то карточки и т.д., потому что организация может полностью вытянуть это. Он еще не докладывал об этой ситуации. Когда я с Леной встречался, всегда старался помочь. Насколько я понимаю, там есть какие-то постоянные поступления, чтобы семья жила нормально. Но здесь главное, чтобы Николай вернулся. Захватить грознинское СИЗО — у нас просто нет, к сожалению.

— В этом деле, в которой его обвиняют, есть и Ваша фамилия. Саша Белый, Вы, Тягнибок, другие члены националистических организаций. Что Вы знаете о следе Николая в Чечне? Вы в Чечне не были?

— Ни дня. Мы в первую войну, то не большая тайна, сотрудничали с Дудаевым как организация «Тризуб». Раненых лечили, охрану обеспечивали, гуманитарку посылали, но какого-то участия … Кстати, я обращался к Дудаеву тогда еще с пожеланием, что я могу сформировать какое-то определенное подразделение, приехать туда и стоять на стороне национально-освободительного движения. На что я получил ответ, что благодарим за такое желание, но у нас меньше оружия, чем желающих людей. Поэтому подразделение туда не поехало. Это 95-96 года. Непосредственного участия в том вооруженном конфликте я не брал, непосредственно ни дня наше подразделение там не было. Поэтому это «липовые» абсолютно российские обвинения в отношении него.

— Срок заключения очень большой за совокупность статей.

— Там и терроризм может быть «пришит», и что угодно.

— Там несколько статей: убийство российских военных, покушение на убийство, организация бандформирований и т. д. Если будет суд и вынесет приговор не в пользу Николая, Вы думаете, что можете что-то сделать? Есть какой-то план действий, как его можно спасти? Возможно кто-то выходил на Вас с идеей обменять его на кого-то другого?

— Не буду скрывать, особенно в прошлом году — тогда были активные наступательные боевые действия — я рассчитывал взять важную персону в плен с той стороны, чтобы обменять. Мы брали много пленных, но уровня Николая, так сказать, не было. Мы их обменивали на наших солдат. Мы проводили политические акции под Министерством. Можем проводить еще, но я прекрасно понимаю, что на Россию такие акции не очень сильно влияют. Под Посольством, и так далее — они на это не реагируют. Но, даст Бог, может какого-то из руководителей «ДНР», «ЛНР» возьмем в плен, тогда можно будет поменять.

— Выглядит таким странным совпадением. Похитили 17 марта, 24 убили Сашу Музычука, который тоже был лидером УНА-УНСО, как и Николай. А между этими двумя событиями состоялся съезд, на котором она была переименована и Вы стали фактически лидером и партии также.

— Это была идея Николая.

— Он Вам предложил?

— Да. У нас было много партий переименовать, предложений было очень много. Но Николай на этом стоял и с Сашей Белым буквально перед его смертью — за два дня до тех событий в Киеве он был. И мы замечательную многочасовую беседу с ним имели. Я его знал еще раньше, как и Николая. У нас были дружеские отношения. Это столбы, на которых и я держался на том же Майдане. Они начали выбивать тех ребят, которые в «Правом секторе» могли бы гораздо лучше работать чем даже сейчас. Это был удар по всей организации.

— Есть люди, которые говорят, что Вы фактически захватили власть, лишившись конкурентов — людей, которые давно были в этом правом движении.

— Тот же Николай инициировал то, чтобы я возглавлял этот процесс, потому что по сегодняшний день я считаюсь не политиком, а все же солдатом. Гораздо легче там на фронте, чем здесь в политике. И внимания уделяю больше этим вопросам. Обвинять можно в чем угодно и как угодно. Россия меня тоже обвиняет во всех грехах. И я в розыске в Интерполе по сегодняшний день. Ничего удивительного нет в таких обвинениях. «Недоброжелателей» у нас очень много.

— Почему так случилось, что патриот Украины, который был тоже костяком, отошел после Майдана от «Правого сектора», создал «Азов», если говорить о военной составляющей. С УНСО сколько людей сейчас в проводе «Правого сектора»?

— С УНСО это непосредственно движение «Вольф» — Валерий Воронов — один из старейших членов Провода. И Андрей Бондаренко — это те, что остались.

— Часть откололась все же?

— УНСО — легендарная структура. Я их люблю и уважаю. Даже гимн УНСО стоит в сборнике песен. Но организация очень непростая. Костя Фурса принял решение уйти из «Правого сектора», это было решения, но это не было какое-то выталкивание. Если бы Николай был, как минимум, я убежден, осудил бы. Не имею в том никакого сомнения. Сейчас процесс очень непростой, большая часть УНСО хочет вернуться в организацию «Правого сектора».

— А «Патриот»?

— С Андреем Билецким у меня дружеские отношения по сегодняшний день. Он выбрал свой путь. Опять же, не было ни одного выталкивания. Решил пойти в структуру МВД, создал там военное подразделение. Мы не возражали, направили туда много людей, кто имел желание. Когда в Верховной Раде мы встретились, самые дружеские нормальные отношения. Когда он вышел из тюрьмы, мы помогали всем чем могли. Я лично возглавил колонну, которая оснащенной выехала из Киева. Мы ехали там на освобождение, встретились на границе областей. Андрей всегда говорил, что ребята, я с вами был, есть и буду. Негативных расколов в истории «Правого сектора» не замечаем. Люди выбирают свой путь. «Правый сектор» создавался как движение, как площадка. Каждый может идти своим путем — это не отрицает дружеских отношений, положительных моментов.

— Вы не чувствуете какого утраченного момента? Когда был Майдан и после него — власти практически не было. А потом все немного разошлись. К Вам ходил Порошенко в отель «Днепр», кстати, это правда?

— Для нас это не был потерянный момент. Каждую неделю встречались.

— Он приходил? О чем-то просил?

— Мы общались обо всем. Какой-то помощи и всего прочего он не просил. Когда ВВшников выводили, мы сблизились, так сказать. После выборов жизнь, конечно, уже была другой. Мы не так часто встречались. Можем находить общие моменты.

— Но он приходил к Вам с чем-то. Он к Вам, не Вы к нему.

— «Правый сектор» все же был революционным фактором и весом. Не только он приходил, масса людей приходила. Саакашвили тоже приходил. Очень многие, здесь ничего такого нет.

-Он просил, чтобы Вы ему помогли с поддержкой на выборах мэра Киева?

— О мэрских выборах вообще не было. И он и я выдвинулись на президентские выборы. Ему поддержка «Правого сектора» не была нужна, у него своя электоральная масса была. Мы говорили об очень предметных вещах. Меня уже тогда интересовало развертывания боевых подразделений. О выборах совсем не было.

— Кто еще приходил?

— Очень много. И Юра Луценко приходил. Очереди стояли, график расписан был очень. Мы и сейчас общаемся, каковы бы ни были политические позиции. Когда я в Киеве, общение все равно происходит.

— А правда, что Вы были на подписании. Когда Янукович встречал?

— Нет, не правда. С Януковичем один раз встречался, он же предлагал так же, чтобы я присоединился. На что я возразил и вышел живым. Для меня это было важно. После того выступал с трибуны и сказал то, что я ему говорил: оружие не сложим и стоять будем до конца.

— Возвращаясь к Николаю, вы с ним давно знакомы? С девяностых? В каких вы были отношениях?

— Мы принадлежали к разным организациям, но при этом с 96 года были знакомы.

— Это было конкурентной средой между «Тризубом» и УНСО?

— Разве в самом начале. Ко мне приходи Руслан Зайченко в 95-м, январь месяц кажется. Первое знакомство с УНСО было. Я искал, когда в Днепродзержинске жил, так же что его создать — это один из вариантов был. Ребята приезжали со мной. Я свой путь выбрал, они — свой. Но сохранялись дружеские отношения со всеми. Так и жили. Майдан нас снова свел. Как и предыдущий Майдан в 2004 году, когда работали вместе. С одной стороны, возможно какая-то конкуренция, так как национально-патриотическое среда она ограничена. И эта конкуренция была очень формальная. Мы такой пласт труда, здесь каждому находилось всегда дело и все эти годы, видимо с 95-го, не было ни одного конфликта. Ребята занимались, помогали, я помогал.

— Вас всегда курировала СБУ, правда?

— Это нельзя было назвать курированием. К каждой организации в отделе защиты национальной государственности конечно были свои люди, которые курировали определенные какие-то вопросы. Но это не была отдача приказов, тем более оперативная разработка. Что УНСО, что «Тризуб» проходили эти репрессивные пути курирование. Нам удалось сделать хорошие вещи, потому что много офицеров становились на патриотические основы, потому что видели, что это не идиоты, КГБисткие офицеры. С Николаем так же, он контактировал с СБУ на высоких уровнях. Он им навязывал правила игры, а не они ему. Так же, как и мы пытались и нам удавалось.

— Юрий Тандит мне рассказывал, что он очень помогал «Правому сектору» во время Майдана. Что он занимался информационной деятельностью для Вас. Кем он был?

— Он присоединился после Майдана к нам. Недели две-три примерно. Хороший человек, он занимается обменом пленных. Я уважаю эту работу, безусловно. Николай говорил, Дмитрий, давай — под эти выборы. И Тандит тоже тогда подключился. Работали некоторое время с ним. И по сегодняшний день контакт есть. И Василий Грицак. Он с Майдана пытался помочь советом. Он тогда был в резерве. Сейчас очень активное сотрудничество. Если бы побольше было таких офицеров, как Грицак, Мукачево и подобных ситуаций может и не было бы. Очень много в государственных структурах людей, которые работают на иностранные структуры, на Россию. Пытаются спровоцировать какой-то конфликт внутри государства. Грицак понимает это и нейтрализует, насколько может. Чистки в СБУ он проводит, сколько агентуры, сколько взяточников. Я не помню за 23 года, чтобы такая массовая чистка происходилась на уровне полковников и всяких других. Если бы офицеров таких было больше, нам было бы легче воевать.

— Он вашим Мукачевским ребятам помог?

— Никто нам не помогал. У нас так много подозреваемых в преступлениях на высших государственных уровнях. Я думаю, больше всего преступников в государстве. Я вообще не знаю этих людей. Это правда, иначе я сказать не могу.

— Вы руководитель организации, должны заботиться о ее лице.

— Я проводник. Проводник отличается от руководителя тем, что я веду по стратегическим и оперативным линиям. Я не отдаю непосредственные приказы по какой-то области, у меня есть люди, которые курируют определенные направления. У нас есть Добровольческий Украинский корпус, Андрей Стемпицкий собственно командует своими подразделениями. Андрей Тарсенко осуществляет политическое.

— Он сейчас на месте Карпюка?

— Тогда еще не было таких назначений, структура была неоформленная практически. Я могу им отдать определенные какие-то приказы, но не перепрыгиваю через головы. Они знают людей, знают специфику.

— Ваш совет, как проводника был бы какой? Мне кажется, было бы правильно пойти на судебный процесс.

— Ребята уже сделали определенные шаги в этом направлении. Но ни безопасности, ничего другого никто не может гарантировать.

— Боитесь, что его убьют?

— Не исключено. Банда, в Закарпатье есть. Очень элементарно такое может быть. Это их решение. Они вышли оттуда, понимаю, что они могли быть ликвидированы. Закарпатье — это такое «удельное княжество» со своими законами. Они не имеют отношения к законам Украины. Да и в Украине они не очень действуют. Видели, как Генпрокуратура возбудила дело о терроризме, несмотря на вывод СБУ, что терроризма в их действиях нет. Понимаете, терроризм — это, соответственно, огонь на поражение. Ребята вышли и где находятся. Я знаю, Радикальная партия зарегистрировала постановление об освобождении от уголовной ответственности участников Мукачевских событий. О такой формальной амнистии я говорил еще на брифинге сразу после тех вещей. Я думаю, тем путем можно было бы пойти, потому что это же не бандиты, реально патриоты, бойцы, которые воевали. С той мафией, я познакомился в Закарпатье, это действительно ужас. У меня на Днепропетровщине такого нет.

— Все же погиб человек, немало уголовных дел за предыдущие годы на них.

— Ситуация в государстве такова, что могут очень сильно радикализироваться. Люди гибнут к большому сожалению. На Майдане погибали еще в январе. Но при этом всем преступная Верховная Рада, и они пошли на определенные постановления, амнистии. Сейчас ситуация намного хуже. Здесь внешний враг, качают ситуацию в государстве СБУшники, грушники и всякая другая мразь по полной программе. Просто на грани исчезновения государства. Чтобы не давать поводов для раскачки ситуации, потому что радикальный элемент никуда не делся с Майдана. Они имеют собственной жизненной позицией, не терпят несправедливости. Чтобы стабилизировать ситуацию, можно пойти на такие шаги.

В чем обвиняют Порошенко в нашем патриотическом среде? Практическая ликвидация добровольческого движения, волонтерство — загнано неизвестно куда. Здесь Президент мог бы делать шаги навстречу в определенных вещах, чтобы хотя бы опровергнуть, что не хочет ликвидировать добровольческое движение. Когда регистрировали законопроект о ДУК, не выходили же из собственных интересов.

Осознаем, что нужна определенная легитимизация добровольцев, как общественного явления, поэтому предложили этот законопроект. Когда речь идет об этом законопроекте, мы считаем, что революция, она должна проходить в очень конкретных плоскостях. Есть плоскость национальной безопасности и обороны. Законопроект о ДУК, основанный на лучших европейских традициях и на украинских казацких традициях, это возможность дать положительный выход энергии всем добровольцам, которые есть. Они формируются в определенные подразделения по областям, все на учете у государства. Это соединение подчинено главнокомандующему. Его могут использовать ид время войны ВСУ, во время АТО (настоящей АТО), СБУ, МВД, ДСПС в своих плоскостях. Это очень хорошая формула, когда люди не будут кричать, что нас не уважают, не знают, не хотят признать. Это реальная возможность дать людям конструктивный выход из сложившейся ситуации. Ограничения, как, например, в Эстонии. Если на пьянке попадается кто-то из элиты, не может он быть далее.

— Может из оружия стрелять за тысячу километров от фронта из пулемета?

— Это плохо, я об этом говорил, но там свое удельное княжество, когда бандиты провоцируют на такие вещи, а это была спецоперация.

— Но они ехали 45 км. С пулеметом наготове?

— Я уже говорил, это плохо. Так не должно быть.

— Какое дисциплинарное взыскание?

— Так мы же не имеем пока с кого взымать.

— Какие методы изменились по вывозу оружия с фронта, наказание? У Вас внутри организации?

— Мы сейчас проводим свою внутреннюю спецоперацию по выявлению фактов незаконного перемещения оружия с фронта в тыл. Приказ такой я издал 17 августа прошлого года, что нельзя ни в коем случае, чтобы оружие шло в тыл. Наоборот. Если что-то есть — давайте, нам не хватает ни автоматов, ни пулеметов. Но эти ребята закарпатские приехали уже очень хорошо оснащеными оружием. Это же граница и революция. Там принимали ребята областные управления, СБУ, милиции. Вооружались конечно же. И это закономерно. Хотя уголовные дела по сегодняшний день есть по Ивано-Франковску. Не только «Правый сектор» был, там громада целая пошла. Несмотря на положительное, казалось бы, развитие событий, уголовные дела все равно есть. Они понимали еще одно. Бандитская среда там связана полностью с милицией. И она вооружена гораздо лучше, чем наши ребята даже. Там часть оружия была легальной, а часть нелегальной, к большому сожалению. Это оружие они имели еще до приказа, который я выдал. Сейчас мы проводим. Если бы выявилось, оно все будет привезено в зону АТО. Легально — ради Бога — мы вообще за то, чтобы ..

— Что происходит с людьми вашими с ДУКа, которых вы поймали на том, что вывезли оружие?

— Не будем конкретизировать. У нас есть определенные дисциплинарные наказания.

— Конкретно можете сказать, какие?

— Нет не могу. Зачем? Уголовная статья (смеется).

— Событие под Радой 31 августа тоже, о чем говорят эксперты, тоже последствия безнаказанности, например мукачевских. Можешь подозреваться в преступлении, убегай с АТО и ничего не будет. Так можно бросить и гранату.

— Бросать гранату под Раду — идиотизм, как минимум. Или преступление, спровоцированное какими-то определенными вещами. Надо «зреть в корень». Бросали бы те ребята те гранаты, если они не агенты какой ФСБ, а люди, которые имели свою позицию, если бы эти люди не провоцировались бы действиями власти. Конечно нет. Рычагов влияния на ситуацию очень много. Это не диктатура, не законы 16 января. Можно влиять. У меня тоже горячих голов много: «Все на Киев» и так далее. И это будет разворачиваться еще обязательно. С той экономической ситуацией в государстве, с той несправедливостью темы власти после революции. Радикализм в стране будет только нарастать. Здесь надо с пониманием относиться.

— Ваши «горячие головы» могут принести гранату в Киев?

— Пока Бог миловал. Но, как сейчас «Свободе» говорят, они должны и так далее. Если в СБУ задержали много полковников, подполковников за последнее время, это должна вся СБУ и нужно ее распустить. Так же, если парень относится к «Сокола» по информации, что я видел, это не значит, что все плохие. Там на фронте совсем другой мир: там белое и черное. Ты не думаешь о политической целесообразности, ты видишь врага и у него стреляешь.

— Но то, что ты фронтовик, не оправдывает преступление.

— Безусловно, не оправдывает. Трудно представить мне себя, или кого-то другого, которые бы в безоружных людей с палками бросил бы гранату. При этом, когда здесь куча женщин. Это как минимум идиотизм.

— А если человек подозревают в преступлении, а их покрывает вся организация, например о Мукачевском ребят, которых покрывает «Правый сектор».

— Я не покрываю.

— Ну они же там на позициях ДУК «Правого сектора».

— С чего вы взяли? Нас на фронте нет, ни на каких позициях.

— Вы сейчас лукавите и выглядите некрасиво. Все зрители будут знать, что Вы здесь лжете.

— Знаете, я никогда не опирался на мнение народа. Мне мои рейтинги не очень.

— Расскажите о Вашем Референдум. Как вы к нему готовитесь, что уже сделано.

— Сделано достаточно много. И мы понимаем, чтобы идти на референдум, надо идти с победным результатом. Закон очень сложный по проведению референдума — сто тысяч подписей в двух третях областей. Сейчас проводим совещание как раз по Референдуму по этому с руководителями областных организаций. Понимаем, что нам достаточно трудно выполнить это без поддержки политических союзников, просто силами «Правого сектора». Но эта идея существует и мы будем дальше ее проводить. Оперативные штабы развернуты в большинстве областей Украины. Сейчас подсчитываем, сможем ли мы собрать по сто тысяч подписей в конкретной области. Докладывают нам результаты этой работы. Мы сознательно сделали паузу, так как в августе проводить политическую деятельность было бы нецелесообразно. Сейчас планируем объезд по всем областям, сборы громад в областных центрах. Работы очень много, тем более мы не ставили временных рамок. Важно чтобы власть чувствовала прямое народовластие. Если власть не будет прислушиваться к мнению народа, мы ее изменим. И не обязательно силовым способом. Мы видим, что творится в государстве.

— Кто-то идет на местные выборы?

— Решение принято не идти на выборы «Правым сектором». Не видим мы никаких рычагов влияния на ситуацию общую в Украине. Тем более, очень короткий срок этих местных властей. Мы не имеем тех ресурсов финансовых. Мы на Референдум ищем ресурсы и здесь самое главное будет не деньги, а идейные люди, которые придут работать. Нас интересует широкая пропогандна кампания. Уже и листовки вышли, оно идет.

— Не думаю, что «Правый сектор», который говорит о Референдуме, который состоится неизвестно когда, играете на руку тем силам, которые пребывают в позиции партии властной команды? Я имею в виду например Коломойского, другие силы.

— Я думаю, что в любой нормальной стране, где не узурпирована власть, должен существовать и оппозиция, и провластные силы. Тем более, что «Правый сектор» сразу после революции себя считал оппозиционной силой. Мы не имеем каких либо совместных политических проектов ни с «Уропом», ни с Радикальной партией.

— Андрей Артеменко, в Радикальной партии, в Вашей команде или нет?

— Нет, он ушел из «Правого сектора» летом прошлого года и не имеет отношения к «Правому сектору» в принципе. Я выступал и выступаю против любых соглашений с Москвой, против Минских соглашений. Если такая же позиция в Радикальной партии в Самопомощи, это не значит, что мы очень объединены, мы просто имеем одинаковую позицию. Если бы Радикальная партия, Самопомощь, БПП поддержали бы наш референдум, мы рассматриваем такие варианты, пусть поддерживают. Но какие-то политические альянсы, блокировки мы не рассматриваем вообще. На съезде было объявлено, что те люди, которые не являются функционерами, не занимают какие то должности в «Правом секторе» будут идти по спискам государственных сил, они имеют право. Мы никого не держим, идите. Нас интересует изменение системы власти, а и местные выборы не решают вопрос изменения системы. Поэтому не являются принципиальными.

— Почему Вы не ходите в Парламент скажите еще?

— Я на больничном.

— А на войну когда поедете?

— Думаю, на следующей неделе уже буду на «передке».

— С какими силами, если там «Правого сектора» нет?

— Я один повоюю.
Настя Станко, Александр Назаров, Илья Безкровайный.

Проводник «Правого сектора» Дмитрий Ярош рассказал в интервью «ГРОМАДСЬКОМУ» о событиях в Мукачево, задержанном в РФ Николае Карпюке, своем отношении к СБУ и ее главе Василии Грицаке, Референдуме и отношениях внутри организации. Ярош отметил, что Василий Грицак с Майдана пытался помочь советом. Он отметил, что сотрудничает с СБУ, подчеркнув, что если бы побольше было таких офицеров, как Грицак, Мукачево и подобных ситуаций может и не было бы.

Журналисты общались с Ярошем в киевском штабе «Правого сектора».

— Николай Карпюк был Вашим заместителем, правой рукой во время Майдана. 15 сентября уже назначили в Грозном в Верховном суде в Чечне предварительное судебное слушание по нему. С тех пор как он исчез с территории Украины, его никто не видел. Вы знаете что-то о Николае Карпюка и как вы пытались вытащить его из России?

— Пытались и пытаемся по сегодняшний день, но наши возможности на территории России достаточно ограничены по понятным причинам. К большому сожалению, Николай принял такое решение, он оказался на той территории, хотя это было вопреки и моего решения, и решения тех людей, которые присутствовали там за день до его отъезда. Хорошо проработанная ФСБшная операция, я бы сказал. Потому что тогда стоял вопрос референдума Крымского, соответственно поступили определенные предложения через человека, приближенного к Николаю о том, что он может приехать, поговорить и, возможно, тот референдум каким-то образом был бы отменен.

— Это о Вячеславе Фурса? О его куме? Он руководил киевской организацией «Правого сектора»?

— Именно так. К тому времени. Было много и случайных разных людей, потому что мы на Майдане родились. Очень трудно было профильтровать весь личный состав который у нас был. Николай поддался на это, и меня здесь очень сильно удивляет, потому что за день до этого у нас был разговор, и не только я был на нем присутствующим, а так же и члены Провода присутствовали. Мы говорили с ними. Он говорил, что поступило такое предложение, был и Фурса, чтобы приехать и сорвать этот референдум за счет каких-то определенных дипломатических отношений.

— С кем должен был быть разговор с российской стороны? Говорили, что речь шла о советниках Путина.

— Речь шла об очень больших уровнях, фамилии, честно говоря, я не помню, они вообще звучали — возможно нет. Но он поступил, как государственник, практически, как националист в данной ситуации. Но он очень плохо поступил, вопреки нашей воле. А мы его предупреждали — нельзя этого делать в принципе, потому что может быть разработка, его задержат и все остальное. Так и произошло. Фурса его повез через границу, на границе он был задержан. Фурса затем вернулся в Украину вместе со своим водителем, а Николая оставили там. И я понимаю, почему. Николай — очень мощная политическая фигура для «Правого сектора» был, и выбить ключевое звено было очень важно. Расчет ФСБшников был абсолютно правильный.

— Вы все были против на этой встрече, где было 11 человек на даче в Артеменко, если не ошибаюсь?

— Нет, это было в Золочеве. Мы там говорили и это Фурса озвучил предложения. Николай при встрече с нами сказал, что я не еду, и так далее. На следующий день я ему звоню, потому что мы договорились, что встретимся, а он уже был там — в России.

— Насколько я знаю, Фурсу и водителя помогал возвращать Медведчук. Об этом договаривались члены «Правого сектора»?

— Мы договаривались со всеми, в первую очередь по Николаю. Договаривались и с СБУшными генералами, пытались что-то сделать. Или Медведчук возвращал? Я сомневаюсь. В этом конкретном случае я информации не имею, потому что он очень быстро приехал по времени, я там не ориентируюсь. Но он довольно быстро вернулся в Украину, не было каких-то прецедентов. Он приехал, доложил, сказал, что Николай так же должен вернуться, потому что есть какие-то определенные договоренности. Но этого так и не произошло.

— Что было сделано Вами и «Правым сектором» после этого, чтобы его вернуть?

— Мы подключали все возможные контакты. Мы подключали в Украине людей, которые должны иметь там хотя бы связи.

— Я слышала, даже говорили с Патриархом Кириллом?

— Нет такой информации. Во всяком случае, ни я, ни Андрей Стемпицкий на следующие уровни не выходили. Возможно опосредованно кто-то выходил, но у нас контактов не было.

— Все эти контакты не дали никакого результата?

— Абсолютно. Мы не могли на него выйти. У нас ответственный за это дело Андрей Бондаренко — побратим, ближайший из УНСО. Я говорил, что мы найдем любые деньги на адвокатов и все остальное, чтобы его вытащить оттуда. Но «умом Россию не понять». Правовые нормы там не действуют, конечно.

— Жена сейчас открыла счет, чтобы люди помогали оплачивать адвокатов. Как помогаете семьи финансово?

— Мы не один раз оплачивали адвокатов, но при этом всем появляются адвокаты, не добиваются никаких результатов, а хотят денег. Бондаренко мне докладывал, хотя я ему сказал, пусть хоть результатов нет, найдем какие-то средства. Речь идет о суммах 3 тыс. долларов, 3,5 тыс. долларов. Конечно, найдем для Николая. Я еще пообщаюсь с Андреем, почему открываются какие-то карточки и т.д., потому что организация может полностью вытянуть это. Он еще не докладывал об этой ситуации. Когда я с Леной встречался, всегда старался помочь. Насколько я понимаю, там есть какие-то постоянные поступления, чтобы семья жила нормально. Но здесь главное, чтобы Николай вернулся. Захватить грознинское СИЗО — у нас просто нет, к сожалению.

— В этом деле, в которой его обвиняют, есть и Ваша фамилия. Саша Белый, Вы, Тягнибок, другие члены националистических организаций. Что Вы знаете о следе Николая в Чечне? Вы в Чечне не были?

— Ни дня. Мы в первую войну, то не большая тайна, сотрудничали с Дудаевым как организация «Тризуб». Раненых лечили, охрану обеспечивали, гуманитарку посылали, но какого-то участия … Кстати, я обращался к Дудаеву тогда еще с пожеланием, что я могу сформировать какое-то определенное подразделение, приехать туда и стоять на стороне национально-освободительного движения. На что я получил ответ, что благодарим за такое желание, но у нас меньше оружия, чем желающих людей. Поэтому подразделение туда не поехало. Это 95-96 года. Непосредственного участия в том вооруженном конфликте я не брал, непосредственно ни дня наше подразделение там не было. Поэтому это «липовые» абсолютно российские обвинения в отношении него.

— Срок заключения очень большой за совокупность статей.

— Там и терроризм может быть «пришит», и что угодно.

— Там несколько статей: убийство российских военных, покушение на убийство, организация бандформирований и т. д. Если будет суд и вынесет приговор не в пользу Николая, Вы думаете, что можете что-то сделать? Есть какой-то план действий, как его можно спасти? Возможно кто-то выходил на Вас с идеей обменять его на кого-то другого?

— Не буду скрывать, особенно в прошлом году — тогда были активные наступательные боевые действия — я рассчитывал взять важную персону в плен с той стороны, чтобы обменять. Мы брали много пленных, но уровня Николая, так сказать, не было. Мы их обменивали на наших солдат. Мы проводили политические акции под Министерством. Можем проводить еще, но я прекрасно понимаю, что на Россию такие акции не очень сильно влияют. Под Посольством, и так далее — они на это не реагируют. Но, даст Бог, может какого-то из руководителей «ДНР», «ЛНР» возьмем в плен, тогда можно будет поменять.

— Выглядит таким странным совпадением. Похитили 17 марта, 24 убили Сашу Музычука, который тоже был лидером УНА-УНСО, как и Николай. А между этими двумя событиями состоялся съезд, на котором она была переименована и Вы стали фактически лидером и партии также.

— Это была идея Николая.

— Он Вам предложил?

— Да. У нас было много партий переименовать, предложений было очень много. Но Николай на этом стоял и с Сашей Белым буквально перед его смертью — за два дня до тех событий в Киеве он был. И мы замечательную многочасовую беседу с ним имели. Я его знал еще раньше, как и Николая. У нас были дружеские отношения. Это столбы, на которых и я держался на том же Майдане. Они начали выбивать тех ребят, которые в «Правом секторе» могли бы гораздо лучше работать чем даже сейчас. Это был удар по всей организации.

— Есть люди, которые говорят, что Вы фактически захватили власть, лишившись конкурентов — людей, которые давно были в этом правом движении.

— Тот же Николай инициировал то, чтобы я возглавлял этот процесс, потому что по сегодняшний день я считаюсь не политиком, а все же солдатом. Гораздо легче там на фронте, чем здесь в политике. И внимания уделяю больше этим вопросам. Обвинять можно в чем угодно и как угодно. Россия меня тоже обвиняет во всех грехах. И я в розыске в Интерполе по сегодняшний день. Ничего удивительного нет в таких обвинениях. «Недоброжелателей» у нас очень много.

— Почему так случилось, что патриот Украины, который был тоже костяком, отошел после Майдана от «Правого сектора», создал «Азов», если говорить о военной составляющей. С УНСО сколько людей сейчас в проводе «Правого сектора»?

— С УНСО это непосредственно движение «Вольф» — Валерий Воронов — один из старейших членов Провода. И Андрей Бондаренко — это те, что остались.

— Часть откололась все же?

— УНСО — легендарная структура. Я их люблю и уважаю. Даже гимн УНСО стоит в сборнике песен. Но организация очень непростая. Костя Фурса принял решение уйти из «Правого сектора», это было решения, но это не было какое-то выталкивание. Если бы Николай был, как минимум, я убежден, осудил бы. Не имею в том никакого сомнения. Сейчас процесс очень непростой, большая часть УНСО хочет вернуться в организацию «Правого сектора».

— А «Патриот»?

— С Андреем Билецким у меня дружеские отношения по сегодняшний день. Он выбрал свой путь. Опять же, не было ни одного выталкивания. Решил пойти в структуру МВД, создал там военное подразделение. Мы не возражали, направили туда много людей, кто имел желание. Когда в Верховной Раде мы встретились, самые дружеские нормальные отношения. Когда он вышел из тюрьмы, мы помогали всем чем могли. Я лично возглавил колонну, которая оснащенной выехала из Киева. Мы ехали там на освобождение, встретились на границе областей. Андрей всегда говорил, что ребята, я с вами был, есть и буду. Негативных расколов в истории «Правого сектора» не замечаем. Люди выбирают свой путь. «Правый сектор» создавался как движение, как площадка. Каждый может идти своим путем — это не отрицает дружеских отношений, положительных моментов.

— Вы не чувствуете какого утраченного момента? Когда был Майдан и после него — власти практически не было. А потом все немного разошлись. К Вам ходил Порошенко в отель «Днепр», кстати, это правда?

— Для нас это не был потерянный момент. Каждую неделю встречались.

— Он приходил? О чем-то просил?

— Мы общались обо всем. Какой-то помощи и всего прочего он не просил. Когда ВВшников выводили, мы сблизились, так сказать. После выборов жизнь, конечно, уже была другой. Мы не так часто встречались. Можем находить общие моменты.

— Но он приходил к Вам с чем-то. Он к Вам, не Вы к нему.

— «Правый сектор» все же был революционным фактором и весом. Не только он приходил, масса людей приходила. Саакашвили тоже приходил. Очень многие, здесь ничего такого нет.

-Он просил, чтобы Вы ему помогли с поддержкой на выборах мэра Киева?

— О мэрских выборах вообще не было. И он и я выдвинулись на президентские выборы. Ему поддержка «Правого сектора» не была нужна, у него своя электоральная масса была. Мы говорили об очень предметных вещах. Меня уже тогда интересовало развертывания боевых подразделений. О выборах совсем не было.

— Кто еще приходил?

— Очень много. И Юра Луценко приходил. Очереди стояли, график расписан был очень. Мы и сейчас общаемся, каковы бы ни были политические позиции. Когда я в Киеве, общение все равно происходит.

— А правда, что Вы были на подписании. Когда Янукович встречал?

— Нет, не правда. С Януковичем один раз встречался, он же предлагал так же, чтобы я присоединился. На что я возразил и вышел живым. Для меня это было важно. После того выступал с трибуны и сказал то, что я ему говорил: оружие не сложим и стоять будем до конца.

— Возвращаясь к Николаю, вы с ним давно знакомы? С девяностых? В каких вы были отношениях?

— Мы принадлежали к разным организациям, но при этом с 96 года были знакомы.

— Это было конкурентной средой между «Тризубом» и УНСО?

— Разве в самом начале. Ко мне приходи Руслан Зайченко в 95-м, январь месяц кажется. Первое знакомство с УНСО было. Я искал, когда в Днепродзержинске жил, так же что его создать — это один из вариантов был. Ребята приезжали со мной. Я свой путь выбрал, они — свой. Но сохранялись дружеские отношения со всеми. Так и жили. Майдан нас снова свел. Как и предыдущий Майдан в 2004 году, когда работали вместе. С одной стороны, возможно какая-то конкуренция, так как национально-патриотическое среда она ограничена. И эта конкуренция была очень формальная. Мы такой пласт труда, здесь каждому находилось всегда дело и все эти годы, видимо с 95-го, не было ни одного конфликта. Ребята занимались, помогали, я помогал.

— Вас всегда курировала СБУ, правда?

— Это нельзя было назвать курированием. К каждой организации в отделе защиты национальной государственности конечно были свои люди, которые курировали определенные какие-то вопросы. Но это не была отдача приказов, тем более оперативная разработка. Что УНСО, что «Тризуб» проходили эти репрессивные пути курирование. Нам удалось сделать хорошие вещи, потому что много офицеров становились на патриотические основы, потому что видели, что это не идиоты, КГБисткие офицеры. С Николаем так же, он контактировал с СБУ на высоких уровнях. Он им навязывал правила игры, а не они ему. Так же, как и мы пытались и нам удавалось.

— Юрий Тандит мне рассказывал, что он очень помогал «Правому сектору» во время Майдана. Что он занимался информационной деятельностью для Вас. Кем он был?

— Он присоединился после Майдана к нам. Недели две-три примерно. Хороший человек, он занимается обменом пленных. Я уважаю эту работу, безусловно. Николай говорил, Дмитрий, давай — под эти выборы. И Тандит тоже тогда подключился. Работали некоторое время с ним. И по сегодняшний день контакт есть. И Василий Грицак. Он с Майдана пытался помочь советом. Он тогда был в резерве. Сейчас очень активное сотрудничество. Если бы побольше было таких офицеров, как Грицак, Мукачево и подобных ситуаций может и не было бы. Очень много в государственных структурах людей, которые работают на иностранные структуры, на Россию. Пытаются спровоцировать какой-то конфликт внутри государства. Грицак понимает это и нейтрализует, насколько может. Чистки в СБУ он проводит, сколько агентуры, сколько взяточников. Я не помню за 23 года, чтобы такая массовая чистка происходилась на уровне полковников и всяких других. Если бы офицеров таких было больше, нам было бы легче воевать.

— Он вашим Мукачевским ребятам помог?

— Никто нам не помогал. У нас так много подозреваемых в преступлениях на высших государственных уровнях. Я думаю, больше всего преступников в государстве. Я вообще не знаю этих людей. Это правда, иначе я сказать не могу.

— Вы руководитель организации, должны заботиться о ее лице.

— Я проводник. Проводник отличается от руководителя тем, что я веду по стратегическим и оперативным линиям. Я не отдаю непосредственные приказы по какой-то области, у меня есть люди, которые курируют определенные направления. У нас есть Добровольческий Украинский корпус, Андрей Стемпицкий собственно командует своими подразделениями. Андрей Тарсенко осуществляет политическое.

— Он сейчас на месте Карпюка?

— Тогда еще не было таких назначений, структура была неоформленная практически. Я могу им отдать определенные какие-то приказы, но не перепрыгиваю через головы. Они знают людей, знают специфику.

— Ваш совет, как проводника был бы какой? Мне кажется, было бы правильно пойти на судебный процесс.

— Ребята уже сделали определенные шаги в этом направлении. Но ни безопасности, ничего другого никто не может гарантировать.

— Боитесь, что его убьют?

— Не исключено. Банда, в Закарпатье есть. Очень элементарно такое может быть. Это их решение. Они вышли оттуда, понимаю, что они могли быть ликвидированы. Закарпатье — это такое «удельное княжество» со своими законами. Они не имеют отношения к законам Украины. Да и в Украине они не очень действуют. Видели, как Генпрокуратура возбудила дело о терроризме, несмотря на вывод СБУ, что терроризма в их действиях нет. Понимаете, терроризм — это, соответственно, огонь на поражение. Ребята вышли и где находятся. Я знаю, Радикальная партия зарегистрировала постановление об освобождении от уголовной ответственности участников Мукачевских событий. О такой формальной амнистии я говорил еще на брифинге сразу после тех вещей. Я думаю, тем путем можно было бы пойти, потому что это же не бандиты, реально патриоты, бойцы, которые воевали. С той мафией, я познакомился в Закарпатье, это действительно ужас. У меня на Днепропетровщине такого нет.

— Все же погиб человек, немало уголовных дел за предыдущие годы на них.

— Ситуация в государстве такова, что могут очень сильно радикализироваться. Люди гибнут к большому сожалению. На Майдане погибали еще в январе. Но при этом всем преступная Верховная Рада, и они пошли на определенные постановления, амнистии. Сейчас ситуация намного хуже. Здесь внешний враг, качают ситуацию в государстве СБУшники, грушники и всякая другая мразь по полной программе. Просто на грани исчезновения государства. Чтобы не давать поводов для раскачки ситуации, потому что радикальный элемент никуда не делся с Майдана. Они имеют собственной жизненной позицией, не терпят несправедливости. Чтобы стабилизировать ситуацию, можно пойти на такие шаги.

В чем обвиняют Порошенко в нашем патриотическом среде? Практическая ликвидация добровольческого движения, волонтерство — загнано неизвестно куда. Здесь Президент мог бы делать шаги навстречу в определенных вещах, чтобы хотя бы опровергнуть, что не хочет ликвидировать добровольческое движение. Когда регистрировали законопроект о ДУК, не выходили же из собственных интересов.

Осознаем, что нужна определенная легитимизация добровольцев, как общественного явления, поэтому предложили этот законопроект. Когда речь идет об этом законопроекте, мы считаем, что революция, она должна проходить в очень конкретных плоскостях. Есть плоскость национальной безопасности и обороны. Законопроект о ДУК, основанный на лучших европейских традициях и на украинских казацких традициях, это возможность дать положительный выход энергии всем добровольцам, которые есть. Они формируются в определенные подразделения по областям, все на учете у государства. Это соединение подчинено главнокомандующему. Его могут использовать ид время войны ВСУ, во время АТО (настоящей АТО), СБУ, МВД, ДСПС в своих плоскостях. Это очень хорошая формула, когда люди не будут кричать, что нас не уважают, не знают, не хотят признать. Это реальная возможность дать людям конструктивный выход из сложившейся ситуации. Ограничения, как, например, в Эстонии. Если на пьянке попадается кто-то из элиты, не может он быть далее.

— Может из оружия стрелять за тысячу километров от фронта из пулемета?

— Это плохо, я об этом говорил, но там свое удельное княжество, когда бандиты провоцируют на такие вещи, а это была спецоперация.

— Но они ехали 45 км. С пулеметом наготове?

— Я уже говорил, это плохо. Так не должно быть.

— Какое дисциплинарное взыскание?

— Так мы же не имеем пока с кого взымать.

— Какие методы изменились по вывозу оружия с фронта, наказание? У Вас внутри организации?

— Мы сейчас проводим свою внутреннюю спецоперацию по выявлению фактов незаконного перемещения оружия с фронта в тыл. Приказ такой я издал 17 августа прошлого года, что нельзя ни в коем случае, чтобы оружие шло в тыл. Наоборот. Если что-то есть — давайте, нам не хватает ни автоматов, ни пулеметов. Но эти ребята закарпатские приехали уже очень хорошо оснащеными оружием. Это же граница и революция. Там принимали ребята областные управления, СБУ, милиции. Вооружались конечно же. И это закономерно. Хотя уголовные дела по сегодняшний день есть по Ивано-Франковску. Не только «Правый сектор» был, там громада целая пошла. Несмотря на положительное, казалось бы, развитие событий, уголовные дела все равно есть. Они понимали еще одно. Бандитская среда там связана полностью с милицией. И она вооружена гораздо лучше, чем наши ребята даже. Там часть оружия была легальной, а часть нелегальной, к большому сожалению. Это оружие они имели еще до приказа, который я выдал. Сейчас мы проводим. Если бы выявилось, оно все будет привезено в зону АТО. Легально — ради Бога — мы вообще за то, чтобы ..

— Что происходит с людьми вашими с ДУКа, которых вы поймали на том, что вывезли оружие?

— Не будем конкретизировать. У нас есть определенные дисциплинарные наказания.

— Конкретно можете сказать, какие?

— Нет не могу. Зачем? Уголовная статья (смеется).

— Событие под Радой 31 августа тоже, о чем говорят эксперты, тоже последствия безнаказанности, например мукачевских. Можешь подозреваться в преступлении, убегай с АТО и ничего не будет. Так можно бросить и гранату.

— Бросать гранату под Раду — идиотизм, как минимум. Или преступление, спровоцированное какими-то определенными вещами. Надо «зреть в корень». Бросали бы те ребята те гранаты, если они не агенты какой ФСБ, а люди, которые имели свою позицию, если бы эти люди не провоцировались бы действиями власти. Конечно нет. Рычагов влияния на ситуацию очень много. Это не диктатура, не законы 16 января. Можно влиять. У меня тоже горячих голов много: «Все на Киев» и так далее. И это будет разворачиваться еще обязательно. С той экономической ситуацией в государстве, с той несправедливостью темы власти после революции. Радикализм в стране будет только нарастать. Здесь надо с пониманием относиться.

— Ваши «горячие головы» могут принести гранату в Киев?

— Пока Бог миловал. Но, как сейчас «Свободе» говорят, они должны и так далее. Если в СБУ задержали много полковников, подполковников за последнее время, это должна вся СБУ и нужно ее распустить. Так же, если парень относится к «Сокола» по информации, что я видел, это не значит, что все плохие. Там на фронте совсем другой мир: там белое и черное. Ты не думаешь о политической целесообразности, ты видишь врага и у него стреляешь.

— Но то, что ты фронтовик, не оправдывает преступление.

— Безусловно, не оправдывает. Трудно представить мне себя, или кого-то другого, которые бы в безоружных людей с палками бросил бы гранату. При этом, когда здесь куча женщин. Это как минимум идиотизм.

— А если человек подозревают в преступлении, а их покрывает вся организация, например о Мукачевском ребят, которых покрывает «Правый сектор».

— Я не покрываю.

— Ну они же там на позициях ДУК «Правого сектора».

— С чего вы взяли? Нас на фронте нет, ни на каких позициях.

— Вы сейчас лукавите и выглядите некрасиво. Все зрители будут знать, что Вы здесь лжете.

— Знаете, я никогда не опирался на мнение народа. Мне мои рейтинги не очень.

— Расскажите о Вашем Референдум. Как вы к нему готовитесь, что уже сделано.

— Сделано достаточно много. И мы понимаем, чтобы идти на референдум, надо идти с победным результатом. Закон очень сложный по проведению референдума — сто тысяч подписей в двух третях областей. Сейчас проводим совещание как раз по Референдуму по этому с руководителями областных организаций. Понимаем, что нам достаточно трудно выполнить это без поддержки политических союзников, просто силами «Правого сектора». Но эта идея существует и мы будем дальше ее проводить. Оперативные штабы развернуты в большинстве областей Украины. Сейчас подсчитываем, сможем ли мы собрать по сто тысяч подписей в конкретной области. Докладывают нам результаты этой работы. Мы сознательно сделали паузу, так как в августе проводить политическую деятельность было бы нецелесообразно. Сейчас планируем объезд по всем областям, сборы громад в областных центрах. Работы очень много, тем более мы не ставили временных рамок. Важно чтобы власть чувствовала прямое народовластие. Если власть не будет прислушиваться к мнению народа, мы ее изменим. И не обязательно силовым способом. Мы видим, что творится в государстве.

— Кто-то идет на местные выборы?

— Решение принято не идти на выборы «Правым сектором». Не видим мы никаких рычагов влияния на ситуацию общую в Украине. Тем более, очень короткий срок этих местных властей. Мы не имеем тех ресурсов финансовых. Мы на Референдум ищем ресурсы и здесь самое главное будет не деньги, а идейные люди, которые придут работать. Нас интересует широкая пропогандна кампания. Уже и листовки вышли, оно идет.

— Не думаю, что «Правый сектор», который говорит о Референдуме, который состоится неизвестно когда, играете на руку тем силам, которые пребывают в позиции партии властной команды? Я имею в виду например Коломойского, другие силы.

— Я думаю, что в любой нормальной стране, где не узурпирована власть, должен существовать и оппозиция, и провластные силы. Тем более, что «Правый сектор» сразу после революции себя считал оппозиционной силой. Мы не имеем каких либо совместных политических проектов ни с «Уропом», ни с Радикальной партией.

— Андрей Артеменко, в Радикальной партии, в Вашей команде или нет?

— Нет, он ушел из «Правого сектора» летом прошлого года и не имеет отношения к «Правому сектору» в принципе. Я выступал и выступаю против любых соглашений с Москвой, против Минских соглашений. Если такая же позиция в Радикальной партии в Самопомощи, это не значит, что мы очень объединены, мы просто имеем одинаковую позицию. Если бы Радикальная партия, Самопомощь, БПП поддержали бы наш референдум, мы рассматриваем такие варианты, пусть поддерживают. Но какие-то политические альянсы, блокировки мы не рассматриваем вообще. На съезде было объявлено, что те люди, которые не являются функционерами, не занимают какие то должности в «Правом секторе» будут идти по спискам государственных сил, они имеют право. Мы никого не держим, идите. Нас интересует изменение системы власти, а и местные выборы не решают вопрос изменения системы. Поэтому не являются принципиальными.

— Почему Вы не ходите в Парламент скажите еще?

— Я на больничном.

— А на войну когда поедете?

— Думаю, на следующей неделе уже буду на «передке».

— С какими силами, если там «Правого сектора» нет?

— Я один повоюю.