Дмитрий Ярош: Если побольше было таких офицеров, как Грицак, Мукачево и похожих ситуаций может и не было быДмитрий Ярош: Если побольше было таких офицеров, как Грицак, Мукачево и похожих ситуаций может и не было бы

Настя Станко, Александр Назаров, Илья Безкровайный.

Проводник «Правого сектора» Дмитрий Ярош рассказал в интервью «ГРОМАДСЬКОМУ» о событиях в Мукачево, задержанном в РФ Николае Карпюке, своем отношении к СБУ и ее главе Василии Грицаке, Референдуме и отношениях внутри организации. Ярош отметил, что Василий Грицак с Майдана пытался помочь советом. Он отметил, что сотрудничает с СБУ, подчеркнув, что если бы побольше было таких офицеров, как Грицак, Мукачево и подобных ситуаций может и не было бы.

Журналисты общались с Ярошем в киевском штабе «Правого сектора».

— Николай Карпюк был Вашим заместителем, правой рукой во время Майдана. 15 сентября уже назначили в Грозном в Верховном суде в Чечне предварительное судебное слушание по нему. С тех пор как он исчез с территории Украины, его никто не видел. Вы знаете что-то о Николае Карпюка и как вы пытались вытащить его из России?

— Пытались и пытаемся по сегодняшний день, но наши возможности на территории России достаточно ограничены по понятным причинам. К большому сожалению, Николай принял такое решение, он оказался на той территории, хотя это было вопреки и моего решения, и решения тех людей, которые присутствовали там за день до его отъезда. Хорошо проработанная ФСБшная операция, я бы сказал. Потому что тогда стоял вопрос референдума Крымского, соответственно поступили определенные предложения через человека, приближенного к Николаю о том, что он может приехать, поговорить и, возможно, тот референдум каким-то образом был бы отменен.

— Это о Вячеславе Фурса? О его куме? Он руководил киевской организацией «Правого сектора»?

— Именно так. К тому времени. Было много и случайных разных людей, потому что мы на Майдане родились. Очень трудно было профильтровать весь личный состав который у нас был. Николай поддался на это, и меня здесь очень сильно удивляет, потому что за день до этого у нас был разговор, и не только я был на нем присутствующим, а так же и члены Провода присутствовали. Мы говорили с ними. Он говорил, что поступило такое предложение, был и Фурса, чтобы приехать и сорвать этот референдум за счет каких-то определенных дипломатических отношений.

— С кем должен был быть разговор с российской стороны? Говорили, что речь шла о советниках Путина.

— Речь шла об очень больших уровнях, фамилии, честно говоря, я не помню, они вообще звучали — возможно нет. Но он поступил, как государственник, практически, как националист в данной ситуации. Но он очень плохо поступил, вопреки нашей воле. А мы его предупреждали — нельзя этого делать в принципе, потому что может быть разработка, его задержат и все остальное. Так и произошло. Фурса его повез через границу, на границе он был задержан. Фурса затем вернулся в Украину вместе со своим водителем, а Николая оставили там. И я понимаю, почему. Николай — очень мощная политическая фигура для «Правого сектора» был, и выбить ключевое звено было очень важно. Расчет ФСБшников был абсолютно правильный.

— Вы все были против на этой встрече, где было 11 человек на даче в Артеменко, если не ошибаюсь?

— Нет, это было в Золочеве. Мы там говорили и это Фурса озвучил предложения. Николай при встрече с нами сказал, что я не еду, и так далее. На следующий день я ему звоню, потому что мы договорились, что встретимся, а он уже был там — в России.

— Насколько я знаю, Фурсу и водителя помогал возвращать Медведчук. Об этом договаривались члены «Правого сектора»?

— Мы договаривались со всеми, в первую очередь по Николаю. Договаривались и с СБУшными генералами, пытались что-то сделать. Или Медведчук возвращал? Я сомневаюсь. В этом конкретном случае я информации не имею, потому что он очень быстро приехал по времени, я там не ориентируюсь. Но он довольно быстро вернулся в Украину, не было каких-то прецедентов. Он приехал, доложил, сказал, что Николай так же должен вернуться, потому что есть какие-то определенные договоренности. Но этого так и не произошло.

— Что было сделано Вами и «Правым сектором» после этого, чтобы его вернуть?

— Мы подключали все возможные контакты. Мы подключали в Украине людей, которые должны иметь там хотя бы связи.

— Я слышала, даже говорили с Патриархом Кириллом?

— Нет такой информации. Во всяком случае, ни я, ни Андрей Стемпицкий на следующие уровни не выходили. Возможно опосредованно кто-то выходил, но у нас контактов не было.

— Все эти контакты не дали никакого результата?

— Абсолютно. Мы не могли на него выйти. У нас ответственный за это дело Андрей Бондаренко — побратим, ближайший из УНСО. Я говорил, что мы найдем любые деньги на адвокатов и все остальное, чтобы его вытащить оттуда. Но «умом Россию не понять». Правовые нормы там не действуют, конечно.

— Жена сейчас открыла счет, чтобы люди помогали оплачивать адвокатов. Как помогаете семьи финансово?

— Мы не один раз оплачивали адвокатов, но при этом всем появляются адвокаты, не добиваются никаких результатов, а хотят денег. Бондаренко мне докладывал, хотя я ему сказал, пусть хоть результатов нет, найдем какие-то средства. Речь идет о суммах 3 тыс. долларов, 3,5 тыс. долларов. Конечно, найдем для Николая. Я еще пообщаюсь с Андреем, почему открываются какие-то карточки и т.д., потому что организация может полностью вытянуть это. Он еще не докладывал об этой ситуации. Когда я с Леной встречался, всегда старался помочь. Насколько я понимаю, там есть какие-то постоянные поступления, чтобы семья жила нормально. Но здесь главное, чтобы Николай вернулся. Захватить грознинское СИЗО — у нас просто нет, к сожалению.

— В этом деле, в которой его обвиняют, есть и Ваша фамилия. Саша Белый, Вы, Тягнибок, другие члены националистических организаций. Что Вы знаете о следе Николая в Чечне? Вы в Чечне не были?

— Ни дня. Мы в первую войну, то не большая тайна, сотрудничали с Дудаевым как организация «Тризуб». Раненых лечили, охрану обеспечивали, гуманитарку посылали, но какого-то участия … Кстати, я обращался к Дудаеву тогда еще с пожеланием, что я могу сформировать какое-то определенное подразделение, приехать туда и стоять на стороне национально-освободительного движения. На что я получил ответ, что благодарим за такое желание, но у нас меньше оружия, чем желающих людей. Поэтому подразделение туда не поехало. Это 95-96 года. Непосредственного участия в том вооруженном конфликте я не брал, непосредственно ни дня наше подразделение там не было. Поэтому это «липовые» абсолютно российские обвинения в отношении него.

— Срок заключения очень большой за совокупность статей.

— Там и терроризм может быть «пришит», и что угодно.

— Там несколько статей: убийство российских военных, покушение на убийство, организация бандформирований и т. д. Если будет суд и вынесет приговор не в пользу Николая, Вы думаете, что можете что-то сделать? Есть какой-то план действий, как его можно спасти? Возможно кто-то выходил на Вас с идеей обменять его на кого-то другого?

— Не буду скрывать, особенно в прошлом году — тогда были активные наступательные боевые действия — я рассчитывал взять важную персону в плен с той стороны, чтобы обменять. Мы брали много пленных, но уровня Николая, так сказать, не было. Мы их обменивали на наших солдат. Мы проводили политические акции под Министерством. Можем проводить еще, но я прекрасно понимаю, что на Россию такие акции не очень сильно влияют. Под Посольством, и так далее — они на это не реагируют. Но, даст Бог, может какого-то из руководителей «ДНР», «ЛНР» возьмем в плен, тогда можно будет поменять.

— Выглядит таким странным совпадением. Похитили 17 марта, 24 убили Сашу Музычука, который тоже был лидером УНА-УНСО, как и Николай. А между этими двумя событиями состоялся съезд, на котором она была переименована и Вы стали фактически лидером и партии также.

— Это была идея Николая.

— Он Вам предложил?

— Да. У нас было много партий переименовать, предложений было очень много. Но Николай на этом стоял и с Сашей Белым буквально перед его смертью — за два дня до тех событий в Киеве он был. И мы замечательную многочасовую беседу с ним имели. Я его знал еще раньше, как и Николая. У нас были дружеские отношения. Это столбы, на которых и я держался на том же Майдане. Они начали выбивать тех ребят, которые в «Правом секторе» могли бы гораздо лучше работать чем даже сейчас. Это был удар по всей организации.

— Есть люди, которые говорят, что Вы фактически захватили власть, лишившись конкурентов — людей, которые давно были в этом правом движении.

— Тот же Николай инициировал то, чтобы я возглавлял этот процесс, потому что по сегодняшний день я считаюсь не политиком, а все же солдатом. Гораздо легче там на фронте, чем здесь в политике. И внимания уделяю больше этим вопросам. Обвинять можно в чем угодно и как угодно. Россия меня тоже обвиняет во всех грехах. И я в розыске в Интерполе по сегодняшний день. Ничего удивительного нет в таких обвинениях. «Недоброжелателей» у нас очень много.

— Почему так случилось, что патриот Украины, который был тоже костяком, отошел после Майдана от «Правого сектора», создал «Азов», если говорить о военной составляющей. С УНСО сколько людей сейчас в проводе «Правого сектора»?

— С УНСО это непосредственно движение «Вольф» — Валерий Воронов — один из старейших членов Провода. И Андрей Бондаренко — это те, что остались.

— Часть откололась все же?

— УНСО — легендарная структура. Я их люблю и уважаю. Даже гимн УНСО стоит в сборнике песен. Но организация очень непростая. Костя Фурса принял решение уйти из «Правого сектора», это было решения, но это не было какое-то выталкивание. Если бы Николай был, как минимум, я убежден, осудил бы. Не имею в том никакого сомнения. Сейчас процесс очень непростой, большая часть УНСО хочет вернуться в организацию «Правого сектора».

— А «Патриот»?

— С Андреем Билецким у меня дружеские отношения по сегодняшний день. Он выбрал свой путь. Опять же, не было ни одного выталкивания. Решил пойти в структуру МВД, создал там военное подразделение. Мы не возражали, направили туда много людей, кто имел желание. Когда в Верховной Раде мы встретились, самые дружеские нормальные отношения. Когда он вышел из тюрьмы, мы помогали всем чем могли. Я лично возглавил колонну, которая оснащенной выехала из Киева. Мы ехали там на освобождение, встретились на границе областей. Андрей всегда говорил, что ребята, я с вами был, есть и буду. Негативных расколов в истории «Правого сектора» не замечаем. Люди выбирают свой путь. «Правый сектор» создавался как движение, как площадка. Каждый может идти своим путем — это не отрицает дружеских отношений, положительных моментов.

— Вы не чувствуете какого утраченного момента? Когда был Майдан и после него — власти практически не было. А потом все немного разошлись. К Вам ходил Порошенко в отель «Днепр», кстати, это правда?

— Для нас это не был потерянный момент. Каждую неделю встречались.

— Он приходил? О чем-то просил?

— Мы общались обо всем. Какой-то помощи и всего прочего он не просил. Когда ВВшников выводили, мы сблизились, так сказать. После выборов жизнь, конечно, уже была другой. Мы не так часто встречались. Можем находить общие моменты.

— Но он приходил к Вам с чем-то. Он к Вам, не Вы к нему.

— «Правый сектор» все же был революционным фактором и весом. Не только он приходил, масса людей приходила. Саакашвили тоже приходил. Очень многие, здесь ничего такого нет.

-Он просил, чтобы Вы ему помогли с поддержкой на выборах мэра Киева?

— О мэрских выборах вообще не было. И он и я выдвинулись на президентские выборы. Ему поддержка «Правого сектора» не была нужна, у него своя электоральная масса была. Мы говорили об очень предметных вещах. Меня уже тогда интересовало развертывания боевых подразделений. О выборах совсем не было.

— Кто еще приходил?

— Очень много. И Юра Луценко приходил. Очереди стояли, график расписан был очень. Мы и сейчас общаемся, каковы бы ни были политические позиции. Когда я в Киеве, общение все равно происходит.

— А правда, что Вы были на подписании. Когда Янукович встречал?

— Нет, не правда. С Януковичем один раз встречался, он же предлагал так же, чтобы я присоединился. На что я возразил и вышел живым. Для меня это было важно. После того выступал с трибуны и сказал то, что я ему говорил: оружие не сложим и стоять будем до конца.

— Возвращаясь к Николаю, вы с ним давно знакомы? С девяностых? В каких вы были отношениях?

— Мы принадлежали к разным организациям, но при этом с 96 года были знакомы.

— Это было конкурентной средой между «Тризубом» и УНСО?

— Разве в самом начале. Ко мне приходи Руслан Зайченко в 95-м, январь месяц кажется. Первое знакомство с УНСО было. Я искал, когда в Днепродзержинске жил, так же что его создать — это один из вариантов был. Ребята приезжали со мной. Я свой путь выбрал, они — свой. Но сохранялись дружеские отношения со всеми. Так и жили. Майдан нас снова свел. Как и предыдущий Майдан в 2004 году, когда работали вместе. С одной стороны, возможно какая-то конкуренция, так как национально-патриотическое среда она ограничена. И эта конкуренция была очень формальная. Мы такой пласт труда, здесь каждому находилось всегда дело и все эти годы, видимо с 95-го, не было ни одного конфликта. Ребята занимались, помогали, я помогал.

— Вас всегда курировала СБУ, правда?

— Это нельзя было назвать курированием. К каждой организации в отделе защиты национальной государственности конечно были свои люди, которые курировали определенные какие-то вопросы. Но это не была отдача приказов, тем более оперативная разработка. Что УНСО, что «Тризуб» проходили эти репрессивные пути курирование. Нам удалось сделать хорошие вещи, потому что много офицеров становились на патриотические основы, потому что видели, что это не идиоты, КГБисткие офицеры. С Николаем так же, он контактировал с СБУ на высоких уровнях. Он им навязывал правила игры, а не они ему. Так же, как и мы пытались и нам удавалось.

— Юрий Тандит мне рассказывал, что он очень помогал «Правому сектору» во время Майдана. Что он занимался информационной деятельностью для Вас. Кем он был?

— Он присоединился после Майдана к нам. Недели две-три примерно. Хороший человек, он занимается обменом пленных. Я уважаю эту работу, безусловно. Николай говорил, Дмитрий, давай — под эти выборы. И Тандит тоже тогда подключился. Работали некоторое время с ним. И по сегодняшний день контакт есть. И Василий Грицак. Он с Майдана пытался помочь советом. Он тогда был в резерве. Сейчас очень активное сотрудничество. Если бы побольше было таких офицеров, как Грицак, Мукачево и подобных ситуаций может и не было бы. Очень много в государственных структурах людей, которые работают на иностранные структуры, на Россию. Пытаются спровоцировать какой-то конфликт внутри государства. Грицак понимает это и нейтрализует, насколько может. Чистки в СБУ он проводит, сколько агентуры, сколько взяточников. Я не помню за 23 года, чтобы такая массовая чистка происходилась на уровне полковников и всяких других. Если бы офицеров таких было больше, нам было бы легче воевать.

— Он вашим Мукачевским ребятам помог?

— Никто нам не помогал. У нас так много подозреваемых в преступлениях на высших государственных уровнях. Я думаю, больше всего преступников в государстве. Я вообще не знаю этих людей. Это правда, иначе я сказать не могу.

— Вы руководитель организации, должны заботиться о ее лице.

— Я проводник. Проводник отличается от руководителя тем, что я веду по стратегическим и оперативным линиям. Я не отдаю непосредственные приказы по какой-то области, у меня есть люди, которые курируют определенные направления. У нас есть Добровольческий Украинский корпус, Андрей Стемпицкий собственно командует своими подразделениями. Андрей Тарсенко осуществляет политическое.

— Он сейчас на месте Карпюка?

— Тогда еще не было таких назначений, структура была неоформленная практически. Я могу им отдать определенные какие-то приказы, но не перепрыгиваю через головы. Они знают людей, знают специфику.

— Ваш совет, как проводника был бы какой? Мне кажется, было бы правильно пойти на судебный процесс.

— Ребята уже сделали определенные шаги в этом направлении. Но ни безопасности, ничего другого никто не может гарантировать.

— Боитесь, что его убьют?

— Не исключено. Банда, в Закарпатье есть. Очень элементарно такое может быть. Это их решение. Они вышли оттуда, понимаю, что они могли быть ликвидированы. Закарпатье — это такое «удельное княжество» со своими законами. Они не имеют отношения к законам Украины. Да и в Украине они не очень действуют. Видели, как Генпрокуратура возбудила дело о терроризме, несмотря на вывод СБУ, что терроризма в их действиях нет. Понимаете, терроризм — это, соответственно, огонь на поражение. Ребята вышли и где находятся. Я знаю, Радикальная партия зарегистрировала постановление об освобождении от уголовной ответственности участников Мукачевских событий. О такой формальной амнистии я говорил еще на брифинге сразу после тех вещей. Я думаю, тем путем можно было бы пойти, потому что это же не бандиты, реально патриоты, бойцы, которые воевали. С той мафией, я познакомился в Закарпатье, это действительно ужас. У меня на Днепропетровщине такого нет.

— Все же погиб человек, немало уголовных дел за предыдущие годы на них.

— Ситуация в государстве такова, что могут очень сильно радикализироваться. Люди гибнут к большому сожалению. На Майдане погибали еще в январе. Но при этом всем преступная Верховная Рада, и они пошли на определенные постановления, амнистии. Сейчас ситуация намного хуже. Здесь внешний враг, качают ситуацию в государстве СБУшники, грушники и всякая другая мразь по полной программе. Просто на грани исчезновения государства. Чтобы не давать поводов для раскачки ситуации, потому что радикальный элемент никуда не делся с Майдана. Они имеют собственной жизненной позицией, не терпят несправедливости. Чтобы стабилизировать ситуацию, можно пойти на такие шаги.

В чем обвиняют Порошенко в нашем патриотическом среде? Практическая ликвидация добровольческого движения, волонтерство — загнано неизвестно куда. Здесь Президент мог бы делать шаги навстречу в определенных вещах, чтобы хотя бы опровергнуть, что не хочет ликвидировать добровольческое движение. Когда регистрировали законопроект о ДУК, не выходили же из собственных интересов.

Осознаем, что нужна определенная легитимизация добровольцев, как общественного явления, поэтому предложили этот законопроект. Когда речь идет об этом законопроекте, мы считаем, что революция, она должна проходить в очень конкретных плоскостях. Есть плоскость национальной безопасности и обороны. Законопроект о ДУК, основанный на лучших европейских традициях и на украинских казацких традициях, это возможность дать положительный выход энергии всем добровольцам, которые есть. Они формируются в определенные подразделения по областям, все на учете у государства. Это соединение подчинено главнокомандующему. Его могут использовать ид время войны ВСУ, во время АТО (настоящей АТО), СБУ, МВД, ДСПС в своих плоскостях. Это очень хорошая формула, когда люди не будут кричать, что нас не уважают, не знают, не хотят признать. Это реальная возможность дать людям конструктивный выход из сложившейся ситуации. Ограничения, как, например, в Эстонии. Если на пьянке попадается кто-то из элиты, не может он быть далее.

— Может из оружия стрелять за тысячу километров от фронта из пулемета?

— Это плохо, я об этом говорил, но там свое удельное княжество, когда бандиты провоцируют на такие вещи, а это была спецоперация.

— Но они ехали 45 км. С пулеметом наготове?

— Я уже говорил, это плохо. Так не должно быть.

— Какое дисциплинарное взыскание?

— Так мы же не имеем пока с кого взымать.

— Какие методы изменились по вывозу оружия с фронта, наказание? У Вас внутри организации?

— Мы сейчас проводим свою внутреннюю спецоперацию по выявлению фактов незаконного перемещения оружия с фронта в тыл. Приказ такой я издал 17 августа прошлого года, что нельзя ни в коем случае, чтобы оружие шло в тыл. Наоборот. Если что-то есть — давайте, нам не хватает ни автоматов, ни пулеметов. Но эти ребята закарпатские приехали уже очень хорошо оснащеными оружием. Это же граница и революция. Там принимали ребята областные управления, СБУ, милиции. Вооружались конечно же. И это закономерно. Хотя уголовные дела по сегодняшний день есть по Ивано-Франковску. Не только «Правый сектор» был, там громада целая пошла. Несмотря на положительное, казалось бы, развитие событий, уголовные дела все равно есть. Они понимали еще одно. Бандитская среда там связана полностью с милицией. И она вооружена гораздо лучше, чем наши ребята даже. Там часть оружия была легальной, а часть нелегальной, к большому сожалению. Это оружие они имели еще до приказа, который я выдал. Сейчас мы проводим. Если бы выявилось, оно все будет привезено в зону АТО. Легально — ради Бога — мы вообще за то, чтобы ..

— Что происходит с людьми вашими с ДУКа, которых вы поймали на том, что вывезли оружие?

— Не будем конкретизировать. У нас есть определенные дисциплинарные наказания.

— Конкретно можете сказать, какие?

— Нет не могу. Зачем? Уголовная статья (смеется).

— Событие под Радой 31 августа тоже, о чем говорят эксперты, тоже последствия безнаказанности, например мукачевских. Можешь подозреваться в преступлении, убегай с АТО и ничего не будет. Так можно бросить и гранату.

— Бросать гранату под Раду — идиотизм, как минимум. Или преступление, спровоцированное какими-то определенными вещами. Надо «зреть в корень». Бросали бы те ребята те гранаты, если они не агенты какой ФСБ, а люди, которые имели свою позицию, если бы эти люди не провоцировались бы действиями власти. Конечно нет. Рычагов влияния на ситуацию очень много. Это не диктатура, не законы 16 января. Можно влиять. У меня тоже горячих голов много: «Все на Киев» и так далее. И это будет разворачиваться еще обязательно. С той экономической ситуацией в государстве, с той несправедливостью темы власти после революции. Радикализм в стране будет только нарастать. Здесь надо с пониманием относиться.

— Ваши «горячие головы» могут принести гранату в Киев?

— Пока Бог миловал. Но, как сейчас «Свободе» говорят, они должны и так далее. Если в СБУ задержали много полковников, подполковников за последнее время, это должна вся СБУ и нужно ее распустить. Так же, если парень относится к «Сокола» по информации, что я видел, это не значит, что все плохие. Там на фронте совсем другой мир: там белое и черное. Ты не думаешь о политической целесообразности, ты видишь врага и у него стреляешь.

— Но то, что ты фронтовик, не оправдывает преступление.

— Безусловно, не оправдывает. Трудно представить мне себя, или кого-то другого, которые бы в безоружных людей с палками бросил бы гранату. При этом, когда здесь куча женщин. Это как минимум идиотизм.

— А если человек подозревают в преступлении, а их покрывает вся организация, например о Мукачевском ребят, которых покрывает «Правый сектор».

— Я не покрываю.

— Ну они же там на позициях ДУК «Правого сектора».

— С чего вы взяли? Нас на фронте нет, ни на каких позициях.

— Вы сейчас лукавите и выглядите некрасиво. Все зрители будут знать, что Вы здесь лжете.

— Знаете, я никогда не опирался на мнение народа. Мне мои рейтинги не очень.

— Расскажите о Вашем Референдум. Как вы к нему готовитесь, что уже сделано.

— Сделано достаточно много. И мы понимаем, чтобы идти на референдум, надо идти с победным результатом. Закон очень сложный по проведению референдума — сто тысяч подписей в двух третях областей. Сейчас проводим совещание как раз по Референдуму по этому с руководителями областных организаций. Понимаем, что нам достаточно трудно выполнить это без поддержки политических союзников, просто силами «Правого сектора». Но эта идея существует и мы будем дальше ее проводить. Оперативные штабы развернуты в большинстве областей Украины. Сейчас подсчитываем, сможем ли мы собрать по сто тысяч подписей в конкретной области. Докладывают нам результаты этой работы. Мы сознательно сделали паузу, так как в августе проводить политическую деятельность было бы нецелесообразно. Сейчас планируем объезд по всем областям, сборы громад в областных центрах. Работы очень много, тем более мы не ставили временных рамок. Важно чтобы власть чувствовала прямое народовластие. Если власть не будет прислушиваться к мнению народа, мы ее изменим. И не обязательно силовым способом. Мы видим, что творится в государстве.

— Кто-то идет на местные выборы?

— Решение принято не идти на выборы «Правым сектором». Не видим мы никаких рычагов влияния на ситуацию общую в Украине. Тем более, очень короткий срок этих местных властей. Мы не имеем тех ресурсов финансовых. Мы на Референдум ищем ресурсы и здесь самое главное будет не деньги, а идейные люди, которые придут работать. Нас интересует широкая пропогандна кампания. Уже и листовки вышли, оно идет.

— Не думаю, что «Правый сектор», который говорит о Референдуме, который состоится неизвестно когда, играете на руку тем силам, которые пребывают в позиции партии властной команды? Я имею в виду например Коломойского, другие силы.

— Я думаю, что в любой нормальной стране, где не узурпирована власть, должен существовать и оппозиция, и провластные силы. Тем более, что «Правый сектор» сразу после революции себя считал оппозиционной силой. Мы не имеем каких либо совместных политических проектов ни с «Уропом», ни с Радикальной партией.

— Андрей Артеменко, в Радикальной партии, в Вашей команде или нет?

— Нет, он ушел из «Правого сектора» летом прошлого года и не имеет отношения к «Правому сектору» в принципе. Я выступал и выступаю против любых соглашений с Москвой, против Минских соглашений. Если такая же позиция в Радикальной партии в Самопомощи, это не значит, что мы очень объединены, мы просто имеем одинаковую позицию. Если бы Радикальная партия, Самопомощь, БПП поддержали бы наш референдум, мы рассматриваем такие варианты, пусть поддерживают. Но какие-то политические альянсы, блокировки мы не рассматриваем вообще. На съезде было объявлено, что те люди, которые не являются функционерами, не занимают какие то должности в «Правом секторе» будут идти по спискам государственных сил, они имеют право. Мы никого не держим, идите. Нас интересует изменение системы власти, а и местные выборы не решают вопрос изменения системы. Поэтому не являются принципиальными.

— Почему Вы не ходите в Парламент скажите еще?

— Я на больничном.

— А на войну когда поедете?

— Думаю, на следующей неделе уже буду на «передке».

— С какими силами, если там «Правого сектора» нет?

— Я один повоюю.
Настя Станко, Александр Назаров, Илья Безкровайный.

Проводник «Правого сектора» Дмитрий Ярош рассказал в интервью «ГРОМАДСЬКОМУ» о событиях в Мукачево, задержанном в РФ Николае Карпюке, своем отношении к СБУ и ее главе Василии Грицаке, Референдуме и отношениях внутри организации. Ярош отметил, что Василий Грицак с Майдана пытался помочь советом. Он отметил, что сотрудничает с СБУ, подчеркнув, что если бы побольше было таких офицеров, как Грицак, Мукачево и подобных ситуаций может и не было бы.

Журналисты общались с Ярошем в киевском штабе «Правого сектора».

— Николай Карпюк был Вашим заместителем, правой рукой во время Майдана. 15 сентября уже назначили в Грозном в Верховном суде в Чечне предварительное судебное слушание по нему. С тех пор как он исчез с территории Украины, его никто не видел. Вы знаете что-то о Николае Карпюка и как вы пытались вытащить его из России?

— Пытались и пытаемся по сегодняшний день, но наши возможности на территории России достаточно ограничены по понятным причинам. К большому сожалению, Николай принял такое решение, он оказался на той территории, хотя это было вопреки и моего решения, и решения тех людей, которые присутствовали там за день до его отъезда. Хорошо проработанная ФСБшная операция, я бы сказал. Потому что тогда стоял вопрос референдума Крымского, соответственно поступили определенные предложения через человека, приближенного к Николаю о том, что он может приехать, поговорить и, возможно, тот референдум каким-то образом был бы отменен.

— Это о Вячеславе Фурса? О его куме? Он руководил киевской организацией «Правого сектора»?

— Именно так. К тому времени. Было много и случайных разных людей, потому что мы на Майдане родились. Очень трудно было профильтровать весь личный состав который у нас был. Николай поддался на это, и меня здесь очень сильно удивляет, потому что за день до этого у нас был разговор, и не только я был на нем присутствующим, а так же и члены Провода присутствовали. Мы говорили с ними. Он говорил, что поступило такое предложение, был и Фурса, чтобы приехать и сорвать этот референдум за счет каких-то определенных дипломатических отношений.

— С кем должен был быть разговор с российской стороны? Говорили, что речь шла о советниках Путина.

— Речь шла об очень больших уровнях, фамилии, честно говоря, я не помню, они вообще звучали — возможно нет. Но он поступил, как государственник, практически, как националист в данной ситуации. Но он очень плохо поступил, вопреки нашей воле. А мы его предупреждали — нельзя этого делать в принципе, потому что может быть разработка, его задержат и все остальное. Так и произошло. Фурса его повез через границу, на границе он был задержан. Фурса затем вернулся в Украину вместе со своим водителем, а Николая оставили там. И я понимаю, почему. Николай — очень мощная политическая фигура для «Правого сектора» был, и выбить ключевое звено было очень важно. Расчет ФСБшников был абсолютно правильный.

— Вы все были против на этой встрече, где было 11 человек на даче в Артеменко, если не ошибаюсь?

— Нет, это было в Золочеве. Мы там говорили и это Фурса озвучил предложения. Николай при встрече с нами сказал, что я не еду, и так далее. На следующий день я ему звоню, потому что мы договорились, что встретимся, а он уже был там — в России.

— Насколько я знаю, Фурсу и водителя помогал возвращать Медведчук. Об этом договаривались члены «Правого сектора»?

— Мы договаривались со всеми, в первую очередь по Николаю. Договаривались и с СБУшными генералами, пытались что-то сделать. Или Медведчук возвращал? Я сомневаюсь. В этом конкретном случае я информации не имею, потому что он очень быстро приехал по времени, я там не ориентируюсь. Но он довольно быстро вернулся в Украину, не было каких-то прецедентов. Он приехал, доложил, сказал, что Николай так же должен вернуться, потому что есть какие-то определенные договоренности. Но этого так и не произошло.

— Что было сделано Вами и «Правым сектором» после этого, чтобы его вернуть?

— Мы подключали все возможные контакты. Мы подключали в Украине людей, которые должны иметь там хотя бы связи.

— Я слышала, даже говорили с Патриархом Кириллом?

— Нет такой информации. Во всяком случае, ни я, ни Андрей Стемпицкий на следующие уровни не выходили. Возможно опосредованно кто-то выходил, но у нас контактов не было.

— Все эти контакты не дали никакого результата?

— Абсолютно. Мы не могли на него выйти. У нас ответственный за это дело Андрей Бондаренко — побратим, ближайший из УНСО. Я говорил, что мы найдем любые деньги на адвокатов и все остальное, чтобы его вытащить оттуда. Но «умом Россию не понять». Правовые нормы там не действуют, конечно.

— Жена сейчас открыла счет, чтобы люди помогали оплачивать адвокатов. Как помогаете семьи финансово?

— Мы не один раз оплачивали адвокатов, но при этом всем появляются адвокаты, не добиваются никаких результатов, а хотят денег. Бондаренко мне докладывал, хотя я ему сказал, пусть хоть результатов нет, найдем какие-то средства. Речь идет о суммах 3 тыс. долларов, 3,5 тыс. долларов. Конечно, найдем для Николая. Я еще пообщаюсь с Андреем, почему открываются какие-то карточки и т.д., потому что организация может полностью вытянуть это. Он еще не докладывал об этой ситуации. Когда я с Леной встречался, всегда старался помочь. Насколько я понимаю, там есть какие-то постоянные поступления, чтобы семья жила нормально. Но здесь главное, чтобы Николай вернулся. Захватить грознинское СИЗО — у нас просто нет, к сожалению.

— В этом деле, в которой его обвиняют, есть и Ваша фамилия. Саша Белый, Вы, Тягнибок, другие члены националистических организаций. Что Вы знаете о следе Николая в Чечне? Вы в Чечне не были?

— Ни дня. Мы в первую войну, то не большая тайна, сотрудничали с Дудаевым как организация «Тризуб». Раненых лечили, охрану обеспечивали, гуманитарку посылали, но какого-то участия … Кстати, я обращался к Дудаеву тогда еще с пожеланием, что я могу сформировать какое-то определенное подразделение, приехать туда и стоять на стороне национально-освободительного движения. На что я получил ответ, что благодарим за такое желание, но у нас меньше оружия, чем желающих людей. Поэтому подразделение туда не поехало. Это 95-96 года. Непосредственного участия в том вооруженном конфликте я не брал, непосредственно ни дня наше подразделение там не было. Поэтому это «липовые» абсолютно российские обвинения в отношении него.

— Срок заключения очень большой за совокупность статей.

— Там и терроризм может быть «пришит», и что угодно.

— Там несколько статей: убийство российских военных, покушение на убийство, организация бандформирований и т. д. Если будет суд и вынесет приговор не в пользу Николая, Вы думаете, что можете что-то сделать? Есть какой-то план действий, как его можно спасти? Возможно кто-то выходил на Вас с идеей обменять его на кого-то другого?

— Не буду скрывать, особенно в прошлом году — тогда были активные наступательные боевые действия — я рассчитывал взять важную персону в плен с той стороны, чтобы обменять. Мы брали много пленных, но уровня Николая, так сказать, не было. Мы их обменивали на наших солдат. Мы проводили политические акции под Министерством. Можем проводить еще, но я прекрасно понимаю, что на Россию такие акции не очень сильно влияют. Под Посольством, и так далее — они на это не реагируют. Но, даст Бог, может какого-то из руководителей «ДНР», «ЛНР» возьмем в плен, тогда можно будет поменять.

— Выглядит таким странным совпадением. Похитили 17 марта, 24 убили Сашу Музычука, который тоже был лидером УНА-УНСО, как и Николай. А между этими двумя событиями состоялся съезд, на котором она была переименована и Вы стали фактически лидером и партии также.

— Это была идея Николая.

— Он Вам предложил?

— Да. У нас было много партий переименовать, предложений было очень много. Но Николай на этом стоял и с Сашей Белым буквально перед его смертью — за два дня до тех событий в Киеве он был. И мы замечательную многочасовую беседу с ним имели. Я его знал еще раньше, как и Николая. У нас были дружеские отношения. Это столбы, на которых и я держался на том же Майдане. Они начали выбивать тех ребят, которые в «Правом секторе» могли бы гораздо лучше работать чем даже сейчас. Это был удар по всей организации.

— Есть люди, которые говорят, что Вы фактически захватили власть, лишившись конкурентов — людей, которые давно были в этом правом движении.

— Тот же Николай инициировал то, чтобы я возглавлял этот процесс, потому что по сегодняшний день я считаюсь не политиком, а все же солдатом. Гораздо легче там на фронте, чем здесь в политике. И внимания уделяю больше этим вопросам. Обвинять можно в чем угодно и как угодно. Россия меня тоже обвиняет во всех грехах. И я в розыске в Интерполе по сегодняшний день. Ничего удивительного нет в таких обвинениях. «Недоброжелателей» у нас очень много.

— Почему так случилось, что патриот Украины, который был тоже костяком, отошел после Майдана от «Правого сектора», создал «Азов», если говорить о военной составляющей. С УНСО сколько людей сейчас в проводе «Правого сектора»?

— С УНСО это непосредственно движение «Вольф» — Валерий Воронов — один из старейших членов Провода. И Андрей Бондаренко — это те, что остались.

— Часть откололась все же?

— УНСО — легендарная структура. Я их люблю и уважаю. Даже гимн УНСО стоит в сборнике песен. Но организация очень непростая. Костя Фурса принял решение уйти из «Правого сектора», это было решения, но это не было какое-то выталкивание. Если бы Николай был, как минимум, я убежден, осудил бы. Не имею в том никакого сомнения. Сейчас процесс очень непростой, большая часть УНСО хочет вернуться в организацию «Правого сектора».

— А «Патриот»?

— С Андреем Билецким у меня дружеские отношения по сегодняшний день. Он выбрал свой путь. Опять же, не было ни одного выталкивания. Решил пойти в структуру МВД, создал там военное подразделение. Мы не возражали, направили туда много людей, кто имел желание. Когда в Верховной Раде мы встретились, самые дружеские нормальные отношения. Когда он вышел из тюрьмы, мы помогали всем чем могли. Я лично возглавил колонну, которая оснащенной выехала из Киева. Мы ехали там на освобождение, встретились на границе областей. Андрей всегда говорил, что ребята, я с вами был, есть и буду. Негативных расколов в истории «Правого сектора» не замечаем. Люди выбирают свой путь. «Правый сектор» создавался как движение, как площадка. Каждый может идти своим путем — это не отрицает дружеских отношений, положительных моментов.

— Вы не чувствуете какого утраченного момента? Когда был Майдан и после него — власти практически не было. А потом все немного разошлись. К Вам ходил Порошенко в отель «Днепр», кстати, это правда?

— Для нас это не был потерянный момент. Каждую неделю встречались.

— Он приходил? О чем-то просил?

— Мы общались обо всем. Какой-то помощи и всего прочего он не просил. Когда ВВшников выводили, мы сблизились, так сказать. После выборов жизнь, конечно, уже была другой. Мы не так часто встречались. Можем находить общие моменты.

— Но он приходил к Вам с чем-то. Он к Вам, не Вы к нему.

— «Правый сектор» все же был революционным фактором и весом. Не только он приходил, масса людей приходила. Саакашвили тоже приходил. Очень многие, здесь ничего такого нет.

-Он просил, чтобы Вы ему помогли с поддержкой на выборах мэра Киева?

— О мэрских выборах вообще не было. И он и я выдвинулись на президентские выборы. Ему поддержка «Правого сектора» не была нужна, у него своя электоральная масса была. Мы говорили об очень предметных вещах. Меня уже тогда интересовало развертывания боевых подразделений. О выборах совсем не было.

— Кто еще приходил?

— Очень много. И Юра Луценко приходил. Очереди стояли, график расписан был очень. Мы и сейчас общаемся, каковы бы ни были политические позиции. Когда я в Киеве, общение все равно происходит.

— А правда, что Вы были на подписании. Когда Янукович встречал?

— Нет, не правда. С Януковичем один раз встречался, он же предлагал так же, чтобы я присоединился. На что я возразил и вышел живым. Для меня это было важно. После того выступал с трибуны и сказал то, что я ему говорил: оружие не сложим и стоять будем до конца.

— Возвращаясь к Николаю, вы с ним давно знакомы? С девяностых? В каких вы были отношениях?

— Мы принадлежали к разным организациям, но при этом с 96 года были знакомы.

— Это было конкурентной средой между «Тризубом» и УНСО?

— Разве в самом начале. Ко мне приходи Руслан Зайченко в 95-м, январь месяц кажется. Первое знакомство с УНСО было. Я искал, когда в Днепродзержинске жил, так же что его создать — это один из вариантов был. Ребята приезжали со мной. Я свой путь выбрал, они — свой. Но сохранялись дружеские отношения со всеми. Так и жили. Майдан нас снова свел. Как и предыдущий Майдан в 2004 году, когда работали вместе. С одной стороны, возможно какая-то конкуренция, так как национально-патриотическое среда она ограничена. И эта конкуренция была очень формальная. Мы такой пласт труда, здесь каждому находилось всегда дело и все эти годы, видимо с 95-го, не было ни одного конфликта. Ребята занимались, помогали, я помогал.

— Вас всегда курировала СБУ, правда?

— Это нельзя было назвать курированием. К каждой организации в отделе защиты национальной государственности конечно были свои люди, которые курировали определенные какие-то вопросы. Но это не была отдача приказов, тем более оперативная разработка. Что УНСО, что «Тризуб» проходили эти репрессивные пути курирование. Нам удалось сделать хорошие вещи, потому что много офицеров становились на патриотические основы, потому что видели, что это не идиоты, КГБисткие офицеры. С Николаем так же, он контактировал с СБУ на высоких уровнях. Он им навязывал правила игры, а не они ему. Так же, как и мы пытались и нам удавалось.

— Юрий Тандит мне рассказывал, что он очень помогал «Правому сектору» во время Майдана. Что он занимался информационной деятельностью для Вас. Кем он был?

— Он присоединился после Майдана к нам. Недели две-три примерно. Хороший человек, он занимается обменом пленных. Я уважаю эту работу, безусловно. Николай говорил, Дмитрий, давай — под эти выборы. И Тандит тоже тогда подключился. Работали некоторое время с ним. И по сегодняшний день контакт есть. И Василий Грицак. Он с Майдана пытался помочь советом. Он тогда был в резерве. Сейчас очень активное сотрудничество. Если бы побольше было таких офицеров, как Грицак, Мукачево и подобных ситуаций может и не было бы. Очень много в государственных структурах людей, которые работают на иностранные структуры, на Россию. Пытаются спровоцировать какой-то конфликт внутри государства. Грицак понимает это и нейтрализует, насколько может. Чистки в СБУ он проводит, сколько агентуры, сколько взяточников. Я не помню за 23 года, чтобы такая массовая чистка происходилась на уровне полковников и всяких других. Если бы офицеров таких было больше, нам было бы легче воевать.

— Он вашим Мукачевским ребятам помог?

— Никто нам не помогал. У нас так много подозреваемых в преступлениях на высших государственных уровнях. Я думаю, больше всего преступников в государстве. Я вообще не знаю этих людей. Это правда, иначе я сказать не могу.

— Вы руководитель организации, должны заботиться о ее лице.

— Я проводник. Проводник отличается от руководителя тем, что я веду по стратегическим и оперативным линиям. Я не отдаю непосредственные приказы по какой-то области, у меня есть люди, которые курируют определенные направления. У нас есть Добровольческий Украинский корпус, Андрей Стемпицкий собственно командует своими подразделениями. Андрей Тарсенко осуществляет политическое.

— Он сейчас на месте Карпюка?

— Тогда еще не было таких назначений, структура была неоформленная практически. Я могу им отдать определенные какие-то приказы, но не перепрыгиваю через головы. Они знают людей, знают специфику.

— Ваш совет, как проводника был бы какой? Мне кажется, было бы правильно пойти на судебный процесс.

— Ребята уже сделали определенные шаги в этом направлении. Но ни безопасности, ничего другого никто не может гарантировать.

— Боитесь, что его убьют?

— Не исключено. Банда, в Закарпатье есть. Очень элементарно такое может быть. Это их решение. Они вышли оттуда, понимаю, что они могли быть ликвидированы. Закарпатье — это такое «удельное княжество» со своими законами. Они не имеют отношения к законам Украины. Да и в Украине они не очень действуют. Видели, как Генпрокуратура возбудила дело о терроризме, несмотря на вывод СБУ, что терроризма в их действиях нет. Понимаете, терроризм — это, соответственно, огонь на поражение. Ребята вышли и где находятся. Я знаю, Радикальная партия зарегистрировала постановление об освобождении от уголовной ответственности участников Мукачевских событий. О такой формальной амнистии я говорил еще на брифинге сразу после тех вещей. Я думаю, тем путем можно было бы пойти, потому что это же не бандиты, реально патриоты, бойцы, которые воевали. С той мафией, я познакомился в Закарпатье, это действительно ужас. У меня на Днепропетровщине такого нет.

— Все же погиб человек, немало уголовных дел за предыдущие годы на них.

— Ситуация в государстве такова, что могут очень сильно радикализироваться. Люди гибнут к большому сожалению. На Майдане погибали еще в январе. Но при этом всем преступная Верховная Рада, и они пошли на определенные постановления, амнистии. Сейчас ситуация намного хуже. Здесь внешний враг, качают ситуацию в государстве СБУшники, грушники и всякая другая мразь по полной программе. Просто на грани исчезновения государства. Чтобы не давать поводов для раскачки ситуации, потому что радикальный элемент никуда не делся с Майдана. Они имеют собственной жизненной позицией, не терпят несправедливости. Чтобы стабилизировать ситуацию, можно пойти на такие шаги.

В чем обвиняют Порошенко в нашем патриотическом среде? Практическая ликвидация добровольческого движения, волонтерство — загнано неизвестно куда. Здесь Президент мог бы делать шаги навстречу в определенных вещах, чтобы хотя бы опровергнуть, что не хочет ликвидировать добровольческое движение. Когда регистрировали законопроект о ДУК, не выходили же из собственных интересов.

Осознаем, что нужна определенная легитимизация добровольцев, как общественного явления, поэтому предложили этот законопроект. Когда речь идет об этом законопроекте, мы считаем, что революция, она должна проходить в очень конкретных плоскостях. Есть плоскость национальной безопасности и обороны. Законопроект о ДУК, основанный на лучших европейских традициях и на украинских казацких традициях, это возможность дать положительный выход энергии всем добровольцам, которые есть. Они формируются в определенные подразделения по областям, все на учете у государства. Это соединение подчинено главнокомандующему. Его могут использовать ид время войны ВСУ, во время АТО (настоящей АТО), СБУ, МВД, ДСПС в своих плоскостях. Это очень хорошая формула, когда люди не будут кричать, что нас не уважают, не знают, не хотят признать. Это реальная возможность дать людям конструктивный выход из сложившейся ситуации. Ограничения, как, например, в Эстонии. Если на пьянке попадается кто-то из элиты, не может он быть далее.

— Может из оружия стрелять за тысячу километров от фронта из пулемета?

— Это плохо, я об этом говорил, но там свое удельное княжество, когда бандиты провоцируют на такие вещи, а это была спецоперация.

— Но они ехали 45 км. С пулеметом наготове?

— Я уже говорил, это плохо. Так не должно быть.

— Какое дисциплинарное взыскание?

— Так мы же не имеем пока с кого взымать.

— Какие методы изменились по вывозу оружия с фронта, наказание? У Вас внутри организации?

— Мы сейчас проводим свою внутреннюю спецоперацию по выявлению фактов незаконного перемещения оружия с фронта в тыл. Приказ такой я издал 17 августа прошлого года, что нельзя ни в коем случае, чтобы оружие шло в тыл. Наоборот. Если что-то есть — давайте, нам не хватает ни автоматов, ни пулеметов. Но эти ребята закарпатские приехали уже очень хорошо оснащеными оружием. Это же граница и революция. Там принимали ребята областные управления, СБУ, милиции. Вооружались конечно же. И это закономерно. Хотя уголовные дела по сегодняшний день есть по Ивано-Франковску. Не только «Правый сектор» был, там громада целая пошла. Несмотря на положительное, казалось бы, развитие событий, уголовные дела все равно есть. Они понимали еще одно. Бандитская среда там связана полностью с милицией. И она вооружена гораздо лучше, чем наши ребята даже. Там часть оружия была легальной, а часть нелегальной, к большому сожалению. Это оружие они имели еще до приказа, который я выдал. Сейчас мы проводим. Если бы выявилось, оно все будет привезено в зону АТО. Легально — ради Бога — мы вообще за то, чтобы ..

— Что происходит с людьми вашими с ДУКа, которых вы поймали на том, что вывезли оружие?

— Не будем конкретизировать. У нас есть определенные дисциплинарные наказания.

— Конкретно можете сказать, какие?

— Нет не могу. Зачем? Уголовная статья (смеется).

— Событие под Радой 31 августа тоже, о чем говорят эксперты, тоже последствия безнаказанности, например мукачевских. Можешь подозреваться в преступлении, убегай с АТО и ничего не будет. Так можно бросить и гранату.

— Бросать гранату под Раду — идиотизм, как минимум. Или преступление, спровоцированное какими-то определенными вещами. Надо «зреть в корень». Бросали бы те ребята те гранаты, если они не агенты какой ФСБ, а люди, которые имели свою позицию, если бы эти люди не провоцировались бы действиями власти. Конечно нет. Рычагов влияния на ситуацию очень много. Это не диктатура, не законы 16 января. Можно влиять. У меня тоже горячих голов много: «Все на Киев» и так далее. И это будет разворачиваться еще обязательно. С той экономической ситуацией в государстве, с той несправедливостью темы власти после революции. Радикализм в стране будет только нарастать. Здесь надо с пониманием относиться.

— Ваши «горячие головы» могут принести гранату в Киев?

— Пока Бог миловал. Но, как сейчас «Свободе» говорят, они должны и так далее. Если в СБУ задержали много полковников, подполковников за последнее время, это должна вся СБУ и нужно ее распустить. Так же, если парень относится к «Сокола» по информации, что я видел, это не значит, что все плохие. Там на фронте совсем другой мир: там белое и черное. Ты не думаешь о политической целесообразности, ты видишь врага и у него стреляешь.

— Но то, что ты фронтовик, не оправдывает преступление.

— Безусловно, не оправдывает. Трудно представить мне себя, или кого-то другого, которые бы в безоружных людей с палками бросил бы гранату. При этом, когда здесь куча женщин. Это как минимум идиотизм.

— А если человек подозревают в преступлении, а их покрывает вся организация, например о Мукачевском ребят, которых покрывает «Правый сектор».

— Я не покрываю.

— Ну они же там на позициях ДУК «Правого сектора».

— С чего вы взяли? Нас на фронте нет, ни на каких позициях.

— Вы сейчас лукавите и выглядите некрасиво. Все зрители будут знать, что Вы здесь лжете.

— Знаете, я никогда не опирался на мнение народа. Мне мои рейтинги не очень.

— Расскажите о Вашем Референдум. Как вы к нему готовитесь, что уже сделано.

— Сделано достаточно много. И мы понимаем, чтобы идти на референдум, надо идти с победным результатом. Закон очень сложный по проведению референдума — сто тысяч подписей в двух третях областей. Сейчас проводим совещание как раз по Референдуму по этому с руководителями областных организаций. Понимаем, что нам достаточно трудно выполнить это без поддержки политических союзников, просто силами «Правого сектора». Но эта идея существует и мы будем дальше ее проводить. Оперативные штабы развернуты в большинстве областей Украины. Сейчас подсчитываем, сможем ли мы собрать по сто тысяч подписей в конкретной области. Докладывают нам результаты этой работы. Мы сознательно сделали паузу, так как в августе проводить политическую деятельность было бы нецелесообразно. Сейчас планируем объезд по всем областям, сборы громад в областных центрах. Работы очень много, тем более мы не ставили временных рамок. Важно чтобы власть чувствовала прямое народовластие. Если власть не будет прислушиваться к мнению народа, мы ее изменим. И не обязательно силовым способом. Мы видим, что творится в государстве.

— Кто-то идет на местные выборы?

— Решение принято не идти на выборы «Правым сектором». Не видим мы никаких рычагов влияния на ситуацию общую в Украине. Тем более, очень короткий срок этих местных властей. Мы не имеем тех ресурсов финансовых. Мы на Референдум ищем ресурсы и здесь самое главное будет не деньги, а идейные люди, которые придут работать. Нас интересует широкая пропогандна кампания. Уже и листовки вышли, оно идет.

— Не думаю, что «Правый сектор», который говорит о Референдуме, который состоится неизвестно когда, играете на руку тем силам, которые пребывают в позиции партии властной команды? Я имею в виду например Коломойского, другие силы.

— Я думаю, что в любой нормальной стране, где не узурпирована власть, должен существовать и оппозиция, и провластные силы. Тем более, что «Правый сектор» сразу после революции себя считал оппозиционной силой. Мы не имеем каких либо совместных политических проектов ни с «Уропом», ни с Радикальной партией.

— Андрей Артеменко, в Радикальной партии, в Вашей команде или нет?

— Нет, он ушел из «Правого сектора» летом прошлого года и не имеет отношения к «Правому сектору» в принципе. Я выступал и выступаю против любых соглашений с Москвой, против Минских соглашений. Если такая же позиция в Радикальной партии в Самопомощи, это не значит, что мы очень объединены, мы просто имеем одинаковую позицию. Если бы Радикальная партия, Самопомощь, БПП поддержали бы наш референдум, мы рассматриваем такие варианты, пусть поддерживают. Но какие-то политические альянсы, блокировки мы не рассматриваем вообще. На съезде было объявлено, что те люди, которые не являются функционерами, не занимают какие то должности в «Правом секторе» будут идти по спискам государственных сил, они имеют право. Мы никого не держим, идите. Нас интересует изменение системы власти, а и местные выборы не решают вопрос изменения системы. Поэтому не являются принципиальными.

— Почему Вы не ходите в Парламент скажите еще?

— Я на больничном.

— А на войну когда поедете?

— Думаю, на следующей неделе уже буду на «передке».

— С какими силами, если там «Правого сектора» нет?

— Я один повоюю.