Не ждать Годо!

Слухи о новом переделе сфер влияния в мире, возможной закулисной сделке между Белым домом и Кремлем возникли сразу после победы Дональда Трампа. Любители конспирологии охотно рассуждали о вероятности заключения так называемой Big Deal, одной из главных жертв которой якобы суждено было стать Украине, обреченной окончательно и бесповоротно попасть под неусыпный контроль Москвы.

Масштаб и характер новой американской политики в отношении РФ должны приобрести более-менее четкие очертания до встречи американского и российского президентов, которая состоится не позже лета. Именно летом Европейский Союз будет принимать решения о возможном продлении санкции в отношении России. И если к тому времени Белый дом решится на отмену (либо смягчение) ограничений, это развяжет руки «друзьям Путина» в ЕС, давно и настойчиво ставящим вопрос о нецелесообразности санкционного давления на Кремль.

По сведениям источников в дипломатических кругах, инициатором отказа от санкций, направленных на Россию, стал старший советник Трампа, член постоянного состава Совета национальной безопасности США Стивен Бэннон, один из наиболее доверенных лиц главы Белого дома. Бакалавр искусств, в прошлом — морской офицер, инвестиционный банкир, сценарист и продюсер, публицист и блогер, приверженец ярко выраженных правых взглядов, отвечает в команде главы США за стратегический анализ. Духовный вождь так называемых альтернативных правых Бэннон стал руководителем избирательной кампании Трампа после того как кандидат от республиканцев вынужден был официально снять с этого поста Пола Манафорта, «засвеченного» в «амбарной книге» Партии регионов.

В 2014-м известный Бэннон яростно критиковал Обаму за мягкотелость и неспособность дать жесткий отпор политике Москвы в Украине. Очутившись в команде Трампа, он демонстрировал явную симпатию к Путину и столь же откровенное пренебрежение к проблемам Украины. Впрочем, Бэннону не впервой «корректировать» взгляды. По утверждениям американского интернет-ресурса The Daily Beast, ранее он называл себя «ленинцем». Сегодня (по словам британской The Independent) громче всех радовались его карьерному возвышению американские неонацисты.

Отчего любимец американских крайне правых решил столь спешно услужить Кремлю, добиваясь скорой отмены санкций, можем только догадываться. По словам экспертов, Бэннон пытался воспользоваться управленческим вакуумом в США и пролоббировать решение об отмене санкций до окончания перезагрузки Госдепа, и не дожидаясь пока его босс окончательно определится, кто станет главным советчиком президента США в геополитических вопросах — госсекретарь Рекс Тиллерсон или Советник президента США по национальной безопасности Майкл Флинн.

Вопрос о санкциях не был разрешен в режиме «блицкрига», но вероятность того, что он решится положительно для Кремля, все еще высока. Тем более что о «завязках» и Флинна, и Тиллерсона известно всем и давно, и недавняя аниткремлевская риторика последнего никого не должна водить в заблуждение: тогда еще кандидату в госсеки необходимо было успешно пройти слушания в Конгрессе и добиться безболезненного назначения на пост главы внешнеполитического ведомства США.

Пока нежелательное для Украины решение удалось отложить — во многом благодаря оперативной и жесткой реакции Берлина и Лондона, обеспеченной (в том числе) усилиями украинских дипломатов. Заявления Меркель и Мэй о необходимости продления санкций опасный процесс притормозили. Трамп, насколько можно судить, не признает авторитетов, но во внешнеполитических вопросах пока еще рефлексирует. Французский президент для него уже — «сбитый летчик», а вот британский премьер, и особенно немецкий канцлер, воспринимаются главой Белого дома как фигуры, чье мнение иногда игнорировать не стоит.

Во время недавнего визита Петра Порошенко в Берлин Ангела Меркель (по сведениям наших источников) заверила главу украинского государства, что не допустит никаких внешнеполитических сделок за спиной Украины. Вероятность ее переизбрания на роль федерального канцлера по-прежнему высока, и наличие подобного союзника для Украины — важное обстоятельство. Тем более что Германия в ближайшее время может оказаться единственным «большим» союзником. В рамках «Нормандского формата» россияне обозначают формальную склонность к уступкам. В контактах с западными дипломатами они озвучивают, например, готовность обсуждать замену Захарченко и Плотницкого другими, компромиссными и даже согласованными с партнерами по «нормандскому формату» фигурами. Но готовность эта, с точки зрения информантов, связана не с чуткостью к пожеланиям Берлина и, тем более, Киева. Есть и более прагматичные мотивы: «вожди» несколько зарвались, изрядно проворовались.

Это, кстати, одна из причин, по которым финансирование «республик» урезается. Однако гипотетическое смещение одиозных «глав» ОРДО и ОРЛО Москва подает как демонстрацию своей компромиссности. После долгих препирательств Россия согласилась обсуждать возможность вооружения миссии ОБСЕ и ее право исполнять свои функции не только во время, но и после теоретических выборов на неконтролируемых территориях. Это тоже подается как уступка. Ценность которой пока незначительна — предлагаемые Москвой численность и мандат миссии Киев категорически не устраивают. Оснащение ее только личным стрелковым оружием для самообороны — также. Официально не признавая присутствия кадровых военных в Донбассе, Россия продемонстрировала «гибкий» ответ на требования убрать оттуда свои регулярные подразделения.

По сведениям наших источников, значительная часть российских военных в последнее время была выведена из ОРДЛО — как очередная демонстрация уступчивости Кремля. Но внушительная (и постоянно увеличиваемая) группировка по-прежнему сосредоточена у границ Украины и в любой момент может быть переброшена в Донбасс. Несколько изменилась переговорная риторика россиян. Едва ли не главными требованиями стали обязательное пенсионное обеспечение Киевом жителей ОРДЛО, полная безоговорочная отмена любых форм торговой блокады и официальная отмена АТО. Авдеевское обострение позволило Украине в очередной раз привлечь внимание мировой общественности к событиям на востоке страны. И оно же дало России повод удариться в миротворческую риторику, призывая к «пацификации» Украины и «демилитаризации» Донбасса. Спекулируя на крови людей, убитых по их прямой вине.

Россия по-прежнему не желает уступать в ключевом вопросе — предложения не то что о контроле границы Киевом, но хотя бы о постоянном мониторинге ее миссией ОБСЕ Москвой блокируются. А без этого любые разговоры о выборах, «особом статусе», деоккупации, реинтеграции et cetera лишены всякого смысла. Бессмысленны они и без полного прекращения огня и полного отвода вооружений — отправной точки минских соглашений. А в то, что это произойдет скоро, — не верит никто. События на Светлодарской дуге и на «промке» демонстрируют — свидетельствуют, что сценарий эскалации выглядит более правдоподобно, чем шанс на установление режима полной тишины.

В дипломатических кругах все чаще говорят о том, что именно 2017-й либо приведет к полной реализации «минских соглашений» (что пока просматривается с большим трудом), либо окончательно похоронит «Минск». По нашим сведениям, после обнародования информации о возможной отмене Белым домом санкций против Кремля Киев проинформировал Вашингтон, Берлин и Париж, что отказ Запада от санкционной политики в отношении России будет означать конец «минского процесса».

Не стоит переоценивать значение санкций как экономического инструмента давления на Россию. Они, безусловно, подтачивают силы Кремля, но не столь быстро и существенно, как многим казалось на старте. Санкции, в первую очередь, — символ. Символ поддержки Западом Украины, символ противопоставления Запада и России. Отмена ограничений оставит Украину один на один с Путиным.

Для того чтобы избежать подобного, Украина должна продемонстрировать свою состоятельность. Вернуть доверие одних геополитических игроков, заслужить уважение других и привлечь к себе внимание третьих. Причем делать это одновременно, но различными способами и на европейском, и на американском фронтах. ЕС должен убедиться в системности, последовательности и неотвратимости проводимых в Украине преобразований. Эффектные PR-фантики, в которые власть обучилась заворачивать локальные успехи и выдуманные «победы», могут ввести в заблуждение украинского обывателя, но не европейского политика или чиновника. Времени на шаги, убедительно демонстрирующие, что Украина становится самодостаточным государством, немного. Что принять, кого посадить и от чего отказаться — наверху прекрасно знают. Никто пока не знает, как заставить власть это сделать.

Выстраивать отношения с США будет еще сложнее. Простите за бестактность, но не уверен, что все в команде Трампа могут назвать столицу Украины. Украинская проблематика точно не находится в списке приоритетных направлений новой американской администрации. С учетом специфики личности (нацеленность Трампа на внутреннюю политику, кастовость принятия решений, склонность игнорировать позицию международных партнеров) вынудить президента США всерьез интересоваться и проникаться украинскими проблемами будет особенно тяжело. Есть и дополнительные нюансы — Трамп, похоже, не склонен вникать в детали и не любит сложных конструкций, а в его окружении — избыток лиц, так или иначе ориентированных на Россию. Кроме того, он воспринимает нынешнюю украинскую власть как политическое детище ненавистных ему демократов. Несостоятельное детище несостоятельных демократов.

Украинская власть для него — режим, игравший на стороне его противника. Манафорт никуда от Трампа не делся, он не входит в самый близкий круг, но по-прежнему влиятелен… При таком раскладе Трампу проще отдать пока не интересную ему Украину пока интересной ему России. Те, кто говорят, что Ялта-2 невозможна, правы. Венская система мироустройства была не похожа на Вестфальскую, а Ялтинская — на Версальскую. Возможно что-то новое. У них, у Путина и Трампа может не получиться, но они могут попытаться. А мы должны попытаться воспрепятствовать.

Становиться субъектом сложнее, чем просто просить деньги, оружие или политическую защиту. Но не так унизительно. Трамп пока — tabula rasa в сложных геополитических вопросах. И это дает Украине шанс даже при неблагоприятных стартовых условиях. Трамп — коммерсант, и можно попытаться заинтересовать его как коммерсанта. Печально, если украинская власть предпримет попытку заинтересовать лично Трампа (что, увы, вполне возможно). Необходимо, чтобы Трамп понял, чем для США интересно, полезно и выгодно государство Украина. Альтруистом он точно не будет. По нашим сведениям, наладить мосты с Белым домом в Штаты отряжают Бориса Ложкина. Надо думать, с пакетом инициатив (в том числе коммерческих).

Что будет, если санкции все же отменят? Идти на поводу у России, соглашаться на все ее условия? Надеюсь, что подобный сценарий украинская власть не рассматривает. А если и рассматривает, уверен, — общество не позволит ей этого сделать. Воевать? К этому никто наверху не готов. Но это не означает, что к этому не следует готовиться. Уже сейчас. Как минимум, жестко пресечь воровство в сфере ВПК. И наконец-то полностью укомплектовать фронтовые части.

Признавать отторгнутые территории оккупированными, вводить полную блокаду ОРДЛО, строить стену и готовиться к многолетнему, сложному процессу деоккупации и реинтеграции? Если другого выхода нет, следует готовиться к этому. Есть информация, что данный вариант на Банковой наконец стали серьезно рассматривать как возможный.

Может быть, есть и другие сценарии, но они пока не очевидны. Существует и экзотический способ «умиротворения». Якобы реанимирована идея назначения Киевом (по согласованию с Москвой) глав ОРДО и ОРЛО и руководителей де-факто оккупированных районов. После прекращение огня (гарантированного Москвой и Киевом), создания буферной зоны на месте нынешней линии разграничения и обязательства Киева (хотя бы частично) финансировать ОРДЛО. Имитация юридического восстановления украинской власти на фактически неконтролируемых территориях.

Квазивыход из ситуации, якобы позволяющий (хотя бы на время) остановить машину войны. Замораживание ситуации до лучших (лучших ли?) времен. О подобных планах рассказал источник, близкий к российским дипкругам. Вероятность реализации такого сценария выглядит сомнительной. Его бесперспективность — очевидной.

2017-й может стать успешным для страны только в том случае, если отечественная власть спешно избавится хотя бы от одной из своих хворей. От прокрастинации. Привычки постоянно откладывать неотложные дела, боязни принимать своевременные решения. Толща проблем становится угрожающей. Откладывать проблемы скоро будет некуда и некогда. Отпуск за наш счет закончился.

Зеркало неделиСлухи о новом переделе сфер влияния в мире, возможной закулисной сделке между Белым домом и Кремлем возникли сразу после победы Дональда Трампа. Любители конспирологии охотно рассуждали о вероятности заключения так называемой Big Deal, одной из главных жертв которой якобы суждено было стать Украине, обреченной окончательно и бесповоротно попасть под неусыпный контроль Москвы.

Масштаб и характер новой американской политики в отношении РФ должны приобрести более-менее четкие очертания до встречи американского и российского президентов, которая состоится не позже лета. Именно летом Европейский Союз будет принимать решения о возможном продлении санкции в отношении России. И если к тому времени Белый дом решится на отмену (либо смягчение) ограничений, это развяжет руки «друзьям Путина» в ЕС, давно и настойчиво ставящим вопрос о нецелесообразности санкционного давления на Кремль.

По сведениям источников в дипломатических кругах, инициатором отказа от санкций, направленных на Россию, стал старший советник Трампа, член постоянного состава Совета национальной безопасности США Стивен Бэннон, один из наиболее доверенных лиц главы Белого дома. Бакалавр искусств, в прошлом — морской офицер, инвестиционный банкир, сценарист и продюсер, публицист и блогер, приверженец ярко выраженных правых взглядов, отвечает в команде главы США за стратегический анализ. Духовный вождь так называемых альтернативных правых Бэннон стал руководителем избирательной кампании Трампа после того как кандидат от республиканцев вынужден был официально снять с этого поста Пола Манафорта, «засвеченного» в «амбарной книге» Партии регионов.

В 2014-м известный Бэннон яростно критиковал Обаму за мягкотелость и неспособность дать жесткий отпор политике Москвы в Украине. Очутившись в команде Трампа, он демонстрировал явную симпатию к Путину и столь же откровенное пренебрежение к проблемам Украины. Впрочем, Бэннону не впервой «корректировать» взгляды. По утверждениям американского интернет-ресурса The Daily Beast, ранее он называл себя «ленинцем». Сегодня (по словам британской The Independent) громче всех радовались его карьерному возвышению американские неонацисты.

Отчего любимец американских крайне правых решил столь спешно услужить Кремлю, добиваясь скорой отмены санкций, можем только догадываться. По словам экспертов, Бэннон пытался воспользоваться управленческим вакуумом в США и пролоббировать решение об отмене санкций до окончания перезагрузки Госдепа, и не дожидаясь пока его босс окончательно определится, кто станет главным советчиком президента США в геополитических вопросах — госсекретарь Рекс Тиллерсон или Советник президента США по национальной безопасности Майкл Флинн.

Вопрос о санкциях не был разрешен в режиме «блицкрига», но вероятность того, что он решится положительно для Кремля, все еще высока. Тем более что о «завязках» и Флинна, и Тиллерсона известно всем и давно, и недавняя аниткремлевская риторика последнего никого не должна водить в заблуждение: тогда еще кандидату в госсеки необходимо было успешно пройти слушания в Конгрессе и добиться безболезненного назначения на пост главы внешнеполитического ведомства США.

Пока нежелательное для Украины решение удалось отложить — во многом благодаря оперативной и жесткой реакции Берлина и Лондона, обеспеченной (в том числе) усилиями украинских дипломатов. Заявления Меркель и Мэй о необходимости продления санкций опасный процесс притормозили. Трамп, насколько можно судить, не признает авторитетов, но во внешнеполитических вопросах пока еще рефлексирует. Французский президент для него уже — «сбитый летчик», а вот британский премьер, и особенно немецкий канцлер, воспринимаются главой Белого дома как фигуры, чье мнение иногда игнорировать не стоит.

Во время недавнего визита Петра Порошенко в Берлин Ангела Меркель (по сведениям наших источников) заверила главу украинского государства, что не допустит никаких внешнеполитических сделок за спиной Украины. Вероятность ее переизбрания на роль федерального канцлера по-прежнему высока, и наличие подобного союзника для Украины — важное обстоятельство. Тем более что Германия в ближайшее время может оказаться единственным «большим» союзником. В рамках «Нормандского формата» россияне обозначают формальную склонность к уступкам. В контактах с западными дипломатами они озвучивают, например, готовность обсуждать замену Захарченко и Плотницкого другими, компромиссными и даже согласованными с партнерами по «нормандскому формату» фигурами. Но готовность эта, с точки зрения информантов, связана не с чуткостью к пожеланиям Берлина и, тем более, Киева. Есть и более прагматичные мотивы: «вожди» несколько зарвались, изрядно проворовались.

Это, кстати, одна из причин, по которым финансирование «республик» урезается. Однако гипотетическое смещение одиозных «глав» ОРДО и ОРЛО Москва подает как демонстрацию своей компромиссности. После долгих препирательств Россия согласилась обсуждать возможность вооружения миссии ОБСЕ и ее право исполнять свои функции не только во время, но и после теоретических выборов на неконтролируемых территориях. Это тоже подается как уступка. Ценность которой пока незначительна — предлагаемые Москвой численность и мандат миссии Киев категорически не устраивают. Оснащение ее только личным стрелковым оружием для самообороны — также. Официально не признавая присутствия кадровых военных в Донбассе, Россия продемонстрировала «гибкий» ответ на требования убрать оттуда свои регулярные подразделения.

По сведениям наших источников, значительная часть российских военных в последнее время была выведена из ОРДЛО — как очередная демонстрация уступчивости Кремля. Но внушительная (и постоянно увеличиваемая) группировка по-прежнему сосредоточена у границ Украины и в любой момент может быть переброшена в Донбасс. Несколько изменилась переговорная риторика россиян. Едва ли не главными требованиями стали обязательное пенсионное обеспечение Киевом жителей ОРДЛО, полная безоговорочная отмена любых форм торговой блокады и официальная отмена АТО. Авдеевское обострение позволило Украине в очередной раз привлечь внимание мировой общественности к событиям на востоке страны. И оно же дало России повод удариться в миротворческую риторику, призывая к «пацификации» Украины и «демилитаризации» Донбасса. Спекулируя на крови людей, убитых по их прямой вине.

Россия по-прежнему не желает уступать в ключевом вопросе — предложения не то что о контроле границы Киевом, но хотя бы о постоянном мониторинге ее миссией ОБСЕ Москвой блокируются. А без этого любые разговоры о выборах, «особом статусе», деоккупации, реинтеграции et cetera лишены всякого смысла. Бессмысленны они и без полного прекращения огня и полного отвода вооружений — отправной точки минских соглашений. А в то, что это произойдет скоро, — не верит никто. События на Светлодарской дуге и на «промке» демонстрируют — свидетельствуют, что сценарий эскалации выглядит более правдоподобно, чем шанс на установление режима полной тишины.

В дипломатических кругах все чаще говорят о том, что именно 2017-й либо приведет к полной реализации «минских соглашений» (что пока просматривается с большим трудом), либо окончательно похоронит «Минск». По нашим сведениям, после обнародования информации о возможной отмене Белым домом санкций против Кремля Киев проинформировал Вашингтон, Берлин и Париж, что отказ Запада от санкционной политики в отношении России будет означать конец «минского процесса».

Не стоит переоценивать значение санкций как экономического инструмента давления на Россию. Они, безусловно, подтачивают силы Кремля, но не столь быстро и существенно, как многим казалось на старте. Санкции, в первую очередь, — символ. Символ поддержки Западом Украины, символ противопоставления Запада и России. Отмена ограничений оставит Украину один на один с Путиным.

Для того чтобы избежать подобного, Украина должна продемонстрировать свою состоятельность. Вернуть доверие одних геополитических игроков, заслужить уважение других и привлечь к себе внимание третьих. Причем делать это одновременно, но различными способами и на европейском, и на американском фронтах. ЕС должен убедиться в системности, последовательности и неотвратимости проводимых в Украине преобразований. Эффектные PR-фантики, в которые власть обучилась заворачивать локальные успехи и выдуманные «победы», могут ввести в заблуждение украинского обывателя, но не европейского политика или чиновника. Времени на шаги, убедительно демонстрирующие, что Украина становится самодостаточным государством, немного. Что принять, кого посадить и от чего отказаться — наверху прекрасно знают. Никто пока не знает, как заставить власть это сделать.

Выстраивать отношения с США будет еще сложнее. Простите за бестактность, но не уверен, что все в команде Трампа могут назвать столицу Украины. Украинская проблематика точно не находится в списке приоритетных направлений новой американской администрации. С учетом специфики личности (нацеленность Трампа на внутреннюю политику, кастовость принятия решений, склонность игнорировать позицию международных партнеров) вынудить президента США всерьез интересоваться и проникаться украинскими проблемами будет особенно тяжело. Есть и дополнительные нюансы — Трамп, похоже, не склонен вникать в детали и не любит сложных конструкций, а в его окружении — избыток лиц, так или иначе ориентированных на Россию. Кроме того, он воспринимает нынешнюю украинскую власть как политическое детище ненавистных ему демократов. Несостоятельное детище несостоятельных демократов.

Украинская власть для него — режим, игравший на стороне его противника. Манафорт никуда от Трампа не делся, он не входит в самый близкий круг, но по-прежнему влиятелен… При таком раскладе Трампу проще отдать пока не интересную ему Украину пока интересной ему России. Те, кто говорят, что Ялта-2 невозможна, правы. Венская система мироустройства была не похожа на Вестфальскую, а Ялтинская — на Версальскую. Возможно что-то новое. У них, у Путина и Трампа может не получиться, но они могут попытаться. А мы должны попытаться воспрепятствовать.

Становиться субъектом сложнее, чем просто просить деньги, оружие или политическую защиту. Но не так унизительно. Трамп пока — tabula rasa в сложных геополитических вопросах. И это дает Украине шанс даже при неблагоприятных стартовых условиях. Трамп — коммерсант, и можно попытаться заинтересовать его как коммерсанта. Печально, если украинская власть предпримет попытку заинтересовать лично Трампа (что, увы, вполне возможно). Необходимо, чтобы Трамп понял, чем для США интересно, полезно и выгодно государство Украина. Альтруистом он точно не будет. По нашим сведениям, наладить мосты с Белым домом в Штаты отряжают Бориса Ложкина. Надо думать, с пакетом инициатив (в том числе коммерческих).

Что будет, если санкции все же отменят? Идти на поводу у России, соглашаться на все ее условия? Надеюсь, что подобный сценарий украинская власть не рассматривает. А если и рассматривает, уверен, — общество не позволит ей этого сделать. Воевать? К этому никто наверху не готов. Но это не означает, что к этому не следует готовиться. Уже сейчас. Как минимум, жестко пресечь воровство в сфере ВПК. И наконец-то полностью укомплектовать фронтовые части.

Признавать отторгнутые территории оккупированными, вводить полную блокаду ОРДЛО, строить стену и готовиться к многолетнему, сложному процессу деоккупации и реинтеграции? Если другого выхода нет, следует готовиться к этому. Есть информация, что данный вариант на Банковой наконец стали серьезно рассматривать как возможный.

Может быть, есть и другие сценарии, но они пока не очевидны. Существует и экзотический способ «умиротворения». Якобы реанимирована идея назначения Киевом (по согласованию с Москвой) глав ОРДО и ОРЛО и руководителей де-факто оккупированных районов. После прекращение огня (гарантированного Москвой и Киевом), создания буферной зоны на месте нынешней линии разграничения и обязательства Киева (хотя бы частично) финансировать ОРДЛО. Имитация юридического восстановления украинской власти на фактически неконтролируемых территориях.

Квазивыход из ситуации, якобы позволяющий (хотя бы на время) остановить машину войны. Замораживание ситуации до лучших (лучших ли?) времен. О подобных планах рассказал источник, близкий к российским дипкругам. Вероятность реализации такого сценария выглядит сомнительной. Его бесперспективность — очевидной.

2017-й может стать успешным для страны только в том случае, если отечественная власть спешно избавится хотя бы от одной из своих хворей. От прокрастинации. Привычки постоянно откладывать неотложные дела, боязни принимать своевременные решения. Толща проблем становится угрожающей. Откладывать проблемы скоро будет некуда и некогда. Отпуск за наш счет закончился.

Зеркало недели

Уроки, извлеченные из трагической судьбы АлеппоУроки, извлеченные из трагической судьбы Алеппо

Некоторые города вошли в историю потому, что их разрушили: Грозный, Дрезден, Герника. Алеппо, которое некогда было одним из крупнейших метрополий Сирии, скоро пополнит их ряды. Его тысячелетнее мусульманское наследие превратилась в прах. Российская авиация уничтожила больницы и школы. Жителей города обстреливали, сбрасывали на них бомбы, морили голодом и травили газом. Никто не может сказать наверняка, сколько из десятков тысяч тех, кто остался в последнем суннитском анклаве, погибнет среди руин, в которых они прячутся. Но даже если они и получат безопасный коридор, который им пообещали, само их четырехлетнее тяжелое испытание в Алеппо подрывает принцип, который говорит, что невинные люди должны быть защищены от кошмаров разрушительных войн. Вместо него придет новая грубая реальность, которая грозит тем, что мир станет более опасным и нестабильным. Об этом сегодня пишет The Economist.

Для того, чтобы оценить глубину трагедии Алеппо, стоит вспомнить первый протест против режима Башара Асада в 2011 году, когда сунниты упорно стояли бок о бок с шиитами, христианами и курдами. С самого начала, при всесторонней поддержке Ирана, Асад нацелился на то, чтобы уничтожить все возможности мирного сопротивления, используя насилие для радикализации своего народа. На раннем этапе его заявления о том, что все оппозиционеры – «террористы», были возмутительны. Сегодня некоторые из оппозиционеров таковыми действительно стали. Был переломный момент, когда Запад мог вмешаться, закрыть небо над Сирией, создать защищенную территорию, где мирные жители были бы в безопасности или начать широкомасштабную программу вооружения оппозиционеров. Но, парализованный опытом в Ираке и Афганистане, Запад воздержался от действий. Бои стали разгораться, а необходимость вмешаться росла с каждым кровавым месяцем. При этом риски и сложность интервенции росли быстрее. Когда Асад был близок к свержению, Россия бессовестно вступила в конфликт, что повлекло сокрушительный эффект. Падение Алеппо станет доказательством победы Асада и влиятельности Ирана. Но настоящая победа досталась России, к которой на Ближнем Востоке снова прислушиваются. Поражение также станет крахом не только для оппонентов Асада, но и для западного убеждения, что во внешней политике ценности имеют значение не меньше, чем интересы.

После геноцида в Руанде в 1994 году, когда народ тутси уничтожали за спиной у всего мира, страны признали, что у них есть обязательства сдерживать грубую силу. Когда члены ООН взяли на себя ответственность за защиту жертв военных преступлений, где бы они не были, конвенции против применения химического оружия и безрассудного убийства гражданских лиц приобрели новое значение. Желание продвигать свободу и демократию не отставало. Эти идеалы либерального вмешательства подверглись серьезному удару. Кампании США в Афганистане и Ираке продемонстрировали, что даже самая могущественная страна в истории не может навязывать демократию силой. «Урок трагедии в Алеппо менее очевидный, но не менее важный. В своем выступлении против зверств Асада Запад не пошел дальше стандартных дипломатических фраз. Отказавшись отстаивать то, во что он якобы верит, он показал, что его ценности – это лишь слова, которые можно безнаказанно игнорировать», — говорится в статье. Многие несут ответственность за это. Когда Асад начал травить своих граждан нервно-паралитическим газом, пересекая «красную линию» Америки, британский парламент проголосовал против даже ограниченного военного вмешательства. Когда миллионы людей начали бежать из Сирии в соседние Ливан и Иорданию, большинство европейских стран начали отгораживаться от беженцев и искать способы, как перекрыть им путь на континент.

«Особую ответственность несет президент Барак Обама. Американский президент относился к Сирии как к ловушке, которую надо обойти. Его самодовольные прогнозы, что Россия погрязнет в «болоте» войны, стали историческим просчетом», — пишет издание.

На протяжении всего своего президентства Обама пытался избавить мир от системы, в которой Америка часто самостоятельно защищала свои ценности. И заменить ее такой, в которой бы все страны должны были защищать международные нормы, поскольку всем выгодны эти правила. Алеппо стал доказательством провала этой политики. Когда Америка отступила, вакуум заполнили не ответственные страны, приверженные к статус-кво, а такие, как Россия и Иран, которые видят в распространении западных ценностей угрозу для режимов в Москве и Тегеране.

Теоретически новый президент США мог бы изменить ситуацию. Но Дональд Трамп олицетворяет идею, что «либеральные интервенции для неудачников». А назначение Рекса Тиллерсона на должность Госсекретаря лишь подтверждает, что следующий американский президент не хочет ни заключать сделки, ни защищать ценности.

Генеральная Ассамблея ООН в пятницу, 9 декабря, большинством голосов поддержала подготовленный Канадой проект резолюции по немедленному прекращению огня в Сирии. Представители сирийской армии заявили о том, что операция по возврату контроля над Алеппо находится в завершающей стадии. Восточная часть города Алеппо находилась под контролем повстанцев сирийской оппозиции на протяжении четырех лет. Тем не менее сирийская оппозиция готова продолжать борьбу против Асада даже после потери Алеппо. Оппозиционеры отмечают факт важности Алеппо, но признают, что в случае потери города у них есть и другие не менее важные населенные пункты. Ранее в связи с боевыми действиями, восточные районы города покинули тысячи мирных жителей. В восточной части Алеппо разбомблены все больницы, дефицит пищи, питьевой воды и медикаментов.

The Economist
Некоторые города вошли в историю потому, что их разрушили: Грозный, Дрезден, Герника. Алеппо, которое некогда было одним из крупнейших метрополий Сирии, скоро пополнит их ряды. Его тысячелетнее мусульманское наследие превратилась в прах. Российская авиация уничтожила больницы и школы. Жителей города обстреливали, сбрасывали на них бомбы, морили голодом и травили газом. Никто не может сказать наверняка, сколько из десятков тысяч тех, кто остался в последнем суннитском анклаве, погибнет среди руин, в которых они прячутся. Но даже если они и получат безопасный коридор, который им пообещали, само их четырехлетнее тяжелое испытание в Алеппо подрывает принцип, который говорит, что невинные люди должны быть защищены от кошмаров разрушительных войн. Вместо него придет новая грубая реальность, которая грозит тем, что мир станет более опасным и нестабильным. Об этом сегодня пишет The Economist.

Для того, чтобы оценить глубину трагедии Алеппо, стоит вспомнить первый протест против режима Башара Асада в 2011 году, когда сунниты упорно стояли бок о бок с шиитами, христианами и курдами. С самого начала, при всесторонней поддержке Ирана, Асад нацелился на то, чтобы уничтожить все возможности мирного сопротивления, используя насилие для радикализации своего народа. На раннем этапе его заявления о том, что все оппозиционеры – «террористы», были возмутительны. Сегодня некоторые из оппозиционеров таковыми действительно стали. Был переломный момент, когда Запад мог вмешаться, закрыть небо над Сирией, создать защищенную территорию, где мирные жители были бы в безопасности или начать широкомасштабную программу вооружения оппозиционеров. Но, парализованный опытом в Ираке и Афганистане, Запад воздержался от действий. Бои стали разгораться, а необходимость вмешаться росла с каждым кровавым месяцем. При этом риски и сложность интервенции росли быстрее. Когда Асад был близок к свержению, Россия бессовестно вступила в конфликт, что повлекло сокрушительный эффект. Падение Алеппо станет доказательством победы Асада и влиятельности Ирана. Но настоящая победа досталась России, к которой на Ближнем Востоке снова прислушиваются. Поражение также станет крахом не только для оппонентов Асада, но и для западного убеждения, что во внешней политике ценности имеют значение не меньше, чем интересы.

После геноцида в Руанде в 1994 году, когда народ тутси уничтожали за спиной у всего мира, страны признали, что у них есть обязательства сдерживать грубую силу. Когда члены ООН взяли на себя ответственность за защиту жертв военных преступлений, где бы они не были, конвенции против применения химического оружия и безрассудного убийства гражданских лиц приобрели новое значение. Желание продвигать свободу и демократию не отставало. Эти идеалы либерального вмешательства подверглись серьезному удару. Кампании США в Афганистане и Ираке продемонстрировали, что даже самая могущественная страна в истории не может навязывать демократию силой. «Урок трагедии в Алеппо менее очевидный, но не менее важный. В своем выступлении против зверств Асада Запад не пошел дальше стандартных дипломатических фраз. Отказавшись отстаивать то, во что он якобы верит, он показал, что его ценности – это лишь слова, которые можно безнаказанно игнорировать», — говорится в статье. Многие несут ответственность за это. Когда Асад начал травить своих граждан нервно-паралитическим газом, пересекая «красную линию» Америки, британский парламент проголосовал против даже ограниченного военного вмешательства. Когда миллионы людей начали бежать из Сирии в соседние Ливан и Иорданию, большинство европейских стран начали отгораживаться от беженцев и искать способы, как перекрыть им путь на континент.

«Особую ответственность несет президент Барак Обама. Американский президент относился к Сирии как к ловушке, которую надо обойти. Его самодовольные прогнозы, что Россия погрязнет в «болоте» войны, стали историческим просчетом», — пишет издание.

На протяжении всего своего президентства Обама пытался избавить мир от системы, в которой Америка часто самостоятельно защищала свои ценности. И заменить ее такой, в которой бы все страны должны были защищать международные нормы, поскольку всем выгодны эти правила. Алеппо стал доказательством провала этой политики. Когда Америка отступила, вакуум заполнили не ответственные страны, приверженные к статус-кво, а такие, как Россия и Иран, которые видят в распространении западных ценностей угрозу для режимов в Москве и Тегеране.

Теоретически новый президент США мог бы изменить ситуацию. Но Дональд Трамп олицетворяет идею, что «либеральные интервенции для неудачников». А назначение Рекса Тиллерсона на должность Госсекретаря лишь подтверждает, что следующий американский президент не хочет ни заключать сделки, ни защищать ценности.

Генеральная Ассамблея ООН в пятницу, 9 декабря, большинством голосов поддержала подготовленный Канадой проект резолюции по немедленному прекращению огня в Сирии. Представители сирийской армии заявили о том, что операция по возврату контроля над Алеппо находится в завершающей стадии. Восточная часть города Алеппо находилась под контролем повстанцев сирийской оппозиции на протяжении четырех лет. Тем не менее сирийская оппозиция готова продолжать борьбу против Асада даже после потери Алеппо. Оппозиционеры отмечают факт важности Алеппо, но признают, что в случае потери города у них есть и другие не менее важные населенные пункты. Ранее в связи с боевыми действиями, восточные районы города покинули тысячи мирных жителей. В восточной части Алеппо разбомблены все больницы, дефицит пищи, питьевой воды и медикаментов.

The Economist

Осенние заметки о психологии войныОсенние заметки о психологии войны

Станислав Белковский

Памяти мадам Шпенглер

В русском воздухе пахнет большой войной.

Вдруг выясняется, что ларьки-палатки у столичных станций метро убирали, чтобы расчистить доступ к бомбоубежищам. Идет полемика о том, какую площадь должно занимать человеко-место в бомбоубежище (действующий норматив — 1,5 кв. м, точно как могила) и сколько хлеба в одни руки надо выделять во время войны (власти Санкт-Петербурга предположили, что 300 г в день).

В том же Питере органы МЧС требуют оснастить гигантским укрытием от ядерного удара строящийся уже много лет мегастадион «Зенит-Арена». В разных регионах проводятся учения гражданской обороны на тему «Как уцелеть при ядерном взрыве». Увесисто дымит где-то в испанских морях наш авианесущий крейсер «Адмирал Кузнецов».

И так далее.

Проницательные аналитики тем временем рассуждают: а зачем нужна вся эта подготовка к войне? Ведущаяся по принципу старого советского анекдота: грянет война или нет, неизвестно, зато борьба за мир будет такая, что камня на камне не останется.

Аналитических выводов в основном два:

А) Военное настроение нужно РФ-властям, чтобы отвлечь народно-политическое внимание от проблем в экономике, социалке и т.п.

Б) Россия должна защитить свои жизненно важные геостратегические интересы, а это становится возможно сделать только путем войны или, по крайней мере, постоянной подготовки к таковой.

Что ж.

В XVIII–XIX веках был такой очень умный военный теоретик Карл фон Клаузевиц. Отчасти, кстати, выступавший и военным практиком, например, он воевал за Россию против Франции в 1812 году. Клаузевиц написал весьма толстую книгу «О войне», которой многие военные аналитики буквально поклоняются. Идей в книге много, но главная, выбитая алмазными буквами на военном небосклоне Вселенной: война есть продолжение политики другими средствами.

Я долго с этим жил и постепенно пришел к прямо противоположному выводу. Нет, это политика есть продолжение войны. Всеми возможными средствами.

Ибо главное, что порождает войны, — пребывание у власти человека или группы людей, охваченных психологией войны.

А что это за психология — попробую показать на развернутом житейском примере.

В начале минувшего десятилетия я въехал в новую квартиру, в самом центре Москвы, бульвар Молотова-Риббентропа, 2 (адрес изменен).

Моей непосредственной соседкой оказалась известная (в прошлом) актриса, вдова художественного руководителя Театра трагедии (название изменено), легендарного нар. арт. СССР О.Шпенглера (имя изменено).

С первого дня нашего соседства мадам Шпенглер объявила мне настоящую войну.

Сначала она всячески не давала мне делать ремонт. Ссылаясь на то, что мои ремонтные шумы несовместимы с ее вдовствующей жизнью. Она перманентно ругала на чем свет стоит строительных рабочих, пыталась заклеить жевательной резинкой замки моих дверей и мн. др. Но самой мощной агрессивной акцией вдовы был регулярный вызов милиции, которая проверяла у рабочих столичную регистрацию. У некоторых ее, понятно, не оказывалось, и тогда их приходилось выкупать из отделения. По стандартному тарифу: 500 руб. за голову рабочего.

Я пытался проводить политику умиротворения агрессора. Среди прочего подарил г-же Шпенглер металлическую дверь и некоторые вполне функциональные предметы мебели, оставшиеся от прежних хозяев моей квартиры. Не помогло. Соседка успокаивалась лишь на считаные дни, после чего битвы возобновлялись.

Когда ремонт был все же закончен и стихли строительные звуки, которые формально объявлялись главной причиной войны, вдова продолжила наступление, но уже под иным соусом. Она любила ранними утрами, особенно по выходным, позвонить мне в дверь и сказать нечто вроде:

— Вчера на пожарной лестнице 8-го этажа была обнаружена пустая бутылка из-под виски. Ясно, что оставили ее вы: у нас в доме живут приличные люди, и единственный неприличный вы. Вот представьте себе: завтра вдруг пожар, мы все бежим по этой лестнице, спотыкаемся о вашу бутылку и навсегда сгораем в огне. Вы этого добиваетесь?

Объяснить мадам Шпенглер, что: а) мы с ней вообще-то живем на 13-м этаже, и никогда у меня не было никаких задач на восьмом; б) я не пью виски в подъезде, особенно из горла; в) я категорический противник пожаров, особенно в моем доме — было невозможно. Она не была заинтересована в моих ответах. Она должна была какой бы то ни было ценой осуществить акт войны против меня. Что она и делала под любыми ею же выдуманными предлогами.

Со временем я в качестве оборонительной акции отключил дверной звонок. Ну, примерно как Запад в 2014–2015 гг. постарался сделать вид, что готов игнорировать определенную активность Владимира Путина на сопредельных с Россией пространствах. Это не остановило г-жу Шпенглер. Она принялась обозначать свои визиты мощным биением ног в мою дверь. (Аналогия: активность ВКС РФ в Сирии.) Хотя биение оказалось не до конца эффективным оружием: все-таки вдове было уже прилично за 80. Она быстро утомлялась. Я тем временем поставил внутри квартиры дополнительную дверь, чтобы вдовьи ноги были слышны минимально.

Шли годы. Однажды я убыл в довольно длинную командировку. Вернувшись из которой обнаружил квартиру мадам опечатанной.

Скорбная догадка тут же мелькнула во мне. Я склонился к печатям и понял: соседка завещала недвижимость профильному музею.

Вбежав домой, я быстренько залез в Интернет, чтобы выяснить одну вещь: а были ли дети у мадам Шпенглер? Да, были. В смысле и есть. Двое вполне взрослых.

И здесь мне стало по-настоящему горько-стыдно. Мадам и в смерти не изменила себе. Кинув на отнюдь не дешевую квартиру собственных детей. На что же мог/должен был рассчитывать я, совершенно чужой ей человек?

Вечная память.

Так вот.

Вдова народного Шпенглера — яркий пример и доказательство того, что война ведется, как правило, не для достижения неких практических результатов. А ради самой войны. Потому что субъект, принимающий решения о военных началах и продолжениях, в условиях мира просто не может найти самого себя. Не способен поддерживать нормальный уровень адреналина и прочих главных гормонов в крови.

Вот это и называется психологией войны. Заложником и слугой которой становится обсуждаемый субъект.

Повод же к новым и новым боевым действиям всегда найдется. Именно повод — не причина; в данном случае это совершенно разные, даже противоположные вещи.

Притом носитель психологии войны, как правило:

— объявляет свои действия строго оборонительными, не наступательными — я должен был воевать, иначе бы на нас напали, расчленили и съели; так, г-жа Шпенглер, согласно ее доктрине, не нападала на меня, а всего лишь защищалась от пещерного троглодита, самим фактом заселения в культовый дом на бул. Молотова-Риббентропа стремившегося сломать ее царственную судьбу;

— всегда, конечно, придумает, какие практические выгоды он и его народ, если он лидер народа, приобретут от очередной или внеочередной войны: типа доступ к морям/океанам, большие месторождения красной ртути, гигантские посевы опийного мака, любое иное.

Потому практически никогда в истории не была эффективна тактика умиротворения агрессора (как и в моем мадамном случае). Сторонники такой тактики зачем-то полагают, что войну можно надолго (навсегда) прекратить путем определенных уступок инициатору: территориальных, политических, экономических, ресурсных и т.п. Но не понимают они, что агрессору нужны не столько локальные уступки сами по себе, сколько бесконечное продолжение войны в тех или иных формах. Нет, любые подарки и прочее он с удовольствием возьмет. Но вскоре — начнет изобретать повод к новой войне и найдет его. Слуга психологии войны едва ли может остановиться — и вопрос здесь вовсе не в том, достиг ли он номинальных целей своей боевой активности. Истинная, недекларируемая цель — получение новой дозы сладостного наркотика под названием «война». И за этой дозой нужен поход, она не достается в мирное время. А без дозы — ломка, болевой шок от которой может оказаться смертельным.

А никто не хотел умирать. По крайней мере, от банального болевого шока.

Я не знаю, что в данном контексте ждет нашу Россию. Хотя ничего не могу исключать. По причинам, которые я почти иносказательно пытался изложить выше.

Конечно, современная, она же гибридная война — это не то же, что было в XX веке. Она способна обойтись без всеобщей мобилизации — регулярными войсками, наемниками, частными военными компаниями (ЧВК).

Но любой войны лучше избежать. Особенно имея в виду, что военный формат жизнетворчества народа порождает поколения, которые с детства впитывают ту самую роковую психологию. И транслируют сопутствующую агрессию всем окружающим.

Я не хочу, чтобы была война. Я вырос при великом миротворце Л.И.Брежневе. И при известной частушке «с неба звездочка упала прямо милому в штаны, хоть бы все там разорвало, лишь бы не было войны».

«Истерзанный безумством Мельпомены, я в этой жизни жажду только мира»

Эхо МосквыСтанислав Белковский

Памяти мадам Шпенглер

В русском воздухе пахнет большой войной.

Вдруг выясняется, что ларьки-палатки у столичных станций метро убирали, чтобы расчистить доступ к бомбоубежищам. Идет полемика о том, какую площадь должно занимать человеко-место в бомбоубежище (действующий норматив — 1,5 кв. м, точно как могила) и сколько хлеба в одни руки надо выделять во время войны (власти Санкт-Петербурга предположили, что 300 г в день).

В том же Питере органы МЧС требуют оснастить гигантским укрытием от ядерного удара строящийся уже много лет мегастадион «Зенит-Арена». В разных регионах проводятся учения гражданской обороны на тему «Как уцелеть при ядерном взрыве». Увесисто дымит где-то в испанских морях наш авианесущий крейсер «Адмирал Кузнецов».

И так далее.

Проницательные аналитики тем временем рассуждают: а зачем нужна вся эта подготовка к войне? Ведущаяся по принципу старого советского анекдота: грянет война или нет, неизвестно, зато борьба за мир будет такая, что камня на камне не останется.

Аналитических выводов в основном два:

А) Военное настроение нужно РФ-властям, чтобы отвлечь народно-политическое внимание от проблем в экономике, социалке и т.п.

Б) Россия должна защитить свои жизненно важные геостратегические интересы, а это становится возможно сделать только путем войны или, по крайней мере, постоянной подготовки к таковой.

Что ж.

В XVIII–XIX веках был такой очень умный военный теоретик Карл фон Клаузевиц. Отчасти, кстати, выступавший и военным практиком, например, он воевал за Россию против Франции в 1812 году. Клаузевиц написал весьма толстую книгу «О войне», которой многие военные аналитики буквально поклоняются. Идей в книге много, но главная, выбитая алмазными буквами на военном небосклоне Вселенной: война есть продолжение политики другими средствами.

Я долго с этим жил и постепенно пришел к прямо противоположному выводу. Нет, это политика есть продолжение войны. Всеми возможными средствами.

Ибо главное, что порождает войны, — пребывание у власти человека или группы людей, охваченных психологией войны.

А что это за психология — попробую показать на развернутом житейском примере.

В начале минувшего десятилетия я въехал в новую квартиру, в самом центре Москвы, бульвар Молотова-Риббентропа, 2 (адрес изменен).

Моей непосредственной соседкой оказалась известная (в прошлом) актриса, вдова художественного руководителя Театра трагедии (название изменено), легендарного нар. арт. СССР О.Шпенглера (имя изменено).

С первого дня нашего соседства мадам Шпенглер объявила мне настоящую войну.

Сначала она всячески не давала мне делать ремонт. Ссылаясь на то, что мои ремонтные шумы несовместимы с ее вдовствующей жизнью. Она перманентно ругала на чем свет стоит строительных рабочих, пыталась заклеить жевательной резинкой замки моих дверей и мн. др. Но самой мощной агрессивной акцией вдовы был регулярный вызов милиции, которая проверяла у рабочих столичную регистрацию. У некоторых ее, понятно, не оказывалось, и тогда их приходилось выкупать из отделения. По стандартному тарифу: 500 руб. за голову рабочего.

Я пытался проводить политику умиротворения агрессора. Среди прочего подарил г-же Шпенглер металлическую дверь и некоторые вполне функциональные предметы мебели, оставшиеся от прежних хозяев моей квартиры. Не помогло. Соседка успокаивалась лишь на считаные дни, после чего битвы возобновлялись.

Когда ремонт был все же закончен и стихли строительные звуки, которые формально объявлялись главной причиной войны, вдова продолжила наступление, но уже под иным соусом. Она любила ранними утрами, особенно по выходным, позвонить мне в дверь и сказать нечто вроде:

— Вчера на пожарной лестнице 8-го этажа была обнаружена пустая бутылка из-под виски. Ясно, что оставили ее вы: у нас в доме живут приличные люди, и единственный неприличный вы. Вот представьте себе: завтра вдруг пожар, мы все бежим по этой лестнице, спотыкаемся о вашу бутылку и навсегда сгораем в огне. Вы этого добиваетесь?

Объяснить мадам Шпенглер, что: а) мы с ней вообще-то живем на 13-м этаже, и никогда у меня не было никаких задач на восьмом; б) я не пью виски в подъезде, особенно из горла; в) я категорический противник пожаров, особенно в моем доме — было невозможно. Она не была заинтересована в моих ответах. Она должна была какой бы то ни было ценой осуществить акт войны против меня. Что она и делала под любыми ею же выдуманными предлогами.

Со временем я в качестве оборонительной акции отключил дверной звонок. Ну, примерно как Запад в 2014–2015 гг. постарался сделать вид, что готов игнорировать определенную активность Владимира Путина на сопредельных с Россией пространствах. Это не остановило г-жу Шпенглер. Она принялась обозначать свои визиты мощным биением ног в мою дверь. (Аналогия: активность ВКС РФ в Сирии.) Хотя биение оказалось не до конца эффективным оружием: все-таки вдове было уже прилично за 80. Она быстро утомлялась. Я тем временем поставил внутри квартиры дополнительную дверь, чтобы вдовьи ноги были слышны минимально.

Шли годы. Однажды я убыл в довольно длинную командировку. Вернувшись из которой обнаружил квартиру мадам опечатанной.

Скорбная догадка тут же мелькнула во мне. Я склонился к печатям и понял: соседка завещала недвижимость профильному музею.

Вбежав домой, я быстренько залез в Интернет, чтобы выяснить одну вещь: а были ли дети у мадам Шпенглер? Да, были. В смысле и есть. Двое вполне взрослых.

И здесь мне стало по-настоящему горько-стыдно. Мадам и в смерти не изменила себе. Кинув на отнюдь не дешевую квартиру собственных детей. На что же мог/должен был рассчитывать я, совершенно чужой ей человек?

Вечная память.

Так вот.

Вдова народного Шпенглера — яркий пример и доказательство того, что война ведется, как правило, не для достижения неких практических результатов. А ради самой войны. Потому что субъект, принимающий решения о военных началах и продолжениях, в условиях мира просто не может найти самого себя. Не способен поддерживать нормальный уровень адреналина и прочих главных гормонов в крови.

Вот это и называется психологией войны. Заложником и слугой которой становится обсуждаемый субъект.

Повод же к новым и новым боевым действиям всегда найдется. Именно повод — не причина; в данном случае это совершенно разные, даже противоположные вещи.

Притом носитель психологии войны, как правило:

— объявляет свои действия строго оборонительными, не наступательными — я должен был воевать, иначе бы на нас напали, расчленили и съели; так, г-жа Шпенглер, согласно ее доктрине, не нападала на меня, а всего лишь защищалась от пещерного троглодита, самим фактом заселения в культовый дом на бул. Молотова-Риббентропа стремившегося сломать ее царственную судьбу;

— всегда, конечно, придумает, какие практические выгоды он и его народ, если он лидер народа, приобретут от очередной или внеочередной войны: типа доступ к морям/океанам, большие месторождения красной ртути, гигантские посевы опийного мака, любое иное.

Потому практически никогда в истории не была эффективна тактика умиротворения агрессора (как и в моем мадамном случае). Сторонники такой тактики зачем-то полагают, что войну можно надолго (навсегда) прекратить путем определенных уступок инициатору: территориальных, политических, экономических, ресурсных и т.п. Но не понимают они, что агрессору нужны не столько локальные уступки сами по себе, сколько бесконечное продолжение войны в тех или иных формах. Нет, любые подарки и прочее он с удовольствием возьмет. Но вскоре — начнет изобретать повод к новой войне и найдет его. Слуга психологии войны едва ли может остановиться — и вопрос здесь вовсе не в том, достиг ли он номинальных целей своей боевой активности. Истинная, недекларируемая цель — получение новой дозы сладостного наркотика под названием «война». И за этой дозой нужен поход, она не достается в мирное время. А без дозы — ломка, болевой шок от которой может оказаться смертельным.

А никто не хотел умирать. По крайней мере, от банального болевого шока.

Я не знаю, что в данном контексте ждет нашу Россию. Хотя ничего не могу исключать. По причинам, которые я почти иносказательно пытался изложить выше.

Конечно, современная, она же гибридная война — это не то же, что было в XX веке. Она способна обойтись без всеобщей мобилизации — регулярными войсками, наемниками, частными военными компаниями (ЧВК).

Но любой войны лучше избежать. Особенно имея в виду, что военный формат жизнетворчества народа порождает поколения, которые с детства впитывают ту самую роковую психологию. И транслируют сопутствующую агрессию всем окружающим.

Я не хочу, чтобы была война. Я вырос при великом миротворце Л.И.Брежневе. И при известной частушке «с неба звездочка упала прямо милому в штаны, хоть бы все там разорвало, лишь бы не было войны».

«Истерзанный безумством Мельпомены, я в этой жизни жажду только мира»

Эхо Москвы

Человечество на пороге катастрофы: Часть перваяЧеловечество на пороге катастрофы: Часть первая

Райис Гасанлы

Отсутствие и слабость идеологической пропаганды в странах мира
в преимуществе демократических устоев общества определяет основу
возникновения диктаторства, авторитаризма, сепаратизма и ИГ в мире
с кровавыми событиями, вплоть до возникновения мировых войн.
Райис Гасанлы.

Миром правит пропаганда двух видов идеологических направлений:
одна из них – внедрение демократических принципов управления в
странах мира, а другая – принципы исторической справедливости в
возрождении имперских границ, основу которых составляет война.
Райис Гасанлы.

На взгляд автора статьи, нижеследующие причины определяют кровавый хаос в странах мира, вплоть до возникновения Третьей мировой ядерной войны:

1. Отсутствие идеологической пропаганды в преимуществе демократических институтов, исключающих диктаторства и авторитарности управления страной;
2. Реформирование структуры СБ ООН из-за отсутствия ведущей роли ООН в пресечении и регулировании войн без её опережающих на то резолюций и
3. Отсутствие в Уставе ООН статьи: «О правах наций, национальных и этнических меньшинств на самоопределение а. для неопределившихся и б. для самоопределившихся на уровне суверенных независимых государств».

1.ПРОТИВОРЕЧИВАЯ ПРОПАГАНДА СУЩНОСТИ ИДЕОЛОГИИ БЫВШЕЙ СССР.

Одной из главных причин развала великой советской империи в истории человечества, на мой взгляд, является процесс поэтапного исчезновения её идеологической пропаганды с 60х годов в преимуществе её системы над западной лишь по причине ниспадающей роли её коммунистической партии. Коммунистическая система управления бывшей СССР, в отличии от Запада и США, предоставляла гражданам страны до середины 80х годов бесплатную страховку граждан, включая даже и стоматологию, бесплатные квартиры и путевки в санатории, вплоть до выхода республик из состава СССР, согласно её Конституции. Однако, в зависимости от времени, ей не доставало с 60х годов поэтапного здравого внедрения элементов рыночной экономики в хозяйство страны, элементарной свободы слов и прав человека с пресечением в корне роста коррупции в верхних эшелонах власти в центре и регионах страны.

Коррупция, как раковая болезнь с её последствиями, исчезла в корне в СССР при власти диктатора И.Сталина, который, как говорится, «пришел к власти с сохой», но создав при этом своей политикой крупнейшую империю с новым социальным строем в истории человечества от Дальнего Востока островов Сахалина до Центра Европы с Бранденбургскими воротами Берлина от Запада. А для надежного гаранта будущего коммунистического строя и территориальной целостности границ её империи, И.Сталин оставил страну с ядерной бомбой, уйдя из жизни однако без дворцов и богатств в своих любимых изношенных керзовых сапогах и шинели в отличии от последующих правителей советской империи с 80х годов. И благодаря возникновению и расцвету советского общества с его коммунистической идеологией, власти Запада и США развивали глубокие основы демократии в стране с развитыми социальными интересами населения, включая и прав свободы слова человека.

Напрашивается риторический вопрос: так кто нибудь из последующих лиц властей страны повторил ли его видение в дальнейшем усилении его империи как сильного государства, исключающего в корне коррупционность властей? И прав был последующий лидер страны Советов Н.С.Хрущев, высказав в 60м году крылатые слова, что «этой империей может руководить любой дурак»! И эти самодовольные «дураки» — вожди империи, проводили советскую идеологию для многонационального народа не от глубоких их видений и чувств души, а посредством чтения заготовленных Кремлем докладов для них.

Как яркий пример: руководитель партии и страны Леонид Брежнев на торжественной встрече в 1982 году в Баку с парторганизацией Азербайджана во Дворце имени В.Ленина, транслирующаяся республиканским телевидением, выразительно произносил речь 15 минут, когда к нему подошел его помощник и отметил, что читает он не тот доклад! И тогда в шутку, он отметил для двухтысячной аудитории партийных работников и населения республики, что «не с того кармана вытащил доклад – шпаргалку». И как при этом оценить роль генерального секретаря компартии СССР, как выразителя идеологии империи в течении 20 лет его правления страной? Мог бы допустить этого истинные большевики партии как Ленин, Сталин и Троцкий? С Л.Брежневым связана еще одна яркая сцена с его приездом в сентябре 1982 года в Баку, за день до вышеотмеченного его выступления, и понятием о том, кто был кто у высшего руководства Кремля с 60х годов. Вся республика Азербайджана готовилась к торжественной встрече вождя партии и страны. При этом, предприятия, вузы и школы Баку фактически не работали, а репетировались на площади Ленина Дома Советов с профессиональным деятелем для встреч Михаил Гусьманом, ныне работающий в ТАСС России. Итак, многолюдная тысячная толпа на площади встречает лимузин вождя, с которого он выходит с большим трудом. После обмена сочными поцелуями с руководством республики Гейдар Алиевым, начинается там же церемония вручения популярным певцом в СССР Рашид Бейбутовым ему подарков: исторического национального сабля с дорогими камнями на его рукоятке, ленты на шее с дорогими камнями, а также маститого золотого перстня. Этот перстень был виден на экранах телевидения с торжественного собрания во дворце Ленина, когда он крутил перстень на пальце непривичного для него. Итак, после вручения подарков на площади, начинается тихий диалог Г.Алиева с Л.Брежневым с убеждением того, что он должен подняться несколькими ступеньками на центральную трибуну Дома Советов. Церемония разговора продолжается несколько минут, после чего Л.Брежнев с трудом садится опять в лимузин и уезжает в свою резиденцию. Вечером Москва показывает профессиально смонтированную передачу по центральному телевидению многотысячную встречу на площади Ленина с вождем и торжественных выступлений партийных руководителей республики, но без показа самой трибуны Дома Советов. Спустя месяц, в печати появляется сообщение о неожиданной скоропостижной смерти директора ювелирной фабрики Баку. Такова красочная сцена встречи с «любимым» вождем СССР и дорогих ему подарков «от жителей страны» с трагической ценой их заговителя.

Сегодня членами Государственной Думы России задается вопрос: на каких основаниях лет десять назад было снесено историческое здание в центре Москвы – гостиница Россия, где автор статьи не раз останавливался. Могу дать и на это ответ, на мой взгляд, на основании нижеследующего фактора. В октябре того же 1982 года был я на «Курсах повышения квалификации преподавателей вузов» в Москве и мой знакомый в КГБ помог устроиться на 10 этаже гостиницы. Вечером 6 октября 1982 года позвонил он и отметил, что ровно в 10 часов утра зайдет их сотрудник и останется в номере до конца парада на Красной площади. Так и случилось. Включил телевизор с передачей парада и сотрудник с КГБ сидел за столиком не притрагиваясь к фруктам и выпивке коньяка. Ради моего любопытства, почему он здесь, решил выйти на маленький балкончик, на что он категорически запрещал. Но я его уломал, показывая что руки держу сзади, и выхожу на балкон. И при выходе просто ахнул. Прямо просматривалась сцена с вождями партии на трибуне мавзолея Ленина, а снизу на тротуаре музея Ленина смотрели острые глаза сотрудников КГБ на балконы фасада гостиницы Москва. Сразу же решил зайти в номер, а не красоваться на их обозрение. Спрашивается при этом: кто был руководителем ФСБ России в середине 90х годов, а далее президентом страны по сей день? И почему на сегодня президент и власти России не принимают ежегодный парад с трибуны мавзолея Ленина? И отсюда ясно исходит, на мой взгляд, он или же кто то дал указание на снесение исторического здания гостиницы Москва на Манежной площади, знаменитое место которой пустует по сей день!

Так что с 60х годов – именно «карман» начал играть в прямом и косвенном смыслах существенную роль для избрания и становления как руководителей регионов страны, так и Кремля, и в их идеологии. Окончательным ударом в подтачивании фундамента империи стал приход к власти «конвертика в пять тысяч рублей» ( Р.Г. курс одгого доллара был 60копеек), хозяина богатейшего ставропольского края Михаила Горбачева. При перелете в 1987 году с Токио в Сеул, президент Южной Кореи вручил ему и его супруге Раисе чеки по 100 тысяч долларов за признание суверенности его страны. А находясь в Калифорнии в поездке по США, армянская диаспора страны вручила им богатую картину с дорогими алмазами лишь за передачу Армении Нагорного Карабаха Азербайджана, судьба которого была решена в КГБ с его согласия! За полный вывод советских войск с Германии и стран социалистического лагеря без должной компенсации Западом за это, президент СССР М.Горбачев был удостоен премией Нобеля с денежной суммой в пять раз выше его номинала!

Здесь хочется отметить вкратце то, что нынешний претендент на пост президента США Дональд Трамп, своим лозунгом «страна станет мощнее и крепче», напоминает М.Горбачева с его лозунгом «перестройки страны». Но в отличии от последнего, Д.Трамп, как рожденный всесторонний бизмесмен, гибко манипулируя налоговой системой, возвратит все американские филиалы из-за рубежа в страну, что даст сильный толчок занятости рабочих сил и экономике США. При этом не надо будет надеяться России на его широкую поддержку во всестороннем развитии политических и экономических связей.
Итак, с 60х годов началась поэтапная деидеологизация на всей территории советской империи, включая и стран социалистического лагеря, чем и воспользовался Запад и США в пропаганде преимущества капиталистической системы с верховенством Закона, свободой слова в демократических правах человека страны и исключением коррупционности их властей. И первыми всплесками недовольства народа в коммунистической империи были как раз кровавые события в 50-60х годах в Венгрии и Чехословакии с последующим ниспадающим уровнем идеологической роли коммунистов страны Советов.

2. ПРОТИВОРЕЧИВАЯ ПРОПАГАНДА СУЩНОСТИ ИДЕОЛОГИИ США И ЗАПАДА.

Противоречива также роль идеологической пропаганды стран Запада и США в сущности демократии за годы Второй мировой войны и после неё. Как пример, США не простила Японии за её вероломный удар 7 декабря 1941 года ранним воскресным утром по флотилии США в Пёрл — Харборе, когда были уничтожены почти все корабли и военнослужащие в 2341 человек, включая и более тысячи раненых. Этот день президент США Франклин Рузвельт назвал «днем, который войдет в историю США как символ позора», обьявив при этом 8 декабря войну Японии. За возмездие позорного дня и ускорения концовки войны с Японией, США нанесли в августе 1946 года атомные удары по двум её городам Нагасики и Хиросима, уничтожив их и заодно население по 100 тысяч в каждой. По сей день нет официального извинения США к Японии в варварском уничтожении её мирного населения. А британская авиация в конце войны сравнила с землей прекрасный музейный город Дрезден Германии, уничтожив около 60 тысяч мирного населения, в отместку за бомбардировку Лондона авиацией Гитлера. Надо ли было уничтожать города с мирными жителями, когда исход войны был уже предрешен, лишь за то, что правители их стран начали мировую войну?

В начале 21 века силы США и Англии уничтожили инфрастуктуру городов Ирака и около сотни тысяч мирного населения по причине возможного обладания средствами химического массового поражения диктатором Саддам Хусейном, которого так и не нашли. А сегодня, вооруженные атаки на страны Ближнего Востока, включая и Афганистана, США обьясняет уже внедрением демократии в данный регион, не думая при этом о гражданской войне в этих странах на национальной и религиозной почвах. Результатом бомбардировок стран Ближнего Востока, их города полностью разрушены аналогично Сталинграду, Дрездену, Нагасаки и другим во Второй мировой войне, с многотысячной гибелью мирного населения и миллионных беженцев в страны мира. Только в Сирии за последние годы погибло 250 тысяч мирных жителей, а более 6,5 миллионов оказались беженцами с родных их исторических земель.

Спрашивается: сколько же лет должна продолжаться война в 21 веке для насильственного внедрения ценностей западной демократии в религиозные мусульманские регионы Ближнего Востока? Кто сможет ответить на вопрос? Где же роль международной организации ООН в данном кровавом вопросе?

3. РОЛЬ РЕЛИГИИ В ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ ПРОПАГАНДЕ СТРАНЫ СОВЕТОВ.

Следует также отметить, что В.Ленин, прийдя к руководству Советов в 18х годах прошлого века, полностью отстранил религию от государства и его советской идеологии под лозунгом «Религия это опиум для народа», уничтожая церкви и мечети страны в 20-30х годах. Для продвижения кадров по работе или же по партийной организации в стране требовалось отметка в графе атеиста и подписка на центральные партийные газеты Кремля. И надо признать, что это положительно сыграло на реальное мышление многонационального набожного народа, включая женщин, в их устранении от церквей, мечетей и религиозных предубеждений, как придаток от царского режима, на уровне усиления роли партии в народе страны. Тем самым, В.Ленин, а далее И.Сталин, пресекли в корне противостановление наций на религиозной почве, что и способствовало закреплению дружбы многонационального народа СССР в отличии от Запада. Как пример, с начала 20 века велась кровопролитная война в Ирландии на основе двухрелигиозной принадлежности народа страны: католической и протестантской. А это привело лишь в 21 веке разделению страны на две части: Северной, как часть Королевства Великобритании и Южной, Ирландская Республика. Другими примерами на сегодня являются разделение страны Судана на две части на межрелигиозной основе и борьба суннитов и шиитов в Ираке после падения диктатора Саддама Хусейна. Ярким примером силы религиозной пропаганды в народе является Афганистан в 80х годах 20 века, когда в страну вошла мощная армия СССР с целью усиления борьбы с западной идеологией. И тогда враждующие между собой и властями оппозиционные силы обьединились под лозунгом Всевыщного Аллаха против иноверцов советской армии при всесторонней поддержке внешних стран и США. При выводе войск из страны командующий армией генерал Б. Громов отметил: «Здесь нельзя было победить». Тоже самое он отметил в 1996 году в Чечне, подписывая мирный договор России с данным её субьектом. Именно единение афганского народа привело фактически к поражению бывшей СССР в данной войне за его политику внедрения извне советской «демократии» и его коммунистической идеологии в глубоко верующую религиозную страну. А помощь оказанная Западом и США афганскому народу породила, в свою очередь, по закону полета бумеранга, преступную организацию мирового масштаба как Аль-Каида с повторным для США трагическим днем 11 сентября 2001 года с гибелью около 3000 мирных граждан в двух подорванных небоскребах Нью-Йорка. Преступная мировая организация, живучая по сей день независимо от её новых руководителей, пустила глубокие корни в странах мира и породила при этом Исламское Государство на законах древнего Шариата на Ближнем Востоке именно на религиозной почве.

Как аксиома, следует всем помнить, что, с одной стороны, только всенародная революция внутри страны с её целями и идеологией может определять роль религии и строя в стране. Как пример, это Россия в 1917 году, Куба и арабские страны в 50-60х годах, и другие страны мира. С другой стороны, невозможно силами внешних стран и их агрессией, без соответстующих резолюций ООН, а также силами власти самой страны, внедрять насильно идеологию западной демократии в страны с населением глубоко верующего во Всевыщного Аллаха. Ярким примером является попытка «белой революцией» в 70х годах иранского шаха Мухаммеда Реза Пехлеви внедрить ценности западной демократии в глубоко верующую мусульманскую среду своей страны. И в противовес действиям шаха, история познала революцию иранского народа и прихода к власти в 1979 году глубокорелигиозного, но здравомыслящего в своих годах о судьбе страны, некоррумпированного аятоллы Хомейни, проживший оставшиеся годы вне власти в аренде хижины за два доллара в месяц. По сей день его последователи религиозные моллы находятся стабильно во власти Ирана на пороге создания атомной бомбы, как «гарантия их режима и суверенных границ страны», отмеченная именно там президентом В.Путиным при закладке и постройке в 2005 году первой атомной станции Россией.

Роль религии в странах Запада и США ясно просматривается по посещаемости их зданий богослужения, которые на сегодня пустуют или же заполняются в знаменательные религиозные дни или же дни похорон человека.

Продолжение следует…

Украинский ПолитикРайис Гасанлы

Отсутствие и слабость идеологической пропаганды в странах мира
в преимуществе демократических устоев общества определяет основу
возникновения диктаторства, авторитаризма, сепаратизма и ИГ в мире
с кровавыми событиями, вплоть до возникновения мировых войн.
Райис Гасанлы.
Миром правит пропаганда двух видов идеологических направлений:
одна из них – внедрение демократических принципов управления в
странах мира, а другая – принципы исторической справедливости в
возрождении имперских границ, основу которых составляет война.
Райис Гасанлы.

На взгляд автора статьи, нижеследующие причины определяют кровавый хаос в странах мира, вплоть до возникновения Третьей мировой ядерной войны:

1. Отсутствие идеологической пропаганды в преимуществе демократических институтов, исключающих диктаторства и авторитарности управления страной;
2. Реформирование структуры СБ ООН из-за отсутствия ведущей роли ООН в пресечении и регулировании войн без её опережающих на то резолюций и
3. Отсутствие в Уставе ООН статьи: «О правах наций, национальных и этнических меньшинств на самоопределение а. для неопределившихся и б. для самоопределившихся на уровне суверенных независимых государств».

1.ПРОТИВОРЕЧИВАЯ ПРОПАГАНДА СУЩНОСТИ ИДЕОЛОГИИ БЫВШЕЙ СССР.

Одной из главных причин развала великой советской империи в истории человечества, на мой взгляд, является процесс поэтапного исчезновения её идеологической пропаганды с 60х годов в преимуществе её системы над западной лишь по причине ниспадающей роли её коммунистической партии. Коммунистическая система управления бывшей СССР, в отличии от Запада и США, предоставляла гражданам страны до середины 80х годов бесплатную страховку граждан, включая даже и стоматологию, бесплатные квартиры и путевки в санатории, вплоть до выхода республик из состава СССР, согласно её Конституции. Однако, в зависимости от времени, ей не доставало с 60х годов поэтапного здравого внедрения элементов рыночной экономики в хозяйство страны, элементарной свободы слов и прав человека с пресечением в корне роста коррупции в верхних эшелонах власти в центре и регионах страны.

Коррупция, как раковая болезнь с её последствиями, исчезла в корне в СССР при власти диктатора И.Сталина, который, как говорится, «пришел к власти с сохой», но создав при этом своей политикой крупнейшую империю с новым социальным строем в истории человечества от Дальнего Востока островов Сахалина до Центра Европы с Бранденбургскими воротами Берлина от Запада. А для надежного гаранта будущего коммунистического строя и территориальной целостности границ её империи, И.Сталин оставил страну с ядерной бомбой, уйдя из жизни однако без дворцов и богатств в своих любимых изношенных керзовых сапогах и шинели в отличии от последующих правителей советской империи с 80х годов. И благодаря возникновению и расцвету советского общества с его коммунистической идеологией, власти Запада и США развивали глубокие основы демократии в стране с развитыми социальными интересами населения, включая и прав свободы слова человека.

Напрашивается риторический вопрос: так кто нибудь из последующих лиц властей страны повторил ли его видение в дальнейшем усилении его империи как сильного государства, исключающего в корне коррупционность властей? И прав был последующий лидер страны Советов Н.С.Хрущев, высказав в 60м году крылатые слова, что «этой империей может руководить любой дурак»! И эти самодовольные «дураки» — вожди империи, проводили советскую идеологию для многонационального народа не от глубоких их видений и чувств души, а посредством чтения заготовленных Кремлем докладов для них.

Как яркий пример: руководитель партии и страны Леонид Брежнев на торжественной встрече в 1982 году в Баку с парторганизацией Азербайджана во Дворце имени В.Ленина, транслирующаяся республиканским телевидением, выразительно произносил речь 15 минут, когда к нему подошел его помощник и отметил, что читает он не тот доклад! И тогда в шутку, он отметил для двухтысячной аудитории партийных работников и населения республики, что «не с того кармана вытащил доклад – шпаргалку». И как при этом оценить роль генерального секретаря компартии СССР, как выразителя идеологии империи в течении 20 лет его правления страной? Мог бы допустить этого истинные большевики партии как Ленин, Сталин и Троцкий? С Л.Брежневым связана еще одна яркая сцена с его приездом в сентябре 1982 года в Баку, за день до вышеотмеченного его выступления, и понятием о том, кто был кто у высшего руководства Кремля с 60х годов. Вся республика Азербайджана готовилась к торжественной встрече вождя партии и страны. При этом, предприятия, вузы и школы Баку фактически не работали, а репетировались на площади Ленина Дома Советов с профессиональным деятелем для встреч Михаил Гусьманом, ныне работающий в ТАСС России. Итак, многолюдная тысячная толпа на площади встречает лимузин вождя, с которого он выходит с большим трудом. После обмена сочными поцелуями с руководством республики Гейдар Алиевым, начинается там же церемония вручения популярным певцом в СССР Рашид Бейбутовым ему подарков: исторического национального сабля с дорогими камнями на его рукоятке, ленты на шее с дорогими камнями, а также маститого золотого перстня. Этот перстень был виден на экранах телевидения с торжественного собрания во дворце Ленина, когда он крутил перстень на пальце непривичного для него. Итак, после вручения подарков на площади, начинается тихий диалог Г.Алиева с Л.Брежневым с убеждением того, что он должен подняться несколькими ступеньками на центральную трибуну Дома Советов. Церемония разговора продолжается несколько минут, после чего Л.Брежнев с трудом садится опять в лимузин и уезжает в свою резиденцию. Вечером Москва показывает профессиально смонтированную передачу по центральному телевидению многотысячную встречу на площади Ленина с вождем и торжественных выступлений партийных руководителей республики, но без показа самой трибуны Дома Советов. Спустя месяц, в печати появляется сообщение о неожиданной скоропостижной смерти директора ювелирной фабрики Баку. Такова красочная сцена встречи с «любимым» вождем СССР и дорогих ему подарков «от жителей страны» с трагической ценой их заговителя.

Сегодня членами Государственной Думы России задается вопрос: на каких основаниях лет десять назад было снесено историческое здание в центре Москвы – гостиница Россия, где автор статьи не раз останавливался. Могу дать и на это ответ, на мой взгляд, на основании нижеследующего фактора. В октябре того же 1982 года был я на «Курсах повышения квалификации преподавателей вузов» в Москве и мой знакомый в КГБ помог устроиться на 10 этаже гостиницы. Вечером 6 октября 1982 года позвонил он и отметил, что ровно в 10 часов утра зайдет их сотрудник и останется в номере до конца парада на Красной площади. Так и случилось. Включил телевизор с передачей парада и сотрудник с КГБ сидел за столиком не притрагиваясь к фруктам и выпивке коньяка. Ради моего любопытства, почему он здесь, решил выйти на маленький балкончик, на что он категорически запрещал. Но я его уломал, показывая что руки держу сзади, и выхожу на балкон. И при выходе просто ахнул. Прямо просматривалась сцена с вождями партии на трибуне мавзолея Ленина, а снизу на тротуаре музея Ленина смотрели острые глаза сотрудников КГБ на балконы фасада гостиницы Москва. Сразу же решил зайти в номер, а не красоваться на их обозрение. Спрашивается при этом: кто был руководителем ФСБ России в середине 90х годов, а далее президентом страны по сей день? И почему на сегодня президент и власти России не принимают ежегодный парад с трибуны мавзолея Ленина? И отсюда ясно исходит, на мой взгляд, он или же кто то дал указание на снесение исторического здания гостиницы Москва на Манежной площади, знаменитое место которой пустует по сей день!

Так что с 60х годов – именно «карман» начал играть в прямом и косвенном смыслах существенную роль для избрания и становления как руководителей регионов страны, так и Кремля, и в их идеологии. Окончательным ударом в подтачивании фундамента империи стал приход к власти «конвертика в пять тысяч рублей» ( Р.Г. курс одгого доллара был 60копеек), хозяина богатейшего ставропольского края Михаила Горбачева. При перелете в 1987 году с Токио в Сеул, президент Южной Кореи вручил ему и его супруге Раисе чеки по 100 тысяч долларов за признание суверенности его страны. А находясь в Калифорнии в поездке по США, армянская диаспора страны вручила им богатую картину с дорогими алмазами лишь за передачу Армении Нагорного Карабаха Азербайджана, судьба которого была решена в КГБ с его согласия! За полный вывод советских войск с Германии и стран социалистического лагеря без должной компенсации Западом за это, президент СССР М.Горбачев был удостоен премией Нобеля с денежной суммой в пять раз выше его номинала!

Здесь хочется отметить вкратце то, что нынешний претендент на пост президента США Дональд Трамп, своим лозунгом «страна станет мощнее и крепче», напоминает М.Горбачева с его лозунгом «перестройки страны». Но в отличии от последнего, Д.Трамп, как рожденный всесторонний бизмесмен, гибко манипулируя налоговой системой, возвратит все американские филиалы из-за рубежа в страну, что даст сильный толчок занятости рабочих сил и экономике США. При этом не надо будет надеяться России на его широкую поддержку во всестороннем развитии политических и экономических связей.
Итак, с 60х годов началась поэтапная деидеологизация на всей территории советской империи, включая и стран социалистического лагеря, чем и воспользовался Запад и США в пропаганде преимущества капиталистической системы с верховенством Закона, свободой слова в демократических правах человека страны и исключением коррупционности их властей. И первыми всплесками недовольства народа в коммунистической империи были как раз кровавые события в 50-60х годах в Венгрии и Чехословакии с последующим ниспадающим уровнем идеологической роли коммунистов страны Советов.

2. ПРОТИВОРЕЧИВАЯ ПРОПАГАНДА СУЩНОСТИ ИДЕОЛОГИИ США И ЗАПАДА.

Противоречива также роль идеологической пропаганды стран Запада и США в сущности демократии за годы Второй мировой войны и после неё. Как пример, США не простила Японии за её вероломный удар 7 декабря 1941 года ранним воскресным утром по флотилии США в Пёрл — Харборе, когда были уничтожены почти все корабли и военнослужащие в 2341 человек, включая и более тысячи раненых. Этот день президент США Франклин Рузвельт назвал «днем, который войдет в историю США как символ позора», обьявив при этом 8 декабря войну Японии. За возмездие позорного дня и ускорения концовки войны с Японией, США нанесли в августе 1946 года атомные удары по двум её городам Нагасики и Хиросима, уничтожив их и заодно население по 100 тысяч в каждой. По сей день нет официального извинения США к Японии в варварском уничтожении её мирного населения. А британская авиация в конце войны сравнила с землей прекрасный музейный город Дрезден Германии, уничтожив около 60 тысяч мирного населения, в отместку за бомбардировку Лондона авиацией Гитлера. Надо ли было уничтожать города с мирными жителями, когда исход войны был уже предрешен, лишь за то, что правители их стран начали мировую войну?

В начале 21 века силы США и Англии уничтожили инфрастуктуру городов Ирака и около сотни тысяч мирного населения по причине возможного обладания средствами химического массового поражения диктатором Саддам Хусейном, которого так и не нашли. А сегодня, вооруженные атаки на страны Ближнего Востока, включая и Афганистана, США обьясняет уже внедрением демократии в данный регион, не думая при этом о гражданской войне в этих странах на национальной и религиозной почвах. Результатом бомбардировок стран Ближнего Востока, их города полностью разрушены аналогично Сталинграду, Дрездену, Нагасаки и другим во Второй мировой войне, с многотысячной гибелью мирного населения и миллионных беженцев в страны мира. Только в Сирии за последние годы погибло 250 тысяч мирных жителей, а более 6,5 миллионов оказались беженцами с родных их исторических земель.

Спрашивается: сколько же лет должна продолжаться война в 21 веке для насильственного внедрения ценностей западной демократии в религиозные мусульманские регионы Ближнего Востока? Кто сможет ответить на вопрос? Где же роль международной организации ООН в данном кровавом вопросе?

3. РОЛЬ РЕЛИГИИ В ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ ПРОПАГАНДЕ СТРАНЫ СОВЕТОВ.

Следует также отметить, что В.Ленин, прийдя к руководству Советов в 18х годах прошлого века, полностью отстранил религию от государства и его советской идеологии под лозунгом «Религия это опиум для народа», уничтожая церкви и мечети страны в 20-30х годах. Для продвижения кадров по работе или же по партийной организации в стране требовалось отметка в графе атеиста и подписка на центральные партийные газеты Кремля. И надо признать, что это положительно сыграло на реальное мышление многонационального набожного народа, включая женщин, в их устранении от церквей, мечетей и религиозных предубеждений, как придаток от царского режима, на уровне усиления роли партии в народе страны. Тем самым, В.Ленин, а далее И.Сталин, пресекли в корне противостановление наций на религиозной почве, что и способствовало закреплению дружбы многонационального народа СССР в отличии от Запада. Как пример, с начала 20 века велась кровопролитная война в Ирландии на основе двухрелигиозной принадлежности народа страны: католической и протестантской. А это привело лишь в 21 веке разделению страны на две части: Северной, как часть Королевства Великобритании и Южной, Ирландская Республика. Другими примерами на сегодня являются разделение страны Судана на две части на межрелигиозной основе и борьба суннитов и шиитов в Ираке после падения диктатора Саддама Хусейна. Ярким примером силы религиозной пропаганды в народе является Афганистан в 80х годах 20 века, когда в страну вошла мощная армия СССР с целью усиления борьбы с западной идеологией. И тогда враждующие между собой и властями оппозиционные силы обьединились под лозунгом Всевыщного Аллаха против иноверцов советской армии при всесторонней поддержке внешних стран и США. При выводе войск из страны командующий армией генерал Б. Громов отметил: «Здесь нельзя было победить». Тоже самое он отметил в 1996 году в Чечне, подписывая мирный договор России с данным её субьектом. Именно единение афганского народа привело фактически к поражению бывшей СССР в данной войне за его политику внедрения извне советской «демократии» и его коммунистической идеологии в глубоко верующую религиозную страну. А помощь оказанная Западом и США афганскому народу породила, в свою очередь, по закону полета бумеранга, преступную организацию мирового масштаба как Аль-Каида с повторным для США трагическим днем 11 сентября 2001 года с гибелью около 3000 мирных граждан в двух подорванных небоскребах Нью-Йорка. Преступная мировая организация, живучая по сей день независимо от её новых руководителей, пустила глубокие корни в странах мира и породила при этом Исламское Государство на законах древнего Шариата на Ближнем Востоке именно на религиозной почве.

Как аксиома, следует всем помнить, что, с одной стороны, только всенародная революция внутри страны с её целями и идеологией может определять роль религии и строя в стране. Как пример, это Россия в 1917 году, Куба и арабские страны в 50-60х годах, и другие страны мира. С другой стороны, невозможно силами внешних стран и их агрессией, без соответстующих резолюций ООН, а также силами власти самой страны, внедрять насильно идеологию западной демократии в страны с населением глубоко верующего во Всевыщного Аллаха. Ярким примером является попытка «белой революцией» в 70х годах иранского шаха Мухаммеда Реза Пехлеви внедрить ценности западной демократии в глубоко верующую мусульманскую среду своей страны. И в противовес действиям шаха, история познала революцию иранского народа и прихода к власти в 1979 году глубокорелигиозного, но здравомыслящего в своих годах о судьбе страны, некоррумпированного аятоллы Хомейни, проживший оставшиеся годы вне власти в аренде хижины за два доллара в месяц. По сей день его последователи религиозные моллы находятся стабильно во власти Ирана на пороге создания атомной бомбы, как «гарантия их режима и суверенных границ страны», отмеченная именно там президентом В.Путиным при закладке и постройке в 2005 году первой атомной станции Россией.

Роль религии в странах Запада и США ясно просматривается по посещаемости их зданий богослужения, которые на сегодня пустуют или же заполняются в знаменательные религиозные дни или же дни похорон человека.

Продолжение следует…

Украинский Политик

IV Мировая или первая гибридная межцивилизационная война? IV Мировая или первая гибридная межцивилизационная война?

Игорь Рущенко

Папа Франциск во время визита в Польшу 27 июля 2016 г. заявил, что мир находится в состоянии войны, но это не религиозная война, а война за власть над людьми и экономические интересы. Лидер католиков всего мира умолчал о том, кто же фактически нарушил мир, и против кого ведется война. Какие страны или движения несут ответственность за турбулентность, которая сотрясает Азию, Европу и Африку? Почему западные лидеры, общественность не бьют в колокола и демонстрируют страусиную политику? Попробуем ответить на эти и другие вытекающие вопросы.

Сегодня реализуется сценарий, который допускал в своей известной работе С.Хантингтон ровно 20 лет назад: не-западные цивилизации все-таки осмелились бросить вызов США и западной цивилизации в целом. ХХI век демонстрирует столкновение не традиционных коалиций империй или национальных государств на подобии Антанта – коалиция Срединных держав (I Мировая война); Тройственный пакт или страны «оси» – Антигитлеровская коалиция или «союзники» (II Мировая война); Варшавский договор – НАТО (Холодная война), а борьбу более высокого порядка, когда глобальный мир расколот на цивилизации. Соответственно такой наднациональной войне можно присвоить 4-й порядковый номер, если считать Холодную войну – Третьей мировой.

Новая глобальная война, конечно, не случайность. Окончание каждой предыдущей мировой войны уже заключало семя, из которой вырастали условия и предпосылки новой схватки. Миропорядок, основанный на западных, христианских ценностях, который декларировался после завершения Холодной войны как «общечеловеческие ценности», вызвал негативную реакцию в не-западных цивилизациях. Оппоненты отнюдь не разделяют идеи гуманизма и христианскую мораль, отказ от войн как средства разрешения политических конфликтов, правило сохранения нынешних границ, принципы веротерпимости и социального плюрализма. Тем более, не приемлют доминирование в международных институтах победителей во Второй мировой войне, прежде всего, особую роль США в международной политике, взявших на себя и полицейские, и миссионерские функции.

Но не все политические силы, лидеры партий или государства, недовольные мировым порядком, имеют смелость открыто бросить вызов Западу. Война против европейской цивилизации приобрела негласный, необъявленный, ползучий характер, и по форме, методам, средствам может быть отнесена к классу гибридных войн. Как всегда, в гибридных войнах, трудно назвать точную дату или даже год начала активных действий, условный день «Д», как точку отсчета открытых между цивилизационных столкновений. 2014 г.? 11 сентября 2001 г.? Или еще со времен Иранской революции и захвата американских заложников (1979 г.)?

На наш взгляд, в нулевые и десятые годы текущего столетия шаг за шагом складывается гибридный (иначе его не назовешь, если учесть характер участников) и негласный союз Москвы, Пхеньяна, ИГИЛ – своего рода «тройственный пакт». Мы предлагаем его именовать, не прибегая к политкорректности – «Ось Зла». Мировую турбулентность в последние годы «закручивают» именно эти три центра. «Ось Зла» несет ответственность за войны, ядерный шантаж, террор, кибер-атаки, политическую нестабильность и психологическую войну. По числу участников и зловещей сути новая ось напоминает известный тройственный союз былых времен: Берлин – Рим – Токио. Но напрасно пытаться вспомнить формальные встречи сторон или совместные декларации, как это было во времена фон Риббентропа, графа Чиано и Мацуоки Йосукэ. Хотя тщательно законспирированные контакты спецслужб и специальных представителей предполагаются. Ось реально существует, она представляет собой смертельную угрозу западной цивилизации в силу расслабленности и аморфности последней, наступившей после эйфории 1990-х гг.

Две ядерные державы и квази-государство относятся к разным не-западным цивилизациям, в иную эпоху они с легкостью могли бы образовывать враждующие между собой полюсы. Но не случайно говорят: общий враг рождает общие интересы. Это ситуативный и опасный союз, направленный на одну общую цель – снести западную цивилизацию и «исправить» ход истории в своих интересах. «Ось Зла» сплачивается общим желанием сокрушить мировой порядок, который три центра методически разрушают всеми им доступными способами в духе современных гибридных войн. Одновременно центры оси внешне демонстрируют враждебность между собой, делают угрожающие заявление, даже демонстрируют атаки, которые на поверку оказываются фейками. Например, «исламское государство» неоднократно бросало словесные угрозы в адрес России, но свои теракты неизменно направляет в Европу. Москва вступила в войну в Сирии под флагом борьбы с ИГИЛ, однако, авиаудары системно наносятся по оппонентам Асада. Россия якобы примыкает к осуждению Пхеньяна за ядерные и ракетные испытания, но всем известно, что Северная Корея – порождение СССР, и глубокая негласная связь с Москвой длится с 1940-х гг. Без советских и китайских технологий, научно-технической помощи, высокотехнологичные проекты Пхеньяна были бы невозможными.

Основными мишенями для смены мирового порядка избраны известные столпы западной цивилизации:

— Принцип нерушимости послевоенных границ, статут ООН, дух Хельсинки, отказ от военной силы как способа решения политических споров, принцип нераспространения ядерного и ракетного оружия.

— Идея и практика прав человека, Всеобщая декларация прав человека 1948 г. и связанные с ней международные документы, касающиеся женщин, детей, гуманизации правосудия и т.п. Протест вызывает не столько существование самих документов, которые не являются ценностью за пределами западной цивилизации, сколько попытки их имплементации в национальном законодательстве и систему социальных отношений внутри стран, относящихся к не-западным цивилизациям. Тем более, когда международные институты под управлением западных государств пытаются контролировать ситуацию в гуманитарной сфере, ставя государствам периферии «двойки» за «плохое поведение и плохо выученные уроки».

— Демократия, политические свободы и процедуры, которые являются привычными для граждан западных стран, и которые отторгаются, вызывают страх со стороны тоталитарных и авторитарных режимов. Идея сменяемости и подконтрольности власти особенно болезненно воспринимается диктаторами, узурпаторами, как личное оскорбление и вызов.

Каждый центр «Оси Зла» имеет и свою «изюминку», и собственные счеты с Западом, и «удобное» оружие, которым можно поражать противника и сеять хаос в странах «первого мира».

Северная Корея (КНДР) – это представитель синско-коммунистической цивилизации; страна, которая по логике исторического процесса, должна была трансформироваться после модернизации самого Китая, Вьетнама, Лаоса, Камбоджи в более традиционную форму китайской культуры, но волею судеб застряла на историческом пути, законсервировала себя в эпохе Сталина и Мао Цзэдуна; превратилась в ничем не прикрытое пугало Запада. Претензии Пхеньяна звучат примерно так: во-первых, не мешайте нам поглотить юг Корейского полуострова, во-вторых, не критикуйте нас за коммунистический эксперимент и режим махровой азиатской деспотии. Главное препятствие и враг – США, которые взяли на себя роль гаранта существования Южной Кореи, а поскольку Америка – ядерная держава, то и Пхеньян должен иметь равное оружие. Северная Корея, прежде всего, отбрасывает принцип нераспространения ядерного оружия и использует как оружие в гибридной войне публичный ядерный шантаж. Это единственная страна в мире, которая открыто и цинично игнорирует все резолюции и решения ООН и открыто демонстрирует политику подготовки термоядерной войны. Недавно пхеньянские пропагандисты создали видео ролик, где корейской аудитории показывается инсценировка ядерного удара по городам США. Такого публичного разгула злобной фантазии никто в мире себе не позволяет, хотя российская риторика уже подошла к этой черте, если известный пропагандист РФ в телеэфире позволяет себе заявить, что «Россия единственная страна, могущая превратить США в радиоактивный пепел». Наверное, это удобно делать вместе с Северной Кореей, как говорится, «гуртом и батька…».

ИГИЛ – боевое крыло мусульманской цивилизации; демонстрирует крайний радикализм и тотальное отрицание любых европейских ценностей; действия адептов поражают жестокостью и не милосердием, нулевой терпимостью к иноверцам и противникам. Свои преступления, в т.ч. кровавые террористические акты, не только не скрывает, но квази-государство, похоже, готово взять на себя любую кровь «неверных» и своих собственных «отступников» (ИГ объединяет радикалов суннитской фракции ислама на территории Ирака, Сирии, и убийство шиитов, очевидно, не считается нарушением Корана). «Исламское государство» ведет войну за передел государственных границ, которые, по мнению идеологов движения, навязаны исламистам европейцами после Первой мировой войны и распада Османской империи. Сверхзадача – мировой исламский халифат. Боевые действия международная террористическая группировка вела на территориях, принадлежащих Афганистану, Ливану, Пакистану, Алжиру, Египту, Нигерии, Ливии, Йемену. На поверхность неоднократно выплывали не гласные связи ИГИЛ с Путиным, последний весьма заинтересован в том, чтобы исламисты как ледокол разрезали паутину международных отношений, взрывали мир на Ближнем Востоке и в Европе. Известны случаи переброски радикально настроенных исламистов с территории бывшего СССР, Кавказа, даже Украины, на базы ИГИЛ, чем успешно занималась ФСБ на протяжении ряда последних лет. Оружие, боеприпасы, деньги могут также перебрасываться на Восток через посредников, местную мафию, торговцев оружием, чтобы маскировать реальный источник.

Российская Федерация является современной политической формой московско-ордынской цивилизации (определения «евразийская» или «православная» считаем менее точными и не соответствующими историко-географическому контексту). Путинская империя пытается расширить свои цивилизационные границы. Формальными препятствиями является международное право, хельсинские договоренности, межгосударственные пакты, которые, по правде говоря, Москва без зазрения совести превращает в пустые бумажки. Программа максимум – контроль над Евразией от Гибралтара до Сахалина, минимальное задание – выход на границы бывшего СССР. Характерная черта ордынства – стремление к непрерывному расширению, архетип похода, которые в ХХI столетии выглядят архаично и иррационально, но изменить свое культурное праисторическое основание восточная империя не в силах, ибо тут нужно, образно говоря, совершить переливание крови и пересадку мозгов миллионам поданных. Смысл перманентного процесса завоеваний длиною в 500 или более лет заключается в «пережевывании» и «переваривании во чреве империи» любых народов, которые ко своему несчастью имели общие границы с агрессивной цивилизацией. Результаты «цивилизационного каннибализма» не однозначны: в одних случаях этническая и цивилизационная идентичность практически исчезают, представители завоеванного племени лишаются исторической памяти и уверенно определяют себя с помощью прилагательного «русские»; в других – даже несколько сотен лет процесса «переваривания» не дают конечного эффекта и, как мы видим на примере Украины, в толще народных масс сохраняется зерно собственной идентичности. Особенностью цивилизации является ее постоянное соприкосновение с трансатлантической христианской цивилизацией, и часть россиян определяют себя «европейцами» или людьми, ориентирующимися на Европу. Россия частично – со времен Петра – является аффилированной с Европой, что в условиях необъявленной войны оборачивается дополнительным риском для западной цивилизации. Традиционно Россия активно участвует в европейских делах, политике, международных институтах, существует интенсивный обмен людьми и бизнесов. Эта внешняя и механическая аффиляция в условиях гибридной войны позволяет легально или полулегально наносить скрытые удары по европейскому сообществу, в т.ч. используя «мягкую силу». Цель Москвы весьма прозрачная – ослабить западных конкурентов, расколоть и поставить в зависимость от Кремля. Активно используются такие виды гибридного оружия как подрывная пропаганда; газовое оружие (идея энергетической империи, опутывающей Европу сетью трубопроводов, как Левиафан душит щупальцами свои жертвы); подкуп и политическая коррупция, финансирование правых и левых радикалов и всех, кто не гнушается брать кремлевские подачки; спецоперации цивильного сектора (очевидно, самой удачной операцией последних лет явилась организация совместно с ИГИЛ потока «сирийских» беженцев в Европу со всеми вытекающими негативными последствиями для ЕС); наконец, развязывание локальных войн и эскалация военного напряжения в Европе и мире. Российские руководители, используя право вето в ООН, могут эффективно прикрывать свои агрессивные акции и действия негласных союзников, парализуя волю мирового сообщества.

В целом получается достаточно удачная комбинация абсолютно разных цивилизационных и политических сил, сочетание легальных и не легальных способов подрыва мира и стабильности в Европе и США. «Разделение труда» как нельзя лучше совпадает со спецификой гибридной войны – нанесение синхронных ударов по всем секторам общественной системы, разрушение противника изнутри, сеяние хаоса и сокращение доверия населения враждебных стран к законным правительствам. Источники экономических ресурсов, на которые опирается «Ось Зла» в своей борьбе с Западом, достаточно простые: добыча и торговля углеводородами, человеческие ресурсы в условиях несвободы и сверх эксплуатации собственного населения, перераспределение национального дохода в пользу армии и войны в условиях отсутствия контроля гражданского общества. Максимально используются научно-технические достижения, ноу-хау, почерпнутые на Западе. Например, пропаганда через Интернет и хакерские атаки. США, окруженные двумя океанами, всегда рассматривали свою изоляцию от Европы и Азии как некий стратегический ресурс, но они уже не чувствуют себя в безопасности, и не только из-за ракетного оружия. Хакерская атака на серверы демократов, произведенная, как считают эксперты, из России, явилась ярким примером возможности вмешиваться в политическую жизнь Америки в критический период истории, когда решается политическое будущее ведущей страны западного мира.

«Украинский фронт» следует рассматривать в контексте межцивилизационной гибридной войны. Москва изначально считала, что она воюет не с украинцами, а с НАТО и США. Но статус воюющей державы крайне не выгоден РФ, она стремится занять позицию, которую Хантингтон в открытых столкновениях по линии разлома цивилизаций определял как «вторая линия» (активная помощь воюющей стороне). Вот почему по границе разлома двух цивилизаций искусственно созданы две псевдо-республики, от лица которых Москва де-факто ведет агрессивные действия против Украины и шантажирует Европу, а российские политики решительно отбрасывают очевидную истину – именно Россия ведет войну против Украины. ЛуганДон важен для России до тех пор, пока она планирует вести свою войну против европейской цивилизации. Скоротечная аннексия Крыма лишила РФ возможности начать боевые действия непосредственно с территории полуострова без официального объявления войны (альтернативная идея заключалась в том, чтобы превратить Крым в «независимое» не признанное государство на подобии Абхазии). Но «горячая» агрессия с успехом реализуется через марионеточные правительства Луганска и Донецка. Очевидно, никакой сдачи ЛуганДона со стороны РФ и выполнения Минских соглашений до окончания мировой войны ожидать не стоит.

Так кто, и за что воюет на Востоке Украины? С точки зрения цивилизационного подхода, который мы превратили в теоретическое объяснение текущих исторических событий, воюющие стороны можно определить так: европейско-ориентированные украинцы и русские по линии цивилизационного разлома ведут войну с московско-ордынско ориентированными русскими и украинцами. И это война носит экзистенциальный характер, ибо на кону «быть или не быть» Украине частью европейской цивилизации. Таким образом, это не межэтнический конфликт и, конечно, не гражданская война. Для существования и будущего Украины разлом цивилизаций – благо и исторический шанс на самосохранение и развитие, для России – крушение цивилизационного проекта и путь к саморазрушению, поскольку без внешних завоеваний, без «сакрального Киева» империя прочно станет на путь само поедания.

Цивилизационный подход предложен, собственно, не украинскими авторами: славянофилы и почвенники, российские имперцы, евразийцы упорно достаточно длительное время (с конца ХIХ ст.) отстаивают понимание исторической роли и миссии России как политической формы Евразии, как особой «российской», «православной», «евразийской» цивилизации. А.Дугин, один из главных идеологов путинской агрессии против Украины, в своих книгах (см. Дугин А. Г. Теория многополярного мира. — М.: Евразийское движение, 2013. — 532 с.) «смело» ставит вопрос о том, что пора бы уже объявить Россию особой цивилизацией. И дальше по тексту: «Если Россия станет на такой путь и признает себя цивилизацией…, это будет означать крестовый поход против Запада, отрицание его универсальной миссии…» (с.450). Идея Дугина заключается в том, что Россия должна объединить все антизападные силы в «крестовом походе», что уже фактически происходит в реальной политике.

Не стоит оппонировать дугиным в их попытке мыслить себя категориями особой цивилизации, враждебной Западу. Это суверенное право России и россиян понять, кто они есть на самом деле, и чего хотят в этом мире. Но мы должны ясно очертить нашу позицию. Во-первых, вспомним, что писал Хантингтон: «… понятие «цивилизации» «утратило свойство ярлыка», и одна из множеств цивилизаций может быть довольно нецивилизованной в прежнем смысле слова». Это как раз о России, нужно полагать. Во-вторых, нам, украинцам, не нравится ваша цивилизация, мы к ней себя не относим, и будем бороться за то, чтобы разлом между украино-европейской цивилизацией и московско-ордынской цивилизацией приобретал все большую культурную глубину. Своей агрессией против мирной и до поры до времени «спящей» Украины орда серьезно нам помогла; не напрасно же украинцы на востоке и юге теперь любят повторять: «спасибо Януковичу и Путину за то, что они из нас создали нацию». И эта политическая нация отныне и навсегда будет существовать по другую сторону разлома.

Российско-украинская война, таким образом, выглядит как часть мирового противостояния не-западных и западной цивилизации. Судьба Европы находится в руках самих европейцев. Новоявленные «варвары» решили, что старая цивилизация достаточно одряхлела для того, чтобы быть расколотой и растоптанной. Но так ли это на самом деле, покажут ближайшие годы. На наш взгляд, европейская цивилизация имеет потенциал самообновления, возможно, вызов с востока как раз и обернется недостающим мобилизационным стимулом для продления исторического времени западного сообщества. Судьба Украины во многом зависит от двух вещей: 1) признания европейцами Украины частью своей цивилизации, 2) способностью европейцев защитить свои ценности, а, значит, и оказать реальную помощь украинцам, как своим естественным союзникам.

Проблемы европейцев и американцев заключаются в непонимании нависшей угрозы, ее источников. Осознание первого и второго подскажет и пути выхода из ситуации. Будем полагать, что для этого не потребуется новый Перл-Харбор. Нам видится, что первоочередной задачей Запада является, как и в случае трех предыдущих мировых войн, создание широкой открытой коалиции, которая могла бы объединить и сплотить нации, противостоящие «Оси Зла». Очевидно, НАТО – это слишком узкий формат в условиях мировой войны. Пора западным странам переходить к милитаризации экономик и учиться противостоять гибридным угрозам: пропаганде, военному шантажу, подрывным спецоперациям на собственной территории, терроризму, кибер-атакам и т.п. Необходима более жесткая изоляция «Оси Зла», важно использовать главное преимущество США и Европы – превосходство в экономике. Логика событий диктует такой болезненный, но нужный шаг, как временная ревизия демократических свобод. Запад столкнулся с цивилизациями, плюющими на демократию, но умеющими использовать свободы, права человека в западных странах в целях агрессии. Например, уместно задаться вопросом: в праве ли свободно вещать в западных странах российские пропагандистские телеканалы, если против западной цивилизации фактически развязана война?

Украинцам нужно «держать фронт» и помнить опыт финнов: они трижды в течении ХХ ст. воевали с российско-советским монстром для того, чтобы сберечь свою цивилизационную идентичность и не раствориться в желудке Левиафана. Правильность именно такого выбора не оставляет сомнений. Предположим, что мировая гибридная война завершилась разгромом «Оси Зла». Решится ли автоматически проблема «плохого соседства» для Украины? Очевидно, нет, мы останемся на линии разлома цивилизаций. Максимально желательное состояние украино-российских отношений в будущем – мирное сосуществование, принципы которого были разработаны еще в годы Холодной войны. За это, очевидно, и стоит бороться, понимая, что европейский выбор Украины – это уже навсегда.

Специально для группы «Информационное сопротивление»
Доктор социологических наук, профессор И.Рущенко

Информационное СопротивлениеИгорь Рущенко

Папа Франциск во время визита в Польшу 27 июля 2016 г. заявил, что мир находится в состоянии войны, но это не религиозная война, а война за власть над людьми и экономические интересы. Лидер католиков всего мира умолчал о том, кто же фактически нарушил мир, и против кого ведется война. Какие страны или движения несут ответственность за турбулентность, которая сотрясает Азию, Европу и Африку? Почему западные лидеры, общественность не бьют в колокола и демонстрируют страусиную политику? Попробуем ответить на эти и другие вытекающие вопросы.

Сегодня реализуется сценарий, который допускал в своей известной работе С.Хантингтон ровно 20 лет назад: не-западные цивилизации все-таки осмелились бросить вызов США и западной цивилизации в целом. ХХI век демонстрирует столкновение не традиционных коалиций империй или национальных государств на подобии Антанта – коалиция Срединных держав (I Мировая война); Тройственный пакт или страны «оси» – Антигитлеровская коалиция или «союзники» (II Мировая война); Варшавский договор – НАТО (Холодная война), а борьбу более высокого порядка, когда глобальный мир расколот на цивилизации. Соответственно такой наднациональной войне можно присвоить 4-й порядковый номер, если считать Холодную войну – Третьей мировой.

Новая глобальная война, конечно, не случайность. Окончание каждой предыдущей мировой войны уже заключало семя, из которой вырастали условия и предпосылки новой схватки. Миропорядок, основанный на западных, христианских ценностях, который декларировался после завершения Холодной войны как «общечеловеческие ценности», вызвал негативную реакцию в не-западных цивилизациях. Оппоненты отнюдь не разделяют идеи гуманизма и христианскую мораль, отказ от войн как средства разрешения политических конфликтов, правило сохранения нынешних границ, принципы веротерпимости и социального плюрализма. Тем более, не приемлют доминирование в международных институтах победителей во Второй мировой войне, прежде всего, особую роль США в международной политике, взявших на себя и полицейские, и миссионерские функции.

Но не все политические силы, лидеры партий или государства, недовольные мировым порядком, имеют смелость открыто бросить вызов Западу. Война против европейской цивилизации приобрела негласный, необъявленный, ползучий характер, и по форме, методам, средствам может быть отнесена к классу гибридных войн. Как всегда, в гибридных войнах, трудно назвать точную дату или даже год начала активных действий, условный день «Д», как точку отсчета открытых между цивилизационных столкновений. 2014 г.? 11 сентября 2001 г.? Или еще со времен Иранской революции и захвата американских заложников (1979 г.)?

На наш взгляд, в нулевые и десятые годы текущего столетия шаг за шагом складывается гибридный (иначе его не назовешь, если учесть характер участников) и негласный союз Москвы, Пхеньяна, ИГИЛ – своего рода «тройственный пакт». Мы предлагаем его именовать, не прибегая к политкорректности – «Ось Зла». Мировую турбулентность в последние годы «закручивают» именно эти три центра. «Ось Зла» несет ответственность за войны, ядерный шантаж, террор, кибер-атаки, политическую нестабильность и психологическую войну. По числу участников и зловещей сути новая ось напоминает известный тройственный союз былых времен: Берлин – Рим – Токио. Но напрасно пытаться вспомнить формальные встречи сторон или совместные декларации, как это было во времена фон Риббентропа, графа Чиано и Мацуоки Йосукэ. Хотя тщательно законспирированные контакты спецслужб и специальных представителей предполагаются. Ось реально существует, она представляет собой смертельную угрозу западной цивилизации в силу расслабленности и аморфности последней, наступившей после эйфории 1990-х гг.

Две ядерные державы и квази-государство относятся к разным не-западным цивилизациям, в иную эпоху они с легкостью могли бы образовывать враждующие между собой полюсы. Но не случайно говорят: общий враг рождает общие интересы. Это ситуативный и опасный союз, направленный на одну общую цель – снести западную цивилизацию и «исправить» ход истории в своих интересах. «Ось Зла» сплачивается общим желанием сокрушить мировой порядок, который три центра методически разрушают всеми им доступными способами в духе современных гибридных войн. Одновременно центры оси внешне демонстрируют враждебность между собой, делают угрожающие заявление, даже демонстрируют атаки, которые на поверку оказываются фейками. Например, «исламское государство» неоднократно бросало словесные угрозы в адрес России, но свои теракты неизменно направляет в Европу. Москва вступила в войну в Сирии под флагом борьбы с ИГИЛ, однако, авиаудары системно наносятся по оппонентам Асада. Россия якобы примыкает к осуждению Пхеньяна за ядерные и ракетные испытания, но всем известно, что Северная Корея – порождение СССР, и глубокая негласная связь с Москвой длится с 1940-х гг. Без советских и китайских технологий, научно-технической помощи, высокотехнологичные проекты Пхеньяна были бы невозможными.

Основными мишенями для смены мирового порядка избраны известные столпы западной цивилизации:

— Принцип нерушимости послевоенных границ, статут ООН, дух Хельсинки, отказ от военной силы как способа решения политических споров, принцип нераспространения ядерного и ракетного оружия.

— Идея и практика прав человека, Всеобщая декларация прав человека 1948 г. и связанные с ней международные документы, касающиеся женщин, детей, гуманизации правосудия и т.п. Протест вызывает не столько существование самих документов, которые не являются ценностью за пределами западной цивилизации, сколько попытки их имплементации в национальном законодательстве и систему социальных отношений внутри стран, относящихся к не-западным цивилизациям. Тем более, когда международные институты под управлением западных государств пытаются контролировать ситуацию в гуманитарной сфере, ставя государствам периферии «двойки» за «плохое поведение и плохо выученные уроки».

— Демократия, политические свободы и процедуры, которые являются привычными для граждан западных стран, и которые отторгаются, вызывают страх со стороны тоталитарных и авторитарных режимов. Идея сменяемости и подконтрольности власти особенно болезненно воспринимается диктаторами, узурпаторами, как личное оскорбление и вызов.

Каждый центр «Оси Зла» имеет и свою «изюминку», и собственные счеты с Западом, и «удобное» оружие, которым можно поражать противника и сеять хаос в странах «первого мира».

Северная Корея (КНДР) – это представитель синско-коммунистической цивилизации; страна, которая по логике исторического процесса, должна была трансформироваться после модернизации самого Китая, Вьетнама, Лаоса, Камбоджи в более традиционную форму китайской культуры, но волею судеб застряла на историческом пути, законсервировала себя в эпохе Сталина и Мао Цзэдуна; превратилась в ничем не прикрытое пугало Запада. Претензии Пхеньяна звучат примерно так: во-первых, не мешайте нам поглотить юг Корейского полуострова, во-вторых, не критикуйте нас за коммунистический эксперимент и режим махровой азиатской деспотии. Главное препятствие и враг – США, которые взяли на себя роль гаранта существования Южной Кореи, а поскольку Америка – ядерная держава, то и Пхеньян должен иметь равное оружие. Северная Корея, прежде всего, отбрасывает принцип нераспространения ядерного оружия и использует как оружие в гибридной войне публичный ядерный шантаж. Это единственная страна в мире, которая открыто и цинично игнорирует все резолюции и решения ООН и открыто демонстрирует политику подготовки термоядерной войны. Недавно пхеньянские пропагандисты создали видео ролик, где корейской аудитории показывается инсценировка ядерного удара по городам США. Такого публичного разгула злобной фантазии никто в мире себе не позволяет, хотя российская риторика уже подошла к этой черте, если известный пропагандист РФ в телеэфире позволяет себе заявить, что «Россия единственная страна, могущая превратить США в радиоактивный пепел». Наверное, это удобно делать вместе с Северной Кореей, как говорится, «гуртом и батька…».

ИГИЛ – боевое крыло мусульманской цивилизации; демонстрирует крайний радикализм и тотальное отрицание любых европейских ценностей; действия адептов поражают жестокостью и не милосердием, нулевой терпимостью к иноверцам и противникам. Свои преступления, в т.ч. кровавые террористические акты, не только не скрывает, но квази-государство, похоже, готово взять на себя любую кровь «неверных» и своих собственных «отступников» (ИГ объединяет радикалов суннитской фракции ислама на территории Ирака, Сирии, и убийство шиитов, очевидно, не считается нарушением Корана). «Исламское государство» ведет войну за передел государственных границ, которые, по мнению идеологов движения, навязаны исламистам европейцами после Первой мировой войны и распада Османской империи. Сверхзадача – мировой исламский халифат. Боевые действия международная террористическая группировка вела на территориях, принадлежащих Афганистану, Ливану, Пакистану, Алжиру, Египту, Нигерии, Ливии, Йемену. На поверхность неоднократно выплывали не гласные связи ИГИЛ с Путиным, последний весьма заинтересован в том, чтобы исламисты как ледокол разрезали паутину международных отношений, взрывали мир на Ближнем Востоке и в Европе. Известны случаи переброски радикально настроенных исламистов с территории бывшего СССР, Кавказа, даже Украины, на базы ИГИЛ, чем успешно занималась ФСБ на протяжении ряда последних лет. Оружие, боеприпасы, деньги могут также перебрасываться на Восток через посредников, местную мафию, торговцев оружием, чтобы маскировать реальный источник.

Российская Федерация является современной политической формой московско-ордынской цивилизации (определения «евразийская» или «православная» считаем менее точными и не соответствующими историко-географическому контексту). Путинская империя пытается расширить свои цивилизационные границы. Формальными препятствиями является международное право, хельсинские договоренности, межгосударственные пакты, которые, по правде говоря, Москва без зазрения совести превращает в пустые бумажки. Программа максимум – контроль над Евразией от Гибралтара до Сахалина, минимальное задание – выход на границы бывшего СССР. Характерная черта ордынства – стремление к непрерывному расширению, архетип похода, которые в ХХI столетии выглядят архаично и иррационально, но изменить свое культурное праисторическое основание восточная империя не в силах, ибо тут нужно, образно говоря, совершить переливание крови и пересадку мозгов миллионам поданных. Смысл перманентного процесса завоеваний длиною в 500 или более лет заключается в «пережевывании» и «переваривании во чреве империи» любых народов, которые ко своему несчастью имели общие границы с агрессивной цивилизацией. Результаты «цивилизационного каннибализма» не однозначны: в одних случаях этническая и цивилизационная идентичность практически исчезают, представители завоеванного племени лишаются исторической памяти и уверенно определяют себя с помощью прилагательного «русские»; в других – даже несколько сотен лет процесса «переваривания» не дают конечного эффекта и, как мы видим на примере Украины, в толще народных масс сохраняется зерно собственной идентичности. Особенностью цивилизации является ее постоянное соприкосновение с трансатлантической христианской цивилизацией, и часть россиян определяют себя «европейцами» или людьми, ориентирующимися на Европу. Россия частично – со времен Петра – является аффилированной с Европой, что в условиях необъявленной войны оборачивается дополнительным риском для западной цивилизации. Традиционно Россия активно участвует в европейских делах, политике, международных институтах, существует интенсивный обмен людьми и бизнесов. Эта внешняя и механическая аффиляция в условиях гибридной войны позволяет легально или полулегально наносить скрытые удары по европейскому сообществу, в т.ч. используя «мягкую силу». Цель Москвы весьма прозрачная – ослабить западных конкурентов, расколоть и поставить в зависимость от Кремля. Активно используются такие виды гибридного оружия как подрывная пропаганда; газовое оружие (идея энергетической империи, опутывающей Европу сетью трубопроводов, как Левиафан душит щупальцами свои жертвы); подкуп и политическая коррупция, финансирование правых и левых радикалов и всех, кто не гнушается брать кремлевские подачки; спецоперации цивильного сектора (очевидно, самой удачной операцией последних лет явилась организация совместно с ИГИЛ потока «сирийских» беженцев в Европу со всеми вытекающими негативными последствиями для ЕС); наконец, развязывание локальных войн и эскалация военного напряжения в Европе и мире. Российские руководители, используя право вето в ООН, могут эффективно прикрывать свои агрессивные акции и действия негласных союзников, парализуя волю мирового сообщества.

В целом получается достаточно удачная комбинация абсолютно разных цивилизационных и политических сил, сочетание легальных и не легальных способов подрыва мира и стабильности в Европе и США. «Разделение труда» как нельзя лучше совпадает со спецификой гибридной войны – нанесение синхронных ударов по всем секторам общественной системы, разрушение противника изнутри, сеяние хаоса и сокращение доверия населения враждебных стран к законным правительствам. Источники экономических ресурсов, на которые опирается «Ось Зла» в своей борьбе с Западом, достаточно простые: добыча и торговля углеводородами, человеческие ресурсы в условиях несвободы и сверх эксплуатации собственного населения, перераспределение национального дохода в пользу армии и войны в условиях отсутствия контроля гражданского общества. Максимально используются научно-технические достижения, ноу-хау, почерпнутые на Западе. Например, пропаганда через Интернет и хакерские атаки. США, окруженные двумя океанами, всегда рассматривали свою изоляцию от Европы и Азии как некий стратегический ресурс, но они уже не чувствуют себя в безопасности, и не только из-за ракетного оружия. Хакерская атака на серверы демократов, произведенная, как считают эксперты, из России, явилась ярким примером возможности вмешиваться в политическую жизнь Америки в критический период истории, когда решается политическое будущее ведущей страны западного мира.

«Украинский фронт» следует рассматривать в контексте межцивилизационной гибридной войны. Москва изначально считала, что она воюет не с украинцами, а с НАТО и США. Но статус воюющей державы крайне не выгоден РФ, она стремится занять позицию, которую Хантингтон в открытых столкновениях по линии разлома цивилизаций определял как «вторая линия» (активная помощь воюющей стороне). Вот почему по границе разлома двух цивилизаций искусственно созданы две псевдо-республики, от лица которых Москва де-факто ведет агрессивные действия против Украины и шантажирует Европу, а российские политики решительно отбрасывают очевидную истину – именно Россия ведет войну против Украины. ЛуганДон важен для России до тех пор, пока она планирует вести свою войну против европейской цивилизации. Скоротечная аннексия Крыма лишила РФ возможности начать боевые действия непосредственно с территории полуострова без официального объявления войны (альтернативная идея заключалась в том, чтобы превратить Крым в «независимое» не признанное государство на подобии Абхазии). Но «горячая» агрессия с успехом реализуется через марионеточные правительства Луганска и Донецка. Очевидно, никакой сдачи ЛуганДона со стороны РФ и выполнения Минских соглашений до окончания мировой войны ожидать не стоит.

Так кто, и за что воюет на Востоке Украины? С точки зрения цивилизационного подхода, который мы превратили в теоретическое объяснение текущих исторических событий, воюющие стороны можно определить так: европейско-ориентированные украинцы и русские по линии цивилизационного разлома ведут войну с московско-ордынско ориентированными русскими и украинцами. И это война носит экзистенциальный характер, ибо на кону «быть или не быть» Украине частью европейской цивилизации. Таким образом, это не межэтнический конфликт и, конечно, не гражданская война. Для существования и будущего Украины разлом цивилизаций – благо и исторический шанс на самосохранение и развитие, для России – крушение цивилизационного проекта и путь к саморазрушению, поскольку без внешних завоеваний, без «сакрального Киева» империя прочно станет на путь само поедания.

Цивилизационный подход предложен, собственно, не украинскими авторами: славянофилы и почвенники, российские имперцы, евразийцы упорно достаточно длительное время (с конца ХIХ ст.) отстаивают понимание исторической роли и миссии России как политической формы Евразии, как особой «российской», «православной», «евразийской» цивилизации. А.Дугин, один из главных идеологов путинской агрессии против Украины, в своих книгах (см. Дугин А. Г. Теория многополярного мира. — М.: Евразийское движение, 2013. — 532 с.) «смело» ставит вопрос о том, что пора бы уже объявить Россию особой цивилизацией. И дальше по тексту: «Если Россия станет на такой путь и признает себя цивилизацией…, это будет означать крестовый поход против Запада, отрицание его универсальной миссии…» (с.450). Идея Дугина заключается в том, что Россия должна объединить все антизападные силы в «крестовом походе», что уже фактически происходит в реальной политике.

Не стоит оппонировать дугиным в их попытке мыслить себя категориями особой цивилизации, враждебной Западу. Это суверенное право России и россиян понять, кто они есть на самом деле, и чего хотят в этом мире. Но мы должны ясно очертить нашу позицию. Во-первых, вспомним, что писал Хантингтон: «… понятие «цивилизации» «утратило свойство ярлыка», и одна из множеств цивилизаций может быть довольно нецивилизованной в прежнем смысле слова». Это как раз о России, нужно полагать. Во-вторых, нам, украинцам, не нравится ваша цивилизация, мы к ней себя не относим, и будем бороться за то, чтобы разлом между украино-европейской цивилизацией и московско-ордынской цивилизацией приобретал все большую культурную глубину. Своей агрессией против мирной и до поры до времени «спящей» Украины орда серьезно нам помогла; не напрасно же украинцы на востоке и юге теперь любят повторять: «спасибо Януковичу и Путину за то, что они из нас создали нацию». И эта политическая нация отныне и навсегда будет существовать по другую сторону разлома.

Российско-украинская война, таким образом, выглядит как часть мирового противостояния не-западных и западной цивилизации. Судьба Европы находится в руках самих европейцев. Новоявленные «варвары» решили, что старая цивилизация достаточно одряхлела для того, чтобы быть расколотой и растоптанной. Но так ли это на самом деле, покажут ближайшие годы. На наш взгляд, европейская цивилизация имеет потенциал самообновления, возможно, вызов с востока как раз и обернется недостающим мобилизационным стимулом для продления исторического времени западного сообщества. Судьба Украины во многом зависит от двух вещей: 1) признания европейцами Украины частью своей цивилизации, 2) способностью европейцев защитить свои ценности, а, значит, и оказать реальную помощь украинцам, как своим естественным союзникам.

Проблемы европейцев и американцев заключаются в непонимании нависшей угрозы, ее источников. Осознание первого и второго подскажет и пути выхода из ситуации. Будем полагать, что для этого не потребуется новый Перл-Харбор. Нам видится, что первоочередной задачей Запада является, как и в случае трех предыдущих мировых войн, создание широкой открытой коалиции, которая могла бы объединить и сплотить нации, противостоящие «Оси Зла». Очевидно, НАТО – это слишком узкий формат в условиях мировой войны. Пора западным странам переходить к милитаризации экономик и учиться противостоять гибридным угрозам: пропаганде, военному шантажу, подрывным спецоперациям на собственной территории, терроризму, кибер-атакам и т.п. Необходима более жесткая изоляция «Оси Зла», важно использовать главное преимущество США и Европы – превосходство в экономике. Логика событий диктует такой болезненный, но нужный шаг, как временная ревизия демократических свобод. Запад столкнулся с цивилизациями, плюющими на демократию, но умеющими использовать свободы, права человека в западных странах в целях агрессии. Например, уместно задаться вопросом: в праве ли свободно вещать в западных странах российские пропагандистские телеканалы, если против западной цивилизации фактически развязана война?

Украинцам нужно «держать фронт» и помнить опыт финнов: они трижды в течении ХХ ст. воевали с российско-советским монстром для того, чтобы сберечь свою цивилизационную идентичность и не раствориться в желудке Левиафана. Правильность именно такого выбора не оставляет сомнений. Предположим, что мировая гибридная война завершилась разгромом «Оси Зла». Решится ли автоматически проблема «плохого соседства» для Украины? Очевидно, нет, мы останемся на линии разлома цивилизаций. Максимально желательное состояние украино-российских отношений в будущем – мирное сосуществование, принципы которого были разработаны еще в годы Холодной войны. За это, очевидно, и стоит бороться, понимая, что европейский выбор Украины – это уже навсегда.

Специально для группы «Информационное сопротивление»
Доктор социологических наук, профессор И.Рущенко

Информационное Сопротивление

На пороге Третьей мировой?На пороге Третьей мировой?

Владимир Кара-Мурза.

Британский телеканал BBC показал во вторник фильм о вымышленном ядерном конфликте между Россией и США — после якобы вторжения российских войск в Балтию. В Кремле фильм назвали «дешевкой» и «некачественной продукцией», сообщает «Эхо Москвы».

В конце 2015 года в Норвегии вышел сериал «Оккупация» о вторжении российских войск в страну. Посольство РФ в Норвегии выразило сожаление в связи с его показом, отметив, что в сериале «речь идет о вполне реальных странах, причем России, к сожалению, отведена роль агрессора», информирует издание «Медуза».

Шведские СМИ, по информации РБК, обратили внимание, что в опубликованном на прошлой неделе ежегодном докладе генсека НАТО Йенса Столтенберга подтверждается, что в 2013 году российская авиация проводила учения, симулировавшие атаку на Швецию.

В самом докладе, опубликованном на сайте НАТО, Столтенберг пишет, что Россия в марте 2013 года проводила маневры, симулирующие ядерную атаку на Швецию.

Предчувствие войны? Телепродукцию о Третьей мировой войне обсуждают доктор политических наук Юлий Нисневич, журналист, писатель Андрей Остальский (Лондон), политолог Григорий Трофимчук.

Ведущий — Владимир Кара-Мурза-старший.

Владимир Кара-Мурза-старший: Британский телеканал ВВС показал фильм о вымышленном ядерном конфликте между Россией и США — после якобы вторжения российских войск в Балтию. В Кремле фильм назвали «дешевкой» и «некачественной продукцией».

Мы вспомнили, что в конце 2015 года в Норвегии вышел сериал «Оккупация» о вторжении российских войск в эту страну. Тогда посольство России в Норвегии выразило сожаление в связи с его показом.

А шведская пресса напомнила, что в 2013 году российская авиация проводила учения, симулировавшие атаку на Швецию.

«Предчувствие войны»? Такова тема сегодняшней беседы с нашими гостями — доктором политических наук Юлием Нисневичем и политологом Григорием Трофимчуком.

Юлий, как вам кажется, можно ли было как-то смягчить сценарий этого фильма? Или это сделано сознательно — из антироссийских соображений?

Юлий Нисневич: Сценарий такой, какой есть. Любое художественное произведение — в данном случае полудокументальное — это мнение того, кто его создавал. А можно ли было смягчить или нельзя — этот вопрос надо было бы задать автору сценария. Может быть, это была такая сценическая, творческая задумка.

А то, что сейчас это все происходит не случайно, — это очень сильно настораживает. Вы назвали истории, связанные со Скандинавией. А я дополню: только что Соединенные Штаты приняли решение об увеличении на 3 с лишним миллиарда денег из своего бюджета на поддержку Вооруженных сил в Европе. Только что Минобороны России заявило, что у них есть точные сведения о том, что Турция готовится к вторжению в Сирию. Есть целый набор звонков «предчувствия войны». Это очень тревожащая информация, потому что с обеих сторон в данном случае идут в основном пропагандистские телодвижения, явно направленные на обострение именно военного конфликта.

Есть диалектика, когда количество переходит в качество. Вот пока, на мой взгляд, это чисто «информационная война», но как бы она не переросла в какой-нибудь реальный конфликт. И у меня нет гарантий, что этого не произойдет, к сожалению.

Владимир Кара-Мурза-старший: Григорий, ведь обычно такие фильмы — это идеологическое сопровождение реальной политики.

Григорий Трофимчук: Я думаю, не просто сопровождение, — это как раз признаки того, что действительно будет война. Для экспертов нет никакого открытия в том, что война уже идет. Есть конкретные регионы, где она развивается. А вот людям, когда они живут в своем замкнутом мире, кажется, что войны нет.

Хотелось бы подчеркнуть, что это игровой фильм, какой-то надуманный сюжет, тем не менее все выглядит достаточно страшно для людей. А они уже себе все это записали, зафиксировали для себя.

Надо сказать, что видеопродукция ВВС за последнее время все чаще попадает в поле зрения россиян. Что касается самого фильма, если уйти от его художественных достоинств и недостатков, то надо сказать о том, что выпущен он не просто так. Там играют не просто артисты, а люди, которые находились на очень серьезных должностях. Как мне кажется, это если не последнее, то одно из последних предупреждений со стороны Запада в сторону Российской Федерации.

В целом Россия находится в очень сложной ситуации. 5-10 лет назад Россию кто-то называл агрессором, считал, что у нее есть какие-то агрессивные планы, но, в принципе, доказать это было нечем. Сейчас, может быть, тоже, с чьей-то точки зрения, доказать нечем, тем не менее вступиться за Россию, сказать, что Россия не агрессор, у представителей каких-то средств массовой информации уже не получится.

Можно отмахнуться, можно не обращать внимания на этот фильм, но это только на первом этапе. Потому что на том конце провода уже в очень серьезной степени формируется общественное мнение. И я бы, кстати, не реагировал на первом этапе. Россия, российское общественное мнение каждому фильму, который выпускает ВВС, уделяет повышенное внимание. И не просто на уровне представителей каких-то средств массовой информации, — в общем-то, представители власти говорят о том, что они это смотрели, во всяком случае, дают понять. И после этого уже дают какую-то конкретную реакцию. Значит, дальше эта продукция будет тиражироваться, множиться. То есть этот информационный удар будет усиливаться.

Владимир Кара-Мурза-старший: Давайте обратимся к нашему коллеге, живущему в Британии, Андрею Остальскому.

Андрей, по-вашему, ВВС участвует в создании образа России-агрессора?

Андрей Остальский: ВВС ни в чем не участвует, у него есть своя роль, своя функция. Конечно, не может не вызывать уважения роль ВВС в обществе. ВВС находится в скверных отношениях с современным британским правительством. Были даже слухи, что будут попытки фактически уничтожить ВВС. Но насколько это реально, насколько надо этим слухам верить — это не предмет этой передачи. Но их распространяли, повторяли люди достаточно серьезные. То есть вряд ли был дым без огня.

Но я хочу подчеркнуть, что это никакой не категорический правительственный британский заказ. Я не уверен, что правительство от этого сюжета в восторге. Но сделан фильм, на мой взгляд, блестяще. Сейчас возникают новые формы: что-то между документалистикой и журналистикой. Фильм как раз из этого разряда. А в чем его сила? Очень здорово вмонтированы документальные кадры и игровые кадры того, что происходит в Латвии, когда там начинается процесс, аналогичный тому, что происходил недавно в Донбассе. Во всех деталях все совпадает. И актеры, которые играют сепаратистов, их вождей, делают это замечательно с профессиональной точки зрения. Но не в этом дело.

Фильм очень страшный. Я был просто в состоянии шока. И многие в Британии мне говорили, что они разделяют это чувство. Так вот, самое ценное и страшное в этом фильме — это сцены, которые происходят внутри военного кабинета. То есть это как бы президиум кабинета министров, который принимает решение о жизни и смерти, войне и мире в критических ситуациях, как это было во время Второй мировой войны, когда этот кабинет возглавлял Черчилль. И сидят там люди, которые, как выразилась одна из британских газет, вполне возможно, занимались этим в прошлом, решая в годы существования Советского Союза и противостояния с ним, вступать ли Британии в ядерную мировую войну. Сейчас они все отставники, поэтому они могут себе позволить гораздо больше.

Но самое главное, что у них нет сценария. Их попросили честно сымпровизировать, представить себе, вообразить конкретные данные, что происходит то-то, и что должна делать Великобритания, какой должен быть следующий шаг после того, как начинается восстание сепаратистов, поддержанное затем переходящими через границу «вежливыми зелеными человечками», потоками оружия и так далее. Что делать после того, как уже нанесен тактический ядерный удар по британскому военному кораблю в Балтийском море. И что делать, когда Россия уже начинает явно готовиться к нанесению тотального ядерного удара баллистическими ракетами, они уже выходят из шахт. На каждом этапе эти высокопоставленные люди — генералы, представители спецслужб, парламента — очень увлеченно спорят, решая судьбу своей страны и судьбу мира. Видно, что они всерьез над всем этим задумались. Но я повторяю, что нет сценария, они говорят то, что они хотели бы в такой страшной ситуации сказать. И это придает фильму огромную эффективность, он действует на воображение людей, разумеется, интересующихся политикой, знающих, что именно так это бы и происходило.

Владимир Кара-Мурза-старший: Считается, что реконструкция — это коварный жанр, он приучает людей к таким вещам, к которым они не готовы. 11 сентября некоторые подумали, что по телевизору показывают кино, а на самом деле была прямая трансляция.

Юлий Нисневич: Я думаю, что это все-таки художественный фильм, это новый его жанр. А если это произведение искусства, то в произведениях искусства находят отражение страхи, которые действительно существуют в общественном пространстве. Иногда мы студентам предлагаем на основе анализа художественных произведений, в том числе и фильмов, попытаться понять, что происходило в эту эпоху. Для меня это более серьезная и проблемная вещь, что если появляется такой фильм, то он есть некое отражение, условно говоря, ментальной реальности.

Коллега сказал о том, что там показывают, как должны принимать решения. Я думаю, что в политике не бывает повторений. В принятии любого политического решения нет накатанного сценария. Особенно крупные политические решения всегда уникальны. Мне кажется неверной попытка пригласить людей, скажем так, из прошлой политической эпохи… Да, может быть, они откровенно принимают решения, но это все-таки другая эпоха. Я подозреваю, что если бы, не дай Бог, нечто подобное случилось сегодня, то люди, которые будут принимать такие решения, будут себя вести несколько по-другому. И вот здесь, возможно, есть определенная проблема: показом такой как бы реальности создается определенный миф. А я не сторонник любых мифов, особенно в политике. В массовом сознании мифы перерастают в реальность, а это безумно опасно.

Григорий Трофимчук: Действительно, ничто в политике не повторяется. Хотя есть известная теория, что все развивается по спирали, повторов никогда нет. И меня, как эксперта, настораживает тот момент, что здесь показано, что люди, которые отвечают за эту ситуацию в мире (или, по крайней мере, на Западе), не знают, как ответить, они растерялись. А мне кажется, что ситуация выглядит наоборот. То есть ответы есть, Запад знает, как ответить, он готов к тому сценарию, который показан, но в информационную сферу вброшена такая реакция: «Мы в неведении, если это произойдет».

Прибалтика — почему выбран именно этот регион? Давно уже говорят о том, что с Прибалтикой могут быть какие-то вопросы. Очень часто применяются такие термины, как «вторжение», «агрессия со стороны России». Масса различных аналитических статей, просто фейковых вбросов. А если посмотреть в целом на ситуацию, которая складывается по периметру России, то под Россией — с ее помощью, с помощью ее ошибок, которые использовали ее противники, оппоненты, враги, — может быть разложено несколько костров. Один уже разложен на Донбассе. Кавказ обязательно будет подожжен в той или иной форме. Средняя Азия — там уже вопроса не возникает, вопрос только в том, когда это произойдет. Сюда вписывается и Прибалтика. Я уж не говорю об Арктике — там тоже что-то должно произойти.

И самый главный вопрос — это атомный удар. Не надо, по всей видимости, было России, зная, что ситуация настолько сложная, пугать через какие-то передачи, программы, средства массовой информации, что Россия может ответить. И так давно, со времен Иосифа Виссарионовича Сталина ясно, что у России есть в разных видах и атомная бомба, и водородная, и все что угодно. Вот в политике, мне кажется, когда идет какое-то детское, пионерское запугивание, та сторона начинает выпускать такие вещи. Наоборот, чем больше здесь загадочности, тем более зловеще складывается ситуация. Та сторона не знает, как ответить на действия этой стороны, если они последуют. Сейчас, к сожалению, все лежит на поверхности. И та сторона после заявлений неофициальных и официальных просчитывает, как она ответит.

Юлий Нисневич: Есть Доктрина национальной безопасности, которая предусматривает тактический ядерный удар. И это уже не фильм.

Григорий Трофимчук: Мне кажется, здесь нужно действовать точнее, хитрее, более изощренно.

Владимир Кара-Мурза-старший: Андрей, следовало ли допускать такое пугающее правдоподобие? Может быть, стоило бы разработать сценарий с элементами фэнтези? А то похоже на реальную «дорожную карту» следующих событий.

Андрей Остальский: Это своего рода антиутопия, безусловно. А антиутопия — это жанр-предупреждение. То есть главная задача — заставить задуматься. Причем я думаю, что ВВС было уверено, что и в Кремле этот фильм просмотрят от начала до конца. И уже хорошо, если бы люди и политики с обеих сторон задумались всерьез еще раз о том, как ситуация может выйти из-под контроля. Может быть, в то время, когда руководители обеих сторон и не помышляли изначально о том, что закончится мировой ядерной войной и, наверное, всеобщим уничтожением.

Но я хотел бы возразить вот в каком аспекте. Все эти люди — отставники, но они не только в здравом уме, они продолжают играть за кулисами активную роль, они очень тесно связаны личными, в том числе, отношениями с людьми, которые в Великобритании принимают решения сегодня. Они наизусть знают кухню политических решений. И поэтому, когда мы видим этот сценарий, это не просто измышления отставников, мечты о прошлом, а это проекция на настоящее.

Кристофер Мейер, бывший посол в США, большой государственный деятель Британии, изображает премьер-министра, видимо, хотя это прямо не говорится. Он говорит: «То, о чем мы должны начать думать с первого момента, — готовы ли мы умереть за Даугавпилс». Этот вопрос проходит насквозь через все действие. Если сначала это кажется преувеличением: «Ну, прямо уж умереть! Разберемся как-нибудь. Может быть, какие-то формы применения ограниченной силы в Латвии придется применять, но уж доводить дело до ядерной мировой войны, конечно, не нужно». Но в конце концов именно до этого и доходит, потому что все события обретают свою собственную логику и выходят из-под человеческого контроля, как это на самом деле может произойти.

И после заявления Путина о том, что он бы наверняка применил тактическое ядерное оружие, если бы помешали «крымской операции», какие тут неофициальные каналы?.. Я думаю, что без этого заявления Путина даже и фильма бы такого, может быть, не было, и не было бы такой формулировки.

Владимир Кара-Мурза-старший: Ведь когда-то подобные фильмы становились пророческими. В начале века был роман о том, как круизный лайнер «Титан» затонул.

Юлий Нисневич: Художественные произведения иногда имеют тенденцию быть пророческими. В романе Войновича «Москва 2042» главный герой — бывший полковник КГБ с часами на правой руке. У художников есть неосознанный дар предвидения. Художник чувствует то, что происходит в воздухе.

А по поводу бывших отставников я не очень соглашусь. Вопрос не в том, что они растеряны. Даже когда люди готовы, когда у них есть план ответа, принять решение, особенно судьбоносное, — это всегда требует огромной концентрации. Даже когда ты точно знаешь, что надо делать, запустить сам план — вот это проблема для людей, принимающих решения. Я не говорю о том, что плана нет.

Я ничуть не пытаюсь умалить значение людей, которые играют роль в британской политике, которые были политиками. Но вопрос: «А что нам Даугавпилс?» — это вопрос прошлого века. Сегодня, насколько я представляю, перед людьми, которые принимают политические решения, встает вопрос не конкретного города, а человеческой жизни. И тогда принятие решения может быть еще более сложным.

На самом деле столкнулись две совершенно разные ценностные категории. Возьмите речь Обамы и речь Путина на 70-й Ассамблее ООН. Они говорят об одних и тех же событиях. Но один говорит с позиции того, что все для государства, все ради государства, ничего кроме государства. А другой говорит с позиции того, что есть ценность человеческой жизни и есть человек. И вот в этой ситуации, когда вы стоите на позиции «человек — это самое главное», не дай Бог, чтобы перед каким-нибудь современным политиком встал вопрос о нанесении ядерного удара. Как он его будет решать? Я думаю, что даже этот художественный образ не поможет нам реконструировать ситуацию.

Григорий Трофимчук: Я думаю, что, конечно, сейчас в западном общественном мнении поселился элемент ужаса. Среди россиян такого нет, они к этому отнеслись как к легкому жанру, как к мультфильму, может быть. Но мы же видим, что речь идет о центре Евразии. Это не пустыня Сахара. То есть это тот регион, где есть сырье, и не только нефть, а питьевая вода, леса и так далее. Это единственный кусок на Земле, который пригоден для проживания в таком объеме. Конечно, здесь никто не рискнет начать войну такого рода. Поэтому, действительно, это просто предупреждение.

И помимо того, что уже есть некоторые варианты ответов на Западе на гипотетический ядерный удар, я думаю, что есть и более предметные, практические, тактические ходы, которые будут в ближайшее время реализованы. И не из-за того, что кто-то показал этот фильм, а просто потому, что ситуация развивается подобным образом. То есть уже никто не будет вспоминать о том, что какие-то элементы ПРО размещены в Восточной Европе, здесь могут быть размещены уже более серьезные системы вооружения. И конкретно в Прибалтике. И я бы в отдаленной перспективе посмотрел на Арктику, на то противостояние, которое в Арктике будет обязательно.

Что касается Прибалтики, то там будут не просто какие-то киберцентры, как в Эстонии, здесь будут размещаться конкретные войска. Это не говорит о том, что здесь произойдет какое-то вооруженное боевое столкновение, просто за этим фильмом что-то последует.

Владимир Кара-Мурза-старший: А может быть, кинематографисты хотели просто напугать европейское общество этим фильмом, чтобы разрядить ситуацию?

Андрей Остальский: Это произведение, предупреждающее, насколько серьезна ситуация и чем все может обернуться. Истина всегда в деталях. Когда видишь эти кажущиеся очень правдоподобными детали и в документальных кадрах, которые монтируются с игровыми, снятые в Латвии, и то, что происходит в военном кабинете Британии, и они связываются с американцами, — периодически по VideoLink включается советник президента США по национальной безопасности, — то начинаешь глубже чувствовать то, что это очень правдоподобно, что человечество очень близко подошло к совершенно чудовищной грани.

И я все-таки хочу защитить фразу «Готовы ли британцы умереть, воевать за Даугавпилс?» Это метафора, конечно, ее не надо буквально принимать, речь не идет только об одном Даугавпилсе. Имеется в виду: «Выполним ли мы в полном объеме 5-ю статью Устава НАТО? И готовы ли мы идти до конца для того, чтобы защитить Латвию и латвийский суверенитет?» Вот о чем речь. Решить эту проблему действительно чрезвычайно сложно.

И нерешительность эта абсолютно нормальная. Они спорят, они взвешивают каждый шаг, потому что слишком велика ответственность. Там собрались очень умные люди, они просчитывают возможные последствия. Есть разница во взглядах. Есть представительница Либерально-демократической партии баронесса Фолкнер, которая сейчас в Палате лордов представляет либерал-демократов по внешнеполитическим вопросам. Она защищает мир. Я бы сказал, у нее пацифистский подход к проблеме. Там есть Тони Брентон, известный в России человек, бывший посол, которого мучило движение «Наши», издевалось над ним. Но он все равно остался одним из самых, метафорически говоря, пророссийских британских дипломатов и политиков. Он и в этих заседаниях так себя ведет — он все время призывает к каким-то компромиссам: не унизить Россию, дать возможность Путину найти какое-то спасение лица.

И абсолютно потрясающий финал, который, возможно, в России покажется кому-то неправдоподобным. Они голосуют по главным вопросам, когда разногласия. И последний вопрос, какой им надо было решить: «Если будет нанесен удар, и мы будем знать, что ракеты летят в Лондон, и не будет ни Лондона, ни Британии, — какова должна быть инструкция командирам подводных лодок Trident, наносить ли ответный удар по российским целям?» И семеро против одного из собравшиеся голосуют «против». Они решают, что не надо наносить ответного удара. Причем среди семи неожиданно оказывается один из главных «ястребов», профессиональный военный, главнокомандующий бывшей Британской армией. То есть они разделяют точку зрения бывшего министра обороны Дениса Хили. Впервые из его мемуаров стало известно о том, что он, будучи министром обороны, принял для себя тайное решение: если Британии суждено быть уничтоженной в результате ядерной войны, нет смысла убивать еще и миллионы русских мирных жителей, которые ни в чем не виноваты. Многие политологи и политики на него обиделись, сказали: «Можно так думать, и может быть, даже надо будет принять такое решение, но нельзя русским об этом говорить. Потому что тогда возникает ощущение, что с Британией можно покончить совершенно безнаказанно». И эта мысль живет. Наоборот, баронесса Фолкнер, главный «голубь» всего заседания, почти голосует за то, чтобы нанести ответный удар. И только в последний момент, как бы опомнившись, поднимает руку за другое.

В общем, это настоящая драма. И веришь во все это абсолютно.

Владимир Кара-Мурза-старший: Судя по рассказу Андрея, это отнюдь не «дешевка», как обозвали эту работу в Кремле.

Юлий Нисневич: А почему они голосуют «против»? Потому что у них другая ценностная категория. Действительно, это серьезнейшая проблема. Есть люди, живущие в одной ценностной категории, для которых, грубо говоря, человеческая жизнь не представляет особой ценности, и эти люди могут нажать «ядерную кнопку». К сожалению, нет гарантий, что люди с таким подходом ее не нажмут. А есть другая категория людей. И как правильно найти это соотношение?..

Я понимаю, о чем идет речь, — нельзя это говорить публично. Ну, это вопрос спорный. С другой стороны, когда мы имеем дело с людьми, для которых, условно говоря, все ради государства, ничего кроме государства, — они не понимают… Если идти им на уступки, то это не значит, что они тоже на них пойдут. Это проверенный факт.

Можно привести один пример — взаимоотношения между Россией и Турцией. Столкнулись два довольно жестких и во многом одинаковых взгляда. Ни одна сторона не идет на компромисс. Это серьезнейшая проблема. Вот где «собака зарыта» при принятии политического решения.

Григорий Трофимчук: Что касается нажатия на «ядерную кнопку». В фильме ВВС нам показали демократическую конференцию. Если в реальности представить (а нам показали почти реальность), у той условной, гипотетической стороны, которая будет вынуждена отвечать, времени на такие обсуждения не будет. То есть, в конечном итоге, если говорить о Западе, решение о нажатии на кнопку будет принимать президент Соединенных Штатов Америки. Это даже не будет представитель НАТО, это будет президент Соединенных Штатов. Никто другой эту ответственность на себя брать не будет.

Что касается конкретного названия населенного пункта — Даугавпилс. Нам его напомнили. Прекрасное название — Латгалия! И много материалов сейчас публикуется на тему, что в этом месте — непростая социальная и общественно-политическая обстановка. То есть неспроста выбран именно этот регион. С другой стороны, странно, почему все-таки Даугавпилс, а не Нарва, скажем, которая может быть городом русской славы. Здесь мог бы быть совершенно другой фильм в авторстве ВВС.

Но этот фильм вышел. Он изменил ситуацию в целом, как бы к нему кто ни относился, чуть-чуть изменил не только информационно-психологическую, но и военно-политическую ситуацию. То есть после него многие задумались: «Если что-то произойдет, что мы будем делать в этой ситуации?» А итоговый и самый главный вопрос состоит в том, кто все-таки готовится к такому удару. Если вдруг, не дай Бог, такое произойдет, не будет применена бомба тех форматов, которые использовались в отношении Японии, это не будет водородная бомба, это будут какие-то современные атомные мини-бомбы. Сейчас разработаны технологии. Есть уже какие-то бомбы в реальности. И такой вид оружия вполне может быть применен.

Владимир Кара-Мурза-старший: Не так давно мы обсуждали применение полония на территории английской столицы, а теперь — новый вид атомного оружия. Наверное, английское общество уже видит в Кремле «ядерного экстремиста»?

Андрей Остальский: Британское общество очень плюралистично и очень разделено. Всегда есть масса разных мнений по одному и тому же вопросу. Проведенные опросы общественного мнения показывают, что простым британцам («ширнармассам», как сейчас принято говорить в России) не очень-то интересна история с Литвиненко. Подавляющее большинство сказало: «У нас есть другие проблемы. Мы не особенно хотим об этом думать».

Но интеллигенция, средний класс и политический класс, конечно, очень взволнованы. Идут очень острые дебаты. Многие считают, что ответ Британии на то, что произошло после применения полония, был совершенно беззубым. И даже некоторые выводят такую цепочку: из-за того, что не ударили сильно в ответ… Имеется в виду не военный удар, а временный разрыв дипотношений, большие экономические санкции и так далее. Вот из-за этого затем случилась Грузия, Украина, а теперь, возможно, стоит вопрос и о Балтии, теперь уже это кажется реальностью, а не фантастикой, как это казалось несколько лет назад. Другие говорят: «Нет, Россия нам нужна. Нам нужна она в Сирии — там важнее вопросы. Главное — покончить с так называемым «Исламским государством», а потом уже будем разбираться со всем остальным».

В общем, разные есть взгляды. Но для очень многих это было страшнейшее событие. Фактически был ядерный террористический акт в центре Лондона, масса людей получили заражение, слава Богу, неопасное… Но долгосрочных результатов никто не знает, как это скажется на здоровье. Конечно, это эпохальное, страшное событие, которое открыло новую эпоху в двусторонних отношениях. С 2006 года отношения эти отвратительные.

Владимир Кара-Мурза-старший: А может быть, тут еще ставится проблематика постсоветских государств, особенно тех, что попали в орбиту НАТО?

Юлий Нисневич: Я бы взглянул на эту проблему со стороны. Пусть НАТО разбирается со своими проблемами, у них своих проблем тоже хватает.

В последнее время есть совершенно удручающая картинка. По границам России практически не осталось ни одного дружественного государства. На западной границе у нас условно одно дружественное государство — Белоруссия. На южных границах… То, что Китай нам большой друг, — по-моему, уже все поняли, что это была в свое время пропагандистская шумиха, которая умерла. Казахстан, с которым мы граничим? Никто не даст стопроцентную гарантию, что в случае обострения ситуации Назарбаев не будет защищать интересы собственной страны и собственного режима. Это жуткая ситуация!

И тогда у меня возникает вопрос к тем людям, которые руководят страной. Зачем вы довели страну до такого состояния? Вы думаете, что если вы говорите, что мы такие сильные и мощные, то все испугаются и будут с нами больше считаться? Это глубочайшая ошибка. Если кто-то считает, что уважение — это когда вы размахиваете ядерной дубиной, то это не уважение, а страх перед неадекватными людьми, мягко говоря, которые могут этой ядерной дубиной ударить. У нас в сознании тех, кто ведет такую политику, и в сознании тех, кто ее воспринимает с другой стороны, совершенно разное восприятие. Нам говорят: «Вот какие мы великие! С нами в Сирии считаются, там считаются…» Да не считаются с нами, по большому счету, понимая, что все-таки есть ядерный потенциал, который нам достался в наследство от Советского Союза, и не дай Бог, что кому-то придет в голову его употребить. На мой взгляд, это самое страшное.

Но тут есть очень тонкий вопрос: а как себя вести по отношению к России? «Давайте будем успокаивать, договариваться?» К сожалению, опыт показывает, что это не дает положительного результата. И во-вторых, те люди, которые сегодня руководят нашей страной, считают, что есть только одна страна, с которой нужно как-то считаться и договариваться, — это Соединенные Штаты. Это глубочайшее заблуждение. Это психология середины XX века. Кстати, последние события вокруг Сирии показали, что сегодня мир устроен по-другому. Как бы Россия с Соединенными Штатами ни договаривались по поводу Сирии, все равно они вдвоем сирийскую проблему решить не могут. Есть другие страны, у которых другие интересы и другие, кстати, возможности участвовать в этом конфликте.

И то же самое, когда мы говорим о накале обстановки в Европе, связанной с разными событиями — с Крымом, с Донбассом… Кстати, Прибалтика для Европы всегда была детонатором очень многих событий. Во Второй мировой войне без Прибалтики тоже не обошлось. Но внутри Западной Европы, Европейского союза, есть страны, которые в сложных ситуациях не будут выстраиваться в одну струнку. И если вы действительно хотите договариваться, то надо договариваться со всеми.

Григорий Трофимчук: То есть Прибалтика становится важнее Балкан. Уже акцент сместился.

А если говорить о тех странах, которые находятся вокруг Российской Федерации, по периметру России, — это очень важный вопрос. Они наверняка зафиксировали этот фильм, зарегистрировали для себя, как-то его оценили, восприняли всерьез, хотя это неофициальный посыл. Но все его для себя каким-то образом сейчас будут оценивать.

И основной вывод, который из этого вытекает и для Российской Федерации, и для ее ближайших соседей, которые пока являются партнерами: смогут ли они (или кто-то из них) стать союзниками, если ситуация будет развиваться в том ключе, о котором нам говорят?

Юлий Нисневич: На мой взгляд, союзником не будет никто.

Григорий Трофимчук: Поэтому кто перейдет из формата партнеров, которые работают в торгово-экономических рамках, в разряд союзников и будет помогать чисто в военной сфере, — вот это сейчас очень важный вопрос. Сейчас времени для того, чтобы этими прикидками заниматься, у России и ее партнеров на данный момент не осталось.

И еще один важный вопрос — это формат дальнейшего существования на территории Латвии, Литвы, Эстонии пророссийских сил. Я не говорю о русскоязычных гражданах, а о пророссийских силах — какие-то общественные организации…

Юлий Нисневич: Они там уже не играют большой роли.

Григорий Трофимчук: Нет, в последнее время пошла информация, что там активизировались какие-то суды в отношении русскоязычных активистов, русских людей. И я думаю, что даже не после этого фильма, а вообще на волне того, что происходит, давление на них в том или ином виде будет усилено.

Владимир Кара-Мурза-старший: А можно ли считать, что этот фильм — своеобразный этап, он фиксирует разочарование Запада в политике умиротворения агрессора? Когда Кремлю сначала простили Южную Осетию, Абхазию, Крым, а сейчас уже сказали «стоп!»

Андрей Остальский: На этот вопрос, скорее всего, можно ответить «да». Но вот еще о чем идет очень серьезный разговор в этом фильме, — в нем заданы очень тревожные вопросы о прочности западного альянса. Я напомню, что происходит в сюжете: «Будем ли силой реагировать на вторжение?» Все страны НАТО против, кроме Соединенных Штатов. Британия — пять голосов против четырех на комитете — все-таки решают присоединиться к Соединенным Штатам. Высаживаются воздушно-десантные войска, берут Даугавпилс, еще часть территории занимают, выбивают оттуда российский спецназ, переодетый в местных сепаратистов. Это первый этап.

Потом дело доходит до того, что ракетой, пущенной с российской территории, сбит латвийский вертолет, входящий в общие войска НАТО. И опять обсуждается вопрос: как реагировать? Американцы предлагают нанести удар по российской ракетной установке, которая выпустила эту ракету. Но этого не происходит из-за технологических сложностей, и установка уже покинула место, на котором она была. Происходит ядерный удар по двум кораблям — британскому и американскому, гибнет 1200 британских солдат, морских пехотинцев, примерно столько же американцев. И обсуждается вопрос об аналогичной акции. Страны НАТО «против», Британия тоже — пять против четырех — на этот раз голосует против того, чтобы применять тактическое ядерное оружие, даже и в ответ, и симметрично. Выступают лишь за то, чтобы строго предупредить Россию, что в следующий раз при чем-то подобном немедленно последует адекватный ответ, уже без всяких переговоров и предупреждений. Но американцы в одностороннем порядке решают все-таки такой удар нанести. И соответствующий российский объект уничтожается тактическим атомным взрывом. И вот после этого Россия уже, видимо, ведет дело к тотальной ядерной войне, уже с применением стратегических ракет. Это самый последний этап.

И тут высвечивается, с одной стороны, роль других государств — Германия, Италия, Франция, Греция, которые панически боятся начала войны, поэтому готовы идти на умиротворение в некотором смысле. И роль Соединенных Штатов, которые, возможно, выступят в односторонней роли, не дожидаясь общенатовских решений, наглядно видя, что таковые, может быть, и невозможны. И абсолютно понятно, когда британский военный комитет решает не наносить ответного удара в случае уничтожения Лондона, американцы-то ответят по полной, и это будет тотальное уничтожение. Но вопрос оставляют открытым: вроде бы еще есть шанс, что, может быть, стороны одумаются, и этого не произойдет. Но, вполне вероятно, что такое случится.

Очень интересна роль Америки. Если вдруг оказывается президентом Соединенных Штатов Америки такой человек, как Дональд Трамп, который не скрывает своих горячих симпатий к Владимиру Путину, одобряет его политику конфронтации с Европейским союзом, то, в общем-то, вполне можно ожидать, что, без американского фактора от мощи НАТО тогда ничего и не остается, как выясняется. То есть возможное избрание Дональда Трампа и будет концом НАТО. Я не говорю, что именно так и случится, но так ставит вопрос фильм — довольно остро.

Юлий Нисневич: Я не столь пессимистично смотрю. Понятно, коллегиальное решение многими странами всегда принимать сложнее. Это довольно известный феномен.

Мое глубокое убеждение, что Европейский союз — сегодня вполне самостоятельное, состоявшееся государственное образование, которое может принимать самостоятельные решения, а не так, как любят говорить наши пропагандисты, что всем руководит Вашингтонский обком. У ЕС есть внутренние проблемы, но он еще только развивается.

Григорий Трофимчук: Я думаю, что Америка в плане президентских выборов, будущего президента может быть абсолютно спокойна — Дональда Трампа не изберут. А все остальные, наверное, в таком контексте, который мы обсуждаем, выглядят серьезнее.

Что касается реального развития ситуации. Фильмов может быть много. Это не первый и не последний на эту тему. Я думаю, что дальше ситуация будет обостряться в информационно-психологической сфере. То есть если ситуация будет дальше раскручиваться в рамках тех тенденций, которые мы видим сейчас, то в реальности все будет проще и страшнее. Произойдет нечто в той сфере, к которой, может быть, и не готовились. И никто не знает, как ответить на эту ситуацию. То есть прорвется там, где не ждали. Скорее всего, так оно и будет, хотя просматриваются сотни различных вариантов. В первой «десятке» — тот вариант, который мы обсуждаем. Но в реальности все будет по-другому.

Владимир Кара-Мурза-старший: А может так быть, что авторы фильма готовятся к «прошлой войне», как иные генералы, а на самом деле они даже не могут себе представить, какой она будет?

Андрей Остальский: Не надо уж так буквально это воспринимать. Сами авторы надеются, что они настоящего сценария, настоящих событий не знают, не способны предусмотреть. Они ставили другую задачу — они хотели показать, насколько все остро, насколько реально, через правду деталей, которая играет колоссальную роль и в искусстве, и в журналистике высшего качества, показать остроту и опасность сложившейся ситуации.

Мне кажется, фильм очень талантливый. Я даже думаю, что он войдет в историю, что с него, может быть, начинается какая-то новая эпоха. Но это не «прошлая война». Уже все по-другому. Как раз в советские времена, после ухода Сталина, после Карибского кризиса, на Западе было ощущение, что советское руководство, безусловно, все-таки не хочет, чтобы дело дошло до мировой войны, и остановится у последней грани. Ужас в том, что сейчас доверия к Москве, к Кремлю, к Владимиру Путину лично уже совершенно нет. В этом смысле дело обстоит гораздо хуже, чем в советские времена. Поэтому нет уверенности ни у лидеров, ни у общественного мнения, что в силу некоторой импульсивности и непредсказуемости политики, или гордыни, или чего-то еще, не будет сделан роковой шаг, после которого уже остановиться будет невозможно никому.

Владимир Кара-Мурза-старший: 32 года назад умер Юрий Андропов. Это тоже была зловещая фигура…

Юлий Нисневич: Советский Союз во многих отношениях был более мощной военной державой и так далее. Но это была предсказуемая система. Скажем так, прогнозировать поведение советских руководителей было проще, чем прогнозировать поведение сегодняшних руководителей России. И вот в этом, наверное, самая большая опасность.

А вторая опасность заключается вот в чем. Советский Союз был врагом, но понятно, как себя вести с врагом. А сейчас все произносимые слова никакого отношения к тому, что будет реально сделано, не имеют. Даже советская пропаганда не позволяла себе некоторые вещи, которые позволяет себе нынешняя пропаганда. Например, сначала публично отрицали наличие «зеленых человечков», а потом публично сказали, что они там были. И никто не извинился за дезинформацию. И таких примеров за последнее время — колоссальное количество. В советской системе такого не было. Там все-таки взвешивали слова, потому что понимали, что потом придется отвечать за то, что было сказано. А сегодня — к сожалению, информационная вакханалия, которая происходит, и полная безответственность за собственные слова, что безумно опасно.

Григорий Трофимчук: В Советском Союзе была очень серьезная пропагандистская машина. Я считаю, что сейчас пропаганды нет.

Владимир Кара-Мурза-старший: Была культура пропаганды.

Григорий Трофимчук: А что такое пропаганда? Это победа без войны над противником, влияние через культуру, через разные направления. Никогда Советский Союз себе не позволял назвать именем президента какое-то животное и так далее. То есть это признак не силы, к большому сожалению, а признак слабости. И там, где снимают эти фильмы, наверняка эти вещи очень четко регистрируют для себя, и делают какие-то выводы, после которых следуют определенные шаги уже в реальной политике, в конкретной плоскости.

Юлий Нисневич: Раньше Советский Союз был понятным противником, а то, что сегодня происходит с российским руководством, — это разговор с хулиганом, и непонятно, как он себя поведет в следующий момент.

Владимир Кара-Мурза-старший: А может быть, это шаг опять к превращению Кремля в «империю зла»?

Андрей Остальский: Ну, полной параллели нет, все иначе. Все происходит на новом историческом этапе, в чем-то похоже, но все-таки по-другому. «Империя зла» — это термин, примененный к конкретному случаю. Россия сейчас — уже не империя. Может быть, постимперский синдром, фантомные боли. И это все очень опасно. Но все-таки ситуация иная.

Впечатления от странной деятельности российского руководства — и пропагандистской, и информационной — очень сильно повлияли на этот фильм. Там несколько раз употребляется слово, которое сейчас вошло в лексикон, — маскировка. А смысл его в том, что всему, что бы Владимир Путин ни произносил, верить, в общем-то, не надо, потому что он ничего просто так не говорит, а только с целью оказания определенного манипулятивного воздействия на иностранных политиков или на свою аудиторию. Это его профессия, его психология. И о каком доверии, о какой прогнозированности можно говорить, когда имеешь дело с таким политическим лидером?! И это практически беспрецедентно на уровне великих держав. Ничего подобного никогда в истории не было, и об этом тоже этот фильм.

Владимир Кара-Мурза-старший: А можно ли сделать вывод, что Третья мировая стала после этого фильма дальше, а не ближе?

Юлий Нисневич: Ну, что понимать под Третьей мировой войной. Мы мыслим в категориях прошлой войны. На самом деле военные конфликты уже идут по всему миру, они просто имеют другую форму. Нужно говорить о том, приведут ли эти военные конфликты к применению ядерного оружия. Я надеюсь, что этого качественного перехода все-таки не произойдет. Но идут реальные столкновения. И я подозреваю, что в Сирии мы еще увидим столкновения явно не американских и российских войск, что со стороны Турции вполне вероятно. Но наши руководители не понимают, что договорившись с Америкой, они еще не гарантированы от того, что там будет и саудовский спецназ, и турецкий спецназ, и какой угодно. Война из массированного человеческого участия распалась в технологические войны. Это современная война, она другая.

Григорий Трофимчук: На мой взгляд, Третьей мировой войны не будет. Будет война за окончательный передел постсоветского, а теперь уже евразийского пространства, с конечной целью выхода на «обжим» Китая. В каких-то регионах, которые примыкают к этому пространству, уже все идет. Думаю, что у тех, кто нацелился на утилизацию этого пространства, цель как раз такая, используя, в том числе, ошибки тех представителей, которые возглавляют страны на этом пространстве. И здесь не только о Российской Федерации может речь идти. В тени этих событий не удастся никому отсидеться. А чтобы выживать, надо выбирать какую-то совместную тактику. А сейчас уже, может быть, поздно на какие-то вещи реагировать, к сожалению, для представителей постсоветского пространства.

Владимир Кара-Мурза-старший: Хотелось бы, чтобы Кремль внял выводам этого фильма, а не называл бы его за глаза «дешевкой» и «некачественной продукцией», как уже сделала пресс-служба главы Российского государства.

Радио Свобода, СШАВладимир Кара-Мурза.

Британский телеканал BBC показал во вторник фильм о вымышленном ядерном конфликте между Россией и США — после якобы вторжения российских войск в Балтию. В Кремле фильм назвали «дешевкой» и «некачественной продукцией», сообщает «Эхо Москвы».

В конце 2015 года в Норвегии вышел сериал «Оккупация» о вторжении российских войск в страну. Посольство РФ в Норвегии выразило сожаление в связи с его показом, отметив, что в сериале «речь идет о вполне реальных странах, причем России, к сожалению, отведена роль агрессора», информирует издание «Медуза».

Шведские СМИ, по информации РБК, обратили внимание, что в опубликованном на прошлой неделе ежегодном докладе генсека НАТО Йенса Столтенберга подтверждается, что в 2013 году российская авиация проводила учения, симулировавшие атаку на Швецию.

В самом докладе, опубликованном на сайте НАТО, Столтенберг пишет, что Россия в марте 2013 года проводила маневры, симулирующие ядерную атаку на Швецию.

Предчувствие войны? Телепродукцию о Третьей мировой войне обсуждают доктор политических наук Юлий Нисневич, журналист, писатель Андрей Остальский (Лондон), политолог Григорий Трофимчук.

Ведущий — Владимир Кара-Мурза-старший.

Владимир Кара-Мурза-старший: Британский телеканал ВВС показал фильм о вымышленном ядерном конфликте между Россией и США — после якобы вторжения российских войск в Балтию. В Кремле фильм назвали «дешевкой» и «некачественной продукцией».

Мы вспомнили, что в конце 2015 года в Норвегии вышел сериал «Оккупация» о вторжении российских войск в эту страну. Тогда посольство России в Норвегии выразило сожаление в связи с его показом.

А шведская пресса напомнила, что в 2013 году российская авиация проводила учения, симулировавшие атаку на Швецию.

«Предчувствие войны»? Такова тема сегодняшней беседы с нашими гостями — доктором политических наук Юлием Нисневичем и политологом Григорием Трофимчуком.

Юлий, как вам кажется, можно ли было как-то смягчить сценарий этого фильма? Или это сделано сознательно — из антироссийских соображений?

Юлий Нисневич: Сценарий такой, какой есть. Любое художественное произведение — в данном случае полудокументальное — это мнение того, кто его создавал. А можно ли было смягчить или нельзя — этот вопрос надо было бы задать автору сценария. Может быть, это была такая сценическая, творческая задумка.

А то, что сейчас это все происходит не случайно, — это очень сильно настораживает. Вы назвали истории, связанные со Скандинавией. А я дополню: только что Соединенные Штаты приняли решение об увеличении на 3 с лишним миллиарда денег из своего бюджета на поддержку Вооруженных сил в Европе. Только что Минобороны России заявило, что у них есть точные сведения о том, что Турция готовится к вторжению в Сирию. Есть целый набор звонков «предчувствия войны». Это очень тревожащая информация, потому что с обеих сторон в данном случае идут в основном пропагандистские телодвижения, явно направленные на обострение именно военного конфликта.

Есть диалектика, когда количество переходит в качество. Вот пока, на мой взгляд, это чисто «информационная война», но как бы она не переросла в какой-нибудь реальный конфликт. И у меня нет гарантий, что этого не произойдет, к сожалению.

Владимир Кара-Мурза-старший: Григорий, ведь обычно такие фильмы — это идеологическое сопровождение реальной политики.

Григорий Трофимчук: Я думаю, не просто сопровождение, — это как раз признаки того, что действительно будет война. Для экспертов нет никакого открытия в том, что война уже идет. Есть конкретные регионы, где она развивается. А вот людям, когда они живут в своем замкнутом мире, кажется, что войны нет.

Хотелось бы подчеркнуть, что это игровой фильм, какой-то надуманный сюжет, тем не менее все выглядит достаточно страшно для людей. А они уже себе все это записали, зафиксировали для себя.

Надо сказать, что видеопродукция ВВС за последнее время все чаще попадает в поле зрения россиян. Что касается самого фильма, если уйти от его художественных достоинств и недостатков, то надо сказать о том, что выпущен он не просто так. Там играют не просто артисты, а люди, которые находились на очень серьезных должностях. Как мне кажется, это если не последнее, то одно из последних предупреждений со стороны Запада в сторону Российской Федерации.

В целом Россия находится в очень сложной ситуации. 5-10 лет назад Россию кто-то называл агрессором, считал, что у нее есть какие-то агрессивные планы, но, в принципе, доказать это было нечем. Сейчас, может быть, тоже, с чьей-то точки зрения, доказать нечем, тем не менее вступиться за Россию, сказать, что Россия не агрессор, у представителей каких-то средств массовой информации уже не получится.

Можно отмахнуться, можно не обращать внимания на этот фильм, но это только на первом этапе. Потому что на том конце провода уже в очень серьезной степени формируется общественное мнение. И я бы, кстати, не реагировал на первом этапе. Россия, российское общественное мнение каждому фильму, который выпускает ВВС, уделяет повышенное внимание. И не просто на уровне представителей каких-то средств массовой информации, — в общем-то, представители власти говорят о том, что они это смотрели, во всяком случае, дают понять. И после этого уже дают какую-то конкретную реакцию. Значит, дальше эта продукция будет тиражироваться, множиться. То есть этот информационный удар будет усиливаться.

Владимир Кара-Мурза-старший: Давайте обратимся к нашему коллеге, живущему в Британии, Андрею Остальскому.

Андрей, по-вашему, ВВС участвует в создании образа России-агрессора?

Андрей Остальский: ВВС ни в чем не участвует, у него есть своя роль, своя функция. Конечно, не может не вызывать уважения роль ВВС в обществе. ВВС находится в скверных отношениях с современным британским правительством. Были даже слухи, что будут попытки фактически уничтожить ВВС. Но насколько это реально, насколько надо этим слухам верить — это не предмет этой передачи. Но их распространяли, повторяли люди достаточно серьезные. То есть вряд ли был дым без огня.

Но я хочу подчеркнуть, что это никакой не категорический правительственный британский заказ. Я не уверен, что правительство от этого сюжета в восторге. Но сделан фильм, на мой взгляд, блестяще. Сейчас возникают новые формы: что-то между документалистикой и журналистикой. Фильм как раз из этого разряда. А в чем его сила? Очень здорово вмонтированы документальные кадры и игровые кадры того, что происходит в Латвии, когда там начинается процесс, аналогичный тому, что происходил недавно в Донбассе. Во всех деталях все совпадает. И актеры, которые играют сепаратистов, их вождей, делают это замечательно с профессиональной точки зрения. Но не в этом дело.

Фильм очень страшный. Я был просто в состоянии шока. И многие в Британии мне говорили, что они разделяют это чувство. Так вот, самое ценное и страшное в этом фильме — это сцены, которые происходят внутри военного кабинета. То есть это как бы президиум кабинета министров, который принимает решение о жизни и смерти, войне и мире в критических ситуациях, как это было во время Второй мировой войны, когда этот кабинет возглавлял Черчилль. И сидят там люди, которые, как выразилась одна из британских газет, вполне возможно, занимались этим в прошлом, решая в годы существования Советского Союза и противостояния с ним, вступать ли Британии в ядерную мировую войну. Сейчас они все отставники, поэтому они могут себе позволить гораздо больше.

Но самое главное, что у них нет сценария. Их попросили честно сымпровизировать, представить себе, вообразить конкретные данные, что происходит то-то, и что должна делать Великобритания, какой должен быть следующий шаг после того, как начинается восстание сепаратистов, поддержанное затем переходящими через границу «вежливыми зелеными человечками», потоками оружия и так далее. Что делать после того, как уже нанесен тактический ядерный удар по британскому военному кораблю в Балтийском море. И что делать, когда Россия уже начинает явно готовиться к нанесению тотального ядерного удара баллистическими ракетами, они уже выходят из шахт. На каждом этапе эти высокопоставленные люди — генералы, представители спецслужб, парламента — очень увлеченно спорят, решая судьбу своей страны и судьбу мира. Видно, что они всерьез над всем этим задумались. Но я повторяю, что нет сценария, они говорят то, что они хотели бы в такой страшной ситуации сказать. И это придает фильму огромную эффективность, он действует на воображение людей, разумеется, интересующихся политикой, знающих, что именно так это бы и происходило.

Владимир Кара-Мурза-старший: Считается, что реконструкция — это коварный жанр, он приучает людей к таким вещам, к которым они не готовы. 11 сентября некоторые подумали, что по телевизору показывают кино, а на самом деле была прямая трансляция.

Юлий Нисневич: Я думаю, что это все-таки художественный фильм, это новый его жанр. А если это произведение искусства, то в произведениях искусства находят отражение страхи, которые действительно существуют в общественном пространстве. Иногда мы студентам предлагаем на основе анализа художественных произведений, в том числе и фильмов, попытаться понять, что происходило в эту эпоху. Для меня это более серьезная и проблемная вещь, что если появляется такой фильм, то он есть некое отражение, условно говоря, ментальной реальности.

Коллега сказал о том, что там показывают, как должны принимать решения. Я думаю, что в политике не бывает повторений. В принятии любого политического решения нет накатанного сценария. Особенно крупные политические решения всегда уникальны. Мне кажется неверной попытка пригласить людей, скажем так, из прошлой политической эпохи… Да, может быть, они откровенно принимают решения, но это все-таки другая эпоха. Я подозреваю, что если бы, не дай Бог, нечто подобное случилось сегодня, то люди, которые будут принимать такие решения, будут себя вести несколько по-другому. И вот здесь, возможно, есть определенная проблема: показом такой как бы реальности создается определенный миф. А я не сторонник любых мифов, особенно в политике. В массовом сознании мифы перерастают в реальность, а это безумно опасно.

Григорий Трофимчук: Действительно, ничто в политике не повторяется. Хотя есть известная теория, что все развивается по спирали, повторов никогда нет. И меня, как эксперта, настораживает тот момент, что здесь показано, что люди, которые отвечают за эту ситуацию в мире (или, по крайней мере, на Западе), не знают, как ответить, они растерялись. А мне кажется, что ситуация выглядит наоборот. То есть ответы есть, Запад знает, как ответить, он готов к тому сценарию, который показан, но в информационную сферу вброшена такая реакция: «Мы в неведении, если это произойдет».

Прибалтика — почему выбран именно этот регион? Давно уже говорят о том, что с Прибалтикой могут быть какие-то вопросы. Очень часто применяются такие термины, как «вторжение», «агрессия со стороны России». Масса различных аналитических статей, просто фейковых вбросов. А если посмотреть в целом на ситуацию, которая складывается по периметру России, то под Россией — с ее помощью, с помощью ее ошибок, которые использовали ее противники, оппоненты, враги, — может быть разложено несколько костров. Один уже разложен на Донбассе. Кавказ обязательно будет подожжен в той или иной форме. Средняя Азия — там уже вопроса не возникает, вопрос только в том, когда это произойдет. Сюда вписывается и Прибалтика. Я уж не говорю об Арктике — там тоже что-то должно произойти.

И самый главный вопрос — это атомный удар. Не надо, по всей видимости, было России, зная, что ситуация настолько сложная, пугать через какие-то передачи, программы, средства массовой информации, что Россия может ответить. И так давно, со времен Иосифа Виссарионовича Сталина ясно, что у России есть в разных видах и атомная бомба, и водородная, и все что угодно. Вот в политике, мне кажется, когда идет какое-то детское, пионерское запугивание, та сторона начинает выпускать такие вещи. Наоборот, чем больше здесь загадочности, тем более зловеще складывается ситуация. Та сторона не знает, как ответить на действия этой стороны, если они последуют. Сейчас, к сожалению, все лежит на поверхности. И та сторона после заявлений неофициальных и официальных просчитывает, как она ответит.

Юлий Нисневич: Есть Доктрина национальной безопасности, которая предусматривает тактический ядерный удар. И это уже не фильм.

Григорий Трофимчук: Мне кажется, здесь нужно действовать точнее, хитрее, более изощренно.

Владимир Кара-Мурза-старший: Андрей, следовало ли допускать такое пугающее правдоподобие? Может быть, стоило бы разработать сценарий с элементами фэнтези? А то похоже на реальную «дорожную карту» следующих событий.

Андрей Остальский: Это своего рода антиутопия, безусловно. А антиутопия — это жанр-предупреждение. То есть главная задача — заставить задуматься. Причем я думаю, что ВВС было уверено, что и в Кремле этот фильм просмотрят от начала до конца. И уже хорошо, если бы люди и политики с обеих сторон задумались всерьез еще раз о том, как ситуация может выйти из-под контроля. Может быть, в то время, когда руководители обеих сторон и не помышляли изначально о том, что закончится мировой ядерной войной и, наверное, всеобщим уничтожением.

Но я хотел бы возразить вот в каком аспекте. Все эти люди — отставники, но они не только в здравом уме, они продолжают играть за кулисами активную роль, они очень тесно связаны личными, в том числе, отношениями с людьми, которые в Великобритании принимают решения сегодня. Они наизусть знают кухню политических решений. И поэтому, когда мы видим этот сценарий, это не просто измышления отставников, мечты о прошлом, а это проекция на настоящее.

Кристофер Мейер, бывший посол в США, большой государственный деятель Британии, изображает премьер-министра, видимо, хотя это прямо не говорится. Он говорит: «То, о чем мы должны начать думать с первого момента, — готовы ли мы умереть за Даугавпилс». Этот вопрос проходит насквозь через все действие. Если сначала это кажется преувеличением: «Ну, прямо уж умереть! Разберемся как-нибудь. Может быть, какие-то формы применения ограниченной силы в Латвии придется применять, но уж доводить дело до ядерной мировой войны, конечно, не нужно». Но в конце концов именно до этого и доходит, потому что все события обретают свою собственную логику и выходят из-под человеческого контроля, как это на самом деле может произойти.

И после заявления Путина о том, что он бы наверняка применил тактическое ядерное оружие, если бы помешали «крымской операции», какие тут неофициальные каналы?.. Я думаю, что без этого заявления Путина даже и фильма бы такого, может быть, не было, и не было бы такой формулировки.

Владимир Кара-Мурза-старший: Ведь когда-то подобные фильмы становились пророческими. В начале века был роман о том, как круизный лайнер «Титан» затонул.

Юлий Нисневич: Художественные произведения иногда имеют тенденцию быть пророческими. В романе Войновича «Москва 2042» главный герой — бывший полковник КГБ с часами на правой руке. У художников есть неосознанный дар предвидения. Художник чувствует то, что происходит в воздухе.

А по поводу бывших отставников я не очень соглашусь. Вопрос не в том, что они растеряны. Даже когда люди готовы, когда у них есть план ответа, принять решение, особенно судьбоносное, — это всегда требует огромной концентрации. Даже когда ты точно знаешь, что надо делать, запустить сам план — вот это проблема для людей, принимающих решения. Я не говорю о том, что плана нет.

Я ничуть не пытаюсь умалить значение людей, которые играют роль в британской политике, которые были политиками. Но вопрос: «А что нам Даугавпилс?» — это вопрос прошлого века. Сегодня, насколько я представляю, перед людьми, которые принимают политические решения, встает вопрос не конкретного города, а человеческой жизни. И тогда принятие решения может быть еще более сложным.

На самом деле столкнулись две совершенно разные ценностные категории. Возьмите речь Обамы и речь Путина на 70-й Ассамблее ООН. Они говорят об одних и тех же событиях. Но один говорит с позиции того, что все для государства, все ради государства, ничего кроме государства. А другой говорит с позиции того, что есть ценность человеческой жизни и есть человек. И вот в этой ситуации, когда вы стоите на позиции «человек — это самое главное», не дай Бог, чтобы перед каким-нибудь современным политиком встал вопрос о нанесении ядерного удара. Как он его будет решать? Я думаю, что даже этот художественный образ не поможет нам реконструировать ситуацию.

Григорий Трофимчук: Я думаю, что, конечно, сейчас в западном общественном мнении поселился элемент ужаса. Среди россиян такого нет, они к этому отнеслись как к легкому жанру, как к мультфильму, может быть. Но мы же видим, что речь идет о центре Евразии. Это не пустыня Сахара. То есть это тот регион, где есть сырье, и не только нефть, а питьевая вода, леса и так далее. Это единственный кусок на Земле, который пригоден для проживания в таком объеме. Конечно, здесь никто не рискнет начать войну такого рода. Поэтому, действительно, это просто предупреждение.

И помимо того, что уже есть некоторые варианты ответов на Западе на гипотетический ядерный удар, я думаю, что есть и более предметные, практические, тактические ходы, которые будут в ближайшее время реализованы. И не из-за того, что кто-то показал этот фильм, а просто потому, что ситуация развивается подобным образом. То есть уже никто не будет вспоминать о том, что какие-то элементы ПРО размещены в Восточной Европе, здесь могут быть размещены уже более серьезные системы вооружения. И конкретно в Прибалтике. И я бы в отдаленной перспективе посмотрел на Арктику, на то противостояние, которое в Арктике будет обязательно.

Что касается Прибалтики, то там будут не просто какие-то киберцентры, как в Эстонии, здесь будут размещаться конкретные войска. Это не говорит о том, что здесь произойдет какое-то вооруженное боевое столкновение, просто за этим фильмом что-то последует.

Владимир Кара-Мурза-старший: А может быть, кинематографисты хотели просто напугать европейское общество этим фильмом, чтобы разрядить ситуацию?

Андрей Остальский: Это произведение, предупреждающее, насколько серьезна ситуация и чем все может обернуться. Истина всегда в деталях. Когда видишь эти кажущиеся очень правдоподобными детали и в документальных кадрах, которые монтируются с игровыми, снятые в Латвии, и то, что происходит в военном кабинете Британии, и они связываются с американцами, — периодически по VideoLink включается советник президента США по национальной безопасности, — то начинаешь глубже чувствовать то, что это очень правдоподобно, что человечество очень близко подошло к совершенно чудовищной грани.

И я все-таки хочу защитить фразу «Готовы ли британцы умереть, воевать за Даугавпилс?» Это метафора, конечно, ее не надо буквально принимать, речь не идет только об одном Даугавпилсе. Имеется в виду: «Выполним ли мы в полном объеме 5-ю статью Устава НАТО? И готовы ли мы идти до конца для того, чтобы защитить Латвию и латвийский суверенитет?» Вот о чем речь. Решить эту проблему действительно чрезвычайно сложно.

И нерешительность эта абсолютно нормальная. Они спорят, они взвешивают каждый шаг, потому что слишком велика ответственность. Там собрались очень умные люди, они просчитывают возможные последствия. Есть разница во взглядах. Есть представительница Либерально-демократической партии баронесса Фолкнер, которая сейчас в Палате лордов представляет либерал-демократов по внешнеполитическим вопросам. Она защищает мир. Я бы сказал, у нее пацифистский подход к проблеме. Там есть Тони Брентон, известный в России человек, бывший посол, которого мучило движение «Наши», издевалось над ним. Но он все равно остался одним из самых, метафорически говоря, пророссийских британских дипломатов и политиков. Он и в этих заседаниях так себя ведет — он все время призывает к каким-то компромиссам: не унизить Россию, дать возможность Путину найти какое-то спасение лица.

И абсолютно потрясающий финал, который, возможно, в России покажется кому-то неправдоподобным. Они голосуют по главным вопросам, когда разногласия. И последний вопрос, какой им надо было решить: «Если будет нанесен удар, и мы будем знать, что ракеты летят в Лондон, и не будет ни Лондона, ни Британии, — какова должна быть инструкция командирам подводных лодок Trident, наносить ли ответный удар по российским целям?» И семеро против одного из собравшиеся голосуют «против». Они решают, что не надо наносить ответного удара. Причем среди семи неожиданно оказывается один из главных «ястребов», профессиональный военный, главнокомандующий бывшей Британской армией. То есть они разделяют точку зрения бывшего министра обороны Дениса Хили. Впервые из его мемуаров стало известно о том, что он, будучи министром обороны, принял для себя тайное решение: если Британии суждено быть уничтоженной в результате ядерной войны, нет смысла убивать еще и миллионы русских мирных жителей, которые ни в чем не виноваты. Многие политологи и политики на него обиделись, сказали: «Можно так думать, и может быть, даже надо будет принять такое решение, но нельзя русским об этом говорить. Потому что тогда возникает ощущение, что с Британией можно покончить совершенно безнаказанно». И эта мысль живет. Наоборот, баронесса Фолкнер, главный «голубь» всего заседания, почти голосует за то, чтобы нанести ответный удар. И только в последний момент, как бы опомнившись, поднимает руку за другое.

В общем, это настоящая драма. И веришь во все это абсолютно.

Владимир Кара-Мурза-старший: Судя по рассказу Андрея, это отнюдь не «дешевка», как обозвали эту работу в Кремле.

Юлий Нисневич: А почему они голосуют «против»? Потому что у них другая ценностная категория. Действительно, это серьезнейшая проблема. Есть люди, живущие в одной ценностной категории, для которых, грубо говоря, человеческая жизнь не представляет особой ценности, и эти люди могут нажать «ядерную кнопку». К сожалению, нет гарантий, что люди с таким подходом ее не нажмут. А есть другая категория людей. И как правильно найти это соотношение?..

Я понимаю, о чем идет речь, — нельзя это говорить публично. Ну, это вопрос спорный. С другой стороны, когда мы имеем дело с людьми, для которых, условно говоря, все ради государства, ничего кроме государства, — они не понимают… Если идти им на уступки, то это не значит, что они тоже на них пойдут. Это проверенный факт.

Можно привести один пример — взаимоотношения между Россией и Турцией. Столкнулись два довольно жестких и во многом одинаковых взгляда. Ни одна сторона не идет на компромисс. Это серьезнейшая проблема. Вот где «собака зарыта» при принятии политического решения.

Григорий Трофимчук: Что касается нажатия на «ядерную кнопку». В фильме ВВС нам показали демократическую конференцию. Если в реальности представить (а нам показали почти реальность), у той условной, гипотетической стороны, которая будет вынуждена отвечать, времени на такие обсуждения не будет. То есть, в конечном итоге, если говорить о Западе, решение о нажатии на кнопку будет принимать президент Соединенных Штатов Америки. Это даже не будет представитель НАТО, это будет президент Соединенных Штатов. Никто другой эту ответственность на себя брать не будет.

Что касается конкретного названия населенного пункта — Даугавпилс. Нам его напомнили. Прекрасное название — Латгалия! И много материалов сейчас публикуется на тему, что в этом месте — непростая социальная и общественно-политическая обстановка. То есть неспроста выбран именно этот регион. С другой стороны, странно, почему все-таки Даугавпилс, а не Нарва, скажем, которая может быть городом русской славы. Здесь мог бы быть совершенно другой фильм в авторстве ВВС.

Но этот фильм вышел. Он изменил ситуацию в целом, как бы к нему кто ни относился, чуть-чуть изменил не только информационно-психологическую, но и военно-политическую ситуацию. То есть после него многие задумались: «Если что-то произойдет, что мы будем делать в этой ситуации?» А итоговый и самый главный вопрос состоит в том, кто все-таки готовится к такому удару. Если вдруг, не дай Бог, такое произойдет, не будет применена бомба тех форматов, которые использовались в отношении Японии, это не будет водородная бомба, это будут какие-то современные атомные мини-бомбы. Сейчас разработаны технологии. Есть уже какие-то бомбы в реальности. И такой вид оружия вполне может быть применен.

Владимир Кара-Мурза-старший: Не так давно мы обсуждали применение полония на территории английской столицы, а теперь — новый вид атомного оружия. Наверное, английское общество уже видит в Кремле «ядерного экстремиста»?

Андрей Остальский: Британское общество очень плюралистично и очень разделено. Всегда есть масса разных мнений по одному и тому же вопросу. Проведенные опросы общественного мнения показывают, что простым британцам («ширнармассам», как сейчас принято говорить в России) не очень-то интересна история с Литвиненко. Подавляющее большинство сказало: «У нас есть другие проблемы. Мы не особенно хотим об этом думать».

Но интеллигенция, средний класс и политический класс, конечно, очень взволнованы. Идут очень острые дебаты. Многие считают, что ответ Британии на то, что произошло после применения полония, был совершенно беззубым. И даже некоторые выводят такую цепочку: из-за того, что не ударили сильно в ответ… Имеется в виду не военный удар, а временный разрыв дипотношений, большие экономические санкции и так далее. Вот из-за этого затем случилась Грузия, Украина, а теперь, возможно, стоит вопрос и о Балтии, теперь уже это кажется реальностью, а не фантастикой, как это казалось несколько лет назад. Другие говорят: «Нет, Россия нам нужна. Нам нужна она в Сирии — там важнее вопросы. Главное — покончить с так называемым «Исламским государством», а потом уже будем разбираться со всем остальным».

В общем, разные есть взгляды. Но для очень многих это было страшнейшее событие. Фактически был ядерный террористический акт в центре Лондона, масса людей получили заражение, слава Богу, неопасное… Но долгосрочных результатов никто не знает, как это скажется на здоровье. Конечно, это эпохальное, страшное событие, которое открыло новую эпоху в двусторонних отношениях. С 2006 года отношения эти отвратительные.

Владимир Кара-Мурза-старший: А может быть, тут еще ставится проблематика постсоветских государств, особенно тех, что попали в орбиту НАТО?

Юлий Нисневич: Я бы взглянул на эту проблему со стороны. Пусть НАТО разбирается со своими проблемами, у них своих проблем тоже хватает.

В последнее время есть совершенно удручающая картинка. По границам России практически не осталось ни одного дружественного государства. На западной границе у нас условно одно дружественное государство — Белоруссия. На южных границах… То, что Китай нам большой друг, — по-моему, уже все поняли, что это была в свое время пропагандистская шумиха, которая умерла. Казахстан, с которым мы граничим? Никто не даст стопроцентную гарантию, что в случае обострения ситуации Назарбаев не будет защищать интересы собственной страны и собственного режима. Это жуткая ситуация!

И тогда у меня возникает вопрос к тем людям, которые руководят страной. Зачем вы довели страну до такого состояния? Вы думаете, что если вы говорите, что мы такие сильные и мощные, то все испугаются и будут с нами больше считаться? Это глубочайшая ошибка. Если кто-то считает, что уважение — это когда вы размахиваете ядерной дубиной, то это не уважение, а страх перед неадекватными людьми, мягко говоря, которые могут этой ядерной дубиной ударить. У нас в сознании тех, кто ведет такую политику, и в сознании тех, кто ее воспринимает с другой стороны, совершенно разное восприятие. Нам говорят: «Вот какие мы великие! С нами в Сирии считаются, там считаются…» Да не считаются с нами, по большому счету, понимая, что все-таки есть ядерный потенциал, который нам достался в наследство от Советского Союза, и не дай Бог, что кому-то придет в голову его употребить. На мой взгляд, это самое страшное.

Но тут есть очень тонкий вопрос: а как себя вести по отношению к России? «Давайте будем успокаивать, договариваться?» К сожалению, опыт показывает, что это не дает положительного результата. И во-вторых, те люди, которые сегодня руководят нашей страной, считают, что есть только одна страна, с которой нужно как-то считаться и договариваться, — это Соединенные Штаты. Это глубочайшее заблуждение. Это психология середины XX века. Кстати, последние события вокруг Сирии показали, что сегодня мир устроен по-другому. Как бы Россия с Соединенными Штатами ни договаривались по поводу Сирии, все равно они вдвоем сирийскую проблему решить не могут. Есть другие страны, у которых другие интересы и другие, кстати, возможности участвовать в этом конфликте.

И то же самое, когда мы говорим о накале обстановки в Европе, связанной с разными событиями — с Крымом, с Донбассом… Кстати, Прибалтика для Европы всегда была детонатором очень многих событий. Во Второй мировой войне без Прибалтики тоже не обошлось. Но внутри Западной Европы, Европейского союза, есть страны, которые в сложных ситуациях не будут выстраиваться в одну струнку. И если вы действительно хотите договариваться, то надо договариваться со всеми.

Григорий Трофимчук: То есть Прибалтика становится важнее Балкан. Уже акцент сместился.

А если говорить о тех странах, которые находятся вокруг Российской Федерации, по периметру России, — это очень важный вопрос. Они наверняка зафиксировали этот фильм, зарегистрировали для себя, как-то его оценили, восприняли всерьез, хотя это неофициальный посыл. Но все его для себя каким-то образом сейчас будут оценивать.

И основной вывод, который из этого вытекает и для Российской Федерации, и для ее ближайших соседей, которые пока являются партнерами: смогут ли они (или кто-то из них) стать союзниками, если ситуация будет развиваться в том ключе, о котором нам говорят?

Юлий Нисневич: На мой взгляд, союзником не будет никто.

Григорий Трофимчук: Поэтому кто перейдет из формата партнеров, которые работают в торгово-экономических рамках, в разряд союзников и будет помогать чисто в военной сфере, — вот это сейчас очень важный вопрос. Сейчас времени для того, чтобы этими прикидками заниматься, у России и ее партнеров на данный момент не осталось.

И еще один важный вопрос — это формат дальнейшего существования на территории Латвии, Литвы, Эстонии пророссийских сил. Я не говорю о русскоязычных гражданах, а о пророссийских силах — какие-то общественные организации…

Юлий Нисневич: Они там уже не играют большой роли.

Григорий Трофимчук: Нет, в последнее время пошла информация, что там активизировались какие-то суды в отношении русскоязычных активистов, русских людей. И я думаю, что даже не после этого фильма, а вообще на волне того, что происходит, давление на них в том или ином виде будет усилено.

Владимир Кара-Мурза-старший: А можно ли считать, что этот фильм — своеобразный этап, он фиксирует разочарование Запада в политике умиротворения агрессора? Когда Кремлю сначала простили Южную Осетию, Абхазию, Крым, а сейчас уже сказали «стоп!»

Андрей Остальский: На этот вопрос, скорее всего, можно ответить «да». Но вот еще о чем идет очень серьезный разговор в этом фильме, — в нем заданы очень тревожные вопросы о прочности западного альянса. Я напомню, что происходит в сюжете: «Будем ли силой реагировать на вторжение?» Все страны НАТО против, кроме Соединенных Штатов. Британия — пять голосов против четырех на комитете — все-таки решают присоединиться к Соединенным Штатам. Высаживаются воздушно-десантные войска, берут Даугавпилс, еще часть территории занимают, выбивают оттуда российский спецназ, переодетый в местных сепаратистов. Это первый этап.

Потом дело доходит до того, что ракетой, пущенной с российской территории, сбит латвийский вертолет, входящий в общие войска НАТО. И опять обсуждается вопрос: как реагировать? Американцы предлагают нанести удар по российской ракетной установке, которая выпустила эту ракету. Но этого не происходит из-за технологических сложностей, и установка уже покинула место, на котором она была. Происходит ядерный удар по двум кораблям — британскому и американскому, гибнет 1200 британских солдат, морских пехотинцев, примерно столько же американцев. И обсуждается вопрос об аналогичной акции. Страны НАТО «против», Британия тоже — пять против четырех — на этот раз голосует против того, чтобы применять тактическое ядерное оружие, даже и в ответ, и симметрично. Выступают лишь за то, чтобы строго предупредить Россию, что в следующий раз при чем-то подобном немедленно последует адекватный ответ, уже без всяких переговоров и предупреждений. Но американцы в одностороннем порядке решают все-таки такой удар нанести. И соответствующий российский объект уничтожается тактическим атомным взрывом. И вот после этого Россия уже, видимо, ведет дело к тотальной ядерной войне, уже с применением стратегических ракет. Это самый последний этап.

И тут высвечивается, с одной стороны, роль других государств — Германия, Италия, Франция, Греция, которые панически боятся начала войны, поэтому готовы идти на умиротворение в некотором смысле. И роль Соединенных Штатов, которые, возможно, выступят в односторонней роли, не дожидаясь общенатовских решений, наглядно видя, что таковые, может быть, и невозможны. И абсолютно понятно, когда британский военный комитет решает не наносить ответного удара в случае уничтожения Лондона, американцы-то ответят по полной, и это будет тотальное уничтожение. Но вопрос оставляют открытым: вроде бы еще есть шанс, что, может быть, стороны одумаются, и этого не произойдет. Но, вполне вероятно, что такое случится.

Очень интересна роль Америки. Если вдруг оказывается президентом Соединенных Штатов Америки такой человек, как Дональд Трамп, который не скрывает своих горячих симпатий к Владимиру Путину, одобряет его политику конфронтации с Европейским союзом, то, в общем-то, вполне можно ожидать, что, без американского фактора от мощи НАТО тогда ничего и не остается, как выясняется. То есть возможное избрание Дональда Трампа и будет концом НАТО. Я не говорю, что именно так и случится, но так ставит вопрос фильм — довольно остро.

Юлий Нисневич: Я не столь пессимистично смотрю. Понятно, коллегиальное решение многими странами всегда принимать сложнее. Это довольно известный феномен.

Мое глубокое убеждение, что Европейский союз — сегодня вполне самостоятельное, состоявшееся государственное образование, которое может принимать самостоятельные решения, а не так, как любят говорить наши пропагандисты, что всем руководит Вашингтонский обком. У ЕС есть внутренние проблемы, но он еще только развивается.

Григорий Трофимчук: Я думаю, что Америка в плане президентских выборов, будущего президента может быть абсолютно спокойна — Дональда Трампа не изберут. А все остальные, наверное, в таком контексте, который мы обсуждаем, выглядят серьезнее.

Что касается реального развития ситуации. Фильмов может быть много. Это не первый и не последний на эту тему. Я думаю, что дальше ситуация будет обостряться в информационно-психологической сфере. То есть если ситуация будет дальше раскручиваться в рамках тех тенденций, которые мы видим сейчас, то в реальности все будет проще и страшнее. Произойдет нечто в той сфере, к которой, может быть, и не готовились. И никто не знает, как ответить на эту ситуацию. То есть прорвется там, где не ждали. Скорее всего, так оно и будет, хотя просматриваются сотни различных вариантов. В первой «десятке» — тот вариант, который мы обсуждаем. Но в реальности все будет по-другому.

Владимир Кара-Мурза-старший: А может так быть, что авторы фильма готовятся к «прошлой войне», как иные генералы, а на самом деле они даже не могут себе представить, какой она будет?

Андрей Остальский: Не надо уж так буквально это воспринимать. Сами авторы надеются, что они настоящего сценария, настоящих событий не знают, не способны предусмотреть. Они ставили другую задачу — они хотели показать, насколько все остро, насколько реально, через правду деталей, которая играет колоссальную роль и в искусстве, и в журналистике высшего качества, показать остроту и опасность сложившейся ситуации.

Мне кажется, фильм очень талантливый. Я даже думаю, что он войдет в историю, что с него, может быть, начинается какая-то новая эпоха. Но это не «прошлая война». Уже все по-другому. Как раз в советские времена, после ухода Сталина, после Карибского кризиса, на Западе было ощущение, что советское руководство, безусловно, все-таки не хочет, чтобы дело дошло до мировой войны, и остановится у последней грани. Ужас в том, что сейчас доверия к Москве, к Кремлю, к Владимиру Путину лично уже совершенно нет. В этом смысле дело обстоит гораздо хуже, чем в советские времена. Поэтому нет уверенности ни у лидеров, ни у общественного мнения, что в силу некоторой импульсивности и непредсказуемости политики, или гордыни, или чего-то еще, не будет сделан роковой шаг, после которого уже остановиться будет невозможно никому.

Владимир Кара-Мурза-старший: 32 года назад умер Юрий Андропов. Это тоже была зловещая фигура…

Юлий Нисневич: Советский Союз во многих отношениях был более мощной военной державой и так далее. Но это была предсказуемая система. Скажем так, прогнозировать поведение советских руководителей было проще, чем прогнозировать поведение сегодняшних руководителей России. И вот в этом, наверное, самая большая опасность.

А вторая опасность заключается вот в чем. Советский Союз был врагом, но понятно, как себя вести с врагом. А сейчас все произносимые слова никакого отношения к тому, что будет реально сделано, не имеют. Даже советская пропаганда не позволяла себе некоторые вещи, которые позволяет себе нынешняя пропаганда. Например, сначала публично отрицали наличие «зеленых человечков», а потом публично сказали, что они там были. И никто не извинился за дезинформацию. И таких примеров за последнее время — колоссальное количество. В советской системе такого не было. Там все-таки взвешивали слова, потому что понимали, что потом придется отвечать за то, что было сказано. А сегодня — к сожалению, информационная вакханалия, которая происходит, и полная безответственность за собственные слова, что безумно опасно.

Григорий Трофимчук: В Советском Союзе была очень серьезная пропагандистская машина. Я считаю, что сейчас пропаганды нет.

Владимир Кара-Мурза-старший: Была культура пропаганды.

Григорий Трофимчук: А что такое пропаганда? Это победа без войны над противником, влияние через культуру, через разные направления. Никогда Советский Союз себе не позволял назвать именем президента какое-то животное и так далее. То есть это признак не силы, к большому сожалению, а признак слабости. И там, где снимают эти фильмы, наверняка эти вещи очень четко регистрируют для себя, и делают какие-то выводы, после которых следуют определенные шаги уже в реальной политике, в конкретной плоскости.

Юлий Нисневич: Раньше Советский Союз был понятным противником, а то, что сегодня происходит с российским руководством, — это разговор с хулиганом, и непонятно, как он себя поведет в следующий момент.

Владимир Кара-Мурза-старший: А может быть, это шаг опять к превращению Кремля в «империю зла»?

Андрей Остальский: Ну, полной параллели нет, все иначе. Все происходит на новом историческом этапе, в чем-то похоже, но все-таки по-другому. «Империя зла» — это термин, примененный к конкретному случаю. Россия сейчас — уже не империя. Может быть, постимперский синдром, фантомные боли. И это все очень опасно. Но все-таки ситуация иная.

Впечатления от странной деятельности российского руководства — и пропагандистской, и информационной — очень сильно повлияли на этот фильм. Там несколько раз употребляется слово, которое сейчас вошло в лексикон, — маскировка. А смысл его в том, что всему, что бы Владимир Путин ни произносил, верить, в общем-то, не надо, потому что он ничего просто так не говорит, а только с целью оказания определенного манипулятивного воздействия на иностранных политиков или на свою аудиторию. Это его профессия, его психология. И о каком доверии, о какой прогнозированности можно говорить, когда имеешь дело с таким политическим лидером?! И это практически беспрецедентно на уровне великих держав. Ничего подобного никогда в истории не было, и об этом тоже этот фильм.

Владимир Кара-Мурза-старший: А можно ли сделать вывод, что Третья мировая стала после этого фильма дальше, а не ближе?

Юлий Нисневич: Ну, что понимать под Третьей мировой войной. Мы мыслим в категориях прошлой войны. На самом деле военные конфликты уже идут по всему миру, они просто имеют другую форму. Нужно говорить о том, приведут ли эти военные конфликты к применению ядерного оружия. Я надеюсь, что этого качественного перехода все-таки не произойдет. Но идут реальные столкновения. И я подозреваю, что в Сирии мы еще увидим столкновения явно не американских и российских войск, что со стороны Турции вполне вероятно. Но наши руководители не понимают, что договорившись с Америкой, они еще не гарантированы от того, что там будет и саудовский спецназ, и турецкий спецназ, и какой угодно. Война из массированного человеческого участия распалась в технологические войны. Это современная война, она другая.

Григорий Трофимчук: На мой взгляд, Третьей мировой войны не будет. Будет война за окончательный передел постсоветского, а теперь уже евразийского пространства, с конечной целью выхода на «обжим» Китая. В каких-то регионах, которые примыкают к этому пространству, уже все идет. Думаю, что у тех, кто нацелился на утилизацию этого пространства, цель как раз такая, используя, в том числе, ошибки тех представителей, которые возглавляют страны на этом пространстве. И здесь не только о Российской Федерации может речь идти. В тени этих событий не удастся никому отсидеться. А чтобы выживать, надо выбирать какую-то совместную тактику. А сейчас уже, может быть, поздно на какие-то вещи реагировать, к сожалению, для представителей постсоветского пространства.

Владимир Кара-Мурза-старший: Хотелось бы, чтобы Кремль внял выводам этого фильма, а не называл бы его за глаза «дешевкой» и «некачественной продукцией», как уже сделала пресс-служба главы Российского государства.

Радио Свобода, США

Войны и конфликты, которые произойдут в 2016 годуВойны и конфликты, которые произойдут в 2016 году

2015 год можно назвать каким угодно, но слова «мирный» среди его эпитетов нет. В наступающем 2016-м ситуация вряд ли улучшится. Мы попытаемся спрогнозировать точки напряжения и возможные конфликты (военные или гражданские), которые могут ожидать наш мир уже в ближайшем будущем.

Действующие и вероятные конфликты

Украина

Главным военным конфликтом для нас, естественно, остается АТО на Донбассе, которая гарантированно затянется на 2016 год. Минские соглашения, положения которых должны были быть выполнены до конца этого года, пролонгированы на следующий, но вряд ли будут выполнены в первой его половине. Несмотря на это, можно констатировать, что напряжение продолжает снижаться.

Основной вектор внимания России сместился в сторону Сирии и, возможно, Турции. Экономическое положение и снижение цен на нефть становится слишком большим грузом и повышает цену каждого дня войны.

Позиция России смещается в сторону выжидания, возможно, до более благоприятных времен. Уже сейчас в Кремле говорят о применении «мягкой силы» и смене военного давления на экономическое.

Киев также стремится снизить градус противостояния, сведя его уровень до минимума под давлением Запада, которому украинская проблема уже порядком поднадоела.

Стоит ожидать изменений политики в области любой поддержки негосударственных вооруженных формирований, действия которых неподконтрольны власти. В частности, это уже коснулось волонтеров.

Симптоматичным в этой связи стало заявление президента Украины Петра Порошенко о том, что Украина победила бы и «без помощи волонтеров». Следующей стала информация о прямом запрете на получение бойцами помощи от них, распространенная парамедиком из зоны АТО Александром Моисеенко. «Пришел приказ «отказаться от помощи волонтеров». Доведен до всего личного состава. Теперь воин должен говорить, что ему ничего не нужно, он и подразделение всем обеспечены».

Все это может свидетельствовать о том, что власть пытается оказывать давление на добровольцев экономически, лишая их поддержки и независимого тылового прикрытия, или юридически, с помощью судебной системы. Похоже, что Банковая пошла по пути концентрации в своих руках всех способов влияния на АТО, а добровольцам предстоит уйти в тень. Так, например, СБУ уже затребовала у командования ВСУ информацию по военным — участникам блокады Крымского полуострова. В «ДНР» и «ЛНР» ситуация аналогичная.

С вынужденным снижением активности сторонников вооруженного развития ситуации интенсивность военных действий с обеих сторон будет снижаться. В итоге Украина и самопровозглашенные республики перейдут в стадию «холодной войны» или «холодного мира» с единичными конфликтами на границах или в серой зоне.

Но все это — в случае отсутствия непредвиденных ситуаций. Новую фазу противостояния могут спровоцировать как внутренние обстоятельства, например, волнения внутри Украины, так и никак не зависящие от Киева факторы — ухудшение экономического положения в России, поведение Европы, разногласия в США или изменение положения в районе Сирии.

Однако, как уже отмечают многие аналитики и в Украине и на Западе, главная угроза для страны на данный момент исходит не от России, а от внутренних конфликтов власти, продолжающихся коррупции и клептократии.

Сирия и ИГИЛ

Сам сирийский конфликт может стать новой точкой отсчета войны. Несмотря на все усилия западной коалиции и России, ИГИЛ остается весомой силой, причем силой рассредоточенной. Благодаря религиозной основе в случае военного поражения в одной точке он может собраться в другой или даже перенести основной огонь в Европу, перейдя в стадию партизанской войны в любой ее форме.

В любом случае можно прогнозировать, что его последствия будут и дальше распространяться за границы региона — в Африку и нефтеносную Юго-Западную Азию.

Победы США и союзников будут носить тактический характер и вряд ли принесут удовлетворяющие Запад результаты, по крайней мере в 2016 году.

Другой стороной проблемы остаются нерешенный конфликт по поводу политического будущего сирийского лидера Башара Асада, на отстранении которого настаивает Запад и которого поддерживает Россия. Останется ли он у власти — пока это больше вопрос условий и переговоров.

Израиль — Палестина

Еще один конфликт, продолжающийся вот уже более 20 лет и рискующий получить серьезное продолжение в будущем году. После смены правительств в Ираке и Ливии после «арабской весны» угроза арабо-израильского противостояния сильно возросла. Теперь Тель-Авиву угрожают не только сирийское отделение Аль-Каиды «Фронт аль-Нусра» , но и террористы ИГИЛ, у которых к Израилю особый счет.

Неудивительно, что премьер-министр Нетаньяху не предпринимает никаких шагов в отношении Башара Асада, оценивая его угрозу как меньшее зло по сравнению с исламистами.

Если же режим Асада будет свергнут, Израиль ожидают нелегкие времена. На данный момент Израиль принял решение прекратить дипломатические отношения с Евросоюзом в вопросе урегулирования израильско-палестинского противостояния.

ЕС и мигранты

Кризис мигрантов будет нарастать, хотя и в менее открытой форме, чем в этом году. Основным трендом станут протесты и применение полицией силы в этой области. В Британии премьер-министр Кэмерон уже выступил с инициативой о расширении прав полиции на применение оружия.

В этом году в Европу уже прибыли 700 тысяч беженцев, основную массу которых составляют молодые люди, мужчины 25-30 лет. Какой процент из них составляют потенциальные террористы или их сторонники — не может сказать никто, но даже оптимистическая оценка вряд ли опустится ниже порога в 5 процентов. Для сравнения, в той же гораздо более светской Турции, по данным опроса MetroPOLL 13% граждан считает, что насилие можно использовать во имя ислама. Думать, что сирийские или афганские переселенцы настроены по-другому, нет никаких реальных оснований.

Жесткость противостояния в этой области будет нарастать на фоне экономического положения, накапливающейся усталости сторон и количества нерешенных проблем.

Для мигрантов из Восточной Европы, и Украины в частности, также наступают тяжелые времена. По данным исследования Банка Англии, приток низкоквалифицированной рабочей силы привел к снижению зарплат местных работников, что вызывает вполне обоснованное недовольство. Тезисы «они украли нашу работу» и идея «малого Шенгена» витают в воздухе.

Турция — курды

Для Анкары основной головной болью может стать курдская проблема, точное развитие которой сейчас предугадать просто невозможно. Сторонники Свободного Курдистана, претендующие на создание своего собственного государства, пользуются поддержкой коалиции во главе с США как противники ИГИЛ. Этим может воспользоваться Россия, начав для них поставки вооружений под «крышей» поддержки антиигиловской коалиции. Почему это не было сделано до сих пор, остается загадкой. В случае развития такого сценария Анкара столкнется не только с вооруженным противостоянием, но и политическим давлением как Запада, так и России.

С учетом недавнего вывода из Турции шести зенитных комплексов НАТО Patriot (по две от США, Германии и Нидерландов), ситуация становится более чем пикантной.

Курды — крупнейшая этническая группа в мире без национального государства. Сирийские курды, проживающие на севере, уже воспользовались внутренней войной и создали автономное образование Рожава. Турецкие курды продолжают претендовать на территории на юго-востоке Турции, считая их своими.

В конце декабря противостояние вспыхнуло с новой силой. Курды объявили о прекращении перемирия, а президент Турции Реджеп Эрдоган пообещал «закопать террористов» и их сторонников «в траншеях, которые они роют». Знакомая стилистика, не правда ли?

Если же курдскую проблему удастся заглушить, Турция серьезно продвинется по пути становления себя в качестве мощной региональной державы на Ближнем Востоке.

Армения — Азербайджан

Регион почти наверняка ожидает конфликт, вопрос только в его размере. Застарелое противостояние вокруг Нагорного Карабаха активизировалось еще весной 2015 года, после того как в январе Армения стала членом Евразийского экономического союза. К сентябрю конфликт перешел в активную фазу.

Начались стычки на границе с применением стрелкового оружия.

В октябре министр иностранных дел Азербайджана Эльмар Мамадяров пригрозил Армении войной, если армянская сторона не выведет войска из Карабаха.

К декабрю по обе стороны границы заговорили о возможности начала полноценной войны. В ход пошли танки и дальнобойная артиллерия, просачивалась неподтвержденная информация об использовании авиации и ПВО.

Сегодня в урегулировании конфликта принимает участие Минская группа ОБСЕ, в которую, помимо Еревана и Баку, входят Москва, Вашингтон и Париж, но значительными успехами она похвастаться не может.

Поскольку и Ереван и Баку входят в «сферу интересов» и Москвы и Вашингтона, можно прогнозировать, что ситуация продолжит накаляться, но до определенного градуса и вряд ли перерастет в масштабную войну из военного, но все же регионального противостояния.

При этом ситуацию для Баку усложняет обвал цен на нефть, в результате которого азербайджанский манат за один день потерял половину своей стоимости.

Ливия

Охваченная гражданским противостоянием Ливия может стать новой ареной войны с ИГИЛ, которая может использоваться террористами как «запасная база». По данным опубликованного в конце года доклада ООН, в 2015-м порядка 3500 ливийских граждан покинули страну, чтобы присоединиться к ИГ. Позднее 800 из них вернулись, чтобы заниматься развитием местного отделения террористической группировки.

Бурунди

Страна продолжит оставаться горячей точкой войны, уносящей сотни жизней. Столкновения в стане происходят еще с весны 2015-го. Волнения в стране началось весной этого года, после того как президент Пьер Нкурунзиза захотел остаться не третий срок, что вызвало массовые возмущения народа и привело к вооруженному конфликту, конца которому пока не видно.

Другие конфликты

Потенциально горячими точками в своих регионах продолжают оставаться Египет — из-за террористических угроз и политической нестабильности, Афганистан — из-за активности талибов. А Ирак вообще может утратить государственность в нынешнем виде, разорванный пополам в результате конфликта между суннитами и шиитами.

Потенциальные угрозы

Китай — регион ЮКМ

Самой крупной потенциальной угрозой можно назвать спор о принадлежности островов в Южно-Китайском море, уже вылившийся в нарушение самолетами и кораблями пространства вокруг насыпных островов, которые Китай объявил своими. Но скорее всего он и останется в этой фазе. США будут время от времени демонстрировать свое присутствие, но избегать конфликтов, а Китай ограничится нотами протеста.

Северная Корея

Основной проблемой Запада в отношении Северной Кореи остается тяжелейший экономический кризис на фоне разработки Пхеньяном ядерного и водородного оружия. В прошлом КНДР уже пытался использовать свое оружие для шантажа США, обещая не применять его в обмен на поставки продовольствия. Но пока особенных успехов «непобедимая армия КНДР» не демонстрируют, а запуск баллистической ракеты с борта субмарины в ноябре оказался неудачным.

Венесуэла

Углубление экономического кризиса и политической нестабильности стали серьезным испытанием для Венесуэллы. На последних парламентских выборах сокрушительную победу одержала оппозиция, и это может привести к новому витку гражданских беспорядков. Пока страной все еще руководит преемник Уго Чавеса Мадуро. Но в 2016 году новое парламентское большинство планирует провести досрочные президентские выборы, что может означать серию конфликтов.

В последнее время в Венесуэле значительно ухудшилось снабжение населения продовольствием: в магазинах хронически отсутствуют основные продукты питания — молоко, рис, кофе, кукурузная мука и растительное масло. Мадуро возлагает вину за это на оппозицию, которая, по его словам, развернула экономическую войну против правящего режима.

Китай — Япония

Обе страны продолжат оспаривать суверенитет островов в Восточно-Китайском море, милитаризируясь и вкладывая значительные средства в развитие армии. Недавно Япония изменила законодательство, разрешив ВС участвовать в конфликтах за пределами государства. Китай же в свою очередь отправляет на патрулирование границ суда, оснащенные противокорабельным вооружением. Основной причиной такого интереса к островам остаются значительные залежи газа. Но надеяться на то, что снижение цен на углеводороды ослабит интерес к этим территориям было бы слишком оптимистично.

mignews.com.ua
2015 год можно назвать каким угодно, но слова «мирный» среди его эпитетов нет. В наступающем 2016-м ситуация вряд ли улучшится. Мы попытаемся спрогнозировать точки напряжения и возможные конфликты (военные или гражданские), которые могут ожидать наш мир уже в ближайшем будущем.

Действующие и вероятные конфликты

Украина

Главным военным конфликтом для нас, естественно, остается АТО на Донбассе, которая гарантированно затянется на 2016 год. Минские соглашения, положения которых должны были быть выполнены до конца этого года, пролонгированы на следующий, но вряд ли будут выполнены в первой его половине. Несмотря на это, можно констатировать, что напряжение продолжает снижаться.

Основной вектор внимания России сместился в сторону Сирии и, возможно, Турции. Экономическое положение и снижение цен на нефть становится слишком большим грузом и повышает цену каждого дня войны.

Позиция России смещается в сторону выжидания, возможно, до более благоприятных времен. Уже сейчас в Кремле говорят о применении «мягкой силы» и смене военного давления на экономическое.

Киев также стремится снизить градус противостояния, сведя его уровень до минимума под давлением Запада, которому украинская проблема уже порядком поднадоела.

Стоит ожидать изменений политики в области любой поддержки негосударственных вооруженных формирований, действия которых неподконтрольны власти. В частности, это уже коснулось волонтеров.

Симптоматичным в этой связи стало заявление президента Украины Петра Порошенко о том, что Украина победила бы и «без помощи волонтеров». Следующей стала информация о прямом запрете на получение бойцами помощи от них, распространенная парамедиком из зоны АТО Александром Моисеенко. «Пришел приказ «отказаться от помощи волонтеров». Доведен до всего личного состава. Теперь воин должен говорить, что ему ничего не нужно, он и подразделение всем обеспечены».

Все это может свидетельствовать о том, что власть пытается оказывать давление на добровольцев экономически, лишая их поддержки и независимого тылового прикрытия, или юридически, с помощью судебной системы. Похоже, что Банковая пошла по пути концентрации в своих руках всех способов влияния на АТО, а добровольцам предстоит уйти в тень. Так, например, СБУ уже затребовала у командования ВСУ информацию по военным — участникам блокады Крымского полуострова. В «ДНР» и «ЛНР» ситуация аналогичная.

С вынужденным снижением активности сторонников вооруженного развития ситуации интенсивность военных действий с обеих сторон будет снижаться. В итоге Украина и самопровозглашенные республики перейдут в стадию «холодной войны» или «холодного мира» с единичными конфликтами на границах или в серой зоне.

Но все это — в случае отсутствия непредвиденных ситуаций. Новую фазу противостояния могут спровоцировать как внутренние обстоятельства, например, волнения внутри Украины, так и никак не зависящие от Киева факторы — ухудшение экономического положения в России, поведение Европы, разногласия в США или изменение положения в районе Сирии.

Однако, как уже отмечают многие аналитики и в Украине и на Западе, главная угроза для страны на данный момент исходит не от России, а от внутренних конфликтов власти, продолжающихся коррупции и клептократии.

Сирия и ИГИЛ

Сам сирийский конфликт может стать новой точкой отсчета войны. Несмотря на все усилия западной коалиции и России, ИГИЛ остается весомой силой, причем силой рассредоточенной. Благодаря религиозной основе в случае военного поражения в одной точке он может собраться в другой или даже перенести основной огонь в Европу, перейдя в стадию партизанской войны в любой ее форме.

В любом случае можно прогнозировать, что его последствия будут и дальше распространяться за границы региона — в Африку и нефтеносную Юго-Западную Азию.

Победы США и союзников будут носить тактический характер и вряд ли принесут удовлетворяющие Запад результаты, по крайней мере в 2016 году.

Другой стороной проблемы остаются нерешенный конфликт по поводу политического будущего сирийского лидера Башара Асада, на отстранении которого настаивает Запад и которого поддерживает Россия. Останется ли он у власти — пока это больше вопрос условий и переговоров.

Израиль — Палестина

Еще один конфликт, продолжающийся вот уже более 20 лет и рискующий получить серьезное продолжение в будущем году. После смены правительств в Ираке и Ливии после «арабской весны» угроза арабо-израильского противостояния сильно возросла. Теперь Тель-Авиву угрожают не только сирийское отделение Аль-Каиды «Фронт аль-Нусра» , но и террористы ИГИЛ, у которых к Израилю особый счет.

Неудивительно, что премьер-министр Нетаньяху не предпринимает никаких шагов в отношении Башара Асада, оценивая его угрозу как меньшее зло по сравнению с исламистами.

Если же режим Асада будет свергнут, Израиль ожидают нелегкие времена. На данный момент Израиль принял решение прекратить дипломатические отношения с Евросоюзом в вопросе урегулирования израильско-палестинского противостояния.

ЕС и мигранты

Кризис мигрантов будет нарастать, хотя и в менее открытой форме, чем в этом году. Основным трендом станут протесты и применение полицией силы в этой области. В Британии премьер-министр Кэмерон уже выступил с инициативой о расширении прав полиции на применение оружия.

В этом году в Европу уже прибыли 700 тысяч беженцев, основную массу которых составляют молодые люди, мужчины 25-30 лет. Какой процент из них составляют потенциальные террористы или их сторонники — не может сказать никто, но даже оптимистическая оценка вряд ли опустится ниже порога в 5 процентов. Для сравнения, в той же гораздо более светской Турции, по данным опроса MetroPOLL 13% граждан считает, что насилие можно использовать во имя ислама. Думать, что сирийские или афганские переселенцы настроены по-другому, нет никаких реальных оснований.

Жесткость противостояния в этой области будет нарастать на фоне экономического положения, накапливающейся усталости сторон и количества нерешенных проблем.

Для мигрантов из Восточной Европы, и Украины в частности, также наступают тяжелые времена. По данным исследования Банка Англии, приток низкоквалифицированной рабочей силы привел к снижению зарплат местных работников, что вызывает вполне обоснованное недовольство. Тезисы «они украли нашу работу» и идея «малого Шенгена» витают в воздухе.

Турция — курды

Для Анкары основной головной болью может стать курдская проблема, точное развитие которой сейчас предугадать просто невозможно. Сторонники Свободного Курдистана, претендующие на создание своего собственного государства, пользуются поддержкой коалиции во главе с США как противники ИГИЛ. Этим может воспользоваться Россия, начав для них поставки вооружений под «крышей» поддержки антиигиловской коалиции. Почему это не было сделано до сих пор, остается загадкой. В случае развития такого сценария Анкара столкнется не только с вооруженным противостоянием, но и политическим давлением как Запада, так и России.

С учетом недавнего вывода из Турции шести зенитных комплексов НАТО Patriot (по две от США, Германии и Нидерландов), ситуация становится более чем пикантной.

Курды — крупнейшая этническая группа в мире без национального государства. Сирийские курды, проживающие на севере, уже воспользовались внутренней войной и создали автономное образование Рожава. Турецкие курды продолжают претендовать на территории на юго-востоке Турции, считая их своими.

В конце декабря противостояние вспыхнуло с новой силой. Курды объявили о прекращении перемирия, а президент Турции Реджеп Эрдоган пообещал «закопать террористов» и их сторонников «в траншеях, которые они роют». Знакомая стилистика, не правда ли?

Если же курдскую проблему удастся заглушить, Турция серьезно продвинется по пути становления себя в качестве мощной региональной державы на Ближнем Востоке.

Армения — Азербайджан

Регион почти наверняка ожидает конфликт, вопрос только в его размере. Застарелое противостояние вокруг Нагорного Карабаха активизировалось еще весной 2015 года, после того как в январе Армения стала членом Евразийского экономического союза. К сентябрю конфликт перешел в активную фазу.

Начались стычки на границе с применением стрелкового оружия.

В октябре министр иностранных дел Азербайджана Эльмар Мамадяров пригрозил Армении войной, если армянская сторона не выведет войска из Карабаха.

К декабрю по обе стороны границы заговорили о возможности начала полноценной войны. В ход пошли танки и дальнобойная артиллерия, просачивалась неподтвержденная информация об использовании авиации и ПВО.

Сегодня в урегулировании конфликта принимает участие Минская группа ОБСЕ, в которую, помимо Еревана и Баку, входят Москва, Вашингтон и Париж, но значительными успехами она похвастаться не может.

Поскольку и Ереван и Баку входят в «сферу интересов» и Москвы и Вашингтона, можно прогнозировать, что ситуация продолжит накаляться, но до определенного градуса и вряд ли перерастет в масштабную войну из военного, но все же регионального противостояния.

При этом ситуацию для Баку усложняет обвал цен на нефть, в результате которого азербайджанский манат за один день потерял половину своей стоимости.

Ливия

Охваченная гражданским противостоянием Ливия может стать новой ареной войны с ИГИЛ, которая может использоваться террористами как «запасная база». По данным опубликованного в конце года доклада ООН, в 2015-м порядка 3500 ливийских граждан покинули страну, чтобы присоединиться к ИГ. Позднее 800 из них вернулись, чтобы заниматься развитием местного отделения террористической группировки.

Бурунди

Страна продолжит оставаться горячей точкой войны, уносящей сотни жизней. Столкновения в стане происходят еще с весны 2015-го. Волнения в стране началось весной этого года, после того как президент Пьер Нкурунзиза захотел остаться не третий срок, что вызвало массовые возмущения народа и привело к вооруженному конфликту, конца которому пока не видно.

Другие конфликты

Потенциально горячими точками в своих регионах продолжают оставаться Египет — из-за террористических угроз и политической нестабильности, Афганистан — из-за активности талибов. А Ирак вообще может утратить государственность в нынешнем виде, разорванный пополам в результате конфликта между суннитами и шиитами.

Потенциальные угрозы

Китай — регион ЮКМ

Самой крупной потенциальной угрозой можно назвать спор о принадлежности островов в Южно-Китайском море, уже вылившийся в нарушение самолетами и кораблями пространства вокруг насыпных островов, которые Китай объявил своими. Но скорее всего он и останется в этой фазе. США будут время от времени демонстрировать свое присутствие, но избегать конфликтов, а Китай ограничится нотами протеста.

Северная Корея

Основной проблемой Запада в отношении Северной Кореи остается тяжелейший экономический кризис на фоне разработки Пхеньяном ядерного и водородного оружия. В прошлом КНДР уже пытался использовать свое оружие для шантажа США, обещая не применять его в обмен на поставки продовольствия. Но пока особенных успехов «непобедимая армия КНДР» не демонстрируют, а запуск баллистической ракеты с борта субмарины в ноябре оказался неудачным.

Венесуэла

Углубление экономического кризиса и политической нестабильности стали серьезным испытанием для Венесуэллы. На последних парламентских выборах сокрушительную победу одержала оппозиция, и это может привести к новому витку гражданских беспорядков. Пока страной все еще руководит преемник Уго Чавеса Мадуро. Но в 2016 году новое парламентское большинство планирует провести досрочные президентские выборы, что может означать серию конфликтов.

В последнее время в Венесуэле значительно ухудшилось снабжение населения продовольствием: в магазинах хронически отсутствуют основные продукты питания — молоко, рис, кофе, кукурузная мука и растительное масло. Мадуро возлагает вину за это на оппозицию, которая, по его словам, развернула экономическую войну против правящего режима.

Китай — Япония

Обе страны продолжат оспаривать суверенитет островов в Восточно-Китайском море, милитаризируясь и вкладывая значительные средства в развитие армии. Недавно Япония изменила законодательство, разрешив ВС участвовать в конфликтах за пределами государства. Китай же в свою очередь отправляет на патрулирование границ суда, оснащенные противокорабельным вооружением. Основной причиной такого интереса к островам остаются значительные залежи газа. Но надеяться на то, что снижение цен на углеводороды ослабит интерес к этим территориям было бы слишком оптимистично.

mignews.com.ua

Сергей Жадан: Сегодня войной и патриотизмом прикрывают жлобство, хамство и криминалСергей Жадан: Сегодня войной и патриотизмом прикрывают жлобство, хамство и криминал

Андрей Краснящих.

Сергей Жадан рассказал Фокусу, почему не любит слов «космополит» и «пацифист», о разбитой дороге Харьков — Луганск как метафоре зоны АТО, своём будущем романе и о том, каким представляет себя семидесятилетним

Мы встречаемся около Муниципальной галереи в Харькове, Сергей, как всегда, бодр и энергичен. Спрашивает со вздохом: «О политике?» Садимся на скамейку. Отвечает, размышляя, концентрируясь на мысли. Или лишь на секунду задумывается, будто выискивая в себе ответ. Начинается дождь, переходим под козырёк ближайшего подъезда. После интервью я его спрашиваю, не вымотал ли долгим разговором — ему сейчас выступать. «Нет, нет, нормально», — отвечает он.

Прощаемся, две девушки-студентки, пришедшие за два часа до начала встречи с Жаданом и всё это время дожидавшиеся, державшие нас в поле зрения, подбегают к нему: «А можно?..» — автограф или сфотографироваться.

Время усталости от войны

Ты много ездишь по Донбассу с выступлениями и вообще ты родом оттуда — из Старобельска. Что там сейчас происходит?

— Ситуация отличается даже в соседних населённых пунктах. В тех, которые находятся у границы с Россией, одни настроения, там, где стоит Нацгвардия, — другие. Настроения могут зависеть даже от того, какие подразделения стоят: или это более-менее регулярные части, которые поддерживают порядок, или мародёры, занимающиеся отжимом.

В Старобельске всё спокойно. Я вчера там был. Там украинская власть. Сватово, Старобельск, вся северная Луганщина — там сепаратисты не имели никаких шансов, думаю, эти территории им и не нужны. В моём понимании и сепаратизма как такового нет, есть механизм, который был инсталлирован сюда, на территорию Украины. Где-то он сработал, где-то не сработал. Просто в Луганске и Донецке было больше предпосылок, чтобы сработал, но всё равно говорить, что Луганск и Донецк — территории, на которых большинство населения сепаратисты, это глупость. Их там, я думаю, ненамного больше, чем в Харькове.

Картина, которую ты увидел в Донбассе, отличается от той, которую рисуют наши СМИ?

— Нам пытаются показать войну в чёрно-белых красках — что есть хорошее, есть плохое, есть хорошие, есть плохие, есть воины света, а есть орки. На самом деле всё не так просто. Я говорю это, не пытаясь заниматься чистоплюйством; понятное дело, я с первого дня поддерживаю украинскую армию, поскольку понимаю, что она защищает именно меня здесь, в Харькове, мою семью, моих друзей, весь наш город. Если бы ребята там не стояли, непонятно, что было бы у нас в Харькове. Но вместе с тем закрывать глаза на какие-то не очень симпатичные вещи тоже, наверное, неправильно. Там много таких вещей не очень чёрно-белых, с большим количеством оттенков.

Война изматывает и армию, и мирных. Есть психологическая усталость, экономическая исчерпанность. Да и вообще… вот эта дорога, которая ведёт из Харькова на Луганск, она просто убита, её нет. Это тоже, знаешь, такая метафора сегодняшней зоны АТО, когда выбивается всё живое. Это временно серая территория транзита, через которую постоянно перегоняют колонны танков. Сейчас нет смысла класть новый асфальт, через месяц его снова разобьют армейские колонны.

В обществе чувствуется усталость от Донбасса, от войны и усиливаются настроения типа «ну и бог с ним, пусть отделяются», «отрезать гангренозный орган».

— Понятно, что в начале войны есть эйфория, подъём, ура-патриотизм, когда люди пытаются поддержать некую волну, — то, что было в прошлом году, когда освобождали захваченные сепаратистами города. Потом, когда начинаются настоящие проблемы, волна ещё какое-то время держится, а самое противное, самое вязкое начинается, когда нет действия, как сегодня.

У нас вроде официальное перемирие, нет активных боевых действий, только где-то локальные бои, нет захватов городов, нет атак, наступлений, нет котлов, слава богу. И вот в это время проявляются какие-то вещи, которые никто не замечал раньше. Коррупция на блокпостах, мародёрство, пьянство, преступления военных против гражданских. Все замечают какие-то непонятные нюансы в действиях власти. Начинается размывание этой волны, которая так или иначе спадёт, страна не может долго жить таким энтузиазмом. Война очень быстро утомляет, и необязательно для этого в ней участвовать, возможно, даже быстрее устают те, кто находится в тылу и смотрит ежедневно новости в интернете. Сейчас такой вот не очень хороший момент.

Взгляд из Европы

Ты только что вернулся из Германии, как там воспринимают события в Украине?

— В Германии мощнейшее российское лобби, российская пропаганда работает там давно и эффективно. Даже есть термин «люди, понимающие Путина». Особенно их много среди левых, а левые это, как правило, интеллектуалы, журналисты, писатели, художники, то есть вся та креативная прослойка, которая здесь, в Украине, почти полностью поддержала революцию. С ними, «людьми, понимающими Путина», постоянно приходится сталкиваться: они обязательно приходят на дискуссии, устраивают пикеты, раздают листовки, для них это всё война Америки с Россией, и Украина в этом случае выступает марионеткой. Для левых в этой ситуации более приемлемо поддержать Путина, а не свою Ангелу Меркель.

Это характерно только для Германии?

— Преимущественно. В других странах это более маргинальное явление — в Швеции, в Австрии, во Франции; там тоже есть группы, которые выступают в поддержку России. Если брать на бытовом уровне— продавец в магазине, таксист в машине, контролёр в метро или просто люди, с которыми ты общаешься,— всё-таки в основном они на стороне Украины, даже не вдаваясь в нюансы.

Кем ты себя больше чувствуешь: украинцем или космополитом?

— Украинцем, конечно. Мне вообще не совсем понятен термин «космополит». Есть определения, которые мне не совсем понятны. Например, что такое «щирий українець» или «свідомий українець?» Я украинец, родился в Украине, мои родители украинцы, я гражданин Украины, говорю по-украински, но никогда не считал чужими граждан Украины, которые говорят по-русски. Или граждан Украины, которые являются этническими русскими, татарами, евреями, армянами. Может быть, это какая-то форма космополитизма, не знаю. Для меня это и есть тип нового украинца.

Ты пацифист?

— Наверное, да. «Пацифизм» — это опять-таки некий термин, ярлык, который ты на себя вешаешь. Это слово — ловушка, многие термины сейчас теряют значение.

Война началась, и с ней нам так или иначе приходится иметь дело. Есть армия, которая ещё год назад была не обучена, не вооружена, не одета, и есть ты, гражданин Украины, который должен сделать выбор. Либо ты отстраняешься от этой ситуации и кто-то за тебя решает проблему, либо ты понимаешь: это твоя армия, это твоя страна, это твоя Родина и нужно что-то делать. Ты начинаешь помогать армии, собирать деньги на форму, на приборы ночного видения, на лекарства, начинаешь помогать раненым — означает ли это, что ты стал милитаристом и что ты хочешь войны? В моём понимании я милитаристом не стал, просто хочу, чтобы погибло как можно меньше солдат, поэтому помогаю армии.

В кривом зеркале

Скажи, что не так и не туда пошло в украинской политике, обществе после Майдана?

— Да война пошла. Ядро активистов, которые по всей стране поддерживали революцию, вместо того, чтобы заниматься реальными преобразованиями, работают «на войну», чтобы сохранить целостность страны. А в это время многие научились на войне зарабатывать, что особенно противно. Я понимаю, каждая революция обязательно выдвигает очень серьёзные, глобальные требования, и эти требования в большинстве случаев полностью не выполняются. Я вижу, что скепсиса становится всё больше и всё больше непонимания, вопросов, претензий к новой власти. Через войну за этот год прошло значительно больше людей, чем через Майдан, это люди, которые собственными глазами видели другую реальность, и у них теперь другие понятия о том, что такое общество, каким должно быть государство. И я думаю, что изменения — вопрос времени. Это история, которая ещё не закончилась.

Такое ощущение, что Украина стремится сейчас наверстать упущенное в пропагандистской войне России, «переиродить ирода». Стоило ли нам ввязываться в неё?

— Да, пропагандистская война проиграна, и в этом ничего странного нет. Потому что мы не были готовы ни к войне между странами, ни к вой­не между людьми, ни к войне СМИ.

Проводя линию фронта между нами, внутри страны, российские конструкторы создали зеркальную систему — всё, что происходило здесь, по эту сторону, потом зеркально повторялось там. Здесь выходили на улицу люди — там начали выходить на улицу люди. Здесь захватывали здания — там захватывали здания; здесь демонтировали памятники — там демонтировали памятники. Просто здесь люди выходили сначала с плакатами, а там сразу с битами. Здесь пытались договориться с властью, там сразу срывали государственные флаги на административных зданиях и приглашали прийти армию соседнего государства. Здесь демонтировали памятники советского прошлого, там демонтируют государственную символику или, например, памятники современного искусства, как в донецкой «Изоляции». То есть это такие качели, но амплитуда по ту сторону всегда немного сильнее, отражение всегда более насыщенное.

А в случае с информационной войной всё наоборот: русские запустили эти качели, а наши почему-то решили, что нужно действовать зеркально, на их пропаганду начали отвечать своей. Я не уверен, что это конструктивно, потому что любая пропаганда возможна и эффективна на короткой дистанции, но в перспективе вряд ли из этого может что-то хорошее выйти. Нельзя построить на лжи, на подмене понятий, на подтасовке фактов что-то правильное и честное.

Не перерастает ли сегодня защита украинского информационного пространства в нетерпимость, охоту на ведьм и борьбу с инакомыслием — всё то же российское кривое зеркало?

— Иногда да. Одно дело, когда запрещают на телевидении украинофобские российские сериалы, для меня это очевидно правильно, ну а как иначе? Любое нормальное государство должно защищать своё информационное пространство. Другое дело — когда убивают оппозиционного журналиста, я имею в виду Бузину, и при этом поднимается волна радости и злорадства. Здесь речь даже не о Бузине как таковом, не о том, что он писал и что делал. Просто когда смерть человека вызывает такие реакции, такие эмоции, это свидетельствует о том, что есть некая истеричность самого общества. Многое размывается. С чего всё это начиналось в 2013 году — Революция достоинства, евроинтеграция, европейские ценности, о которых все говорили. А сегодня люди готовы громить редакции газет, убивать инакомыслящих. Сейчас много вещей, которые выглядят несимпатично. Когда войной и патриотизмом прикрывают жлобство или хамство, или хулиганство, или криминал. Это тоже характеристика сегодняшнего дня.

Где-то с полгода назад ты в телеинтервью сказал, что тебя уже тошнит от зашкаливающего искусственно раздуваемого патриотизма.

— Да вряд ли я сказал слово «тошнит».

Ну что тебе неприятно.

— Да, это глуповато — когда асфальт сине-жёлтый, покрашенный, деревья сине-жёлтые. Но и это всё можно объяснить, это всё понятно: есть волна, и сопротивляться волне можно и, наверное, нужно, но очень сложно. И кто-то сопротивляется, а кто-то позволяет себя подхватить, надевает гламурную вышиванку и кричит «Путин — ху*ло».

Для меня патриотизм — это не вышиванка, не «Путин — ху*ло» и не сине-жёлтый флаг в ванной комнате; для меня патриотизм — это когда ты берёшь и переводишь деньги, например, на детскую больницу в Луганской или Донецкой области, когда помогаешь солдату купить ботинки. Или когда выходишь на какой-нибудь пикет против политики харьковского городского головы — вот это патриотизм, а кричать и обвешиваться флажками — это позёрство. Здесь тоже нужно понимать — многие думают, что ситуация радикально изменилась, что невозможен откат. У нас впереди местные выборы, и уже сегодня можно допустить и предвидеть, что огромное количество бывших пройдёт в органы власти, будет и дальше частью украинского политического истеб­лишмента.

И Кернес пройдёт, несмотря ни на что?

— Ну если реально смотреть на вещи, я не вижу ему альтернативы. Не то что не вижу, её нет просто. Нет альтернативы не потому, что Кернес такой замечательный, а все остальные такие плохие, а потому что, по большому счёту, мало что изменилось в общественном сознании. Его электорат остался с ним, я не думаю, что он много потерял. Смотри, что было на прошлых парламентских выборах: достаточно было повесить портрет Добкина, и всё, и регионалы под другим названием проходят в парламент — вот и вся Революция достоинства и все смерти. И все котлы, и вся оккупация, и аннексия Крыма оказались просто ничем.

Так всё-таки проблема в харьковчанах?

— Проблема во всех нас. Мы вот с издателем объездили всю Украину с новой книжкой (сборник стихов и переводов «Життя Марії». — Фокус), придумали себе такую поездку и объехали тридцать городов Украины, были во всех областных городах, во многих крупных районных центрах и пытались нащупать, что происходит со страной, как изменяется её ритм. И знаешь, для меня очевидно, что изменения, которые произошли, минимальны и касаются совсем небольшого количества людей: активистов, волонтёров, тех, кто пытается что-то делать. Или военных, которые сегодня фактически защищают, удерживают страну. Их становится больше, но ты понимаешь: если какой-нибудь губернатор или мэр захочет использовать админресурс, он его использует. Захочет нанять титушек, сегодня, через полтора года после революции, он их организует, они организуются, они пойдут снова за деньги бить его оппонентов.

При какой ситуации ты бы согласился пойти в политику?

— У меня много друзей политиков, людей, которые шли туда с чистыми намерениями, с чистыми руками и которые просто увязали. Не потому что они плохие, не потому что они слабые, не потому что они туда приходили, им давали взятку и они покупались, а потому что они не могли нащупать этот механизм противодействия. Я его тоже не вижу, поэтому убивать своё время, свою жизнь на то, чтобы фактически пересыпать пустоту, мне не хочется. У меня много дел, каких-то обязательств, и я пытаюсь всё это делать. Намного важнее и правильнее делать то, что ты можешь, если чувствуешь, что это кому-нибудь нужно.

А кому-то из украинских политиков ты симпатизируешь?

— Никому. (Смеётся.) Понимаешь, вот мы с тобой разговариваем, и моя позиция может выглядеть упаднической. На самом деле это не пессимизм, не упадничество, не паникёрство, это реальная оценка ситуации, просто нужно называть вещи своими именами и не истерить. Я никогда, в общем, не очаровывался политиками, и, соответственно, мне никогда не приходилось в них разочаровываться.

Литература и жизнь

Что изменилось в твоих отношениях и контактах с российскими коллегами за последние полтора года?

— С некоторыми коллегами я перестал общаться. У меня ни с кем не было публичных скандалов, хотя некоторые себе позволяли какие-то такие фразы, оценки. Вот с ними и перестал общаться. Но с большинством, что очень приятно, всё-таки связи сохранились.

А кто-то из современных российских писателей тебе интересен?

— Ну конечно, да. Я всегда интересовался русской литературой и интересуюсь ею и дальше, несмотря на все эти вещи. Иногда даже благодаря таким вещам, потому что ты пытаешься как-то по-другому посмотреть на человека. Например, на человека Захара Прилепина. Это писатель, которого я читал и как писателя до сих пор очень люблю. Естественно, его позиция очень неприятна (Прилепин поддерживает проект «Новороссия».— Фокус). Но думаю, ему наплевать, как я к нему отношусь.

И ещё дальше от политики — к литературе. Один наш общий друг полагает, что на тебя сильно повлияли битники, кто ещё?

— Нет, битники не повлияли. Потому что я с ними, с битнической поэзией познакомился в то время, когда что-то уже написал и напечатал. Повлиял скорее модернизм и авангард, и европейский, и украинский, и российский. Российский и украинский футуризм. Как некий набор стратегий — поведенческих, этических, эстетических.

А кто для тебя ещё, кроме футуристов, вершины мировой литературы? Есть ли кто-то, кому ты белой завистью завидуешь?

— Ну завистью — нет. Конечно, есть поэты, которые являются как бы настольными, которые всегда под рукой. Лорка. Или Рильке. Или Целан, которого я переводил. Да и Рильке тоже переводил. Или Милош, которого опять же таки переводил. Или Брехт. Или французские поэты. То есть европейская поэзия, европейский модернизм, европейский авангард.

А из прозаиков?

— И прозаики тоже того периода. Где-то первая половина XX века. Она мне наиболее понятна и близка. А то, что позже, как это ни странно, как ни парадоксально, мне менее интересно. В частности бит. Мне более близок Оден, чем Гинзберг, и американская, английская поэзия начала XX века, чем второй половины. Хотя понятно, что читаю и Гинзберга, и Керуака, и Буковски.

Кто из современных украинских писателей останется в мировой литературе через сто или двести лет?

— Не уверен, что мировая литература выживет через двести лет. (Смеётся.)

Кто станет классиком? Или некорректный вопрос?

— Да, во-первых, некорректный, во-вторых, знаешь, я пытаюсь сейчас серьёзно подумать… Ну а кто из украинских авторов до сих пор является частью мировой литературы? По каким критериям это оценивать? Даже самые известные украинские писатели не известны никому. Даже Шевченко. Или Сковорода. Ну кто их за рубежом знает?

Хорошо, а в украинской кто останется?

— В украинской литературе проще, можно выстроить иерархию: те, кого сегодня называют классиками, те, скорее всего, и останутся. Вряд ли здесь что-то изменится. Знаешь, сейчас у нас изменилось отношение к советской литературе, но, думаю, это тоже со временем будет как-то ретрансформироваться. Тот же Драч, Павлычко — если через пятьдесят лет будут украинские школы, в которых будет такой предмет, как украинская литература, наверное, они войдут в школьные программы. Там не будет их партийной лирики, а будет, наверное, философская, интимная лирика.

Это как сейчас ситуация с Тычиной, Сосюрой?

— Да, понятно, что раннего Тычину и раннего Сосюру всегда будут изучать, как бы ни менялась конъюнктура. Наверное, будут изу­чать Василя Герасимьюка, Оксану Забужко, Юрия Андруховича. Понятно, что можно по-разному к ним относиться, оценивать, любить, не любить, но для меня очевидно, что в последние десятилетия поколение восьмидесятых — наиболее яркое, и, наверное, из них кто-то где-то останется. А про более молодых, про моё поколение или тех, кто пришёл после нас, думаю, ещё рано говорить. Наверное, Тараса Прохасько будут изучать. Даже могу предположить, что лет через сто он будет на какой-нибудь купюре денежной. (Смеётся.) Например, на тысяче гривен, если будет тысяча гривен. Или, если произойдёт реформа денежная, на какой-нибудь железной монете — Тарас Прохасько в профиль. С обеих сторон, как президент в романе Маркеса.

Ты зависим от читателя или свободен от него, пока пишешь?

— Я с ним нахожусь в контакте, мне этот контакт очень нравится. Быть писателем без читателя мне бы не хотелось, мне это не интересно. Мне нравится, когда есть живой контакт, для меня это очень важно и очень интересно, и я благодарен литературе за возможность такого живого общения. Литература даёт колоссальную возможность видеть людей — по-моему, самое интересное, что есть в этой жизни. Такая возможность есть только у священников и поэтов. Может, ещё у коммивояжёров.

Ещё один вопрос, так сказать, от лица твоих критиков: не чересчур ли ты мягок по отношению к украинскому масслиту? Ну, например, совместная книга с Ладой Лузиной — это выглядело исключительно коммерческим, попсовым проектом. Или выступления с Курковым.

— Лузину и Куркова я очень люблю как людей. Это мои друзья. Мне с Андреем очень комфортно общаться, вот сейчас мы ездили в Донбасс, выступали, он порядочный и умный человек. Это, конечно же, не значит, что я поклонник всего, что они пишут, что читаю всё, что они пишут, — это совершенно другая плоскость.

А что касается совместных проектов — мне, например, было интересно с Ладой поработать. Понимаю, что многие восприняли это исключительно как провокацию — ну да, для этого всё и делалось, кто-то клюнул на это. Более умные читатели прочитали книгу, менее умные только посмотрели на обложку. Этот проект не сработал. У нас была такая идея, что её читатели прочитают меня, мои читатели прочитают её. Внимание обратили, но читать не стали. (Смеётся.)

Лет пять назад в разговоре ты сказал, что откажешься от Шевченковской премии, если тебе её присудят.

— Её же не присуждают просто так. Когда ты номинируешься, у тебя спрашивают, не против ли ты. «Чужие здесь не ходят», случайным людям её не дают. Эта премия мне несимпатична, государственные премии мне в принципе несимпатичны, я пытаюсь какие-либо контакты с государством минимизировать.

А от Нобелевской? Многие считают, что к этому всё идёт.

— Нет, не отказался бы. (Смеётся.)

Только что вышла твоя новая книга — полное собрание стихов «Гос­подь симпатизує аутсайдерам». А следующая когда? Многие ждут от тебя романа и надеются, что он будет о том, что сейчас происходит в Украине.

— Да, он будет о войне. Я его только начинаю писать, поэтому, когда он выйдет, какой он будет, что это будет, ещё рано говорить.

И последний вопрос. Тебе сорок, а представляешь себя, скажем, восьмидесятилетним?

— Ну я себя представляю шестидесятилетним, семидесятилетним. Я к возрасту, ко времени отношусь спокойно, без страха. По-моему, это всё нормально. Глупо бояться времени, глупо бояться жизни. Всё, что с нами происходит, происходит потому, что мы это заслужили.
Андрей Краснящих.

Сергей Жадан рассказал Фокусу, почему не любит слов «космополит» и «пацифист», о разбитой дороге Харьков — Луганск как метафоре зоны АТО, своём будущем романе и о том, каким представляет себя семидесятилетним

Мы встречаемся около Муниципальной галереи в Харькове, Сергей, как всегда, бодр и энергичен. Спрашивает со вздохом: «О политике?» Садимся на скамейку. Отвечает, размышляя, концентрируясь на мысли. Или лишь на секунду задумывается, будто выискивая в себе ответ. Начинается дождь, переходим под козырёк ближайшего подъезда. После интервью я его спрашиваю, не вымотал ли долгим разговором — ему сейчас выступать. «Нет, нет, нормально», — отвечает он.

Прощаемся, две девушки-студентки, пришедшие за два часа до начала встречи с Жаданом и всё это время дожидавшиеся, державшие нас в поле зрения, подбегают к нему: «А можно?..» — автограф или сфотографироваться.

Время усталости от войны

Ты много ездишь по Донбассу с выступлениями и вообще ты родом оттуда — из Старобельска. Что там сейчас происходит?

— Ситуация отличается даже в соседних населённых пунктах. В тех, которые находятся у границы с Россией, одни настроения, там, где стоит Нацгвардия, — другие. Настроения могут зависеть даже от того, какие подразделения стоят: или это более-менее регулярные части, которые поддерживают порядок, или мародёры, занимающиеся отжимом.

В Старобельске всё спокойно. Я вчера там был. Там украинская власть. Сватово, Старобельск, вся северная Луганщина — там сепаратисты не имели никаких шансов, думаю, эти территории им и не нужны. В моём понимании и сепаратизма как такового нет, есть механизм, который был инсталлирован сюда, на территорию Украины. Где-то он сработал, где-то не сработал. Просто в Луганске и Донецке было больше предпосылок, чтобы сработал, но всё равно говорить, что Луганск и Донецк — территории, на которых большинство населения сепаратисты, это глупость. Их там, я думаю, ненамного больше, чем в Харькове.

Картина, которую ты увидел в Донбассе, отличается от той, которую рисуют наши СМИ?

— Нам пытаются показать войну в чёрно-белых красках — что есть хорошее, есть плохое, есть хорошие, есть плохие, есть воины света, а есть орки. На самом деле всё не так просто. Я говорю это, не пытаясь заниматься чистоплюйством; понятное дело, я с первого дня поддерживаю украинскую армию, поскольку понимаю, что она защищает именно меня здесь, в Харькове, мою семью, моих друзей, весь наш город. Если бы ребята там не стояли, непонятно, что было бы у нас в Харькове. Но вместе с тем закрывать глаза на какие-то не очень симпатичные вещи тоже, наверное, неправильно. Там много таких вещей не очень чёрно-белых, с большим количеством оттенков.

Война изматывает и армию, и мирных. Есть психологическая усталость, экономическая исчерпанность. Да и вообще… вот эта дорога, которая ведёт из Харькова на Луганск, она просто убита, её нет. Это тоже, знаешь, такая метафора сегодняшней зоны АТО, когда выбивается всё живое. Это временно серая территория транзита, через которую постоянно перегоняют колонны танков. Сейчас нет смысла класть новый асфальт, через месяц его снова разобьют армейские колонны.

В обществе чувствуется усталость от Донбасса, от войны и усиливаются настроения типа «ну и бог с ним, пусть отделяются», «отрезать гангренозный орган».

— Понятно, что в начале войны есть эйфория, подъём, ура-патриотизм, когда люди пытаются поддержать некую волну, — то, что было в прошлом году, когда освобождали захваченные сепаратистами города. Потом, когда начинаются настоящие проблемы, волна ещё какое-то время держится, а самое противное, самое вязкое начинается, когда нет действия, как сегодня.

У нас вроде официальное перемирие, нет активных боевых действий, только где-то локальные бои, нет захватов городов, нет атак, наступлений, нет котлов, слава богу. И вот в это время проявляются какие-то вещи, которые никто не замечал раньше. Коррупция на блокпостах, мародёрство, пьянство, преступления военных против гражданских. Все замечают какие-то непонятные нюансы в действиях власти. Начинается размывание этой волны, которая так или иначе спадёт, страна не может долго жить таким энтузиазмом. Война очень быстро утомляет, и необязательно для этого в ней участвовать, возможно, даже быстрее устают те, кто находится в тылу и смотрит ежедневно новости в интернете. Сейчас такой вот не очень хороший момент.

Взгляд из Европы

Ты только что вернулся из Германии, как там воспринимают события в Украине?

— В Германии мощнейшее российское лобби, российская пропаганда работает там давно и эффективно. Даже есть термин «люди, понимающие Путина». Особенно их много среди левых, а левые это, как правило, интеллектуалы, журналисты, писатели, художники, то есть вся та креативная прослойка, которая здесь, в Украине, почти полностью поддержала революцию. С ними, «людьми, понимающими Путина», постоянно приходится сталкиваться: они обязательно приходят на дискуссии, устраивают пикеты, раздают листовки, для них это всё война Америки с Россией, и Украина в этом случае выступает марионеткой. Для левых в этой ситуации более приемлемо поддержать Путина, а не свою Ангелу Меркель.

Это характерно только для Германии?

— Преимущественно. В других странах это более маргинальное явление — в Швеции, в Австрии, во Франции; там тоже есть группы, которые выступают в поддержку России. Если брать на бытовом уровне— продавец в магазине, таксист в машине, контролёр в метро или просто люди, с которыми ты общаешься,— всё-таки в основном они на стороне Украины, даже не вдаваясь в нюансы.

Кем ты себя больше чувствуешь: украинцем или космополитом?

— Украинцем, конечно. Мне вообще не совсем понятен термин «космополит». Есть определения, которые мне не совсем понятны. Например, что такое «щирий українець» или «свідомий українець?» Я украинец, родился в Украине, мои родители украинцы, я гражданин Украины, говорю по-украински, но никогда не считал чужими граждан Украины, которые говорят по-русски. Или граждан Украины, которые являются этническими русскими, татарами, евреями, армянами. Может быть, это какая-то форма космополитизма, не знаю. Для меня это и есть тип нового украинца.

Ты пацифист?

— Наверное, да. «Пацифизм» — это опять-таки некий термин, ярлык, который ты на себя вешаешь. Это слово — ловушка, многие термины сейчас теряют значение.

Война началась, и с ней нам так или иначе приходится иметь дело. Есть армия, которая ещё год назад была не обучена, не вооружена, не одета, и есть ты, гражданин Украины, который должен сделать выбор. Либо ты отстраняешься от этой ситуации и кто-то за тебя решает проблему, либо ты понимаешь: это твоя армия, это твоя страна, это твоя Родина и нужно что-то делать. Ты начинаешь помогать армии, собирать деньги на форму, на приборы ночного видения, на лекарства, начинаешь помогать раненым — означает ли это, что ты стал милитаристом и что ты хочешь войны? В моём понимании я милитаристом не стал, просто хочу, чтобы погибло как можно меньше солдат, поэтому помогаю армии.

В кривом зеркале

Скажи, что не так и не туда пошло в украинской политике, обществе после Майдана?

— Да война пошла. Ядро активистов, которые по всей стране поддерживали революцию, вместо того, чтобы заниматься реальными преобразованиями, работают «на войну», чтобы сохранить целостность страны. А в это время многие научились на войне зарабатывать, что особенно противно. Я понимаю, каждая революция обязательно выдвигает очень серьёзные, глобальные требования, и эти требования в большинстве случаев полностью не выполняются. Я вижу, что скепсиса становится всё больше и всё больше непонимания, вопросов, претензий к новой власти. Через войну за этот год прошло значительно больше людей, чем через Майдан, это люди, которые собственными глазами видели другую реальность, и у них теперь другие понятия о том, что такое общество, каким должно быть государство. И я думаю, что изменения — вопрос времени. Это история, которая ещё не закончилась.

Такое ощущение, что Украина стремится сейчас наверстать упущенное в пропагандистской войне России, «переиродить ирода». Стоило ли нам ввязываться в неё?

— Да, пропагандистская война проиграна, и в этом ничего странного нет. Потому что мы не были готовы ни к войне между странами, ни к вой­не между людьми, ни к войне СМИ.

Проводя линию фронта между нами, внутри страны, российские конструкторы создали зеркальную систему — всё, что происходило здесь, по эту сторону, потом зеркально повторялось там. Здесь выходили на улицу люди — там начали выходить на улицу люди. Здесь захватывали здания — там захватывали здания; здесь демонтировали памятники — там демонтировали памятники. Просто здесь люди выходили сначала с плакатами, а там сразу с битами. Здесь пытались договориться с властью, там сразу срывали государственные флаги на административных зданиях и приглашали прийти армию соседнего государства. Здесь демонтировали памятники советского прошлого, там демонтируют государственную символику или, например, памятники современного искусства, как в донецкой «Изоляции». То есть это такие качели, но амплитуда по ту сторону всегда немного сильнее, отражение всегда более насыщенное.

А в случае с информационной войной всё наоборот: русские запустили эти качели, а наши почему-то решили, что нужно действовать зеркально, на их пропаганду начали отвечать своей. Я не уверен, что это конструктивно, потому что любая пропаганда возможна и эффективна на короткой дистанции, но в перспективе вряд ли из этого может что-то хорошее выйти. Нельзя построить на лжи, на подмене понятий, на подтасовке фактов что-то правильное и честное.

Не перерастает ли сегодня защита украинского информационного пространства в нетерпимость, охоту на ведьм и борьбу с инакомыслием — всё то же российское кривое зеркало?

— Иногда да. Одно дело, когда запрещают на телевидении украинофобские российские сериалы, для меня это очевидно правильно, ну а как иначе? Любое нормальное государство должно защищать своё информационное пространство. Другое дело — когда убивают оппозиционного журналиста, я имею в виду Бузину, и при этом поднимается волна радости и злорадства. Здесь речь даже не о Бузине как таковом, не о том, что он писал и что делал. Просто когда смерть человека вызывает такие реакции, такие эмоции, это свидетельствует о том, что есть некая истеричность самого общества. Многое размывается. С чего всё это начиналось в 2013 году — Революция достоинства, евроинтеграция, европейские ценности, о которых все говорили. А сегодня люди готовы громить редакции газет, убивать инакомыслящих. Сейчас много вещей, которые выглядят несимпатично. Когда войной и патриотизмом прикрывают жлобство или хамство, или хулиганство, или криминал. Это тоже характеристика сегодняшнего дня.

Где-то с полгода назад ты в телеинтервью сказал, что тебя уже тошнит от зашкаливающего искусственно раздуваемого патриотизма.

— Да вряд ли я сказал слово «тошнит».

Ну что тебе неприятно.

— Да, это глуповато — когда асфальт сине-жёлтый, покрашенный, деревья сине-жёлтые. Но и это всё можно объяснить, это всё понятно: есть волна, и сопротивляться волне можно и, наверное, нужно, но очень сложно. И кто-то сопротивляется, а кто-то позволяет себя подхватить, надевает гламурную вышиванку и кричит «Путин — ху*ло».

Для меня патриотизм — это не вышиванка, не «Путин — ху*ло» и не сине-жёлтый флаг в ванной комнате; для меня патриотизм — это когда ты берёшь и переводишь деньги, например, на детскую больницу в Луганской или Донецкой области, когда помогаешь солдату купить ботинки. Или когда выходишь на какой-нибудь пикет против политики харьковского городского головы — вот это патриотизм, а кричать и обвешиваться флажками — это позёрство. Здесь тоже нужно понимать — многие думают, что ситуация радикально изменилась, что невозможен откат. У нас впереди местные выборы, и уже сегодня можно допустить и предвидеть, что огромное количество бывших пройдёт в органы власти, будет и дальше частью украинского политического истеб­лишмента.

И Кернес пройдёт, несмотря ни на что?

— Ну если реально смотреть на вещи, я не вижу ему альтернативы. Не то что не вижу, её нет просто. Нет альтернативы не потому, что Кернес такой замечательный, а все остальные такие плохие, а потому что, по большому счёту, мало что изменилось в общественном сознании. Его электорат остался с ним, я не думаю, что он много потерял. Смотри, что было на прошлых парламентских выборах: достаточно было повесить портрет Добкина, и всё, и регионалы под другим названием проходят в парламент — вот и вся Революция достоинства и все смерти. И все котлы, и вся оккупация, и аннексия Крыма оказались просто ничем.

Так всё-таки проблема в харьковчанах?

— Проблема во всех нас. Мы вот с издателем объездили всю Украину с новой книжкой (сборник стихов и переводов «Життя Марії». — Фокус), придумали себе такую поездку и объехали тридцать городов Украины, были во всех областных городах, во многих крупных районных центрах и пытались нащупать, что происходит со страной, как изменяется её ритм. И знаешь, для меня очевидно, что изменения, которые произошли, минимальны и касаются совсем небольшого количества людей: активистов, волонтёров, тех, кто пытается что-то делать. Или военных, которые сегодня фактически защищают, удерживают страну. Их становится больше, но ты понимаешь: если какой-нибудь губернатор или мэр захочет использовать админресурс, он его использует. Захочет нанять титушек, сегодня, через полтора года после революции, он их организует, они организуются, они пойдут снова за деньги бить его оппонентов.

При какой ситуации ты бы согласился пойти в политику?

— У меня много друзей политиков, людей, которые шли туда с чистыми намерениями, с чистыми руками и которые просто увязали. Не потому что они плохие, не потому что они слабые, не потому что они туда приходили, им давали взятку и они покупались, а потому что они не могли нащупать этот механизм противодействия. Я его тоже не вижу, поэтому убивать своё время, свою жизнь на то, чтобы фактически пересыпать пустоту, мне не хочется. У меня много дел, каких-то обязательств, и я пытаюсь всё это делать. Намного важнее и правильнее делать то, что ты можешь, если чувствуешь, что это кому-нибудь нужно.

А кому-то из украинских политиков ты симпатизируешь?

— Никому. (Смеётся.) Понимаешь, вот мы с тобой разговариваем, и моя позиция может выглядеть упаднической. На самом деле это не пессимизм, не упадничество, не паникёрство, это реальная оценка ситуации, просто нужно называть вещи своими именами и не истерить. Я никогда, в общем, не очаровывался политиками, и, соответственно, мне никогда не приходилось в них разочаровываться.

Литература и жизнь

Что изменилось в твоих отношениях и контактах с российскими коллегами за последние полтора года?

— С некоторыми коллегами я перестал общаться. У меня ни с кем не было публичных скандалов, хотя некоторые себе позволяли какие-то такие фразы, оценки. Вот с ними и перестал общаться. Но с большинством, что очень приятно, всё-таки связи сохранились.

А кто-то из современных российских писателей тебе интересен?

— Ну конечно, да. Я всегда интересовался русской литературой и интересуюсь ею и дальше, несмотря на все эти вещи. Иногда даже благодаря таким вещам, потому что ты пытаешься как-то по-другому посмотреть на человека. Например, на человека Захара Прилепина. Это писатель, которого я читал и как писателя до сих пор очень люблю. Естественно, его позиция очень неприятна (Прилепин поддерживает проект «Новороссия».— Фокус). Но думаю, ему наплевать, как я к нему отношусь.

И ещё дальше от политики — к литературе. Один наш общий друг полагает, что на тебя сильно повлияли битники, кто ещё?

— Нет, битники не повлияли. Потому что я с ними, с битнической поэзией познакомился в то время, когда что-то уже написал и напечатал. Повлиял скорее модернизм и авангард, и европейский, и украинский, и российский. Российский и украинский футуризм. Как некий набор стратегий — поведенческих, этических, эстетических.

А кто для тебя ещё, кроме футуристов, вершины мировой литературы? Есть ли кто-то, кому ты белой завистью завидуешь?

— Ну завистью — нет. Конечно, есть поэты, которые являются как бы настольными, которые всегда под рукой. Лорка. Или Рильке. Или Целан, которого я переводил. Да и Рильке тоже переводил. Или Милош, которого опять же таки переводил. Или Брехт. Или французские поэты. То есть европейская поэзия, европейский модернизм, европейский авангард.

А из прозаиков?

— И прозаики тоже того периода. Где-то первая половина XX века. Она мне наиболее понятна и близка. А то, что позже, как это ни странно, как ни парадоксально, мне менее интересно. В частности бит. Мне более близок Оден, чем Гинзберг, и американская, английская поэзия начала XX века, чем второй половины. Хотя понятно, что читаю и Гинзберга, и Керуака, и Буковски.

Кто из современных украинских писателей останется в мировой литературе через сто или двести лет?

— Не уверен, что мировая литература выживет через двести лет. (Смеётся.)

Кто станет классиком? Или некорректный вопрос?

— Да, во-первых, некорректный, во-вторых, знаешь, я пытаюсь сейчас серьёзно подумать… Ну а кто из украинских авторов до сих пор является частью мировой литературы? По каким критериям это оценивать? Даже самые известные украинские писатели не известны никому. Даже Шевченко. Или Сковорода. Ну кто их за рубежом знает?

Хорошо, а в украинской кто останется?

— В украинской литературе проще, можно выстроить иерархию: те, кого сегодня называют классиками, те, скорее всего, и останутся. Вряд ли здесь что-то изменится. Знаешь, сейчас у нас изменилось отношение к советской литературе, но, думаю, это тоже со временем будет как-то ретрансформироваться. Тот же Драч, Павлычко — если через пятьдесят лет будут украинские школы, в которых будет такой предмет, как украинская литература, наверное, они войдут в школьные программы. Там не будет их партийной лирики, а будет, наверное, философская, интимная лирика.

Это как сейчас ситуация с Тычиной, Сосюрой?

— Да, понятно, что раннего Тычину и раннего Сосюру всегда будут изучать, как бы ни менялась конъюнктура. Наверное, будут изу­чать Василя Герасимьюка, Оксану Забужко, Юрия Андруховича. Понятно, что можно по-разному к ним относиться, оценивать, любить, не любить, но для меня очевидно, что в последние десятилетия поколение восьмидесятых — наиболее яркое, и, наверное, из них кто-то где-то останется. А про более молодых, про моё поколение или тех, кто пришёл после нас, думаю, ещё рано говорить. Наверное, Тараса Прохасько будут изучать. Даже могу предположить, что лет через сто он будет на какой-нибудь купюре денежной. (Смеётся.) Например, на тысяче гривен, если будет тысяча гривен. Или, если произойдёт реформа денежная, на какой-нибудь железной монете — Тарас Прохасько в профиль. С обеих сторон, как президент в романе Маркеса.

Ты зависим от читателя или свободен от него, пока пишешь?

— Я с ним нахожусь в контакте, мне этот контакт очень нравится. Быть писателем без читателя мне бы не хотелось, мне это не интересно. Мне нравится, когда есть живой контакт, для меня это очень важно и очень интересно, и я благодарен литературе за возможность такого живого общения. Литература даёт колоссальную возможность видеть людей — по-моему, самое интересное, что есть в этой жизни. Такая возможность есть только у священников и поэтов. Может, ещё у коммивояжёров.

Ещё один вопрос, так сказать, от лица твоих критиков: не чересчур ли ты мягок по отношению к украинскому масслиту? Ну, например, совместная книга с Ладой Лузиной — это выглядело исключительно коммерческим, попсовым проектом. Или выступления с Курковым.

— Лузину и Куркова я очень люблю как людей. Это мои друзья. Мне с Андреем очень комфортно общаться, вот сейчас мы ездили в Донбасс, выступали, он порядочный и умный человек. Это, конечно же, не значит, что я поклонник всего, что они пишут, что читаю всё, что они пишут, — это совершенно другая плоскость.

А что касается совместных проектов — мне, например, было интересно с Ладой поработать. Понимаю, что многие восприняли это исключительно как провокацию — ну да, для этого всё и делалось, кто-то клюнул на это. Более умные читатели прочитали книгу, менее умные только посмотрели на обложку. Этот проект не сработал. У нас была такая идея, что её читатели прочитают меня, мои читатели прочитают её. Внимание обратили, но читать не стали. (Смеётся.)

Лет пять назад в разговоре ты сказал, что откажешься от Шевченковской премии, если тебе её присудят.

— Её же не присуждают просто так. Когда ты номинируешься, у тебя спрашивают, не против ли ты. «Чужие здесь не ходят», случайным людям её не дают. Эта премия мне несимпатична, государственные премии мне в принципе несимпатичны, я пытаюсь какие-либо контакты с государством минимизировать.

А от Нобелевской? Многие считают, что к этому всё идёт.

— Нет, не отказался бы. (Смеётся.)

Только что вышла твоя новая книга — полное собрание стихов «Гос­подь симпатизує аутсайдерам». А следующая когда? Многие ждут от тебя романа и надеются, что он будет о том, что сейчас происходит в Украине.

— Да, он будет о войне. Я его только начинаю писать, поэтому, когда он выйдет, какой он будет, что это будет, ещё рано говорить.

И последний вопрос. Тебе сорок, а представляешь себя, скажем, восьмидесятилетним?

— Ну я себя представляю шестидесятилетним, семидесятилетним. Я к возрасту, ко времени отношусь спокойно, без страха. По-моему, это всё нормально. Глупо бояться времени, глупо бояться жизни. Всё, что с нами происходит, происходит потому, что мы это заслужили.

Как война меняет человекаКак война меняет человека

Аркадий Бабченко.
Война страшна не тем, что там отрывает руки и ноги. Война страшна тем, что там отрывает душу. Я недавно перечитывал выдержки из публикаций Светланы Алексиевич, которые цензура «завернула». Там была фраза: «Да где ж его найти на войне, хорошего человека?». Война оказывает на общество тот же эффект, что и публичная казнь − снимает все запреты. Раньше, в мирной жизни, был уровень «нельзя», а потом – бабах! Оказывается, можно убивать людей. И уровень «нельзя» падает, практически исчезает. Если можно убивать людей, значит, можно все. С психикой, с твоим мировоззрением это делает жуткие вещи, переворачивает шкалу ценностей и весь мир с ног на голову.

Сначала мы все думаем: «Я ж такой молодой и красивый, я центр вселенной. Я единственный и неповторимый. Меня не убьют». Потом тебе прилетает в бронежилет куском железа, и ты понимаешь, что ни фига, ничего подобного: «Оказывается, я не центр вселенной, а такой же кусок мяса, как и все. Оказывается, я так же могу валяться на обочине обгорелым куском грудины». Ты это понимаешь не мозгами, ты это чувствуешь своим мочевым пузырем. Меня могут убить – ты начинаешь ощущать это на 100%. Это меняет тебя полностью.

Снятие запретов – это самое страшное, что происходит на войне. Но самая большая проблема, это то, что будет после. Война проста тем, что есть чёрное и белое, «свои» и «чужие». Причём круг «своих» сужается до тех людей, с которыми общаешься лично. По-настоящему свои – это, по большому счёту, только твой взвод. Соседний батальон – это уже наполовину свои. Когда человек возвращается оттуда в мирную жизнь, он смотрит на людей, и это уже на треть свои. Я, когда вернулся из Чечни в Москву – да и не только я, все ветераны об этом говорят – почувствовал, что возникает ненависть к мирным людям, к гражданскому населению. Тебе хочется убивать, потому что «я там, а вы-то здесь че»?Человек – это не разум, а химия. Мы руководствуемся надпочечниками. Мы живем адреналином, эндорфином и всеми гормонами, которые вырабатывает наш организм. Наши эмоции зависят от этого. Война – это постоянное нахождение под страхом смерти, в напряжении, в ожидании. Организм перестает вырабатывать те гормоны, которые отвечают за положительные эмоции. У тебя уходит радость, доброжелательность, любовь – все положительные чувства. При этом гипертрофируется выделение таких гормонов, которые отвечают за ненависть, за агрессию, за желание убивать. Перестраивается не только твой мозг, перестраивается твой организм. Возвращаясь в мирную жизнь, ты первые полгода банально не сможешь улыбаться – у тебя нет тех гормонов, которые отвечают за радость. Мне на восстановление потребовалось лет пять. Шаламов писал, что как уходят чувства, так они и возвращаются. Умение любить возвращается последним.

Черное есть только одно – это смерть. Причем не каждая. Если прилетело в голову и ты умер сразу, ничего не почувствовав, это не такая уж и плохая смерть. Плохая смерть – это когда тебе всё оторвало, кишки вытащены, и ты лежишь, но всё понимаешь. Вот это по-настоящему чёрное. А все остальное – белое. Ты живой – это белое, тебя ранило – это тоже белое. Тебе повезло. Поэтому если черное это только смерть, то если мы взяли пленного, какого-то непонятного журналиста, считаем, что он диверсант, мы его избили, прикладом ему сломали нос – это белое. «А чего такого, мы же его не убили». Избиения и пытки на войне лежат в градации белого. Это мировоззрение опять же переносится сюда, в мирную жизнь. Ехал на машине, увидел, как неправильно припарковался какой-то придурок, вышел, избил его, тебе дают пять лет. За что? Что я такого сделал? Я ж его не убил. Или еще хуже, пелена с глаз спала, а под ногами — уже труп. Со мной один раз чуть так не было. Погнался за грабителем, который выхватил у девушки сумку. Вытащил нож. Слава богу, он скинул сумку на ходу, и я остановился. А догнал бы — убил. И даже не помнил бы как. Я был в состоянии абсолютного аффекта. Это тоже надо лечить. Обязательно нужна реабилитация, и это должна быть государственная программа. Это та проблема, с которой Украина столкнется после войны. И об этом надо задумываться сейчас.

Приведу два примера. Первый — это Цхинвали, две тысячи восьмой год. Когда около дубовой рощи, где грузинскую армию накрыла авиация, двое осетинских ополченцев на обочине дороги жгли труп грузинского солдата. Обложили его ветками и палками и жгли. Я спросил, зачем они это делают. Они сказали, что не из ненависти или глумления, но просто август месяц, плюс тридцать пять, воды в городе нет, трупы никто не закапывает и может начаться эпидемия. Я пошел фотографировать. Они предупредили, что у погибшего в разгрузке еще остались патроны, может постреливать. Я кивнул. Отфотографировал. Потом мы стояли, курили. На обочине в костре горело тело солдата. Время от времени ополченцы подкидывали в огонь дрова.

И второй пример. Россия. Лет пять назад. Пистехина Нина Александровна. Санитарный врач из Липецка. Мать погибшего в Чечне Дмитрия Пистехина, офицера. Сгорел от взрыва боеприпасов, когда пытался их потушить. Нине Александровне за смерть сына полагалось жилье. В любом регионе на выбор. Когда-то в истории России был еще такой период. Она выбрала Москву. И — о чудо, это жилье ей дали. Однокомнатную квартиру. В свежепостроенном доме Главкомата Внутренних войск. Я там был, у меня там друзья живут. Отличный дом, шикарное место. Но потом времена изменились. И решением суда эту московскую квартиру у неё под каким-то предлогом отобрали. Она сначала переселилась в гараж. Потом жила в подсобке у Льва Пономарева, в организации «За права человека». Ночевала на столе. А когда с ней встречался я, она жила на Курском вокзале. С двумя сумками документов. Иски, судебные решения, ссылки на законы, запросы в прокуратуру, отписки, отписки, отписки… Эта квартира стала её целью. Не как материальная ценность — как компенсация за гибель сына. Как благодарность от государства, за которое он погиб. И еще у неё была банка из-под майонеза. Когда на достала эту банку, я как-то сразу понял, что в ней окажется… Шерсть на затылке заранее полезла дыбом. В общем, в ней, в этой банке она носила с собой останки своего сына. Дмитрия Пистехина. Старшего лейтенанта. Она его так и не захоронила, все хотела установить причину смерти — государство это она ненавидела уже патологически и в официальную версию не верила. Но «органический материал», как это называется в судебно-медицинских документах, был сильно поврежден термически и для лабораторной работы был уже не пригоден. Так она и жила. На Курском вокзале. С двумя сумками документов. И банкой из-под майонеза. В которой лежали кости её сына.

Вопросы из зала:

— Есть ли на войне место женщинам журналистам?

Аркадій Бабченко: Женщине на войне как журналисту легче, потому что это мужской мир и к ней в любом случае будет больше внимания. Ей будет проще получить какую-то информацию. Сложнее чисто в бытовом плане, потому что это опять же мужской мир. Я может быть сексист, но считаю, что женщине на войне не нужно быть, потому что хотелось бы, чтобы те изменения, которые происходят в голове, женщин не касались. Мы все видели, что война может сделать с человеческим телом. Убьет — ну, убьет. А если в лицо рваным железом попадет? Если лицо оторвет? Челюсть? Глаза выбьет? Ноги оторвет? Обгоришь? Мужик — ладно. Но война когда-то все равно закончится. А женщине будет тяжелее жить с такими ранениями.

— Имеет ли журналист право брать в руки оружие?

Аркадій Бабченко: Брать в руки оружие – это табу. Только если тебе угрожает непосредственная опасность. Только для непосредственной защиты своей жизни. Журналист на войне – как священник. Если едешь волонтером, то ты обычный гражданин своей страны. Но если работаешь журналистом — то работаешь журналистом. Разгружать «гуманитарку» – да, конечно, без проблем. Но разгружать КАМАЗы с боеприпасами – уже нет. Твоя отстраненность – это с одной стороны хорошо, а с другой – плохо. Твоя профессиональная обязанность – разделить судьбу батальона, с которым ты находишься там. Если тебе суждено погибнуть с этими людьми, значит, придётся погибнуть. Оружие ты всё равно брать в руки не можешь. Но, с другой стороны, отстраненность является частью твоей безопасности. При попадании в плен это дает тебе возможность защищать себя своей непричастностью.

— Где должна проходить грань в военной журналистике?

Аркадій Бабченко: Нельзя врать. Надо стараться быть объективным. Находясь на одной стороне, ты попадаешь под мировоззрение одних людей. Находясь на другой – под влияние иных. Журналистика – это в какой-то степени предательство. Ты используешь этих людей. Нельзя участвовать в преступлениях. Нельзя провоцировать и пропагандировать. Писать надо так, чтобы никого не подставить. Журналистика – это не писать, что думаешь, это, прежде всего, думать. Думай, о чём пишешь, потому что одно неосторожное слово может стоить кому-то жизни.

Аркадий Бабченко «Как война меняет человека»

Выступление на Львовском Медиафоруме

Расшифровка Ліза Сівєц

Источник: http://echo.msk.ru/blog/ababchenko/1568696-echo/Аркадий Бабченко.
Война страшна не тем, что там отрывает руки и ноги. Война страшна тем, что там отрывает душу. Я недавно перечитывал выдержки из публикаций Светланы Алексиевич, которые цензура «завернула». Там была фраза: «Да где ж его найти на войне, хорошего человека?». Война оказывает на общество тот же эффект, что и публичная казнь − снимает все запреты. Раньше, в мирной жизни, был уровень «нельзя», а потом – бабах! Оказывается, можно убивать людей. И уровень «нельзя» падает, практически исчезает. Если можно убивать людей, значит, можно все. С психикой, с твоим мировоззрением это делает жуткие вещи, переворачивает шкалу ценностей и весь мир с ног на голову.

Сначала мы все думаем: «Я ж такой молодой и красивый, я центр вселенной. Я единственный и неповторимый. Меня не убьют». Потом тебе прилетает в бронежилет куском железа, и ты понимаешь, что ни фига, ничего подобного: «Оказывается, я не центр вселенной, а такой же кусок мяса, как и все. Оказывается, я так же могу валяться на обочине обгорелым куском грудины». Ты это понимаешь не мозгами, ты это чувствуешь своим мочевым пузырем. Меня могут убить – ты начинаешь ощущать это на 100%. Это меняет тебя полностью.

Снятие запретов – это самое страшное, что происходит на войне. Но самая большая проблема, это то, что будет после. Война проста тем, что есть чёрное и белое, «свои» и «чужие». Причём круг «своих» сужается до тех людей, с которыми общаешься лично. По-настоящему свои – это, по большому счёту, только твой взвод. Соседний батальон – это уже наполовину свои. Когда человек возвращается оттуда в мирную жизнь, он смотрит на людей, и это уже на треть свои. Я, когда вернулся из Чечни в Москву – да и не только я, все ветераны об этом говорят – почувствовал, что возникает ненависть к мирным людям, к гражданскому населению. Тебе хочется убивать, потому что «я там, а вы-то здесь че»?Человек – это не разум, а химия. Мы руководствуемся надпочечниками. Мы живем адреналином, эндорфином и всеми гормонами, которые вырабатывает наш организм. Наши эмоции зависят от этого. Война – это постоянное нахождение под страхом смерти, в напряжении, в ожидании. Организм перестает вырабатывать те гормоны, которые отвечают за положительные эмоции. У тебя уходит радость, доброжелательность, любовь – все положительные чувства. При этом гипертрофируется выделение таких гормонов, которые отвечают за ненависть, за агрессию, за желание убивать. Перестраивается не только твой мозг, перестраивается твой организм. Возвращаясь в мирную жизнь, ты первые полгода банально не сможешь улыбаться – у тебя нет тех гормонов, которые отвечают за радость. Мне на восстановление потребовалось лет пять. Шаламов писал, что как уходят чувства, так они и возвращаются. Умение любить возвращается последним.

Черное есть только одно – это смерть. Причем не каждая. Если прилетело в голову и ты умер сразу, ничего не почувствовав, это не такая уж и плохая смерть. Плохая смерть – это когда тебе всё оторвало, кишки вытащены, и ты лежишь, но всё понимаешь. Вот это по-настоящему чёрное. А все остальное – белое. Ты живой – это белое, тебя ранило – это тоже белое. Тебе повезло. Поэтому если черное это только смерть, то если мы взяли пленного, какого-то непонятного журналиста, считаем, что он диверсант, мы его избили, прикладом ему сломали нос – это белое. «А чего такого, мы же его не убили». Избиения и пытки на войне лежат в градации белого. Это мировоззрение опять же переносится сюда, в мирную жизнь. Ехал на машине, увидел, как неправильно припарковался какой-то придурок, вышел, избил его, тебе дают пять лет. За что? Что я такого сделал? Я ж его не убил. Или еще хуже, пелена с глаз спала, а под ногами — уже труп. Со мной один раз чуть так не было. Погнался за грабителем, который выхватил у девушки сумку. Вытащил нож. Слава богу, он скинул сумку на ходу, и я остановился. А догнал бы — убил. И даже не помнил бы как. Я был в состоянии абсолютного аффекта. Это тоже надо лечить. Обязательно нужна реабилитация, и это должна быть государственная программа. Это та проблема, с которой Украина столкнется после войны. И об этом надо задумываться сейчас.

Приведу два примера. Первый — это Цхинвали, две тысячи восьмой год. Когда около дубовой рощи, где грузинскую армию накрыла авиация, двое осетинских ополченцев на обочине дороги жгли труп грузинского солдата. Обложили его ветками и палками и жгли. Я спросил, зачем они это делают. Они сказали, что не из ненависти или глумления, но просто август месяц, плюс тридцать пять, воды в городе нет, трупы никто не закапывает и может начаться эпидемия. Я пошел фотографировать. Они предупредили, что у погибшего в разгрузке еще остались патроны, может постреливать. Я кивнул. Отфотографировал. Потом мы стояли, курили. На обочине в костре горело тело солдата. Время от времени ополченцы подкидывали в огонь дрова.

И второй пример. Россия. Лет пять назад. Пистехина Нина Александровна. Санитарный врач из Липецка. Мать погибшего в Чечне Дмитрия Пистехина, офицера. Сгорел от взрыва боеприпасов, когда пытался их потушить. Нине Александровне за смерть сына полагалось жилье. В любом регионе на выбор. Когда-то в истории России был еще такой период. Она выбрала Москву. И — о чудо, это жилье ей дали. Однокомнатную квартиру. В свежепостроенном доме Главкомата Внутренних войск. Я там был, у меня там друзья живут. Отличный дом, шикарное место. Но потом времена изменились. И решением суда эту московскую квартиру у неё под каким-то предлогом отобрали. Она сначала переселилась в гараж. Потом жила в подсобке у Льва Пономарева, в организации «За права человека». Ночевала на столе. А когда с ней встречался я, она жила на Курском вокзале. С двумя сумками документов. Иски, судебные решения, ссылки на законы, запросы в прокуратуру, отписки, отписки, отписки… Эта квартира стала её целью. Не как материальная ценность — как компенсация за гибель сына. Как благодарность от государства, за которое он погиб. И еще у неё была банка из-под майонеза. Когда на достала эту банку, я как-то сразу понял, что в ней окажется… Шерсть на затылке заранее полезла дыбом. В общем, в ней, в этой банке она носила с собой останки своего сына. Дмитрия Пистехина. Старшего лейтенанта. Она его так и не захоронила, все хотела установить причину смерти — государство это она ненавидела уже патологически и в официальную версию не верила. Но «органический материал», как это называется в судебно-медицинских документах, был сильно поврежден термически и для лабораторной работы был уже не пригоден. Так она и жила. На Курском вокзале. С двумя сумками документов. И банкой из-под майонеза. В которой лежали кости её сына.

Вопросы из зала:

— Есть ли на войне место женщинам журналистам?

Аркадій Бабченко: Женщине на войне как журналисту легче, потому что это мужской мир и к ней в любом случае будет больше внимания. Ей будет проще получить какую-то информацию. Сложнее чисто в бытовом плане, потому что это опять же мужской мир. Я может быть сексист, но считаю, что женщине на войне не нужно быть, потому что хотелось бы, чтобы те изменения, которые происходят в голове, женщин не касались. Мы все видели, что война может сделать с человеческим телом. Убьет — ну, убьет. А если в лицо рваным железом попадет? Если лицо оторвет? Челюсть? Глаза выбьет? Ноги оторвет? Обгоришь? Мужик — ладно. Но война когда-то все равно закончится. А женщине будет тяжелее жить с такими ранениями.

— Имеет ли журналист право брать в руки оружие?

Аркадій Бабченко: Брать в руки оружие – это табу. Только если тебе угрожает непосредственная опасность. Только для непосредственной защиты своей жизни. Журналист на войне – как священник. Если едешь волонтером, то ты обычный гражданин своей страны. Но если работаешь журналистом — то работаешь журналистом. Разгружать «гуманитарку» – да, конечно, без проблем. Но разгружать КАМАЗы с боеприпасами – уже нет. Твоя отстраненность – это с одной стороны хорошо, а с другой – плохо. Твоя профессиональная обязанность – разделить судьбу батальона, с которым ты находишься там. Если тебе суждено погибнуть с этими людьми, значит, придётся погибнуть. Оружие ты всё равно брать в руки не можешь. Но, с другой стороны, отстраненность является частью твоей безопасности. При попадании в плен это дает тебе возможность защищать себя своей непричастностью.

— Где должна проходить грань в военной журналистике?

Аркадій Бабченко: Нельзя врать. Надо стараться быть объективным. Находясь на одной стороне, ты попадаешь под мировоззрение одних людей. Находясь на другой – под влияние иных. Журналистика – это в какой-то степени предательство. Ты используешь этих людей. Нельзя участвовать в преступлениях. Нельзя провоцировать и пропагандировать. Писать надо так, чтобы никого не подставить. Журналистика – это не писать, что думаешь, это, прежде всего, думать. Думай, о чём пишешь, потому что одно неосторожное слово может стоить кому-то жизни.

Аркадий Бабченко «Как война меняет человека»

Выступление на Львовском Медиафоруме

Расшифровка Ліза Сівєц

Источник: http://echo.msk.ru/blog/ababchenko/1568696-echo/

Бессильные люди. Роль интеллектуалов в обществеБессильные люди. Роль интеллектуалов в обществе

Чарльз Райт Миллс
В январе 1944 года Чарльз Райт Миллс писал Дуайту Макдональду о том, что работает над новым эссе под названием «Политика истины». Весь предыдущий год левые интеллектуалы обсуждали работу Сидни Хука «Новое малодушие» («The New Failure of Nerve»), ей была посвящена серия статей в журнале «Partisan Review». В числе их авторов были Джон Дьюи, о котором Миллс написал диссертацию, и Макдональд, ставший в 1944-м издателем журнала «Politics». В письмах Хуку и Макдональду Миллс с похвалой отозвался об их статьях, посвященных «Новому малодушию». Внести свою лепту в этот спор Миллс хотел на страницах «Politics» – журнала, который именно ему был обязан своим названием.
В 27 лет Миллс был помощником профессора социологии Мэрилендского университета и автором почти пятидесяти заметок, рецензий и статей, опубликованных в научных и общественно-политических журналах. Сам он считал, что в «Политике истины» превзошел себя. «Думаю, вам она понравится, как и всем здесь», – писал он Макдональду. «Я знаю, что это мое лучшее произведение». Эссе Миллса вышло в третьем номере «Politics» под названием «Бессильные люди. Роль интеллектуалов в обществе».
Шестнадцать лет спустя Миллс нашел в своем архиве рукопись «Бессильных людей». Он вспоминал об этом эссе как об «одном из личных», о чем-то «вроде плача одновременно с попыткой проанализировать социальные условия интеллектуальной жизни – и все это смешано с политическими проблемами и заботами». [От составителя]

Объединенные Нации побеждают в войне – а американские интеллектуалы дрожат, словно готовятся к сокрушительному поражению. Они расстроены и обеспокоены; некоторые лишь наполовину осознают, что с ними происходит, а другие ощущают это настолько болезненно, что заглушают боль самообманом и работой.
В первые десятилетия нашего века сердцем прогрессивной американской мысли был прагматизм. В 1930-е годы модные левые круги дали ему жестокий бой, и с конца прошлого десятилетия прагматизм стал явно проигрывать более трагическим и религиозным взглядам на политическую и частную жизнь. Те, кто еще недавно с явным удовлетворением читал Джона Дьюи, сейчас глубоко интересуются такими специалистами по личной трагедии, как Сёрен Кьеркегор. Попытки вернуть былое влияние прагматизму – с его акцентом на том, что судьба человечества в руках разума, – не вызвали сочувствия у американских интеллектуалов. Подстегиваемые новыми заботами, они ищут себе новых богов.
В статье для «TheNewYorkTimes» Артур Кёстлер предлагает не предаваться жалости к себе и политическим стенаниям, а создать «братство пессимистов», живущих в некоем «оазисе». Мелвин Ласки отвечает Кёстлеру в «The New Leader», призывая интеллектуалов «не плакать и не смеяться, а понимать». Президент Американского социологического общества Джордж Лундберг объясняет настоящие и будущие бедствия тем, что социальные науки развивались не так быстро, как естественные, и не по их образцу. Малколм Каули из журнала «The New Republic» вопрошает, почему в годы войны появилось так мало произведений, которые можно отнести к великой американской литературе. Интеллектуалы – от правых до революционно настроенных левых, – похоже, считают, что то же самое относится и к политическим комментариям. Слабая попытка заполнить этот пробел – книга Уолтера Липпмана «Благое общество» («The Good Society»), опубликованная в 1937-м, была переиздана и получила по крайней мере один одобрительный отзыв. Многие авторы, стремясь предложить планы послевоенного устройства на любой вкус и кошелек, энергично отвлекают внимание читателей от политических решений, принимаемых сейчас, и укрепляют их надежды мечтами о будущем. Стюарт Чейз и другие сторонники дивного нового послевоенного экономического мира подкрепляют свою уверенность посредством отказа от политического реализма, что беспокоит даже Джона Чемберлена.
Дуайт Макдональд правильно указал, что малодушие – это не просто отступление от разума. Сегодняшние идеи не просто причуда, охватившая сомневающихся интеллектуалов в стране, ведущей войну. Возникновение и распространение этих идей надо рассматривать как исторические феномены. То, что происходит сейчас, начиная с событий в Испании, невозможно адекватно объяснить как политическое поражение либеральных, рабочих и радикальных партий.
Чтобы понять, что же именно происходит в американской интеллектуальной жизни, нужно обратиться к социальному положению ее создателей – интеллектуалов. Надо понять, какое действие на них произвели некоторые глубинные процессы в организации современного общества.

I
Мы узнаем о современном обществе все больше и больше, но центры политической инициативы для нас все менее досягаемы. Отсюда происходит недуг, особенно острый у интеллектуалов, подверженных иллюзии, что их мысль может на что-то повлиять. В сегодняшнем мире, чем больше интеллектуал знает о происходящем вокруг него, тем, кажется, менее эффективно воздействие на мир его мысли. Знание увеличивается, но интеллектуал все больше фрустрирован, и кажется, что знание ведет к бессилию. Он чувствует себя беспомощным в самом фундаментальном смысле, так как не может контролировать того, что способен предвидеть. Это касается не только последствий его собственных попыток действовать, но и решений, облеченных властью, за которыми он наблюдает.
Такая фрустрация появляется, конечно, только у того, кто ощущает себя принужденным действовать. «Сторонний наблюдатель» не знает о собственной беспомощности, потому что никогда не пытается ее преодолеть. Напротив, политический человек всегда осознает: хотя [управление] событиями и не в его руках, но их последствия ему придется испытать. Ему все труднее становится даже выразить себя. Если он говорит о проблемах общества так, как их видит, для него невозможно всерьез воспринимать лозунги и сумятицу партий, имеющих шанс оказаться у власти. Поэтому интеллектуал ощущает себя политически нерелевантным. Если же он подходит к общественным проблемам «реалистично», то есть так, как их рассматривают основные партии, – значит, интеллектуал уже пошел на компромисс с их утверждением о том, что он неспособен к энтузиазму в политическом действии и мысли.
Политическому малодушию на личном уровне соответствует трагическое восприятие жизни. Это чувство трагического может проявляться как личное открытие и бремя, но оно отражает и объективные обстоятельства. Оно проистекает из того, что публичные решения принимают люди, сами не страдающие от их жестоких последствий. В мире больших структур границы между решениями властей и демократическим контролем на низовом уровне становятся нечеткими и поверхностными, при этом поощряются кажущиеся безответственными действия тех, кто оказался на самом верху власти. Необходимость действовать подталкивает их к тому, чтобы самим принимать решения, а то, что они выступают как часть крупных корпораций или иных структур, стирает ощущение личной ответственности. Их публичные взгляды и политические действия в объективном смысле безответственны. Социальные последствия такой безответственности в том, что другие, зависящие от них, вынуждены терпеть последствия их невежества и ошибок, их самообмана и предвзятых мотивов.
Никогда прежде столь немногие не принимали таких судьбоносных решений за столь многих, чувствующих себя такими беспомощными. Диктатура – всего лишь одно из проявлений этого факта. Его живое воплощение – массовые армии во всем мире, а Каирская и Тегеранская конференции – его самые выразительные символы. Солдат может погибнуть, но у него нет права голоса в системе принятия решений, заставляющих его отбивать Бирму или укреплять Индию. Власть – безликое чудовище, а те, кто принимает решения, понимают только ее технику, но не цели.
Система принятия военных решений ведет к центрам политической власти. Там планы составляют пожилые люди, которым не угрожает гибель. Этот контраст между государственными мужами и молодыми солдатами не очень принято подчеркивать во время войны, но он, тем не менее, – одна их основ трагического ощущения жизни, столь актуального сейчас. Когда тот, кто сражается и умирает, может принять решение сражаться за свои идеалы, война может быть героической. Если такого права у него нет, война не более чем трагедия.
Современная безответственность может быть коллективной, когда ни один конкретный политический круг не принимает самых важных решений. Судьбоносных решений может и вообще не быть – вместо них, появляются звенья цепи, которая кажется неизбежной, но это не облегчает трагедию, а напротив, усугубляет ее.
Централизация решений и соответствующий ей рост зависимости отнюдь не ограничивается армией, где эти процессы можно наблюдать наиболее непосредственно. Организованная безответственность – одна из главных черт современного индустриального общества во всем мире. Со всех сторон индивида окружают кажущиеся далекими от него структуры, по сравнению с которыми он ощущает себя ничтожным и беспомощным. Если мелкий бизнесмен и не станет сотрудником корпорации или сетевой структуры, осознать его зависимость можно, прочитав мольбы о помощи, которые он посылает в комитеты по делам мелкого бизнеса. Все больше становится людей зависимых, работающих за зарплату, проводящих лучшие часы жизни, выполняя распоряжения других. В кульминационные моменты истории (один из которых наступил сейчас), когда господствует необходимость действовать быстро, индивид ощущает себя заблудившимся. Как заметил недавно автор статьи в «London Economist», «британский гражданин должен быть энергичным участником государственных дел, на самом же деле он не более чем уступчивый зритель, для которого существуют “мы” – те, кто сидит и смотрит, и “они” – те, кто управляют государством».
Такова в целом фрустрация современной жизни. Для интеллектуала, которому, чтобы мыслить, нужна аудитория – а еще нужно на что-то существовать, – эта фрустрация становится еще острее. В мире организованной безответственности трудно высказываться откровенно тому, кто не ограничивается популярными мыслями.
Если автор состоит на службе «информационной индустрии», его цели в общем сформированы решениями других, а не верностью своим принципам. Но и свобода так называемого «фрилансера» тоже предельно сокращается, когда он выходит на рынок; а если не выходит, то у его свободы нет публичной ценности. Между интеллектуалом и его потенциальной публикой встают технические, экономические и социальные структуры, которые принадлежат другим и управляются другими. Мир памфлетов был для Томаса Пейна каналом прямой связи с читателем. Мир массовых тиражей, поддерживаемых рекламой, обычно не может содержать автора, не желающего высказывать уже популярные идеи. Мастерство, без которого нет удовольствия от любого интеллектуального или художественного труда, для все большего числа интеллектуалов сведено на нет. Они оказываются в положении голливудского сценариста: независимое мастерство, которое они вкладывают в работу, искажается в угоду популярности на массовом рынке.
Даже редакторы массовых журналов не избежали обезличивания издательского дела: они выступают как сотрудники коммерческого предприятия, а не полноправные личности. Массовые журналы не столько редактируются, сколько регулируются по искусной формуле.
Писателей всегда стесняло удовольствие и умонастроение читателей, но варьирование этих интересов и уровней управления издательским делом оставляли место для большой степени свободы. Тенденция массового распространения книг – покетбуков за 25 центов, – вполне возможно, потребует более обдуманного и стандартизованного продукта, как при производстве и распространении фильмов. Похоже, что все меньше издателей будут работать со все большим числом рукописей, которые будут доходить до читателя через аптеки-закусочные и другие каналы массового распространения.
Хотя большие университеты в целом по-прежнему предоставляют наибольшую свободу для работы, и их не миновали тенденции ограничения свободы ученых. Профессор – в конечном счете тот же нанятый сотрудник, со всеми вытекающими из этого последствиями. Кандидаты на должность в университете отбираются, естественно, по тем же институциональным факторам – отсюда влияние на то, как, когда и что они будут исследовать. Однако самая глубокая проблема свободы преподавателей не периодические увольнения профессоров, а неясный общий страх, который часто вежливо называют «благоразумием», «хорошим вкусом» или «взвешенным суждением». Запугивая самих себя, ученые так привыкают к страху, что перестают его осознавать. Настоящие ограничения не столько во внешних запретах, сколько в контроле за «инсургентом» по соглашению джентльменов от науки. Этот контроль еще усиливают законы Хэтча[2], нападки политиков и бизнесменов на «профессоров», ограничения, необходимым образом налагаемые армейскими программами в колледжах, а также комитеты и ассоциации, которые пытаются стандартизировать содержание образования и его воздействие. В социальных науках исследования все больше зависят от средств частных фондов, а эти фонды известны своей неприязнью к ученым, выдвигающим непопулярные идеи – то есть те, что называют «неконструктивными».
Растущая вовлеченность США в международные дела неуловимым образом влияет на некоторых американских интеллектуалов. Молодой исследователь, который пишет о Латинской Америке, Азии или Европе и при этом не отклоняется от общепризнанных фактов и общепринятой политики, приходит к добровольной самоцензуре, надеясь получить средства от фондов и субсидии на исследования и поездки.
Средства эффективного распространения экспроприируются у интеллектуальных работников. Материальный базис их инициативы и интеллектуальной свободы больше не в их руках. Они знают больше, чем говорят, и они бессильны и напуганы.
В современном обществе от организованной ответственности зависят как свобода, так и безопасность. Под «свободой» и «безопасностью» я понимаю не независимость каждого индивида, а только наличие у него эффективного контроля над тем, от чего он зависит. Этика и политика демократии сходятся в решениях, жизненно важных для тех, кто не имеет при их принятии права голоса. Сегодня такие решения повсюду затрагивают все больше жизней. Поскольку господствует политика организованной безответственности, занимающие высокие посты должны скрывать факты, чтобы сохранить власть.
Когда преобладают безответственные решения, а ценности распределяются неравномерно, те, кто принимает решения, и те, кто становится основными выгодоприобретателями, прибегают ко всеобщему обману. Все больше интеллектуалов работает внутри властной бюрократии и на тех немногих, кто принимает решения. Даже если интеллектуал не нанят этими структурами открыто, шаг за шагом, разными способами обманывая самого себя, он стремится сделать так, чтобы в печати его мнения соответствовали ограничениям, наложенным такими организациями и их сотрудниками.

II
Любая философия, чувствительная к тому, как общества влияют на способы существования в них, поставит в центр идею ответственности. Именно поэтому ответственность так важна для этики и политической теории Джона Дьюи и покойного немецкого социолога Макса Вебера. Ответ интеллектуала на трагическую безответственность может быть разным, но мы можем его понять в зависимости от того, где именно интеллектуал сталкивается с этой проблемой. С ней можно встретиться интроспективно – морально и интеллектуально, а можно столкнуться публично как с проблемой политической экономии.
На этой шкале расположены: (1) простая самооценка; (2) объективное рассмотрение событий и (3) оценка нашего собственного положения в зависимости от объективного распределения власти и права принятия решений. Адекватная философия использует все три стиля рефлексии, обдумывая любую из занятых кем-либо позиций.
1. Если определять этические и политические проблемы только через то, как они затрагивают индивида, он может обогатить свой опыт, научиться лучше реагировать и, возможно, привыкнуть к собственному страданию. Но в этом случае индивид не решит проблем, с которыми он столкнулся, так как он не обращается к их глубинным источникам.
2. Если рассматривать только существующие в обществе объективные тенденции, тогда мы не обратим внимания на личные пристрастия и предрассудки, неизбежно возникающие при наблюдении и размышлении о последствиях чего-либо. Объективность не должна возводить в научный культ узкоспециализированную оптику. Она вполне может пониматься шире, включать не только «факты», но и их значения. Многие считают «объективным» лишь то, что незамысловато воспроизводит давно проторенные пути исследования. Не интересующихся политикой это, может быть, и удовлетворит, но как полноправная позиция такой взгляд недостаточен. Это не интеллектуальная ориентация, а скорее особая форма убежища.
3. Общество, в котором мы живем, и то, как мы будем жить в нем, все более политизировано. Это общество включает в себя области интеллектуального труда и личной морали. Если мы требуем, чтобы обе они зависели от наших действий, влияющих на публику, то личная мораль и политические интересы тесно связаны. Любая философия, не представляющая собой личный побег, предполагает, что человек занимает политическую позицию. Если это верно, то на нашей политической мысли лежит большая ответственность. Поскольку сфера охвата политики расширяется, думая о политическом, мы думаем о собственном образе жизни и стиле рефлексии.
Независимый художник и интеллектуал стоят среди тех немногих, кто достаточно подготовлен, чтобы сопротивляться стереотипизации и противостоять гибели действительно живого. Свежесть восприятия включает способность постоянно срывать маски со стереотипов взгляда и мысли, разбивать их, даже несмотря на то, что современные средства коммуникации обрушивают их на нас потоками. Эти миры массового искусства и массовой мысли все больше зависят от требований политики. Именно поэтому интеллектуальные усилия и интеллектуальная солидарность должны сосредоточиться на политике. Если мыслитель не соотносит себя с ценностью истины в политической борьбе, он не может ответственно иметь дело с совокупностью живого опыта.

III
Реалистичное политическое мышление требует от интеллектуала постоянного знания его собственной социальной позиции. Такое знание необходимо ему для того, чтобы представлять сферу стратегии, доступную для его влияния. Если он забудет об этом, его мысль так далеко уйдет из сферы стратегии, что перевести ее в любое действие, собственное или чужое, станет невозможным. Мысль его перейдет в фантазию. Если интеллектуал слишком хорошо помнит о своем бессилии, предполагая, что вся сфера стратегического сводится к точке беспомощности, его мысль легко станет политически тривиальной. В обоих случаях удел его сознания – фантазии и бессилие. Очевидный путь избегнуть такой судьбы – сделать само понимание своей целью.
Но просто понять – недостаточная альтернатива тому, чтобы поддаться личному ощущению трагедии. Это и не настоящая альтернатива, так как понимание может лишь углубить такое ощущение. Просто понять – таков может быть идеал отчужденных, но не лишенных наследства, тех, кто не верит в работу, которую делает. Поскольку возможность «иметь работу» стало вездесущей политической санкцией и формой цензуры для интеллектуалов из среднего класса, политическая психология испуганного работника приобретает релевантность. Простое понимание – идеал человека, способного понять истину, но не имеющего возможности, смелости или навыка политически эффективно передать это.
От не переданного другим знания разум «скисает», затемняется и оказывается забытым. Чтобы первооткрыватель сохранил целостность своего характера, его открытие должно быть эффективно распространено. Такая форма коммуникации – необходимый элемент самого поиска ясного понимания, включая понимание себя. Только социальное подтверждение нашего знания от тех, кого мы считаем достаточно подготовленными, дает нам право быть уверенными в нем. Целостности характера можно добиться или поддержать ее лишь действием (включая коммуникацию), в котором мы минимально подавляем себя. Ее нельзя достигнуть, продавая то, что мы считаем собой. Продавая чужую ложь, мы продаем и самих себя, а продать себя – значит превратить себя в товар. Товар не контролирует рынок, его номинальная стоимость – та, которую предложит рынок. И она всегда недостаточна.
Мы настаиваем на ясности и понимании, чтобы нашими решениями управляли их последствия. Ясное понимание политического мира и нашего места в нем также необходимо, если мы хотим сохранить достаточную дистанцию от самих себя. Без этой дистанции человек предается жалости к себе и политическим стенаниям. Как челнок, мы должны постоянно курсировать между пониманием, которое нам дает отчужденность, и стремлением к политике истины в ответственном обществе, над которой мы трудимся. В активном поиске этих целей возникают проблемы, меняющие ситуацию к лучшему в личном и политическом смысле. Для истинных и адекватных решений нужны периоды отчуждения от политической морали и размышлений о себе.
Фаза отчуждения может быть изолирована от ее политического контекста. В условиях разделения труда она может стать самоцелью. Те, кто ограничивается работой только в этом сегменте интеллектуального труда, могут попытаться обобщить его и сделать основой для политической и личной позиции. В таком случае ключевая проблема возникает из отставания социальных наук от естественных и от развития технологии: это отставание создает политические и социальные проблемы. Но такая позиция недостаточна.
Для поиска истин нужно отчуждение, но нет причин делать из него политический фетиш и уж тем более – личное оправдание. Конечно, нам нужно более уверенное знание, но у нас уже достаточно знания, политически и экономически релевантного. Большой бизнес доказывает это, оплачивая услуги социологов, которые используют свое знание в его пользу. Многие лучшие экономисты уже работают в крупных компаниях, а хорошего социолога бизнес подталкивает к увольнению с государственной службы и переходу на работу в коммерческое предприятие или в организацию, служащую прикрытием для коммерческих интересов.
Политическому человеку не нужно ждать большего знания в будущем, чтобы ответственно действовать сейчас. Приписывать свое бездействие недостатку знания – дешевый способ отказаться от политической позиции, от того, чтобы действовать исходя из максимума возможностей. Если половину релевантного знания, которое у нас есть уже сейчас, действительно поставить на службу идеалам, высказываемым нашими лидерами, то эти идеалы можно реализовать очень быстро. Думая, что нам нужно только знание, мы игнорируем сущность проблемы, с которой сталкивается социолог: у него нет власти действовать политически, а есть очень ограниченная возможность для политически эффективной коммуникации.
Социологам известно много иллюзий, поддерживающих власть. Своим молчанием, своей аффилиацией, или же открыто, в своих работах, социолог часто санкционирует такие иллюзии, вместо того, чтобы высказать правду о них. Социологи цензурируют себя, тщательно выбирая безопасный предмет исследования ради «чистой науки», либо продавая престиж своего труда ради чужих целей.

IV
Выше были описаны прямые способы принять statusquo. Но его можно принять – и сделать иллюзорно приятным – через неоправданные ожидания будущего. Такой метод применяют сейчас в сотнях созданных и разрекламированных «планов послевоенного переустройства».
Большой бизнес заманивает нас в технологическую ловушку, тряся погремушкой перед публикой и не объясняя, как именно блага будут столь широко распределяться. Подобным же образом политический эксперт уводит внимание от настоящего к нескольким моделям будущего. Чем больше мы страдаем от антагонизмов сегодняшнего дня, тем чаще прибегаем к будущему как источнику псевдоединства и искусственно синтезированной морали. Интеллектуалы и публицисты создали столько «планов», что их хватит на удовлетворение любого вкуса. Большинство этих товаров, конечно, не являются «планами» – в том смысле, что они не могут быть реализованы. Это приманки для разных социальных страт, а иногда для конкретных групп интересов, чтобы добиться от них поддержки сегодняшней безответственности. Послевоенное «планирование» – это «новая пропаганда».
Обсуждение будущего, в котором за основу взято настоящее, либо служит уходу от современной реальности, либо дает безмолвную интеллектуальную санкцию будущим бедствиям. Непререкаемые решения уже вполне ясно определили послевоенный мир. Очевидно, что в нем будет существовать баланс сил в пределах коллективного доминирования трех сверхдержав. От индивидуального доминирования мы переходим к коллективному, по мере того, как государства, мощнее других осуществившие применение силы во всем мире, захватывают лидерство в нем. Такое коллективное доминирование может привести к контральянсам и еще большим войнам либо к решениям, которые не будут подотчетны родившимся в Индии или на островах Карибского моря.
Эти факты и перспективы, как и причины текущей войны, почти никто не обсуждает серьезно и публично. Избежать войны можно, только определив ее причины для каждого государства и ликвидировав их. Пишущие о ней просто признают войну как данность, упоминают 7 декабря 1941-го как дату ее начала и сразу переходят к будущему без войн. Исследуя причины современных войн, никто не заходит дальше, чем это было сделано в период между мировыми войнами. Все это забыто и погребено под довольно-таки бессмысленным ярлыком «изоляционизма». Легче обсуждать неясное будущее, в котором пока нет никаких фактов, чем стать лицом к лицу с тревожащими проблемами настоящего и недавнего прошлого.
Будущее планируется в соглашениях держав, даже если его и придется впоследствии написать кровью. Бессильный интеллектуал, выступая как планировщик, может создать противоположные ожидания, но он увидит в дальнейшем, какова истинная функция этого «планирования». Он ведет других, пребывая в молитве, и эта молитва – массовое отклонение от необходимого пути.
Обсуждение международных дел, которое проходит не в терминах борьбы за власть внутри каждой страны, интересно только тем, как стоящие у власти политически используют интеллектуала. Внутренняя борьба за власть – единственный определяющий фактор в международных отношениях, на который мы можем повлиять. Поэтому эффективный способ планировать будущее мира состоит в том, чтобы критиковать сегодняшние решения. Пока каждая точка «плана» не будет подобным образом привязана к настоящему, «планирование» будет маскировать мир, работа над которым идет уже сейчас. Этот опасный камуфляж помогает иллюзорно ускользнуть от проблем, окружающих события и решения в настоящем.

V
Пишущий склонен верить, что проблемы действительно можно решить в его стихии – стихии слова. Поэтому он часто недооценивает угрозу насилия, угрозу силы принуждения, которая всегда присутствует в решающих политических вопросах. Разум и энергия автора держатся в рамках общих рассуждений, где он может безопасно говорить о справедливости и свободе. Поскольку его модель спора – обмен рациональными аргументами, а не умелое применение силы или пустая риторика, эта модель не дает ему видеть другие, более убедительные в историческом отношении формы спора. Такой итог позиции пишущего, его труд и последствия его работы очень удобны для политика, так как обычно они маскируют этическими размышлениями природу политической борьбы. По мере того, как каналы коммуникации все более монополизируются, а партийные машины и экономическое принуждение, основанные на обмане ради выгоды, продолжают монополизировать возможность эффективной политической организации, перспектива действия и политической коммуникации для интеллектуала минимизирована. Политический интеллектуал все чаще – лишь служащий машины коммуникации, которая основана на полной противоположности тем ценностям, которые он хотел бы отстаивать. Он хотел бы стоять за политику истины в демократическом, ответственном обществе. Но его усилия сохранить свою функцию ради свободы потерпели поражение.
Поражение ему нанес не явный враг. Даже получив власть, никто не смог бы, находясь в нашем положении, легко настоять на своем или уничтожить его воздействие одним ударом. Всегда легче обнаружить внешнего врага, чем справиться с внутренним состоянием. Наше безличное поражение закрутило веретено трагического сюжета, и многих предает ложь, заключенная в них самих.
Перевод с английского Владимира Макарова

[1] Перевод выполнен по следующему изданию: SummersJ.H. (Ed.). The Politics of Truth: Selected Writings of C. Wright Mills. NewYork: OxfordUniversityPress, 2008. Вступление к статье написано составителем и редактором сборника Джоном Саммерсом.
[2] Законы Хэтча предусматривали запрет для служащих исполнительных органов власти принимать участие в избирательных кампаниях и иных формах политической деятельности. — Примеч. ред.

Источник: http://magazines.russ.ru/nz/2014/2/10r-pr.htmlЧарльз Райт Миллс
В январе 1944 года Чарльз Райт Миллс писал Дуайту Макдональду о том, что работает над новым эссе под названием «Политика истины». Весь предыдущий год левые интеллектуалы обсуждали работу Сидни Хука «Новое малодушие» («The New Failure of Nerve»), ей была посвящена серия статей в журнале «Partisan Review». В числе их авторов были Джон Дьюи, о котором Миллс написал диссертацию, и Макдональд, ставший в 1944-м издателем журнала «Politics». В письмах Хуку и Макдональду Миллс с похвалой отозвался об их статьях, посвященных «Новому малодушию». Внести свою лепту в этот спор Миллс хотел на страницах «Politics» – журнала, который именно ему был обязан своим названием.
В 27 лет Миллс был помощником профессора социологии Мэрилендского университета и автором почти пятидесяти заметок, рецензий и статей, опубликованных в научных и общественно-политических журналах. Сам он считал, что в «Политике истины» превзошел себя. «Думаю, вам она понравится, как и всем здесь», – писал он Макдональду. «Я знаю, что это мое лучшее произведение». Эссе Миллса вышло в третьем номере «Politics» под названием «Бессильные люди. Роль интеллектуалов в обществе».
Шестнадцать лет спустя Миллс нашел в своем архиве рукопись «Бессильных людей». Он вспоминал об этом эссе как об «одном из личных», о чем-то «вроде плача одновременно с попыткой проанализировать социальные условия интеллектуальной жизни – и все это смешано с политическими проблемами и заботами». [От составителя]

Объединенные Нации побеждают в войне – а американские интеллектуалы дрожат, словно готовятся к сокрушительному поражению. Они расстроены и обеспокоены; некоторые лишь наполовину осознают, что с ними происходит, а другие ощущают это настолько болезненно, что заглушают боль самообманом и работой.
В первые десятилетия нашего века сердцем прогрессивной американской мысли был прагматизм. В 1930-е годы модные левые круги дали ему жестокий бой, и с конца прошлого десятилетия прагматизм стал явно проигрывать более трагическим и религиозным взглядам на политическую и частную жизнь. Те, кто еще недавно с явным удовлетворением читал Джона Дьюи, сейчас глубоко интересуются такими специалистами по личной трагедии, как Сёрен Кьеркегор. Попытки вернуть былое влияние прагматизму – с его акцентом на том, что судьба человечества в руках разума, – не вызвали сочувствия у американских интеллектуалов. Подстегиваемые новыми заботами, они ищут себе новых богов.
В статье для «TheNewYorkTimes» Артур Кёстлер предлагает не предаваться жалости к себе и политическим стенаниям, а создать «братство пессимистов», живущих в некоем «оазисе». Мелвин Ласки отвечает Кёстлеру в «The New Leader», призывая интеллектуалов «не плакать и не смеяться, а понимать». Президент Американского социологического общества Джордж Лундберг объясняет настоящие и будущие бедствия тем, что социальные науки развивались не так быстро, как естественные, и не по их образцу. Малколм Каули из журнала «The New Republic» вопрошает, почему в годы войны появилось так мало произведений, которые можно отнести к великой американской литературе. Интеллектуалы – от правых до революционно настроенных левых, – похоже, считают, что то же самое относится и к политическим комментариям. Слабая попытка заполнить этот пробел – книга Уолтера Липпмана «Благое общество» («The Good Society»), опубликованная в 1937-м, была переиздана и получила по крайней мере один одобрительный отзыв. Многие авторы, стремясь предложить планы послевоенного устройства на любой вкус и кошелек, энергично отвлекают внимание читателей от политических решений, принимаемых сейчас, и укрепляют их надежды мечтами о будущем. Стюарт Чейз и другие сторонники дивного нового послевоенного экономического мира подкрепляют свою уверенность посредством отказа от политического реализма, что беспокоит даже Джона Чемберлена.
Дуайт Макдональд правильно указал, что малодушие – это не просто отступление от разума. Сегодняшние идеи не просто причуда, охватившая сомневающихся интеллектуалов в стране, ведущей войну. Возникновение и распространение этих идей надо рассматривать как исторические феномены. То, что происходит сейчас, начиная с событий в Испании, невозможно адекватно объяснить как политическое поражение либеральных, рабочих и радикальных партий.
Чтобы понять, что же именно происходит в американской интеллектуальной жизни, нужно обратиться к социальному положению ее создателей – интеллектуалов. Надо понять, какое действие на них произвели некоторые глубинные процессы в организации современного общества.

I
Мы узнаем о современном обществе все больше и больше, но центры политической инициативы для нас все менее досягаемы. Отсюда происходит недуг, особенно острый у интеллектуалов, подверженных иллюзии, что их мысль может на что-то повлиять. В сегодняшнем мире, чем больше интеллектуал знает о происходящем вокруг него, тем, кажется, менее эффективно воздействие на мир его мысли. Знание увеличивается, но интеллектуал все больше фрустрирован, и кажется, что знание ведет к бессилию. Он чувствует себя беспомощным в самом фундаментальном смысле, так как не может контролировать того, что способен предвидеть. Это касается не только последствий его собственных попыток действовать, но и решений, облеченных властью, за которыми он наблюдает.
Такая фрустрация появляется, конечно, только у того, кто ощущает себя принужденным действовать. «Сторонний наблюдатель» не знает о собственной беспомощности, потому что никогда не пытается ее преодолеть. Напротив, политический человек всегда осознает: хотя [управление] событиями и не в его руках, но их последствия ему придется испытать. Ему все труднее становится даже выразить себя. Если он говорит о проблемах общества так, как их видит, для него невозможно всерьез воспринимать лозунги и сумятицу партий, имеющих шанс оказаться у власти. Поэтому интеллектуал ощущает себя политически нерелевантным. Если же он подходит к общественным проблемам «реалистично», то есть так, как их рассматривают основные партии, – значит, интеллектуал уже пошел на компромисс с их утверждением о том, что он неспособен к энтузиазму в политическом действии и мысли.
Политическому малодушию на личном уровне соответствует трагическое восприятие жизни. Это чувство трагического может проявляться как личное открытие и бремя, но оно отражает и объективные обстоятельства. Оно проистекает из того, что публичные решения принимают люди, сами не страдающие от их жестоких последствий. В мире больших структур границы между решениями властей и демократическим контролем на низовом уровне становятся нечеткими и поверхностными, при этом поощряются кажущиеся безответственными действия тех, кто оказался на самом верху власти. Необходимость действовать подталкивает их к тому, чтобы самим принимать решения, а то, что они выступают как часть крупных корпораций или иных структур, стирает ощущение личной ответственности. Их публичные взгляды и политические действия в объективном смысле безответственны. Социальные последствия такой безответственности в том, что другие, зависящие от них, вынуждены терпеть последствия их невежества и ошибок, их самообмана и предвзятых мотивов.
Никогда прежде столь немногие не принимали таких судьбоносных решений за столь многих, чувствующих себя такими беспомощными. Диктатура – всего лишь одно из проявлений этого факта. Его живое воплощение – массовые армии во всем мире, а Каирская и Тегеранская конференции – его самые выразительные символы. Солдат может погибнуть, но у него нет права голоса в системе принятия решений, заставляющих его отбивать Бирму или укреплять Индию. Власть – безликое чудовище, а те, кто принимает решения, понимают только ее технику, но не цели.
Система принятия военных решений ведет к центрам политической власти. Там планы составляют пожилые люди, которым не угрожает гибель. Этот контраст между государственными мужами и молодыми солдатами не очень принято подчеркивать во время войны, но он, тем не менее, – одна их основ трагического ощущения жизни, столь актуального сейчас. Когда тот, кто сражается и умирает, может принять решение сражаться за свои идеалы, война может быть героической. Если такого права у него нет, война не более чем трагедия.
Современная безответственность может быть коллективной, когда ни один конкретный политический круг не принимает самых важных решений. Судьбоносных решений может и вообще не быть – вместо них, появляются звенья цепи, которая кажется неизбежной, но это не облегчает трагедию, а напротив, усугубляет ее.
Централизация решений и соответствующий ей рост зависимости отнюдь не ограничивается армией, где эти процессы можно наблюдать наиболее непосредственно. Организованная безответственность – одна из главных черт современного индустриального общества во всем мире. Со всех сторон индивида окружают кажущиеся далекими от него структуры, по сравнению с которыми он ощущает себя ничтожным и беспомощным. Если мелкий бизнесмен и не станет сотрудником корпорации или сетевой структуры, осознать его зависимость можно, прочитав мольбы о помощи, которые он посылает в комитеты по делам мелкого бизнеса. Все больше становится людей зависимых, работающих за зарплату, проводящих лучшие часы жизни, выполняя распоряжения других. В кульминационные моменты истории (один из которых наступил сейчас), когда господствует необходимость действовать быстро, индивид ощущает себя заблудившимся. Как заметил недавно автор статьи в «London Economist», «британский гражданин должен быть энергичным участником государственных дел, на самом же деле он не более чем уступчивый зритель, для которого существуют “мы” – те, кто сидит и смотрит, и “они” – те, кто управляют государством».
Такова в целом фрустрация современной жизни. Для интеллектуала, которому, чтобы мыслить, нужна аудитория – а еще нужно на что-то существовать, – эта фрустрация становится еще острее. В мире организованной безответственности трудно высказываться откровенно тому, кто не ограничивается популярными мыслями.
Если автор состоит на службе «информационной индустрии», его цели в общем сформированы решениями других, а не верностью своим принципам. Но и свобода так называемого «фрилансера» тоже предельно сокращается, когда он выходит на рынок; а если не выходит, то у его свободы нет публичной ценности. Между интеллектуалом и его потенциальной публикой встают технические, экономические и социальные структуры, которые принадлежат другим и управляются другими. Мир памфлетов был для Томаса Пейна каналом прямой связи с читателем. Мир массовых тиражей, поддерживаемых рекламой, обычно не может содержать автора, не желающего высказывать уже популярные идеи. Мастерство, без которого нет удовольствия от любого интеллектуального или художественного труда, для все большего числа интеллектуалов сведено на нет. Они оказываются в положении голливудского сценариста: независимое мастерство, которое они вкладывают в работу, искажается в угоду популярности на массовом рынке.
Даже редакторы массовых журналов не избежали обезличивания издательского дела: они выступают как сотрудники коммерческого предприятия, а не полноправные личности. Массовые журналы не столько редактируются, сколько регулируются по искусной формуле.
Писателей всегда стесняло удовольствие и умонастроение читателей, но варьирование этих интересов и уровней управления издательским делом оставляли место для большой степени свободы. Тенденция массового распространения книг – покетбуков за 25 центов, – вполне возможно, потребует более обдуманного и стандартизованного продукта, как при производстве и распространении фильмов. Похоже, что все меньше издателей будут работать со все большим числом рукописей, которые будут доходить до читателя через аптеки-закусочные и другие каналы массового распространения.
Хотя большие университеты в целом по-прежнему предоставляют наибольшую свободу для работы, и их не миновали тенденции ограничения свободы ученых. Профессор – в конечном счете тот же нанятый сотрудник, со всеми вытекающими из этого последствиями. Кандидаты на должность в университете отбираются, естественно, по тем же институциональным факторам – отсюда влияние на то, как, когда и что они будут исследовать. Однако самая глубокая проблема свободы преподавателей не периодические увольнения профессоров, а неясный общий страх, который часто вежливо называют «благоразумием», «хорошим вкусом» или «взвешенным суждением». Запугивая самих себя, ученые так привыкают к страху, что перестают его осознавать. Настоящие ограничения не столько во внешних запретах, сколько в контроле за «инсургентом» по соглашению джентльменов от науки. Этот контроль еще усиливают законы Хэтча[2], нападки политиков и бизнесменов на «профессоров», ограничения, необходимым образом налагаемые армейскими программами в колледжах, а также комитеты и ассоциации, которые пытаются стандартизировать содержание образования и его воздействие. В социальных науках исследования все больше зависят от средств частных фондов, а эти фонды известны своей неприязнью к ученым, выдвигающим непопулярные идеи – то есть те, что называют «неконструктивными».
Растущая вовлеченность США в международные дела неуловимым образом влияет на некоторых американских интеллектуалов. Молодой исследователь, который пишет о Латинской Америке, Азии или Европе и при этом не отклоняется от общепризнанных фактов и общепринятой политики, приходит к добровольной самоцензуре, надеясь получить средства от фондов и субсидии на исследования и поездки.
Средства эффективного распространения экспроприируются у интеллектуальных работников. Материальный базис их инициативы и интеллектуальной свободы больше не в их руках. Они знают больше, чем говорят, и они бессильны и напуганы.
В современном обществе от организованной ответственности зависят как свобода, так и безопасность. Под «свободой» и «безопасностью» я понимаю не независимость каждого индивида, а только наличие у него эффективного контроля над тем, от чего он зависит. Этика и политика демократии сходятся в решениях, жизненно важных для тех, кто не имеет при их принятии права голоса. Сегодня такие решения повсюду затрагивают все больше жизней. Поскольку господствует политика организованной безответственности, занимающие высокие посты должны скрывать факты, чтобы сохранить власть.
Когда преобладают безответственные решения, а ценности распределяются неравномерно, те, кто принимает решения, и те, кто становится основными выгодоприобретателями, прибегают ко всеобщему обману. Все больше интеллектуалов работает внутри властной бюрократии и на тех немногих, кто принимает решения. Даже если интеллектуал не нанят этими структурами открыто, шаг за шагом, разными способами обманывая самого себя, он стремится сделать так, чтобы в печати его мнения соответствовали ограничениям, наложенным такими организациями и их сотрудниками.

II
Любая философия, чувствительная к тому, как общества влияют на способы существования в них, поставит в центр идею ответственности. Именно поэтому ответственность так важна для этики и политической теории Джона Дьюи и покойного немецкого социолога Макса Вебера. Ответ интеллектуала на трагическую безответственность может быть разным, но мы можем его понять в зависимости от того, где именно интеллектуал сталкивается с этой проблемой. С ней можно встретиться интроспективно – морально и интеллектуально, а можно столкнуться публично как с проблемой политической экономии.
На этой шкале расположены: (1) простая самооценка; (2) объективное рассмотрение событий и (3) оценка нашего собственного положения в зависимости от объективного распределения власти и права принятия решений. Адекватная философия использует все три стиля рефлексии, обдумывая любую из занятых кем-либо позиций.
1. Если определять этические и политические проблемы только через то, как они затрагивают индивида, он может обогатить свой опыт, научиться лучше реагировать и, возможно, привыкнуть к собственному страданию. Но в этом случае индивид не решит проблем, с которыми он столкнулся, так как он не обращается к их глубинным источникам.
2. Если рассматривать только существующие в обществе объективные тенденции, тогда мы не обратим внимания на личные пристрастия и предрассудки, неизбежно возникающие при наблюдении и размышлении о последствиях чего-либо. Объективность не должна возводить в научный культ узкоспециализированную оптику. Она вполне может пониматься шире, включать не только «факты», но и их значения. Многие считают «объективным» лишь то, что незамысловато воспроизводит давно проторенные пути исследования. Не интересующихся политикой это, может быть, и удовлетворит, но как полноправная позиция такой взгляд недостаточен. Это не интеллектуальная ориентация, а скорее особая форма убежища.
3. Общество, в котором мы живем, и то, как мы будем жить в нем, все более политизировано. Это общество включает в себя области интеллектуального труда и личной морали. Если мы требуем, чтобы обе они зависели от наших действий, влияющих на публику, то личная мораль и политические интересы тесно связаны. Любая философия, не представляющая собой личный побег, предполагает, что человек занимает политическую позицию. Если это верно, то на нашей политической мысли лежит большая ответственность. Поскольку сфера охвата политики расширяется, думая о политическом, мы думаем о собственном образе жизни и стиле рефлексии.
Независимый художник и интеллектуал стоят среди тех немногих, кто достаточно подготовлен, чтобы сопротивляться стереотипизации и противостоять гибели действительно живого. Свежесть восприятия включает способность постоянно срывать маски со стереотипов взгляда и мысли, разбивать их, даже несмотря на то, что современные средства коммуникации обрушивают их на нас потоками. Эти миры массового искусства и массовой мысли все больше зависят от требований политики. Именно поэтому интеллектуальные усилия и интеллектуальная солидарность должны сосредоточиться на политике. Если мыслитель не соотносит себя с ценностью истины в политической борьбе, он не может ответственно иметь дело с совокупностью живого опыта.

III
Реалистичное политическое мышление требует от интеллектуала постоянного знания его собственной социальной позиции. Такое знание необходимо ему для того, чтобы представлять сферу стратегии, доступную для его влияния. Если он забудет об этом, его мысль так далеко уйдет из сферы стратегии, что перевести ее в любое действие, собственное или чужое, станет невозможным. Мысль его перейдет в фантазию. Если интеллектуал слишком хорошо помнит о своем бессилии, предполагая, что вся сфера стратегического сводится к точке беспомощности, его мысль легко станет политически тривиальной. В обоих случаях удел его сознания – фантазии и бессилие. Очевидный путь избегнуть такой судьбы – сделать само понимание своей целью.
Но просто понять – недостаточная альтернатива тому, чтобы поддаться личному ощущению трагедии. Это и не настоящая альтернатива, так как понимание может лишь углубить такое ощущение. Просто понять – таков может быть идеал отчужденных, но не лишенных наследства, тех, кто не верит в работу, которую делает. Поскольку возможность «иметь работу» стало вездесущей политической санкцией и формой цензуры для интеллектуалов из среднего класса, политическая психология испуганного работника приобретает релевантность. Простое понимание – идеал человека, способного понять истину, но не имеющего возможности, смелости или навыка политически эффективно передать это.
От не переданного другим знания разум «скисает», затемняется и оказывается забытым. Чтобы первооткрыватель сохранил целостность своего характера, его открытие должно быть эффективно распространено. Такая форма коммуникации – необходимый элемент самого поиска ясного понимания, включая понимание себя. Только социальное подтверждение нашего знания от тех, кого мы считаем достаточно подготовленными, дает нам право быть уверенными в нем. Целостности характера можно добиться или поддержать ее лишь действием (включая коммуникацию), в котором мы минимально подавляем себя. Ее нельзя достигнуть, продавая то, что мы считаем собой. Продавая чужую ложь, мы продаем и самих себя, а продать себя – значит превратить себя в товар. Товар не контролирует рынок, его номинальная стоимость – та, которую предложит рынок. И она всегда недостаточна.
Мы настаиваем на ясности и понимании, чтобы нашими решениями управляли их последствия. Ясное понимание политического мира и нашего места в нем также необходимо, если мы хотим сохранить достаточную дистанцию от самих себя. Без этой дистанции человек предается жалости к себе и политическим стенаниям. Как челнок, мы должны постоянно курсировать между пониманием, которое нам дает отчужденность, и стремлением к политике истины в ответственном обществе, над которой мы трудимся. В активном поиске этих целей возникают проблемы, меняющие ситуацию к лучшему в личном и политическом смысле. Для истинных и адекватных решений нужны периоды отчуждения от политической морали и размышлений о себе.
Фаза отчуждения может быть изолирована от ее политического контекста. В условиях разделения труда она может стать самоцелью. Те, кто ограничивается работой только в этом сегменте интеллектуального труда, могут попытаться обобщить его и сделать основой для политической и личной позиции. В таком случае ключевая проблема возникает из отставания социальных наук от естественных и от развития технологии: это отставание создает политические и социальные проблемы. Но такая позиция недостаточна.
Для поиска истин нужно отчуждение, но нет причин делать из него политический фетиш и уж тем более – личное оправдание. Конечно, нам нужно более уверенное знание, но у нас уже достаточно знания, политически и экономически релевантного. Большой бизнес доказывает это, оплачивая услуги социологов, которые используют свое знание в его пользу. Многие лучшие экономисты уже работают в крупных компаниях, а хорошего социолога бизнес подталкивает к увольнению с государственной службы и переходу на работу в коммерческое предприятие или в организацию, служащую прикрытием для коммерческих интересов.
Политическому человеку не нужно ждать большего знания в будущем, чтобы ответственно действовать сейчас. Приписывать свое бездействие недостатку знания – дешевый способ отказаться от политической позиции, от того, чтобы действовать исходя из максимума возможностей. Если половину релевантного знания, которое у нас есть уже сейчас, действительно поставить на службу идеалам, высказываемым нашими лидерами, то эти идеалы можно реализовать очень быстро. Думая, что нам нужно только знание, мы игнорируем сущность проблемы, с которой сталкивается социолог: у него нет власти действовать политически, а есть очень ограниченная возможность для политически эффективной коммуникации.
Социологам известно много иллюзий, поддерживающих власть. Своим молчанием, своей аффилиацией, или же открыто, в своих работах, социолог часто санкционирует такие иллюзии, вместо того, чтобы высказать правду о них. Социологи цензурируют себя, тщательно выбирая безопасный предмет исследования ради «чистой науки», либо продавая престиж своего труда ради чужих целей.

IV
Выше были описаны прямые способы принять statusquo. Но его можно принять – и сделать иллюзорно приятным – через неоправданные ожидания будущего. Такой метод применяют сейчас в сотнях созданных и разрекламированных «планов послевоенного переустройства».
Большой бизнес заманивает нас в технологическую ловушку, тряся погремушкой перед публикой и не объясняя, как именно блага будут столь широко распределяться. Подобным же образом политический эксперт уводит внимание от настоящего к нескольким моделям будущего. Чем больше мы страдаем от антагонизмов сегодняшнего дня, тем чаще прибегаем к будущему как источнику псевдоединства и искусственно синтезированной морали. Интеллектуалы и публицисты создали столько «планов», что их хватит на удовлетворение любого вкуса. Большинство этих товаров, конечно, не являются «планами» – в том смысле, что они не могут быть реализованы. Это приманки для разных социальных страт, а иногда для конкретных групп интересов, чтобы добиться от них поддержки сегодняшней безответственности. Послевоенное «планирование» – это «новая пропаганда».
Обсуждение будущего, в котором за основу взято настоящее, либо служит уходу от современной реальности, либо дает безмолвную интеллектуальную санкцию будущим бедствиям. Непререкаемые решения уже вполне ясно определили послевоенный мир. Очевидно, что в нем будет существовать баланс сил в пределах коллективного доминирования трех сверхдержав. От индивидуального доминирования мы переходим к коллективному, по мере того, как государства, мощнее других осуществившие применение силы во всем мире, захватывают лидерство в нем. Такое коллективное доминирование может привести к контральянсам и еще большим войнам либо к решениям, которые не будут подотчетны родившимся в Индии или на островах Карибского моря.
Эти факты и перспективы, как и причины текущей войны, почти никто не обсуждает серьезно и публично. Избежать войны можно, только определив ее причины для каждого государства и ликвидировав их. Пишущие о ней просто признают войну как данность, упоминают 7 декабря 1941-го как дату ее начала и сразу переходят к будущему без войн. Исследуя причины современных войн, никто не заходит дальше, чем это было сделано в период между мировыми войнами. Все это забыто и погребено под довольно-таки бессмысленным ярлыком «изоляционизма». Легче обсуждать неясное будущее, в котором пока нет никаких фактов, чем стать лицом к лицу с тревожащими проблемами настоящего и недавнего прошлого.
Будущее планируется в соглашениях держав, даже если его и придется впоследствии написать кровью. Бессильный интеллектуал, выступая как планировщик, может создать противоположные ожидания, но он увидит в дальнейшем, какова истинная функция этого «планирования». Он ведет других, пребывая в молитве, и эта молитва – массовое отклонение от необходимого пути.
Обсуждение международных дел, которое проходит не в терминах борьбы за власть внутри каждой страны, интересно только тем, как стоящие у власти политически используют интеллектуала. Внутренняя борьба за власть – единственный определяющий фактор в международных отношениях, на который мы можем повлиять. Поэтому эффективный способ планировать будущее мира состоит в том, чтобы критиковать сегодняшние решения. Пока каждая точка «плана» не будет подобным образом привязана к настоящему, «планирование» будет маскировать мир, работа над которым идет уже сейчас. Этот опасный камуфляж помогает иллюзорно ускользнуть от проблем, окружающих события и решения в настоящем.

V
Пишущий склонен верить, что проблемы действительно можно решить в его стихии – стихии слова. Поэтому он часто недооценивает угрозу насилия, угрозу силы принуждения, которая всегда присутствует в решающих политических вопросах. Разум и энергия автора держатся в рамках общих рассуждений, где он может безопасно говорить о справедливости и свободе. Поскольку его модель спора – обмен рациональными аргументами, а не умелое применение силы или пустая риторика, эта модель не дает ему видеть другие, более убедительные в историческом отношении формы спора. Такой итог позиции пишущего, его труд и последствия его работы очень удобны для политика, так как обычно они маскируют этическими размышлениями природу политической борьбы. По мере того, как каналы коммуникации все более монополизируются, а партийные машины и экономическое принуждение, основанные на обмане ради выгоды, продолжают монополизировать возможность эффективной политической организации, перспектива действия и политической коммуникации для интеллектуала минимизирована. Политический интеллектуал все чаще – лишь служащий машины коммуникации, которая основана на полной противоположности тем ценностям, которые он хотел бы отстаивать. Он хотел бы стоять за политику истины в демократическом, ответственном обществе. Но его усилия сохранить свою функцию ради свободы потерпели поражение.
Поражение ему нанес не явный враг. Даже получив власть, никто не смог бы, находясь в нашем положении, легко настоять на своем или уничтожить его воздействие одним ударом. Всегда легче обнаружить внешнего врага, чем справиться с внутренним состоянием. Наше безличное поражение закрутило веретено трагического сюжета, и многих предает ложь, заключенная в них самих.
Перевод с английского Владимира Макарова

[1] Перевод выполнен по следующему изданию: SummersJ.H. (Ed.). The Politics of Truth: Selected Writings of C. Wright Mills. NewYork: OxfordUniversityPress, 2008. Вступление к статье написано составителем и редактором сборника Джоном Саммерсом.
[2] Законы Хэтча предусматривали запрет для служащих исполнительных органов власти принимать участие в избирательных кампаниях и иных формах политической деятельности. — Примеч. ред.

Источник: http://magazines.russ.ru/nz/2014/2/10r-pr.html