Георгий Почепцов: Сегодня не информационная, а пропагандистская войнаГеоргий Почепцов: Сегодня не информационная, а пропагандистская война

Георгий Почепцов

Пропаганду старались не изучать до совсем недавнего времени, считая, что это феноменом далекого прошлого. Он должен был исчезнуть с арены с уходом со сцены тоталитарных режимов. Но все оказалось не так просто. Новые информационные возможности дали новый всплеск развитию пропаганды, поскольку она может мимикрировать под любые типы информационных и виртуальных продуктов.

Отметим и некоторые терминологические замечания. Информационные войны — это термин от военных прошлого или от журналистов сегодняшнего дня. Американские военные используют теперь термин информационные операции, объясняя это тем, что войной можно заниматься только в военное время, а что же делать в мирное.

Пропаганда, пропагандистская война направлена на массовое сознание, а информационные войны/операции могут быть направлены на индивидуальное. Отсюда следуют разные акценты. В случае информационных операций идет работа с рациональным материалом, в случае пропагандистских войн — с эмоциональным. То есть для пропаганды базовым является автоматическая реакция, для информационных операций — рациональная. И последний вариант различия — степень трансформации базовой модели мира. Информационная операция не меняет модель мира, а лишь ее небольшой фрагмент, чего нельзя сказать о пропагандистской коммуникации, которая направлена на удержание своей модели мира и разрушение чужой.

Мы можем построить следующую схему разницы информационной операции и пропагандистской войны:

Информационная операция Пропагандистская война
Аудитория Индивидуальная Массовая
Тип реакции Рациональная Эмоциональная
Трансформация модели мира Минимальная Максимальная

К примеру, перестройка была направлена на максимальное изменение модели мира у массовой аудитории в первую очередь с помощью генерирования эмоциональных реакций путем опоры на рассказы о репрессиях, пустых прилавках и под. На все это происходит автоматическая реакция индивидуального и массового сознания.

Почему информационное пространство стало столь значимым именно сегодня? Кстати, вероятно, следует говорить о коммуникативном пространстве, подобно тому, как в советское время пытались одно время заменить средства массовой информации (СМИ) на средства массовой коммуникации (СМК), поскольку информация — это однонаправленный процесс, а коммуникация — двусторонний. Информационное пространство надо отдать в ведение кибернетиков в погонах, которые создают защиту, стену от проникновения чужого. И это удается сделать только на определенное время, а потом хакеры вновь разрушают теперь уже новую стену. Коммуникативное пространство нельзя защитить стеной, а только сильным собственным продуктом, который и удерживает в голове фильтры, которые не пускают чужие сообщения, если они противоречат имеющейся модели мира.

Если информационное пространство прошлого формировалось книгами и газетами, возникшими в результате изобретения книгопечатания, то это влияние практически помогло созданию современного мира, поскольку прямо и косвенно породило и национальные государства, и науку, и образование, и демократию, поскольку реформация смогла разделить церковь и государство.

Коммуникативное пространство сегодняшнего дня формируется соцсетями, благодаря созданию Интернета. Если в прошлом число авторов было невелико, то сегодня все поменялось: у каждого есть возможность проявить себя. Соответственно, чтение новостей идет именно в соцсетях. Это серьезным образом продемонстрировали две последние кампании: по выходу Британии из ЕС и президентская кампания в США, когда именно соцсети стали основным источник информирования для некоторых социальных групп.

Если пропагандистская война — это война мировоззрений, то отсюда понятно, почему столь значимыми становятся телевизионные новости и политические ток-шоу, кино и телесериалы, а также любые варианты чужой массовой культуры. Именно последние являются «питательным бульоном», где произрастает модель мира. Кстати, первые разработки в сфере информационных войн видели ее как войну мировоззрений, как войну знаний, как эпистемологическую войну. То есть речь шла о действии на самом высоком уровне в системе «факт — информация — знания». И сегодня мы вновь возвращаемся к этой же тематике.

Пропагандистская война влияет сквозь физическое пространство (например, памятник), информационное пространство (например, отбор событий для освещения в новостях и их интерпретация) и виртуальное пространство (например, телесериалы, которые всегда базируются на определенной модели мира). Все это направлено на влияние на когнитивное пространство массового и индивидуального сознания.

На Донбассе присутствуют и реальные информационные операции, когда на мобильные телефоны находящихся там украинских солдат поступают SMS-сообщения другой стороны или передвижения войск должны вызвать ту или иную реакцию украинского командования. Но массовое сознание находится в системе пропагандистской войны, единственной защитой от которой стало закрытие телеканалов и поступления печатной продукции. Это чисто физическая защита информационного и виртуального пространства, которая, как показывает опыт СССР, не является достаточно эффективной. В этой сфере адекватно работает только потребление своего собственного качественного информационного и виртуального продукта, который способен выдержать конкуренцию с чужим продуктом.

ХвыляГеоргий Почепцов

Пропаганду старались не изучать до совсем недавнего времени, считая, что это феноменом далекого прошлого. Он должен был исчезнуть с арены с уходом со сцены тоталитарных режимов. Но все оказалось не так просто. Новые информационные возможности дали новый всплеск развитию пропаганды, поскольку она может мимикрировать под любые типы информационных и виртуальных продуктов.

Отметим и некоторые терминологические замечания. Информационные войны — это термин от военных прошлого или от журналистов сегодняшнего дня. Американские военные используют теперь термин информационные операции, объясняя это тем, что войной можно заниматься только в военное время, а что же делать в мирное.

Пропаганда, пропагандистская война направлена на массовое сознание, а информационные войны/операции могут быть направлены на индивидуальное. Отсюда следуют разные акценты. В случае информационных операций идет работа с рациональным материалом, в случае пропагандистских войн — с эмоциональным. То есть для пропаганды базовым является автоматическая реакция, для информационных операций — рациональная. И последний вариант различия — степень трансформации базовой модели мира. Информационная операция не меняет модель мира, а лишь ее небольшой фрагмент, чего нельзя сказать о пропагандистской коммуникации, которая направлена на удержание своей модели мира и разрушение чужой.

Мы можем построить следующую схему разницы информационной операции и пропагандистской войны:

Информационная операция Пропагандистская война
Аудитория Индивидуальная Массовая
Тип реакции Рациональная Эмоциональная
Трансформация модели мира Минимальная Максимальная

К примеру, перестройка была направлена на максимальное изменение модели мира у массовой аудитории в первую очередь с помощью генерирования эмоциональных реакций путем опоры на рассказы о репрессиях, пустых прилавках и под. На все это происходит автоматическая реакция индивидуального и массового сознания.

Почему информационное пространство стало столь значимым именно сегодня? Кстати, вероятно, следует говорить о коммуникативном пространстве, подобно тому, как в советское время пытались одно время заменить средства массовой информации (СМИ) на средства массовой коммуникации (СМК), поскольку информация — это однонаправленный процесс, а коммуникация — двусторонний. Информационное пространство надо отдать в ведение кибернетиков в погонах, которые создают защиту, стену от проникновения чужого. И это удается сделать только на определенное время, а потом хакеры вновь разрушают теперь уже новую стену. Коммуникативное пространство нельзя защитить стеной, а только сильным собственным продуктом, который и удерживает в голове фильтры, которые не пускают чужие сообщения, если они противоречат имеющейся модели мира.

Если информационное пространство прошлого формировалось книгами и газетами, возникшими в результате изобретения книгопечатания, то это влияние практически помогло созданию современного мира, поскольку прямо и косвенно породило и национальные государства, и науку, и образование, и демократию, поскольку реформация смогла разделить церковь и государство.

Коммуникативное пространство сегодняшнего дня формируется соцсетями, благодаря созданию Интернета. Если в прошлом число авторов было невелико, то сегодня все поменялось: у каждого есть возможность проявить себя. Соответственно, чтение новостей идет именно в соцсетях. Это серьезным образом продемонстрировали две последние кампании: по выходу Британии из ЕС и президентская кампания в США, когда именно соцсети стали основным источник информирования для некоторых социальных групп.

Если пропагандистская война — это война мировоззрений, то отсюда понятно, почему столь значимыми становятся телевизионные новости и политические ток-шоу, кино и телесериалы, а также любые варианты чужой массовой культуры. Именно последние являются «питательным бульоном», где произрастает модель мира. Кстати, первые разработки в сфере информационных войн видели ее как войну мировоззрений, как войну знаний, как эпистемологическую войну. То есть речь шла о действии на самом высоком уровне в системе «факт — информация — знания». И сегодня мы вновь возвращаемся к этой же тематике.

Пропагандистская война влияет сквозь физическое пространство (например, памятник), информационное пространство (например, отбор событий для освещения в новостях и их интерпретация) и виртуальное пространство (например, телесериалы, которые всегда базируются на определенной модели мира). Все это направлено на влияние на когнитивное пространство массового и индивидуального сознания.

На Донбассе присутствуют и реальные информационные операции, когда на мобильные телефоны находящихся там украинских солдат поступают SMS-сообщения другой стороны или передвижения войск должны вызвать ту или иную реакцию украинского командования. Но массовое сознание находится в системе пропагандистской войны, единственной защитой от которой стало закрытие телеканалов и поступления печатной продукции. Это чисто физическая защита информационного и виртуального пространства, которая, как показывает опыт СССР, не является достаточно эффективной. В этой сфере адекватно работает только потребление своего собственного качественного информационного и виртуального продукта, который способен выдержать конкуренцию с чужим продуктом.

Хвыля

Георгий Почепцов: Враг как важный элемент системы пропагандыГеоргий Почепцов: Враг как важный элемент системы пропаганды

Георгий Почепцов

Общество нуждается не только в героях, но и врагах. Это позволяет рисовать траекторию движения населения, которое само находится между полюсами «друг» и «враг». Пример довоенного СССР ярко демонстрирует потребность государства во врагах, благодаря чему можно вводить не только мобилизационную экономику, но и политику, объясняя все провалы действиями реальных или мифических врагов. А если враг уже внедрен в массовое сознание, он с неизбежностью будет встречаться и наяву.

Автор книги «Лица врагов» С. Кин так объясняет важность темы отображения врагов: «По тому, как мы изображаем кого-либо, в большой степени зависит то, как мы будем реагировать на это лицо или на этого врага». То есть и здесь коммуникация, а не реальность начинают предопределять наше сознание.

В университете Портленда читают небольшой курс по созданию врагов и последствиям этого. Все это делается в рамках программы в области конфликтологии. Враг проникает, как видим, даже в науку, становясь базовым элементом теории.

Однотипно его сила проявляется и в жизни. Политическим психологам известно, что в ситуации существования врага происходит объединение нации вокруг сильного лидера. Именно так, как считается, были проведены вторые выборы Буша, ради которых развязали войну в Ираке, обеспечив тем самым требуемые условия для победы. Об этом говорит Д. Уестен в своей книге «Политический мозг» [Westen D. The political brain. The role of emotion in deciding the fate of the nation. — New York, 2008]. Кстати, и Сталин был нужен, когда создавал вокруг страны кольцо врагов, поэтому число его внешних и внутренних врагов было бесконечным.

Главной идеей Уестена в его книге является следующее: в политике играет роль только эмоциональное. Кстати, после успеха книги он сразу сделал фирму (ее сайт –www.westenstrategies.com). В интервью Washington Post Уестен говорит: «Есть несколько вещей, которые мы знаем о мозге и которые заставляют изменить наши представления о политике. Если вы понимаете, что мы получили способность чувствовать задолго до того, как мы пришли к способности думать, вместо того чтобы бомбардировать людей фактами (а это стандартный демократический способ разговора с избирателями), вы должны говорить с людьми языком базовых ценностей и забот».

Кстати, его статья в газете Guardian названа «Голосуя своими сердцами». А в статье в Washington Post он описывает «решетку сообщений» для президентской кампании. В ней есть четыре сектора. В первых двух – позитивные рассказы кандидатов о себе, во вторых двух – их же негативные рассказы о своем сопернике. Иногда один сектор может доминировать во всей кампании, когда, например, позиции кандидатов сильны или слабы в экономике (см. также попытку использования функциональногомагнитного резонанса для исследования политической коммуникации).

Враг по сути тоже является порождением эмоционального. Тем более он нужен в сцепке с мифологемой героя. Если сильный враг был побежден, то это только возвеличивает героя. Слабый враг дает в результате и слабого героя. Поэтому Сталин, к примеру, преувеличивал силу своих врагов еще и тем, что врагов внутренних приписывал к работе на врагов внешних. А это самое серьезное противопоставление. «Оскал американского империализма» в том или ином виде никогда не сходил со страниц печати.

У Кина есть интересное замечание по поводу изображения врагов во время Второй мировой войны. В изображении немцев различали хорошего немца и нациста. Такого различия не делалось в случае японцев, поскольку изображение было скорее расистским, чем политическим. После войны в связи с этим с немцами было легче, чем с японцами, поскольку у них уже заранее предполагалось наличие хороших.

О своей книге он говорит: «Вместо фокусировки на оружии и стратегии она рассматривает непосредственно наши идеи о врагах: как мы видим врагов, почему мы дегуманизируем их, что происходит с нами, когда мы показываем себя героями, а их монстрами, недочеловеками и представителями зла».

Сегодня изучение киберпространства заставляет по-новому изучать врага. Это связано с тем, что теперь облегчен доступ к чужим текстам, и каждый может столкнуться с ними. Комменты вообще открыли новую страницу в поливании других грязью, но это уже другой тип врага, который закрыт анонимностью.

Теперь уже и представители киберпространства заговорили о врагах:«Портретирование “другого”, то есть врага, с помощью пропаганды является методом, при котором негативные месседжи постоянно запоминаются. Тем самым формируются группы, где фиксируются представления и ожидания, а также возникают законы, диктующие, как портретируется враг. Если это восприятие врага сформировано, то это добавляет мотивацию для атаки. […] Язык используемой во Второй мировой войне пропаганды состоял из ментальных месседжей “мы” против “них”, таких, как “коммунистический медведь”,“нацистская свинья” и “собака капитализма”» [Minei E., Matusitz J. Cyberspace as a new arena for terroristic propaganda: an updated examination].

В мирное время главным источником поставки на рынок врагов является массовая культура (см. анализ американского кино в плане врагов тут, и тут). Массовая культура не только проникает к каждому, но и дает свои образы вне сопротивления аудитории, поскольку они проходят на уровне фона. Это мягкая сила (Дж. Най), которая не встречает сопротивления.

У врага есть интересная особенность: он всегда приходит из прошлого. Например, Л. Гудков высказывается так: «Враги были всегда, это чрезвычайно важно, это даже изобретение не советского времени, а досоветского. Это комплекс «догоняющей модернизации», поэтому он существовал в русской традиции: формирование националистического сознания через неприязненное отношение к Англии, Франции, Германии. Это очень устойчивая линия, которая проходит сквозь вторую половину XIX века и весь ХХ век. В советское время к этому добавились еще «классовые враги» и, соответственно, их персонификация в виде внешнего враждебного окружения, тут самые разные фигуры были. Поэтому основа и язык, вся парадигма мышления и выражения этого внешнего врага, кстати, как и внутреннего, была заложена, воспроизводилась и воспроизводится до сих пор. Такой риторический опыт очень значим, потому что он воспроизводится всемиинститутами: и властью, и школой, и армией, и политиками. Это очень давняя вещь».

Враг не менее системен, чем герой. Герой усиливает врага, а враг усиливает героя. Герой не может существовать без врага, как и враг без героя. Враги хорошо активируют все нужные примитивные чувства, включая стремление сгруппироваться вокруг сильного лидера.

Умберто Эко показал системный характер врага очень четко: «Иметь врага важно не только для определения собственной идентичности, но еще и для того, чтобы был повод испытать нашу систему ценностей и продемонстрировать их окружающим. Так что, когда врага нет, его следует сотворить. Все видели широту и гибкость, с которыми веронские нацисты-скинхеды принимали к себе во враги любого, кто не принадлежал к их группе, – именно для того, чтобы обозначить себя как группу. И самое интересное в этом случае не то, с какой непринужденностью они обнаруживали врага, а сам процесс его сотворения и демонизации» [Эко У. Сотвори себе врага. – М., 2012].

И еще: «Наилучший другой – это чужеземец. Уже на римских барельефах варвары предстают бородачами с приплюснутыми носами, да и само это название – «варвар», очевидно, намекает на ущербность языка и, следовательно, мышления. И, тем не менее, с самых давних пор врагов творили не столько из тех чужаков, которые действительно несут нам непосредственную угрозу (как те же варвары), сколько из тех, кого выгодно кому-то представить таковыми, хотя открыто они не угрожают, так что не столько исходящая от них угроза заставляет увидеть их отличие от нас, сколько само отличие делается угрожающим». Как видим, все время проскакивает не столько реальное столкновение с врагом, сколькосоциальное конструирование врага, определенная нужда во враге. Враг нужен как определенное антизеркало. Чтобы увидеть себя, надо смотреть на врага.

В другой своей работе Умберто Эко рассуждает о границе между римлянами и «другими». Он говорит, что идеология Pax Romana лежала в точном определении границ. Когда приходит время, и четкие границы исчезают, варвары захватывают Рим. То есть «другой» возможен и не страшен при наличии четкой границы. Но реальный контакт с ним ведет к гибели.

Кстати, и конспирология приводит к нам в дом скрытых врагов. Именно они прячутся за основными событиями нашего мира. Враг, который вписан в такую конспирологическую цепочку, возвращает миру целостность. Мир с врагом становится более понятным, удаляясь хотя бы на шаг от хаоса.

Конспирологическое мышление определяется как модель рассуждений о мире, в которой заговор является доминирующим элементом объяснения. Выделяется четыре базовых конспирологических элемента: определенное число действующих лиц объединяется (1) в секретном соглашении (2) для достижения скрытых целей (3), которые воспринимаются как незаконные или злонамеренные (4).

Новых героев и врагов приводят в дом и видеоигры. П. Молино, ведущий европейский создатель видеоигр, который считается создателем направления «игры в Бога», когда игрок получает права, равные Богу, в своем пространстве, говорит о типаже героя [Rose F. The art of immersion. How the digital generation is remaking Hollywood, Madison Avenue, and the way we tell stories. — New York — London, 2012, р. 276]: «Джеймс Бонд, Том Круз –характер такого героя замкнут в конкретике. Он должен полюбить кого-то, они должны закончить в постели, он никогда не говорит под пытками. Единственным элементом удивления становится то, что он может оказаться навершине скалы или под водой. Но это прекрасно, поскольку у нас есть шаблон героя и с ним можно экспериментировать».

Доктор Хассабис, нейропсихолог, исследующий игры, говорит:«Причина, по которой видеоигры эволюционировали в направлении “стрелялок” таковы. Вам не надо разговаривать. Вам не надо выказывать свои эмоции. Вам только нужно застрелить их». Как видим, враг не требует сочувствия или понимания, нам нужно только застрелить его, чтобы восстановить справедливость, мир.

Как это ни парадоксально, но враг только усиливает героя. Сила героя пропорциональна силе врага. У советских трудовых героев (Паша Ангелина, Стаханов) героизм выражался в увеличении трудовых норм: чем выше был их результат, тем он был выше,. Поскольку речь идет о победе, хотя и трудовой, то здесь «враг» выступает в условной форме.

Как видим, враг и зло включены в структуру нашего мышления. Любой сюжет литературного произведения требует наличия противника, в другом случае сюжет не может быть построен, в нем не будет движения. Красной Шапочке всегда будет нужен Волк для развития сюжета. Если Красная Шапочка будет просто собирать цветочки, действие завершится на первой же странице.

Это враги индивидуальные. Враги государства позволяют выстраивать мощные системы защиты и нападения. Благодаря врагам человечество поднялось в космос, придумало компьютер, изобрело интернет, поскольку все это придумано, чтобы победить своих врагов. Враг в этом случае выступает как ускоритель прогресса. Когда враг в виде Советского Союза ушел, прогресс замедлился. Сегодня человечество живет новинками, созданными в шестидесятые годы. Технологических рывков, подобных тем, что были в прошлом веке, пока не видно на горизонте.

Сегодняшняя глобализация принялась рьяно стирать в мире границы врагов, но 11 сентября вернуло все на свои места. Пустое место врага после исчезновения Советского Союза наконец было заполнено новым врагом. При этом радикальный ислам и сам активно играет во врага, видимо, и ему для поддержания своей системности обязательно нужен враг для того, чтобы доказать свою необходимость.

Интересно, что Г. Павловский увидел в механизмах современной России эскалацию страхов: «Кинотеатр эскалаций я бы не называл пиаром. Проще говоря, это подделка реальности. Еще в советской системе родился блок идеологической подделки реальности. Он воспитал те кадры некомпетентных идиотов, которыми насыщены наши элитные круги по сей день. Теперь реальность подделывают не идеологически, не доктринально, как в советской системе, а хаотически. Вчера сбили самолет, а сегодня вы узнаете, что был геноцид армян, а еще через неделю будет уголовное наказание за его отрицание. Это жизнь в поддельных декорациях. Часть из них реалистична, но ты не знаешь, какая именно, и всех это сильно дезориентирует».

Или такое высказывание из другого интервью: «Грядущие катастрофы – алиби сегодняшней пассивности. Прогнозы в Системе, изгнавшей будущее в роли конструктивного элемента политики государства, выглядят как апокалипсисы, маленькие и большие. На фоне вымышленных катастроф даже малокомпетентная бюрократия видится подарком небес. Общество дегустирует катастрофические сцены: что будет после того, когда случится наихудшее (вариант – наилучшее), – «хозяин выйдет»?»

Более того, С. Кордонский выстроил структуру государства, отталкиваясь от типов угроз: «Саму структуру государства можно рассматривать как объективацию неких практических представлений об угрозах, как организационное оформление результатов их прикладной классификации. Так, существование природных угроз в структуре государства отражено в наличии специальных ведомств –министерств и служб, занимающихся нейтрализацией последствий природных явлений, а военные угрозы нейтрализуют структуры, относящиеся к военной организации государства. Ресурсное государство можно представить как совокупность служб, созданных для нейтрализации угроз, а количество ресурсов, осваиваемых этими службами, –как результат государственного ранжирования угроз: чемстрашнее угроза, тем больше ресурсов должно выделяться соответствующей службе».(См. также тут и тут). Причем на новые угрозы государство может реагировать только как на старые, по-другому оно не умеет делать.

Г. Павловский, вероятно, гиперболизирует, говоря, что «в основе этой власти – катастрофа. Если посмотреть, посчитать все доходы, то окажется, что значительная часть ее финансовой базы состоит из поступлений от катастроф. Это добавленная прибыль, добавленная стоимость, полученная за счет волатильности рынка или поведения масс, связанных с катастрофами».

Угрозы можно трактовать как врагов нечеловеческой природы, которые, к тому же, несут более существенные последствия. Правда, угрозы потенциальны, а враги активированы, поскольку спецслужбы должны действовать и днем и ночью. Без врагов и спецслужбы остаются без работы. А без спецслужб не останется и власти.

Автор — доктор філологічних наук, професор, експерт з інформаційної політики та комунікаційних технологій. Був завідувачем кафедри інформаційної політики Національної академії державного управління при Президентові України, заслужений журналіст України. Автор численних книг з питань комунікаційних технологій.

MediaSapiensГеоргий Почепцов

Общество нуждается не только в героях, но и врагах. Это позволяет рисовать траекторию движения населения, которое само находится между полюсами «друг» и «враг». Пример довоенного СССР ярко демонстрирует потребность государства во врагах, благодаря чему можно вводить не только мобилизационную экономику, но и политику, объясняя все провалы действиями реальных или мифических врагов. А если враг уже внедрен в массовое сознание, он с неизбежностью будет встречаться и наяву.

Автор книги «Лица врагов» С. Кин так объясняет важность темы отображения врагов: «По тому, как мы изображаем кого-либо, в большой степени зависит то, как мы будем реагировать на это лицо или на этого врага». То есть и здесь коммуникация, а не реальность начинают предопределять наше сознание.

В университете Портленда читают небольшой курс по созданию врагов и последствиям этого. Все это делается в рамках программы в области конфликтологии. Враг проникает, как видим, даже в науку, становясь базовым элементом теории.

Однотипно его сила проявляется и в жизни. Политическим психологам известно, что в ситуации существования врага происходит объединение нации вокруг сильного лидера. Именно так, как считается, были проведены вторые выборы Буша, ради которых развязали войну в Ираке, обеспечив тем самым требуемые условия для победы. Об этом говорит Д. Уестен в своей книге «Политический мозг» [Westen D. The political brain. The role of emotion in deciding the fate of the nation. — New York, 2008]. Кстати, и Сталин был нужен, когда создавал вокруг страны кольцо врагов, поэтому число его внешних и внутренних врагов было бесконечным.

Главной идеей Уестена в его книге является следующее: в политике играет роль только эмоциональное. Кстати, после успеха книги он сразу сделал фирму (ее сайт –www.westenstrategies.com). В интервью Washington Post Уестен говорит: «Есть несколько вещей, которые мы знаем о мозге и которые заставляют изменить наши представления о политике. Если вы понимаете, что мы получили способность чувствовать задолго до того, как мы пришли к способности думать, вместо того чтобы бомбардировать людей фактами (а это стандартный демократический способ разговора с избирателями), вы должны говорить с людьми языком базовых ценностей и забот».

Кстати, его статья в газете Guardian названа «Голосуя своими сердцами». А в статье в Washington Post он описывает «решетку сообщений» для президентской кампании. В ней есть четыре сектора. В первых двух – позитивные рассказы кандидатов о себе, во вторых двух – их же негативные рассказы о своем сопернике. Иногда один сектор может доминировать во всей кампании, когда, например, позиции кандидатов сильны или слабы в экономике (см. также попытку использования функциональногомагнитного резонанса для исследования политической коммуникации).

Враг по сути тоже является порождением эмоционального. Тем более он нужен в сцепке с мифологемой героя. Если сильный враг был побежден, то это только возвеличивает героя. Слабый враг дает в результате и слабого героя. Поэтому Сталин, к примеру, преувеличивал силу своих врагов еще и тем, что врагов внутренних приписывал к работе на врагов внешних. А это самое серьезное противопоставление. «Оскал американского империализма» в том или ином виде никогда не сходил со страниц печати.

У Кина есть интересное замечание по поводу изображения врагов во время Второй мировой войны. В изображении немцев различали хорошего немца и нациста. Такого различия не делалось в случае японцев, поскольку изображение было скорее расистским, чем политическим. После войны в связи с этим с немцами было легче, чем с японцами, поскольку у них уже заранее предполагалось наличие хороших.

О своей книге он говорит: «Вместо фокусировки на оружии и стратегии она рассматривает непосредственно наши идеи о врагах: как мы видим врагов, почему мы дегуманизируем их, что происходит с нами, когда мы показываем себя героями, а их монстрами, недочеловеками и представителями зла».

Сегодня изучение киберпространства заставляет по-новому изучать врага. Это связано с тем, что теперь облегчен доступ к чужим текстам, и каждый может столкнуться с ними. Комменты вообще открыли новую страницу в поливании других грязью, но это уже другой тип врага, который закрыт анонимностью.

Теперь уже и представители киберпространства заговорили о врагах:«Портретирование “другого”, то есть врага, с помощью пропаганды является методом, при котором негативные месседжи постоянно запоминаются. Тем самым формируются группы, где фиксируются представления и ожидания, а также возникают законы, диктующие, как портретируется враг. Если это восприятие врага сформировано, то это добавляет мотивацию для атаки. […] Язык используемой во Второй мировой войне пропаганды состоял из ментальных месседжей “мы” против “них”, таких, как “коммунистический медведь”,“нацистская свинья” и “собака капитализма”» [Minei E., Matusitz J. Cyberspace as a new arena for terroristic propaganda: an updated examination].

В мирное время главным источником поставки на рынок врагов является массовая культура (см. анализ американского кино в плане врагов тут, и тут). Массовая культура не только проникает к каждому, но и дает свои образы вне сопротивления аудитории, поскольку они проходят на уровне фона. Это мягкая сила (Дж. Най), которая не встречает сопротивления.

У врага есть интересная особенность: он всегда приходит из прошлого. Например, Л. Гудков высказывается так: «Враги были всегда, это чрезвычайно важно, это даже изобретение не советского времени, а досоветского. Это комплекс «догоняющей модернизации», поэтому он существовал в русской традиции: формирование националистического сознания через неприязненное отношение к Англии, Франции, Германии. Это очень устойчивая линия, которая проходит сквозь вторую половину XIX века и весь ХХ век. В советское время к этому добавились еще «классовые враги» и, соответственно, их персонификация в виде внешнего враждебного окружения, тут самые разные фигуры были. Поэтому основа и язык, вся парадигма мышления и выражения этого внешнего врага, кстати, как и внутреннего, была заложена, воспроизводилась и воспроизводится до сих пор. Такой риторический опыт очень значим, потому что он воспроизводится всемиинститутами: и властью, и школой, и армией, и политиками. Это очень давняя вещь».

Враг не менее системен, чем герой. Герой усиливает врага, а враг усиливает героя. Герой не может существовать без врага, как и враг без героя. Враги хорошо активируют все нужные примитивные чувства, включая стремление сгруппироваться вокруг сильного лидера.

Умберто Эко показал системный характер врага очень четко: «Иметь врага важно не только для определения собственной идентичности, но еще и для того, чтобы был повод испытать нашу систему ценностей и продемонстрировать их окружающим. Так что, когда врага нет, его следует сотворить. Все видели широту и гибкость, с которыми веронские нацисты-скинхеды принимали к себе во враги любого, кто не принадлежал к их группе, – именно для того, чтобы обозначить себя как группу. И самое интересное в этом случае не то, с какой непринужденностью они обнаруживали врага, а сам процесс его сотворения и демонизации» [Эко У. Сотвори себе врага. – М., 2012].

И еще: «Наилучший другой – это чужеземец. Уже на римских барельефах варвары предстают бородачами с приплюснутыми носами, да и само это название – «варвар», очевидно, намекает на ущербность языка и, следовательно, мышления. И, тем не менее, с самых давних пор врагов творили не столько из тех чужаков, которые действительно несут нам непосредственную угрозу (как те же варвары), сколько из тех, кого выгодно кому-то представить таковыми, хотя открыто они не угрожают, так что не столько исходящая от них угроза заставляет увидеть их отличие от нас, сколько само отличие делается угрожающим». Как видим, все время проскакивает не столько реальное столкновение с врагом, сколькосоциальное конструирование врага, определенная нужда во враге. Враг нужен как определенное антизеркало. Чтобы увидеть себя, надо смотреть на врага.

В другой своей работе Умберто Эко рассуждает о границе между римлянами и «другими». Он говорит, что идеология Pax Romana лежала в точном определении границ. Когда приходит время, и четкие границы исчезают, варвары захватывают Рим. То есть «другой» возможен и не страшен при наличии четкой границы. Но реальный контакт с ним ведет к гибели.

Кстати, и конспирология приводит к нам в дом скрытых врагов. Именно они прячутся за основными событиями нашего мира. Враг, который вписан в такую конспирологическую цепочку, возвращает миру целостность. Мир с врагом становится более понятным, удаляясь хотя бы на шаг от хаоса.

Конспирологическое мышление определяется как модель рассуждений о мире, в которой заговор является доминирующим элементом объяснения. Выделяется четыре базовых конспирологических элемента: определенное число действующих лиц объединяется (1) в секретном соглашении (2) для достижения скрытых целей (3), которые воспринимаются как незаконные или злонамеренные (4).

Новых героев и врагов приводят в дом и видеоигры. П. Молино, ведущий европейский создатель видеоигр, который считается создателем направления «игры в Бога», когда игрок получает права, равные Богу, в своем пространстве, говорит о типаже героя [Rose F. The art of immersion. How the digital generation is remaking Hollywood, Madison Avenue, and the way we tell stories. — New York — London, 2012, р. 276]: «Джеймс Бонд, Том Круз –характер такого героя замкнут в конкретике. Он должен полюбить кого-то, они должны закончить в постели, он никогда не говорит под пытками. Единственным элементом удивления становится то, что он может оказаться навершине скалы или под водой. Но это прекрасно, поскольку у нас есть шаблон героя и с ним можно экспериментировать».

Доктор Хассабис, нейропсихолог, исследующий игры, говорит:«Причина, по которой видеоигры эволюционировали в направлении “стрелялок” таковы. Вам не надо разговаривать. Вам не надо выказывать свои эмоции. Вам только нужно застрелить их». Как видим, враг не требует сочувствия или понимания, нам нужно только застрелить его, чтобы восстановить справедливость, мир.

Как это ни парадоксально, но враг только усиливает героя. Сила героя пропорциональна силе врага. У советских трудовых героев (Паша Ангелина, Стаханов) героизм выражался в увеличении трудовых норм: чем выше был их результат, тем он был выше,. Поскольку речь идет о победе, хотя и трудовой, то здесь «враг» выступает в условной форме.

Как видим, враг и зло включены в структуру нашего мышления. Любой сюжет литературного произведения требует наличия противника, в другом случае сюжет не может быть построен, в нем не будет движения. Красной Шапочке всегда будет нужен Волк для развития сюжета. Если Красная Шапочка будет просто собирать цветочки, действие завершится на первой же странице.

Это враги индивидуальные. Враги государства позволяют выстраивать мощные системы защиты и нападения. Благодаря врагам человечество поднялось в космос, придумало компьютер, изобрело интернет, поскольку все это придумано, чтобы победить своих врагов. Враг в этом случае выступает как ускоритель прогресса. Когда враг в виде Советского Союза ушел, прогресс замедлился. Сегодня человечество живет новинками, созданными в шестидесятые годы. Технологических рывков, подобных тем, что были в прошлом веке, пока не видно на горизонте.

Сегодняшняя глобализация принялась рьяно стирать в мире границы врагов, но 11 сентября вернуло все на свои места. Пустое место врага после исчезновения Советского Союза наконец было заполнено новым врагом. При этом радикальный ислам и сам активно играет во врага, видимо, и ему для поддержания своей системности обязательно нужен враг для того, чтобы доказать свою необходимость.

Интересно, что Г. Павловский увидел в механизмах современной России эскалацию страхов: «Кинотеатр эскалаций я бы не называл пиаром. Проще говоря, это подделка реальности. Еще в советской системе родился блок идеологической подделки реальности. Он воспитал те кадры некомпетентных идиотов, которыми насыщены наши элитные круги по сей день. Теперь реальность подделывают не идеологически, не доктринально, как в советской системе, а хаотически. Вчера сбили самолет, а сегодня вы узнаете, что был геноцид армян, а еще через неделю будет уголовное наказание за его отрицание. Это жизнь в поддельных декорациях. Часть из них реалистична, но ты не знаешь, какая именно, и всех это сильно дезориентирует».

Или такое высказывание из другого интервью: «Грядущие катастрофы – алиби сегодняшней пассивности. Прогнозы в Системе, изгнавшей будущее в роли конструктивного элемента политики государства, выглядят как апокалипсисы, маленькие и большие. На фоне вымышленных катастроф даже малокомпетентная бюрократия видится подарком небес. Общество дегустирует катастрофические сцены: что будет после того, когда случится наихудшее (вариант – наилучшее), – «хозяин выйдет»?»

Более того, С. Кордонский выстроил структуру государства, отталкиваясь от типов угроз: «Саму структуру государства можно рассматривать как объективацию неких практических представлений об угрозах, как организационное оформление результатов их прикладной классификации. Так, существование природных угроз в структуре государства отражено в наличии специальных ведомств –министерств и служб, занимающихся нейтрализацией последствий природных явлений, а военные угрозы нейтрализуют структуры, относящиеся к военной организации государства. Ресурсное государство можно представить как совокупность служб, созданных для нейтрализации угроз, а количество ресурсов, осваиваемых этими службами, –как результат государственного ранжирования угроз: чемстрашнее угроза, тем больше ресурсов должно выделяться соответствующей службе».(См. также тут и тут). Причем на новые угрозы государство может реагировать только как на старые, по-другому оно не умеет делать.

Г. Павловский, вероятно, гиперболизирует, говоря, что «в основе этой власти – катастрофа. Если посмотреть, посчитать все доходы, то окажется, что значительная часть ее финансовой базы состоит из поступлений от катастроф. Это добавленная прибыль, добавленная стоимость, полученная за счет волатильности рынка или поведения масс, связанных с катастрофами».

Угрозы можно трактовать как врагов нечеловеческой природы, которые, к тому же, несут более существенные последствия. Правда, угрозы потенциальны, а враги активированы, поскольку спецслужбы должны действовать и днем и ночью. Без врагов и спецслужбы остаются без работы. А без спецслужб не останется и власти.

Автор — доктор філологічних наук, професор, експерт з інформаційної політики та комунікаційних технологій. Був завідувачем кафедри інформаційної політики Національної академії державного управління при Президентові України, заслужений журналіст України. Автор численних книг з питань комунікаційних технологій.

MediaSapiens

От мира физического к виртуальному: новые задачи требуют новых наукОт мира физического к виртуальному: новые задачи требуют новых наук

Георгий Почепцов

Коммуникации обеспечивают взаимодействие разных субъектов путем превращения их в объекты воздействия. Автономные организмы для любого вида совместных действий нуждаются во внешних коммуникациях. Но множество фильтров мешают осуществлению коммуникаций. Харари считает, что человек вышел на возможность объединения больших массивов людей благодаря оперирования фиктивными объектами [1]. Это, например, религия. Человек одной веры перестает быть опасным незнакомцем, с ним можно вести дела. Разнообразие не увеличивается, а «гасится» таким путем. Любое объединение людей акцентирует общность, а не различие. Оно заинтересовано также и в разном, например, нужны кузнецы, портные, сапожники и под., но только при наличии сильного объединяющего.

Акцент на культивировании общности, а не на различии сегодня вступил в противоречие с требованиями к порождению как можно большего числа инноваций. На первое место в современных государствах входит порождение разнообразия. Частично это выражается в притоках иммигрантов в закрытые визовым барьером развитые страны. Япония устами премьера убеждает граждан, например, что надо свыкнуться с чужими, которые нужны для развития успешной экономики.

Именно на эксплутации коммуникации оказались выстроенными все управляющие человеком комплексы, которые паразитируют именно на связи. Это книгопечатание, телевидение, социальные сети, где сохраняется место слушающего, как в бытовой коммуникации, но место говорящего подменено индустриальным «говорящим». Он всегда будет качественно более высокого уровня — известный писатель, актер, режиссер, политик, которые захватывают внимание гораздо сильнее, чем обычный человек из многоэтажки.

Такова общая тенденция, которая началась еще в индустриальную эпоху. В Советском Союзе мы все еще со школы становились послушными слушателями. При этом основным потоком информации был политический. Вспомним, что даже в школе были политинформации, и мы существенно лучше современных детей знали столицы чужих государств, что также отражает и более высокий уровень преподавания. Советский Союз проводил модернизацию, а она невозможна без развитых науки и образования. Кстати, сегодня мы «проедаем» не только остатки советской экономики, но и остатки советской науки и образования.

Советский Союз хорошо выполнил свои задачу в эпоху индустриализации, постсоветские страны ничего не могут сделать сегодня из-за существенной смены эпох. Даже свою индустриальную базу, созданную их предшественниками, они постепенно разрушили. Все это связано с тем, что индустриализация реализовывалась в основном в физическом пространстве. И то она была проведена в СССР с помощью серьезной западной помощи [2]. При той модели индустриализации довоенного времени от СССР требовались только сырьевые и человеческие ресурсы, которых было достаточно.

Однако к работе не в физическом пространстве, а в пространстве информационном и виртуальном ни СССР, ни постсоветские страны оказались уже неготовыми. Тут они не просто оказываются позади, а даже не в состоянии совершить маленький шаг в этом направлении.

В случае неумения работать в информационном и виртуальном пространствах помехой становится потребитель, поскольку его тоже воспринимают как объект физического порядка. СССР и постсоветские страны готовы к продаже произведенного материального объекта, но не могу продавать нематериальные объекты. Советский Союз основную массу товаров продавал в условиях дефицита, так что роль потребителя была нулевой, поскольку тот брал все или почти все.

Но все это осталось в индустриальной эпохе, работающей в системе физического пространства. Работа в информационном пространстве, пришедшая вместе с компьютером и социальными сетями, работает с более «тонкими» объектами. Постепенно уровень «материальной зависимости» в них падает, вместо этого растет уровень know-how в продукте. Мы начали массово потреблять «тонкие» объекты, но уже не в состоянии их производить.

Продажа нематериального объекта требует работы по убеждению потребителя в покупке товара, кстати, практически вся реклама и паблик рилейшнз продают именно виртуальность, поскольку по своему качеству товары давно сравнялись, зубные пасты, например, слабо различимы друг от друга. А продажа такого типа товара требует знания работы разума человека, как и кино Голливуда невозможно без просчета, что именно хочет увидеть человек. Сегодня фильмы «прогоняются» по определенным параметрам, чтобы определить их будущую успешность, которая, кстати, в сильной степени прогнозируется за счет известных фамилий режиссеров и актеров. Это отдельная научная область, в которой трудятся сотни людей (см., например, [3 — 9]). Но поскольку постсоветское пространство не занято этим, то даже в случае наиболее продвинутой киноиндустрии в России собственные фильмы занимают всего 17.3%, большая часть остального — США (данные из [10]).

Одновременно вышли уже, например, на более точное понимание того, как должен быть устроен текст, который может стать бестселлером [11 — 12]. То есть возникли объективные подходы, позволяющие анализировать все эти составляющие процесса производства интеллектуального продукта — самого продукта и разума человека, который захочет его потреблять.

Причем нейронаука начала давать подсказки не только в отношении виртуальных продуктов, но и для решения социальных проблем. Оказалось, что дети из бедных семей имеет меньше серого вещества в головном мозге, что затрудняет обучение со всеми вытекающими отсюда последствиями [13]. Кстати, эта область получила название нейронауки бедности. И выводом становится то, что детей делает более глупыми именно бедность, что следует менять условия проживания и прочее. Кстати, журнал Scientific American говорит о другом полюсе — сверхумных детях [14]. Университеты начинают работать с теми, кто входит в 1% лучших при поступлении. Оказывается, что это и М. Цукерберг, и С. Брин и даже Леди Гага. Психолог Дж. Ваи говорит: «Нравится нам это или нет, но эти люди реально контролируют наше общество. Дети, которые принадлежат к этому одному проценту, будут нашими известными учеными и профессорами, войдут в список 500 компаний по версии Fortune, станут федеральными судьями, сенаторами и миллиардерами».

Новые гуманитарные науки отличаются от тех, которые преподаются у нас, двумя кардинальными особенностями. С одной стороны, они имеют более объективный инструментарий, что соответственно повышает статус их результатов. С другой, очень сильная прикладная ориентация, если не всех работающих в этих сферах, то достаточно большого числа. В результате начинают более объективно изучаться даже традиционные объекты, например, сакральность. По заказу военных С. Этрен стал заниматься исследованием сакральности [15 — 18]. При этом изучалась роль сакральности в ситуации Палестина — Израиль и для случая иранской ядерной программы, которая воспринималась как сакральная ценность населением Ирана. Сакральные ценности отличаются тем, что они сильнее любых других, например, экономических, поэтому сакральные ценности не меняются на экономические.

В другом случае группа ученых экономистов попыталась изучать религию с помощью более объективного инструментария — экономики [19 — 22]. Например, как и почему христианство побеждает при наличии других конкурирующих религий, рассматривая религиозный продукт в системе обычной конкуренции с другими такими же продуктами.

Подобные типы исследований дают ответы на вопросы, поставленные государством и обществом, поэтому в случае даже не закрадывается сомнение в нужности/ненужности научных исследований, которые постоянно присутствуют на постсоветском пространстве, поскольку наука там часто живет в своем параллельном мире. А США меняют свои приоритеты. Завершив недавно программу генетики, США активно принялись работать в изучении мозга человека, на что брошены большие ресурсы. Советское и постсоветское пространство выросло на науках, изучающих физическое пространство, но они затормозились, когда возникла необходимость изучать информационное и виртуальное пространство.
Информационное и виртуальное пространства сегодня интересны тем, что именно в них проводят большую часть рабочего и свободного времени все жители Земли. Даже войны ушли из физического пространства в информационное и виртуальное. Они не исчезают, а уходят в новые пространства.

Если об информационном пространстве еще заботятся представители естественных наук и только в малой гуманитарных, то виртуальным пространством в научном смысле не занимается никто. В виртуальном пространстве производятся контенты, в которых реализуются те или иные смыслы.

Экономика требует разнообразия, поскольку именно в такой среде создаются инновации. Кстати, если нам сегодня нужны разные мозги, то система университетов не может строиться на единых программах, утвержденных министерством, поскольку ее консервативность замедляет любые образовательные инновации. Всегда невозможно утвердить что-то новое и изменить нечто уже утвержденное.

Образование может быть платным или бесплатным, но оно не может быть настолько унифицированным, настолько оторванным от прикладных задач и настолько далеким от научных результатов мировой науки, как это есть сегодня. Для спасения ситуации пора делать определенные факультеты переобучения в нескольких ведущих университетах, где будут читаться курсы по наукам, которые нам еще неведомы, но они хорошо известны и используются на Западе. При отсутствии этого даже наши переговоры с западным чиновником будут иметь нулевой результат, поскольку мы неадекватно будем понимать своего собеседника.

Интересно, что в прошлом нужные смыслы доставлялись потребителю бесплатно. Это делали религия и идеология. Сегодня за это надо платить потребителю создателям фильмов и книгоиздателям. Но они предоставляют контент четко под потребности потребителя. Это мягкая сила, поскольку платит потребитель. Религия и идеология промежуточны в этом плане. Это не жесткая принуждающая физически сила, хотя бывает и такое, а «мягко-жесткая» сила, принятие которой создает для человека комфортное сосуществование с обществом и государством. В первом случае было скорее комфортное сосуществование с самим собой.

Неумение работать с нематериальными объектами и стало причиной развала СССР. Сегодня предлагается даже такая версия неудачи ГКЧП как плохая работа с социологами: «Предположение о социологической некомпетентности как причине разрушения советской государственности может показаться парадоксальным и малоправдоподобным, но это лишь на первый взгляд. Факты же таковы. Во-первых, с большим опозданием (в декабре 1990-го) в силовых министерствах СССР создали группу, которая отслеживала реакцию населения страны на возможное введение в конституционной форме режима чрезвычайного положения. Во-вторых, задачи этой группы были расплывчаты, о прогнозировании поведения разных объединений депутатов, партийных и государственных деятелей не шло и речи. В-третьих, в нее вошли только аппаратчики. Это сузило возможности анализа и формирования общественного и экспертного мнения таких важнейших категорий, как руководители партийных и советских органов, депутатов всех уровней, сотрудников силовых структур. Пытаясь понять и оценить вал событий, Янаев и Крючков не смогли подняться на необходимый уровень политических обобщений» [23].

Об этом же думают те, кто хочет защититься от гибридных угроз, поскольку государства так и не научились адекватно их отражать. Такого рода интервенции оказываются успешными в странах, которые ослаблены отсутствием единой национальной идентичности, единой истории и героев.

В. Багдасарян пишет следующее: «Почему, успешно отразив силовое давление, государственная власть в СССР не нашла средств адекватного реагирования на вызовы несилового воздействия? Причина заключается в её ментальном несоответствии новым технологическим реалиям ведения «холодной войны». Мышление чиновника было, и остаётся поныне, преимущественно механистическим. Что такое сила в её физическом выражении ему предельно понятно. Соответственно, для отражения силового воздействия он должен аккумулировать такой потенциал, который бы превышал совокупный ресурс, используемый противником. Всё предельно просто. И надо признать, с задачами ресурсной мобилизации советский чиновник блестяще справлялся. Но как быть, если вызов не имеет силового выражения? Адекватная рецептура в чиновничьем арсенале на этот счёт отсутствовала» [24]

Еще одним новым направлением, которое должно быть взято на вооружение, является опережающее управление. Сегодня мир столкнулся с тем, что проблемы появляются с угрожающей быстротой, не оставляя времени на подготовку. Причем даже решенная проблема не уходит с повестки дня, она становится другой, не менее опасной. Например, приход на Донбасс мира не принесет благоденствия, поскольку откроет необходимость решения множества экономических задач ([25 — 28]).

В информационную эпоху нельзя побеждать методами физической эпохи. Тем более что сегодня информационная эпоха все более становится виртуальной. А войнах, как считается, победа приходит к тому, кто пользуется инструментарием не своей эпохи, а следующей.

Литература
1. Harari Y.N. Sapiens. A brief history of humankind. — New York, 2015
2. Рубченко М. Ура, у них депрессия! // expert.ru/expert/2010/01/ura_u_nih_depressiya/
3. Vitelli M. Predicting box office revenue for movies // web.stanford.edu/class/cs224w/projects_2015/Predicting_Box_Office_Revenue_for_Movies.pdf
4. Terry N. a.o. The determinants of box office revenue for documentary movies // swer.wtamu.edu/sites/default/files/Data/terry.pdf
5. Terry N. a.o. The determinants of foreign box office revenue for English language movies // www.aabri.com/manuscripts/09274.pdf
6. Liu Y. Word-of-Mouth for movies: its dynamics and impact on box office revenue // poseidon01.ssrn.com/delivery.php?ID=011106009067117119101011126119103024038039000065003034103084111087094102085122071078010118005034010099113064097016008095120114039035093009046118079124090029095111025086069046114069065085112110002031126092001087031002065114070095019122087112075017103066&EXT=pdf
7. Poladian C. Predicting blockbusters with Wikipedia, new research may predict if a movie will flop or be a hit // www.ibtimes.com/predicting-blockbusters-wikipedia-new-research-may-predict-if-movie-will-flop-or-be-hit-1397649
8. Behind the box office: what influences the films we see // think.storage.googleapis.com/docs/behind-the-box-office_infographics.pdf
9. Physicists predict success of movies at the box office based solely on advertising costs // www.sciencedaily.com/releases/2012/06/120615103702.htm
10. Kozlov V. Russia box office: Hollywood still king, but local movies set to gain ground this year // www.hollywoodreporter.com/news/russia-box-office-hollywood-local-884715
11. Cain S. The secret DNA behind bestsellers // www.theguardian.com/books/2016/sep/10/secret-dna-behind-bestsellers-book-algorithm
12. Anderson H. The secret code to writing a bestseller // www.bbc.com/culture/story/20160812-the-secret-code-to-writing-a-bestseller
13. Hayasaki E. This is your brain on ‘poor // Newsweek. — 2016. —
14. Clynes T. How to raise a genius: lessons from a 45-year study of supersmart children // www.scientificamerican.com/article/how-to-raise-a-genius-lessons-from-a-45-year-study-of-supersmart-children/
15. Atran S. a.o. Sacred barriers to conflict resolution // www.rcgd.isr.umich.edu/news/Atran-et-al-Science-Mag-240807.pdf
16. Atran S. a.o. Reframing sacred values // www-personal.umich.edu/~axe/negj0708.pdf
17. Sheikh H. a.o. Religion, group threat and sacred values // journal.sjdm.org/12/12305/jdm12305.pdf
18. Dehghani M. a.o. Sacred values and conflict over Iran’s nuclear program // journal.sjdm.org/10/101203/jdm101203.html
19. Iannaccone L.R. Introduction to the economics of religion // www.colorado.edu/economics/morey/4999Ethics/Religion/Iannaccone1998_Edward.pdf
20. Iannaccone L.R. Why strict churches are strong? // citeseerx.ist.psu.edu/viewdoc/download?doi=10.1.1.475.6086&rep=rep1&type=pdf
21. Iannaccone L.R. Religious practice: a human capital approach // csrs.nd.edu/assets/50013/religious_practice_a_human_capital_approach.pdf
22. McCleary R.M., Barro R.J. Religion and economy // isites.harvard.edu/fs/docs/icb.topic96263.files/Religion_and_Economy.pdf
23. Першуткин С. и др. Страна победившего троцкизма // vpk-news.ru/articles/31873
24. Багдасарян В. Геополитическая борьба и технологии подрыва несиловых оснований государственности // rusrand.ru/analytics/geopoliticheskaya-borba-i-tehnologii-podryva-nesilovyh-osnovaniy-gosudarstvennosti
25. Fuerth L.S. Anticipatory governance practical upgrades. — Washington, 2012
26. Fuerth L. Operationalizing anticipatory governance // Prism. — Vol. 2. — N 4
27. Fuerth L.S. Foresight and anticipatory governance // www.forschungsnetzwerk.at/downloadpub/Anticipatory_Governance.pdf
28. Anticipatory governance: upgrading government for the 21 century // www.wilsoncenter.org/event/anticipatory-governance-upgrading-government-for-the-21st-century

ХвыляГеоргий Почепцов

Коммуникации обеспечивают взаимодействие разных субъектов путем превращения их в объекты воздействия. Автономные организмы для любого вида совместных действий нуждаются во внешних коммуникациях. Но множество фильтров мешают осуществлению коммуникаций. Харари считает, что человек вышел на возможность объединения больших массивов людей благодаря оперирования фиктивными объектами [1]. Это, например, религия. Человек одной веры перестает быть опасным незнакомцем, с ним можно вести дела. Разнообразие не увеличивается, а «гасится» таким путем. Любое объединение людей акцентирует общность, а не различие. Оно заинтересовано также и в разном, например, нужны кузнецы, портные, сапожники и под., но только при наличии сильного объединяющего.

Акцент на культивировании общности, а не на различии сегодня вступил в противоречие с требованиями к порождению как можно большего числа инноваций. На первое место в современных государствах входит порождение разнообразия. Частично это выражается в притоках иммигрантов в закрытые визовым барьером развитые страны. Япония устами премьера убеждает граждан, например, что надо свыкнуться с чужими, которые нужны для развития успешной экономики.

Именно на эксплутации коммуникации оказались выстроенными все управляющие человеком комплексы, которые паразитируют именно на связи. Это книгопечатание, телевидение, социальные сети, где сохраняется место слушающего, как в бытовой коммуникации, но место говорящего подменено индустриальным «говорящим». Он всегда будет качественно более высокого уровня — известный писатель, актер, режиссер, политик, которые захватывают внимание гораздо сильнее, чем обычный человек из многоэтажки.

Такова общая тенденция, которая началась еще в индустриальную эпоху. В Советском Союзе мы все еще со школы становились послушными слушателями. При этом основным потоком информации был политический. Вспомним, что даже в школе были политинформации, и мы существенно лучше современных детей знали столицы чужих государств, что также отражает и более высокий уровень преподавания. Советский Союз проводил модернизацию, а она невозможна без развитых науки и образования. Кстати, сегодня мы «проедаем» не только остатки советской экономики, но и остатки советской науки и образования.

Советский Союз хорошо выполнил свои задачу в эпоху индустриализации, постсоветские страны ничего не могут сделать сегодня из-за существенной смены эпох. Даже свою индустриальную базу, созданную их предшественниками, они постепенно разрушили. Все это связано с тем, что индустриализация реализовывалась в основном в физическом пространстве. И то она была проведена в СССР с помощью серьезной западной помощи [2]. При той модели индустриализации довоенного времени от СССР требовались только сырьевые и человеческие ресурсы, которых было достаточно.

Однако к работе не в физическом пространстве, а в пространстве информационном и виртуальном ни СССР, ни постсоветские страны оказались уже неготовыми. Тут они не просто оказываются позади, а даже не в состоянии совершить маленький шаг в этом направлении.

В случае неумения работать в информационном и виртуальном пространствах помехой становится потребитель, поскольку его тоже воспринимают как объект физического порядка. СССР и постсоветские страны готовы к продаже произведенного материального объекта, но не могу продавать нематериальные объекты. Советский Союз основную массу товаров продавал в условиях дефицита, так что роль потребителя была нулевой, поскольку тот брал все или почти все.

Но все это осталось в индустриальной эпохе, работающей в системе физического пространства. Работа в информационном пространстве, пришедшая вместе с компьютером и социальными сетями, работает с более «тонкими» объектами. Постепенно уровень «материальной зависимости» в них падает, вместо этого растет уровень know-how в продукте. Мы начали массово потреблять «тонкие» объекты, но уже не в состоянии их производить.

Продажа нематериального объекта требует работы по убеждению потребителя в покупке товара, кстати, практически вся реклама и паблик рилейшнз продают именно виртуальность, поскольку по своему качеству товары давно сравнялись, зубные пасты, например, слабо различимы друг от друга. А продажа такого типа товара требует знания работы разума человека, как и кино Голливуда невозможно без просчета, что именно хочет увидеть человек. Сегодня фильмы «прогоняются» по определенным параметрам, чтобы определить их будущую успешность, которая, кстати, в сильной степени прогнозируется за счет известных фамилий режиссеров и актеров. Это отдельная научная область, в которой трудятся сотни людей (см., например, [3 — 9]). Но поскольку постсоветское пространство не занято этим, то даже в случае наиболее продвинутой киноиндустрии в России собственные фильмы занимают всего 17.3%, большая часть остального — США (данные из [10]).

Одновременно вышли уже, например, на более точное понимание того, как должен быть устроен текст, который может стать бестселлером [11 — 12]. То есть возникли объективные подходы, позволяющие анализировать все эти составляющие процесса производства интеллектуального продукта — самого продукта и разума человека, который захочет его потреблять.

Причем нейронаука начала давать подсказки не только в отношении виртуальных продуктов, но и для решения социальных проблем. Оказалось, что дети из бедных семей имеет меньше серого вещества в головном мозге, что затрудняет обучение со всеми вытекающими отсюда последствиями [13]. Кстати, эта область получила название нейронауки бедности. И выводом становится то, что детей делает более глупыми именно бедность, что следует менять условия проживания и прочее. Кстати, журнал Scientific American говорит о другом полюсе — сверхумных детях [14]. Университеты начинают работать с теми, кто входит в 1% лучших при поступлении. Оказывается, что это и М. Цукерберг, и С. Брин и даже Леди Гага. Психолог Дж. Ваи говорит: «Нравится нам это или нет, но эти люди реально контролируют наше общество. Дети, которые принадлежат к этому одному проценту, будут нашими известными учеными и профессорами, войдут в список 500 компаний по версии Fortune, станут федеральными судьями, сенаторами и миллиардерами».

Новые гуманитарные науки отличаются от тех, которые преподаются у нас, двумя кардинальными особенностями. С одной стороны, они имеют более объективный инструментарий, что соответственно повышает статус их результатов. С другой, очень сильная прикладная ориентация, если не всех работающих в этих сферах, то достаточно большого числа. В результате начинают более объективно изучаться даже традиционные объекты, например, сакральность. По заказу военных С. Этрен стал заниматься исследованием сакральности [15 — 18]. При этом изучалась роль сакральности в ситуации Палестина — Израиль и для случая иранской ядерной программы, которая воспринималась как сакральная ценность населением Ирана. Сакральные ценности отличаются тем, что они сильнее любых других, например, экономических, поэтому сакральные ценности не меняются на экономические.

В другом случае группа ученых экономистов попыталась изучать религию с помощью более объективного инструментария — экономики [19 — 22]. Например, как и почему христианство побеждает при наличии других конкурирующих религий, рассматривая религиозный продукт в системе обычной конкуренции с другими такими же продуктами.

Подобные типы исследований дают ответы на вопросы, поставленные государством и обществом, поэтому в случае даже не закрадывается сомнение в нужности/ненужности научных исследований, которые постоянно присутствуют на постсоветском пространстве, поскольку наука там часто живет в своем параллельном мире. А США меняют свои приоритеты. Завершив недавно программу генетики, США активно принялись работать в изучении мозга человека, на что брошены большие ресурсы. Советское и постсоветское пространство выросло на науках, изучающих физическое пространство, но они затормозились, когда возникла необходимость изучать информационное и виртуальное пространство.
Информационное и виртуальное пространства сегодня интересны тем, что именно в них проводят большую часть рабочего и свободного времени все жители Земли. Даже войны ушли из физического пространства в информационное и виртуальное. Они не исчезают, а уходят в новые пространства.

Если об информационном пространстве еще заботятся представители естественных наук и только в малой гуманитарных, то виртуальным пространством в научном смысле не занимается никто. В виртуальном пространстве производятся контенты, в которых реализуются те или иные смыслы.

Экономика требует разнообразия, поскольку именно в такой среде создаются инновации. Кстати, если нам сегодня нужны разные мозги, то система университетов не может строиться на единых программах, утвержденных министерством, поскольку ее консервативность замедляет любые образовательные инновации. Всегда невозможно утвердить что-то новое и изменить нечто уже утвержденное.

Образование может быть платным или бесплатным, но оно не может быть настолько унифицированным, настолько оторванным от прикладных задач и настолько далеким от научных результатов мировой науки, как это есть сегодня. Для спасения ситуации пора делать определенные факультеты переобучения в нескольких ведущих университетах, где будут читаться курсы по наукам, которые нам еще неведомы, но они хорошо известны и используются на Западе. При отсутствии этого даже наши переговоры с западным чиновником будут иметь нулевой результат, поскольку мы неадекватно будем понимать своего собеседника.

Интересно, что в прошлом нужные смыслы доставлялись потребителю бесплатно. Это делали религия и идеология. Сегодня за это надо платить потребителю создателям фильмов и книгоиздателям. Но они предоставляют контент четко под потребности потребителя. Это мягкая сила, поскольку платит потребитель. Религия и идеология промежуточны в этом плане. Это не жесткая принуждающая физически сила, хотя бывает и такое, а «мягко-жесткая» сила, принятие которой создает для человека комфортное сосуществование с обществом и государством. В первом случае было скорее комфортное сосуществование с самим собой.

Неумение работать с нематериальными объектами и стало причиной развала СССР. Сегодня предлагается даже такая версия неудачи ГКЧП как плохая работа с социологами: «Предположение о социологической некомпетентности как причине разрушения советской государственности может показаться парадоксальным и малоправдоподобным, но это лишь на первый взгляд. Факты же таковы. Во-первых, с большим опозданием (в декабре 1990-го) в силовых министерствах СССР создали группу, которая отслеживала реакцию населения страны на возможное введение в конституционной форме режима чрезвычайного положения. Во-вторых, задачи этой группы были расплывчаты, о прогнозировании поведения разных объединений депутатов, партийных и государственных деятелей не шло и речи. В-третьих, в нее вошли только аппаратчики. Это сузило возможности анализа и формирования общественного и экспертного мнения таких важнейших категорий, как руководители партийных и советских органов, депутатов всех уровней, сотрудников силовых структур. Пытаясь понять и оценить вал событий, Янаев и Крючков не смогли подняться на необходимый уровень политических обобщений» [23].

Об этом же думают те, кто хочет защититься от гибридных угроз, поскольку государства так и не научились адекватно их отражать. Такого рода интервенции оказываются успешными в странах, которые ослаблены отсутствием единой национальной идентичности, единой истории и героев.

В. Багдасарян пишет следующее: «Почему, успешно отразив силовое давление, государственная власть в СССР не нашла средств адекватного реагирования на вызовы несилового воздействия? Причина заключается в её ментальном несоответствии новым технологическим реалиям ведения «холодной войны». Мышление чиновника было, и остаётся поныне, преимущественно механистическим. Что такое сила в её физическом выражении ему предельно понятно. Соответственно, для отражения силового воздействия он должен аккумулировать такой потенциал, который бы превышал совокупный ресурс, используемый противником. Всё предельно просто. И надо признать, с задачами ресурсной мобилизации советский чиновник блестяще справлялся. Но как быть, если вызов не имеет силового выражения? Адекватная рецептура в чиновничьем арсенале на этот счёт отсутствовала» [24]

Еще одним новым направлением, которое должно быть взято на вооружение, является опережающее управление. Сегодня мир столкнулся с тем, что проблемы появляются с угрожающей быстротой, не оставляя времени на подготовку. Причем даже решенная проблема не уходит с повестки дня, она становится другой, не менее опасной. Например, приход на Донбасс мира не принесет благоденствия, поскольку откроет необходимость решения множества экономических задач ([25 — 28]).

В информационную эпоху нельзя побеждать методами физической эпохи. Тем более что сегодня информационная эпоха все более становится виртуальной. А войнах, как считается, победа приходит к тому, кто пользуется инструментарием не своей эпохи, а следующей.

Литература
1. Harari Y.N. Sapiens. A brief history of humankind. — New York, 2015
2. Рубченко М. Ура, у них депрессия! // expert.ru/expert/2010/01/ura_u_nih_depressiya/
3. Vitelli M. Predicting box office revenue for movies // web.stanford.edu/class/cs224w/projects_2015/Predicting_Box_Office_Revenue_for_Movies.pdf
4. Terry N. a.o. The determinants of box office revenue for documentary movies // swer.wtamu.edu/sites/default/files/Data/terry.pdf
5. Terry N. a.o. The determinants of foreign box office revenue for English language movies // www.aabri.com/manuscripts/09274.pdf
6. Liu Y. Word-of-Mouth for movies: its dynamics and impact on box office revenue // poseidon01.ssrn.com/delivery.php?ID=011106009067117119101011126119103024038039000065003034103084111087094102085122071078010118005034010099113064097016008095120114039035093009046118079124090029095111025086069046114069065085112110002031126092001087031002065114070095019122087112075017103066&EXT=pdf
7. Poladian C. Predicting blockbusters with Wikipedia, new research may predict if a movie will flop or be a hit // www.ibtimes.com/predicting-blockbusters-wikipedia-new-research-may-predict-if-movie-will-flop-or-be-hit-1397649
8. Behind the box office: what influences the films we see // think.storage.googleapis.com/docs/behind-the-box-office_infographics.pdf
9. Physicists predict success of movies at the box office based solely on advertising costs // www.sciencedaily.com/releases/2012/06/120615103702.htm
10. Kozlov V. Russia box office: Hollywood still king, but local movies set to gain ground this year // www.hollywoodreporter.com/news/russia-box-office-hollywood-local-884715
11. Cain S. The secret DNA behind bestsellers // www.theguardian.com/books/2016/sep/10/secret-dna-behind-bestsellers-book-algorithm
12. Anderson H. The secret code to writing a bestseller // www.bbc.com/culture/story/20160812-the-secret-code-to-writing-a-bestseller
13. Hayasaki E. This is your brain on ‘poor // Newsweek. — 2016. —
14. Clynes T. How to raise a genius: lessons from a 45-year study of supersmart children // www.scientificamerican.com/article/how-to-raise-a-genius-lessons-from-a-45-year-study-of-supersmart-children/
15. Atran S. a.o. Sacred barriers to conflict resolution // www.rcgd.isr.umich.edu/news/Atran-et-al-Science-Mag-240807.pdf
16. Atran S. a.o. Reframing sacred values // www-personal.umich.edu/~axe/negj0708.pdf
17. Sheikh H. a.o. Religion, group threat and sacred values // journal.sjdm.org/12/12305/jdm12305.pdf
18. Dehghani M. a.o. Sacred values and conflict over Iran’s nuclear program // journal.sjdm.org/10/101203/jdm101203.html
19. Iannaccone L.R. Introduction to the economics of religion // www.colorado.edu/economics/morey/4999Ethics/Religion/Iannaccone1998_Edward.pdf
20. Iannaccone L.R. Why strict churches are strong? // citeseerx.ist.psu.edu/viewdoc/download?doi=10.1.1.475.6086&rep=rep1&type=pdf
21. Iannaccone L.R. Religious practice: a human capital approach // csrs.nd.edu/assets/50013/religious_practice_a_human_capital_approach.pdf
22. McCleary R.M., Barro R.J. Religion and economy // isites.harvard.edu/fs/docs/icb.topic96263.files/Religion_and_Economy.pdf
23. Першуткин С. и др. Страна победившего троцкизма // vpk-news.ru/articles/31873
24. Багдасарян В. Геополитическая борьба и технологии подрыва несиловых оснований государственности // rusrand.ru/analytics/geopoliticheskaya-borba-i-tehnologii-podryva-nesilovyh-osnovaniy-gosudarstvennosti
25. Fuerth L.S. Anticipatory governance practical upgrades. — Washington, 2012
26. Fuerth L. Operationalizing anticipatory governance // Prism. — Vol. 2. — N 4
27. Fuerth L.S. Foresight and anticipatory governance // www.forschungsnetzwerk.at/downloadpub/Anticipatory_Governance.pdf
28. Anticipatory governance: upgrading government for the 21 century // www.wilsoncenter.org/event/anticipatory-governance-upgrading-government-for-the-21st-century

Хвыля

От Украины до Сирии: «Триумф» геополитики в российском массовом сознанииОт Украины до Сирии: «Триумф» геополитики в российском массовом сознании

Георгий Почепцов, для «Хвилі».

Геополитика в мире уже не имеет того статуса, который она имела. Это связано с тем, что мир ушел от территориальной детерминированности, на которой выстроена геополитика. Сегодня маленькие страны могут быть сильными игроками за счет других своих более сильных составляющих, начиная с экономики. Но геополитика дает легкий алгоритм для поиска врагов, ив этом ее сила, представляющая интерес для политиков у власти.

Возникло также серьезное внимание к понятию «мягкой силы», которое представляет из себя даже более серьезный инструментарий, поскольку по сути контролирует мышление массового сознания. Условно говоря, если Гарвард для кого-то является более привлекательным, то собственные университеты выстраиваются в подчиненное положение по отношению к нему.

Советский Союз был разрушен не ракетами, а мягкой силой в виде джинсов и Битлз, что снова-таки в той конкретной плоскости сделало советские аналоги второсортными. Сначала СССР был разрушен в мозгах и лишь потом в реальности. Продолжая эту аналогию можно сказать, что если культура занимает последнее место в иерархии потребностей (и соответственно, расходов) государства, то будет возникать подобная смена иерархии в чужую пользу. Это исто биологическое свойство человека, присоединяющегося к более сильному игроку.

Д. Дондурей подчеркивает, что культура создает сложных людей, которые и нужны современному государству. Он пишет: «чтобы ракетные пуски осуществлялись успешно, мы должны постоянно научно развиваться. постоянно, непрерывно обгонять. Деньги здесь не спасут – дело не в деньгах, а дело в мозгах. То есть люди должны быть такими творцами, чтобы опережать потенциального противника, скажет нам какой-нибудь военный человек. Для этого люди должны развиваться. Это нужны сложные люди. Сложные люди. Сложные люди выращивает художественная культура, вот эта самая элитарная художественная [1]. Но, к сожалению, государство этого не понимает. Оно черпает свою силу в теесериалах для массовой аудитории, не желая работать с индивидами

Люди и идеи очень сильно связаны. Мы все находимся под контролем идей, часто не осознавая этого. Мир в наших головах, его границы, наши друзья и враги, — все ведут свое начало от идей.

Серьезные решения принимаются не просто потому, что это кому-то важно, а потому, что это «важно» записано в модели лиц, которые такие решения принимают. Часть модели мира В. Путина можем увидеть по следующей фразе С. Филатова, бывшего главой администрации у Ельцина [2]: «Ельцин считал, что на любой вызов нужно отвечать немедленно. Путин, кстати, думает так же».

Сирия продемонстрировала тот же круг лиц, которые принимают решения в России. Американские источники называют, что это решение было принято летом 2015 г. тремя главными российскими членами команды Путина: С. Ивановым, главой администрации президента, С. Шойгу, министром обороны и Н. Патрушевым, секретарем Совета безопасности [3].

А. Венедиктов также называет тройку лиц, принимающих решения во главе с Путиным [4]: «Владимиру Владимировичу, как и мне, человеку моего возраста, ближе сверстники. Поэтому я могу сказать, что ему ближе Сергей Борисович Иванов и Николай Платонович Патрушев. И это костяк людей, принимающих решение. Это глава администрации и секретарь Совбеза. И это люди одинаковых взглядов и одинакового воспитания. Поэтому есть вещи, которые они не понимают и которые они не могут предсказать».

Патрушев выступает в достаточно активной манере, видя в США основное зло. Например, по поводу событий в Украине он говорит: «Был законно избранный президент, нравился он кому-то или нет, это вопрос оценки, но он был избран законно, и никто этого не отрицал. Но США он не устраивал. И, хотя срок его президентства подходил к завершению и народ Украины его не переизбрал бы, они решили скинуть его насильственным путем. Это была их политическая ошибка. Если бы они подождали, то смогли бы провести нужных им людей законным путем. Но они инициировали госпереворот. Не было бы переворота, не было бы событий в Крыму и на востоке Украины» [5]. Поэтому главной угрозой для него яляются сегодня «цветные революции».

В этом интервью он упомянул идеи М. Олбрайт, что у России следует забрать природные богатства, хотя этот факт пришел из якобы сканирования ее представлений людьми, читающими мысли, о чем напомнил А. Венедиктов [6]

Дословно генерал Ратников сказал следующее о «сканировании» Олбрайт [7]: «в мыслях мадам Олбрайт мы обнаружили патологическую ненависть к славянам. Еще ее возмущало то, что Россия обладает самыми большими в мире запасами полезных ископаемых. По ее мнению, в будущем российскими запасами должна распоряжаться не одна страна, а все человечество под присмотром, конечно же, США. И войну в Косове она рассматривала лишь как первый шаг к установлению контроля над Россией».

Сама Олбрайт опровергла такую трактовку ее мыслей [8 — 9]: «Я никогда такого не говорила, и не думала», — заявила она». В 2015 г. генерал Ратников сказал по истории своего подразделения еще следующее [10]: «В свое время в КГБ при тестировании проходил 1 человек из 400, поскольку имел хорошие данные. Для использования экстрасенсорики нужно держать специальную группу».

Пример с Олбрайт поучителен. По сути это интересная модель принятия решений, которая опирается не на фактически зафиксированную информацю, а на наши внутренние представления о наших «врагах» и их возможных действиях.

Еще одним представителем антиамериканской модели в окружении В. Путина называют Игоря Сечина, которого характеризует неприятие Медведева: «Сечин постепенно становился антиподом Медведева: если президент становился лицом России, обращенным на Запад, то Сечин становился антизападной витриной, символом и идеологом для тех, кто не любит Америку» [11].

О. Шварцман дал в 2007 г. нашумевшее интервью газете «Коммерсант», которое называется просто «Партию для нас олицетворяет силовой блок, который возглавляет Игорь Иванович Сечин», говорит о модели «бархатной реприватизации», принуждающей олигархов делиться [12]: «У нас есть политическая организация, которая называется «Союз социальной справедливости России», я в ней всегда отвечал за экономику и финансы и финансировал организацию. Эта структура была создана в 2004 году, после того как президент Путин сказал, что большой бизнес должен иметь социальную ответственность перед государством. Тогда наши коллеги из ФСБ решили, что должна возникнуть организация, которая будет Ходорковских всяких наклонять, нагибать, мучить, выводить на социальную активность» (см. также [13]).

Если Сечин придал новый статус силовикам, то Медведев сделал то же самое по отношению к бюрократии. М. Зыгарь характеризует Медведева как создателя нового российского сословия — госслужащих [14]. Правда, вряд ли он его создал, он скорее задал ему или усилил бюрократическую асимметрию — зависимость от вышестоящего и полная независимость от населения.

В. Сурков, бывший когда-то главныи идеологом Кремля [15], сегодня несколько отстранен от моделирования политических процессов внутри России.Он занят проблемными точками, по модели создания проблем для того, чтобы потом можно было их решать. И Крым, и Донбасс в центре его действий. По этой причине он «рулит» и минскими переговорами, и Новороссией. Вот, что говорит участник переговоров Р. Бессмертный [16]: «Я не тільки відчуваю його присутність. Я навіть знаю людей, які цю концепцію Новоросії писали. Люди навіть на моє прохання з ними спілкувалися. Але мені здається, що це суть і світ самого Путіна, а не Мефістофеля, якого малюють з Суркова».

Возвращаясь от людей к идеям, можно выделить следующий условный блок, который в сильной степени предопределил развитие ситуации по отношению к Украине. Это геополитика, это евразийство, это имперскость, это СССР, ностальгия по которому не только реально существует у населения, но и подерживается властью в ее системе производства смыслов. Это идеологический каркас, из которого получают подпитку все реальные действия, поскольку именно в нем содержится их обоснование.

По каждому из этих составляющих есть свои лидеры и группы поддержки. А. Дугин, к примеру, долгие годы удерживает внимание к геополитике и евразийству. Последнее имеет корни еще в довоенной белой эмиграции.

А. Дугин придерживается идеи, что Россия невозможна без империи, что атлантизм — это контр-евразийство, он видит Хрущева и Горбачева как атлантистов, видит борьбу атлантизма и евразийства в противопоставленности КГБ И ГРУ, атлантизм он видит даже в дореволюционном черносотенном «Союзе русского народа», поскольку они восхищались Англией [17 — 18].

Интересно, что все эти четыре «столпа» имеют в своей основе антиамериканизм. Мы сейчас не говорим на тему его реальности/нереальности, но он является составной частью всех четырех символических систем. Кроме того, известен парадокс, что человек всегда находит подтверждение записанному у него в голове принципу, даже если невернен, и ведет себя в соответствии с ним. Если человеку кажется, что за ним следят, он будет так истолковывать люой пристальный взгляд на улице, хотя это не будет соответствовать действительности.

Антиамериканизм является важной частью построенной сегодня символической системой, идущей со времен Советского Союза. К. Рогов подчеркивает, что, к примеру, Иванов и Патрушев являются его принципиальными сторонниками [19]: «Оба функционера, выходцы из советского КГБ, позиционированы в российском руководстве как «геополитические ястребы» — представители законсервированного советского стиля мышления и последовательные сторонники реконструкции советских подходов, в том числе идеологии холодной войны. В геополитическом противостоянии с США они видят стержень политического существования России, на котором должны держаться как ее внешняя, так и внутренняя политика».

Кстати, «имперскость», которую Украина трактует чисто отрицательно, и это понятно, все же имеет одну существенную положительную черту — Украина не является чужой для России: и по причине имперскости из прошлого, включая советское, и по причине славянскости. По этой причине Украина может выстраивать каналы воздействия, которые не будут опираться на власть. Данные социологов Левада-центра, например, таковы [20]: у 63% опрошенных преоблдает позитивной отношение к жжителя Украины, правда, у 87% — негативная оценка руководства Украины.

Боясь цветных революций, а они в этой модели тоже имеют своим единственным источником Америку, Россия четко уходит от представления о жесткой силе как главной угрозы. Новая доктрина информационной безопасности (2015) акцентирует важность информационно-коммуникативных технологий [21]. Слово «важность» мы также можем реинтерпретировать как «опасность», что в результате приводит к тому, что министерство обороны сегодня занимается защитой именно от цветных революций.

Кстати, разница с доктриной 2000 г. видна в том, что в первой наиболее часто употреблялось как объект защиты понятие «конституционные права и свободы человека». Это словосочетание повторили в той доктрине 17 раз, в сегодняшней версии он прозвучал только три раза.

Россия готова бороться с цветными революциями, но все равно не хочет принимать ценностный подход. К. Косачев аргументирует это следующим образом [22]: «Ведь даже тогда, когда гремят пушки, не прекращается битва за умы. Более того: в ХХI столетии мы вдруг столкнулись с невероятной реидеологизацией международных отношений. Идеи «единственно верных» учений и религий, разговоры о национальной исключительности, рейтингование народов, «экспорт революций» и т.п. — все это постоянно фигурирует в речах политиков и в аналитике. И всем нужны высокие мотивы для обоснования даже самых неприглядных и жестоких действий. Если в прошлые столетия достаточно было сказать «иду на вы!», то сегодня императивом является действие не в своекорыстном национальном интересе, а ради общего блага и во имя привлекательных гуманистических идей. Не случайно почти все конфликтные ситуации новейшего времени пытаются представить в качестве ценностных, будь то косовский, грузинский, украинский, сирийский и другие. Ведь одно дело — столкновение геополитических или экономических интересов, и совсем другое — конфликт «правильных» ценностей с «неправильными». Фактически — заведомого добра с заведомым злом».

Но то, чего мы не чувствуем, необязательно не существует. Простой пример: можем ли мы себе представить, что постсоветское пространство может согласиться на прием беженцев из Африки, как это имеет место сегодня в Европе.

Советский Союз и наличие общего советского прошлого также в определенной степени работает на «развязывание рук» — 35% россиян готовы поддержать применение силы против бывших республик. И это очень большая цифра, на которую может спокойно опираться власть в своих планах и действиях.

Л. Гудков говорит об опросе Левада-центра в октябре 2015 г.: «Тридцать пять процентов опрошенных, считающих, что Россия должна силой навязывать свою волю республикам бывшего СССР, – это прежде всего люди пожилого возраста, а также часть люмпенизированной молодежи с периферии, националистически настроенные сторонники Жириновского, воспроизводящие все советские имперские стереотипы. Это сохраняется в них. Это люди не слишком образованные, склонные к силовым действиям, для которых Путин – образец решительного, волевого политика» [23].

Антиамериканизм также, как считает Гудков, встроен в систему госуправления как один из ее элементов. Он пишет: «Есть страх перерастания украинского конфликта, а теперь явно и сирийского, в какую-то большую войну. Эта тревожность ищет поводы и образы врага, на которых она могла бы разрядиться и кристаллизироваться. Но пока таких врагов нет. Война с Соединенными Штатами кажется наиболее «обоснованной», исходя из этой логики антиамериканской пропаганды. Но люди понимают, что это приведет к тотальной катастрофе, и поэтому, примериваясь и обыгрывая саму эту угрозу, они не очень верят в нее. Такая игра для Кремля чрезвычайно важна, она заставляет людей понижать требования к руководству страны и к экономическим проблемам, которые нарастают в государстве. Россияне в массе готовы терпеть все, «лишь бы не было войны». Это очень важный механизм понижения внутренних запросов и претензий к власти».

Однако не следует считать это единственным механизмом. Просто так получилось, что Советский Союз, а его опыт невозможно сбрасывать со счетов, все свои достижения получал именно в условиях мобилизационной экономики. А такая экономика требует очень сильного участия информацонно-виртуального компонента. Именно по этой причине не только газеты, но и литература и искусство должн были легитимизировать моблизационный характер экономики и жизни в мирный период.

А. Левинсон также акцентирует антиамериканизм в массовом сознании: «совершенно невероятный взлёт антиамериканизма, который мы сейчас регистрируем, абсолютно беспрецедентный и начавшийся до того, как появились американские санкции. Америке вменяется в вину всё, что угодно, американцы априори считаются способными на любые преступления. Будут ли они бомбить нас? – да запросто! Будут ли они уничтожать наших детей – да, вроде, уже начали» [24]. Правда, А. Ирхин встраивает необходимость врага в и западную систему, без чего, как он считает, невозможно достичь мобилизации системы и сохранения военного превосходства [25].

Четыре идеологические мотивации (геополитика, евразийство, имперскость, советское прошлое) предопределяют и оправдывают поведение страны на данном этапе. Они переплетаются, создавая единый набор действий, хотя он может исходить из разных мотиваций.

Имперскость реализуется интересами и влиянием за пределами своей страны. М. Светлов выразил это следующими словами: «Я хату покинул, Пошел воевать, Чтоб землю в Гренаде Крестьянам отдать». Империи (британская, американская, советская) видят себя «спасителями человечества». Британия еще говорила о «бремени белого человека». Империя спасает не того, кто хочет, а того, кто ей нужен.

Все это в достаточной мере сближается, хоть и имеет разные названия, и выталкивает на однотипные типы решений. К примеру, Русский геополитический сборник (Е. Морозов) давно разрабатывал идею создания Новороссии [26 — 27]. Даже одна из таких старых работ так и именуется «Теория Новороссии». Так что войной с Украиной уже были заняты не только писатели, например, фантасты, о которых в этом контексте написали Д. Быков и К. Янг ([28 — 30], см. также попытку увидеть в «Острове Крым» В. Аксенова [31] пророчество сегодняшних действий), но и геополитики, которые тоже творят виртуальную реальность. И лишь потом государственные политики стали реализовывать эти идеи.

Мы видим переход от виртуальной реальности, порождаемой фантастикой, кино и видеоиграми, к реальности. Это первый шаг, готовящий масосовое сознание и политиков. Уже потом политики принимают свое решение. После них его начинают обосновывать «соловьи войны». В российском контексте от Киселева и Соловьева до Проханова и Прилепина.

На массовое сознание, как видим, геополитические устремления выходят в следующем порядке:

— виртуальная реальнсть,

— политическая реальность,

— информационная реальность.

В статье О. Павленко о первой мировой войне в названии которой есть интересное словосочетани «геополитическое проектирование» раскрывается причина противостояния с Германией, нежелания России увидеть продвижение Германии к границам России [32]. Это формулируется как «основной русский геополитический страх — потерять территории и морские пути, оказаться зажатыми на евразийском пространстве без прямых выходов в Европу».

Удивительно, но эти слова полностью ложатся на сегодняшнее реагирование России на взаимоотношения Украины и НАТО. Смоделировав ситуацию как движение НАТО к своим границам, Россия совершает шаги, которые и привели к сегодняшнему кризисному состоянию.

В.Цымбурский в свое время писал, по сути акцентируя невозможность использования геополитических возможностей России ее элитой, следующее [33]: «На самом деле «новая Россия» элит ни на грош заинтересована ни в каком геополитическом проектировании (ибо вовсе не видит себя в перспективе, где бы таковое зачем-то могло востребоваться). Ни даже в серьезной геополитической истории (так как вовсе не очевидно, что в тех контекстах, где эти персонажи себя мыслят, подобная история послужит патентом на благородство, а не скелетом в шкафу). По-настоящему геополитизм котируется как идеология, утверждающая мысль о длящейся государственной традиции. И тем самым обосновывающая принцип лояльности подвластных к распорядительным структурам «новой России», занятым утилизацией имперских накоплений и наработок в охвате российских границ и в формах санкционированных мировой экономикой и глобальным властным порядком». Геополитизм бесценен для «новой России» тем, что успешно припрягает даже отъявленных патриотов к повозке корпорации».

Другими словами, бизнес побеждает геополитику. То есть мы получили как бы этапа взаимоотношений:

— геополитика побеждает бизнес (СССР без поседних десятилетий),

— бизнес побеждает геополитику (начальные постсоветские десятилетия),

— геополитика побеждает бизнес (последнее десятилетие).

И эта модель годна как для России, так и для Запада, для которого санкции против России так же трудны, как и для самой России. Кстати, только СССР мог быть относительно независим от таких влияний, поскольку его экономика функционировала более или менее автономно. Правда, К. Крылов считает, что СССР не был автаркическим госдуарством, поскольку серьезно зависел от чужих технологий [34].

А научные институт лишь подтвердают мнение, нужное политикам. Как по другому можно понимать представления Л. Решетникова, директора Российского института стратегических исследований, высказанное им в интервью. Сам он харьковчанин по происхождению и говорит такое [35]: «Леся Украинка, Иван Франко – все это были начинающие писатели, которые пробовали что-то создавать на малорусской мове, которая только формировалась». И его взгляд не на проблемы язык, а на проблемы политики: «Дело в том, что при любых лидерах Украина может существовать лишь как враждебное нам государство, либо как … никакое. Т.е. территория, которая со временем объединяется с Россией: как губерния или конфедерация – это уже детали. Потому что, если не делать из России врага, неизбежно возникает вопрос: а почему мы не вместе? Общая история, общая культура, практически общий язык. Все здесь построено и устроено Россией. Зачем отдельно?! И поэтому переписывается история».

Правда, он не одинок в таких своих представлениях. Россия с самого начала не хотела или не могла понять независимости Украины. И это снова вытекает из той модели мира, которая есть в головах ее граждан и которая успешно удерживается СМИ.

Современные империи (США или Россия) отличаются тем, что не хотят признавать себя империями. Однако по характеру своих действий они являются империями, обладающими интересами за пределами своего ареала. Они могут идти не только туда, где их ждут, но и туда, где их не ждут.

Геополитическая составляющая заставляет Россию стремиться к положению не регионального, а глобального лидера. Поэтому она особенно болезненно реагирует на признаки обратного характера. В этом плане реагирование России в отношении Украины повторяет на реагирование США в отношении Кубы. Тогда в мире возник кубинский кризис, сейчас — украинский (Крым и Донбасс). Америка реагировала на размещение советских ракет, Россия прореагировала на движение Украины в НАТО. Отсюда, кстати, множество предложений о так называемой финляндизации Украины, которая бы перекрывала ей возможное вступление в НАТО. Соответственно, Путин пытается восстановить свой статус-кво, подорванный изоляцией. Именно в этом смысл вступления России в сирийскую ситуацию, которая является с военной точки для нее весьма выгодной [36]. Она ведется вне границ России и без участия сухопутных войск.

Но все это война, даже если признать ее некий виртуально-ориентированный характер. Если в случае конфликта с Украиной виртуальность лежала в обосновании этой войны для населения, то в случае войны в Сирии виртуальность присуствует в самой войне, которая более телезионна, чем реальна.

А. Невзоров в достаточно жесткой форме формулирует нужность войны [37]: «Россияне хотели поверить, что на Украине фашисты. Хотят ли русские войны? Хотят! Им нужен враг, им нужно кого-то ненавидеть. Потому что ненависть – единственное, что в России при отсутствии науки, собственной культуры, других существенных факторов, позволяет объединиться и испытывать общенациональный оргазм, синхронный. Злоба хорошо объединяет академика и милиционера, полотера и генетика».

При этом Г. Павловский вообще встраивает войну в систематику функционирования России, опираясь именно на ситуацию с Украиной и Сирией. Он пишет [38]: «РФ хочет торговать всем на свете, от атомных станций до ПЗРК и зернистой икры. Военные конфликты лишь упаковка и маркетинг любого российского экспорта со времени появления в СНГ института «горячих точек» (1990–1992 годов), оказавшихся ролевым подарком ельцинскому Кремлю. Правящая команда Системы РФ своей первой задачей ставит всегда и везде самосохранение. Решив ее, она начинает придумывать себе роли. Она ищет или выдумывает масштабные роли в любом месте, куда может себя спроецировать. Условие одно – конфликт должен выглядеть разрешимым. Россия практикует конфликты как бизнес, но как сделать этот бизнес успешным?»

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Сегодня возникает новая парадигма отношений России и Украины, которая впоследствии она будет существовать достаточно долго, состоящая в отказе от симметричных отношений. Возникли коллективная травма (шок), которые ставят определенные рамки для будущих отношений.

Исходя из этого следует пытаться анализировать данную ситуацию, опираясь на теорию Б. Уомака об асимметричных отношениях в международной политике [39 — 41]. Мы все настроены на единые правила, а реальность оказывается другой, когда реальный вес международных игроков не совпадает.

Уомак формулирует два замечания по отношению к теории многополярности [39]. С одной стороны, несоответствие между странами порождает неадекватное понимание интенций, непонимание же может вести к конфликту. С другой, в отличие от западных теорий реализма и нео-реализма он считает, что более сильные страны обычно не могут принуждать более слабые страны, поскольку ведутся переговоры на базе автономности двух сторон.

Уомак также видит разную роль этих отношения для большой и для малой страны. Для большой страны ее отношения с малой представляют небольшую долю ее международных отношений, ее внутренние проблемы будут для нее важнее. Для малой страны международные важнее, а отношения с большой страной важнее, чем у нее самой с малой. Получается, что перед нами не отношения двух стран, а отдельные отношения большой страны к малой и отношения малой страны к большой.

И цитата, важная для отношений Украины и России: «Эффект асимметрии более значим для соседних государств, поскольку близость увеличивает важность асимметрии из-за возрастания важности отношений. Это справедлвио даже для самых мирных асиметричных отношений. Неправильное восприятие является возможным при всех отношениях, но разница во внимании между большой и малой странами создает возможность для системного неправильного восприятия. Большая страна скорее будет совершать ошибки из-за недостаточного внимания».

Вомак вообще построил свою теорию на базе изучения отношений Китая с азиатскими странами [42]. Он считает, что Китай успешно управляет своими асимметричными отношениями. Все это другая модель международных отношений, требующая внимательного изучения для последующего применения, поскольку она раскрывает системные ошибки традиционных представлений.

Геополитика, которая реально и не существует как полноправная академическая дисциплина, пошла в народ, поскольку «биологическое» доминирование в политике получило в ней квази-объективное объяснение. Например, В. Познер говорит о России в Сирии [43]: «Это возврат того влияния, которое было потеряно с развалом Советского Союза. Так что геополитические мотивы тут есть несомненно».

Иностранные аналитики, публикуя первые большие исследования на тему этой войны, в то же время констатируют, что государства на Западе не понимают того, что происходит [44]: «В такой ситуации работа независимых исследователей становится исключительно важной. Если западные правительства медленно идентифицируют опасность, частные лица и институт должны ответить на этот вызов».

Есть еще одна составляющая произошедшего. А. Колесников, анализируя совершенный страной консервативный поворот, видит его ограниченные возможности во времени [45]: «Идеология решает сиюминутные, тактические задачи мобилизации и консолидации общественного мнения. У нее нет того, что было, например, у коммунистической идеологии: большой цели, горизонта планирования. Словом, образа будущего. Идеология же, обращенная лицом к прошлому и спиной к будущему, не способна предложить нации цель развития. И в этом смысле продолжительность ее действия может оказаться ограниченной».

С одной стороны, он, возможно, и прав. Но с другой, Советский Союз не ощущал долгое время такого давления. При этом его образ будущего был чисто ритуальным. Дозастойный Советский Союз имел работающее настоящее, поскольку находился в процессе модернизации. Новое в области техники и технологий поощрялось, фундаментальные науки развивались, легко конкурируя с Западом. Если время Сталина поднимало на общественный пьедестал трактористов и танкистов, благодаря своим фильмам (фильм «Трактористы» 1939 г. и фильм «Танкисты» 1939 г.), то СССР завышал статус физика-ядерщика своими фильмами типа «Девяти дней одного года»(фильм М. Ромма 1962 г.) или журналиста (фильм С. Герасимова «Журналист» 1967 г.). То есть произошла смена героики, которая перешла с борьбы в физическом пространстве на борьбу в пространстве интеллектуальном.

Ни одна война не исчезает бесследно. Возникшие в результате травмы имеют долгосрочный характер. Они потом становятся более болезненными, чем сама война.

Литература

1. Персонально ваш. Даниил Дондурей // echo.msk.ru/programs/personalnovash/1636746-echo/

2. Филатов С. Ельцин не хотел идти на второй срок. Интервью // lenta.ru/articles/2015/10/13/filatov/

3. Knight A. Why Russia needs Syria // www.nybooks.com/blogs/nyrblog/2015/oct/08/why-russia-syria/

4. Венедиктов А. Путин — не первый президент, который на меня наезжает. Интервью // www.business-gazeta.ru/article/141859/

5. Патрушев Н. За дестабилизацией скрывается попытка радикального ослабления России. Интервью // www.kommersant.ru/doc/2752250

6. Алексей Венедиктов о «процитированном» Патрушевым высказывании Мадлен Олбрайт: «Мы провели сеанс подключения к подсознанию госсекретаря США…» // linkis.com/SfgK8

7. Птичкин С. Чекисты сканировали мысли Мадлен Олбрайт // www.rg.ru/2006/12/22/gosbezopasnostj-podsoznanie.html

8. Кречетников А. «Русофоб» Олбрайт и «кремлевский Мерлин» // www.bbc.com/russian/international/2015/06/150622_patrushev_interview_albright

9. Олбайт открестилась от слов о «принадлежащей всему миру Сибири» http://vz.ru/news/2015/10/9/771568.html

10. Ратников Б. Парапсихологи на службе у президента. Интервью // nvo.ng.ru/realty/2015-10-02/1_para.html

11. В приемной Сечина надо сидеть на краю стула и трепетать // www.business-gazeta.ru/article/143049/

12. Шварцман О. Партию для нас олицетворяет силовой блок, который возглавляет Игорь Иванович Сечин. Интервью // www.kommersant.ru/doc/831089

13. Жовер В. Откровения о системе Путина // www.russia-talk.com/rf/rebirth.htm

14. Как Дмитрий Медведев создал новое российское сословие // paperpaper.ru/photos/medvedev/

15. Эволюция Владимира Путина: взгляд Михаила Зыгаря // www.dw.com/ru/%D1%8D%D0%B2%D0%BE%D0%BB%D1%8E%D1%86%D0%B8%D1%8F-%D0%B2%D0%BB%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D0%BC%D0%B8%D1%80%D0%B0-%D0%BF%D1%83%D1%82%D0%B8%D0%BD%D0%B0-%D0%B2%D0%B7%D0%B3%D0%BB%D1%8F%D0%B4-%D0%BC%D0%B8%D1%85%D0%B0%D0%B8%D0%BB%D0%B0-%D0%B7%D1%8B%D0%B3%D0%B0%D1%80%D1%8F/a-18766606

16. Безсмертний Р. Україна — це куля, яка летить в лоба Путіну. Інтерв’ю // www.theinsider.ua/politics/5617bc97461c2/

17. Дугин А. Основы геополитики. — М., 2000

18. Дугин А. Атлантизм «Союза русского народа» // allconspirology.org/books/Aleksandr-Dugin_Konspirologiya/168

19. Рогов К. Зачем Кремль реконструирует холодную войну // www.rbcdaily.ru/politics/562949997631099

20. Российско-украинские отношения в зеркале общественного мнения: сентябрь 2015 // www.levada.ru/05-10-2015/rossiisko-ukrainskie-otnosheniya-v-zerkale-obshchestvennogo-mneniya-sentyabr-2015

21. Задачи государственной киберважности // kommersant.ru/doc/2829842

22. Косачев К. Закончилась ли эпоха ценностей и «мягкой силы»? // www.rg.ru/2015/10/11/epoha-site.html

23. Расплывчатые образы «врагов России» // www.levada.ru/07-10-2015/rasplyvchatye-obrazy-vragov-rossii

24. Левинсон А. Болотная, Крымнаш — и после. Метаморфозы массвого сознания // polit.ru/article/2015/10/11/consciousness/

25. Ирхин А.А. Россия и Запад: методологический уровень геополитического прогноза современного кризиса // cont.ws/post/113246

26. Морозов Е.Ф. Теория Новороссии // www.whiteworld.ru/rubriki/000102/001/00122008.htm

27. Тулаев П. Беседа с Е.Ф. Морозовым, главным редактором «Русского геополитического собрника» // www.whiteworld.ru/rubriki/000102/01020301.htm

28. Быков Д. Война писателей // www.novayagazeta.ru/society/64337.html

29. Young C. Sci-fi writers’ war // www.slate.com/articles/news_and_politics/politics/2014/07/science_fiction_writers_predicted_ukraine_conflict_now_they_re_fighting.html

30. Гуткин М. Войну в Украине придумали писатели-фантасты? // www.golos-ameriki.ru/content/ukraine-war—writer-fantasist-mg/2406591.html

31. Weiss M. This 1979 novel predicted Putin’s invasion of Crimea // www.thedailybeast.com/articles/2014/05/18/this-1979-novel-predicted-putin-s-invasion-of-crimea.html

32. Павленко О. Геополитическое проектирование «большой европейской войны» в 1910 — 1914 гг.: российский ракурс // http://www.perspektivy.info/history/geopoliticheskoje_projektirovanije_bolshoj_jevropejskoj_vojny_v_1910-1914_gg__rossijskij_rakurs_2012-10-30.htm

33. Цымбурский В. Дождались? Первая монография о российской геополитике // www.archipelag.ru/geopolitics/osnovi/review/wait/

34. Крылов К. Был ли СССР автаркическим государством? // vnatio.org/news3000/

35. Решетников Л. Русофобы продержатся на Украине еще максимум 20 лет. Интервью // www.kp.ru/daily/26444.7/3314664/

36. Кашин В. Зачем России войн в Сирии // www.vedomosti.ru/opinion/articles/2015/10/09/612096-zachem-rossii-voina

37. Невзоров А. Хотят ли русские войны? Хотят! Интервью // www.radiopolsha.pl/6/248/Artykul/224943

38. Павловский Г. Мир как война за войной: российская машина эскалаций в XXI веке // carnegie.ru/2015/10/16/ru-61634/ij6v

39. Womack B. Asymmetry theory and China’s concept of multipolarity // Journal of Contemporary China. — 2004. — Vol. 13. — I. 39

40. Womack B. Resolving asymmetric stalemate: the case of Tibet question // Journal of Contemporary China. — 2007. — Vol. 16. — I. 52

41. Womack B. Recognition, deference and respect generalizing the lessons of an asymmetric Asian order // china.usc.edu/sites/default/files/legacy/AppImages/womack-asymmetry.pdf

42. Womack B. China among unequals. Asymmetric foreign relationships in Asia. — Singapore etc., 2010

43. Познер В. Просто в Париже мне комфортней. Интервью // lenta.ru/articles/2015/10/15/pozner/

44. Miller J. a.o. An invasion by any other name: the Kremlin’s dirty war in Ukraine // imrussia.org/media/pdf/An_Invasion_by_Any_Other_Name.pdf

45. Колесников А. Российская идеология после Крыма. Пределы эффективности и мобилизации // carnegieendowment.org/files/CP_Kolesnikov_June2015_web_Rus.pdfГеоргий Почепцов, для «Хвилі».

Геополитика в мире уже не имеет того статуса, который она имела. Это связано с тем, что мир ушел от территориальной детерминированности, на которой выстроена геополитика. Сегодня маленькие страны могут быть сильными игроками за счет других своих более сильных составляющих, начиная с экономики. Но геополитика дает легкий алгоритм для поиска врагов, ив этом ее сила, представляющая интерес для политиков у власти.

Возникло также серьезное внимание к понятию «мягкой силы», которое представляет из себя даже более серьезный инструментарий, поскольку по сути контролирует мышление массового сознания. Условно говоря, если Гарвард для кого-то является более привлекательным, то собственные университеты выстраиваются в подчиненное положение по отношению к нему.

Советский Союз был разрушен не ракетами, а мягкой силой в виде джинсов и Битлз, что снова-таки в той конкретной плоскости сделало советские аналоги второсортными. Сначала СССР был разрушен в мозгах и лишь потом в реальности. Продолжая эту аналогию можно сказать, что если культура занимает последнее место в иерархии потребностей (и соответственно, расходов) государства, то будет возникать подобная смена иерархии в чужую пользу. Это исто биологическое свойство человека, присоединяющегося к более сильному игроку.

Д. Дондурей подчеркивает, что культура создает сложных людей, которые и нужны современному государству. Он пишет: «чтобы ракетные пуски осуществлялись успешно, мы должны постоянно научно развиваться. постоянно, непрерывно обгонять. Деньги здесь не спасут – дело не в деньгах, а дело в мозгах. То есть люди должны быть такими творцами, чтобы опережать потенциального противника, скажет нам какой-нибудь военный человек. Для этого люди должны развиваться. Это нужны сложные люди. Сложные люди. Сложные люди выращивает художественная культура, вот эта самая элитарная художественная [1]. Но, к сожалению, государство этого не понимает. Оно черпает свою силу в теесериалах для массовой аудитории, не желая работать с индивидами

Люди и идеи очень сильно связаны. Мы все находимся под контролем идей, часто не осознавая этого. Мир в наших головах, его границы, наши друзья и враги, — все ведут свое начало от идей.

Серьезные решения принимаются не просто потому, что это кому-то важно, а потому, что это «важно» записано в модели лиц, которые такие решения принимают. Часть модели мира В. Путина можем увидеть по следующей фразе С. Филатова, бывшего главой администрации у Ельцина [2]: «Ельцин считал, что на любой вызов нужно отвечать немедленно. Путин, кстати, думает так же».

Сирия продемонстрировала тот же круг лиц, которые принимают решения в России. Американские источники называют, что это решение было принято летом 2015 г. тремя главными российскими членами команды Путина: С. Ивановым, главой администрации президента, С. Шойгу, министром обороны и Н. Патрушевым, секретарем Совета безопасности [3].

А. Венедиктов также называет тройку лиц, принимающих решения во главе с Путиным [4]: «Владимиру Владимировичу, как и мне, человеку моего возраста, ближе сверстники. Поэтому я могу сказать, что ему ближе Сергей Борисович Иванов и Николай Платонович Патрушев. И это костяк людей, принимающих решение. Это глава администрации и секретарь Совбеза. И это люди одинаковых взглядов и одинакового воспитания. Поэтому есть вещи, которые они не понимают и которые они не могут предсказать».

Патрушев выступает в достаточно активной манере, видя в США основное зло. Например, по поводу событий в Украине он говорит: «Был законно избранный президент, нравился он кому-то или нет, это вопрос оценки, но он был избран законно, и никто этого не отрицал. Но США он не устраивал. И, хотя срок его президентства подходил к завершению и народ Украины его не переизбрал бы, они решили скинуть его насильственным путем. Это была их политическая ошибка. Если бы они подождали, то смогли бы провести нужных им людей законным путем. Но они инициировали госпереворот. Не было бы переворота, не было бы событий в Крыму и на востоке Украины» [5]. Поэтому главной угрозой для него яляются сегодня «цветные революции».

В этом интервью он упомянул идеи М. Олбрайт, что у России следует забрать природные богатства, хотя этот факт пришел из якобы сканирования ее представлений людьми, читающими мысли, о чем напомнил А. Венедиктов [6]

Дословно генерал Ратников сказал следующее о «сканировании» Олбрайт [7]: «в мыслях мадам Олбрайт мы обнаружили патологическую ненависть к славянам. Еще ее возмущало то, что Россия обладает самыми большими в мире запасами полезных ископаемых. По ее мнению, в будущем российскими запасами должна распоряжаться не одна страна, а все человечество под присмотром, конечно же, США. И войну в Косове она рассматривала лишь как первый шаг к установлению контроля над Россией».

Сама Олбрайт опровергла такую трактовку ее мыслей [8 — 9]: «Я никогда такого не говорила, и не думала», — заявила она». В 2015 г. генерал Ратников сказал по истории своего подразделения еще следующее [10]: «В свое время в КГБ при тестировании проходил 1 человек из 400, поскольку имел хорошие данные. Для использования экстрасенсорики нужно держать специальную группу».

Пример с Олбрайт поучителен. По сути это интересная модель принятия решений, которая опирается не на фактически зафиксированную информацю, а на наши внутренние представления о наших «врагах» и их возможных действиях.

Еще одним представителем антиамериканской модели в окружении В. Путина называют Игоря Сечина, которого характеризует неприятие Медведева: «Сечин постепенно становился антиподом Медведева: если президент становился лицом России, обращенным на Запад, то Сечин становился антизападной витриной, символом и идеологом для тех, кто не любит Америку» [11].

О. Шварцман дал в 2007 г. нашумевшее интервью газете «Коммерсант», которое называется просто «Партию для нас олицетворяет силовой блок, который возглавляет Игорь Иванович Сечин», говорит о модели «бархатной реприватизации», принуждающей олигархов делиться [12]: «У нас есть политическая организация, которая называется «Союз социальной справедливости России», я в ней всегда отвечал за экономику и финансы и финансировал организацию. Эта структура была создана в 2004 году, после того как президент Путин сказал, что большой бизнес должен иметь социальную ответственность перед государством. Тогда наши коллеги из ФСБ решили, что должна возникнуть организация, которая будет Ходорковских всяких наклонять, нагибать, мучить, выводить на социальную активность» (см. также [13]).

Если Сечин придал новый статус силовикам, то Медведев сделал то же самое по отношению к бюрократии. М. Зыгарь характеризует Медведева как создателя нового российского сословия — госслужащих [14]. Правда, вряд ли он его создал, он скорее задал ему или усилил бюрократическую асимметрию — зависимость от вышестоящего и полная независимость от населения.

В. Сурков, бывший когда-то главныи идеологом Кремля [15], сегодня несколько отстранен от моделирования политических процессов внутри России.Он занят проблемными точками, по модели создания проблем для того, чтобы потом можно было их решать. И Крым, и Донбасс в центре его действий. По этой причине он «рулит» и минскими переговорами, и Новороссией. Вот, что говорит участник переговоров Р. Бессмертный [16]: «Я не тільки відчуваю його присутність. Я навіть знаю людей, які цю концепцію Новоросії писали. Люди навіть на моє прохання з ними спілкувалися. Але мені здається, що це суть і світ самого Путіна, а не Мефістофеля, якого малюють з Суркова».

Возвращаясь от людей к идеям, можно выделить следующий условный блок, который в сильной степени предопределил развитие ситуации по отношению к Украине. Это геополитика, это евразийство, это имперскость, это СССР, ностальгия по которому не только реально существует у населения, но и подерживается властью в ее системе производства смыслов. Это идеологический каркас, из которого получают подпитку все реальные действия, поскольку именно в нем содержится их обоснование.

По каждому из этих составляющих есть свои лидеры и группы поддержки. А. Дугин, к примеру, долгие годы удерживает внимание к геополитике и евразийству. Последнее имеет корни еще в довоенной белой эмиграции.

А. Дугин придерживается идеи, что Россия невозможна без империи, что атлантизм — это контр-евразийство, он видит Хрущева и Горбачева как атлантистов, видит борьбу атлантизма и евразийства в противопоставленности КГБ И ГРУ, атлантизм он видит даже в дореволюционном черносотенном «Союзе русского народа», поскольку они восхищались Англией [17 — 18].

Интересно, что все эти четыре «столпа» имеют в своей основе антиамериканизм. Мы сейчас не говорим на тему его реальности/нереальности, но он является составной частью всех четырех символических систем. Кроме того, известен парадокс, что человек всегда находит подтверждение записанному у него в голове принципу, даже если невернен, и ведет себя в соответствии с ним. Если человеку кажется, что за ним следят, он будет так истолковывать люой пристальный взгляд на улице, хотя это не будет соответствовать действительности.

Антиамериканизм является важной частью построенной сегодня символической системой, идущей со времен Советского Союза. К. Рогов подчеркивает, что, к примеру, Иванов и Патрушев являются его принципиальными сторонниками [19]: «Оба функционера, выходцы из советского КГБ, позиционированы в российском руководстве как «геополитические ястребы» — представители законсервированного советского стиля мышления и последовательные сторонники реконструкции советских подходов, в том числе идеологии холодной войны. В геополитическом противостоянии с США они видят стержень политического существования России, на котором должны держаться как ее внешняя, так и внутренняя политика».

Кстати, «имперскость», которую Украина трактует чисто отрицательно, и это понятно, все же имеет одну существенную положительную черту — Украина не является чужой для России: и по причине имперскости из прошлого, включая советское, и по причине славянскости. По этой причине Украина может выстраивать каналы воздействия, которые не будут опираться на власть. Данные социологов Левада-центра, например, таковы [20]: у 63% опрошенных преоблдает позитивной отношение к жжителя Украины, правда, у 87% — негативная оценка руководства Украины.

Боясь цветных революций, а они в этой модели тоже имеют своим единственным источником Америку, Россия четко уходит от представления о жесткой силе как главной угрозы. Новая доктрина информационной безопасности (2015) акцентирует важность информационно-коммуникативных технологий [21]. Слово «важность» мы также можем реинтерпретировать как «опасность», что в результате приводит к тому, что министерство обороны сегодня занимается защитой именно от цветных революций.

Кстати, разница с доктриной 2000 г. видна в том, что в первой наиболее часто употреблялось как объект защиты понятие «конституционные права и свободы человека». Это словосочетание повторили в той доктрине 17 раз, в сегодняшней версии он прозвучал только три раза.

Россия готова бороться с цветными революциями, но все равно не хочет принимать ценностный подход. К. Косачев аргументирует это следующим образом [22]: «Ведь даже тогда, когда гремят пушки, не прекращается битва за умы. Более того: в ХХI столетии мы вдруг столкнулись с невероятной реидеологизацией международных отношений. Идеи «единственно верных» учений и религий, разговоры о национальной исключительности, рейтингование народов, «экспорт революций» и т.п. — все это постоянно фигурирует в речах политиков и в аналитике. И всем нужны высокие мотивы для обоснования даже самых неприглядных и жестоких действий. Если в прошлые столетия достаточно было сказать «иду на вы!», то сегодня императивом является действие не в своекорыстном национальном интересе, а ради общего блага и во имя привлекательных гуманистических идей. Не случайно почти все конфликтные ситуации новейшего времени пытаются представить в качестве ценностных, будь то косовский, грузинский, украинский, сирийский и другие. Ведь одно дело — столкновение геополитических или экономических интересов, и совсем другое — конфликт «правильных» ценностей с «неправильными». Фактически — заведомого добра с заведомым злом».

Но то, чего мы не чувствуем, необязательно не существует. Простой пример: можем ли мы себе представить, что постсоветское пространство может согласиться на прием беженцев из Африки, как это имеет место сегодня в Европе.

Советский Союз и наличие общего советского прошлого также в определенной степени работает на «развязывание рук» — 35% россиян готовы поддержать применение силы против бывших республик. И это очень большая цифра, на которую может спокойно опираться власть в своих планах и действиях.

Л. Гудков говорит об опросе Левада-центра в октябре 2015 г.: «Тридцать пять процентов опрошенных, считающих, что Россия должна силой навязывать свою волю республикам бывшего СССР, – это прежде всего люди пожилого возраста, а также часть люмпенизированной молодежи с периферии, националистически настроенные сторонники Жириновского, воспроизводящие все советские имперские стереотипы. Это сохраняется в них. Это люди не слишком образованные, склонные к силовым действиям, для которых Путин – образец решительного, волевого политика» [23].

Антиамериканизм также, как считает Гудков, встроен в систему госуправления как один из ее элементов. Он пишет: «Есть страх перерастания украинского конфликта, а теперь явно и сирийского, в какую-то большую войну. Эта тревожность ищет поводы и образы врага, на которых она могла бы разрядиться и кристаллизироваться. Но пока таких врагов нет. Война с Соединенными Штатами кажется наиболее «обоснованной», исходя из этой логики антиамериканской пропаганды. Но люди понимают, что это приведет к тотальной катастрофе, и поэтому, примериваясь и обыгрывая саму эту угрозу, они не очень верят в нее. Такая игра для Кремля чрезвычайно важна, она заставляет людей понижать требования к руководству страны и к экономическим проблемам, которые нарастают в государстве. Россияне в массе готовы терпеть все, «лишь бы не было войны». Это очень важный механизм понижения внутренних запросов и претензий к власти».

Однако не следует считать это единственным механизмом. Просто так получилось, что Советский Союз, а его опыт невозможно сбрасывать со счетов, все свои достижения получал именно в условиях мобилизационной экономики. А такая экономика требует очень сильного участия информацонно-виртуального компонента. Именно по этой причине не только газеты, но и литература и искусство должн были легитимизировать моблизационный характер экономики и жизни в мирный период.

А. Левинсон также акцентирует антиамериканизм в массовом сознании: «совершенно невероятный взлёт антиамериканизма, который мы сейчас регистрируем, абсолютно беспрецедентный и начавшийся до того, как появились американские санкции. Америке вменяется в вину всё, что угодно, американцы априори считаются способными на любые преступления. Будут ли они бомбить нас? – да запросто! Будут ли они уничтожать наших детей – да, вроде, уже начали» [24]. Правда, А. Ирхин встраивает необходимость врага в и западную систему, без чего, как он считает, невозможно достичь мобилизации системы и сохранения военного превосходства [25].

Четыре идеологические мотивации (геополитика, евразийство, имперскость, советское прошлое) предопределяют и оправдывают поведение страны на данном этапе. Они переплетаются, создавая единый набор действий, хотя он может исходить из разных мотиваций.

Имперскость реализуется интересами и влиянием за пределами своей страны. М. Светлов выразил это следующими словами: «Я хату покинул, Пошел воевать, Чтоб землю в Гренаде Крестьянам отдать». Империи (британская, американская, советская) видят себя «спасителями человечества». Британия еще говорила о «бремени белого человека». Империя спасает не того, кто хочет, а того, кто ей нужен.

Все это в достаточной мере сближается, хоть и имеет разные названия, и выталкивает на однотипные типы решений. К примеру, Русский геополитический сборник (Е. Морозов) давно разрабатывал идею создания Новороссии [26 — 27]. Даже одна из таких старых работ так и именуется «Теория Новороссии». Так что войной с Украиной уже были заняты не только писатели, например, фантасты, о которых в этом контексте написали Д. Быков и К. Янг ([28 — 30], см. также попытку увидеть в «Острове Крым» В. Аксенова [31] пророчество сегодняшних действий), но и геополитики, которые тоже творят виртуальную реальность. И лишь потом государственные политики стали реализовывать эти идеи.

Мы видим переход от виртуальной реальности, порождаемой фантастикой, кино и видеоиграми, к реальности. Это первый шаг, готовящий масосовое сознание и политиков. Уже потом политики принимают свое решение. После них его начинают обосновывать «соловьи войны». В российском контексте от Киселева и Соловьева до Проханова и Прилепина.

На массовое сознание, как видим, геополитические устремления выходят в следующем порядке:

— виртуальная реальнсть,

— политическая реальность,

— информационная реальность.

В статье О. Павленко о первой мировой войне в названии которой есть интересное словосочетани «геополитическое проектирование» раскрывается причина противостояния с Германией, нежелания России увидеть продвижение Германии к границам России [32]. Это формулируется как «основной русский геополитический страх — потерять территории и морские пути, оказаться зажатыми на евразийском пространстве без прямых выходов в Европу».

Удивительно, но эти слова полностью ложатся на сегодняшнее реагирование России на взаимоотношения Украины и НАТО. Смоделировав ситуацию как движение НАТО к своим границам, Россия совершает шаги, которые и привели к сегодняшнему кризисному состоянию.

В.Цымбурский в свое время писал, по сути акцентируя невозможность использования геополитических возможностей России ее элитой, следующее [33]: «На самом деле «новая Россия» элит ни на грош заинтересована ни в каком геополитическом проектировании (ибо вовсе не видит себя в перспективе, где бы таковое зачем-то могло востребоваться). Ни даже в серьезной геополитической истории (так как вовсе не очевидно, что в тех контекстах, где эти персонажи себя мыслят, подобная история послужит патентом на благородство, а не скелетом в шкафу). По-настоящему геополитизм котируется как идеология, утверждающая мысль о длящейся государственной традиции. И тем самым обосновывающая принцип лояльности подвластных к распорядительным структурам «новой России», занятым утилизацией имперских накоплений и наработок в охвате российских границ и в формах санкционированных мировой экономикой и глобальным властным порядком». Геополитизм бесценен для «новой России» тем, что успешно припрягает даже отъявленных патриотов к повозке корпорации».

Другими словами, бизнес побеждает геополитику. То есть мы получили как бы этапа взаимоотношений:

— геополитика побеждает бизнес (СССР без поседних десятилетий),

— бизнес побеждает геополитику (начальные постсоветские десятилетия),

— геополитика побеждает бизнес (последнее десятилетие).

И эта модель годна как для России, так и для Запада, для которого санкции против России так же трудны, как и для самой России. Кстати, только СССР мог быть относительно независим от таких влияний, поскольку его экономика функционировала более или менее автономно. Правда, К. Крылов считает, что СССР не был автаркическим госдуарством, поскольку серьезно зависел от чужих технологий [34].

А научные институт лишь подтвердают мнение, нужное политикам. Как по другому можно понимать представления Л. Решетникова, директора Российского института стратегических исследований, высказанное им в интервью. Сам он харьковчанин по происхождению и говорит такое [35]: «Леся Украинка, Иван Франко – все это были начинающие писатели, которые пробовали что-то создавать на малорусской мове, которая только формировалась». И его взгляд не на проблемы язык, а на проблемы политики: «Дело в том, что при любых лидерах Украина может существовать лишь как враждебное нам государство, либо как … никакое. Т.е. территория, которая со временем объединяется с Россией: как губерния или конфедерация – это уже детали. Потому что, если не делать из России врага, неизбежно возникает вопрос: а почему мы не вместе? Общая история, общая культура, практически общий язык. Все здесь построено и устроено Россией. Зачем отдельно?! И поэтому переписывается история».

Правда, он не одинок в таких своих представлениях. Россия с самого начала не хотела или не могла понять независимости Украины. И это снова вытекает из той модели мира, которая есть в головах ее граждан и которая успешно удерживается СМИ.

Современные империи (США или Россия) отличаются тем, что не хотят признавать себя империями. Однако по характеру своих действий они являются империями, обладающими интересами за пределами своего ареала. Они могут идти не только туда, где их ждут, но и туда, где их не ждут.

Геополитическая составляющая заставляет Россию стремиться к положению не регионального, а глобального лидера. Поэтому она особенно болезненно реагирует на признаки обратного характера. В этом плане реагирование России в отношении Украины повторяет на реагирование США в отношении Кубы. Тогда в мире возник кубинский кризис, сейчас — украинский (Крым и Донбасс). Америка реагировала на размещение советских ракет, Россия прореагировала на движение Украины в НАТО. Отсюда, кстати, множество предложений о так называемой финляндизации Украины, которая бы перекрывала ей возможное вступление в НАТО. Соответственно, Путин пытается восстановить свой статус-кво, подорванный изоляцией. Именно в этом смысл вступления России в сирийскую ситуацию, которая является с военной точки для нее весьма выгодной [36]. Она ведется вне границ России и без участия сухопутных войск.

Но все это война, даже если признать ее некий виртуально-ориентированный характер. Если в случае конфликта с Украиной виртуальность лежала в обосновании этой войны для населения, то в случае войны в Сирии виртуальность присуствует в самой войне, которая более телезионна, чем реальна.

А. Невзоров в достаточно жесткой форме формулирует нужность войны [37]: «Россияне хотели поверить, что на Украине фашисты. Хотят ли русские войны? Хотят! Им нужен враг, им нужно кого-то ненавидеть. Потому что ненависть – единственное, что в России при отсутствии науки, собственной культуры, других существенных факторов, позволяет объединиться и испытывать общенациональный оргазм, синхронный. Злоба хорошо объединяет академика и милиционера, полотера и генетика».

При этом Г. Павловский вообще встраивает войну в систематику функционирования России, опираясь именно на ситуацию с Украиной и Сирией. Он пишет [38]: «РФ хочет торговать всем на свете, от атомных станций до ПЗРК и зернистой икры. Военные конфликты лишь упаковка и маркетинг любого российского экспорта со времени появления в СНГ института «горячих точек» (1990–1992 годов), оказавшихся ролевым подарком ельцинскому Кремлю. Правящая команда Системы РФ своей первой задачей ставит всегда и везде самосохранение. Решив ее, она начинает придумывать себе роли. Она ищет или выдумывает масштабные роли в любом месте, куда может себя спроецировать. Условие одно – конфликт должен выглядеть разрешимым. Россия практикует конфликты как бизнес, но как сделать этот бизнес успешным?»

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Сегодня возникает новая парадигма отношений России и Украины, которая впоследствии она будет существовать достаточно долго, состоящая в отказе от симметричных отношений. Возникли коллективная травма (шок), которые ставят определенные рамки для будущих отношений.

Исходя из этого следует пытаться анализировать данную ситуацию, опираясь на теорию Б. Уомака об асимметричных отношениях в международной политике [39 — 41]. Мы все настроены на единые правила, а реальность оказывается другой, когда реальный вес международных игроков не совпадает.

Уомак формулирует два замечания по отношению к теории многополярности [39]. С одной стороны, несоответствие между странами порождает неадекватное понимание интенций, непонимание же может вести к конфликту. С другой, в отличие от западных теорий реализма и нео-реализма он считает, что более сильные страны обычно не могут принуждать более слабые страны, поскольку ведутся переговоры на базе автономности двух сторон.

Уомак также видит разную роль этих отношения для большой и для малой страны. Для большой страны ее отношения с малой представляют небольшую долю ее международных отношений, ее внутренние проблемы будут для нее важнее. Для малой страны международные важнее, а отношения с большой страной важнее, чем у нее самой с малой. Получается, что перед нами не отношения двух стран, а отдельные отношения большой страны к малой и отношения малой страны к большой.

И цитата, важная для отношений Украины и России: «Эффект асимметрии более значим для соседних государств, поскольку близость увеличивает важность асимметрии из-за возрастания важности отношений. Это справедлвио даже для самых мирных асиметричных отношений. Неправильное восприятие является возможным при всех отношениях, но разница во внимании между большой и малой странами создает возможность для системного неправильного восприятия. Большая страна скорее будет совершать ошибки из-за недостаточного внимания».

Вомак вообще построил свою теорию на базе изучения отношений Китая с азиатскими странами [42]. Он считает, что Китай успешно управляет своими асимметричными отношениями. Все это другая модель международных отношений, требующая внимательного изучения для последующего применения, поскольку она раскрывает системные ошибки традиционных представлений.

Геополитика, которая реально и не существует как полноправная академическая дисциплина, пошла в народ, поскольку «биологическое» доминирование в политике получило в ней квази-объективное объяснение. Например, В. Познер говорит о России в Сирии [43]: «Это возврат того влияния, которое было потеряно с развалом Советского Союза. Так что геополитические мотивы тут есть несомненно».

Иностранные аналитики, публикуя первые большие исследования на тему этой войны, в то же время констатируют, что государства на Западе не понимают того, что происходит [44]: «В такой ситуации работа независимых исследователей становится исключительно важной. Если западные правительства медленно идентифицируют опасность, частные лица и институт должны ответить на этот вызов».

Есть еще одна составляющая произошедшего. А. Колесников, анализируя совершенный страной консервативный поворот, видит его ограниченные возможности во времени [45]: «Идеология решает сиюминутные, тактические задачи мобилизации и консолидации общественного мнения. У нее нет того, что было, например, у коммунистической идеологии: большой цели, горизонта планирования. Словом, образа будущего. Идеология же, обращенная лицом к прошлому и спиной к будущему, не способна предложить нации цель развития. И в этом смысле продолжительность ее действия может оказаться ограниченной».

С одной стороны, он, возможно, и прав. Но с другой, Советский Союз не ощущал долгое время такого давления. При этом его образ будущего был чисто ритуальным. Дозастойный Советский Союз имел работающее настоящее, поскольку находился в процессе модернизации. Новое в области техники и технологий поощрялось, фундаментальные науки развивались, легко конкурируя с Западом. Если время Сталина поднимало на общественный пьедестал трактористов и танкистов, благодаря своим фильмам (фильм «Трактористы» 1939 г. и фильм «Танкисты» 1939 г.), то СССР завышал статус физика-ядерщика своими фильмами типа «Девяти дней одного года»(фильм М. Ромма 1962 г.) или журналиста (фильм С. Герасимова «Журналист» 1967 г.). То есть произошла смена героики, которая перешла с борьбы в физическом пространстве на борьбу в пространстве интеллектуальном.

Ни одна война не исчезает бесследно. Возникшие в результате травмы имеют долгосрочный характер. Они потом становятся более болезненными, чем сама война.

Литература

1. Персонально ваш. Даниил Дондурей // echo.msk.ru/programs/personalnovash/1636746-echo/

2. Филатов С. Ельцин не хотел идти на второй срок. Интервью // lenta.ru/articles/2015/10/13/filatov/

3. Knight A. Why Russia needs Syria // www.nybooks.com/blogs/nyrblog/2015/oct/08/why-russia-syria/

4. Венедиктов А. Путин — не первый президент, который на меня наезжает. Интервью // www.business-gazeta.ru/article/141859/

5. Патрушев Н. За дестабилизацией скрывается попытка радикального ослабления России. Интервью // www.kommersant.ru/doc/2752250

6. Алексей Венедиктов о «процитированном» Патрушевым высказывании Мадлен Олбрайт: «Мы провели сеанс подключения к подсознанию госсекретаря США…» // linkis.com/SfgK8

7. Птичкин С. Чекисты сканировали мысли Мадлен Олбрайт // www.rg.ru/2006/12/22/gosbezopasnostj-podsoznanie.html

8. Кречетников А. «Русофоб» Олбрайт и «кремлевский Мерлин» // www.bbc.com/russian/international/2015/06/150622_patrushev_interview_albright

9. Олбайт открестилась от слов о «принадлежащей всему миру Сибири» http://vz.ru/news/2015/10/9/771568.html

10. Ратников Б. Парапсихологи на службе у президента. Интервью // nvo.ng.ru/realty/2015-10-02/1_para.html

11. В приемной Сечина надо сидеть на краю стула и трепетать // www.business-gazeta.ru/article/143049/

12. Шварцман О. Партию для нас олицетворяет силовой блок, который возглавляет Игорь Иванович Сечин. Интервью // www.kommersant.ru/doc/831089

13. Жовер В. Откровения о системе Путина // www.russia-talk.com/rf/rebirth.htm

14. Как Дмитрий Медведев создал новое российское сословие // paperpaper.ru/photos/medvedev/

15. Эволюция Владимира Путина: взгляд Михаила Зыгаря // www.dw.com/ru/%D1%8D%D0%B2%D0%BE%D0%BB%D1%8E%D1%86%D0%B8%D1%8F-%D0%B2%D0%BB%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D0%BC%D0%B8%D1%80%D0%B0-%D0%BF%D1%83%D1%82%D0%B8%D0%BD%D0%B0-%D0%B2%D0%B7%D0%B3%D0%BB%D1%8F%D0%B4-%D0%BC%D0%B8%D1%85%D0%B0%D0%B8%D0%BB%D0%B0-%D0%B7%D1%8B%D0%B3%D0%B0%D1%80%D1%8F/a-18766606

16. Безсмертний Р. Україна — це куля, яка летить в лоба Путіну. Інтерв’ю // www.theinsider.ua/politics/5617bc97461c2/

17. Дугин А. Основы геополитики. — М., 2000

18. Дугин А. Атлантизм «Союза русского народа» // allconspirology.org/books/Aleksandr-Dugin_Konspirologiya/168

19. Рогов К. Зачем Кремль реконструирует холодную войну // www.rbcdaily.ru/politics/562949997631099

20. Российско-украинские отношения в зеркале общественного мнения: сентябрь 2015 // www.levada.ru/05-10-2015/rossiisko-ukrainskie-otnosheniya-v-zerkale-obshchestvennogo-mneniya-sentyabr-2015

21. Задачи государственной киберважности // kommersant.ru/doc/2829842

22. Косачев К. Закончилась ли эпоха ценностей и «мягкой силы»? // www.rg.ru/2015/10/11/epoha-site.html

23. Расплывчатые образы «врагов России» // www.levada.ru/07-10-2015/rasplyvchatye-obrazy-vragov-rossii

24. Левинсон А. Болотная, Крымнаш — и после. Метаморфозы массвого сознания // polit.ru/article/2015/10/11/consciousness/

25. Ирхин А.А. Россия и Запад: методологический уровень геополитического прогноза современного кризиса // cont.ws/post/113246

26. Морозов Е.Ф. Теория Новороссии // www.whiteworld.ru/rubriki/000102/001/00122008.htm

27. Тулаев П. Беседа с Е.Ф. Морозовым, главным редактором «Русского геополитического собрника» // www.whiteworld.ru/rubriki/000102/01020301.htm

28. Быков Д. Война писателей // www.novayagazeta.ru/society/64337.html

29. Young C. Sci-fi writers’ war // www.slate.com/articles/news_and_politics/politics/2014/07/science_fiction_writers_predicted_ukraine_conflict_now_they_re_fighting.html

30. Гуткин М. Войну в Украине придумали писатели-фантасты? // www.golos-ameriki.ru/content/ukraine-war—writer-fantasist-mg/2406591.html

31. Weiss M. This 1979 novel predicted Putin’s invasion of Crimea // www.thedailybeast.com/articles/2014/05/18/this-1979-novel-predicted-putin-s-invasion-of-crimea.html

32. Павленко О. Геополитическое проектирование «большой европейской войны» в 1910 — 1914 гг.: российский ракурс // http://www.perspektivy.info/history/geopoliticheskoje_projektirovanije_bolshoj_jevropejskoj_vojny_v_1910-1914_gg__rossijskij_rakurs_2012-10-30.htm

33. Цымбурский В. Дождались? Первая монография о российской геополитике // www.archipelag.ru/geopolitics/osnovi/review/wait/

34. Крылов К. Был ли СССР автаркическим государством? // vnatio.org/news3000/

35. Решетников Л. Русофобы продержатся на Украине еще максимум 20 лет. Интервью // www.kp.ru/daily/26444.7/3314664/

36. Кашин В. Зачем России войн в Сирии // www.vedomosti.ru/opinion/articles/2015/10/09/612096-zachem-rossii-voina

37. Невзоров А. Хотят ли русские войны? Хотят! Интервью // www.radiopolsha.pl/6/248/Artykul/224943

38. Павловский Г. Мир как война за войной: российская машина эскалаций в XXI веке // carnegie.ru/2015/10/16/ru-61634/ij6v

39. Womack B. Asymmetry theory and China’s concept of multipolarity // Journal of Contemporary China. — 2004. — Vol. 13. — I. 39

40. Womack B. Resolving asymmetric stalemate: the case of Tibet question // Journal of Contemporary China. — 2007. — Vol. 16. — I. 52

41. Womack B. Recognition, deference and respect generalizing the lessons of an asymmetric Asian order // china.usc.edu/sites/default/files/legacy/AppImages/womack-asymmetry.pdf

42. Womack B. China among unequals. Asymmetric foreign relationships in Asia. — Singapore etc., 2010

43. Познер В. Просто в Париже мне комфортней. Интервью // lenta.ru/articles/2015/10/15/pozner/

44. Miller J. a.o. An invasion by any other name: the Kremlin’s dirty war in Ukraine // imrussia.org/media/pdf/An_Invasion_by_Any_Other_Name.pdf

45. Колесников А. Российская идеология после Крыма. Пределы эффективности и мобилизации // carnegieendowment.org/files/CP_Kolesnikov_June2015_web_Rus.pdf

Кто прописывает действия Путину — Мозг дьяволаКто прописывает действия Путину — Мозг дьявола

Ее создают люди. Но если ведут ее военные, получая смерть и награды, то конструируют ее другие. И от них в сильной степени зависит, когда такая война закончится Гибридная война не возникает на пустом месте. За ней стоят более сложные конструкции, которые должен кто-то придумать и дать отмашку на начало таких действий.

Нам представляется, что гибридная война дает для этого новые возможности, поскольку здесь образуется разрыв между одиноким «анклавом», где идет война, и теоретиками, сидящими в кабинетах.

Переслегин давно описал такую модель разделения аналитиков и исполнителей по отношению к террористам: «Аналитики ставят задачи, рассчитывают логистику, обеспечивают информационное сопровождение, координируют действия террористов в реальном времени. Боевикам же остается только выполнить разбитый на простейшие шаги алгоритм и не забыть вовремя покончить с собой (впрочем, наверняка существует процедура «зачистки», да и не так много они знают). В современных условиях могут существовать ещё и «образовательные группы», готовящие террористов-смертников и поставляющие их на мировой рынок. Такая схема более рентабельна. А с точки зрения аналитиков — более безопасна».

Аналитики, как, кстати, и политтехнологи, легко планируют любое обострение ситуации, сидя у своего компьютера в комфорте, поскольку и выполнять это, и получать в результате удары будут другие люди. Они могут легко поднимать температуру конфликта до любой высоты. Для них это шахматы или игра в го, но не война, поскольку она разворачивается вне их бытовой жизни.

Действительность сегодня конструируется не из ее собственных законов, а так, чтобы лидер мог себя проявить. Белковский видит причины ситуации по отношению к Украине в том, что Путина «выводят» из состава мировых лидеров. Он приводит один из таких примеров: «Это неприглашение на 70-летие освобождения Освенцима. Это, на мой взгляд, весьма чувствительный для Путина вопрос. Десять лет назад он там был не просто равноправным участником, но главной звездой. Для этого администрация президента России организовала целую провокацию.

Я тогда 10 лет назад писал статью с разоблачением этой провокации. Поэтому я хорошо помню, что там происходило и как. По заданию управления внутренней политики, которое в то время курировал Владислав Юрьевич Сурков, группа замшелых депутатов от КПРФ и «Родины», не ведавших, что творят, были разведены втемную, написали письмо в Генпрокуратуру. Ее тогдашнему главе Владимиру Васильевичу Устинову.

С призывом проверить еврейские религиозные книги на экстремизм и по возможности их запретить. Талмуд и все прочее. Это было сделано специально, чтобы Путин, явившись в Освенцим, мог заявить, что мы с этим ничего общего не имеем, вот у нас есть такие идиоты, и простите нас, пожалуйста. Так и произошло. Перед этим прогрессивная общественность в России, конечно, кричала, что антисемитизм наступает, кошмар и ужас. Ну как всегда это бывает. Никто же не хочет признать, что это банальная политтехнологическая провокация. И там в Освенциме Путин так и сказал и сорвал бурю оваций».

Главным конструктором гибридной войны по отношению к Украине всеми признается Сурков (см. его био тут). Его скрытая роль в конструировании политической структуры России иногда выходит на поверхность (см. даже сопоставление его с Сусловым). Но более важным моментом является то, что он мыслит совершенно по-современному, то есть принципиально отличается от Суслова, которому нужно было удерживать систему в старых рамках.

Сурков же строит новые рамки для старой системы: «Сурков не просто образован, а современно образован, то есть знаком с самыми современными теориями, и не только социальными и политическими, но и естественнонаучными, особенно в той их части, где они образуют синтез с общественными науками и в целом с гуманитарным комплексом наук. Я говорю о той науке, у которой даже нет устоявшегося названия.

В разных странах и в разных школах она называется по-разному: «нелинейная динамика», «теория хаоса» или «теория сложности» в США, «теория диссипативных структур» Ильи Пригожина, «синергетика» Г.Хакена и Дж.Келсо, «системная теория» Никласа Лумана, «третья волна» Элвина Тоффлера, теория нестационарных структур в режимах с обострением Самарского-Курдюмова и пр.».

Свои художественные тексты Сурков пишет под псевдонимом Н. Дубовицкий. Именно в художественном тексте он использовал термин «первая нелинейная война» как одно из обозначений гибридной войны.

Сурков по сути является конструктором определенного периода путинской России. Он был создателем многих концептов типа «суверенной демократии», получивших затем реализацию.

У Суркова есть там и такой абзац по поводу нелинейной войны, который почему-то никто не цитирует: «Некоторые народы присоединились к войне специально, чтобы потерпеть поражение. Их вдохновлял расцвет Германии и Франции после разгрома во второй мировой. Оказалось, добиться такого поражения ничуть не проще, чем победы. Для этого нужны и решимость, и жертвенность, и чрезвычайное напряжение всех сил. А вместе с тем изворотливость, хладнокровие, умение выгодно распорядиться собственными трусостью и тупостью».

Понятно, что нелинейную войну невозможно ни вести, ни анализировать старыми методами. И в этом есть определенный выигрыш для стороны, которая ее начинает, поскольку другая сторона не может быть к ней готовой.

Невзлин следующим образом характеризует Суркова в своем интервью: «Роль Славы в том, что произошло с Россией, достаточно большая и крайне негативная. Ну, злой гений, что я могу сказать. А то, что Ходорковский к нему относится как к острому скальпелю, или считает, что в других руках он стал бы действовать в конструктивных интересах… В этом есть правда. Но нельзя забывать, что Слава — человек очень умный и манипулятивный, поэтому где хвост, а где собака — не всегда понятно в нынешней ситуации. Что касается нас, то могу сказать точно: манипулировать Ходорковским было практически невозможно. С Путиным, я думаю, совсем другая ситуация.

— Вы считаете, Сурков манипулировал Путиным?

— Без сомнения. Он, извините, умнее и образованнее, интеллектуальнее, профессиональнее — как по-другому? По-другому просто быть не может».

То есть в этом контексте Путин хотя бы на секунду уходит на второй план. При этом понятно, что Сурков мог «расцвести», точнее его идеи могли получить реализацию, исключительно в системе жесткой вертикали, выстроенной Путиным. Только так могут быть реализованы нетрадиционные типы идей в традиционном обществе.

Сурков сам говорит Померанцеву в качестве представления: «Я — автор, или один из авторов новой российской системы». Померанцев также подчеркивает не только влиятельность, но и современность Суркова: «Сурков любит цитировать новые, только переведенные на русский язык постмодернистские термины: крах больших нарративов, невозможность истины, симулякры и так далее. Но уже в следующий момент он рассказывает о том, как презирает релятивизм и любит консерватизм, а потом по-английски наизусть читает «Сутру Подсолнуха» Алена Гинзберга (Allen Ginsberg).

Если Запад когда-то подорвал мощь Советского Союза и довел его полного распада, объединив рыночную экономику, привлекательную культуру и демократическую политику (парламенты, инвестиционные банки и абстрактные экспрессионисты слились воедино, чтобы уничтожить Политбюро, плановую экономику и социалистический реализм), то гениальность Суркова заключается в том, что он разорвал эти связи, примирил авторитаризм с современным искусством и, если говорить языком права и представлений для оправдания тирании, многократно препарировал слова «демократический капитализм», пока они не стали означать полную противоположность своему изначальному смыслу».

В интервью «Я был рядом с великим человеком», которое он дал, став на тот момент чуть дальше от Путина, Сурков говорит: «Теория ошибок. Краткий курс. Пройдя точку невозврата и вдруг осознав, что ты на ложном пути, не дергайся. Смело иди неверным путем. Только внимательно смотри по сторонам. И что-нибудь хорошее найдешь. Хотя и не то, что искал. Не та дорога часто проходит по удивительным местам. Неверный путь в Индию привел Колумба в Америку. Евклид почему-то думал, что параллельные не пересекаются. Досадное недоразумение! Но его метод, построенный на неадекватном представлении о пространстве, позволил создать прекрасные города и великие машины. Таких примеров тьма. Ошибки хорошо продаются. Они работают. Вся история человечества — утилизация побочных эффектов от наделанных ошибок».

Во второй части интервью звучит следующая фраза: «Социальная физика всегда предполагает несколько вариантов развития. С неодинаковой вероятностью. Россия выбрала наиболее вероятный. Это нормально. Есть, правда, гипотеза, что некоторые важные вещи на Земле, например, жизнь, возникли как реализация наименее вероятного сценария, почти невозможного. Но это ж гипотеза. А у нас тут конкретика, проблематика, коммуналка, социалка… Одним надо из нужды выкарабкаться, другим миллиарды достойно прожить. Рано над нами еще экспериментировать. Рано нас трясти. Надо нам так пока побыть. Чтобы окончательно слежаться во что-нибудь путное и цельное».

В свое первое значимое место работы — банк «Менатеп» — Сурков приходит в качестве охранника чуть ли не самого Ходорковского, поскольку занимался и продолжает заниматься единоборствами. Далее он выступает уже в качестве специалиста по связям с общественностью. И именно так попадает в администрацию президента России, становясь, хотя бы по месту работу, главным российским политтехнологом. В 2008 г. свет увидела книга с его текстами [Сурков В. Тексты 97–07. — М., 2008]. Здесь он раскрывает и понятие «суверенной демократии», и ряд других своих идей первого периода работы с Путиным.

Есть сайт, где собраны тексты и проекты Суркова, — surkov.info. И это не просурковский сайт, скорее всего, его создали если не его враги, то его оппоненты. А их у него достаточно, поскольку Сурков у Путина отвечает за «непризнанные территории».

В интернете в свое время были даже фото с акцентом на книгах в кабинете Суркова. Следует сразу признать, что это не те книги, которые можно увидеть в кабинете госчиновника такого ранга. Как и портреты, начиная с Че Гевары.

Интересно, что карта, где Крым был включен в состав РФ, уже в 2013 г. висела в кабинете Суркова. Вот что сказал Борис Рапопорт: «Когда я назначался в 2013-м, уже тогда в приемной Суркова висела карта Российской империи, на которой Крым был частью России. До референдума в Крыму были неоднократно, в том числе обсуждали вопросы, связанные с подготовкой соглашения о строительстве транспортного коридора через Керченский пролив».

В этом же интервью он говорит: «Он всегда был и остается сторонником доктрины «Москва — третий Рим» и считает, что если любое государство не расширяет сферы своего влияния, то начинает деградировать. Он исходит из того, что экспансия — это естественное состояние здорового государства. Именно Сурков в 2005 году ввел в актуальный политический обиход термин «русский мир» и именно он стоял у истоков нового праздника русского мира — Дня народного единства». Украина также обвинила Суркова во вмешательстве в свои дела, говоря даже, что Сурков руководил снайперами на Майдане.

В политической сфере Сурков в состоянии не только создавать идеи, но он также и продвигает их реализацию. Однако есть и другие имена на верхних этажах российской власти, кого гипотетически можно приписать к создателям новых идей. Например, упреждающее управление,изобретенное в недрах Пентагона. В-третьих, если почитать книгу, где он является соавтором и где еще одним соавтором является советник президента Кобяков, то возникает ощущение, что это и есть если не сама гибридная война, то явный контекст ее [Вайно А., Кобяков А., Сараев В. Образ победы. — М.,. 2012].

Приведем несколько цитат:

«Правила игры позволяют создавать новые, более совершенные, правила, тем самым раздвигая привычные границы той реальности, в которой они живут — в игре, сконструированной правилами. Суть игры описывают правила, которые реализуют игроки в динамике игры»;

«Часто за границей пространства — времени игры находится ее активный участник, который, хотя и явно не принимает участия в игре, но, тем не менее, оказывает активное влияние на ход игры — это зритель. Во многих играх зритель оказывается главным действующим лицом, так как игра происходит ради него. Участники игры ищут внимания зрителя, стремятся виртуозно, красиво и резуль- тативно сыграть, желая вызвать восторг и взрыв эмоций у зрителя»;

«Различие между игрой и войной заключается в том, на войне есть свой и чужой, друг и враг, фронт и тыл. У войны есть начало и конец. Победа и поражение. В игре все иначе. Игра это система шахматных, шашечных или карточных ходов, производимых в другом пространстве, чем в том, в котором ведется война, с другой степень прозорливости и понимания конвергентных процессов взаимодействия между противоборствующими сторонами. В игре иначе течет время, иначе строится взаимодействие. Свой может быть чужим, а чужой своим […] Есть пространство войны и пространство игры. Они сложно сопрягаются друг с другом. Игра может стать (или не стать) основанием для начала войны. Но она не есть война»;

«В любой игре всегда очень важен принцип распределения времени. Если игроки выполняют свои ходы последовательно, то для качественного ответного хода необходимо время на его обдумывание, и если игра ограничена по времени, то возрастает вероятность ошибок хода. В игре, протекающей синхронно, игроки стремятся осуществить верный ход, опередив соперника, однако поспешные действия в игре могут привести к поражению. Время в игре течет неоднородно и неодинаково. Игровое время имеет свою внутреннюю структуру, не являясь постоянным потоком ни для зрителей, ни для самих игроков, ни для составителей правил игры — superкласса»;

«Для непосвященных игра маскируется под другую игру по другим правилам, для этого используется виртуальное игровое пространство или поле и при этом сохраняется «универсальная возможность взаимодействия». На одном и том же игровом поле, при смене правил игры, может протекать совершенно другая игра, не похожая на предыдущую (шашки, шахматы и т. д.)»;

«Победитель — это тот, кто овладевал будущим. Перефразируя известную фразу Дж. Оруэла об эпохе Древней Руси, можно было бы сказать, что кто овладевал будущим, тот овладевал настоящим»;

«Бывают такие люди, которые в минуты наибольшей опасности и наивысшего нервного напряжения выглядят полусонными и вялыми. Эта вялость обманчива. Именно в таком состоянии подобные субъекты наиболее готовы к нанесению удара в любом направлении. Они близки к положению нуля, из которого наносятся самые жесткие и разящие молниеносные удары. Если вы находитесь в точке А, и вам надо нанести удар в точку В, то вы вынуждены будете наносить двухходовый удар А — ноль — В. Это излишне длинный удар. Но если вы в точке нуля, то удар будет коротким, безжалостным и, при правильной постановке руки, неотразимым. Вообще, если разобраться, то все искусство ведения боя состоит в способности бойца наносить удары, не выходя из положения нуля. Возможно, у каждого есть свои особые способы удерживать данное положение, и, наверное, каждый как-то по-своему его понимает. Но, конечно, удары из нуля, это не игрушки. Такими вещами нельзя баловаться. На эту тему даже не шутят. Это страшные удары и они убийственно жестоки. Самый легкий, ничтожный такой удар приводит к потере функциональности и оставляет у получателя тяжелый неизгладимый след на протяжении всего последующего срока его пребывания в пространстве-времени. Такие удары нельзя наносить без необходимости»;

«Манипуляция — это часть технологии власти, представляющая собой вид духовного и психологического скрытого воздействия, факт которого не должен быть замечен объектом манипуляции. Это воздействие, которое требует значительного мастерства и знаний; к людям, сознанием которых манипулируют, относятся не как к личностям, а как к объектам, особого рода вещам. Признаком манипулятивного воздействия считается наличие двойного скоординированного воздействия, когда наряду с передаваемой адресату информацией отправитель воздействия имеет вполне конкретные ожидания относительно действия первого, Но если военные ее только ведут, но по каким-либо соображениям не намерен выдавать их. Для успеха манипуляции существенно, чтобы двойное воздействие не осознавалось адресатом, и чтобы он не догадывался о том, что манипулятор строит свои действия именно на знании адресата».

Все эти цитаты и интерес к определенным проблемам создают у нас ощущение, что сквозь них прочитывается и описание того, что есть гибридная война, маскируемая здесь под словом «игра». По крайней мере, это намного ближе, чем просто одиночное употребление понятия нелинейной войны у Суркова. В скобках следует отметить, что в российской аналитике проявились мета-интересы. Это как бы мета-аналитика (см., например, тут, тут и тут), что позволяет подняться на какой-то следующий уровень, правда, если учесть тот набор недостатков, отмеченных в этой дискуссии.

Образ идеальной российской аналитики Козырев задает в следующих параметрах:

-способность отвечать на фундаментальные вызовы времени,
-конкурентоспособность по сравнению с западной и китайской аналитикой — как по способности информационной обработки действительности, так и по генерации концептуальных разверток Будущего, выработке лучших и опережающих -сценариев решения проблем человека и всего мира,
-способность обслужить новые способы создания стоимости и блага в XXI веке,
-способность обеспечить аналитическую безопасность страны в мирное и военное время.

Кстати, у Козырева есть свои интересные наработки по сетецентрической войне [см. тут, тут и тут]. В этом плане, часто с опорой на опыт Китая, много пишетДевятов. Козырев видит следующие характеристики аналитики XXI века:

«Аналитика должна будет научиться работать с контекстными системами (эгрегорами, мемами и т. п.), которые обладают качествами непреодолимой силы и поэтому — самостоятельного и скрытого активного начала. В линейном времени по отношению к ним можно проявлять свою волю (выбор, ум), в циклическом — подчиниться (следование, усиление ими, разум);

виртуальная среда становится моделирующей реальность и поведение человека, позволяет ускорять события, но и ставит ловушки собственному восприятию — порождает иллюзию рациональности, тогда как мир становится все более синтетическим — рациональным и иррациональным. Поэтому аналитика должна будет научиться работать с когнитивом — переводом инкогнито в когнито;

сильным трендом становится умение работать со стихиями — «управляемый хаос» и рынок, которые техниками синергии в резонансе переводятся минимальными усилиями (1+1=3) в выбранное состояние, в том числе в состояние ориентированной на себя среды (сети). Аналитика должна уметь определять точки бифуркации и ценностных смыслов, позволяющих управлять Будущим и стоимостью и эластичностью собственных активов по влиянию на них. Всегда нужен выход за рамки субъекта, и тогда важен «анализ продления во вне»;

растут роль и разнообразие форм деловой и интеллектуальной меритократии (власти авторитета, а не должности, положения) и пульсация деловых форм, коротких циклов жизни компаний и проектов, собранных по принципу adhoc.
Аналитика должна начать обслуживать и эти мейнстримы тоже;

ключевым активом в XXI веке станут способность работать со смыслами и Будущим. Они — главные объекты новой аналитики».

Выигрыш в сетецентрической войне с Западом он видит в сочетании двух факторов: симметрическая технологическая основа плюс асимметричная мировоззренческая основа. Правда, ни того, ни другого Россия пока не имеет. Но акцент на своей системе ценностей понятен, поскольку это в сильной степени разрушает понимание другой стороной тебя. К примеру, мне встречались отдельные англоязычные работы по анализу того, как программируют китайцы. А ведь это сфера более или менее универсальная.

Далее мы вновь приходим к характеристикам гибридной войны, ведь именно так можно понять СЦВ — сетецентрическую войну:

«Если все предыдущие типы войн были относительно симметричными — воевали однотипным оружием, различие сводилось к превосходству в численности, мощи и тактики, то СЦВ — это война между различными уровнями цивилизационного развития противников, когда определяющим становится именно цивилизационное превосходство;
именно это определяет то, что СЦВ ведется не только и не столько военными средствами, сколько мирными — поэтому им трудно противостоять: они вписаны в легальные инструменты управления, демократии, культуры, СМИ, образования и т. д. Это делает их неотличимыми и неотделяемыми от обыденной жизни и поэтому крайне эффективными как средство манипулирования;
СЦВ ведется в режиме нон-стоп и на все 360 градусов — против врагов и друзей. Она тотальна;
если в предыдущих типах войн чтобы победить, нужно было воевать самому, лично (и поэтому быть героем), заходить для этого на территорию врага, то в СЦВ всего этого не требуется — извне перепрограммируется мышление и поведение «аборигенов» таким образом, что они сами разрушают свою страну или власть изнутри. Поэтому СЦВ — это сподвигание к саморазрушению и непротивлению;
виртуализация — использование социальных технологий вкупе с информационными для достижения эффекта «чистых форм» (безоболоченных). Так как чистые формы обладают повышенной эффективностью и рядом преимуществ. Так, они: (а) внешне выглядя как бесструктурные; (б) обладают «радиационным свойством» — легко проникают сквозь структурные формы любой природы и функциональности (государственную границу, власть и др.); (в) основаны на сочетании процессов хаоса и упорядочения; (г) используют бинерные подходы — процессы концентрации обеспечивают не централизацией, а распределенностью и быстрой переструктуризацией на сетевой подложке за счет структурной подвижности и комбинации своих структурных форм (так, в традиционных структурах концентрация достигается фиксированным и постоянным способом — через линейно-иерархическую структуру, пирамидальность; в сетевой структуре — не за счет структуры, а импульса в распределенной структуре);
эффект «призрачного субъекта» — принципиально необнаруживаемого субъекта, но который является субъектом не в привычном смысле, а как эффект взаимодействия 2-х противоборствующих субъектов и их 2-х зон сознания — рефлексивной и защищенной от рефлексии. «Призрачные субъекты» образуют далее «призрачные сети»;
СЦВ, как и любая война, есть действо по аккумуляции и направленному применению социальной энергии. Специфика тут состоит в характере этой энергии, способах аккумуляции, формах ее применения и управления. Если в истории мы имели мотивом к аккумуляции энергии материальный интерес, идеологию или необходимость защитить страну, то СЦВ использует сакральную энергию (надсущностных смыслов), конвертируя и маскируя ее уже в различные социальные формы (идеологические, сетевые и т.д.). Энергия в СЦВ — это энергия захвата Будущего, путей движения к нему».
Кстати, по работам Козырева создается ощущение, что он либо работает в рамках московского проекта «Нетократия», либо это псевдоним кого-то из работающих в этом направлении.

Козырев более чем серьезно смотрит и на роль языка, обращая внимание даже на такие вещи: «Сам алфавит нам насильно меняли неоднократно. Начиная с Кирилла и Мефодия, «праздник славянской письменности» в честь которых мы почему-то празднуем (?!). Это не смотря на то, что каждой букве алфавита соответствовала своя сакральная цифра и смысл, поэтому их перестановки или сокращение их ряда (численности) не проходит бесследно.

Сама же письменность на Руси существовала и до всяких Кириллов и Мефодиев (посланцев Ватикана и не чуждых Хазарскому каганату) — они «просто» ее подкорректировали. Причем, в качестве объяснения нам подсовывают якобы необходимость корректного перевода Библии с греческого на русский. Но возникает вопрос: можно ли привести еще один такой пример в мире, любую нацию, от папуасов и до любой развитой народности, кому бы тоже меняли алфавит для перевода Библии? Таких примеров нет. Вопрос — почему и кому это было выгодно?».

Он также пытается уловить то новое, что имеет место в Украине и чего нет в России. В этом плане он детально анализирует десять новых идей, возникших в Украине, использование которых возможно в поиске новых оснований. При этом подчеркивает: «Красить происходящее в Украине только в черный цвет и затуплять наше внимание только до действий П.Порошенко, А.Яценюка, И.Коломойского и прочая есть манипуляция. Народ и интеллектуальная жизнь Украины к ним не сводится, а пассионарность народа, возникшая на Майдане, не сводится только к «кто не скачет, тот москаль»».

Определенное усложнение инструментария, которое ведет к парадоксальным выводам характерно сегодня для многих. Вот отрывок из телевизионной беседыдругих людей, представляющих другие направления, но с тем же посылом: «Сундиев: Я прошу прощения, я вмешаюсь, тем не менее. Современная военная и вся остальная концепция заключается в чем: не надо танков для того, чтобы победить государство или общество, достаточно изменить смысл деятельности этих людей.

Сундиев: Абсолютно верно. Вот это — концепция современной войны. Для этой концепции, я еще раз повторяю, авианосцы — давно прошедшее время».

В целом возникают разные подходы. Анисимов, например, предлагаетразграничивать структурную и системную аналитику: «Можно ли управлять структурой? Мы говорим, что нет. К ней допустимо лишь воздействие, в том числе и сложное, комплексное и т.п. Воздействие не гарантирует реализацию замысла, если он имеет процессуальную и иную нормативную форму. Пробы и ошибки, возможные удачи и неизбежные неудачи, при наличии больших притязаниях — гарантирует.

Вероятность удач увеличивается при наличии таланта, но зависимость от случайностей оставляет принципиальной. Управлять можно только системами и лишь при наличии управленческого проекта, путем движения объекта с точной фиксацией в проекте действий внешних и внутренних факторов. Тогда возможен контроль и коррекция движения объекта как «единого». Если внешние факторы, чаще неподконтрольные управленцу, вмешиваются в судьбу объекта управления, то управленцу помогает знание внутренних факторов и условий их сопротивляемости негативным воздействиям, возможности продолжить движение вопреки деструктивным влияниям среды. Менее драматичны сюжеты позитивных изменений в среде».

Козырев отмечает следующие плюсы российской аналитики в целом:

контр-лефевровские, когнитивные возможности русского языка, соединенные с аналитикой. Это создает возможность передачи одновременно нескольких контентов поверх одного и того же потока данных и затрудняет их осмысление вероятным противником (Денисов А.А);
открытое (в отличие от Запада) пространство поискового дискурса в России — возможность ставить проблемы широко и по всем аспектам, не натыкаясь на политическое табу. Это становится конкурентным преимуществом в выработке новых моделей управления в XXI веке (Денисов А.А);
теоретические и методологические наработки в теории творчества (ТРИЗ, Альтшуллер Г.С), проектной мыследеятельности (Щедровицкий Г.П.), новой философии и проблематики Бытия (Дугин А.Г., Кизима В.В., Субетто А.И.);
не до конца утерянные технологии СССР комплексного народно-хозяйственного планирования, которые являются более сильными, чем те манипулятивные наработки, за которые в последнее время дают нобелевские премии (Кара-Мурза С.Г.);
русская ментальность — троично-парадоксальное сознание, объединенное лево-стороннее и право-стороннее мировосприятие, наиболее способное к образному мышлению и работе обоими полушариями мозга, как следствие, к креативу и нестандартному решению сложных задач (Девятов А.П., Бахтияров А.Р., Гагаев А.А., Румянцев А.А.).
Отрицательные черты, по его мнению, таковы:

непонимание механизма порождения моделей поведения и выбора людей (Денисов АА). После распада СССР не осталось людей, способных генерировать такие модели (это было прерогативой ЦК КПСС);
отсутствие постановки задачи аналитической безопасности страны и ее решения (Козырев И.А.);
отсутствие встройки аналитического видения в облик Русского Проекта, проекта ЕвраЗЭС.
Отдельно нашего внимания заслуживает еще одно направление. Фамилия Денисова и его соавтора Денисовой, возникшие ранее, принадлежат проекту «Нетократия» (сайт — netocracy.us). Предлагаемое им понимание и развитие понятия информационной войны, во многом опирающееся на рефлексивный подход Лефевра, отличается от имеющихся на сегодня подходов.

Три их статьи были посвящены актуальной для российской стороны проблеме подавлению циклов Бойда, актуальность ее связана с тем, что каждый американский военный знает циклы Бойда в качестве модели принятия решений. Поэтому эта модель, вероятно, изучается всеми противниками США.

Цикл Бойда состоит из четырех шагов. По-английски — OODA: Observation — Orientation — Decision — Action. По-русски — НОРД: Наблюдение — Ориентация — Решение — Действие. Основная идея такова, что если принимать решения быстрее своего противника, то тот будет принимать свои решения с запаздыванием, ориентируясь на старое представление о ситуации.

Например, среди прочего, предлагается и такой шаг: «Обязательная предпосылка к эффективному подавлению циклов Бойда — создание такой структуры управления, при которой противник будет наблюдать вместо самой этой системы лишь «ложные цели» — «тупых менеджеров». Противник при этом, исследуя нормативные, в том числе косвенные внешние признаки, такие, как горизонт официального планирования развития, должен потерять способность видеть/понимать настоящие критерии планирования и управления, которыми пользуется Сторона А, спрятавшая истинную систему управления в подполье».

Это дезинформационная игра, которая легко вытекает из представлений Лефевра про управления противником. Однако странным представляется общая отрицательная оценка цикла Бойда: «Армия, использующая теорию Бойда, неизбежно вынуждена вести очень короткую войну с немедленным уходом с захваченной территории и прекращением после этого всяких военных операций там , где воевала.

Что равносильно поражению, так как согласно любой военной доктрине уход с оккупированной территории есть поражение в войне. При этом проводить локальные операции карательного или экспедиционного характера невозможно, так как армия неизбежно сталкивается с быстрым нарастанием неопределенности последствий своих действий, что ведет к подавлению циклов Бойда и поражению в войне. Вести долговременные операции также невозможно из-за тех же самых ограничений.

Таким образом, противнику нужно лишь подождать некоторое время, осторожно провоцируя партизанскую войну и вынуждая армию проводить ответные контрпартизанские действия. А далее армия, побеждая практически в каждом отдельном боестолкновении, просто «захлебнется» в своих тактических успехах, сопровождаемых нарастающей неопределенности». Если она отрицательна, то зачем писать три статьи на тему подавления цикла Бойда.

В одной из них он говорит о психоинжиниринге, раскрывая его следующим образом: «В 90-е годы прошлого века была разработана совершенно новая система моделей и технологий, получившая рабочее название «психоинжиниринг». Психоинжиниринг позволяет создавать совершенно новые психические/интеллектуальные свойства человека.

В частности, с его помощью можно создавать особый «сегмент» в сознании человека, отвечающий за способности вести познавательные операции, основанные на первичности логической операции синтеза. Люди, обладающие таким «сегментом», способны «генерировать» поток новых картин мира (или позиций в терминологии задач позиционного осознания), что для нормального человека совершенно недоступно. Причем — что очень важно! — эта способность не является результатом применения некоторых интеллектуальных методик проектирования, которые они выучили в процессе обучения. Эта способность — внутреннее свойство сознания».

Денисов активно занят изучением того, что получило у него название психоинжиниринга. Это третий раздел его более объемной работы. Здесь он следующим образом раскрывает свои исследования: «Сперва была разработана модель абстрактной психогенной системы, описывающей закономерности формирования, развития и гибели сознаний безотносительно к их носителям. То есть была создана модель абстрактного сознания, существующего вне человека или коллектива, или даже машины. А затем уже в качестве двух различных, не связанных между собою частных случаев возникли две отдельные модели: индивидуального сознания человека и коллективного сознания группы, называемого «квазисознанием».

Таким образом удалось преодолеть главное ограничение всех существовавших до сих пор моделей группового поведения, в которых коллективное поведение возникает как результат обобщения того, что имеется в поведении каждого отдельного человека, составляющего данную группу. В психоинжиниринге коллективное поведение рассматривается как абсолютная альтернатива поведению индивидуальному; коллективное сознание, или квазисознание, — как своего рода враг, конкурент, противник сознания индивидуального. Коллективное сознание борется с индивидуальным сознанием человека за контроль над неким психическим ресурсом, питающим любую форму психической активности».

В популярном виде Денисов раскрывает психоинжиниринг следующим образом: «Уже более 20 лет в России в условиях повышенной секретности ведутся разработки принципиально новой инженерной дисциплины — психоинжиниринга. Суть психоинжиниринга — конструирование искусственных сознаний, в том числе радикально отличающихся по свойствам от сознания человека и/или превосходящих его по совершенству.

Основой психоинжиниринга является успешный перевод на язык современной математики концепций и представлений мексиканских шаманов о мире и сознании человека, описанных группой американских антропологов во главе с К. Кастанедой. Разработки в области психоинжиниринга были настолько успешными, что уже с 2008 г. некоторые из его технологических приложений используются в управлении реальными военными политическими конфликтами».

В главе 24 он рассказывает о результатах так называемого принстонского эксперимента Нельсона. Правда, до этого в очередной раз подчеркивается неинформационный характер постиндустриального общества: «Информационным было индустриальное общество, а постиндустриализм — общество не информационное. Это не означает, что в новом социальном обществе нет или не будет огромного информационного потока.

Это значит лишь, что индустриальное общество использовало в практическом обороте только модели и технологии организаций, основанных на информационном обмене, а в процессе перехода к постиндустриальному обществу в практический оборот вовлекаются два совершенно новых типа безинформационных организаций. При этом не происходит отказа от информационного типа организаций, но они становятся вторичными. Так же, как с приходом индустриального века конвейерного машинного производства не произошло отказа от пищевой отрасли — людей по-прежнему нужно было кормить, но эта отрасль стала вторичной по отношению к крупным машинным производствам».

Что касается идеи глобального сознания Нельсона, то существование этого типа сознания Нельсон доказывал с помощью анализа результатов индивидуального порождения случайных чисел, поставленных в разных местах, и возникающей в них общей тенденции возмущений при приближении, например, атаки 11 сентября. Такой мониторинг велся с 1992 г. в рамках принстонского исследования инженерных аномалий. Нельсон видит начало таких разработок по поиску глобального сознания с исследований Вернадского и Тейяра де Шардена.

Определенные нотки гипотетичности этого предложения проступают от того, что Нельсон давно не работает в Принстоне, является членом ассоциациипарапсихологов и некоторые свои статьи печатает в журнале этой ассоциации.

Одна из последних работ Денисова посвящена управляемой конфронтации. Здесь речь идет о том, что новые методы воздействия на сознание неотличимы от оружия. Например, речь идет об искусственных психологических эпидемиях. Они задаются следующим образом: «Искусственные психические эпидемии представляют собой целенаправленно инициируемое одновременное поражение части или всей человеческой популяции, проживающей на данной территории, общим типом психогенной травмы.

Например, так называемым «синдромом повторного переживания родовой травмы», который является спусковым механизмом для саморазвивающейся последовательности коллективных и индивидуальных психотических состояний, с неизбежностью приводящих к войне или революции». Но вот пример такого искусственного события представляется нам не совсем убедительным. Это твиттерные революции в Тунисе и Египте.

Денисов также говорит в совершенно новом ключе о мягкой силе (далее ТВД — театр военных действий): «Вместе с тем конфликт на геоцентрическом ТВД тесно связан с понятием «мягкая сила». Обычно под «мягкой силой» подразумевают комплексные воздействия на противника «ненасильственными» средствами: технологиями скрытного управления поведением (включая информационные/психологические операции), различными формами гражданского неповиновения и «цветными революциями», организационными и финансовыми технологиями, и т. д., и т. п.

Гораздо реже принимают во внимание, что «бэкграуднд» названных методов «мягкой силы» — это шантаж или убийства ключевых руководителей противника, применение сил специальных операций, в том числе с целью развертывания городской и/или партизанской войны, проведения диверсий на стратегических объектах и проч. Но и такое представление о «мягкой силе» далеко не полное. Сущностное (полное) содержание понятия «мягкая сила» — это конфликт, ведущийся силами и средствами, по своей технологической сути затрудняющими или делающими невозможным выявление факта целенаправленного применения военных и невоенных средств воздействия на противника, а также идентификацию нападающей стороны».

Можно не соглашаться с таким расширением понятия мягкой силы, но в результате нам придется признать, что это описание в сильной степени начинает смахивать именно на гибридную войну, хотя и в меньшей степени на собственно мягкую силу.

Денисов считает, что гонка вооружений сегодня оказалась перенесенной в психическую сферу. Россия же, по его мнению, переиграла США в этой области: «Сегодня можно точно назвать дату начала внедрения в практику военно-политического управления России технологии «скалярных машин»: 31 марта 2010 г.

Начиная с этого момента, можно ретроспективно восстановить весь ход событий и выявить скрытые причины того, как и почему были сломлены к пользе России основные политические и военные тренды, навязывавшиеся РФ ее внешнеполитическими оппонентами. И в первую очередь — политика «Перезагрузки». Причем произошло это в условиях почти критической «связанности» российских элит последствиями процессов 1990-2000 гг. Начиная от размещения семей, недвижимости и капиталов бизнеса и госбюрократии за рубежом и заканчивая огромными объемами компромата и массированной инфильтрацией агентов влияния глубокого элитного проникновения».

В более ранней статье на тему управления конфликтом Денисов говорит о необходимости генерации нуля, то есть: «Каждая страна нуждалась в собственном механизме генерации «нуля» времени, что было обусловлено не только различием географического расположения, но и проблемой обеспечения независимости и самостоятельности в проведении военной, научно — технологической и производственной политики.

При переходе к Доктрине геоцентрического ТВД в этом плане ничего не меняется. Любая страна или сетевая надгосударственная система влияния, претендующая (по меньшей мере) на равноправное отношение к себе со стороны других акторов мировой политики, должна создать собственную генерацию «нуля». При этом всякая страна или система, которая начинает пользоваться уже созданной генерацией «нуля», автоматически и на самом глубоком технологическом уровне подпадает сперва под влияние, а затем и под контроль той системы, чьей генерацией она пользуется.

Таким образом, генерация «нуля» для управления военным конфликтом на геоцентрическом ТВД является к тому же ключом к «мягкому» управлению независимостью своего собственного и чужого развития. Это означает необходимость оказывать максимальное содействие тому, чтобы другие системы влияния и/или страны как можно шире отказывались от генерации «нуля» собственного субъекта-источника и переходили к заимствованию генерации «нуля» той системы, которая распространяет на них свое влияние. С одной стороны, это обеспечивает для них все возрастающую зависимость в принятии собственных военных, экономических и политических решений.

С другой стороны — непрерывное повышение оперативной ценности таких решений. В результате возникает своего рода петля положительной обратной связи, из которой невозможно вырваться, поскольку «отключение» от чужой генерации «нуля» вызывает катастрофический провал эффективности и результативности собственного управления и, как следствие, гибель в конфликтах с естественными противниками».

Правильность этого нам представляется вполне понятной для исторического объяснения, но трудно себе представить, что это возможно сегодня, когда эти международные «нули» существуют уже сотни лет.

Во второй статье на эту тематику возникает понятие «призрачного» субъекта, то есть скрытого от участников конфликта управляющего ситуацией: «Специалистам в области управления современными военными и политическими конфликтами хорошо известны так называемые скрытые субъекты управления. Обычно под ними подразумеваются источники управляющих воздействий, которые невозможно выявить и идентифицировать в настоящий момент времени, но эти источники оказывают влияние на управление конфликтом. Главная задач а при выявлении признаков наличия скрытого субъекта — «расшифровать» его, определить, что это за субъект, каковы его цели и матрица ценностей, какими силами и средствами он располагает, и т. д.».

Скрытый субъект действительно присутствует почти на всех конфликтах на постсоветской территории. Именно он ответственен за снайперов и в Киеве, и в Москве в 1993 г., и в более ранние периоды, например, в Риге. В этом случае снайперы работали на эскалацию конфликта, которой должна была воспользоваться одна из сторон.

Из «Краткого очерка основ теории управляемой конфронтации» можно вынести модель перехвата управления, для которой характерны два условия: «В развитие событий неожиданно для управляющей стороны вмешивается скрытый субъект управления, чью стратегию и матрицу ценностей невозможно своевременно идентифицировать (так называемый «призрачный субъект», «призрачный субъект» скрытно перехватывает инициативу, действуя на основе управления, по горизонту планирования намного превосходящего горизонт планирования управления, которым пользуется носитель лефевровской управляемой конфронтации».

Перехват власти — очень важная цель. Следует признать, что практически все значимые факты нашей истории были именно перехватом власти. Это делал Сталин, это делали Хрущев и Маленков, убирая Берию, это произошло при смене Хрущева.

Совершенно по-иному у Денисова формулируется цель информационной войны: «Целью информационной войны является полная или частичная десоциализация субъекта-мишени. Десоциализация проявляется, в частности, в полном или частичном, временном (обратимом) или необратимом остракизме субъекта-мишени со стороны его ближнего окружения или общества в целом. В развитом варианте такой остракизм (десоциализация) предоставляет политически приемлемый вариант, например, для его последующей физической ликвидации или использования правовых форм насилия/террора при полном одобрении со стороны общества».

Все же следует возразить, что не может быть такой единого типа цели. Их больше и их должно быть больше, поскольку технология не может быть рассчитана только на один тип целей. Для смены власти может работать данная технология, для других целей — иная. Но в любом случае концепция Денисова предполагает два уровня: военный и психический.

Интересно звучит и понимание того, почему западные системы слабо работают по отношению к китайцам: «Радикальное отличие фундаментальной основы китайского (магического) мировоззрения от религиозного в значительной мере объясняет, в частности, тот факт, почему США, Россия, ЕС или исламский мир не могут эффективно применять современные технологии управления поведением против китайских государственных, военных или экономических агентов. Китайское сознание просто не воспринимает процедур скрытого управления поведением выбора, которые используются против него, так как китайцы не пользуются разделением Добра и Зла при совершении выбора. Их выбор подчиняется логике совершено иной этической системы».

То ли для красоты, то ли для правды идут также ссылки на обучение практике шаманов: «При этом цель обучения таким практикам в конечном итоге состоит в том, чтобы неофит приобрел способность волевого контроля патологических психических состояний и научился осознанно использовать их в решении обыденно-практических задач. В практике обучения индейских шаманов эта цель носит название «остановка мира», достижение которой означает, что шаман научился способам практической деятельности, исключающим оперирование субъективными образами. Мы используем модифицированный термин «остановка сознания» для обозначения общих условий разрушения способностей сознания к оперированию субъективными образами, включая и психогенную смерть субъекта».

Бессубъектность характерна сегодня для всего мира. Тогда кто же управляет им? Отвечая на этот вопрос, Денисов, вслед за Гильбо, говорит, что власть перетекает от обладателей материальных капиталов к кураторам социально-информационных сетей (см. тут и тут). Однако нам представляется, что это слишком громкое заявление, требующее дополнительных подтверждений. Одним из доводов против может быть то, что сеть используется только в критических ситуациях, например, смены власти, а кураторы должны проявлять свою власть всегда.

Денисов считает, что сегодня трансформации подлежит все: «Если для внешнего наблюдателя, не слишком посвященного в тонкости организации постиндустриализма и власти нетократии, может показаться, что источником прогресса общества является гонка в сфере материальных технологий, то реальные источники власти нового правящего класса, безусловно, будет являться новая система технологий управления поведением. Причем совершенно точно, что эта система технологий не имеет и не будет иметь ничего общего ни к одной из гуманитарных наук, ни к какой-либо их комбинации. Однако в отличие от уже существующих технологий управления поведением новая система технологий будет очень глубоко переплетена с управлением стоимостью. Точнее будет являть собою гибрид из управления поведением и управления стоимостью. Отсюда и гудвил как количественный интегральный критерий для управления конкурентным столкновениям».

В статье «Постиндустриализм: проблемы и задачи новой кадровой политики»Денисов и Денисова как бы делают выводы из всего вышеизложенного, поскольку имеет место явная смена парадигмы, подчеркивая необычную характеристику, что постиндустриализм не является информационным обществом. Они считают, что сегодня есть человеческие организации, которые не основаны на информационном обмене: «Психоинжиниринг основывается на концепции многослойности сознания человека. Это его особенность, отличающая психоинжиниринг от всех других научных концепций и теорий, описывающих индивидуальное или коллективное поведение.

В психоинжиниринге каждый слой сознания находит свое выражение в совершенно специфической системе интерпретаций данных органов чувств и образов реального мира. В этом смысле каждый слой можно условно представить как особую квазиличность, обладающую специфической картиной видения мира. Человек может как бы «переключаться» с одного слоя сознания на другой, становясь тем самым на время то одной квазиличностью, то другой, всякий раз изменяя используемые им системы интерпретации. В свою очередь, каждая из систем интерпретации находит свое выражение в формировании своей, особой матрицы ценностей.

В этом смысле матрицы ценностей становятся производными от систем интерпретации. Уникальность психоинжиниринга по сравнению с другими подходами к описанию индивидуального и коллективного поведения состоит в разделении двух видов сознания: индивидуального сознания человека; коллективного сознания организации или территориальной популяции (квазисознания). При этом модели, разработанные в психоинжиниринге, основаны на том, что оба вида сознания — объективные, существующие самостоятельно и физически измеримые сущности».

Коллективное сознание является главной гипотезой Денисова, хотя он приводит не так много примеров для ее подтверждения. А они нужны, поскольку данный тип коллективного сознания постулируется им как в определенной степени независимый от сознаний индивидуальных.

Денисов приводит для иллюстрации два примера: «Первое «событие» — на Кавказе — показало исключительные преимущества новых операционных центров, то есть преимущества психоинжиниринга в области управления. А второе — нападение на Мумбаи — шокирующую эффективность новых воинских подразделений, также созданных на основе методов психоинжиниринга. Причем не вызывает сомнений, что оба события были четко связаны одним «планировщиком», логикой планирования и системой критериев оценки эффективности единых полевых испытаний».

В Мумбаи, как он считает, не было теракта: «Нападению подверглись только элитные группы населения. Уже одно это означает, что это был не террористический акт, то есть акт психологической войны, а полноценное военное нападение».

Атака в Мумбаи действительно привлекла серьезное внимания спецслужб всего мира, поскольку высокий уровень подготовки десяти террористов удивил всех. Они разделились на пять групп, захватив пять отелей, убив в общей сложности почти 260 человек. Однако, даже будучи максимально подготовленными к своим действиям, все они имели связь со своими руководителями. Так что последнее немного расходится с представлениями Денисова, который подводит этот вариант под модель действия людей с единой матрицей ценностей, которые принимают единые решения в разрыве с коммуникациями.

Следует обратить внимание, что идея подобного коллективного разума развивалась ранее в ряде областей:

на стыке научного и квазинаучного дискурсов, примером чего являются как работы Ратникова сегодня, так и работы мистического, эзотерического направления в прошлом;
как действия коллективного разума (по крайней мере, безинформационного функционирования) можно трактовать работы Аркиллы по сетевой войне, включая его модель роения;
на базе анализа Арабской весны французскими исследователями предложено понятие «виртуального коллективного сознания»;
сейчас ведутся интересные исследования, по-новому трактующие возникновение религии, где она рассматривается как фактор, способствующий с помощью удержания моральной рамки формированию больших обществ, поскольку в малых группах в этом нет нужды, так как все знают друг о друге все (см. обзор в журнале Science Wade L. Birth of the moralizing gods // Science. — 2015. — August 28). Такой тип морализаторских богов также можно трактовать как коллективное сознание, причем оно точно не зависит от имеющих возможность отклоняться в сторону неправильных поступков сознаний индивидуальных.
Вышеупомянутый Козырев также написал две статьи по анализу данного направления. Они необходимы для более адекватного понимания данного направления.

Темы лекций, прочитанных участниками проекта «Нетократия», дают еще более яркое представление об их работе. Наиболее интересны такие, они относятся ко времени 2003–2009 годов: «Эсхатология шаманизма», «Внерациональные основы постиндустриального коллективного мифа», «Проект «Вандея»: Схема управления развитием системы внутренних конфликтов и разрушения РФ на период 2008–2016 гг.», «Кризис в Южной Осетии (август 2008): технологическая революция в управлении конфликтом», «Применение технологий психинжиниринга в управлении современным военно-политическим конфликтом: Опыт войны в Южной Осетии и ее последствия для развития мирового финансового кризиса», «»Включение»» мирового финансового кризиса с точки зрения технологий управления конфликтом», «Новая реальность: управление коллективной иллюзией и тотальная замена сфер влияния».

Гибридная война не пришла из ниоткуда. Ее создают люди. Но если ведут ее военные, получая смерть и награды, то конструируют ее другие. И от них в сильной степени зависит, когда такая война закончится. Планируют войну военные, но конструируют потребность в ней гражданские.

Все это многообразие взглядов и подходов создают странный прогноз на будущее. Мир идет к ситуации, когда по окончании войны оба противника будут расходиться в уверенности в собственной победе. Все это становится возможным, если мы изымем из понятия победы территориальную составляющую. Первые признаки этого можно увидеть в войне в Афганистане и Ираке, когда министр обороны Рамсфельд просил своих подчиненных дать ему какую-то метрику войны, чтобы было понятно, США выигрывают или проигрывают. Отсюда внимание к символическим аспектам войны типа скидывания статуи Саддама Хуссейна, что позволяет создать ощущение выигрыша.

Сегодня война типа гибридной под тем или иным названием (прокси-война, нелинейная война и под.) стала реальностью достаточно жесткого порядка. Поэтому ее приходится признавать вне нашего желания. Но тогда следует искать как новые пути ее проявления, так и новые пути противодействия ей, чего пока нет.

Автор: Георгий Почепцов Ее создают люди. Но если ведут ее военные, получая смерть и награды, то конструируют ее другие. И от них в сильной степени зависит, когда такая война закончится Гибридная война не возникает на пустом месте. За ней стоят более сложные конструкции, которые должен кто-то придумать и дать отмашку на начало таких действий.

Нам представляется, что гибридная война дает для этого новые возможности, поскольку здесь образуется разрыв между одиноким «анклавом», где идет война, и теоретиками, сидящими в кабинетах.

Переслегин давно описал такую модель разделения аналитиков и исполнителей по отношению к террористам: «Аналитики ставят задачи, рассчитывают логистику, обеспечивают информационное сопровождение, координируют действия террористов в реальном времени. Боевикам же остается только выполнить разбитый на простейшие шаги алгоритм и не забыть вовремя покончить с собой (впрочем, наверняка существует процедура «зачистки», да и не так много они знают). В современных условиях могут существовать ещё и «образовательные группы», готовящие террористов-смертников и поставляющие их на мировой рынок. Такая схема более рентабельна. А с точки зрения аналитиков — более безопасна».

Аналитики, как, кстати, и политтехнологи, легко планируют любое обострение ситуации, сидя у своего компьютера в комфорте, поскольку и выполнять это, и получать в результате удары будут другие люди. Они могут легко поднимать температуру конфликта до любой высоты. Для них это шахматы или игра в го, но не война, поскольку она разворачивается вне их бытовой жизни.

Действительность сегодня конструируется не из ее собственных законов, а так, чтобы лидер мог себя проявить. Белковский видит причины ситуации по отношению к Украине в том, что Путина «выводят» из состава мировых лидеров. Он приводит один из таких примеров: «Это неприглашение на 70-летие освобождения Освенцима. Это, на мой взгляд, весьма чувствительный для Путина вопрос. Десять лет назад он там был не просто равноправным участником, но главной звездой. Для этого администрация президента России организовала целую провокацию.

Я тогда 10 лет назад писал статью с разоблачением этой провокации. Поэтому я хорошо помню, что там происходило и как. По заданию управления внутренней политики, которое в то время курировал Владислав Юрьевич Сурков, группа замшелых депутатов от КПРФ и «Родины», не ведавших, что творят, были разведены втемную, написали письмо в Генпрокуратуру. Ее тогдашнему главе Владимиру Васильевичу Устинову.

С призывом проверить еврейские религиозные книги на экстремизм и по возможности их запретить. Талмуд и все прочее. Это было сделано специально, чтобы Путин, явившись в Освенцим, мог заявить, что мы с этим ничего общего не имеем, вот у нас есть такие идиоты, и простите нас, пожалуйста. Так и произошло. Перед этим прогрессивная общественность в России, конечно, кричала, что антисемитизм наступает, кошмар и ужас. Ну как всегда это бывает. Никто же не хочет признать, что это банальная политтехнологическая провокация. И там в Освенциме Путин так и сказал и сорвал бурю оваций».

Главным конструктором гибридной войны по отношению к Украине всеми признается Сурков (см. его био тут). Его скрытая роль в конструировании политической структуры России иногда выходит на поверхность (см. даже сопоставление его с Сусловым). Но более важным моментом является то, что он мыслит совершенно по-современному, то есть принципиально отличается от Суслова, которому нужно было удерживать систему в старых рамках.

Сурков же строит новые рамки для старой системы: «Сурков не просто образован, а современно образован, то есть знаком с самыми современными теориями, и не только социальными и политическими, но и естественнонаучными, особенно в той их части, где они образуют синтез с общественными науками и в целом с гуманитарным комплексом наук. Я говорю о той науке, у которой даже нет устоявшегося названия.

В разных странах и в разных школах она называется по-разному: «нелинейная динамика», «теория хаоса» или «теория сложности» в США, «теория диссипативных структур» Ильи Пригожина, «синергетика» Г.Хакена и Дж.Келсо, «системная теория» Никласа Лумана, «третья волна» Элвина Тоффлера, теория нестационарных структур в режимах с обострением Самарского-Курдюмова и пр.».

Свои художественные тексты Сурков пишет под псевдонимом Н. Дубовицкий. Именно в художественном тексте он использовал термин «первая нелинейная война» как одно из обозначений гибридной войны.

Сурков по сути является конструктором определенного периода путинской России. Он был создателем многих концептов типа «суверенной демократии», получивших затем реализацию.

У Суркова есть там и такой абзац по поводу нелинейной войны, который почему-то никто не цитирует: «Некоторые народы присоединились к войне специально, чтобы потерпеть поражение. Их вдохновлял расцвет Германии и Франции после разгрома во второй мировой. Оказалось, добиться такого поражения ничуть не проще, чем победы. Для этого нужны и решимость, и жертвенность, и чрезвычайное напряжение всех сил. А вместе с тем изворотливость, хладнокровие, умение выгодно распорядиться собственными трусостью и тупостью».

Понятно, что нелинейную войну невозможно ни вести, ни анализировать старыми методами. И в этом есть определенный выигрыш для стороны, которая ее начинает, поскольку другая сторона не может быть к ней готовой.

Невзлин следующим образом характеризует Суркова в своем интервью: «Роль Славы в том, что произошло с Россией, достаточно большая и крайне негативная. Ну, злой гений, что я могу сказать. А то, что Ходорковский к нему относится как к острому скальпелю, или считает, что в других руках он стал бы действовать в конструктивных интересах… В этом есть правда. Но нельзя забывать, что Слава — человек очень умный и манипулятивный, поэтому где хвост, а где собака — не всегда понятно в нынешней ситуации. Что касается нас, то могу сказать точно: манипулировать Ходорковским было практически невозможно. С Путиным, я думаю, совсем другая ситуация.

— Вы считаете, Сурков манипулировал Путиным?

— Без сомнения. Он, извините, умнее и образованнее, интеллектуальнее, профессиональнее — как по-другому? По-другому просто быть не может».

То есть в этом контексте Путин хотя бы на секунду уходит на второй план. При этом понятно, что Сурков мог «расцвести», точнее его идеи могли получить реализацию, исключительно в системе жесткой вертикали, выстроенной Путиным. Только так могут быть реализованы нетрадиционные типы идей в традиционном обществе.

Сурков сам говорит Померанцеву в качестве представления: «Я — автор, или один из авторов новой российской системы». Померанцев также подчеркивает не только влиятельность, но и современность Суркова: «Сурков любит цитировать новые, только переведенные на русский язык постмодернистские термины: крах больших нарративов, невозможность истины, симулякры и так далее. Но уже в следующий момент он рассказывает о том, как презирает релятивизм и любит консерватизм, а потом по-английски наизусть читает «Сутру Подсолнуха» Алена Гинзберга (Allen Ginsberg).

Если Запад когда-то подорвал мощь Советского Союза и довел его полного распада, объединив рыночную экономику, привлекательную культуру и демократическую политику (парламенты, инвестиционные банки и абстрактные экспрессионисты слились воедино, чтобы уничтожить Политбюро, плановую экономику и социалистический реализм), то гениальность Суркова заключается в том, что он разорвал эти связи, примирил авторитаризм с современным искусством и, если говорить языком права и представлений для оправдания тирании, многократно препарировал слова «демократический капитализм», пока они не стали означать полную противоположность своему изначальному смыслу».

В интервью «Я был рядом с великим человеком», которое он дал, став на тот момент чуть дальше от Путина, Сурков говорит: «Теория ошибок. Краткий курс. Пройдя точку невозврата и вдруг осознав, что ты на ложном пути, не дергайся. Смело иди неверным путем. Только внимательно смотри по сторонам. И что-нибудь хорошее найдешь. Хотя и не то, что искал. Не та дорога часто проходит по удивительным местам. Неверный путь в Индию привел Колумба в Америку. Евклид почему-то думал, что параллельные не пересекаются. Досадное недоразумение! Но его метод, построенный на неадекватном представлении о пространстве, позволил создать прекрасные города и великие машины. Таких примеров тьма. Ошибки хорошо продаются. Они работают. Вся история человечества — утилизация побочных эффектов от наделанных ошибок».

Во второй части интервью звучит следующая фраза: «Социальная физика всегда предполагает несколько вариантов развития. С неодинаковой вероятностью. Россия выбрала наиболее вероятный. Это нормально. Есть, правда, гипотеза, что некоторые важные вещи на Земле, например, жизнь, возникли как реализация наименее вероятного сценария, почти невозможного. Но это ж гипотеза. А у нас тут конкретика, проблематика, коммуналка, социалка… Одним надо из нужды выкарабкаться, другим миллиарды достойно прожить. Рано над нами еще экспериментировать. Рано нас трясти. Надо нам так пока побыть. Чтобы окончательно слежаться во что-нибудь путное и цельное».

В свое первое значимое место работы — банк «Менатеп» — Сурков приходит в качестве охранника чуть ли не самого Ходорковского, поскольку занимался и продолжает заниматься единоборствами. Далее он выступает уже в качестве специалиста по связям с общественностью. И именно так попадает в администрацию президента России, становясь, хотя бы по месту работу, главным российским политтехнологом. В 2008 г. свет увидела книга с его текстами [Сурков В. Тексты 97–07. — М., 2008]. Здесь он раскрывает и понятие «суверенной демократии», и ряд других своих идей первого периода работы с Путиным.

Есть сайт, где собраны тексты и проекты Суркова, — surkov.info. И это не просурковский сайт, скорее всего, его создали если не его враги, то его оппоненты. А их у него достаточно, поскольку Сурков у Путина отвечает за «непризнанные территории».

В интернете в свое время были даже фото с акцентом на книгах в кабинете Суркова. Следует сразу признать, что это не те книги, которые можно увидеть в кабинете госчиновника такого ранга. Как и портреты, начиная с Че Гевары.

Интересно, что карта, где Крым был включен в состав РФ, уже в 2013 г. висела в кабинете Суркова. Вот что сказал Борис Рапопорт: «Когда я назначался в 2013-м, уже тогда в приемной Суркова висела карта Российской империи, на которой Крым был частью России. До референдума в Крыму были неоднократно, в том числе обсуждали вопросы, связанные с подготовкой соглашения о строительстве транспортного коридора через Керченский пролив».

В этом же интервью он говорит: «Он всегда был и остается сторонником доктрины «Москва — третий Рим» и считает, что если любое государство не расширяет сферы своего влияния, то начинает деградировать. Он исходит из того, что экспансия — это естественное состояние здорового государства. Именно Сурков в 2005 году ввел в актуальный политический обиход термин «русский мир» и именно он стоял у истоков нового праздника русского мира — Дня народного единства». Украина также обвинила Суркова во вмешательстве в свои дела, говоря даже, что Сурков руководил снайперами на Майдане.

В политической сфере Сурков в состоянии не только создавать идеи, но он также и продвигает их реализацию. Однако есть и другие имена на верхних этажах российской власти, кого гипотетически можно приписать к создателям новых идей. Например, упреждающее управление,изобретенное в недрах Пентагона. В-третьих, если почитать книгу, где он является соавтором и где еще одним соавтором является советник президента Кобяков, то возникает ощущение, что это и есть если не сама гибридная война, то явный контекст ее [Вайно А., Кобяков А., Сараев В. Образ победы. — М.,. 2012].

Приведем несколько цитат:

«Правила игры позволяют создавать новые, более совершенные, правила, тем самым раздвигая привычные границы той реальности, в которой они живут — в игре, сконструированной правилами. Суть игры описывают правила, которые реализуют игроки в динамике игры»;

«Часто за границей пространства — времени игры находится ее активный участник, который, хотя и явно не принимает участия в игре, но, тем не менее, оказывает активное влияние на ход игры — это зритель. Во многих играх зритель оказывается главным действующим лицом, так как игра происходит ради него. Участники игры ищут внимания зрителя, стремятся виртуозно, красиво и резуль- тативно сыграть, желая вызвать восторг и взрыв эмоций у зрителя»;

«Различие между игрой и войной заключается в том, на войне есть свой и чужой, друг и враг, фронт и тыл. У войны есть начало и конец. Победа и поражение. В игре все иначе. Игра это система шахматных, шашечных или карточных ходов, производимых в другом пространстве, чем в том, в котором ведется война, с другой степень прозорливости и понимания конвергентных процессов взаимодействия между противоборствующими сторонами. В игре иначе течет время, иначе строится взаимодействие. Свой может быть чужим, а чужой своим […] Есть пространство войны и пространство игры. Они сложно сопрягаются друг с другом. Игра может стать (или не стать) основанием для начала войны. Но она не есть война»;

«В любой игре всегда очень важен принцип распределения времени. Если игроки выполняют свои ходы последовательно, то для качественного ответного хода необходимо время на его обдумывание, и если игра ограничена по времени, то возрастает вероятность ошибок хода. В игре, протекающей синхронно, игроки стремятся осуществить верный ход, опередив соперника, однако поспешные действия в игре могут привести к поражению. Время в игре течет неоднородно и неодинаково. Игровое время имеет свою внутреннюю структуру, не являясь постоянным потоком ни для зрителей, ни для самих игроков, ни для составителей правил игры — superкласса»;

«Для непосвященных игра маскируется под другую игру по другим правилам, для этого используется виртуальное игровое пространство или поле и при этом сохраняется «универсальная возможность взаимодействия». На одном и том же игровом поле, при смене правил игры, может протекать совершенно другая игра, не похожая на предыдущую (шашки, шахматы и т. д.)»;

«Победитель — это тот, кто овладевал будущим. Перефразируя известную фразу Дж. Оруэла об эпохе Древней Руси, можно было бы сказать, что кто овладевал будущим, тот овладевал настоящим»;

«Бывают такие люди, которые в минуты наибольшей опасности и наивысшего нервного напряжения выглядят полусонными и вялыми. Эта вялость обманчива. Именно в таком состоянии подобные субъекты наиболее готовы к нанесению удара в любом направлении. Они близки к положению нуля, из которого наносятся самые жесткие и разящие молниеносные удары. Если вы находитесь в точке А, и вам надо нанести удар в точку В, то вы вынуждены будете наносить двухходовый удар А — ноль — В. Это излишне длинный удар. Но если вы в точке нуля, то удар будет коротким, безжалостным и, при правильной постановке руки, неотразимым. Вообще, если разобраться, то все искусство ведения боя состоит в способности бойца наносить удары, не выходя из положения нуля. Возможно, у каждого есть свои особые способы удерживать данное положение, и, наверное, каждый как-то по-своему его понимает. Но, конечно, удары из нуля, это не игрушки. Такими вещами нельзя баловаться. На эту тему даже не шутят. Это страшные удары и они убийственно жестоки. Самый легкий, ничтожный такой удар приводит к потере функциональности и оставляет у получателя тяжелый неизгладимый след на протяжении всего последующего срока его пребывания в пространстве-времени. Такие удары нельзя наносить без необходимости»;

«Манипуляция — это часть технологии власти, представляющая собой вид духовного и психологического скрытого воздействия, факт которого не должен быть замечен объектом манипуляции. Это воздействие, которое требует значительного мастерства и знаний; к людям, сознанием которых манипулируют, относятся не как к личностям, а как к объектам, особого рода вещам. Признаком манипулятивного воздействия считается наличие двойного скоординированного воздействия, когда наряду с передаваемой адресату информацией отправитель воздействия имеет вполне конкретные ожидания относительно действия первого, Но если военные ее только ведут, но по каким-либо соображениям не намерен выдавать их. Для успеха манипуляции существенно, чтобы двойное воздействие не осознавалось адресатом, и чтобы он не догадывался о том, что манипулятор строит свои действия именно на знании адресата».

Все эти цитаты и интерес к определенным проблемам создают у нас ощущение, что сквозь них прочитывается и описание того, что есть гибридная война, маскируемая здесь под словом «игра». По крайней мере, это намного ближе, чем просто одиночное употребление понятия нелинейной войны у Суркова. В скобках следует отметить, что в российской аналитике проявились мета-интересы. Это как бы мета-аналитика (см., например, тут, тут и тут), что позволяет подняться на какой-то следующий уровень, правда, если учесть тот набор недостатков, отмеченных в этой дискуссии.

Образ идеальной российской аналитики Козырев задает в следующих параметрах:

-способность отвечать на фундаментальные вызовы времени,
-конкурентоспособность по сравнению с западной и китайской аналитикой — как по способности информационной обработки действительности, так и по генерации концептуальных разверток Будущего, выработке лучших и опережающих -сценариев решения проблем человека и всего мира,
-способность обслужить новые способы создания стоимости и блага в XXI веке,
-способность обеспечить аналитическую безопасность страны в мирное и военное время.

Кстати, у Козырева есть свои интересные наработки по сетецентрической войне [см. тут, тут и тут]. В этом плане, часто с опорой на опыт Китая, много пишетДевятов. Козырев видит следующие характеристики аналитики XXI века:

«Аналитика должна будет научиться работать с контекстными системами (эгрегорами, мемами и т. п.), которые обладают качествами непреодолимой силы и поэтому — самостоятельного и скрытого активного начала. В линейном времени по отношению к ним можно проявлять свою волю (выбор, ум), в циклическом — подчиниться (следование, усиление ими, разум);

виртуальная среда становится моделирующей реальность и поведение человека, позволяет ускорять события, но и ставит ловушки собственному восприятию — порождает иллюзию рациональности, тогда как мир становится все более синтетическим — рациональным и иррациональным. Поэтому аналитика должна будет научиться работать с когнитивом — переводом инкогнито в когнито;

сильным трендом становится умение работать со стихиями — «управляемый хаос» и рынок, которые техниками синергии в резонансе переводятся минимальными усилиями (1+1=3) в выбранное состояние, в том числе в состояние ориентированной на себя среды (сети). Аналитика должна уметь определять точки бифуркации и ценностных смыслов, позволяющих управлять Будущим и стоимостью и эластичностью собственных активов по влиянию на них. Всегда нужен выход за рамки субъекта, и тогда важен «анализ продления во вне»;

растут роль и разнообразие форм деловой и интеллектуальной меритократии (власти авторитета, а не должности, положения) и пульсация деловых форм, коротких циклов жизни компаний и проектов, собранных по принципу adhoc.
Аналитика должна начать обслуживать и эти мейнстримы тоже;

ключевым активом в XXI веке станут способность работать со смыслами и Будущим. Они — главные объекты новой аналитики».

Выигрыш в сетецентрической войне с Западом он видит в сочетании двух факторов: симметрическая технологическая основа плюс асимметричная мировоззренческая основа. Правда, ни того, ни другого Россия пока не имеет. Но акцент на своей системе ценностей понятен, поскольку это в сильной степени разрушает понимание другой стороной тебя. К примеру, мне встречались отдельные англоязычные работы по анализу того, как программируют китайцы. А ведь это сфера более или менее универсальная.

Далее мы вновь приходим к характеристикам гибридной войны, ведь именно так можно понять СЦВ — сетецентрическую войну:

«Если все предыдущие типы войн были относительно симметричными — воевали однотипным оружием, различие сводилось к превосходству в численности, мощи и тактики, то СЦВ — это война между различными уровнями цивилизационного развития противников, когда определяющим становится именно цивилизационное превосходство;
именно это определяет то, что СЦВ ведется не только и не столько военными средствами, сколько мирными — поэтому им трудно противостоять: они вписаны в легальные инструменты управления, демократии, культуры, СМИ, образования и т. д. Это делает их неотличимыми и неотделяемыми от обыденной жизни и поэтому крайне эффективными как средство манипулирования;
СЦВ ведется в режиме нон-стоп и на все 360 градусов — против врагов и друзей. Она тотальна;
если в предыдущих типах войн чтобы победить, нужно было воевать самому, лично (и поэтому быть героем), заходить для этого на территорию врага, то в СЦВ всего этого не требуется — извне перепрограммируется мышление и поведение «аборигенов» таким образом, что они сами разрушают свою страну или власть изнутри. Поэтому СЦВ — это сподвигание к саморазрушению и непротивлению;
виртуализация — использование социальных технологий вкупе с информационными для достижения эффекта «чистых форм» (безоболоченных). Так как чистые формы обладают повышенной эффективностью и рядом преимуществ. Так, они: (а) внешне выглядя как бесструктурные; (б) обладают «радиационным свойством» — легко проникают сквозь структурные формы любой природы и функциональности (государственную границу, власть и др.); (в) основаны на сочетании процессов хаоса и упорядочения; (г) используют бинерные подходы — процессы концентрации обеспечивают не централизацией, а распределенностью и быстрой переструктуризацией на сетевой подложке за счет структурной подвижности и комбинации своих структурных форм (так, в традиционных структурах концентрация достигается фиксированным и постоянным способом — через линейно-иерархическую структуру, пирамидальность; в сетевой структуре — не за счет структуры, а импульса в распределенной структуре);
эффект «призрачного субъекта» — принципиально необнаруживаемого субъекта, но который является субъектом не в привычном смысле, а как эффект взаимодействия 2-х противоборствующих субъектов и их 2-х зон сознания — рефлексивной и защищенной от рефлексии. «Призрачные субъекты» образуют далее «призрачные сети»;
СЦВ, как и любая война, есть действо по аккумуляции и направленному применению социальной энергии. Специфика тут состоит в характере этой энергии, способах аккумуляции, формах ее применения и управления. Если в истории мы имели мотивом к аккумуляции энергии материальный интерес, идеологию или необходимость защитить страну, то СЦВ использует сакральную энергию (надсущностных смыслов), конвертируя и маскируя ее уже в различные социальные формы (идеологические, сетевые и т.д.). Энергия в СЦВ — это энергия захвата Будущего, путей движения к нему».
Кстати, по работам Козырева создается ощущение, что он либо работает в рамках московского проекта «Нетократия», либо это псевдоним кого-то из работающих в этом направлении.

Козырев более чем серьезно смотрит и на роль языка, обращая внимание даже на такие вещи: «Сам алфавит нам насильно меняли неоднократно. Начиная с Кирилла и Мефодия, «праздник славянской письменности» в честь которых мы почему-то празднуем (?!). Это не смотря на то, что каждой букве алфавита соответствовала своя сакральная цифра и смысл, поэтому их перестановки или сокращение их ряда (численности) не проходит бесследно.

Сама же письменность на Руси существовала и до всяких Кириллов и Мефодиев (посланцев Ватикана и не чуждых Хазарскому каганату) — они «просто» ее подкорректировали. Причем, в качестве объяснения нам подсовывают якобы необходимость корректного перевода Библии с греческого на русский. Но возникает вопрос: можно ли привести еще один такой пример в мире, любую нацию, от папуасов и до любой развитой народности, кому бы тоже меняли алфавит для перевода Библии? Таких примеров нет. Вопрос — почему и кому это было выгодно?».

Он также пытается уловить то новое, что имеет место в Украине и чего нет в России. В этом плане он детально анализирует десять новых идей, возникших в Украине, использование которых возможно в поиске новых оснований. При этом подчеркивает: «Красить происходящее в Украине только в черный цвет и затуплять наше внимание только до действий П.Порошенко, А.Яценюка, И.Коломойского и прочая есть манипуляция. Народ и интеллектуальная жизнь Украины к ним не сводится, а пассионарность народа, возникшая на Майдане, не сводится только к «кто не скачет, тот москаль»».

Определенное усложнение инструментария, которое ведет к парадоксальным выводам характерно сегодня для многих. Вот отрывок из телевизионной беседыдругих людей, представляющих другие направления, но с тем же посылом: «Сундиев: Я прошу прощения, я вмешаюсь, тем не менее. Современная военная и вся остальная концепция заключается в чем: не надо танков для того, чтобы победить государство или общество, достаточно изменить смысл деятельности этих людей.

Сундиев: Абсолютно верно. Вот это — концепция современной войны. Для этой концепции, я еще раз повторяю, авианосцы — давно прошедшее время».

В целом возникают разные подходы. Анисимов, например, предлагаетразграничивать структурную и системную аналитику: «Можно ли управлять структурой? Мы говорим, что нет. К ней допустимо лишь воздействие, в том числе и сложное, комплексное и т.п. Воздействие не гарантирует реализацию замысла, если он имеет процессуальную и иную нормативную форму. Пробы и ошибки, возможные удачи и неизбежные неудачи, при наличии больших притязаниях — гарантирует.

Вероятность удач увеличивается при наличии таланта, но зависимость от случайностей оставляет принципиальной. Управлять можно только системами и лишь при наличии управленческого проекта, путем движения объекта с точной фиксацией в проекте действий внешних и внутренних факторов. Тогда возможен контроль и коррекция движения объекта как «единого». Если внешние факторы, чаще неподконтрольные управленцу, вмешиваются в судьбу объекта управления, то управленцу помогает знание внутренних факторов и условий их сопротивляемости негативным воздействиям, возможности продолжить движение вопреки деструктивным влияниям среды. Менее драматичны сюжеты позитивных изменений в среде».

Козырев отмечает следующие плюсы российской аналитики в целом:

контр-лефевровские, когнитивные возможности русского языка, соединенные с аналитикой. Это создает возможность передачи одновременно нескольких контентов поверх одного и того же потока данных и затрудняет их осмысление вероятным противником (Денисов А.А);
открытое (в отличие от Запада) пространство поискового дискурса в России — возможность ставить проблемы широко и по всем аспектам, не натыкаясь на политическое табу. Это становится конкурентным преимуществом в выработке новых моделей управления в XXI веке (Денисов А.А);
теоретические и методологические наработки в теории творчества (ТРИЗ, Альтшуллер Г.С), проектной мыследеятельности (Щедровицкий Г.П.), новой философии и проблематики Бытия (Дугин А.Г., Кизима В.В., Субетто А.И.);
не до конца утерянные технологии СССР комплексного народно-хозяйственного планирования, которые являются более сильными, чем те манипулятивные наработки, за которые в последнее время дают нобелевские премии (Кара-Мурза С.Г.);
русская ментальность — троично-парадоксальное сознание, объединенное лево-стороннее и право-стороннее мировосприятие, наиболее способное к образному мышлению и работе обоими полушариями мозга, как следствие, к креативу и нестандартному решению сложных задач (Девятов А.П., Бахтияров А.Р., Гагаев А.А., Румянцев А.А.).
Отрицательные черты, по его мнению, таковы:

непонимание механизма порождения моделей поведения и выбора людей (Денисов АА). После распада СССР не осталось людей, способных генерировать такие модели (это было прерогативой ЦК КПСС);
отсутствие постановки задачи аналитической безопасности страны и ее решения (Козырев И.А.);
отсутствие встройки аналитического видения в облик Русского Проекта, проекта ЕвраЗЭС.
Отдельно нашего внимания заслуживает еще одно направление. Фамилия Денисова и его соавтора Денисовой, возникшие ранее, принадлежат проекту «Нетократия» (сайт — netocracy.us). Предлагаемое им понимание и развитие понятия информационной войны, во многом опирающееся на рефлексивный подход Лефевра, отличается от имеющихся на сегодня подходов.

Три их статьи были посвящены актуальной для российской стороны проблеме подавлению циклов Бойда, актуальность ее связана с тем, что каждый американский военный знает циклы Бойда в качестве модели принятия решений. Поэтому эта модель, вероятно, изучается всеми противниками США.

Цикл Бойда состоит из четырех шагов. По-английски — OODA: Observation — Orientation — Decision — Action. По-русски — НОРД: Наблюдение — Ориентация — Решение — Действие. Основная идея такова, что если принимать решения быстрее своего противника, то тот будет принимать свои решения с запаздыванием, ориентируясь на старое представление о ситуации.

Например, среди прочего, предлагается и такой шаг: «Обязательная предпосылка к эффективному подавлению циклов Бойда — создание такой структуры управления, при которой противник будет наблюдать вместо самой этой системы лишь «ложные цели» — «тупых менеджеров». Противник при этом, исследуя нормативные, в том числе косвенные внешние признаки, такие, как горизонт официального планирования развития, должен потерять способность видеть/понимать настоящие критерии планирования и управления, которыми пользуется Сторона А, спрятавшая истинную систему управления в подполье».

Это дезинформационная игра, которая легко вытекает из представлений Лефевра про управления противником. Однако странным представляется общая отрицательная оценка цикла Бойда: «Армия, использующая теорию Бойда, неизбежно вынуждена вести очень короткую войну с немедленным уходом с захваченной территории и прекращением после этого всяких военных операций там , где воевала.

Что равносильно поражению, так как согласно любой военной доктрине уход с оккупированной территории есть поражение в войне. При этом проводить локальные операции карательного или экспедиционного характера невозможно, так как армия неизбежно сталкивается с быстрым нарастанием неопределенности последствий своих действий, что ведет к подавлению циклов Бойда и поражению в войне. Вести долговременные операции также невозможно из-за тех же самых ограничений.

Таким образом, противнику нужно лишь подождать некоторое время, осторожно провоцируя партизанскую войну и вынуждая армию проводить ответные контрпартизанские действия. А далее армия, побеждая практически в каждом отдельном боестолкновении, просто «захлебнется» в своих тактических успехах, сопровождаемых нарастающей неопределенности». Если она отрицательна, то зачем писать три статьи на тему подавления цикла Бойда.

В одной из них он говорит о психоинжиниринге, раскрывая его следующим образом: «В 90-е годы прошлого века была разработана совершенно новая система моделей и технологий, получившая рабочее название «психоинжиниринг». Психоинжиниринг позволяет создавать совершенно новые психические/интеллектуальные свойства человека.

В частности, с его помощью можно создавать особый «сегмент» в сознании человека, отвечающий за способности вести познавательные операции, основанные на первичности логической операции синтеза. Люди, обладающие таким «сегментом», способны «генерировать» поток новых картин мира (или позиций в терминологии задач позиционного осознания), что для нормального человека совершенно недоступно. Причем — что очень важно! — эта способность не является результатом применения некоторых интеллектуальных методик проектирования, которые они выучили в процессе обучения. Эта способность — внутреннее свойство сознания».

Денисов активно занят изучением того, что получило у него название психоинжиниринга. Это третий раздел его более объемной работы. Здесь он следующим образом раскрывает свои исследования: «Сперва была разработана модель абстрактной психогенной системы, описывающей закономерности формирования, развития и гибели сознаний безотносительно к их носителям. То есть была создана модель абстрактного сознания, существующего вне человека или коллектива, или даже машины. А затем уже в качестве двух различных, не связанных между собою частных случаев возникли две отдельные модели: индивидуального сознания человека и коллективного сознания группы, называемого «квазисознанием».

Таким образом удалось преодолеть главное ограничение всех существовавших до сих пор моделей группового поведения, в которых коллективное поведение возникает как результат обобщения того, что имеется в поведении каждого отдельного человека, составляющего данную группу. В психоинжиниринге коллективное поведение рассматривается как абсолютная альтернатива поведению индивидуальному; коллективное сознание, или квазисознание, — как своего рода враг, конкурент, противник сознания индивидуального. Коллективное сознание борется с индивидуальным сознанием человека за контроль над неким психическим ресурсом, питающим любую форму психической активности».

В популярном виде Денисов раскрывает психоинжиниринг следующим образом: «Уже более 20 лет в России в условиях повышенной секретности ведутся разработки принципиально новой инженерной дисциплины — психоинжиниринга. Суть психоинжиниринга — конструирование искусственных сознаний, в том числе радикально отличающихся по свойствам от сознания человека и/или превосходящих его по совершенству.

Основой психоинжиниринга является успешный перевод на язык современной математики концепций и представлений мексиканских шаманов о мире и сознании человека, описанных группой американских антропологов во главе с К. Кастанедой. Разработки в области психоинжиниринга были настолько успешными, что уже с 2008 г. некоторые из его технологических приложений используются в управлении реальными военными политическими конфликтами».

В главе 24 он рассказывает о результатах так называемого принстонского эксперимента Нельсона. Правда, до этого в очередной раз подчеркивается неинформационный характер постиндустриального общества: «Информационным было индустриальное общество, а постиндустриализм — общество не информационное. Это не означает, что в новом социальном обществе нет или не будет огромного информационного потока.

Это значит лишь, что индустриальное общество использовало в практическом обороте только модели и технологии организаций, основанных на информационном обмене, а в процессе перехода к постиндустриальному обществу в практический оборот вовлекаются два совершенно новых типа безинформационных организаций. При этом не происходит отказа от информационного типа организаций, но они становятся вторичными. Так же, как с приходом индустриального века конвейерного машинного производства не произошло отказа от пищевой отрасли — людей по-прежнему нужно было кормить, но эта отрасль стала вторичной по отношению к крупным машинным производствам».

Что касается идеи глобального сознания Нельсона, то существование этого типа сознания Нельсон доказывал с помощью анализа результатов индивидуального порождения случайных чисел, поставленных в разных местах, и возникающей в них общей тенденции возмущений при приближении, например, атаки 11 сентября. Такой мониторинг велся с 1992 г. в рамках принстонского исследования инженерных аномалий. Нельсон видит начало таких разработок по поиску глобального сознания с исследований Вернадского и Тейяра де Шардена.

Определенные нотки гипотетичности этого предложения проступают от того, что Нельсон давно не работает в Принстоне, является членом ассоциациипарапсихологов и некоторые свои статьи печатает в журнале этой ассоциации.

Одна из последних работ Денисова посвящена управляемой конфронтации. Здесь речь идет о том, что новые методы воздействия на сознание неотличимы от оружия. Например, речь идет об искусственных психологических эпидемиях. Они задаются следующим образом: «Искусственные психические эпидемии представляют собой целенаправленно инициируемое одновременное поражение части или всей человеческой популяции, проживающей на данной территории, общим типом психогенной травмы.

Например, так называемым «синдромом повторного переживания родовой травмы», который является спусковым механизмом для саморазвивающейся последовательности коллективных и индивидуальных психотических состояний, с неизбежностью приводящих к войне или революции». Но вот пример такого искусственного события представляется нам не совсем убедительным. Это твиттерные революции в Тунисе и Египте.

Денисов также говорит в совершенно новом ключе о мягкой силе (далее ТВД — театр военных действий): «Вместе с тем конфликт на геоцентрическом ТВД тесно связан с понятием «мягкая сила». Обычно под «мягкой силой» подразумевают комплексные воздействия на противника «ненасильственными» средствами: технологиями скрытного управления поведением (включая информационные/психологические операции), различными формами гражданского неповиновения и «цветными революциями», организационными и финансовыми технологиями, и т. д., и т. п.

Гораздо реже принимают во внимание, что «бэкграуднд» названных методов «мягкой силы» — это шантаж или убийства ключевых руководителей противника, применение сил специальных операций, в том числе с целью развертывания городской и/или партизанской войны, проведения диверсий на стратегических объектах и проч. Но и такое представление о «мягкой силе» далеко не полное. Сущностное (полное) содержание понятия «мягкая сила» — это конфликт, ведущийся силами и средствами, по своей технологической сути затрудняющими или делающими невозможным выявление факта целенаправленного применения военных и невоенных средств воздействия на противника, а также идентификацию нападающей стороны».

Можно не соглашаться с таким расширением понятия мягкой силы, но в результате нам придется признать, что это описание в сильной степени начинает смахивать именно на гибридную войну, хотя и в меньшей степени на собственно мягкую силу.

Денисов считает, что гонка вооружений сегодня оказалась перенесенной в психическую сферу. Россия же, по его мнению, переиграла США в этой области: «Сегодня можно точно назвать дату начала внедрения в практику военно-политического управления России технологии «скалярных машин»: 31 марта 2010 г.

Начиная с этого момента, можно ретроспективно восстановить весь ход событий и выявить скрытые причины того, как и почему были сломлены к пользе России основные политические и военные тренды, навязывавшиеся РФ ее внешнеполитическими оппонентами. И в первую очередь — политика «Перезагрузки». Причем произошло это в условиях почти критической «связанности» российских элит последствиями процессов 1990-2000 гг. Начиная от размещения семей, недвижимости и капиталов бизнеса и госбюрократии за рубежом и заканчивая огромными объемами компромата и массированной инфильтрацией агентов влияния глубокого элитного проникновения».

В более ранней статье на тему управления конфликтом Денисов говорит о необходимости генерации нуля, то есть: «Каждая страна нуждалась в собственном механизме генерации «нуля» времени, что было обусловлено не только различием географического расположения, но и проблемой обеспечения независимости и самостоятельности в проведении военной, научно — технологической и производственной политики.

При переходе к Доктрине геоцентрического ТВД в этом плане ничего не меняется. Любая страна или сетевая надгосударственная система влияния, претендующая (по меньшей мере) на равноправное отношение к себе со стороны других акторов мировой политики, должна создать собственную генерацию «нуля». При этом всякая страна или система, которая начинает пользоваться уже созданной генерацией «нуля», автоматически и на самом глубоком технологическом уровне подпадает сперва под влияние, а затем и под контроль той системы, чьей генерацией она пользуется.

Таким образом, генерация «нуля» для управления военным конфликтом на геоцентрическом ТВД является к тому же ключом к «мягкому» управлению независимостью своего собственного и чужого развития. Это означает необходимость оказывать максимальное содействие тому, чтобы другие системы влияния и/или страны как можно шире отказывались от генерации «нуля» собственного субъекта-источника и переходили к заимствованию генерации «нуля» той системы, которая распространяет на них свое влияние. С одной стороны, это обеспечивает для них все возрастающую зависимость в принятии собственных военных, экономических и политических решений.

С другой стороны — непрерывное повышение оперативной ценности таких решений. В результате возникает своего рода петля положительной обратной связи, из которой невозможно вырваться, поскольку «отключение» от чужой генерации «нуля» вызывает катастрофический провал эффективности и результативности собственного управления и, как следствие, гибель в конфликтах с естественными противниками».

Правильность этого нам представляется вполне понятной для исторического объяснения, но трудно себе представить, что это возможно сегодня, когда эти международные «нули» существуют уже сотни лет.

Во второй статье на эту тематику возникает понятие «призрачного» субъекта, то есть скрытого от участников конфликта управляющего ситуацией: «Специалистам в области управления современными военными и политическими конфликтами хорошо известны так называемые скрытые субъекты управления. Обычно под ними подразумеваются источники управляющих воздействий, которые невозможно выявить и идентифицировать в настоящий момент времени, но эти источники оказывают влияние на управление конфликтом. Главная задач а при выявлении признаков наличия скрытого субъекта — «расшифровать» его, определить, что это за субъект, каковы его цели и матрица ценностей, какими силами и средствами он располагает, и т. д.».

Скрытый субъект действительно присутствует почти на всех конфликтах на постсоветской территории. Именно он ответственен за снайперов и в Киеве, и в Москве в 1993 г., и в более ранние периоды, например, в Риге. В этом случае снайперы работали на эскалацию конфликта, которой должна была воспользоваться одна из сторон.

Из «Краткого очерка основ теории управляемой конфронтации» можно вынести модель перехвата управления, для которой характерны два условия: «В развитие событий неожиданно для управляющей стороны вмешивается скрытый субъект управления, чью стратегию и матрицу ценностей невозможно своевременно идентифицировать (так называемый «призрачный субъект», «призрачный субъект» скрытно перехватывает инициативу, действуя на основе управления, по горизонту планирования намного превосходящего горизонт планирования управления, которым пользуется носитель лефевровской управляемой конфронтации».

Перехват власти — очень важная цель. Следует признать, что практически все значимые факты нашей истории были именно перехватом власти. Это делал Сталин, это делали Хрущев и Маленков, убирая Берию, это произошло при смене Хрущева.

Совершенно по-иному у Денисова формулируется цель информационной войны: «Целью информационной войны является полная или частичная десоциализация субъекта-мишени. Десоциализация проявляется, в частности, в полном или частичном, временном (обратимом) или необратимом остракизме субъекта-мишени со стороны его ближнего окружения или общества в целом. В развитом варианте такой остракизм (десоциализация) предоставляет политически приемлемый вариант, например, для его последующей физической ликвидации или использования правовых форм насилия/террора при полном одобрении со стороны общества».

Все же следует возразить, что не может быть такой единого типа цели. Их больше и их должно быть больше, поскольку технология не может быть рассчитана только на один тип целей. Для смены власти может работать данная технология, для других целей — иная. Но в любом случае концепция Денисова предполагает два уровня: военный и психический.

Интересно звучит и понимание того, почему западные системы слабо работают по отношению к китайцам: «Радикальное отличие фундаментальной основы китайского (магического) мировоззрения от религиозного в значительной мере объясняет, в частности, тот факт, почему США, Россия, ЕС или исламский мир не могут эффективно применять современные технологии управления поведением против китайских государственных, военных или экономических агентов. Китайское сознание просто не воспринимает процедур скрытого управления поведением выбора, которые используются против него, так как китайцы не пользуются разделением Добра и Зла при совершении выбора. Их выбор подчиняется логике совершено иной этической системы».

То ли для красоты, то ли для правды идут также ссылки на обучение практике шаманов: «При этом цель обучения таким практикам в конечном итоге состоит в том, чтобы неофит приобрел способность волевого контроля патологических психических состояний и научился осознанно использовать их в решении обыденно-практических задач. В практике обучения индейских шаманов эта цель носит название «остановка мира», достижение которой означает, что шаман научился способам практической деятельности, исключающим оперирование субъективными образами. Мы используем модифицированный термин «остановка сознания» для обозначения общих условий разрушения способностей сознания к оперированию субъективными образами, включая и психогенную смерть субъекта».

Бессубъектность характерна сегодня для всего мира. Тогда кто же управляет им? Отвечая на этот вопрос, Денисов, вслед за Гильбо, говорит, что власть перетекает от обладателей материальных капиталов к кураторам социально-информационных сетей (см. тут и тут). Однако нам представляется, что это слишком громкое заявление, требующее дополнительных подтверждений. Одним из доводов против может быть то, что сеть используется только в критических ситуациях, например, смены власти, а кураторы должны проявлять свою власть всегда.

Денисов считает, что сегодня трансформации подлежит все: «Если для внешнего наблюдателя, не слишком посвященного в тонкости организации постиндустриализма и власти нетократии, может показаться, что источником прогресса общества является гонка в сфере материальных технологий, то реальные источники власти нового правящего класса, безусловно, будет являться новая система технологий управления поведением. Причем совершенно точно, что эта система технологий не имеет и не будет иметь ничего общего ни к одной из гуманитарных наук, ни к какой-либо их комбинации. Однако в отличие от уже существующих технологий управления поведением новая система технологий будет очень глубоко переплетена с управлением стоимостью. Точнее будет являть собою гибрид из управления поведением и управления стоимостью. Отсюда и гудвил как количественный интегральный критерий для управления конкурентным столкновениям».

В статье «Постиндустриализм: проблемы и задачи новой кадровой политики»Денисов и Денисова как бы делают выводы из всего вышеизложенного, поскольку имеет место явная смена парадигмы, подчеркивая необычную характеристику, что постиндустриализм не является информационным обществом. Они считают, что сегодня есть человеческие организации, которые не основаны на информационном обмене: «Психоинжиниринг основывается на концепции многослойности сознания человека. Это его особенность, отличающая психоинжиниринг от всех других научных концепций и теорий, описывающих индивидуальное или коллективное поведение.

В психоинжиниринге каждый слой сознания находит свое выражение в совершенно специфической системе интерпретаций данных органов чувств и образов реального мира. В этом смысле каждый слой можно условно представить как особую квазиличность, обладающую специфической картиной видения мира. Человек может как бы «переключаться» с одного слоя сознания на другой, становясь тем самым на время то одной квазиличностью, то другой, всякий раз изменяя используемые им системы интерпретации. В свою очередь, каждая из систем интерпретации находит свое выражение в формировании своей, особой матрицы ценностей.

В этом смысле матрицы ценностей становятся производными от систем интерпретации. Уникальность психоинжиниринга по сравнению с другими подходами к описанию индивидуального и коллективного поведения состоит в разделении двух видов сознания: индивидуального сознания человека; коллективного сознания организации или территориальной популяции (квазисознания). При этом модели, разработанные в психоинжиниринге, основаны на том, что оба вида сознания — объективные, существующие самостоятельно и физически измеримые сущности».

Коллективное сознание является главной гипотезой Денисова, хотя он приводит не так много примеров для ее подтверждения. А они нужны, поскольку данный тип коллективного сознания постулируется им как в определенной степени независимый от сознаний индивидуальных.

Денисов приводит для иллюстрации два примера: «Первое «событие» — на Кавказе — показало исключительные преимущества новых операционных центров, то есть преимущества психоинжиниринга в области управления. А второе — нападение на Мумбаи — шокирующую эффективность новых воинских подразделений, также созданных на основе методов психоинжиниринга. Причем не вызывает сомнений, что оба события были четко связаны одним «планировщиком», логикой планирования и системой критериев оценки эффективности единых полевых испытаний».

В Мумбаи, как он считает, не было теракта: «Нападению подверглись только элитные группы населения. Уже одно это означает, что это был не террористический акт, то есть акт психологической войны, а полноценное военное нападение».

Атака в Мумбаи действительно привлекла серьезное внимания спецслужб всего мира, поскольку высокий уровень подготовки десяти террористов удивил всех. Они разделились на пять групп, захватив пять отелей, убив в общей сложности почти 260 человек. Однако, даже будучи максимально подготовленными к своим действиям, все они имели связь со своими руководителями. Так что последнее немного расходится с представлениями Денисова, который подводит этот вариант под модель действия людей с единой матрицей ценностей, которые принимают единые решения в разрыве с коммуникациями.

Следует обратить внимание, что идея подобного коллективного разума развивалась ранее в ряде областей:

на стыке научного и квазинаучного дискурсов, примером чего являются как работы Ратникова сегодня, так и работы мистического, эзотерического направления в прошлом;
как действия коллективного разума (по крайней мере, безинформационного функционирования) можно трактовать работы Аркиллы по сетевой войне, включая его модель роения;
на базе анализа Арабской весны французскими исследователями предложено понятие «виртуального коллективного сознания»;
сейчас ведутся интересные исследования, по-новому трактующие возникновение религии, где она рассматривается как фактор, способствующий с помощью удержания моральной рамки формированию больших обществ, поскольку в малых группах в этом нет нужды, так как все знают друг о друге все (см. обзор в журнале Science Wade L. Birth of the moralizing gods // Science. — 2015. — August 28). Такой тип морализаторских богов также можно трактовать как коллективное сознание, причем оно точно не зависит от имеющих возможность отклоняться в сторону неправильных поступков сознаний индивидуальных.
Вышеупомянутый Козырев также написал две статьи по анализу данного направления. Они необходимы для более адекватного понимания данного направления.

Темы лекций, прочитанных участниками проекта «Нетократия», дают еще более яркое представление об их работе. Наиболее интересны такие, они относятся ко времени 2003–2009 годов: «Эсхатология шаманизма», «Внерациональные основы постиндустриального коллективного мифа», «Проект «Вандея»: Схема управления развитием системы внутренних конфликтов и разрушения РФ на период 2008–2016 гг.», «Кризис в Южной Осетии (август 2008): технологическая революция в управлении конфликтом», «Применение технологий психинжиниринга в управлении современным военно-политическим конфликтом: Опыт войны в Южной Осетии и ее последствия для развития мирового финансового кризиса», «»Включение»» мирового финансового кризиса с точки зрения технологий управления конфликтом», «Новая реальность: управление коллективной иллюзией и тотальная замена сфер влияния».

Гибридная война не пришла из ниоткуда. Ее создают люди. Но если ведут ее военные, получая смерть и награды, то конструируют ее другие. И от них в сильной степени зависит, когда такая война закончится. Планируют войну военные, но конструируют потребность в ней гражданские.

Все это многообразие взглядов и подходов создают странный прогноз на будущее. Мир идет к ситуации, когда по окончании войны оба противника будут расходиться в уверенности в собственной победе. Все это становится возможным, если мы изымем из понятия победы территориальную составляющую. Первые признаки этого можно увидеть в войне в Афганистане и Ираке, когда министр обороны Рамсфельд просил своих подчиненных дать ему какую-то метрику войны, чтобы было понятно, США выигрывают или проигрывают. Отсюда внимание к символическим аспектам войны типа скидывания статуи Саддама Хуссейна, что позволяет создать ощущение выигрыша.

Сегодня война типа гибридной под тем или иным названием (прокси-война, нелинейная война и под.) стала реальностью достаточно жесткого порядка. Поэтому ее приходится признавать вне нашего желания. Но тогда следует искать как новые пути ее проявления, так и новые пути противодействия ей, чего пока нет.

Автор: Георгий Почепцов