Аркадий Бабченко: Война на аутсорсе. С кем воюют частные армии?Аркадий Бабченко: Война на аутсорсе. С кем воюют частные армии?

Сергей Медведев

Сергей Медведев: Часть неожиданно наступившего будущего в последние три года – это войны, которые ведет Россия. Страна, может быть, неожиданно для себя самой (хотя, может быть, и вполне ожидаемо) оказалась, говоря на военном языке, в угрожаемом периоде, периоде различных войн. Был Крым, был Донбасс, продолжается Сирия, в Ираке задействованы российские военные. Военные сводки заполняют эфир. Все чаще звучит аббревиатура «ЧВК» – «частная военная компания». Например, мы узнали, что освобождение Пальмиры произошло при активном участии некоей частной военной компании Вагнера.

Речь идет о каком-то интересном и большом сдвиге в самом способе ведения современной войны, когда насилие делегируется государством на аутсорс различным негосударственным частным компаниям, то есть государство теряет свою основополагающую монополию на насилие. Это невероятно интересный момент, и мы хотели бы обсудить его сегодня. У нас в гостях военный журналист Аркадий Бабченко.

Аркадий, Россия же не первая на этом пути: я так понимаю, американцы в Ираке последние лет 20 с различными военными кампаниями?..

Аркадий Бабченко: Россия совсем не первая на этом пути, а одна из последних. Я считаю, что мы проиграли очень многое, тут мы упустили достаточно большой кусок рынка, потому что Россия – страна воюющая, она обладает всеми задатками для того, чтобы быть лидером на рынке ЧВК, – это дешевая жизнь и население, которому в принципе некуда себя приложить в этой жизни.

Мы могли бы играть действительно ведущие роли на этом рынке. Сейчас мы на него не выходим, но законодательной легализации ЧВК как не было, так и нет. Разговоры ведутся, но по факту все остается на том месте, на котором и было, за исключением того, что в реальности российские ЧВК уже существуют. Уже несколько лет назад дочерняя структура ЛУКОЙЛа, «Луком-А» набирала людей для работы в Ираке. Там нам принадлежат два самых крупных месторождения, и туда набирали людей. Я думал о том, чтобы туда устроиться, потому что там были совершенно замечательные условия: полгода работаешь, полгода в отпуске, зарплата восемь-десять тысяч долларов в месяц и полный шоколад.

Законодательно у нас ЧВК не существуют, по факту для каких-то околовластных структур они существуют, все это уходит в теневой черный рынок, где их не существует, но они все же есть.

Сергей Медведев: Есть же еще закон о наемничестве. Если всерьез принимать этот закон, то многие, кто отправлялся воевать на Донбасс, подпадают под действие этого закона.

Аркадий Бабченко: С законом о наемничестве сложно.

Сергей Медведев: Не закон, а уголовная статья.

Аркадий Бабченко: На мой взгляд, чтобы она применялась, превалирующим фактором должно быть желание обогащения. На Донбасс у нас ехали многие после промывки мозгов пропагандой, с желанием действительно убивать фашистов, бандеровцев, спасать «Русский мир», а обогащение для них уже было дело второе.

Я считаю, что закон о наемничестве должен быть, я не думаю, что его нужно отменять полностью, потому что наемничество действительно существует, но в плане ЧВК он должен быть существенно подкорректирован, потому что это довольно сильно подрубает возможности.

Сергей Медведев: А как с этим обстоит в других странах – это абсолютно нормальная легитимная практика?

Аркадий Бабченко: Везде по-разному.

Сергей Медведев: Во Франции всегда был иностранный легион, но это совершенно иное – это государственная структура.

Аркадий Бабченко: Наиболее сильно развиты ЧВК в Америке, но они там сильнее всего залегитимизированы, забюрократизированы. Американские ЧВК не участвуют напрямую в прямых военных действиях, то есть Пальмиру они не штурмуют. Это по большей части аутсорс. Основная миссия – это доставка грузов, сопровождение конвоев, обеспечение их безопасности.

Сергей Медведев: Десятка полтора, я думаю, самых известных.

Аркадий Бабченко: Известные, засвеченные ЧВК – это, по большому счету, работа с бумажками, законодательство. Не дай бог нарушить законодательство, нетолерантно посмотреть на какого-нибудь местного или кого-нибудь пристрелить по ошибке!

Второй рынок, который более развит – это рынок полулегальных ЧВК. У меня достаточно много знакомых ветеранов, с началом пиратской истории в Аденском заливе прошедших по военной теме. Вагнер там начинал, насколько это известно, они ездили туда просто сопровождать корабли. Это, безусловно, делалось полуподпольно, потому что есть проблема: ты не можешь получить оружие, не можешь с оружием сесть на корабль, поэтому они на лодках выходили в международные воды, туда же им доставляли оружие, они с оружием проводили корабль, и так же в международных водах сдавали оружие и на лодках возвращались обратно на землю.

Если бы у нас было нормальное законодательство, этот рынок, Аденский пролив вообще мог бы полностью быть под Россией, мы могли бы стать там центровым игроком. Весь Аденский пролив сейчас говорил бы на русском языке.

Есть полутемные конторы, почему-то они очень любят Италию, куда приезжают люди, прошедшие войны, служившие в армии, в основном сербы, балканцы, хорваты, те же русские. Они встречаются в Римини на вокзале под часами (никто никого не знает), садятся, куда-то едут или летят, там получают оружие и задание. Например, какой-нибудь сын миллионера катался на яхте, и его взяли в заложники. Они туда приезжают, всех убивают, сына миллионера освобождают, возвращаются, получают деньги и расходятся. Не знаю, попадает ли это под законодательство о ЧВК, или это уже наемничество, но это такие полулегальные ЧВК.

Сергей Медведев: Вообще, такое экстерриториальное правоприменение… Может, с точки зрения государства, где они кого-то убили, это уголовное деяние.

Аркадий Бабченко: Я думаю, что да. Но с точки зрения общественной морали, освободить заложника от бандитов…

Сергей Медведев: То есть ЧВК действуют в «серой» зоне, которая пока не прописана в международном праве, в отличие от ЧОПов. ЧОП – это такой четкий закон об охранной деятельности, там разведены функции полиции, функции охраны общественного порядка.

Аркадий Бабченко: Вообще, все спецслужбы действуют в «серой» зоне. Ликвидация Усамы бен Ладена тоже была не особо законной операцией, тем не менее, это государственные спецслужбы Соединенных Штатов Америки.

Я разделяю ЧВК на два вида: одни – «белые», законные. И то мы знаем, что у самой «белой», законной Black Water в итоге появились проблемы из-за убийства. Они одномоментно убили 12 человек в Ираке, и это послужило концом Black Water, а до этого они и так грохали людей под шумок. В итоге этой компании пришлось распасться, и сейчас она существует под каким-то другим названием.

Сергей Медведев: В России, кроме ЧВК Вагнера, есть еще какие-то частные армии?

Аркадий Бабченко: По факту частные армии, конечно, существуют.

Сергей Медведев: У корпораций, о олигархов?

Аркадий Бабченко: И у корпораций, и у олигархов. «Луком-А» – это вполне себе корпоративная частная армия. Лет пять-шесть назад у «Транснефти» были разговоры о возможности выдачи и применения автоматического оружия для защиты трубопровода, нефтяных вышек и так далее. Я эту историю не отслеживал, но думаю, что она с успехом завершена, и эта частная армия сейчас тоже существует.

Сергей Медведев: А региональные? Что, только у Кадырова есть частная армия, или на Кавказе есть другие?

Аркадий Бабченко: В этом вопросе я не спец, но кроме Кадырова лично я никого не знаю.

Сергей Медведев: У Кадырова это уже полноформатная армия?

Аркадий Бабченко: Да, это своя частная личная армия, замечательно вооруженная, обученная и мотивированная. На мой взгляд, сейчас после российских вооруженных сил это самая боеспособная единица на территории РФ.

Сергей Медведев: Насколько реалистична задача интегрировать ее в Росгвардию?

Аркадий Бабченко: Совершенно нереалистична. Это армия, основанная на лояльности одному-единственному человеку. Так и останется. Это абсолютно феодальная частная армия. Росгвардия до этого не была частной армией Кадырова, какие-то батальоны принадлежали ГРУ, потом они входили в полк нефтеохраны. Сейчас на бумажке это структура Российской Федерации, но по факту это все равно частная армия. На бумажке они из одного подчинения перейдут в другое, и совершенно ничего не изменится.

Сергей Медведев: Когда вы были в Чечне, ничего подобного не было, никаких частных компаний?

Аркадий Бабченко: В первую войну – нет, а во вторую я уже сам пошел по контракту. Институт контрактной армии, профессиональной армии начал появляться, был очень сильно на подъеме, в контрактники шли довольно многие.

Сергей Медведев: Это не ЧВК, это государственный контракт?

Аркадий Бабченко: Нет, таких частных армий не было ни у кого.

Сергей Медведев: А с чеченской стороны?

Аркадий Бабченко: Вся чеченская сторона была частной.

Сергей Медведев: То, что происходило в Донбассе… Когда слышишь: с одной стороны батальон «Азов», с другой – батальон «Призрак», – это просто столкновение частных армий, за которыми стоят государства?

Аркадий Бабченко: Нет, я не считаю это столкновениями частных армий. Во-первых, украинские добровольческие батальоны я считаю именно добровольческими батальонами – это, скорее, народные ополчения, партизанские структуры, а государство уже полностью отсутствовало. Война началась с агрессии России, Россия напала. Когда со стороны России началась агрессия на Украину, там же не существовало государства как такового, не было президента, никаких институтов управления, кроме парламента, должность президента тогда исполнял Турчинов, не было ни министерств, ни Кабмина. Это был именно ответ на внешнюю агрессию, люди сами начали подниматься, вооружаться.

Что касается подразделений другой стороны, там какая-то часть людей тоже начала подниматься сама против «бандеровских фашистов», против «распятия русских мальчиков» – им промыли мозги, и они начали подниматься сами, это тоже был добровольческий подъем. Но при всем этом надо понимать, что оружие, боеприпасы, логистика, обеспечение, командование – это все российское. Подразделения донецкой стороны я считаю гибридными подразделениями российской армии, потому что все обеспечение и командование идет из России. Говорить, что это гражданская война и какие-то донецкие части… Мы знаем, что там были бурятские части, но мы же не будем говорить, что это бурятско-украинская война только на этом основании. Безусловно, это российско-украинская война.

Сергей Медведев: В случае Донбасса не приходится говорить о частных военных компаниях?

Аркадий Бабченко: Говорят, что там есть и вагнеровская ЧВК. Формируются какие-то структуры, туда вкладываются деньги. Но тут надо понимать, что ЧВК – это легально, это в первую очередь соблюдение законности, законодательства. Если этого нет, то это некие вооруженные формирования, частные армии. В международном законодательстве о ЧВК жестко структурировано, что ты можешь делать, чего не можешь.

Сергей Медведев: Аркадий, по структуре это как батальоны спецназа, или есть ЧВК, которые напоминают армию со всей логистикой, с разными батальонами поддержки, медицинскими батальонами?

Аркадий Бабченко: Я сам там не служил, особо близко этим не занимался. Опять же, крупные ЧВК – это, скорее, больше корпорация, чем армия. В прямые легальные действия ЧВК не лезут, Пальмиру не штурмуют – это не их задача.

Сергей Медведев: Российская же штурмовала Пальмиру.

Аркадий Бабченко: Вагнеровская ЧВК пока не подпадает именно под понятие «ЧВК», то есть это некое вооруженное формирование. Такие вооруженные формирования могут напоминать армии с большой численностью, со своими отдельными медицинскими, саперными и разведывательными взводам. Есть мелкие полулегальные ЧВК, могут вообще собраться десять человек.

У меня знакомые работали в иракском Курдистане, когда там вообще было абсолютное безвластие, и несколько человек собрались, договорились с местным губернатором, мэром или просто самым главным бандитом, или с самым главным, наоборот, оппозиционером-освободителем… Люди собирались, делали дело, договаривались с каким-то лицом о проводке грузов из одной точки в другую, добывали оружие, какое-то время там жили, а потом просто уезжали. Это не попадает под легальное понятие ЧВК, но по факту все это существует.

Сергей Медведев: Насколько эти вооруженные формирования могут быть опасны для государства? Скажем, в России есть лукойловская армия, с другой стороны, кадыровская армия, есть частные военные компании, есть, как я понимаю, критическая масса людей, которые прошли через Донбасс и ищут себе применение. Насколько это может подрывать основы государственного строя?

Аркадий Бабченко: Насколько я невысокого мнения о способностях тех людей, которые у нас сейчас составляют государство, насколько я невысокого мнения об их способности руководить той территорией, на которой им удалось захватить власть, настолько же, я думаю, они отлично осознают то, что именно такие структуры являются для них наиболее опасными. Еще два года назад, когда началась война на Донбассе, я говорил: ребята, вы говорите, что «мы сейчас пройдем донбасскую войну, а потом эти люди начнут возвращаться, скинут Путина или устроят еще какой-то шухер», – не будет этого, потому что именно этих людей власть будет мочить первыми. «Мочить» – не в смысле убивать, а не давать им собраться в какой-то единый кулак, в какие-то объединения. Они не допустят здесь формирования никаких мало-мальски сильных группировок, вооруженных, объединенных, обученных и сплоченных одной идеей – этого не будет.

Лукойловские нефтяные компании – по факту государственные, они не представляют опасности, работают только на защите нефтепроводов, это чисто заработок денег, они не политизированы. Все остальные, если власть хотя бы намеком подумает о том, что они могут представлять какую-то опасность, тут же будут разгромлены – то, что и происходило на наших глазах на Донбассе.

Сергей Медведев: То есть они все, так или иначе, под контролем ФСБ? Или какая-то другая из российских силовых корпораций является контролирующим, лицензирующим органом?

Аркадий Бабченко: Лицензирующим органом по тому законопроекту (я не помню, принят он или нет) напрямую было ФСБ, которое давало лицензию на ношение оружия. Все остальные донецкие структуры, если и не контролируются, то потом точно будут накрыты спецслужбами.

Сергей Медведев: В будущем вооруженные конфликты будут вестись не государствами, а, скорее, такими «серыми» полулегальными компаниями, партизанскими отрядами, которые участвуют в таком неконтролируемом насилии?

Аркадий Бабченко: Я думаю, да. Во-первых, это очень удобно государству, которое может сказать: я здесь не при чем, ничего не знаю, да, это наша ЧВК, но ее нанял какой-нибудь ваш персидский шейх, чтобы грохнуть соседнего персидского шейха, а мы знать не знали, слышать не слышали. То есть эти структуры можно использовать в «серой» зоне не от имени государства в той же самой гибридной войне, что сейчас и делает Россия на Донбассе.

Во-вторых, лично я только поддерживаю эту идею, потому что ЧВК – это абсолютная противоположность призывной армии. Если в призывную армию мы берем 18-летнего пацана, которому, может быть, на фиг не нужна эта армия и эта война, мы его туда посылаем, и он погибает, не оставив ни потомства, ничего, то ЧВК – это отправка людей туда, куда они сами хотят по своей доброй воле, при этом зарабатывая деньги, платя налоги. Если выбирать между срочниками и ЧВК, то я, конечно, за ЧВК.

Сергей Медведев: А контрактная армия?

Аркадий Бабченко: Контрактная армия – это тоже хорошо, но она дороже, она более забюрократизирована и не дает таких возможностей использования в «серой» зоне. Поэтому я думаю, что рынок ЧВК будет развиваться в мире. Не то чтобы за ними будущее, потому что профессиональные армии все равно никуда не денутся, и частные военные кампании не смогут обладать такими возможностями, таким оружием, которым обладает государственная армия, но в любом случае они будут составлять очень значительный процент рынка и будущих войн.

Сергей Медведев: Вы видите, что на аутсорс будет попадать все больше и больше военных функций государства? Например, какие-то авиационные соединения

Аркадий Бабченко: Пока рано об этом говорить, но это было бы очень интересно.

Сергей Медведев: Скажем, какие-то дроны, автоматизированные отряды…

Аркадий Бабченко: На мой взгляд, сейчас Украина имеет в этом смысле гигантский задел, потому что там идет война, там пошел патриотический подъем, объединение нации, общегражданский подъем. Там нет такого захвата власти и такого контроля ФСБ, как у нас в России. Там есть возможность расти снизу, и сверху тоже дается такая возможность.

Если говорить о дронах… Этим занимается мой друг Юрий Касьянов, известный украинский волонтер, мы с ним познакомились как раз на Донбассе. Это человек, который, я бы сказал, с нуля сделал беспилотную авиацию Украины. Правда, никакой помощи со стороны государства нет, но это типичный пример того, что может сделать человек, который не имел к этому никакого отношения, создав команду. Это какие-то роботизированные системы, роботизированная пехота, роботизированные саперы.

Сергей Медведев: Там могут быть какие-то стартапы, если это частные компании.

Аркадий Бабченко: Конечно. В Америке это вообще довольно сильно развивается.

Сергей Медведев: А внутренняя безопасность? Представляете ли вы себе, что частные компании будут заниматься разгоном митингов, охраной тюрем, ведь говорят уже о частных тюрьмах. В США, по-моему, есть частные тюрьмы.

Аркадий Бабченко: В США достаточно большой процент частных тюрем. Если отдавать на аутсорсинг содержание преступников, и общество будет за это платить, то я в этом тоже не вижу никакой проблемы. Но в сфере разгона демонстраций, полицейской функции государства… Мой либерализм все-таки заходит не так далеко. Я считаю, что в этом смысле право на насилие должно принадлежать только государству. Практика показывает, что передовые государства это осознают и не отдают право на насилие частным компаниям.

Сергей Медведев: В России те же самые казаки или те, кто нападал на правозащитников в Чечне, в Ингушетии, – это какие-то абсолютно не идентифицированные формирования.

Аркадий Бабченко: Про Россию в этом смысле вообще сложно говорить, потому что, на мой взгляд, в России вообще не существует государства как такового. Что здесь будет, какой из вариантов Уганды или Руанды будет здесь, сказать сложно. У кого автомат, тот и прав.

Сергей Медведев: Насилие будет продолжать растекаться при сохранении нынешней политической, социоэкономической ситуации? Мы идем к такой неофеодальной ситуации?

Аркадий Бабченко: Да, я считаю, что на данный момент это наиболее вероятный вариант развития событий. 90-е уже к нам пришли. Вспомните, три-четыре года назад не было такого, чтобы на улице Питера сжигали инкассаторскую машину, «Сбербанки» грабили чуть ли не каждый день, чтобы опять начинались перестрелки… Изменился вектор развития общества. Если три-четыре года назад еще было прилично бандитам ездить с белыми воротничками, отвечать «извините», если говорили «товарищ, ты не правильно припарковался», то сейчас все возвращается обратно: достал пистолет, выстрелил в башку…

Предпосылок, которые могут изменить эту ситуацию, я не вижу. Предпосылки обусловлены тем, что государство должно быть открытым, образованным и демократичным, а этого я не вижу. Я вижу, что мы движемся в сторону авторитаризма, значит, насилие будет возрастать, а стало быть, будет возрастать и бытовое насилие, и насилие государства и его неконтролируемость. Все эти люди, которые живут в норах, чувствуют, когда государство слабо, и начинают вылезать на свет. Я думаю, наше ближайшее будущее таково.

Сергей Медведев: В этом смысле ЧВК могут быть как раз способом канализации, вывода этих людей и отправки их в какие-то горячие точки. В свое время Донбасс был таким рентгеном, который вывел этих людей из нор.

Аркадий Бабченко: Безусловно. Именно поэтому я говорю, что поддерживаю идею ЧВК. У нас замечательный ресурс, у нас полно агрессивных молодых мужиков, которым нечем заняться, жизнь которых ничего не стоит, и они не видят здесь для себя никакого просвета. Это просто идеальный вариант для штурма той же самой Пальмиры. В этом смысле я поддерживаю вагнеровскую ЧВК.

Сергей Медведев: Вместо экспорта нобелевских лауреатов Россия может заниматься экспортом головорезов?

Аркадий Бабченко: Чем богаты, тому и рады.

Сергей Медведев: Социологи говорят о распределенном образе жизни – точно так же можно говорить о потенциале распределенного насилия в России, которое прорывается в новых возвращающих 90-х, в различных криминальных практиках. Не исключено, что здесь есть возможность как-то это структурировать и через частные военные компании ввести насилие хоть в какие-то минимальные легальные рамки. Это довольно пугающая перспектива, тем не менее, на нее нужно смотреть спокойно и трезво, чтобы понять, в какое будущее мы входим.

Радио СвободаСергей Медведев

Сергей Медведев: Часть неожиданно наступившего будущего в последние три года – это войны, которые ведет Россия. Страна, может быть, неожиданно для себя самой (хотя, может быть, и вполне ожидаемо) оказалась, говоря на военном языке, в угрожаемом периоде, периоде различных войн. Был Крым, был Донбасс, продолжается Сирия, в Ираке задействованы российские военные. Военные сводки заполняют эфир. Все чаще звучит аббревиатура «ЧВК» – «частная военная компания». Например, мы узнали, что освобождение Пальмиры произошло при активном участии некоей частной военной компании Вагнера.

Речь идет о каком-то интересном и большом сдвиге в самом способе ведения современной войны, когда насилие делегируется государством на аутсорс различным негосударственным частным компаниям, то есть государство теряет свою основополагающую монополию на насилие. Это невероятно интересный момент, и мы хотели бы обсудить его сегодня. У нас в гостях военный журналист Аркадий Бабченко.

Аркадий, Россия же не первая на этом пути: я так понимаю, американцы в Ираке последние лет 20 с различными военными кампаниями?..

Аркадий Бабченко: Россия совсем не первая на этом пути, а одна из последних. Я считаю, что мы проиграли очень многое, тут мы упустили достаточно большой кусок рынка, потому что Россия – страна воюющая, она обладает всеми задатками для того, чтобы быть лидером на рынке ЧВК, – это дешевая жизнь и население, которому в принципе некуда себя приложить в этой жизни.

Мы могли бы играть действительно ведущие роли на этом рынке. Сейчас мы на него не выходим, но законодательной легализации ЧВК как не было, так и нет. Разговоры ведутся, но по факту все остается на том месте, на котором и было, за исключением того, что в реальности российские ЧВК уже существуют. Уже несколько лет назад дочерняя структура ЛУКОЙЛа, «Луком-А» набирала людей для работы в Ираке. Там нам принадлежат два самых крупных месторождения, и туда набирали людей. Я думал о том, чтобы туда устроиться, потому что там были совершенно замечательные условия: полгода работаешь, полгода в отпуске, зарплата восемь-десять тысяч долларов в месяц и полный шоколад.

Законодательно у нас ЧВК не существуют, по факту для каких-то околовластных структур они существуют, все это уходит в теневой черный рынок, где их не существует, но они все же есть.

Сергей Медведев: Есть же еще закон о наемничестве. Если всерьез принимать этот закон, то многие, кто отправлялся воевать на Донбасс, подпадают под действие этого закона.

Аркадий Бабченко: С законом о наемничестве сложно.

Сергей Медведев: Не закон, а уголовная статья.

Аркадий Бабченко: На мой взгляд, чтобы она применялась, превалирующим фактором должно быть желание обогащения. На Донбасс у нас ехали многие после промывки мозгов пропагандой, с желанием действительно убивать фашистов, бандеровцев, спасать «Русский мир», а обогащение для них уже было дело второе.

Я считаю, что закон о наемничестве должен быть, я не думаю, что его нужно отменять полностью, потому что наемничество действительно существует, но в плане ЧВК он должен быть существенно подкорректирован, потому что это довольно сильно подрубает возможности.

Сергей Медведев: А как с этим обстоит в других странах – это абсолютно нормальная легитимная практика?

Аркадий Бабченко: Везде по-разному.

Сергей Медведев: Во Франции всегда был иностранный легион, но это совершенно иное – это государственная структура.

Аркадий Бабченко: Наиболее сильно развиты ЧВК в Америке, но они там сильнее всего залегитимизированы, забюрократизированы. Американские ЧВК не участвуют напрямую в прямых военных действиях, то есть Пальмиру они не штурмуют. Это по большей части аутсорс. Основная миссия – это доставка грузов, сопровождение конвоев, обеспечение их безопасности.

Сергей Медведев: Десятка полтора, я думаю, самых известных.

Аркадий Бабченко: Известные, засвеченные ЧВК – это, по большому счету, работа с бумажками, законодательство. Не дай бог нарушить законодательство, нетолерантно посмотреть на какого-нибудь местного или кого-нибудь пристрелить по ошибке!

Второй рынок, который более развит – это рынок полулегальных ЧВК. У меня достаточно много знакомых ветеранов, с началом пиратской истории в Аденском заливе прошедших по военной теме. Вагнер там начинал, насколько это известно, они ездили туда просто сопровождать корабли. Это, безусловно, делалось полуподпольно, потому что есть проблема: ты не можешь получить оружие, не можешь с оружием сесть на корабль, поэтому они на лодках выходили в международные воды, туда же им доставляли оружие, они с оружием проводили корабль, и так же в международных водах сдавали оружие и на лодках возвращались обратно на землю.

Если бы у нас было нормальное законодательство, этот рынок, Аденский пролив вообще мог бы полностью быть под Россией, мы могли бы стать там центровым игроком. Весь Аденский пролив сейчас говорил бы на русском языке.

Есть полутемные конторы, почему-то они очень любят Италию, куда приезжают люди, прошедшие войны, служившие в армии, в основном сербы, балканцы, хорваты, те же русские. Они встречаются в Римини на вокзале под часами (никто никого не знает), садятся, куда-то едут или летят, там получают оружие и задание. Например, какой-нибудь сын миллионера катался на яхте, и его взяли в заложники. Они туда приезжают, всех убивают, сына миллионера освобождают, возвращаются, получают деньги и расходятся. Не знаю, попадает ли это под законодательство о ЧВК, или это уже наемничество, но это такие полулегальные ЧВК.

Сергей Медведев: Вообще, такое экстерриториальное правоприменение… Может, с точки зрения государства, где они кого-то убили, это уголовное деяние.

Аркадий Бабченко: Я думаю, что да. Но с точки зрения общественной морали, освободить заложника от бандитов…

Сергей Медведев: То есть ЧВК действуют в «серой» зоне, которая пока не прописана в международном праве, в отличие от ЧОПов. ЧОП – это такой четкий закон об охранной деятельности, там разведены функции полиции, функции охраны общественного порядка.

Аркадий Бабченко: Вообще, все спецслужбы действуют в «серой» зоне. Ликвидация Усамы бен Ладена тоже была не особо законной операцией, тем не менее, это государственные спецслужбы Соединенных Штатов Америки.

Я разделяю ЧВК на два вида: одни – «белые», законные. И то мы знаем, что у самой «белой», законной Black Water в итоге появились проблемы из-за убийства. Они одномоментно убили 12 человек в Ираке, и это послужило концом Black Water, а до этого они и так грохали людей под шумок. В итоге этой компании пришлось распасться, и сейчас она существует под каким-то другим названием.

Сергей Медведев: В России, кроме ЧВК Вагнера, есть еще какие-то частные армии?

Аркадий Бабченко: По факту частные армии, конечно, существуют.

Сергей Медведев: У корпораций, о олигархов?

Аркадий Бабченко: И у корпораций, и у олигархов. «Луком-А» – это вполне себе корпоративная частная армия. Лет пять-шесть назад у «Транснефти» были разговоры о возможности выдачи и применения автоматического оружия для защиты трубопровода, нефтяных вышек и так далее. Я эту историю не отслеживал, но думаю, что она с успехом завершена, и эта частная армия сейчас тоже существует.

Сергей Медведев: А региональные? Что, только у Кадырова есть частная армия, или на Кавказе есть другие?

Аркадий Бабченко: В этом вопросе я не спец, но кроме Кадырова лично я никого не знаю.

Сергей Медведев: У Кадырова это уже полноформатная армия?

Аркадий Бабченко: Да, это своя частная личная армия, замечательно вооруженная, обученная и мотивированная. На мой взгляд, сейчас после российских вооруженных сил это самая боеспособная единица на территории РФ.

Сергей Медведев: Насколько реалистична задача интегрировать ее в Росгвардию?

Аркадий Бабченко: Совершенно нереалистична. Это армия, основанная на лояльности одному-единственному человеку. Так и останется. Это абсолютно феодальная частная армия. Росгвардия до этого не была частной армией Кадырова, какие-то батальоны принадлежали ГРУ, потом они входили в полк нефтеохраны. Сейчас на бумажке это структура Российской Федерации, но по факту это все равно частная армия. На бумажке они из одного подчинения перейдут в другое, и совершенно ничего не изменится.

Сергей Медведев: Когда вы были в Чечне, ничего подобного не было, никаких частных компаний?

Аркадий Бабченко: В первую войну – нет, а во вторую я уже сам пошел по контракту. Институт контрактной армии, профессиональной армии начал появляться, был очень сильно на подъеме, в контрактники шли довольно многие.

Сергей Медведев: Это не ЧВК, это государственный контракт?

Аркадий Бабченко: Нет, таких частных армий не было ни у кого.

Сергей Медведев: А с чеченской стороны?

Аркадий Бабченко: Вся чеченская сторона была частной.

Сергей Медведев: То, что происходило в Донбассе… Когда слышишь: с одной стороны батальон «Азов», с другой – батальон «Призрак», – это просто столкновение частных армий, за которыми стоят государства?

Аркадий Бабченко: Нет, я не считаю это столкновениями частных армий. Во-первых, украинские добровольческие батальоны я считаю именно добровольческими батальонами – это, скорее, народные ополчения, партизанские структуры, а государство уже полностью отсутствовало. Война началась с агрессии России, Россия напала. Когда со стороны России началась агрессия на Украину, там же не существовало государства как такового, не было президента, никаких институтов управления, кроме парламента, должность президента тогда исполнял Турчинов, не было ни министерств, ни Кабмина. Это был именно ответ на внешнюю агрессию, люди сами начали подниматься, вооружаться.

Что касается подразделений другой стороны, там какая-то часть людей тоже начала подниматься сама против «бандеровских фашистов», против «распятия русских мальчиков» – им промыли мозги, и они начали подниматься сами, это тоже был добровольческий подъем. Но при всем этом надо понимать, что оружие, боеприпасы, логистика, обеспечение, командование – это все российское. Подразделения донецкой стороны я считаю гибридными подразделениями российской армии, потому что все обеспечение и командование идет из России. Говорить, что это гражданская война и какие-то донецкие части… Мы знаем, что там были бурятские части, но мы же не будем говорить, что это бурятско-украинская война только на этом основании. Безусловно, это российско-украинская война.

Сергей Медведев: В случае Донбасса не приходится говорить о частных военных компаниях?

Аркадий Бабченко: Говорят, что там есть и вагнеровская ЧВК. Формируются какие-то структуры, туда вкладываются деньги. Но тут надо понимать, что ЧВК – это легально, это в первую очередь соблюдение законности, законодательства. Если этого нет, то это некие вооруженные формирования, частные армии. В международном законодательстве о ЧВК жестко структурировано, что ты можешь делать, чего не можешь.

Сергей Медведев: Аркадий, по структуре это как батальоны спецназа, или есть ЧВК, которые напоминают армию со всей логистикой, с разными батальонами поддержки, медицинскими батальонами?

Аркадий Бабченко: Я сам там не служил, особо близко этим не занимался. Опять же, крупные ЧВК – это, скорее, больше корпорация, чем армия. В прямые легальные действия ЧВК не лезут, Пальмиру не штурмуют – это не их задача.

Сергей Медведев: Российская же штурмовала Пальмиру.

Аркадий Бабченко: Вагнеровская ЧВК пока не подпадает именно под понятие «ЧВК», то есть это некое вооруженное формирование. Такие вооруженные формирования могут напоминать армии с большой численностью, со своими отдельными медицинскими, саперными и разведывательными взводам. Есть мелкие полулегальные ЧВК, могут вообще собраться десять человек.

У меня знакомые работали в иракском Курдистане, когда там вообще было абсолютное безвластие, и несколько человек собрались, договорились с местным губернатором, мэром или просто самым главным бандитом, или с самым главным, наоборот, оппозиционером-освободителем… Люди собирались, делали дело, договаривались с каким-то лицом о проводке грузов из одной точки в другую, добывали оружие, какое-то время там жили, а потом просто уезжали. Это не попадает под легальное понятие ЧВК, но по факту все это существует.

Сергей Медведев: Насколько эти вооруженные формирования могут быть опасны для государства? Скажем, в России есть лукойловская армия, с другой стороны, кадыровская армия, есть частные военные компании, есть, как я понимаю, критическая масса людей, которые прошли через Донбасс и ищут себе применение. Насколько это может подрывать основы государственного строя?

Аркадий Бабченко: Насколько я невысокого мнения о способностях тех людей, которые у нас сейчас составляют государство, насколько я невысокого мнения об их способности руководить той территорией, на которой им удалось захватить власть, настолько же, я думаю, они отлично осознают то, что именно такие структуры являются для них наиболее опасными. Еще два года назад, когда началась война на Донбассе, я говорил: ребята, вы говорите, что «мы сейчас пройдем донбасскую войну, а потом эти люди начнут возвращаться, скинут Путина или устроят еще какой-то шухер», – не будет этого, потому что именно этих людей власть будет мочить первыми. «Мочить» – не в смысле убивать, а не давать им собраться в какой-то единый кулак, в какие-то объединения. Они не допустят здесь формирования никаких мало-мальски сильных группировок, вооруженных, объединенных, обученных и сплоченных одной идеей – этого не будет.

Лукойловские нефтяные компании – по факту государственные, они не представляют опасности, работают только на защите нефтепроводов, это чисто заработок денег, они не политизированы. Все остальные, если власть хотя бы намеком подумает о том, что они могут представлять какую-то опасность, тут же будут разгромлены – то, что и происходило на наших глазах на Донбассе.

Сергей Медведев: То есть они все, так или иначе, под контролем ФСБ? Или какая-то другая из российских силовых корпораций является контролирующим, лицензирующим органом?

Аркадий Бабченко: Лицензирующим органом по тому законопроекту (я не помню, принят он или нет) напрямую было ФСБ, которое давало лицензию на ношение оружия. Все остальные донецкие структуры, если и не контролируются, то потом точно будут накрыты спецслужбами.

Сергей Медведев: В будущем вооруженные конфликты будут вестись не государствами, а, скорее, такими «серыми» полулегальными компаниями, партизанскими отрядами, которые участвуют в таком неконтролируемом насилии?

Аркадий Бабченко: Я думаю, да. Во-первых, это очень удобно государству, которое может сказать: я здесь не при чем, ничего не знаю, да, это наша ЧВК, но ее нанял какой-нибудь ваш персидский шейх, чтобы грохнуть соседнего персидского шейха, а мы знать не знали, слышать не слышали. То есть эти структуры можно использовать в «серой» зоне не от имени государства в той же самой гибридной войне, что сейчас и делает Россия на Донбассе.

Во-вторых, лично я только поддерживаю эту идею, потому что ЧВК – это абсолютная противоположность призывной армии. Если в призывную армию мы берем 18-летнего пацана, которому, может быть, на фиг не нужна эта армия и эта война, мы его туда посылаем, и он погибает, не оставив ни потомства, ничего, то ЧВК – это отправка людей туда, куда они сами хотят по своей доброй воле, при этом зарабатывая деньги, платя налоги. Если выбирать между срочниками и ЧВК, то я, конечно, за ЧВК.

Сергей Медведев: А контрактная армия?

Аркадий Бабченко: Контрактная армия – это тоже хорошо, но она дороже, она более забюрократизирована и не дает таких возможностей использования в «серой» зоне. Поэтому я думаю, что рынок ЧВК будет развиваться в мире. Не то чтобы за ними будущее, потому что профессиональные армии все равно никуда не денутся, и частные военные кампании не смогут обладать такими возможностями, таким оружием, которым обладает государственная армия, но в любом случае они будут составлять очень значительный процент рынка и будущих войн.

Сергей Медведев: Вы видите, что на аутсорс будет попадать все больше и больше военных функций государства? Например, какие-то авиационные соединения

Аркадий Бабченко: Пока рано об этом говорить, но это было бы очень интересно.

Сергей Медведев: Скажем, какие-то дроны, автоматизированные отряды…

Аркадий Бабченко: На мой взгляд, сейчас Украина имеет в этом смысле гигантский задел, потому что там идет война, там пошел патриотический подъем, объединение нации, общегражданский подъем. Там нет такого захвата власти и такого контроля ФСБ, как у нас в России. Там есть возможность расти снизу, и сверху тоже дается такая возможность.

Если говорить о дронах… Этим занимается мой друг Юрий Касьянов, известный украинский волонтер, мы с ним познакомились как раз на Донбассе. Это человек, который, я бы сказал, с нуля сделал беспилотную авиацию Украины. Правда, никакой помощи со стороны государства нет, но это типичный пример того, что может сделать человек, который не имел к этому никакого отношения, создав команду. Это какие-то роботизированные системы, роботизированная пехота, роботизированные саперы.

Сергей Медведев: Там могут быть какие-то стартапы, если это частные компании.

Аркадий Бабченко: Конечно. В Америке это вообще довольно сильно развивается.

Сергей Медведев: А внутренняя безопасность? Представляете ли вы себе, что частные компании будут заниматься разгоном митингов, охраной тюрем, ведь говорят уже о частных тюрьмах. В США, по-моему, есть частные тюрьмы.

Аркадий Бабченко: В США достаточно большой процент частных тюрем. Если отдавать на аутсорсинг содержание преступников, и общество будет за это платить, то я в этом тоже не вижу никакой проблемы. Но в сфере разгона демонстраций, полицейской функции государства… Мой либерализм все-таки заходит не так далеко. Я считаю, что в этом смысле право на насилие должно принадлежать только государству. Практика показывает, что передовые государства это осознают и не отдают право на насилие частным компаниям.

Сергей Медведев: В России те же самые казаки или те, кто нападал на правозащитников в Чечне, в Ингушетии, – это какие-то абсолютно не идентифицированные формирования.

Аркадий Бабченко: Про Россию в этом смысле вообще сложно говорить, потому что, на мой взгляд, в России вообще не существует государства как такового. Что здесь будет, какой из вариантов Уганды или Руанды будет здесь, сказать сложно. У кого автомат, тот и прав.

Сергей Медведев: Насилие будет продолжать растекаться при сохранении нынешней политической, социоэкономической ситуации? Мы идем к такой неофеодальной ситуации?

Аркадий Бабченко: Да, я считаю, что на данный момент это наиболее вероятный вариант развития событий. 90-е уже к нам пришли. Вспомните, три-четыре года назад не было такого, чтобы на улице Питера сжигали инкассаторскую машину, «Сбербанки» грабили чуть ли не каждый день, чтобы опять начинались перестрелки… Изменился вектор развития общества. Если три-четыре года назад еще было прилично бандитам ездить с белыми воротничками, отвечать «извините», если говорили «товарищ, ты не правильно припарковался», то сейчас все возвращается обратно: достал пистолет, выстрелил в башку…

Предпосылок, которые могут изменить эту ситуацию, я не вижу. Предпосылки обусловлены тем, что государство должно быть открытым, образованным и демократичным, а этого я не вижу. Я вижу, что мы движемся в сторону авторитаризма, значит, насилие будет возрастать, а стало быть, будет возрастать и бытовое насилие, и насилие государства и его неконтролируемость. Все эти люди, которые живут в норах, чувствуют, когда государство слабо, и начинают вылезать на свет. Я думаю, наше ближайшее будущее таково.

Сергей Медведев: В этом смысле ЧВК могут быть как раз способом канализации, вывода этих людей и отправки их в какие-то горячие точки. В свое время Донбасс был таким рентгеном, который вывел этих людей из нор.

Аркадий Бабченко: Безусловно. Именно поэтому я говорю, что поддерживаю идею ЧВК. У нас замечательный ресурс, у нас полно агрессивных молодых мужиков, которым нечем заняться, жизнь которых ничего не стоит, и они не видят здесь для себя никакого просвета. Это просто идеальный вариант для штурма той же самой Пальмиры. В этом смысле я поддерживаю вагнеровскую ЧВК.

Сергей Медведев: Вместо экспорта нобелевских лауреатов Россия может заниматься экспортом головорезов?

Аркадий Бабченко: Чем богаты, тому и рады.

Сергей Медведев: Социологи говорят о распределенном образе жизни – точно так же можно говорить о потенциале распределенного насилия в России, которое прорывается в новых возвращающих 90-х, в различных криминальных практиках. Не исключено, что здесь есть возможность как-то это структурировать и через частные военные компании ввести насилие хоть в какие-то минимальные легальные рамки. Это довольно пугающая перспектива, тем не менее, на нее нужно смотреть спокойно и трезво, чтобы понять, в какое будущее мы входим.

Радио Свобода

Так, как было до войны, уже не будетТак, как было до войны, уже не будет

Аркадий Бабченко

Пытаясь втянуть Украину в скрепную империю, «русский мир» потерял ее на столетия

В семнадцатом веке Польша была одним из ключевых игроков в Восточной Европе. Украина, по большому счету, придерживалась западного курса развития — на Польшу и вместе с Польшей. Однако идиотизм польской политики привел к жесточайшему восстанию — Богдан Хмельницкий, Тарас Бульба, вот это все. В результате вектор развития Украины сменился на прямо противоположный — с западного на восточный, от Польши к Московии.

Такая ситуация продержалась почти четыреста лет.

Сегодня Россия добилась ровно того же самого. Даже если Россия завтра же вернет Донбасс, Крым, отдаст в придачу Кубань, выплатит контрибуции и посыплет голову пеплом — это уже не имеет значения. Дело сделано. Вектор развития Украины изменен. Как минимум на десятилетия, а скорее всего так же на столетия. Так, как было до войны — уже не будет. Отношения будут примерно такими же, как с Финляндией. Прошло всего сто лет — а уже ничто не говорит о том, что Финляндия была частью Российской империи, правда? И никому уже не придет в голову говорить, что русские с финнами — один народ. Хотя вся московская топонимика — финно-угорская.

Ну вот и здесь будет так же.

Пытаясь втянуть Украину в свою новую великую скрепную империю, «русский мир» потерял Украину на столетия.

Пытаясь «защитить» русский язык в русскоязычной, в общем-то, стране, «русский мир» уже в ближайшем будущем сделает русский язык — языком диаспоры.

Пытаясь вернуть кусок суши, с трех сторон окруженный водой, «русский мир» потерял не только страну — регион! Да еще и не один регион!

И это лучшая многоходовочка, которую я знаю на сегодняшний день.

Историю надо было учить, идиоты.

Блог Аркадия Бабченко
Аркадий Бабченко

Пытаясь втянуть Украину в скрепную империю, «русский мир» потерял ее на столетия

В семнадцатом веке Польша была одним из ключевых игроков в Восточной Европе. Украина, по большому счету, придерживалась западного курса развития — на Польшу и вместе с Польшей. Однако идиотизм польской политики привел к жесточайшему восстанию — Богдан Хмельницкий, Тарас Бульба, вот это все. В результате вектор развития Украины сменился на прямо противоположный — с западного на восточный, от Польши к Московии.

Такая ситуация продержалась почти четыреста лет.

Сегодня Россия добилась ровно того же самого. Даже если Россия завтра же вернет Донбасс, Крым, отдаст в придачу Кубань, выплатит контрибуции и посыплет голову пеплом — это уже не имеет значения. Дело сделано. Вектор развития Украины изменен. Как минимум на десятилетия, а скорее всего так же на столетия. Так, как было до войны — уже не будет. Отношения будут примерно такими же, как с Финляндией. Прошло всего сто лет — а уже ничто не говорит о том, что Финляндия была частью Российской империи, правда? И никому уже не придет в голову говорить, что русские с финнами — один народ. Хотя вся московская топонимика — финно-угорская.

Ну вот и здесь будет так же.

Пытаясь втянуть Украину в свою новую великую скрепную империю, «русский мир» потерял Украину на столетия.

Пытаясь «защитить» русский язык в русскоязычной, в общем-то, стране, «русский мир» уже в ближайшем будущем сделает русский язык — языком диаспоры.

Пытаясь вернуть кусок суши, с трех сторон окруженный водой, «русский мир» потерял не только страну — регион! Да еще и не один регион!

И это лучшая многоходовочка, которую я знаю на сегодняшний день.

Историю надо было учить, идиоты.

Блог Аркадия Бабченко

«Можем повторить». Превращение Дня Победы в свою противоположность«Можем повторить». Превращение Дня Победы в свою противоположность

Аркадий Бабченко

Последний раз попытку показать дочке День Победы я предпринял года четыре назад, и уже тогда это был ад. Вход на Красную площадь только через металлоискатели и досмотр сумок. Перекрытое метро. Перекрытые переходы. Перекрытые улицы. Перекрытое все. Сплошные загоны из ограждений. Шеренги милиции и внутренних войск. Закрытый Александровский сад и какое-то там церковное богослужение. Совершеннейший кич в оформлении города. И толпы, толпы, толпы пейзан, счастливых от всего этого. Ощущение, что это больше не твой праздник, что это все сделано не для тебя, что ты здесь — лишь нежелательный элемент, от которого ограждаются ментами и ВВ-шниками, было полным.

Поэтому уже несколько лет я каждый раз на День Победы стараюсь уехать из Москвы. Смотреть на это стало совсем уже невозможно. На несколько дней страна, и в остальное время не очень-то здоровая в психическом и нравственном плане, превращается совсем уже в палату номер шесть. Начинается очередной пик обострения. Не пробиваемый никакими медикаментозными средствами. Глаза становятся стеклянными, речи бредовыми, мировоззрение шизофреническим. Пена на губах, деды воевали, можем повторить, фашисты, бандеры, ядерный пепел, Крымнаш, Абамачмо. Фальшивые пилотки, фальшивая форма, фальшивые ордена, наряженные в фальшивые гимнастерки дети, фальшивые наклейки, фальшивые гвардейские ленточки. Зачем вы детей в военную форму одеваете? Зачем вы на одетых в военную форму детей ордена вешаете? Зачем снимаете клип про мертвого мальчика в телогрейке? Зачем девочка рисует пеплом вашего кремированного дедушки про войну? А черт его знает… Так принято.

Победобесие — очень точное определение.

При этом ответить, что именно мы можем повторить — не в состоянии уже практически никто. Ну что ты хочешь повторять-то, скажи мне, недоросль в пилотке, галифе и массо-габаритным макетом ППШ через плечо? Отступление до Волги? Тактику выжженной земли — своей земли — при отступлении? Сожжение подмосковных деревень, чтобы немцам не достались? Жизнь в землянках при минус сорка? Пайку хлеба в сто двадцать пять грамм? Детей у станка по двенадцать часов в цехах без крыш? Закон о пяти колосках? Невозможность рожать детей у женщин-технарей бомбардировочной авиации от подвешивания стокилограммовых бомб? Штрафбаты? Заградотряды? Миллион погибших при штурме Берлина? Отправку раненных ветеранов на Валаам? Отправку пленных ветеранов прямиком из немецких концлагерей в ГУЛАГовские? Репрессии сорок седьмого года? Двадцать семь миллионов погибших? Семьдесят лет незахороненные останки на Синявинских высотах? Что ты повторять-то собрался, дурак? Ты и вправду считаешь, что деды воевали за это?

Нет. Молчит.

А новость о том, что первый штурм Брестской крепости советские войска проводили совместно с вермахтом, что оборонявший крепость польский гарнизон потом добивали именно советские войска, что первый парад в Бресте был совместным советско-фашистким, что по лендлизу поставлялось все вплоть до свиного жира, что под Липецком была школа Люфтваффе, что в Германию даже уже после объявления войны по инерции шли эшелоны с продовольствием, что война вообще началась в тридцать девятом году — этой информации в шизофреническом мировоззрении просто не существует.

Смысл Дня Победы приобрел прямо противоположное своему изначальному значение, и что этот день представляет из себя теперь, я больше не понимаю. Изначальный посыл мне был понятен. Чтобы никогда больше такого не повторялось. Чтобы помнить. Чтобы не забывать. Чтобы преклонить колени. Да, тогда это все тоже было враньем. Но по крайней мере на словах постулировались антивоенные принципы. И техника, которая шла по Красной площади, постулировалась как техника защиты, а не нападения. Защита наших окуклившихся рубежей от проклятых буржуинов.

А теперь что?

Какие рубежи защищают ваши идущие по Красной площади реактивные системы залпового огня «Град», «Ураган» и «Смерч»? Что сбивает выставленный на Триумфальной площади «Бук»? Какие города утюжат самоходные артиллерийские установки «Гвоздика» и «Акация»? По чьей земле ездят броневики «Тигр»? По каким горам в две тысячи восьмом работали «Искандеры» и «Точка-У»?

«Сейчас вы видите, как по Красной площади идут системы залпового огня «Ураган». Они успешно применялись в Чечне и Грузии», — эту фразу я услышал как-то, когда наткнулся по телевизору на трансляцию парада. Произносила её девочка-телеведущая, с приподнято-радостной интонацией. Бог мой, девочка, что ты несешь? Ты вообще видела, что эти «Ураганы» с Чечней сделали? Ты видела, во что они превращают села? Видела чеченское село Зоны, в котором не осталось ни одного целого дома, а только лишь печные трубы посреди пепелищ? Целое село печных труб — один в один как в кино про войну, только наделали все это уже не немецко-фашистские оккупанты, а вот эти вот твои системы залпового огня. Ты вообще видела, как они работают? Это даже со стороны страшно.

Тот, кто хоть раз видел всю эту технику в действии, кто хоть раз видел, что она делает с деревнями, с домами, с людьми, с человеческой жизнью, кто хоть раз видел, во что артиллерийский снаряд может превратить тело человека, и во что превращаются тела тех, кто горит внутри этой техники — способность восхищаться всем этим лязгающим громыхающим железом теряет уже навсегда. Лицо само каменеет от их вида.

И еще, конечно, запах. Соляры, солидола, нагретой на солнце брони… Это уже навсегда. Это из памяти уже не вытравить.

Восхищение оружием массового поражения, оружием неизбирательного действия, может быть только в извращенной логике. Это ненормально. Норма-то как раз противоположна — отторжение.

И, конечно же, совершенно поменялись смыслы, которые несет в себе это оружие.

После Грузии, Крыма и Донбасса — это больше не символы защиты.

Это символы агрессии. Нападения. Оккупации.

«Град» — это Донецкий аэропорт.

«Бук» — это сбитый «Боинг».

Т-72 — это Дебальцево.

Бронетранспортер «Тигр» (котрый изначально вообще хотели назвать «Карателем») — это авиабаза Бельбек.

«Искандеры» — это Грузия.

И эти ассоциации — уже навсегда. Это оружие заработало себе именно такую славу.

Этот парад — больше не парад техники, спасшей мир от коричневой чумы. Это парад техники, убившей десять тысяч человек в некогда самой братской нам стране. Вот эта вот техника, прямо сейчас, вот в этот вот самый момент, бьет по промзоне украинского города Авдеевка.

Что вы там забыли?

Это больше не парад защитников и освободителей. Это парад оккупантов. Ваши танки вызывают теперь только тошноту. И ничего более.

Изменить, вывернуть посыл такого дня, как День Победы, на прямо противоположный, извращенный на сто восемьдесят градусов — это надо суметь, конечно же.

Ну и, безусловно, торговля. Торговля Победой. Способная принять самые невообразимые формы. Пошив гвардейских ленточек зеками в лагерях. Со стороны одно это у живущего в адекватном мире индивидуума не должно уже укладываться в голове. Но нам, живущим в стране, где торгуют пилотками, орденами, детской военной формой, перевязанной гвардейскими ленточками водкой, безумными социальными роликами, аномальными телесериалами, концертом Газманова в честь Победы в Арабских Эмиратах, гомосексуальными наклейками с занимающимися анальным сексом двумя человечками у одного из которых вместо головы серп и молот а у другого свастика… Ну, какие там зеки с ленточками, о чем вы, право слово.

Собственно, в современной России корректнее этот день называть уже не Днем Победы, а Всероссийским Днем Торговли Победой.

Впрочем, корм, безусловно, в коня. Народу нравится. Он радостно раскупает.

И предприимчивые люди с удовольствием делают на этом деньги. В Греции, которая млеет сейчас от хлынувшего после закрытия Турции и Египта потока русских туристов, к примеру, рыночную стоимость символов победы тоже понимают отлично. Пилотка на бутылке ракии, которую я видел в греческом курортном городке в пивной лавке рядом со стрипклубом для ублажения чувств русского патриота, поехавшего отмечать День Победы почему-то не в Крым, а в гейропу — вот самый точный символ того, во что превратили эти миллионы смертей сегодня.

Вашей победой уже торгуют даже зазывалы кабаков в Греции, уважаемые господа патриоты, а у вас все «дедывоевали» да «можемповторить».

А тем временем в Москве прошел сбор продуктов для деревень. В том числе и для живущих в деревнях ветеранов Тверской и Ленинградской областей.

Сбор. Продуктов. Для деревень. И ветеранов. Ленинграда.

Ну, с Днем Победы.

СпектрАркадий Бабченко

Последний раз попытку показать дочке День Победы я предпринял года четыре назад, и уже тогда это был ад. Вход на Красную площадь только через металлоискатели и досмотр сумок. Перекрытое метро. Перекрытые переходы. Перекрытые улицы. Перекрытое все. Сплошные загоны из ограждений. Шеренги милиции и внутренних войск. Закрытый Александровский сад и какое-то там церковное богослужение. Совершеннейший кич в оформлении города. И толпы, толпы, толпы пейзан, счастливых от всего этого. Ощущение, что это больше не твой праздник, что это все сделано не для тебя, что ты здесь — лишь нежелательный элемент, от которого ограждаются ментами и ВВ-шниками, было полным.

Поэтому уже несколько лет я каждый раз на День Победы стараюсь уехать из Москвы. Смотреть на это стало совсем уже невозможно. На несколько дней страна, и в остальное время не очень-то здоровая в психическом и нравственном плане, превращается совсем уже в палату номер шесть. Начинается очередной пик обострения. Не пробиваемый никакими медикаментозными средствами. Глаза становятся стеклянными, речи бредовыми, мировоззрение шизофреническим. Пена на губах, деды воевали, можем повторить, фашисты, бандеры, ядерный пепел, Крымнаш, Абамачмо. Фальшивые пилотки, фальшивая форма, фальшивые ордена, наряженные в фальшивые гимнастерки дети, фальшивые наклейки, фальшивые гвардейские ленточки. Зачем вы детей в военную форму одеваете? Зачем вы на одетых в военную форму детей ордена вешаете? Зачем снимаете клип про мертвого мальчика в телогрейке? Зачем девочка рисует пеплом вашего кремированного дедушки про войну? А черт его знает… Так принято.

Победобесие — очень точное определение.

При этом ответить, что именно мы можем повторить — не в состоянии уже практически никто. Ну что ты хочешь повторять-то, скажи мне, недоросль в пилотке, галифе и массо-габаритным макетом ППШ через плечо? Отступление до Волги? Тактику выжженной земли — своей земли — при отступлении? Сожжение подмосковных деревень, чтобы немцам не достались? Жизнь в землянках при минус сорка? Пайку хлеба в сто двадцать пять грамм? Детей у станка по двенадцать часов в цехах без крыш? Закон о пяти колосках? Невозможность рожать детей у женщин-технарей бомбардировочной авиации от подвешивания стокилограммовых бомб? Штрафбаты? Заградотряды? Миллион погибших при штурме Берлина? Отправку раненных ветеранов на Валаам? Отправку пленных ветеранов прямиком из немецких концлагерей в ГУЛАГовские? Репрессии сорок седьмого года? Двадцать семь миллионов погибших? Семьдесят лет незахороненные останки на Синявинских высотах? Что ты повторять-то собрался, дурак? Ты и вправду считаешь, что деды воевали за это?

Нет. Молчит.

А новость о том, что первый штурм Брестской крепости советские войска проводили совместно с вермахтом, что оборонявший крепость польский гарнизон потом добивали именно советские войска, что первый парад в Бресте был совместным советско-фашистким, что по лендлизу поставлялось все вплоть до свиного жира, что под Липецком была школа Люфтваффе, что в Германию даже уже после объявления войны по инерции шли эшелоны с продовольствием, что война вообще началась в тридцать девятом году — этой информации в шизофреническом мировоззрении просто не существует.

Смысл Дня Победы приобрел прямо противоположное своему изначальному значение, и что этот день представляет из себя теперь, я больше не понимаю. Изначальный посыл мне был понятен. Чтобы никогда больше такого не повторялось. Чтобы помнить. Чтобы не забывать. Чтобы преклонить колени. Да, тогда это все тоже было враньем. Но по крайней мере на словах постулировались антивоенные принципы. И техника, которая шла по Красной площади, постулировалась как техника защиты, а не нападения. Защита наших окуклившихся рубежей от проклятых буржуинов.

А теперь что?

Какие рубежи защищают ваши идущие по Красной площади реактивные системы залпового огня «Град», «Ураган» и «Смерч»? Что сбивает выставленный на Триумфальной площади «Бук»? Какие города утюжат самоходные артиллерийские установки «Гвоздика» и «Акация»? По чьей земле ездят броневики «Тигр»? По каким горам в две тысячи восьмом работали «Искандеры» и «Точка-У»?

«Сейчас вы видите, как по Красной площади идут системы залпового огня «Ураган». Они успешно применялись в Чечне и Грузии», — эту фразу я услышал как-то, когда наткнулся по телевизору на трансляцию парада. Произносила её девочка-телеведущая, с приподнято-радостной интонацией. Бог мой, девочка, что ты несешь? Ты вообще видела, что эти «Ураганы» с Чечней сделали? Ты видела, во что они превращают села? Видела чеченское село Зоны, в котором не осталось ни одного целого дома, а только лишь печные трубы посреди пепелищ? Целое село печных труб — один в один как в кино про войну, только наделали все это уже не немецко-фашистские оккупанты, а вот эти вот твои системы залпового огня. Ты вообще видела, как они работают? Это даже со стороны страшно.

Тот, кто хоть раз видел всю эту технику в действии, кто хоть раз видел, что она делает с деревнями, с домами, с людьми, с человеческой жизнью, кто хоть раз видел, во что артиллерийский снаряд может превратить тело человека, и во что превращаются тела тех, кто горит внутри этой техники — способность восхищаться всем этим лязгающим громыхающим железом теряет уже навсегда. Лицо само каменеет от их вида.

И еще, конечно, запах. Соляры, солидола, нагретой на солнце брони… Это уже навсегда. Это из памяти уже не вытравить.

Восхищение оружием массового поражения, оружием неизбирательного действия, может быть только в извращенной логике. Это ненормально. Норма-то как раз противоположна — отторжение.

И, конечно же, совершенно поменялись смыслы, которые несет в себе это оружие.

После Грузии, Крыма и Донбасса — это больше не символы защиты.

Это символы агрессии. Нападения. Оккупации.

«Град» — это Донецкий аэропорт.

«Бук» — это сбитый «Боинг».

Т-72 — это Дебальцево.

Бронетранспортер «Тигр» (котрый изначально вообще хотели назвать «Карателем») — это авиабаза Бельбек.

«Искандеры» — это Грузия.

И эти ассоциации — уже навсегда. Это оружие заработало себе именно такую славу.

Этот парад — больше не парад техники, спасшей мир от коричневой чумы. Это парад техники, убившей десять тысяч человек в некогда самой братской нам стране. Вот эта вот техника, прямо сейчас, вот в этот вот самый момент, бьет по промзоне украинского города Авдеевка.

Что вы там забыли?

Это больше не парад защитников и освободителей. Это парад оккупантов. Ваши танки вызывают теперь только тошноту. И ничего более.

Изменить, вывернуть посыл такого дня, как День Победы, на прямо противоположный, извращенный на сто восемьдесят градусов — это надо суметь, конечно же.

Ну и, безусловно, торговля. Торговля Победой. Способная принять самые невообразимые формы. Пошив гвардейских ленточек зеками в лагерях. Со стороны одно это у живущего в адекватном мире индивидуума не должно уже укладываться в голове. Но нам, живущим в стране, где торгуют пилотками, орденами, детской военной формой, перевязанной гвардейскими ленточками водкой, безумными социальными роликами, аномальными телесериалами, концертом Газманова в честь Победы в Арабских Эмиратах, гомосексуальными наклейками с занимающимися анальным сексом двумя человечками у одного из которых вместо головы серп и молот а у другого свастика… Ну, какие там зеки с ленточками, о чем вы, право слово.

Собственно, в современной России корректнее этот день называть уже не Днем Победы, а Всероссийским Днем Торговли Победой.

Впрочем, корм, безусловно, в коня. Народу нравится. Он радостно раскупает.

И предприимчивые люди с удовольствием делают на этом деньги. В Греции, которая млеет сейчас от хлынувшего после закрытия Турции и Египта потока русских туристов, к примеру, рыночную стоимость символов победы тоже понимают отлично. Пилотка на бутылке ракии, которую я видел в греческом курортном городке в пивной лавке рядом со стрипклубом для ублажения чувств русского патриота, поехавшего отмечать День Победы почему-то не в Крым, а в гейропу — вот самый точный символ того, во что превратили эти миллионы смертей сегодня.

Вашей победой уже торгуют даже зазывалы кабаков в Греции, уважаемые господа патриоты, а у вас все «дедывоевали» да «можемповторить».

А тем временем в Москве прошел сбор продуктов для деревень. В том числе и для живущих в деревнях ветеранов Тверской и Ленинградской областей.

Сбор. Продуктов. Для деревень. И ветеранов. Ленинграда.

Ну, с Днем Победы.

Спектр

Россия: попытка легализовать наемников на ДонбассеРоссия: попытка легализовать наемников на Донбассе

Дарья Горсткина, Максим Литаврин

В Госдуму внесен проект «О добровольчестве». Почему он абсурден, объясняют военный журналист Аркадий Бабченко и руководитель противопожарной программы «Гринпис России» Григорий Куксин

Документ о так называемых добровольцах подготовил депутат от фракции ЛДПР Максим Шингаркин. В тексте определено понятие «доброволец» и определяется регламент его работы. Впервые подвести нормативную базу под волонтерскую деятельность законодатели пытались в 2013 году: тогда проект был подготовлен в Совете федерации и активно критиковался как в Кремле, так и представителями общественных движений. В 2013 году парламентарии предлагали ввести, среди прочего, должность координатора волонтеров, а также специальный документ — «книжку волонтеров», где нужно было бы указывать имя, адрес и статус каждого активиста.

Свежий документ содержит похожее предложение. Но в нем есть и новшество, которое кардинально выделяет законопроект Шингаркина. В списке «целей добровольчества» значится такой пункт: «Оказание помощи людям в России и за пределами России, в том числе в целях преодоления гуманитарной, техногенной катастрофы, во время военных конфликтов, в том числе в местах боевых действий в гуманитарных и иных общественно полезных целях».

Пояснительная записка уточняет, что проект разработан для правовой защиты граждан, участвующих в добровольческой деятельности, в частности «во время боевых действий, в том числе за пределами Российской Федерации, в целях поддержания международного мира и безопасности, принятия эффективных коллективных мер для предотвращения и устранения угрозы миру и подавления актов агрессии или других нарушений мира». Кроме того, документ рекомендует «разрешить правовую коллизию», исключив из законодательства ответственность за самооборону «при наличии оснований полагать, что доброволец действовал в интересах государства пребывания и Российской Федерации, применял оружие и спецсредства исключительно в целях самообороны, обороны мирных граждан, жизненно важных объектов и объектов гражданской инфраструктуры (жилых домов, больниц, школ и т.д.)».

«Этим законом эти люди тех, кого они якобы хотят защитить, из серой зоны выводят откровенно в ранг уголовных преступников»

Даже если считать законопроект о добровольцах попыткой защитить россиян, воюющих на Донбассе, то она, мягко говоря, не удалась, объяснил нам военный журналист Аркадий Бабченко:

— Все, что они делают, они делают через задницу. Они никогда не могут назвать вещи своими именами. Они не могут назвать войну войной, они не могут назвать военнопленных военнопленными, они не могу признать нашу армию нашей армией. У них все сплошные «ихтамнеты» и все какие-то замутки, какие-то отмазки — все какое-то идиотское. И законопроект — из этой же серии.

Если говорить о добровольцах как о сферическом коне в вакууме, в принципе я это только поддерживаю. Я, например, считаю, что человек должен иметь право поехать в том числе и воевать за свои идеалы, если где-то начался конфликт. А уж если, тем более, идеалы гуманистические, либеральные, демократические, — то я считаю, что это не даже не право, а обязанность по большому счету. Обязанность человека, способного защищать эти идеалы. Так что в идеальном смысле я эту тему поддерживаю.

Но понятно, что в нашей стране все это направлено совсем на другое. Понятно, что это все про Украину. Понятно, что в нашей стране никакой речи о «защите государственной целостности Украины от террористических образований ДНР и ЛНР» не идет. Ну окей, ребята! Что вы такие лохи вечно? Ну скажите вы на весь мир прямым текстом: «Да, мы считаем, что наши граждане имеют право воевать в ДНР и ЛНР на стороне ДНР и ЛНР! Нам плевать, что вы считаете их террористами, мы считаем их самыми классными проправославными армиями, которые поддерживают наши желания. Да, мы по закону признаем наших граждан, которые воюют в этих организациях, героями — вот им медаль, им можно оружие». И вместо этого — невероятно расплывчатый законопроект; он невероятно замылен. Там же ничего не говорится о том, что все это принимается для войны в Украине. Какие-то участия в спортивных мероприятиях, в каких-то митингах, какое-то оказание помощи гражданам в стихийных бедствиях и военных условиях. Что под этим подразумевается? Совершенно непонятно: о том, что здесь имеется в виду именно участие в боевых действиях с оружием в руках. Там же ни слова не сказано.

Люди, которые создали этот законопроект, в принципе идиоты. Потому что там есть строчка, что доброволец — это человек, который участвует добровольно и «безвозмездно», то есть без денежного вознаграждения. Все, кто ехал из России в ДНР и ЛНР, получали денежное вознаграждение. Все. То есть этим законом эти люди тех, кого они якобы хотят защитить, из серой зоны выводят откровенно в ранг уже уголовных преступников российского законодательства. И вот так у них — все.

Я считаю слишком очевидным то, что само по себе создание каких-то таких квазивоенных образований для участия в захвате и оккупации чужих земель — плохо.

Даже вот эта строчка: «Рекомендуется исключить ответственность за самооборону при наличии оснований полагать, что доброволец действовал в интересах государства пребывания или Российской Федерации». Во-первых, «самооборона». Вы меня извините, но механик-водитель в танке никоим образом не относится к самообороне — хоть ты лопни. Во-вторых, если доброволец поехал воевать в ДНР, то он действует против интересов государства Украины: еще одна подводка людей под статью.

То есть в этом законопроекте пунктов пять-семь подводят добровольца под статью. Этот законопроект говорит только об одном — об идиотизме его автора; больше ни о чем. Даже не разделяя их точку зрения и считая, что то, что они делают, — это преступление, развязывание и агрессивное ведение войны, я смеюсь от того, что они налепили, пытаясь как бы защитить своих людей.

Понятно, что на солдата всем всегда было плевать, а уж на добровольца из города Камышова — ему ногу оторвало, да и черт с ним. Я думаю, этот законопроект — попытка автора попасть под настроение власти, угодить власти созданием каких-то квазиобразований. Сейчас это происходит довольно активно: и какие-то полумутные ЧВК, и Нацгвардия, и у Рамзана Ахматовича там все неподконтрольно. Это попытка создать какие-то такие же отряды. Но проблема в том, что последнее, что власти нужно, — это организованные вооруженные люди, прошедшие боевые действия и неподконтрольные ей напрямую. Мне кажется, даже и в этом смысле законопроект — выстрел мимо.

Я давно предсказывал, что первые, кого власть начнет громить, кому она даже не даст собраться в какие-то организованные группы, — это добровольцы, прошедшие войну на Донбассе. Первым делом будут громить все эти «бригады »Призрак»». Они никогда не позволят вот этим объединенным, обученным людям с оружием оказаться на территории Российской Федерации.

«Это попытка урегулировать и задушить все живое и самоорганизованное»

Законопроект Шингаркина затрагивает также интересы активистов, которые занимаются гуманитарной волонтерской деятельностью. Им он абсолютно ни к чему и лишь помешает, объяснил нам Григорий Куксин, руководитель противопожарной программы «Гринпис России»:

— Сейчас деятельность волонтеров регулируется несколькими законами — об НКО, о благотворительной деятельности. В законодательстве есть разные нормы, которыми можно пользоваться. С моей точки зрения, никакого дополнительного законопроекта, чтобы это регулировать, не требуется. Новый законопроект не вносит ни одного пункта, который бы помогал регулировать отношения с добровольцами. По крайней мере, тем, с которыми работаем мы: это все, что связано с тушениями пожара, поиском людей, работами экологической тематики. Договоры заключать можно и сейчас. Компенсировать расходы можно и сейчас. Страховать можно и сейчас. Оказывать поддержку можно и сейчас. Все те вещи, которые нужны для работы какой-то организации, есть и сейчас. Закон несет с собой минусы. Во-первых, в этой сфере не нужно так строго все регулировать и задавать рамки — система сейчас разнообразнее и устойчивее. Самый для нас неприятный момент — тот пункт, который связан с опасными видами деятельности: их перечень не определен, но, согласно законопроекту, организаторами добровольцев в таких случаях могут быть только органы государственной власти. Как правило, добровольцы участвуют во всем, что связано с тушением пожаров, борьбой с последствиями стихийных бедствий, наводнениями, ураганами, с поиском пропавших людей — именно тогда, когда государство не признает, что проблема есть, или не успевает отреагировать. Если бы государство справлялось с последствиями, или хотя бы с организацией деятельности, — добровольцы не были бы нужны. Получается, это такой запретительный закон для добровольных пожарных, поисковиков и всех, кто работает с опасными происшествиями. Это уже не первая попытка: в 2013 году он уже вносился примерно в том же виде, только там не было ничего об участии военных добровольцев за пределами территории РФ. Тогда все поисковые и добровольные противопожарные организации возмутились по поводу закона. И сейчас мы снова будем пытаться не допустить его принятия.

На словах государство заботится о том, чтобы добровольчество развивалось и поддерживалось, но реально это попытка урегулировать и задушить все живое и самоорганизованное. Возможно, это какие-то опасения потенциальной протестной деятельности, потому что это такие сферы, где государство чего-то не доделывает и с чем-то не справляется. Мне сложно объяснить стремление регулировать абсолютно все, потому что, в конечном итоге, устойчивость государства от этого снижается.

Открытая РоссияДарья Горсткина, Максим Литаврин

В Госдуму внесен проект «О добровольчестве». Почему он абсурден, объясняют военный журналист Аркадий Бабченко и руководитель противопожарной программы «Гринпис России» Григорий Куксин

Документ о так называемых добровольцах подготовил депутат от фракции ЛДПР Максим Шингаркин. В тексте определено понятие «доброволец» и определяется регламент его работы. Впервые подвести нормативную базу под волонтерскую деятельность законодатели пытались в 2013 году: тогда проект был подготовлен в Совете федерации и активно критиковался как в Кремле, так и представителями общественных движений. В 2013 году парламентарии предлагали ввести, среди прочего, должность координатора волонтеров, а также специальный документ — «книжку волонтеров», где нужно было бы указывать имя, адрес и статус каждого активиста.

Свежий документ содержит похожее предложение. Но в нем есть и новшество, которое кардинально выделяет законопроект Шингаркина. В списке «целей добровольчества» значится такой пункт: «Оказание помощи людям в России и за пределами России, в том числе в целях преодоления гуманитарной, техногенной катастрофы, во время военных конфликтов, в том числе в местах боевых действий в гуманитарных и иных общественно полезных целях».

Пояснительная записка уточняет, что проект разработан для правовой защиты граждан, участвующих в добровольческой деятельности, в частности «во время боевых действий, в том числе за пределами Российской Федерации, в целях поддержания международного мира и безопасности, принятия эффективных коллективных мер для предотвращения и устранения угрозы миру и подавления актов агрессии или других нарушений мира». Кроме того, документ рекомендует «разрешить правовую коллизию», исключив из законодательства ответственность за самооборону «при наличии оснований полагать, что доброволец действовал в интересах государства пребывания и Российской Федерации, применял оружие и спецсредства исключительно в целях самообороны, обороны мирных граждан, жизненно важных объектов и объектов гражданской инфраструктуры (жилых домов, больниц, школ и т.д.)».

«Этим законом эти люди тех, кого они якобы хотят защитить, из серой зоны выводят откровенно в ранг уголовных преступников»

Даже если считать законопроект о добровольцах попыткой защитить россиян, воюющих на Донбассе, то она, мягко говоря, не удалась, объяснил нам военный журналист Аркадий Бабченко:

— Все, что они делают, они делают через задницу. Они никогда не могут назвать вещи своими именами. Они не могут назвать войну войной, они не могут назвать военнопленных военнопленными, они не могу признать нашу армию нашей армией. У них все сплошные «ихтамнеты» и все какие-то замутки, какие-то отмазки — все какое-то идиотское. И законопроект — из этой же серии.

Если говорить о добровольцах как о сферическом коне в вакууме, в принципе я это только поддерживаю. Я, например, считаю, что человек должен иметь право поехать в том числе и воевать за свои идеалы, если где-то начался конфликт. А уж если, тем более, идеалы гуманистические, либеральные, демократические, — то я считаю, что это не даже не право, а обязанность по большому счету. Обязанность человека, способного защищать эти идеалы. Так что в идеальном смысле я эту тему поддерживаю.

Но понятно, что в нашей стране все это направлено совсем на другое. Понятно, что это все про Украину. Понятно, что в нашей стране никакой речи о «защите государственной целостности Украины от террористических образований ДНР и ЛНР» не идет. Ну окей, ребята! Что вы такие лохи вечно? Ну скажите вы на весь мир прямым текстом: «Да, мы считаем, что наши граждане имеют право воевать в ДНР и ЛНР на стороне ДНР и ЛНР! Нам плевать, что вы считаете их террористами, мы считаем их самыми классными проправославными армиями, которые поддерживают наши желания. Да, мы по закону признаем наших граждан, которые воюют в этих организациях, героями — вот им медаль, им можно оружие». И вместо этого — невероятно расплывчатый законопроект; он невероятно замылен. Там же ничего не говорится о том, что все это принимается для войны в Украине. Какие-то участия в спортивных мероприятиях, в каких-то митингах, какое-то оказание помощи гражданам в стихийных бедствиях и военных условиях. Что под этим подразумевается? Совершенно непонятно: о том, что здесь имеется в виду именно участие в боевых действиях с оружием в руках. Там же ни слова не сказано.

Люди, которые создали этот законопроект, в принципе идиоты. Потому что там есть строчка, что доброволец — это человек, который участвует добровольно и «безвозмездно», то есть без денежного вознаграждения. Все, кто ехал из России в ДНР и ЛНР, получали денежное вознаграждение. Все. То есть этим законом эти люди тех, кого они якобы хотят защитить, из серой зоны выводят откровенно в ранг уже уголовных преступников российского законодательства. И вот так у них — все.

Я считаю слишком очевидным то, что само по себе создание каких-то таких квазивоенных образований для участия в захвате и оккупации чужих земель — плохо.

Даже вот эта строчка: «Рекомендуется исключить ответственность за самооборону при наличии оснований полагать, что доброволец действовал в интересах государства пребывания или Российской Федерации». Во-первых, «самооборона». Вы меня извините, но механик-водитель в танке никоим образом не относится к самообороне — хоть ты лопни. Во-вторых, если доброволец поехал воевать в ДНР, то он действует против интересов государства Украины: еще одна подводка людей под статью.

То есть в этом законопроекте пунктов пять-семь подводят добровольца под статью. Этот законопроект говорит только об одном — об идиотизме его автора; больше ни о чем. Даже не разделяя их точку зрения и считая, что то, что они делают, — это преступление, развязывание и агрессивное ведение войны, я смеюсь от того, что они налепили, пытаясь как бы защитить своих людей.

Понятно, что на солдата всем всегда было плевать, а уж на добровольца из города Камышова — ему ногу оторвало, да и черт с ним. Я думаю, этот законопроект — попытка автора попасть под настроение власти, угодить власти созданием каких-то квазиобразований. Сейчас это происходит довольно активно: и какие-то полумутные ЧВК, и Нацгвардия, и у Рамзана Ахматовича там все неподконтрольно. Это попытка создать какие-то такие же отряды. Но проблема в том, что последнее, что власти нужно, — это организованные вооруженные люди, прошедшие боевые действия и неподконтрольные ей напрямую. Мне кажется, даже и в этом смысле законопроект — выстрел мимо.

Я давно предсказывал, что первые, кого власть начнет громить, кому она даже не даст собраться в какие-то организованные группы, — это добровольцы, прошедшие войну на Донбассе. Первым делом будут громить все эти «бригады »Призрак»». Они никогда не позволят вот этим объединенным, обученным людям с оружием оказаться на территории Российской Федерации.

«Это попытка урегулировать и задушить все живое и самоорганизованное»

Законопроект Шингаркина затрагивает также интересы активистов, которые занимаются гуманитарной волонтерской деятельностью. Им он абсолютно ни к чему и лишь помешает, объяснил нам Григорий Куксин, руководитель противопожарной программы «Гринпис России»:

— Сейчас деятельность волонтеров регулируется несколькими законами — об НКО, о благотворительной деятельности. В законодательстве есть разные нормы, которыми можно пользоваться. С моей точки зрения, никакого дополнительного законопроекта, чтобы это регулировать, не требуется. Новый законопроект не вносит ни одного пункта, который бы помогал регулировать отношения с добровольцами. По крайней мере, тем, с которыми работаем мы: это все, что связано с тушениями пожара, поиском людей, работами экологической тематики. Договоры заключать можно и сейчас. Компенсировать расходы можно и сейчас. Страховать можно и сейчас. Оказывать поддержку можно и сейчас. Все те вещи, которые нужны для работы какой-то организации, есть и сейчас. Закон несет с собой минусы. Во-первых, в этой сфере не нужно так строго все регулировать и задавать рамки — система сейчас разнообразнее и устойчивее. Самый для нас неприятный момент — тот пункт, который связан с опасными видами деятельности: их перечень не определен, но, согласно законопроекту, организаторами добровольцев в таких случаях могут быть только органы государственной власти. Как правило, добровольцы участвуют во всем, что связано с тушением пожаров, борьбой с последствиями стихийных бедствий, наводнениями, ураганами, с поиском пропавших людей — именно тогда, когда государство не признает, что проблема есть, или не успевает отреагировать. Если бы государство справлялось с последствиями, или хотя бы с организацией деятельности, — добровольцы не были бы нужны. Получается, это такой запретительный закон для добровольных пожарных, поисковиков и всех, кто работает с опасными происшествиями. Это уже не первая попытка: в 2013 году он уже вносился примерно в том же виде, только там не было ничего об участии военных добровольцев за пределами территории РФ. Тогда все поисковые и добровольные противопожарные организации возмутились по поводу закона. И сейчас мы снова будем пытаться не допустить его принятия.

На словах государство заботится о том, чтобы добровольчество развивалось и поддерживалось, но реально это попытка урегулировать и задушить все живое и самоорганизованное. Возможно, это какие-то опасения потенциальной протестной деятельности, потому что это такие сферы, где государство чего-то не доделывает и с чем-то не справляется. Мне сложно объяснить стремление регулировать абсолютно все, потому что, в конечном итоге, устойчивость государства от этого снижается.

Открытая Россия

Надежда Савченко: «Я в герои не просилась». Переписка с Аркадием БабченкоНадежда Савченко: «Я в герои не просилась». Переписка с Аркадием Бабченко

Журналист Аркадий Бабченко собрал вопросы разных людей из России, Украины и других стран к Надежде Савченко и опубликовал свою переписку с ней в фейсбуке

Аркадий Бабченко — Надежде Савченко
Надежда, добрый день. Меня зовут Аркадий Бабченко.

Коротко о себе: москвич, диссидент, национал-предатель, бандеровец и пятая колонна. Крым — Украина. Путин — узурпатор власти. Оккупация Донецка — преступная агрессивная война.

Поскольку средства массовой информации в России превратились в средства массового зомбирования — а я вообще считаю, что самое мощное оружие, которым обладает Россия, это не «Искандеры» и подводные лодки, а зомбоящик — пытаюсь работать сам по себе. Придерживаться принципов независимой журналистики. Для чего веду свои блоги в соцсетях. В таком формате в России журналисту пока еще можно существовать. Высказывать свое мнение в интернете пока еще получается. Хотя, я думаю, что и это вопрос времени.

Проект мой называется «Журналистика без посредников». То есть между мной и читателем нет посредника ни в виде редакции, ни в виде цензуры.

Так вот. Люди, безусловно, очень хотят знать про Вас. И тогда я предложил и читателям и Марку Фейгину сделать вот что: пусть люди сами спросят Надежду Савченко о том, что им интересно. Я попытаюсь свести вопросы к какому-то единому знаменателю. А Марк обещал попробовать передать их Вам.

Вопросов пришло очень много — около двухсот.

Я постарался отобрать самые интересные. Но все равно получилось много.

Я не знаю, может быть, Вам будет интересно ответить на все. Может, это отвлечет Вас. Все-таки это общение с людьми.

Если нет или нет возможности ответить на все — тогда, Надежда, выберите наиболее понравившиеся Вам.

Я не знаю, что Вы знаете о том, что происходит в мире, в том числе и на Вашей Родине, откуда Вы получаете информацию и насколько владеете ситуацией, поэтому, возможно, некоторые вопросы могут Вам показаться резкими, но это то, что действительно интересует людей.

Если Вы посчитаете, что тот или иной вопрос может навредить Вам сейчас, безусловно, пропустите его.

И, безусловно, очень много не вопросов, а просто слов поддержки и благодарности. Очень много. Намного больше чем, вопросов.

И также много извинений. За действия России.

Держитесь, Надежда.

Удачи Вам!

Надежда Савченко — Аркадию Бабченко
Здравствуйте, Аркадий.

Спасибо, что начали свое интервью с человеческого письма.

Да, теперь я понимаю, какие вопросы мне постоянно будут задавать… Те, над которыми у меня у самой голова болит!

Вопросов действительно очень много, а времени мало. Поэтому попробую на них ответить в блиц-режиме. Надеюсь, почерк разберете и все верно перепечатаете. Отвечала на двух языках, украинском и русском, когда как душа лежала.

Вопросы резкие, и ответы резкие. Такое настроение было.

Уж не серчайте, читатели.

С благодарностью i с Украiною в серцi.

Надiя Савченко.

Вопросы

Георгий Джахия, Тбилиси:

— Надя, когда Вы вернетесь домой, что Вы сделаете первым делом, а что — потом?

— Убегу в лес, подальше от людей, потом вернусь и начну работать.

Ольга Головченко, Таганрог:

— Прежде всего передайте, что многие в РФ Надежду поддерживают и восхищаются ее мужеством и стойкостью. А вопрос… спросите, как она относится к новой украинской власти? К ситуации с реформами в Украине. Не разочарована ли промежуточными результатами Майдана?

— Нет, не разочарована! На то они и промежуточные.

Марина Лексина, Москва:

— Надя, вы вы сможете простить нас?

— Марина, Вас мне не за что прощать.

Юрий Мекензин, Харьков:

— Как Надежда сейчас относится к «закону Савченко», по которому раньше срока стали выпускать коррупционеров и бандитов?

— Я поспешила. Нельзя начинать ничего, что потом не сможешь контролировать. А из тюрьмы это сделать нелегко. Вырвусь — разберусь.

Анна Назарко, Киев:

— Надежда, Ваше поведение и стойкость вызывают глубокое уважение. Что дает Вам силы? Молимся за Вас всією родиною. Обіймаю.

— Я й сама не знаю. Дух протириччя iз середины, можливо.

Вопрос из Израиля:

— Если бы у Надежды был шанс прожить тот день еще раз, она что-нибудь изменила бы?

— Да! Взяла бы гранат побольше!

Евгений Поляков:

— Есть ли у вас после всего этого фарса ненависть к российскому государству?

— К государству — да! Даже «ДДТ» поет: «я люблю свою страну и ненавижу государство».

Олександр Дуб, Киев:

— По вашему мнению, что является большей опасностью для Украины и ее граждан: внешняя агрессия России или саботаж украинских чиновников в борьбе с коррупцией?

— Не в лоб, так по лбу. I одне, i друге хреново!

Андрей Зуенок, Беларусь:

— Надежда, с какими мыслями Вы начинали каждый новый день,проснувшись? И еще наоборот, с мыслями о ком (о чем) Вы засыпали? Вообщем, что Вас «толкало» изнутри, давая силы? Спасибо.

— Душа — как выжженная земля… Лучше всего ни о чем не думать.

Александр, Днепропетровск:

— Что должен, по мнению Надежды, сделать каждый гражданин Украины?

— Змогти зробити те, що змогла я.

Наталья Борислович, Одесса:

— Все ли возможное страна и ее лидеры сделали для освобождения Надежды?

— А я звидки знаю? У них i запитуйте.

Андрей Мелехов, Киев:

— Надежда, что после возвращения — политика или продолжение военной карьеры?

— Щось трете. Ще не придумала, що саме.

Ирина Логвиненко, Рязань:

— Встретились ли в это тяжелейшее для Надежды время люди, о которых она вспомнит потом с теплотой?

— Я не стану вспоминать о людях плохо. Этого уже достаточно.

Зоя Агапова, Москва:

— Надя, были у Вас за решеткой минуты отчаяния?

— Нет! Просто все осточертело!

Андрей Ткачев, Донецк:

— Как к вам относится персонал СИЗО? Есть ли отличие в отношении офицеров и низового персонала?

— Они ко мне относятся так, как им приказали ко мне относиться. Их личные чувства мне не известны.

Ирина Андрейцив, Львов:

— Изменилось ли мировоззрение за это время, поменялись ли какие-то жизненные аксиомы?

— Нi. Я була самодостатньою до вязницi, залишаюся i надалi.

Ростислав Жуков, Россия:

— Что вы будете говорить о России и русских своим детям?

— Я детей рожать не буду, чтобы не говорить всего того, что я думаю о России и русских!

Дмитрий Гринюк, Киев:

— Надя сейчас депутат Верховной Рады и ПАСЕ. Как она видит свою работу в этой роли после возвращения домой?

— Я наконец-то вижу работу. Пока я не работала.

Ольга Стрелкова, Днепр:

— Вы, Надежда, для большинства украинцев стали национальной героиней. Как на уровне эмоций вы на это реагируете: ответственность огромная — нет боязни разочаровать?

— Я в герои не просилася! I ничого не боюся! Була собою i собою буду.

Светлана Бабийчук-Глушенок, Киев:

— Когда Надя вернется, она будет шокирована несоответсвием того, за что она боролась, и тем, что увидит. Ведь по сути ничего в украинском политикуме не поменялось. Готова ли она возглавить новую политсилу?

— Я не слiпа i не дурна. I так все бачу. Якщо це треба буде українцям — то готова.

Олексий Петренко, Киев:

— Получаете ли Вы поддержку от украинских чиновников? От Юлии Тимошенко?

— Можна сказати так. По мipi iх сiл…

Илья Сковородкин, Санкт-Петербург:

— Надежда, Вы видите будущее Украины в евроинтеграции или в самостоятельном (независимом) развитии? Если у Украины свой путь, то каков он, по Вашему мнению?

— Я над этим думаю… Еще не придумала…

Костянтын Низовец, Ирландия:

— Какие настроения ( в том числе и политические) у контингента СИЗО и вообще у заключенного сообщества России? Что люди думают о ситуации с ее сфальсифицированым делом? О ситуации с политикой Путина?

— У арестантов другие заботы. Они об этом вообще не думают.

Галина:

— Вы женщина на войне. Ваше отношение к мужчинам, уклоняющимся от нее.

— Негативное.

Артем Гордыня, Киев:

— Предлагали ли вам российские следственные органы варианты сотрудничества взамен на поблажки или вообще свободу?

— Да.

Дмитрий Попов, Киев:

— Надежда, согласились бы Вы войти в предвыборный список Тимошенко, если бы знали, что в то время, как Вы воевали на фронте, ее дочка праздновала новую свадьбу в роскоши на Олимпийском в Киеве?

— Меньше всего меня интересует личная жизнь Тимошенко. Есть вопросы и поважнее.

Елена Клушина:

— Надюша, хотелось бы знать,что наполняет Вашу жизнь сейчас? Меняетесь ли Вы? О чем Вы думаете и что читаете? Хочу понять,как можно пережить незаконное заключение?

— Вакуум! Не нужно понимать, можно ли это пережить, пока не случится. А случится — сами поймете.

Юрий Михайлов, Калифорния:

— Ваше отношение к так называемому «особливому статусу» Донбасса?

— Багато хочуть — мало получать!

Роман Скибневский, Москва:

— Надя, поскольку отбор вопросов для Вас предложен в фейсбуке, Ваши ответы тоже сможет прочитать множество людей, искренне поддерживающих Вас. Поэтому вопрос такой: не хотите ли Вы воспользоваться шансом сказать что-либо сами всем тем, кому не безразлична Ваша судьба?

— От души благодарю!

(Без подписи)

— Уважаемая Надежда, что стало самым тяжелым для Вас за время пребывания в заключении?

— Убитых два года жизни…

(Без подписи)

— Мне интересно знать, как Надюша сегодня видит Россию. Ведь пока она росла, это была просто соседняя страна, не вызывающая особых эмоций, потом — война и ненависть, понятное дело. Сегодня Россия — тюремщик и в то же время среда, в которую Надя погружена вот уже два года.

— Я Россию раньше никогда не видела, и сейчас через решетку не вижу и видеть не хочу!

(Без подписи)

— Как нам, россиянам, поддержать Надежду? Что бы она хотела от тех кто живет здесь, но на ее стороне? Кто не поддерживает эту власть?

— Перестаньте бояться! Этим вы поможете не столько мне, сколько себе.

Два вопроса были настолько частыми, что их можно объединить как коллективные. Вот они. От россиян:

— Сможете ли Вы простить когда-нибудь нас?

— Я на вас зла не держу.

От украинцев:

— Собираетесь ли Вы баллотироваться в президенты?

— Українці, а вам я президентом потрiбна? Якщо скажете, що треба, то буду! Менi байдуже, як виконувати свой обовязок перед українцями, чи то на полi бою, чи президентом.

Надiя Савченко

01.03.2016

Открытая РоссияЖурналист Аркадий Бабченко собрал вопросы разных людей из России, Украины и других стран к Надежде Савченко и опубликовал свою переписку с ней в фейсбуке

Аркадий Бабченко — Надежде Савченко
Надежда, добрый день. Меня зовут Аркадий Бабченко.

Коротко о себе: москвич, диссидент, национал-предатель, бандеровец и пятая колонна. Крым — Украина. Путин — узурпатор власти. Оккупация Донецка — преступная агрессивная война.

Поскольку средства массовой информации в России превратились в средства массового зомбирования — а я вообще считаю, что самое мощное оружие, которым обладает Россия, это не «Искандеры» и подводные лодки, а зомбоящик — пытаюсь работать сам по себе. Придерживаться принципов независимой журналистики. Для чего веду свои блоги в соцсетях. В таком формате в России журналисту пока еще можно существовать. Высказывать свое мнение в интернете пока еще получается. Хотя, я думаю, что и это вопрос времени.

Проект мой называется «Журналистика без посредников». То есть между мной и читателем нет посредника ни в виде редакции, ни в виде цензуры.

Так вот. Люди, безусловно, очень хотят знать про Вас. И тогда я предложил и читателям и Марку Фейгину сделать вот что: пусть люди сами спросят Надежду Савченко о том, что им интересно. Я попытаюсь свести вопросы к какому-то единому знаменателю. А Марк обещал попробовать передать их Вам.

Вопросов пришло очень много — около двухсот.

Я постарался отобрать самые интересные. Но все равно получилось много.

Я не знаю, может быть, Вам будет интересно ответить на все. Может, это отвлечет Вас. Все-таки это общение с людьми.

Если нет или нет возможности ответить на все — тогда, Надежда, выберите наиболее понравившиеся Вам.

Я не знаю, что Вы знаете о том, что происходит в мире, в том числе и на Вашей Родине, откуда Вы получаете информацию и насколько владеете ситуацией, поэтому, возможно, некоторые вопросы могут Вам показаться резкими, но это то, что действительно интересует людей.

Если Вы посчитаете, что тот или иной вопрос может навредить Вам сейчас, безусловно, пропустите его.

И, безусловно, очень много не вопросов, а просто слов поддержки и благодарности. Очень много. Намного больше чем, вопросов.

И также много извинений. За действия России.

Держитесь, Надежда.

Удачи Вам!

Надежда Савченко — Аркадию Бабченко
Здравствуйте, Аркадий.

Спасибо, что начали свое интервью с человеческого письма.

Да, теперь я понимаю, какие вопросы мне постоянно будут задавать… Те, над которыми у меня у самой голова болит!

Вопросов действительно очень много, а времени мало. Поэтому попробую на них ответить в блиц-режиме. Надеюсь, почерк разберете и все верно перепечатаете. Отвечала на двух языках, украинском и русском, когда как душа лежала.

Вопросы резкие, и ответы резкие. Такое настроение было.

Уж не серчайте, читатели.

С благодарностью i с Украiною в серцi.

Надiя Савченко.

Вопросы

Георгий Джахия, Тбилиси:

— Надя, когда Вы вернетесь домой, что Вы сделаете первым делом, а что — потом?

— Убегу в лес, подальше от людей, потом вернусь и начну работать.

Ольга Головченко, Таганрог:

— Прежде всего передайте, что многие в РФ Надежду поддерживают и восхищаются ее мужеством и стойкостью. А вопрос… спросите, как она относится к новой украинской власти? К ситуации с реформами в Украине. Не разочарована ли промежуточными результатами Майдана?

— Нет, не разочарована! На то они и промежуточные.

Марина Лексина, Москва:

— Надя, вы вы сможете простить нас?

— Марина, Вас мне не за что прощать.

Юрий Мекензин, Харьков:

— Как Надежда сейчас относится к «закону Савченко», по которому раньше срока стали выпускать коррупционеров и бандитов?

— Я поспешила. Нельзя начинать ничего, что потом не сможешь контролировать. А из тюрьмы это сделать нелегко. Вырвусь — разберусь.

Анна Назарко, Киев:

— Надежда, Ваше поведение и стойкость вызывают глубокое уважение. Что дает Вам силы? Молимся за Вас всією родиною. Обіймаю.

— Я й сама не знаю. Дух протириччя iз середины, можливо.

Вопрос из Израиля:

— Если бы у Надежды был шанс прожить тот день еще раз, она что-нибудь изменила бы?

— Да! Взяла бы гранат побольше!

Евгений Поляков:

— Есть ли у вас после всего этого фарса ненависть к российскому государству?

— К государству — да! Даже «ДДТ» поет: «я люблю свою страну и ненавижу государство».

Олександр Дуб, Киев:

— По вашему мнению, что является большей опасностью для Украины и ее граждан: внешняя агрессия России или саботаж украинских чиновников в борьбе с коррупцией?

— Не в лоб, так по лбу. I одне, i друге хреново!

Андрей Зуенок, Беларусь:

— Надежда, с какими мыслями Вы начинали каждый новый день,проснувшись? И еще наоборот, с мыслями о ком (о чем) Вы засыпали? Вообщем, что Вас «толкало» изнутри, давая силы? Спасибо.

— Душа — как выжженная земля… Лучше всего ни о чем не думать.

Александр, Днепропетровск:

— Что должен, по мнению Надежды, сделать каждый гражданин Украины?

— Змогти зробити те, що змогла я.

Наталья Борислович, Одесса:

— Все ли возможное страна и ее лидеры сделали для освобождения Надежды?

— А я звидки знаю? У них i запитуйте.

Андрей Мелехов, Киев:

— Надежда, что после возвращения — политика или продолжение военной карьеры?

— Щось трете. Ще не придумала, що саме.

Ирина Логвиненко, Рязань:

— Встретились ли в это тяжелейшее для Надежды время люди, о которых она вспомнит потом с теплотой?

— Я не стану вспоминать о людях плохо. Этого уже достаточно.

Зоя Агапова, Москва:

— Надя, были у Вас за решеткой минуты отчаяния?

— Нет! Просто все осточертело!

Андрей Ткачев, Донецк:

— Как к вам относится персонал СИЗО? Есть ли отличие в отношении офицеров и низового персонала?

— Они ко мне относятся так, как им приказали ко мне относиться. Их личные чувства мне не известны.

Ирина Андрейцив, Львов:

— Изменилось ли мировоззрение за это время, поменялись ли какие-то жизненные аксиомы?

— Нi. Я була самодостатньою до вязницi, залишаюся i надалi.

Ростислав Жуков, Россия:

— Что вы будете говорить о России и русских своим детям?

— Я детей рожать не буду, чтобы не говорить всего того, что я думаю о России и русских!

Дмитрий Гринюк, Киев:

— Надя сейчас депутат Верховной Рады и ПАСЕ. Как она видит свою работу в этой роли после возвращения домой?

— Я наконец-то вижу работу. Пока я не работала.

Ольга Стрелкова, Днепр:

— Вы, Надежда, для большинства украинцев стали национальной героиней. Как на уровне эмоций вы на это реагируете: ответственность огромная — нет боязни разочаровать?

— Я в герои не просилася! I ничого не боюся! Була собою i собою буду.

Светлана Бабийчук-Глушенок, Киев:

— Когда Надя вернется, она будет шокирована несоответсвием того, за что она боролась, и тем, что увидит. Ведь по сути ничего в украинском политикуме не поменялось. Готова ли она возглавить новую политсилу?

— Я не слiпа i не дурна. I так все бачу. Якщо це треба буде українцям — то готова.

Олексий Петренко, Киев:

— Получаете ли Вы поддержку от украинских чиновников? От Юлии Тимошенко?

— Можна сказати так. По мipi iх сiл…

Илья Сковородкин, Санкт-Петербург:

— Надежда, Вы видите будущее Украины в евроинтеграции или в самостоятельном (независимом) развитии? Если у Украины свой путь, то каков он, по Вашему мнению?

— Я над этим думаю… Еще не придумала…

Костянтын Низовец, Ирландия:

— Какие настроения ( в том числе и политические) у контингента СИЗО и вообще у заключенного сообщества России? Что люди думают о ситуации с ее сфальсифицированым делом? О ситуации с политикой Путина?

— У арестантов другие заботы. Они об этом вообще не думают.

Галина:

— Вы женщина на войне. Ваше отношение к мужчинам, уклоняющимся от нее.

— Негативное.

Артем Гордыня, Киев:

— Предлагали ли вам российские следственные органы варианты сотрудничества взамен на поблажки или вообще свободу?

— Да.

Дмитрий Попов, Киев:

— Надежда, согласились бы Вы войти в предвыборный список Тимошенко, если бы знали, что в то время, как Вы воевали на фронте, ее дочка праздновала новую свадьбу в роскоши на Олимпийском в Киеве?

— Меньше всего меня интересует личная жизнь Тимошенко. Есть вопросы и поважнее.

Елена Клушина:

— Надюша, хотелось бы знать,что наполняет Вашу жизнь сейчас? Меняетесь ли Вы? О чем Вы думаете и что читаете? Хочу понять,как можно пережить незаконное заключение?

— Вакуум! Не нужно понимать, можно ли это пережить, пока не случится. А случится — сами поймете.

Юрий Михайлов, Калифорния:

— Ваше отношение к так называемому «особливому статусу» Донбасса?

— Багато хочуть — мало получать!

Роман Скибневский, Москва:

— Надя, поскольку отбор вопросов для Вас предложен в фейсбуке, Ваши ответы тоже сможет прочитать множество людей, искренне поддерживающих Вас. Поэтому вопрос такой: не хотите ли Вы воспользоваться шансом сказать что-либо сами всем тем, кому не безразлична Ваша судьба?

— От души благодарю!

(Без подписи)

— Уважаемая Надежда, что стало самым тяжелым для Вас за время пребывания в заключении?

— Убитых два года жизни…

(Без подписи)

— Мне интересно знать, как Надюша сегодня видит Россию. Ведь пока она росла, это была просто соседняя страна, не вызывающая особых эмоций, потом — война и ненависть, понятное дело. Сегодня Россия — тюремщик и в то же время среда, в которую Надя погружена вот уже два года.

— Я Россию раньше никогда не видела, и сейчас через решетку не вижу и видеть не хочу!

(Без подписи)

— Как нам, россиянам, поддержать Надежду? Что бы она хотела от тех кто живет здесь, но на ее стороне? Кто не поддерживает эту власть?

— Перестаньте бояться! Этим вы поможете не столько мне, сколько себе.

Два вопроса были настолько частыми, что их можно объединить как коллективные. Вот они. От россиян:

— Сможете ли Вы простить когда-нибудь нас?

— Я на вас зла не держу.

От украинцев:

— Собираетесь ли Вы баллотироваться в президенты?

— Українці, а вам я президентом потрiбна? Якщо скажете, що треба, то буду! Менi байдуже, як виконувати свой обовязок перед українцями, чи то на полi бою, чи президентом.

Надiя Савченко

01.03.2016

Открытая Россия

Я был не правЯ был не прав

Аркадий Бабченко

Я был не прав. Это надо было смотреть. Ничего нового он, конечно же, не сказал — в принципе не мог сказать — но мы же не рассматриваем его как источник информации, правда? Умные люди давно рассматривают его исключительно как инструмент для дальнейшего прогнозирования ситуации и моделирования на этом основании стратегии дальнейшего выживания себя и своей семьи. А мы же с с вами умные люди, верно?
И не заметить изменения риторики, которая неизбежно повлияет на окружающие нас обстоятельства, мы не можем.
Ну, так вот. В этот раз Путин сказал две знаменательные вещи.

Первая — анекдот про черную полосу.
«Я расскажу старый замшелый анекдот. Встречаются два приятеля. Один другого спрашивает: как дела? — Ну вот как, в полоску — черное — белое. — Сейчас какая? — Сейчас черная. Проходит еще полгода. — Ну, как дела? Знаю, в полоску. Ну сейчас какая? — Черная. — Была же черная. — Нет, выясняется, что была белая», — сказал Путин, добавив, что такая ситуация сейчас и в России.
То есть — они все понимают. И это понимание приводит их к страху. Потому что они понимают не только то, что происходит, но и то, что они ничего с происходящим поделать не в состоянии. Что те инструменты, которые ситуацию могли бы выправить, они сами же преотлично превентивно и уничтожили.
А страх всегда порождает агрессию.

Закон, разрешающий ФСБ стрелять в толпу — как раз из этой серии.
Владимир Рыжков, кстати, вчера в «Особом мнении» замечательно сказал про этот закон в том смысле, что он почти наверняка станет фатальной ошибкой для режима. Потому что подавляющее большинство режимов сметалось именно после того, как они отдавали приказ открывать огонь на поражение по собственному народу. Николай Второй, Чаушеску, Асад и так далее. Китай вот усидел, но Россия не Китай, чтобы удержать ситуацию после Тяньаньменя.
Так вот, они начнут давить.
И нынешний виток усиления и увеличения масштабности репрессий — из этой же серии. Посадка Ильдар Дадин , посадка Дарья Полюдова, посадка Иван Непомнящих — это принципиально новая стадия репрессий. Репрессии будут усиливаться. Будут сажать. А при необходимости — и стрелять. Это надо понимать.

Но, при этом — они отпустят ситуацию в плане уличной преступности. Не до этого им будет. Им уже не до этого. Они блогеров сажают. Государственным делом заняты. Истерично штопают разваливающуюся империю. И всевозможные гопники-бандиты это чувствуют. Они всегда чувствуют, когда власть становится слаба на этом поле. И вылезают из своих щелей. Такого, что начало происходить в последние месяцы — чтобы сжигали инкассаторскую машину посреди бела дня, избивали директора ЦСКА посреди бела дня же, устраивали перестрелки в ресторанах, и пр. и пр. и пр. — не было уже давно. Очень давно.
Теперь будет. Теперь полезут. Уже полезли.
То есть наша ближайшая перспектива — помесь ГУЛАГА-лайт с лихими девяностыми и, вполне вероятно, «кровавым воскресеньем».

И вторая важная вещь. Про туркоманов.
«Про так называемых туркоманов я слыхом не слыхивал! Я знаю, что туркмены живут, наши родные туркмены в Туркменистане. А здесь понятия… Нам никто ничего не говорил».
Это, пожалуй, даже важнее. Это, по-моему, вообще самое главное, что сказала власть за последние годы.

То есть, то, что они влезли в этот разворошенный муравейник, не имея понятия, куда они влезают, было ясно с самого начала и так. И то, что они про туркоманов не знали, и бомбят направо и налево, совершенно не отдупляя, кого они бомбят, к чему это приведет и где они летают, тоже, в общем-то, было понятно. Но, черт возьми, все же где-то на дне черепной коробки оставалась надежда, что хотя бы какие-то, хоть поверхностные, консультации с современным аналогом Примакова, понимающего что там к чем и какой где расклад, они все же проводят.
Ну потому что это это мне, дураку, о Турции можно знать только то, что на Истикляле вполне сносная кутузка и в ней можно сидеть. Но если ты влез в регион с войной — ну, наверное же ты хотя бы проконсультировался с Институтом стран Азии и Африки?
Нет. Абсолютный ноль. Абсолютный.
Я, когда вот это вот услышал, у меня реально шерсть на загривке дыбом полезла. Ну не до такой же степени, блин!
Нет. До такой.

Мы влезли в этот наш «Афган-2» вообще без планов, стратегий и тактических разработок, вообще не понимая, во что и куда мы вляпались, что и как мы там будем делать и к чему это приведет.
А приведет это ровно к тому, к чему привел и первый Афган — войне на годы с последующим биг-барабумом уже в самой метрополии.
Уровень стратегического планирования у всей этой шайки-лейки — нулевой. То есть вообще. Блин, ну даже я этого не ожидал…

«Долго тренироваться без ущерба экономике» вкупе «мы не делаем разницы между шиитами и суннитами» и «я понятия не имею, кто такие туркоманы» — не получится.
Вова этого не понимает. Но нам это понимать надо.
И исходя именно из этих двух векторов и строить свои дальнейшие стратегии относительно этой страны.

В рамках проекта «Журналистика без посредников»

Эхо МосквыАркадий Бабченко

Я был не прав. Это надо было смотреть. Ничего нового он, конечно же, не сказал — в принципе не мог сказать — но мы же не рассматриваем его как источник информации, правда? Умные люди давно рассматривают его исключительно как инструмент для дальнейшего прогнозирования ситуации и моделирования на этом основании стратегии дальнейшего выживания себя и своей семьи. А мы же с с вами умные люди, верно?
И не заметить изменения риторики, которая неизбежно повлияет на окружающие нас обстоятельства, мы не можем.
Ну, так вот. В этот раз Путин сказал две знаменательные вещи.

Первая — анекдот про черную полосу.
«Я расскажу старый замшелый анекдот. Встречаются два приятеля. Один другого спрашивает: как дела? — Ну вот как, в полоску — черное — белое. — Сейчас какая? — Сейчас черная. Проходит еще полгода. — Ну, как дела? Знаю, в полоску. Ну сейчас какая? — Черная. — Была же черная. — Нет, выясняется, что была белая», — сказал Путин, добавив, что такая ситуация сейчас и в России.
То есть — они все понимают. И это понимание приводит их к страху. Потому что они понимают не только то, что происходит, но и то, что они ничего с происходящим поделать не в состоянии. Что те инструменты, которые ситуацию могли бы выправить, они сами же преотлично превентивно и уничтожили.
А страх всегда порождает агрессию.

Закон, разрешающий ФСБ стрелять в толпу — как раз из этой серии.
Владимир Рыжков, кстати, вчера в «Особом мнении» замечательно сказал про этот закон в том смысле, что он почти наверняка станет фатальной ошибкой для режима. Потому что подавляющее большинство режимов сметалось именно после того, как они отдавали приказ открывать огонь на поражение по собственному народу. Николай Второй, Чаушеску, Асад и так далее. Китай вот усидел, но Россия не Китай, чтобы удержать ситуацию после Тяньаньменя.
Так вот, они начнут давить.
И нынешний виток усиления и увеличения масштабности репрессий — из этой же серии. Посадка Ильдар Дадин , посадка Дарья Полюдова, посадка Иван Непомнящих — это принципиально новая стадия репрессий. Репрессии будут усиливаться. Будут сажать. А при необходимости — и стрелять. Это надо понимать.

Но, при этом — они отпустят ситуацию в плане уличной преступности. Не до этого им будет. Им уже не до этого. Они блогеров сажают. Государственным делом заняты. Истерично штопают разваливающуюся империю. И всевозможные гопники-бандиты это чувствуют. Они всегда чувствуют, когда власть становится слаба на этом поле. И вылезают из своих щелей. Такого, что начало происходить в последние месяцы — чтобы сжигали инкассаторскую машину посреди бела дня, избивали директора ЦСКА посреди бела дня же, устраивали перестрелки в ресторанах, и пр. и пр. и пр. — не было уже давно. Очень давно.
Теперь будет. Теперь полезут. Уже полезли.
То есть наша ближайшая перспектива — помесь ГУЛАГА-лайт с лихими девяностыми и, вполне вероятно, «кровавым воскресеньем».

И вторая важная вещь. Про туркоманов.
«Про так называемых туркоманов я слыхом не слыхивал! Я знаю, что туркмены живут, наши родные туркмены в Туркменистане. А здесь понятия… Нам никто ничего не говорил».
Это, пожалуй, даже важнее. Это, по-моему, вообще самое главное, что сказала власть за последние годы.

То есть, то, что они влезли в этот разворошенный муравейник, не имея понятия, куда они влезают, было ясно с самого начала и так. И то, что они про туркоманов не знали, и бомбят направо и налево, совершенно не отдупляя, кого они бомбят, к чему это приведет и где они летают, тоже, в общем-то, было понятно. Но, черт возьми, все же где-то на дне черепной коробки оставалась надежда, что хотя бы какие-то, хоть поверхностные, консультации с современным аналогом Примакова, понимающего что там к чем и какой где расклад, они все же проводят.
Ну потому что это это мне, дураку, о Турции можно знать только то, что на Истикляле вполне сносная кутузка и в ней можно сидеть. Но если ты влез в регион с войной — ну, наверное же ты хотя бы проконсультировался с Институтом стран Азии и Африки?
Нет. Абсолютный ноль. Абсолютный.
Я, когда вот это вот услышал, у меня реально шерсть на загривке дыбом полезла. Ну не до такой же степени, блин!
Нет. До такой.

Мы влезли в этот наш «Афган-2» вообще без планов, стратегий и тактических разработок, вообще не понимая, во что и куда мы вляпались, что и как мы там будем делать и к чему это приведет.
А приведет это ровно к тому, к чему привел и первый Афган — войне на годы с последующим биг-барабумом уже в самой метрополии.
Уровень стратегического планирования у всей этой шайки-лейки — нулевой. То есть вообще. Блин, ну даже я этого не ожидал…

«Долго тренироваться без ущерба экономике» вкупе «мы не делаем разницы между шиитами и суннитами» и «я понятия не имею, кто такие туркоманы» — не получится.
Вова этого не понимает. Но нам это понимать надо.
И исходя именно из этих двух векторов и строить свои дальнейшие стратегии относительно этой страны.

В рамках проекта «Журналистика без посредников»

Эхо Москвы

НеобучаемыеНеобучаемые

Аркадий Бабченко.

Что дальше? Ну, что дальше… Басня ускоряется стремительно. Каждый новостной день — с квадратными глазами.

Похоже, это все-таки предопределенная колея, и свернуть с неё и впрямь невозможно. В какой-то момент каждый диктатор, вместо того, чтобы, поняв, что — ну все уже, ну проиграл, ну сиди ты тихо-спокойно доживай свой век, в десны целоваться с тобой, конечно, больше не будут, но и отдельно сковыривать тебя с трона ты тоже на фиг никому не нужен — вместо этого в какой-то момент диктатор разбегается и со всего маху бьет головой в кнопку «Пустить реактор вразнос».

Видимо, это такой закон природы. Которого не избежать.

В принципе, понятно, почему жаркие поклонники Донбасса помалкивают. Сперва они помалкивали в ужасе, когда…
Владимир Владимирович, имея на руках лишь пару из двоек и проиграв все бывшее у него состояние, вместо того, чтобы теперь тихо сидеть в своем углу и помалкивать, жахнул картами об стол и с криком «Сарынь, на кичку!», с головой пошел ва-банк, при этом, конечно, понимая — а если и не понимая, то чувствуя уж точно — что у остальных «наших партнеров» на руках пусть и не флэш-рояль, но все же карты куда как получше.

Кто мог подумать год назад, что российские танки будут уничтожать украинские города?

Кто мог подумать неделю назад, что Россия потребует от США (потребует, Карл! от США, Карл!) «не летать в нашем небе», потому что теперь тут летать будем мы?

Кто мог подумать еще вчера, что Россия фигагнет по суннитскому городу?

Хотя нет, последнее-то как раз предположить можно было. Здесь всегда так. Воюем с мировым терроризмом, вдребезги разносим русскоязычный Грозный, принуждаем к миру грузинскую военную базу — накрываем кассетной бомбардировкой центральную площадь Гори, противостоим бандеровской хунте — фигачим по жилым кварталам Донецка. Так что это штатная ситуация. Ну, в общем, да… Что дальше? Ну, что дальше.

Можно предположить, что дальше будет ухудшение отношений с Саудовской Аравией, США, видимо, Израилем, дальнейшая подлянка на нефтяном рынке, дальнейшая мировая изоляция, поставка вооружений антиасадистам, «летчик Ли Си Цин в небе голубом и чистом», «идут из Пакистана караваны», «горы стреляют, „Стингер“ взлетает — в общем, некая смесь из Афганистана, Вьетнама и даже Кореи.

Проблема в том, что ни США, ни Европа, ни Израиль не рвутся в Сирию, чтобы решать там свои геополитические амбиции. Они участвуют в Сирии со скрипом, через „не хочу“, потому что не могут не участвовать. И спят и видят, как бы из этой войны выйти.

Россия не участвовать — может. Но рвется именно для удовлетворения геополитических амбиций одного там царя. Который спит и видит, как бы в эту войну войти. Лезет наперекор всем. И обязательно влезет. При том, что с ИГИЛом то воевать надо. Ничего не поделаешь. Но мы то лезем туда воевать не против ИГИЛа вместе с остальным мировым сообществом. Мы то лезем туда воевать за Асада. И — против США.

А значит, давление придется только усиливать.

А значит, ограниченный контингент воинов-интернационалистов будет введен. Других вариантов просто не просматривается уже.

А значит — здравствуй, новый Афганистан.

Но только это будет хуже, чем Афганистан. Потому что здесь и противник другой, и вооружение другое, и мировой расклад сил другой и общее напряжение другое и груз-200 будет другим.

А вот результат…

А вот результат будет тем же самым.

Падение экономики, „за моей спиной не осталось ни одного советского солдата“, падние режима, падение государственности, новая разруха, новые лихие пятнадцатые, откол новых территорий от рушащейся империи, нехватка продовольствия, американская гумнитарная помощь, ножки Буша и новые пятнадцать-двадцать лет нищеты и безвластия.

Только в это раз все будет быстрее, жестче и глубже.

Басня имеет свойство ускоряться в обе стороны.

Все те же грабли. Опять все те же грабли.

Необучаемые. Аркадий Бабченко.

Что дальше? Ну, что дальше… Басня ускоряется стремительно. Каждый новостной день — с квадратными глазами.

Похоже, это все-таки предопределенная колея, и свернуть с неё и впрямь невозможно. В какой-то момент каждый диктатор, вместо того, чтобы, поняв, что — ну все уже, ну проиграл, ну сиди ты тихо-спокойно доживай свой век, в десны целоваться с тобой, конечно, больше не будут, но и отдельно сковыривать тебя с трона ты тоже на фиг никому не нужен — вместо этого в какой-то момент диктатор разбегается и со всего маху бьет головой в кнопку «Пустить реактор вразнос».

Видимо, это такой закон природы. Которого не избежать.

В принципе, понятно, почему жаркие поклонники Донбасса помалкивают. Сперва они помалкивали в ужасе, когда…
Владимир Владимирович, имея на руках лишь пару из двоек и проиграв все бывшее у него состояние, вместо того, чтобы теперь тихо сидеть в своем углу и помалкивать, жахнул картами об стол и с криком «Сарынь, на кичку!», с головой пошел ва-банк, при этом, конечно, понимая — а если и не понимая, то чувствуя уж точно — что у остальных «наших партнеров» на руках пусть и не флэш-рояль, но все же карты куда как получше.

Кто мог подумать год назад, что российские танки будут уничтожать украинские города?

Кто мог подумать неделю назад, что Россия потребует от США (потребует, Карл! от США, Карл!) «не летать в нашем небе», потому что теперь тут летать будем мы?

Кто мог подумать еще вчера, что Россия фигагнет по суннитскому городу?

Хотя нет, последнее-то как раз предположить можно было. Здесь всегда так. Воюем с мировым терроризмом, вдребезги разносим русскоязычный Грозный, принуждаем к миру грузинскую военную базу — накрываем кассетной бомбардировкой центральную площадь Гори, противостоим бандеровской хунте — фигачим по жилым кварталам Донецка. Так что это штатная ситуация. Ну, в общем, да… Что дальше? Ну, что дальше.

Можно предположить, что дальше будет ухудшение отношений с Саудовской Аравией, США, видимо, Израилем, дальнейшая подлянка на нефтяном рынке, дальнейшая мировая изоляция, поставка вооружений антиасадистам, «летчик Ли Си Цин в небе голубом и чистом», «идут из Пакистана караваны», «горы стреляют, „Стингер“ взлетает — в общем, некая смесь из Афганистана, Вьетнама и даже Кореи.

Проблема в том, что ни США, ни Европа, ни Израиль не рвутся в Сирию, чтобы решать там свои геополитические амбиции. Они участвуют в Сирии со скрипом, через „не хочу“, потому что не могут не участвовать. И спят и видят, как бы из этой войны выйти.

Россия не участвовать — может. Но рвется именно для удовлетворения геополитических амбиций одного там царя. Который спит и видит, как бы в эту войну войти. Лезет наперекор всем. И обязательно влезет. При том, что с ИГИЛом то воевать надо. Ничего не поделаешь. Но мы то лезем туда воевать не против ИГИЛа вместе с остальным мировым сообществом. Мы то лезем туда воевать за Асада. И — против США.

А значит, давление придется только усиливать.

А значит, ограниченный контингент воинов-интернационалистов будет введен. Других вариантов просто не просматривается уже.

А значит — здравствуй, новый Афганистан.

Но только это будет хуже, чем Афганистан. Потому что здесь и противник другой, и вооружение другое, и мировой расклад сил другой и общее напряжение другое и груз-200 будет другим.

А вот результат…

А вот результат будет тем же самым.

Падение экономики, „за моей спиной не осталось ни одного советского солдата“, падние режима, падение государственности, новая разруха, новые лихие пятнадцатые, откол новых территорий от рушащейся империи, нехватка продовольствия, американская гумнитарная помощь, ножки Буша и новые пятнадцать-двадцать лет нищеты и безвластия.

Только в это раз все будет быстрее, жестче и глубже.

Басня имеет свойство ускоряться в обе стороны.

Все те же грабли. Опять все те же грабли.

Необучаемые.

«Сопьются, сядут в тюрьму, останутся просить милостыню в переходах» — будущее российских боевиков ДНР-ЛНР«Сопьются, сядут в тюрьму, останутся просить милостыню в переходах» — будущее российских боевиков ДНР-ЛНР

Военный журналист и ветеран чеченских кампаний Аркадий Бабченко обсудил с Романом Попковым судьбу россиян, которые стекаются обратно домой с затухающей в Донбассе войны.

С начала сентября на фронтах донбасской войны затишье. Спорадические перестрелки с применением стрелкового оружия и гранатометов вспыхивают иногда то под Горловкой, то под Марьинкой, то в других наиболее горячих точках на линии соприкосновения. Но все же это не идет ни в какое сравнение c периодом весны-лета, когда соглашения о прекращении огня игнорировались повсеместно, и стрельба (в том числе из артиллерийских орудий) шла по всему Донбассу, от побережья Азовского моря до Луганщины.

Так тихо, как сейчас, на востоке Украины не было со времен начала войны в апреле 2014 года. Нельзя исключать, что ситуация обострится ближе к датам не согласованных с Киевом местных выборов, назначенных в ДНР на 25 октября, а в ЛНР — на 1 ноября (впрочем, сепаратисты уже предложили Киеву новую, «компромиссную» дату выборов — 21 февраля 2016 года). Но все же вероятность возобновления крупномасштабных военных действий невелика: Кремль взял курс на заморозку войны и заталкивание самопровозглашенных республик обратно в состав Украины при сохранении широчайшей автономии и политического контроля со стороны России.

Замораживание конфликта и фактический слив военных сценариев расширения так называемой Новороссии отразились и на внутренней жизни самопровозглашенных республик. Наиболее одиозных лидеров сепаратистов — Игоря Стрелкова и Александра Бородая — Москва вынудила покинуть Донбасс еще летом 2014 года. Затем из зоны боевых действий были удалены Игорь Безлер, Николай Козицын и другие влиятельные полевые командиры.

В 2015-м давление на «идейную» часть сепаратистского движения усилилось. Из ДНР сотрудниками местного МГБ были высланы представители партии «Другая Россия»; Донбасс также покинули члены сформированного в основном из ультраправых подразделения «Русич» во главе с российским неонацистом Алексеем Мильчаковым. Последовательными сторонниками «русского мира» крайне болезненно была воспринята отставка председателя Народного совета ДНР Андрея Пургина, который продвигал в Донбассе идеи сепаратизма еще во времена президентства Виктора Ющенко. Постепенно всю военную и политическую власть в самопровозглашенных республиках концентрируют в своих руках полностью подконтрольные Москве «технические руководители», готовые выполнять любые команды Кремля, в том числе и по окончательному сворачиванию проекта «Новороссия».

В этих условиях усиливается отток с востока Украины российских добровольцев. Людей с обветренными лицами и флажками ДНР-ЛНР, наклеенными на огромные рюкзаки, все чаще можно встретить на улицах «порта пяти морей» — Москвы. Отсюда они постепенно разъезжаются по своим регионам. В случае, если военные действия не возобновятся с прежней силой, Россия получит десятки тысяч людей, которые вернутся из зоны конфликта обратно с очень специфической системой ценностей, навыками обращения с оружием и, возможно, самим оружием. Российское государство, полтора года назад всячески способствовавшее переправке добровольцев и наемников на донбасский фронт, теперь судорожно пытается оградить себя хотя бы от потоков оружия, идущего уже в обратную сторону — даже роются рвы на границе между Ростовской областью и Донбассом.

Россиян, воевавших в Донбассе, можно условно разделить на несколько категорий.

1. Офицеры и солдаты-контрактники российской армии, которых официальная пропаганда называет «отпускниками».

2. Добровольцы, которых отправиться на войну побудили различные мотивы идеологического характера — от построения очередной «тысячелетней империи» до «защиты женщин и детей от зверств карателей».

3. Наемники: как правило, это не профессиональные «псы войны», а мужчины из депрессивных регионов, поехавшие менять свои навыки, полученные когда-то во время армейской службы, на деньги, для того, чтобы расплатиться по кредитам и обеспечить свои бедствующие семьи.

4. Добровольцы, воевавшие против сепаратистов в рядах украинских добровольческих батальонов, — это сравнительно немногочисленная группа идейных врагов путинского режима. Впрочем, вернуться на родину они не могут из-за фактически стопроцетной угрозы ареста: российские правоохранители именно их и только их считают «наемниками».

В условную пятую группу можно выделить жителей Донбасса (формально граждан Украины), принимавших участие в военных действиях на стороне ДНР-ЛНР, но не сумевших в мирных условиях обустроиться в разрушенном регионе, и переезжающих на постоянное место жительства в Россию.

«Процент спившихся тут будет запредельным»

О том, насколько опасными для общества могут быть наши сограждане, прошедшие одну из самых кровавых войн последнего времени, а также о синдроме посткомбатанта, мы поговорили с военным журналистом, ветераном Первой и Второй чеченских кампаний Аркадием Бабченко.

— Сейчас в Донбассе установилось относительное затишье, и многие россияне, воевавшие на стороне сепаратистов, начали возвращаться. Они будут проблемой для страны, для социума?

— У меня такое ощущение, что особой проблемой эти люди для общества не станут, в какую-то большую волну это не перерастет. Такого сильного наплыва посткомбатантов, как после Чечни или, тем более, после Афганистана, не будет. Как ни крути, у «человеческого материала», который был в Донбассе, другое качество. Это далеко не самые передовые слои общества. Думаю, что в течение трех-четырех лет проблема исчезнет сама собой, эти люди просто сопьются, сядут в тюрьму, останутся просить милостыню в переходах. Они не смогут вжиться в наше общество, не смогут представлять там какую-то значимую прослойку. Они не смогут сорганизоваться, создать эту прослойку.
Да, кто-то будет пытаться вывозить оттуда какое-то оружие, но Россия ведь уже отгораживается от всего этого дела забором в Ростовской области, их уже ловят на всех КПП.

Изначально было понятно, что это билет в одну сторону, никто им с автоматами-пулеметами вернуться не даст.

Российская власть воюет с либералами, но с либералами она воюет для видимости. А на самом деле главнейшим, страшнейшим врагом этой власти могут быть самоорганизованные вооруженные группировки людей, прошедших войну.

Таким группировкам власть не даст возникнуть вообще, ни в каком случае. Следующие, кого будут громить, — тут я готов спорить на пять баксов — это группы вернувшихся из ДНР-ЛНР ветеранов. Это совершенно точно.

— Это пока их разгромят, пока они сами сопьются и сядут по тюрьмам. Но ведь уже сейчас мы слышим о криминальных эксцессах с участием донбасских бойцов: вот недавно они, пьяные, расстреляли полицейских в Подмосковье, и потом одного из членов этой группы поймали аж на выезде из Абхазии, где он совершил еще одно убийство. Разве это уже не проблема для жителей России?

— Да, это определенная проблема, но все же за полтора года это единичные случаи. Какого-то дикого наплыва нет и не будет. Кому-то удастся провезти с собой стволы — будет, наверное, еще с десяток таких случаев. Но настоящая волна может быть потом, позже — когда здесь все начнет рушиться к чертям собачьим. Вот тогда ДНР и ЛНР придут сюда. Тогда вся Россия превратится в гигантскую ДНР с алкоголиками на блокпостах. Вот тогда те, кто к тому времени не сопьется и не сядет, поднимут голову. Но не раньше, мне кажется.

— Люди, приезжающие с донбасской войны, возвращаются с победным чувством или с разочарованием, как побитые собаки? Это же, наверное, как-то и на их поведении будет отражаться?

— Синдром посткомбатанта есть после любой войны. Но он гораздо легче протекает, если война была выиграна. Если война была проиграна, это превращается в абсолютную чернуху — как у нас после Первой чеченской. Вот ветераны Афгана считают, что Афган мы чуть-чуть не выиграли — слишком рано оттуда ушли. Поэтому афганский синдром все же протекал легче, чем чеченский. А с этими донбасскими ребятами все будет совсем плохо.

Они не ветераны официально, их туда, в Украину, никто не посылал, никакой помощи от государства у них не будет, общество поорало-поорало и забыло про них — даже пока они там, в Украине, были.

Их будут отлавливать и прессовать, денег на протезы нет, статуса ветеранского нет. Через пару-тройку лет их вообще будут считать за дебилов. Вот у них чернуха будет абсолютная. Процент спившихся тут будет запредельным.

— Получается, синдром посткомбатанта после Первой чеченской войны, проигранной, отличатся от синдрома после Второй войны?

— В общем-то да. Потому что российское общество — тут есть некий консенсус — считает, что Вторую чеченскую войну мы выиграли. А после Первой Чечни все было совсем плохо — кинули небоеспособную армию, восемнадцатилетних пацанов. Ни денег тогда не было, ничего. Жуть, конечно, полная.

— Ну вот мы сейчас поговорили о тех, кто воевал в Донбассе по идейным соображениям («против бандеровцев», «за Новороссию»), и про тех, кто поехал воевать, потому что предложили деньги за применение полученных когда-то в армии навыков. Но ведь есть и ребята, которые там оказались, выполняя приказ. Это армейские люди — офицеры, солдаты-контрактники. А что будет с ними в мирной жизни? Их история будет отличаться от истории людей, воевавших за сепаратистов добровольно?

— Нет, сейчас у страны дофига денег — многих из них купят, заставят молчать при помощи денег. Деньги в данном случае — штука действенная, прямо скажу. Синдром какой-то будет, конечно.

Но все же нужно понимать, что регулярной российской армии в Донбассе было немного. Непосредственно в боевых действиях участвовало сравнительно небольшое количество человек. И говорить о том, что вот эта прослойка как-то будет на что-то влиять, нельзя. Она будет незаметна, рассосется и все.

— В отличие от России, для Украины эта война — полномасштабная, тяжелейшая, в нее так или иначе втянуто все государство, все общество. Получается, что там будут куда более серьезные проблемы с посткомбатантами, чем в России?

— Да, конечно, там очень серьезная ситуация. Но, опять же, для Украины эта война, во-первых справедливая, а во-вторых, она будет выиграна. В том, что Украина выиграет войну, я с самого начала не сомневался, но теперь это совершенно очевидно. Поэтому синдром будет легче.

Там мощнейшее волонтерское движение, мощнейшее гражданское общество начало образовываться. И волонтеры, и общество этой проблемой уже занимаются. Да, Украина в донбасскую войну вошла с таком же состоянии, как Россия в Первую чеченскую в 1994-1995 годах: практически полностью отсутствующее государство, неработающая экономика — ниже падать некуда. Само украинское государство для реабилитации ветеранов не делает ничего — я отслеживаю эту ситуацию. Это, конечно, плохо. Это, безусловно, приведет к проблемам. Из-за того, что в военных действиях участвует очень много людей, синдром будет массовым и протекать будет сложно. Одними волонтерскими, общественными организациями проблему не решить: тут нужно именно государственное участие. Как оно слило проблему беженцев из Донбасса, не занимается ей, так же оно не хочет заниматься ветеранами. Проблемы Украина из-за этого получит — тут даже к бабке не ходи.

— Сейчас наших военных отправляют в Сирию. Их там все больше. Есть какие-то мрачные предчувствия по поводу Сирии в контексте нашей темы?

— Большинство войн, которые мы застали, начинались медленно и неохотно. В Чечню мы в 1994-м вползали медленно, в течении нескольких месяцев; в Донбасс мы вползали медленно.

В Сирии пока разговор идет о том, что нас там тысяча человек. Если получится ограничиться этой тысячей, которая будет сидеть на базе, — уже хорошо. Но уже сейчас у меня появилось подозрение, что мы в конце концов втянемся туда по полной, введем очередной «ограниченный контингент» тысяч в сто, и в итоге заработаем себе новый Афганистан. Еще на десять лет и с десятками тысяч трупов.

Только война там будет совсем другая, чем во время первого Афганистана: противник там другой, вооружение у него другое, потери будут больше, чем в Афгане.

Короче, каждый диктатор в своей жизни должен сделать три вещи — захватить власть, сбить «Боинг» и влезть в свой Афганистан.

Новый Афганистан — это конец нынешнего режима и новая стадия развала империи.

Так что к Сирии у меня очень настороженное отношение. Не факт, что события будут развиваться по этому драматическому сценарию, но если именно по нему разовьются — ну все, сливай воду нафиг тогда.

— Вообще, Российская Федерация за все время существования в нынешнем своем виде, как независимое государство, с 1991 года, вваливалась в кучу войн. Это и междоусобный осетино-ингушский конфликт в начале 90-х, и Таджикистан, где шла война с 1992-го и где мы поддерживали одну из сторон, охраняли таджикско-афганскую границу, это и две войны в Чечне, и Южная Осетия, и вялотекущая многолетняя «контртеррористическая операция» на Северном Кавказе, и Украина, и Сирия. Но, получается, за четверть века российской независимости, наполненной войнами, у нас так и не сложились хоть сколь-либо дееспособные государственные органы, работающие с посткомбатантами?

— Психологической реабилитации ветеранов у нас в стране как не было, так и нет. Вообще. Когда я вернулся со Второй чеченской в 2000-м, у меня тоже башку начало клинить. Я тогда уже устроился работать в газету и как-то занялся этой проблемой. Выяснил, что в 2001 году в России не было ни одной государственной клиники, занимающейся проблемами ветеранов. Ни одной! Мне удалось найти только одну частную клинику, но она была за деньги. Сейчас у меня ощущение, что ситуация не изменилась вообще ни разу. Помер Максим, и хрен с ним. Родина тебя из твоей деревни взяла, отправила на войну, там тебе руки-ноги оторвало. Потом родина тебе 200 баксов пенсии кинула, а дальше выкарабкивайся сам, как знаешь, притом что у тебя на одни катетеры четыреста долларов уходит, — это я сейчас реальный случай рассказываю.

Здесь на ветеранов всегда было плевать и будет плевать. Но ведь проблема еще и в том, что сами ветераны за эти годы не смогли сорганизоваться в какое-то объединение.

Есть только Руслан Аушев, которого уже практически нет, и «Боевое братство», которое себя скомпрометировало чуть более, чем полностью. Какой-то значимой частью общества ветераны так и не смогли стать. В общем-то, это естественно. Люди, прошедшие эти войны, не склонны к коллективизму. Ну один ты раз с товарищами встретился, ну другой раз встретился — на пятый раз уже не хочется. Этих людей объединяет только прошлое. А в тех странах, где получается мощное ветеранское движение, людей объединяет будущее. И, как правило, в тех странах, где мощные ветеранские движения есть (например США, Великобритания), сообщества объединяются на основе общего взгляда на будущее, на основе пацифизма. Их послание обществу: «Ребята, не надо воевать. Мы прошли войну, знаем, что это такое, ну ее нахрен, эту войну». А в России это невозможно.

— Правда ли, что многие из тех, кто хотя бы раз побывал на войне, стремятся туда, на войну, вернуться?

— Да, таких людей много. Есть такое понятие, как «человек-война». Это человек, живущий войной. Я таких людей несколько раз в жизни видел — ты его ни с кем не спутаешь. Это уже не человек, это уже полуживотное. Ему, кроме войны, уже ничего не нужно, и он суперпрофессионал. Таких немного. Есть люди, для которых война становится наркотиком, им сносит от войны крышу — таких людей достаточно. Есть люди, которые не могут приспособиться к мирной жизни; они от войны удовольствия не получают, но и в мирной жизни себя найти не могут, и едут туда вновь, как в заколдованный круг. Я вот из этой категории. На Вторую чеченскую я поехал добровольцем именно потому, что в мирной жизни себе найти места. Нас таких, которые возвращались во Вторую Чечню контрактниками, отслужив на Первой срочниками, был просто вагон. Люди туда тысячами ехали. Приличный процент из тех, кто был на войне, возвращается туда вновь.

Военный журналист и ветеран чеченских кампаний Аркадий Бабченко обсудил с Романом Попковым судьбу россиян, которые стекаются обратно домой с затухающей в Донбассе войны.

С начала сентября на фронтах донбасской войны затишье. Спорадические перестрелки с применением стрелкового оружия и гранатометов вспыхивают иногда то под Горловкой, то под Марьинкой, то в других наиболее горячих точках на линии соприкосновения. Но все же это не идет ни в какое сравнение c периодом весны-лета, когда соглашения о прекращении огня игнорировались повсеместно, и стрельба (в том числе из артиллерийских орудий) шла по всему Донбассу, от побережья Азовского моря до Луганщины.

Так тихо, как сейчас, на востоке Украины не было со времен начала войны в апреле 2014 года. Нельзя исключать, что ситуация обострится ближе к датам не согласованных с Киевом местных выборов, назначенных в ДНР на 25 октября, а в ЛНР — на 1 ноября (впрочем, сепаратисты уже предложили Киеву новую, «компромиссную» дату выборов — 21 февраля 2016 года). Но все же вероятность возобновления крупномасштабных военных действий невелика: Кремль взял курс на заморозку войны и заталкивание самопровозглашенных республик обратно в состав Украины при сохранении широчайшей автономии и политического контроля со стороны России.

Замораживание конфликта и фактический слив военных сценариев расширения так называемой Новороссии отразились и на внутренней жизни самопровозглашенных республик. Наиболее одиозных лидеров сепаратистов — Игоря Стрелкова и Александра Бородая — Москва вынудила покинуть Донбасс еще летом 2014 года. Затем из зоны боевых действий были удалены Игорь Безлер, Николай Козицын и другие влиятельные полевые командиры.

В 2015-м давление на «идейную» часть сепаратистского движения усилилось. Из ДНР сотрудниками местного МГБ были высланы представители партии «Другая Россия»; Донбасс также покинули члены сформированного в основном из ультраправых подразделения «Русич» во главе с российским неонацистом Алексеем Мильчаковым. Последовательными сторонниками «русского мира» крайне болезненно была воспринята отставка председателя Народного совета ДНР Андрея Пургина, который продвигал в Донбассе идеи сепаратизма еще во времена президентства Виктора Ющенко. Постепенно всю военную и политическую власть в самопровозглашенных республиках концентрируют в своих руках полностью подконтрольные Москве «технические руководители», готовые выполнять любые команды Кремля, в том числе и по окончательному сворачиванию проекта «Новороссия».

В этих условиях усиливается отток с востока Украины российских добровольцев. Людей с обветренными лицами и флажками ДНР-ЛНР, наклеенными на огромные рюкзаки, все чаще можно встретить на улицах «порта пяти морей» — Москвы. Отсюда они постепенно разъезжаются по своим регионам. В случае, если военные действия не возобновятся с прежней силой, Россия получит десятки тысяч людей, которые вернутся из зоны конфликта обратно с очень специфической системой ценностей, навыками обращения с оружием и, возможно, самим оружием. Российское государство, полтора года назад всячески способствовавшее переправке добровольцев и наемников на донбасский фронт, теперь судорожно пытается оградить себя хотя бы от потоков оружия, идущего уже в обратную сторону — даже роются рвы на границе между Ростовской областью и Донбассом.

Россиян, воевавших в Донбассе, можно условно разделить на несколько категорий.

1. Офицеры и солдаты-контрактники российской армии, которых официальная пропаганда называет «отпускниками».

2. Добровольцы, которых отправиться на войну побудили различные мотивы идеологического характера — от построения очередной «тысячелетней империи» до «защиты женщин и детей от зверств карателей».

3. Наемники: как правило, это не профессиональные «псы войны», а мужчины из депрессивных регионов, поехавшие менять свои навыки, полученные когда-то во время армейской службы, на деньги, для того, чтобы расплатиться по кредитам и обеспечить свои бедствующие семьи.

4. Добровольцы, воевавшие против сепаратистов в рядах украинских добровольческих батальонов, — это сравнительно немногочисленная группа идейных врагов путинского режима. Впрочем, вернуться на родину они не могут из-за фактически стопроцетной угрозы ареста: российские правоохранители именно их и только их считают «наемниками».

В условную пятую группу можно выделить жителей Донбасса (формально граждан Украины), принимавших участие в военных действиях на стороне ДНР-ЛНР, но не сумевших в мирных условиях обустроиться в разрушенном регионе, и переезжающих на постоянное место жительства в Россию.

«Процент спившихся тут будет запредельным»

О том, насколько опасными для общества могут быть наши сограждане, прошедшие одну из самых кровавых войн последнего времени, а также о синдроме посткомбатанта, мы поговорили с военным журналистом, ветераном Первой и Второй чеченских кампаний Аркадием Бабченко.

— Сейчас в Донбассе установилось относительное затишье, и многие россияне, воевавшие на стороне сепаратистов, начали возвращаться. Они будут проблемой для страны, для социума?

— У меня такое ощущение, что особой проблемой эти люди для общества не станут, в какую-то большую волну это не перерастет. Такого сильного наплыва посткомбатантов, как после Чечни или, тем более, после Афганистана, не будет. Как ни крути, у «человеческого материала», который был в Донбассе, другое качество. Это далеко не самые передовые слои общества. Думаю, что в течение трех-четырех лет проблема исчезнет сама собой, эти люди просто сопьются, сядут в тюрьму, останутся просить милостыню в переходах. Они не смогут вжиться в наше общество, не смогут представлять там какую-то значимую прослойку. Они не смогут сорганизоваться, создать эту прослойку.
Да, кто-то будет пытаться вывозить оттуда какое-то оружие, но Россия ведь уже отгораживается от всего этого дела забором в Ростовской области, их уже ловят на всех КПП.

Изначально было понятно, что это билет в одну сторону, никто им с автоматами-пулеметами вернуться не даст.

Российская власть воюет с либералами, но с либералами она воюет для видимости. А на самом деле главнейшим, страшнейшим врагом этой власти могут быть самоорганизованные вооруженные группировки людей, прошедших войну.

Таким группировкам власть не даст возникнуть вообще, ни в каком случае. Следующие, кого будут громить, — тут я готов спорить на пять баксов — это группы вернувшихся из ДНР-ЛНР ветеранов. Это совершенно точно.

— Это пока их разгромят, пока они сами сопьются и сядут по тюрьмам. Но ведь уже сейчас мы слышим о криминальных эксцессах с участием донбасских бойцов: вот недавно они, пьяные, расстреляли полицейских в Подмосковье, и потом одного из членов этой группы поймали аж на выезде из Абхазии, где он совершил еще одно убийство. Разве это уже не проблема для жителей России?

— Да, это определенная проблема, но все же за полтора года это единичные случаи. Какого-то дикого наплыва нет и не будет. Кому-то удастся провезти с собой стволы — будет, наверное, еще с десяток таких случаев. Но настоящая волна может быть потом, позже — когда здесь все начнет рушиться к чертям собачьим. Вот тогда ДНР и ЛНР придут сюда. Тогда вся Россия превратится в гигантскую ДНР с алкоголиками на блокпостах. Вот тогда те, кто к тому времени не сопьется и не сядет, поднимут голову. Но не раньше, мне кажется.

— Люди, приезжающие с донбасской войны, возвращаются с победным чувством или с разочарованием, как побитые собаки? Это же, наверное, как-то и на их поведении будет отражаться?

— Синдром посткомбатанта есть после любой войны. Но он гораздо легче протекает, если война была выиграна. Если война была проиграна, это превращается в абсолютную чернуху — как у нас после Первой чеченской. Вот ветераны Афгана считают, что Афган мы чуть-чуть не выиграли — слишком рано оттуда ушли. Поэтому афганский синдром все же протекал легче, чем чеченский. А с этими донбасскими ребятами все будет совсем плохо.

Они не ветераны официально, их туда, в Украину, никто не посылал, никакой помощи от государства у них не будет, общество поорало-поорало и забыло про них — даже пока они там, в Украине, были.

Их будут отлавливать и прессовать, денег на протезы нет, статуса ветеранского нет. Через пару-тройку лет их вообще будут считать за дебилов. Вот у них чернуха будет абсолютная. Процент спившихся тут будет запредельным.

— Получается, синдром посткомбатанта после Первой чеченской войны, проигранной, отличатся от синдрома после Второй войны?

— В общем-то да. Потому что российское общество — тут есть некий консенсус — считает, что Вторую чеченскую войну мы выиграли. А после Первой Чечни все было совсем плохо — кинули небоеспособную армию, восемнадцатилетних пацанов. Ни денег тогда не было, ничего. Жуть, конечно, полная.

— Ну вот мы сейчас поговорили о тех, кто воевал в Донбассе по идейным соображениям («против бандеровцев», «за Новороссию»), и про тех, кто поехал воевать, потому что предложили деньги за применение полученных когда-то в армии навыков. Но ведь есть и ребята, которые там оказались, выполняя приказ. Это армейские люди — офицеры, солдаты-контрактники. А что будет с ними в мирной жизни? Их история будет отличаться от истории людей, воевавших за сепаратистов добровольно?

— Нет, сейчас у страны дофига денег — многих из них купят, заставят молчать при помощи денег. Деньги в данном случае — штука действенная, прямо скажу. Синдром какой-то будет, конечно.

Но все же нужно понимать, что регулярной российской армии в Донбассе было немного. Непосредственно в боевых действиях участвовало сравнительно небольшое количество человек. И говорить о том, что вот эта прослойка как-то будет на что-то влиять, нельзя. Она будет незаметна, рассосется и все.

— В отличие от России, для Украины эта война — полномасштабная, тяжелейшая, в нее так или иначе втянуто все государство, все общество. Получается, что там будут куда более серьезные проблемы с посткомбатантами, чем в России?

— Да, конечно, там очень серьезная ситуация. Но, опять же, для Украины эта война, во-первых справедливая, а во-вторых, она будет выиграна. В том, что Украина выиграет войну, я с самого начала не сомневался, но теперь это совершенно очевидно. Поэтому синдром будет легче.

Там мощнейшее волонтерское движение, мощнейшее гражданское общество начало образовываться. И волонтеры, и общество этой проблемой уже занимаются. Да, Украина в донбасскую войну вошла с таком же состоянии, как Россия в Первую чеченскую в 1994-1995 годах: практически полностью отсутствующее государство, неработающая экономика — ниже падать некуда. Само украинское государство для реабилитации ветеранов не делает ничего — я отслеживаю эту ситуацию. Это, конечно, плохо. Это, безусловно, приведет к проблемам. Из-за того, что в военных действиях участвует очень много людей, синдром будет массовым и протекать будет сложно. Одними волонтерскими, общественными организациями проблему не решить: тут нужно именно государственное участие. Как оно слило проблему беженцев из Донбасса, не занимается ей, так же оно не хочет заниматься ветеранами. Проблемы Украина из-за этого получит — тут даже к бабке не ходи.

— Сейчас наших военных отправляют в Сирию. Их там все больше. Есть какие-то мрачные предчувствия по поводу Сирии в контексте нашей темы?

— Большинство войн, которые мы застали, начинались медленно и неохотно. В Чечню мы в 1994-м вползали медленно, в течении нескольких месяцев; в Донбасс мы вползали медленно.

В Сирии пока разговор идет о том, что нас там тысяча человек. Если получится ограничиться этой тысячей, которая будет сидеть на базе, — уже хорошо. Но уже сейчас у меня появилось подозрение, что мы в конце концов втянемся туда по полной, введем очередной «ограниченный контингент» тысяч в сто, и в итоге заработаем себе новый Афганистан. Еще на десять лет и с десятками тысяч трупов.

Только война там будет совсем другая, чем во время первого Афганистана: противник там другой, вооружение у него другое, потери будут больше, чем в Афгане.

Короче, каждый диктатор в своей жизни должен сделать три вещи — захватить власть, сбить «Боинг» и влезть в свой Афганистан.

Новый Афганистан — это конец нынешнего режима и новая стадия развала империи.

Так что к Сирии у меня очень настороженное отношение. Не факт, что события будут развиваться по этому драматическому сценарию, но если именно по нему разовьются — ну все, сливай воду нафиг тогда.

— Вообще, Российская Федерация за все время существования в нынешнем своем виде, как независимое государство, с 1991 года, вваливалась в кучу войн. Это и междоусобный осетино-ингушский конфликт в начале 90-х, и Таджикистан, где шла война с 1992-го и где мы поддерживали одну из сторон, охраняли таджикско-афганскую границу, это и две войны в Чечне, и Южная Осетия, и вялотекущая многолетняя «контртеррористическая операция» на Северном Кавказе, и Украина, и Сирия. Но, получается, за четверть века российской независимости, наполненной войнами, у нас так и не сложились хоть сколь-либо дееспособные государственные органы, работающие с посткомбатантами?

— Психологической реабилитации ветеранов у нас в стране как не было, так и нет. Вообще. Когда я вернулся со Второй чеченской в 2000-м, у меня тоже башку начало клинить. Я тогда уже устроился работать в газету и как-то занялся этой проблемой. Выяснил, что в 2001 году в России не было ни одной государственной клиники, занимающейся проблемами ветеранов. Ни одной! Мне удалось найти только одну частную клинику, но она была за деньги. Сейчас у меня ощущение, что ситуация не изменилась вообще ни разу. Помер Максим, и хрен с ним. Родина тебя из твоей деревни взяла, отправила на войну, там тебе руки-ноги оторвало. Потом родина тебе 200 баксов пенсии кинула, а дальше выкарабкивайся сам, как знаешь, притом что у тебя на одни катетеры четыреста долларов уходит, — это я сейчас реальный случай рассказываю.

Здесь на ветеранов всегда было плевать и будет плевать. Но ведь проблема еще и в том, что сами ветераны за эти годы не смогли сорганизоваться в какое-то объединение.

Есть только Руслан Аушев, которого уже практически нет, и «Боевое братство», которое себя скомпрометировало чуть более, чем полностью. Какой-то значимой частью общества ветераны так и не смогли стать. В общем-то, это естественно. Люди, прошедшие эти войны, не склонны к коллективизму. Ну один ты раз с товарищами встретился, ну другой раз встретился — на пятый раз уже не хочется. Этих людей объединяет только прошлое. А в тех странах, где получается мощное ветеранское движение, людей объединяет будущее. И, как правило, в тех странах, где мощные ветеранские движения есть (например США, Великобритания), сообщества объединяются на основе общего взгляда на будущее, на основе пацифизма. Их послание обществу: «Ребята, не надо воевать. Мы прошли войну, знаем, что это такое, ну ее нахрен, эту войну». А в России это невозможно.

— Правда ли, что многие из тех, кто хотя бы раз побывал на войне, стремятся туда, на войну, вернуться?

— Да, таких людей много. Есть такое понятие, как «человек-война». Это человек, живущий войной. Я таких людей несколько раз в жизни видел — ты его ни с кем не спутаешь. Это уже не человек, это уже полуживотное. Ему, кроме войны, уже ничего не нужно, и он суперпрофессионал. Таких немного. Есть люди, для которых война становится наркотиком, им сносит от войны крышу — таких людей достаточно. Есть люди, которые не могут приспособиться к мирной жизни; они от войны удовольствия не получают, но и в мирной жизни себя найти не могут, и едут туда вновь, как в заколдованный круг. Я вот из этой категории. На Вторую чеченскую я поехал добровольцем именно потому, что в мирной жизни себе найти места. Нас таких, которые возвращались во Вторую Чечню контрактниками, отслужив на Первой срочниками, был просто вагон. Люди туда тысячами ехали. Приличный процент из тех, кто был на войне, возвращается туда вновь.

Но все равно — извинитеНо все равно — извините

Аркадий Бабченко.

С какого-то момента мне стало совершенно плевать, что будет с этой страной. Более того — не просто плевать, не просто безразлично, а… Впрочем, прокуратура запрещает говорить, что я действительно думаю по этому поводу.

Я не могу ничего изменить в этой стране, где две трети населения съело свой мозг, где зомбоящик превратил людей в не желающую думать орущую протоплазму с пеной на губах — да ладно бы просто не думающую, действующую! — где сто миллионов фанатичных фашиствующих зомби вылезло на поверхность, где жены отказываются от своих погибших мужей-солдат за деньги, где родители своим молчанием отказываются от своих оказавшихся в плену сыновей, а дети приходят на могилу погибшего на «Курске» отца с портретом человека, сказавшего «Она утонула». И про десять долларов тоже сказавшего.

Мне совершенно плевать, как так произошло. Плевать на причины, по которым люди съели свой мозг. Плевать. Не интересует.

Мне уже даже не жаль, что у меня больше нет страны. Эта территория, населенная этими людьми — это не моя страна.

Впрочем, чего там, она всегда была такой. У них было десятилетие свободы, с девяносто первого по двухтысячный, они не завоевали эту свободу — им дали её, дали бесплатно, даром, только живите, стройте свое будущее! — но они не могут жить свободными, им страшно жить свободными, и эту доставшуюся им бесплатно свободу они с величайшей радостью при первой же возможности обменяли обратно на «вертикаль власти», на «мочить в сортире», на стабильность, величие, подполковника кгб, портреты Сталина и крымнаш. Сами. Принесли обратно на блюдечке. Вместе с поводком и намордником.

Мне плевать, как так получилось. Плевать, что с ними будет. Плевать, что будет с этой территориией — именно территорией, страны уже нет, как нет и нации, лишь группки атомизированных озлобленных зомби, ненавидящих всех остальных, кто не входит в их стаю. Плевать. Жизнь в гетто — любви к гетто не способствует.

Я ничего не могу изменить, хотя видит бог, я пытался. Я правда пытался.
И если бы эта страна провалилась в яму сама по себе — еще полбеды. Но ей же мало убивать только своих собственных граждан. Ей же обязательно нужно убивать еще и чужих. Жечь в танках не только своих детей, но и чужих. Зомби не хотят убивать только друг друга. Зомби хотят убивать еще и людей.

Да, империя разваливается, по историческим меркам ей осталось недолго, и что будет дальше — очередная кровавая гражданская мясорубка ли, нефть в обмен на продовольствие и внешние управление ли, Китай ли от моря до моря, группка дробленых бандитских православных днр-лнр на одной шестой части суши, от которых весь остальной мир отгородится каменной стеной, отобрав предварительно ядерную дубинку, православный игил или настоящий игил и неизменно последующее за ним средневековье в прямом смысле этого слова — уже плевать.

Как именно умрет эта территория — уже не важно. Мне уже не важно.
Страшно лишь от того, что Мордор, издыхая, утащит с собой еще и тысячи и тысячи жизней нормальных людей.

Я ничего не могу изменить в этой стране. Я пытался — мы пытались — но не смогли. Их больше. Их много. Их миллионы. Аркадий Бабченко.

С какого-то момента мне стало совершенно плевать, что будет с этой страной. Более того — не просто плевать, не просто безразлично, а… Впрочем, прокуратура запрещает говорить, что я действительно думаю по этому поводу.

Я не могу ничего изменить в этой стране, где две трети населения съело свой мозг, где зомбоящик превратил людей в не желающую думать орущую протоплазму с пеной на губах — да ладно бы просто не думающую, действующую! — где сто миллионов фанатичных фашиствующих зомби вылезло на поверхность, где жены отказываются от своих погибших мужей-солдат за деньги, где родители своим молчанием отказываются от своих оказавшихся в плену сыновей, а дети приходят на могилу погибшего на «Курске» отца с портретом человека, сказавшего «Она утонула». И про десять долларов тоже сказавшего.

Мне совершенно плевать, как так произошло. Плевать на причины, по которым люди съели свой мозг. Плевать. Не интересует.

Мне уже даже не жаль, что у меня больше нет страны. Эта территория, населенная этими людьми — это не моя страна.

Впрочем, чего там, она всегда была такой. У них было десятилетие свободы, с девяносто первого по двухтысячный, они не завоевали эту свободу — им дали её, дали бесплатно, даром, только живите, стройте свое будущее! — но они не могут жить свободными, им страшно жить свободными, и эту доставшуюся им бесплатно свободу они с величайшей радостью при первой же возможности обменяли обратно на «вертикаль власти», на «мочить в сортире», на стабильность, величие, подполковника кгб, портреты Сталина и крымнаш. Сами. Принесли обратно на блюдечке. Вместе с поводком и намордником.

Мне плевать, как так получилось. Плевать, что с ними будет. Плевать, что будет с этой территориией — именно территорией, страны уже нет, как нет и нации, лишь группки атомизированных озлобленных зомби, ненавидящих всех остальных, кто не входит в их стаю. Плевать. Жизнь в гетто — любви к гетто не способствует.

Я ничего не могу изменить, хотя видит бог, я пытался. Я правда пытался.
И если бы эта страна провалилась в яму сама по себе — еще полбеды. Но ей же мало убивать только своих собственных граждан. Ей же обязательно нужно убивать еще и чужих. Жечь в танках не только своих детей, но и чужих. Зомби не хотят убивать только друг друга. Зомби хотят убивать еще и людей.

Да, империя разваливается, по историческим меркам ей осталось недолго, и что будет дальше — очередная кровавая гражданская мясорубка ли, нефть в обмен на продовольствие и внешние управление ли, Китай ли от моря до моря, группка дробленых бандитских православных днр-лнр на одной шестой части суши, от которых весь остальной мир отгородится каменной стеной, отобрав предварительно ядерную дубинку, православный игил или настоящий игил и неизменно последующее за ним средневековье в прямом смысле этого слова — уже плевать.

Как именно умрет эта территория — уже не важно. Мне уже не важно.
Страшно лишь от того, что Мордор, издыхая, утащит с собой еще и тысячи и тысячи жизней нормальных людей.

Я ничего не могу изменить в этой стране. Я пытался — мы пытались — но не смогли. Их больше. Их много. Их миллионы.

Аркадий Бабченко о России и Украине: вопросы и ответыАркадий Бабченко о России и Украине: вопросы и ответы


dinka
Вчера, 11:12

Аркадію, Ви не думали над тим, аби переїхати до України? Ми завжди будемо раді принциповим та сміливим людям!)

Спасибо. Пока есть возможность, я попытаюсь до последнего оставаться здесь, при всем при этом, конечно же, понимая риски и принимая меры к их возможной минимализации.

Fedor
Вчера, 11:04

Как так произошло, что богатейшей нефтяной стране мира грозит дефицит бензина, о котором Сечин предупредил Путина? Неужели «Роснефти» действительно не хватает средств, или предыдущие деньги «распилили» неудачно?

Нет, ровно наоборот. Предыдущие деньги распилили крайне удачно. Именно поэтому и не хватает.

valeria_
Вчера, 10:45

Добрый день, Аркадий… 1. А как вы относитесь к той версии, что Крым попросту «слили» России те, кто незапно оказался у власти в Украине после бегства Януковича??? Как вы оцениваете, имело ли возможности тогдашнее военно-политическое руководство Украины не допустить потери Крыма, и почему эти шансы были потеряны (умышлено ли, или по неопытности)???? 2. И чисто женский эмоциональный вопрос… Как Вы не боитесь столь смело высказывать непопулярную в России точку зрения в поддержку Украины, находясь в Москве??! Спасибо за Вашу позицию и поддержку! С уважением…

1. Как к очередной конспирологии. То есть — никак. Мне слухи бабушек у подъезда все же неинтересны. 🙂 Нет, не имело. Дело не в военно-политическом руководстве, дело в том, что момент для атаки был выбран как нельзя более удачно — не было не то что военно-политического руководства, не было государства вообще, и огромный такой вопрос — а не рассыпется ли еще и страна вообще. 2. Боюсь.

vopros
Вчера, 10:34

Аркадий Аркадьевич, как относитесь к идее введения визового режима между Россией и Украиной? Второе. Что сегодня способно примирить украинцев и россиян, или это вражда на поколения? Спасибо за Ваше мнение.

1. Исключительно как журналист — мне это доставило бы массу лишних неудобств. В целом — мне без разницы, в общем-то, на всем остальном фоне это — мелочь. 2. Сегодня ничего. Но это не вражда. У россиян это не настоящая вражда, это выделение слюны на раздражитель, как у собаки Павлова. Этот рефлекс пройдет через две недели, как будет выключен зомбоящик. Здесь общественное мнение такое, какое вкладывает в голову телевизор, скажут — «враги, жидобандера, хунта, фашисты!!!!», значит, будет хунта и фашисты. Скажут, украинцы — наши лучшие братья, значит, будут лучшие братья. Но и со стороны украинцев это же ведь тоже не вражда, правда? Это уже следуюящая стадия пошла, уже степень отторжения. Неприятие уже на физиологическом уровне, когда и говорить, и обсуждать уже нечего, да и незачем. Пройдет ли это? Да, пройдет. Когда? Лет через тридцать-сорок. В более-менее ровное русло все вернется. Но как было — нет, уже не будет. Украина сделала разворот своего вектора развития, а это уже на века.

vfvf999
4 августа, 21:51

Будет ли в России дворцовый переворот? И когда ждать перемены власти?

Наиболее вероятны два варианта: смена царя правящими элитами по-тихому, с помощью дворцового переворота или почетной пенсии, как Хрущева, например, либо бунт — бессмысленный и беспощадный, и дальнейшее погружение страны в кровавый хаос. На мой взгляд, они оба одинаково вероятны. Когда — сказать сложно. Такие режимы могут держаться десятилетиями, а могут рухнуть в любой момент.

vfvf999
4 августа, 21:46

Аркадий Аркадьевич, будет ли еще «горячая» фаза в этой войне? И когда?

Мне кажется, что о каком-то масштабном наступлении — скажем, на Мариуполь или на Харьков — сейчас говорить оснований нет. Похоже, что проект Большая Новороссия все же закрыт. Тем не менее, на Донбасс будет гнаться и техника, и боеприпасы, и «добровольцы» — и все это, конечно, будет не просто на солнышке загорать. Каких-то локальных активизаций ждать необходимо. Может быть даже с захватами несколькоих населенных пунктов. В общем, на мой взгляд, наиболее вероятны сценарии типа Марьинки.

vfvf999
4 августа, 21:42

Попросит ли Россия и станут ли россияне хотя бы на одно колено на Красной площади, прося прощение у украинцев?

Нет.

konn
4 августа, 20:06

Порой складывается впечатление, что наш противник был не готов к тому, что украинское население самоорганизуется, мобилизуется, начнет давать отпор собственными силами, не дожидаясь, пока раскачается и начнет действовать «верх», что в России не ожидали такого отпора, такого количества украинских добровольцев. Так ли это?

Мы не знаем, кто и как принимает там решения — информации об этом нет вообще. Власть стала закрыта абсолютно. Даже о том, как, когда и кем принималось решении о вторжении и аннексии Крыма, что это решение приняли всего пять человек, мы узнали только из слов самого Путина. Власть в России сейчас — это такие неизвестные отцы. Кто там рулит, кто за что отвечает, кто какие направления курирует и кто какие принимает решения — мы не знаем. Мы даже не знаем, какие именно решения они там принимают. Но, похоже, что да — та информация, которой они владели, или которую они подсовывали Путину — а, по слухам, опять же, говорят, этот человек не пользуется интернетом и все сведения ему приносят в папочках — видимо, да, изначально они предполагали, что все пройдет как в Крыму, и восток Украины восстанет против проклятой хунты, которая их там притесняет и угнетает. И, мне кажется, то, что было оказано сопротивление, для них стало неожиданностью.

konn
4 августа, 20:05

Аркадий, как вы полагаете, как правильнее оценивать ситуацию — нынешний конфликт на Донбассе — это война между кем и кем: Украиной и Россией, украинцами, по-разному видящими свое будущее, Россией и Западом? А, кроме того, согласны ли вы с мнением тех экспертов, которые предостерегают, что с событий на востоке Украины может начаться третья мировая? Благодарю за ответ.

Я считаю, что это агрессия России по отношению к Украине. Это искусственно развязанная Россией война. Если бы не Кремль, никакой войны на востоке не было бы. Да, там были предпосылки, были недовольства, были терки — тоже, кстати, раскачиваемые искусственно, но все закончилось бы на уровне майдан-антимайдан, Одесса осталась бы самой страшной трагедией. И жили бы мы сейчас спокойно и без войны. Моя формулировка такая: это агрессивная война России против Украины с использованием небольшого элемента гражданской войны, развязанная на ровном месте только и исключительно российской пропагандой. Геббельсовщиной. И я уверен — или, по крайней мере, хочу верить — суд за это будет. Перешли ребята черту в этот раз. Насчет Третьей мировой, именно как мировой войны, не уверен. Россия одна и союзников у неё нет, но вот насчет большой войны между Россией и всем остальным миром — да, такой вариант сейчас рассматривается уже как возможный

mitia
4 августа, 20:04

Насколько на самом деле Россия боится санкций? Если, несмотря ни на что, не меняет своего поведения по отношению к Украине… Каким вы видите будущее РФ и ее президента в ближайшие годы?

Смотря каких санкций. Те, что есть на данный момент — это не санкции, это так, прелюдия. Нежное похлопывание по попке. Но, тем не менее, даже и они имеют эффект. А вот, скажем, программа «нефть в обмен на продовольствие» экономику России вгонит в каменный век — это совершенно очевидно. Другое дело, что санкции наносят обоюдный ущерб, поэтому Запад, как мы видим, особо не рвется вводить их по-настоящему. Но даже и в таком виде — да, работают. Достаточно на курс рубля посмотреть.

Полное интервью здесь
dinka
Вчера, 11:12

Аркадію, Ви не думали над тим, аби переїхати до України? Ми завжди будемо раді принциповим та сміливим людям!)

Спасибо. Пока есть возможность, я попытаюсь до последнего оставаться здесь, при всем при этом, конечно же, понимая риски и принимая меры к их возможной минимализации.

Fedor
Вчера, 11:04

Как так произошло, что богатейшей нефтяной стране мира грозит дефицит бензина, о котором Сечин предупредил Путина? Неужели «Роснефти» действительно не хватает средств, или предыдущие деньги «распилили» неудачно?

Нет, ровно наоборот. Предыдущие деньги распилили крайне удачно. Именно поэтому и не хватает.

valeria_
Вчера, 10:45

Добрый день, Аркадий… 1. А как вы относитесь к той версии, что Крым попросту «слили» России те, кто незапно оказался у власти в Украине после бегства Януковича??? Как вы оцениваете, имело ли возможности тогдашнее военно-политическое руководство Украины не допустить потери Крыма, и почему эти шансы были потеряны (умышлено ли, или по неопытности)???? 2. И чисто женский эмоциональный вопрос… Как Вы не боитесь столь смело высказывать непопулярную в России точку зрения в поддержку Украины, находясь в Москве??! Спасибо за Вашу позицию и поддержку! С уважением…

1. Как к очередной конспирологии. То есть — никак. Мне слухи бабушек у подъезда все же неинтересны. 🙂 Нет, не имело. Дело не в военно-политическом руководстве, дело в том, что момент для атаки был выбран как нельзя более удачно — не было не то что военно-политического руководства, не было государства вообще, и огромный такой вопрос — а не рассыпется ли еще и страна вообще. 2. Боюсь.

vopros
Вчера, 10:34

Аркадий Аркадьевич, как относитесь к идее введения визового режима между Россией и Украиной? Второе. Что сегодня способно примирить украинцев и россиян, или это вражда на поколения? Спасибо за Ваше мнение.

1. Исключительно как журналист — мне это доставило бы массу лишних неудобств. В целом — мне без разницы, в общем-то, на всем остальном фоне это — мелочь. 2. Сегодня ничего. Но это не вражда. У россиян это не настоящая вражда, это выделение слюны на раздражитель, как у собаки Павлова. Этот рефлекс пройдет через две недели, как будет выключен зомбоящик. Здесь общественное мнение такое, какое вкладывает в голову телевизор, скажут — «враги, жидобандера, хунта, фашисты!!!!», значит, будет хунта и фашисты. Скажут, украинцы — наши лучшие братья, значит, будут лучшие братья. Но и со стороны украинцев это же ведь тоже не вражда, правда? Это уже следуюящая стадия пошла, уже степень отторжения. Неприятие уже на физиологическом уровне, когда и говорить, и обсуждать уже нечего, да и незачем. Пройдет ли это? Да, пройдет. Когда? Лет через тридцать-сорок. В более-менее ровное русло все вернется. Но как было — нет, уже не будет. Украина сделала разворот своего вектора развития, а это уже на века.

vfvf999
4 августа, 21:51

Будет ли в России дворцовый переворот? И когда ждать перемены власти?

Наиболее вероятны два варианта: смена царя правящими элитами по-тихому, с помощью дворцового переворота или почетной пенсии, как Хрущева, например, либо бунт — бессмысленный и беспощадный, и дальнейшее погружение страны в кровавый хаос. На мой взгляд, они оба одинаково вероятны. Когда — сказать сложно. Такие режимы могут держаться десятилетиями, а могут рухнуть в любой момент.

vfvf999
4 августа, 21:46

Аркадий Аркадьевич, будет ли еще «горячая» фаза в этой войне? И когда?

Мне кажется, что о каком-то масштабном наступлении — скажем, на Мариуполь или на Харьков — сейчас говорить оснований нет. Похоже, что проект Большая Новороссия все же закрыт. Тем не менее, на Донбасс будет гнаться и техника, и боеприпасы, и «добровольцы» — и все это, конечно, будет не просто на солнышке загорать. Каких-то локальных активизаций ждать необходимо. Может быть даже с захватами несколькоих населенных пунктов. В общем, на мой взгляд, наиболее вероятны сценарии типа Марьинки.

vfvf999
4 августа, 21:42

Попросит ли Россия и станут ли россияне хотя бы на одно колено на Красной площади, прося прощение у украинцев?

Нет.

konn
4 августа, 20:06

Порой складывается впечатление, что наш противник был не готов к тому, что украинское население самоорганизуется, мобилизуется, начнет давать отпор собственными силами, не дожидаясь, пока раскачается и начнет действовать «верх», что в России не ожидали такого отпора, такого количества украинских добровольцев. Так ли это?

Мы не знаем, кто и как принимает там решения — информации об этом нет вообще. Власть стала закрыта абсолютно. Даже о том, как, когда и кем принималось решении о вторжении и аннексии Крыма, что это решение приняли всего пять человек, мы узнали только из слов самого Путина. Власть в России сейчас — это такие неизвестные отцы. Кто там рулит, кто за что отвечает, кто какие направления курирует и кто какие принимает решения — мы не знаем. Мы даже не знаем, какие именно решения они там принимают. Но, похоже, что да — та информация, которой они владели, или которую они подсовывали Путину — а, по слухам, опять же, говорят, этот человек не пользуется интернетом и все сведения ему приносят в папочках — видимо, да, изначально они предполагали, что все пройдет как в Крыму, и восток Украины восстанет против проклятой хунты, которая их там притесняет и угнетает. И, мне кажется, то, что было оказано сопротивление, для них стало неожиданностью.

konn
4 августа, 20:05

Аркадий, как вы полагаете, как правильнее оценивать ситуацию — нынешний конфликт на Донбассе — это война между кем и кем: Украиной и Россией, украинцами, по-разному видящими свое будущее, Россией и Западом? А, кроме того, согласны ли вы с мнением тех экспертов, которые предостерегают, что с событий на востоке Украины может начаться третья мировая? Благодарю за ответ.

Я считаю, что это агрессия России по отношению к Украине. Это искусственно развязанная Россией война. Если бы не Кремль, никакой войны на востоке не было бы. Да, там были предпосылки, были недовольства, были терки — тоже, кстати, раскачиваемые искусственно, но все закончилось бы на уровне майдан-антимайдан, Одесса осталась бы самой страшной трагедией. И жили бы мы сейчас спокойно и без войны. Моя формулировка такая: это агрессивная война России против Украины с использованием небольшого элемента гражданской войны, развязанная на ровном месте только и исключительно российской пропагандой. Геббельсовщиной. И я уверен — или, по крайней мере, хочу верить — суд за это будет. Перешли ребята черту в этот раз. Насчет Третьей мировой, именно как мировой войны, не уверен. Россия одна и союзников у неё нет, но вот насчет большой войны между Россией и всем остальным миром — да, такой вариант сейчас рассматривается уже как возможный

mitia
4 августа, 20:04

Насколько на самом деле Россия боится санкций? Если, несмотря ни на что, не меняет своего поведения по отношению к Украине… Каким вы видите будущее РФ и ее президента в ближайшие годы?

Смотря каких санкций. Те, что есть на данный момент — это не санкции, это так, прелюдия. Нежное похлопывание по попке. Но, тем не менее, даже и они имеют эффект. А вот, скажем, программа «нефть в обмен на продовольствие» экономику России вгонит в каменный век — это совершенно очевидно. Другое дело, что санкции наносят обоюдный ущерб, поэтому Запад, как мы видим, особо не рвется вводить их по-настоящему. Но даже и в таком виде — да, работают. Достаточно на курс рубля посмотреть.

Полное интервью здесь