Мариуполь. Обманчивое чувство безопасностиМариуполь. Обманчивое чувство безопасности

Анастасия Рингис, УП.
13 июня Мариуполь отметит год освобождения от «ДНР».
Накануне этой даты – 11 июня – город посетит президент Петр Порошенко.
В прошлый раз он приезжал в Мариуполь 8 сентября 2014-го, через несколько дней после подписания Минских соглашений.
Тогда боевики предприняли мощную попытку наступления на город. Удержать ситуацию во многом удалось за счет построенных линий обороны – со рвами и слябовыми домиками.
Но вопрос безопасности города и спустя год – ключевой. Именно по этой причине Порошенко и прилетел в Мариуполь.
Сейчас на подступах к городу, как и по всей линии соприкосновения, возводятся ВОПы (взводные опорные пункты – фортификационные сооружения).
Решение об их строительстве Кабмин принял 18 марта 2015 года.
По плану правительства около трехсот фортификационных сооружений должны укрепить оборону армии по всех линии фронта.
Стоимость проекта – 850 млн гривен, из расчета около 2,8 млн гривен на один объект.
Ответственность за строительство Кабмин возложил на губернаторов 22 областей.
На прошлой неделе разгорелся скандал. Выяснилось, что объекты, за строительство которых отвечает губернатор Донецкой области Александр Кихтенко, все еще не построены.
Во время своего ежегодного обращения президент пригрозил за срыв сроков строительства оборонных сооружений наказать губернатора области Александра Кихтенко и брата экс-губернатора Сергея Таруты – Александра Таруту.
Именно его компания «Азовстройсталь» выступает главным подрядчиком строительства 24 ВОПов, находящихся в зоне ответственности Донецкой обладминистрации.
Теперь у Порошенко есть удобная причина снять Кихтенко и повод для критики экс-губернатора Сергея Таруты, который также не церемонится в оценке его действий как Главнокомандующего.
Судя по всему, сегодня же будет объявлено о новом назначении на должность губернатора прифронтовой области. По информации собеседников «Украинской правды» в президентской канцелярии руководителем области станет Павел Жебривский – нынешний заместитель начальника главного управления Генпрокуратуры.

Для чего нужны ВОПы?
ВОПы – это система сооружений, которая размещается на территории 40 гектаров.
На большой площади находятся огневые точки, перекрытые бетонными блоками, сооружения для хранения боеприпасов, боевой техники, отдыха бойцов, а вся инфраструктура связана между собой окопами и туннелями.
«Около 300 таких объектов укрепят наши позиции по всей лини соприкосновения. В случае наступления эффективность обороны увеличится в десятки раз с меньшими человеческими ресурсами», – объясняет советник президента Юрий Бирюков цель строительства фортификационных объектов.
По его словам, проект создания таких сооружений разрабатывался в недрах Минобороны еще в октябре прошлого года. Но много времени ушло на поиск оптимальных технических решений, проведение экспертизы.
Вообще-то, ВОПы – засекреченные объекты. Знать о них должны разве что военные, и то доступ к этой информации – ограничен. По словам Бирюкова, не будет даже карт, на которых будут нанесены эти опорные пункты.
Тем не менее, посмотреть один из таких секретный объектов накануне приезда президента «Украинской правде» удалось в компании депутата Сергея Таруты.
Очевидно, Тарута, брата которого президент обвиняет в срывах срока строительства, решил проинспектировать ВОПы самостоятельно. До того, как их увидит президент.
Месторасположение ВОПа держится в тайне. Нас отвезли в поля по направлению к Волновахе.
На объекте нас встречает Александр Панасенко, генеральный директор «Азовстройстали» – компании, которая принадлежит Александру Таруте.
Он просит выключить геолокацию и снимать только то, что он разрешает. Панасенко показывает лишь часть территории – огневую точку, которая выглядит как бетонный домик, вкопанный в землю и траншеи, ведущие к ней.
Он говорит на языке цифр: «На один ВОП приходится 3, 6 км траншеи, надо вырыть 34 котлована. Для строительства необходимо 26 тонн арматуры, 118 мЗ железобетона и 206 мЗ лесоматериала».
Оценить такие объемы на слух непросто, потому что конструкция выглядит со стороны не такой уж сложной. Скидку приходится делать на то, что большая часть инфраструктуры скрыта от глаз.
На главный вопрос журналистов, почему строители не успели сдать объект в срок, за что получили нагоняй от президента, гендиректор «Азовстройстали» отвечает уже датами.
Проект инженерных сооружений, по его словам, был утвержден на 1,5 месяца позже – только 27 апреля. И лишь 7 мая Донецкая ОГА получила все нужные разрешения на начало работ.
Финансирование строительства началось 13 мая 2015 года. При этом государство, по его словами, выделило только 30% предоплаты.
– Тем не менее, к другим объектам (а их почти 300) у президента вопросов нет. Почему они есть к Донецкой области? – интересуется у него «Украинская правда».
– В секторе «М» поставщики не отпускают материалы без предварительной 100% оплаты, поэтому все деньги приходится изымать из своего оборота. А еще по проекту на топливо заложено 14 гривен (вместо 20), на лесоматериалы – 300 гривен, при том, что реальная их стоимость уже около 1200 гривен. Еще сложность – некоторые материалы доставлять надо по железной дороге, а это увеличивает срок до двух недель, – почти оправдывается Панасенко.
Из 24 объектов, которые строит компания «Азовстройсталь», шесть находятся на первой линии обороны. Работать там опаснее всего.
Директор говорит, что, бывало, рабочие попадали под обстрелы, но, к счастью, никто не пострадал. Тем не менее, желающих работать в «красной зоне» – очень мало. Профессионалы не хотят рисковать здоровьем, страховые компании не хотят страховать.
Панасенко говорит, что сам не знает, почему компания, которую он возглавляет, попала под горячую руку президента. 300 объектов, которые должны быть построены, находятся на разных стадиях готовности. Сам Панасенко оценивает ее в 75%.
«Чтобы строить быстро, как и нужно в военное время, необходимо чтобы и бюрократически процедуры проходили скорее», – пожимает он плечами.
Красная зона, пустой пляж
Мариупольцы уже привыкли к тому, что взрывы в городе раздаются в любое время дня и ночи. Но приезжих это, по-прежнему, удивляет.
Местные же жители только ускоряют шаг, когда слышат взрывы – они чаще всего понимают, с какой стороны стреляют и где безопасно.
На окраину села Бердянское, которое граничит с селом Широкино – ключевой на сегодняшний день позицией обороны Мариуполя – мы едем в сопровождении бойцов полка «Азов». Они немногословны. Тоже просят отключить геолокацию и постоянно напоминают, что мы находимся в «красной зоне».
Пытаюсь, выяснить, что они знают о проекте строительства опорных пунктов и считают ли они ее эффективной мерой?
Но бойцы только улыбаются в ответ.
«Понимаешь, генералы мыслят полномасштабными наступлениями, с танками, артиллерией, бомбардировками, а на самом деле мы воюем малыми диверсионными группами», – говорит один из них, с бородой как у моджахеда.
Тут же к разговору подключается еще один «азовчанин» – командир артиллерии.
«Сейчас там, в Широкино работают спецы – точно не ополченцы. Смотри, над нами постоянно летают беспилотники. У нас был один квадракоптер, который нам привезли волонтеры. Так они сделали радиоперехват и угнали его. Понимаешь разницу между любительской и военной техникой?» – спрашивает он.
Я одобрительно киваю в ответ, хотя вряд ли отличу любительский квадракоптер от военного.
«У них есть еще такое оборудование, которое позволяет в течение нескольких минут вычислить, где находится артиллерия с точностью до пяти метров, – подключается к разговору еще один боец. – Мы вот сейчас пока не уничтожим эту шутку, ответку не даем. Опасно».
Помимо базы, на которой постоянно находятся бойцы добровольческих батальонов – «Азов» и «Донбасс», в Бердянске еще живет несколько семей.
Чаще всего это пенсионеры – те, кому действительно некуда ехать.
Мы едем с бойцами по дороге, вдоль которой расположены частные дома. Некоторые из них все еще выглядят ухоженными и, кажется, что там до сих пор живут люди.
Но тут же по соседству – дома с выбитыми стеклами, снесенными крышами, посеченной обшивкой.
«Десять дней назад вот здесь еще волонтеры раздавали помощь, – кивает водитель на дом, где большими буквами написано «Заминировано».
Мы подъезжаем к крайнему дому. Дальше проехать уже невозможно – два котлована от снарядов «сушек», как говорят бойцы. Большой европейский дом с летней террасой и камином сильно пострадал от взрывов.
Один из бойцов «Азова» , в прошлом владелец нескольких ресторанов в Донецке, рассказывает, что как-то познакомился с его хозяином, мужчиной лет 40-ка. Тот сидел на пороге и плакал.
Оказалось, мужчина продал всю недвижимость и вложился в строительство, а когда, наконец, доделал ремонт, началась война.
Опасное Широкино
В Широкино нас везут бойцы батальона «Донбасс» – Казбек и Якут. Один до войны работал в МЧС, второй – был предпринимателем.
Их уговаривала отвести нас в Широкино известная мариупольская волонтер Галина Однорог.
В марте, когда здесь шли активные боевые действия, она вместе с сотрудниками Красного Креста вывозила семьи из этого села, в котором бои шли за каждый дом. Потом Однорог долго помогала оставшимся в Широкино жителям. В «Донбассе» ее хорошо знают, поэтому быстро соглашаются на ее просьбу.
– Хочешь посмотреть, как мы воюем? Сейчас покажем! – задорно говорит Якут. Но когда спустя пару минут мы выезжаем на открытую дорогу длиной в километр, он строго командует: «Пригнись!».
Позиции украинских военных расположены вверху Широкино на территории детского лагеря «Маяк».
Сейчас практически невозможно представить, что когда-то здесь отдыхали дети. Разбитые здания, между которыми рвы и котлованы в человеческий рост. От одного разрушенного дома к другому нужно бегать, медлить опасно для жизни. Вся территория простреливается. До врага – меньше километра.
На тех позициях, которые держат наши бойцы, ротации проходят каждые пять дней.
В Широкино сразу вспоминаешь Донецкий аэропорт. Как и там, тут бойцы тоже готовы стоять до последнего.
В случае обстрела укрыться здесь практически негде. Есть, конечно, блиндажи, но и они не всегда спасают.
Пару недель назад в одном из них погиб доброволец с позывным «Спасатель». Снаряд разорвался рядом с его укрытием, оторвало ноги, помочь было уже невозможно.
«Мы просим тишину, чтобы вывезти своих погибших. Сепары сначала соглашаются, а потом открывают огонь. Им верить нельзя», – в сердцах говорит Якут.
Он смотрит на меня пристально, а потом вдруг спрашивает: «Ну что, чувствуешь себя как в тире?».
За углом здания, на территории, которая оборудована под полевую кухню, ребята из «Азова» пьют чай из термоса.
Вечереет, а значит скоро начнется «обмен приветствиями».
Мы решаем, что пора покидать Широкино. Проделываем тот же путь – едем на большой скорости по простреливаемой дороге. Но еще не успеваем доехать до села Бердянское, как в Широкино уже начинает громыхать.
В тот же вечер уже в аэропорту я узнаю, что у «Азова» один раненый, а на следующий день, что два 300- х и один убитый.
«Это нам вдогонку шлют привет», – поясняет Казбек.
На берегу моря мы встречаемся еще с группой добровольцев. Недавний взрыв на море бойцы считают трагедией, случившейся по глупости. «Они из Новоазовска присылают на мины на плотах. Все знают, что их нельзя трогать», — поясняют они.
Они везут меня в Мелекино в санаторий «Светлана» где находится их база, чтобы познакомить с комбатом «Донбасса» Галом.
Недавно вокруг этого санатория разгорелся скандал – местное руководство было несогласно с решением Генштаба сектора М передать его добровольцам и надеялось, что санаторий заработает.
С комбатом Галом, который кажется, на голову выше всех, мы идем к берегу моря.
В соседних рядом с добровольцами санаториях разместились пограничники, они заминировали подходы к санаторию и часть береговой линии. Повсюду красуются таблички со словом «Мина».
«Ближайшие санатории стоят ровно там, где может начаться высадка», — поясняет Гал. И сразу дает исторический экскурс – как освобождали Мариуполь во время Второй мировой войны: советские войска тоже высаживались с моря и заходили с тыла.
Помогут ли в этом случае ВОПы?
Сначала Гал отвечает политкорректно, что хорошие оборонные сооружения никому не помешают. Хотя сам он не верит в полномасштабное наступление. Но в какой-то момент от политкорректности не остается и следа и Гал твердо говорит:
«Да не нужны нам его ВОПы, пусть, в конце концов, определиться – мы воюем или защищаемся? Нам нужна военная доктрина. Без нее мы не можем понять, почему нам запрещают стрелять в ответ, почему мы не идем вперед. И чего мы вообще ждем?».
И да, действительно, чего мы ждем?
Анастасия Рингис, УП
Источник: http://www.pravda.com.ua/rus/articles/2015/06/11/7070902/Анастасия Рингис, УП.
13 июня Мариуполь отметит год освобождения от «ДНР».
Накануне этой даты – 11 июня – город посетит президент Петр Порошенко.
В прошлый раз он приезжал в Мариуполь 8 сентября 2014-го, через несколько дней после подписания Минских соглашений.
Тогда боевики предприняли мощную попытку наступления на город. Удержать ситуацию во многом удалось за счет построенных линий обороны – со рвами и слябовыми домиками.
Но вопрос безопасности города и спустя год – ключевой. Именно по этой причине Порошенко и прилетел в Мариуполь.
Сейчас на подступах к городу, как и по всей линии соприкосновения, возводятся ВОПы (взводные опорные пункты – фортификационные сооружения).
Решение об их строительстве Кабмин принял 18 марта 2015 года.
По плану правительства около трехсот фортификационных сооружений должны укрепить оборону армии по всех линии фронта.
Стоимость проекта – 850 млн гривен, из расчета около 2,8 млн гривен на один объект.
Ответственность за строительство Кабмин возложил на губернаторов 22 областей.
На прошлой неделе разгорелся скандал. Выяснилось, что объекты, за строительство которых отвечает губернатор Донецкой области Александр Кихтенко, все еще не построены.
Во время своего ежегодного обращения президент пригрозил за срыв сроков строительства оборонных сооружений наказать губернатора области Александра Кихтенко и брата экс-губернатора Сергея Таруты – Александра Таруту.
Именно его компания «Азовстройсталь» выступает главным подрядчиком строительства 24 ВОПов, находящихся в зоне ответственности Донецкой обладминистрации.
Теперь у Порошенко есть удобная причина снять Кихтенко и повод для критики экс-губернатора Сергея Таруты, который также не церемонится в оценке его действий как Главнокомандующего.
Судя по всему, сегодня же будет объявлено о новом назначении на должность губернатора прифронтовой области. По информации собеседников «Украинской правды» в президентской канцелярии руководителем области станет Павел Жебривский – нынешний заместитель начальника главного управления Генпрокуратуры.

Для чего нужны ВОПы?
ВОПы – это система сооружений, которая размещается на территории 40 гектаров.
На большой площади находятся огневые точки, перекрытые бетонными блоками, сооружения для хранения боеприпасов, боевой техники, отдыха бойцов, а вся инфраструктура связана между собой окопами и туннелями.
«Около 300 таких объектов укрепят наши позиции по всей лини соприкосновения. В случае наступления эффективность обороны увеличится в десятки раз с меньшими человеческими ресурсами», – объясняет советник президента Юрий Бирюков цель строительства фортификационных объектов.
По его словам, проект создания таких сооружений разрабатывался в недрах Минобороны еще в октябре прошлого года. Но много времени ушло на поиск оптимальных технических решений, проведение экспертизы.
Вообще-то, ВОПы – засекреченные объекты. Знать о них должны разве что военные, и то доступ к этой информации – ограничен. По словам Бирюкова, не будет даже карт, на которых будут нанесены эти опорные пункты.
Тем не менее, посмотреть один из таких секретный объектов накануне приезда президента «Украинской правде» удалось в компании депутата Сергея Таруты.
Очевидно, Тарута, брата которого президент обвиняет в срывах срока строительства, решил проинспектировать ВОПы самостоятельно. До того, как их увидит президент.
Месторасположение ВОПа держится в тайне. Нас отвезли в поля по направлению к Волновахе.
На объекте нас встречает Александр Панасенко, генеральный директор «Азовстройстали» – компании, которая принадлежит Александру Таруте.
Он просит выключить геолокацию и снимать только то, что он разрешает. Панасенко показывает лишь часть территории – огневую точку, которая выглядит как бетонный домик, вкопанный в землю и траншеи, ведущие к ней.
Он говорит на языке цифр: «На один ВОП приходится 3, 6 км траншеи, надо вырыть 34 котлована. Для строительства необходимо 26 тонн арматуры, 118 мЗ железобетона и 206 мЗ лесоматериала».
Оценить такие объемы на слух непросто, потому что конструкция выглядит со стороны не такой уж сложной. Скидку приходится делать на то, что большая часть инфраструктуры скрыта от глаз.
На главный вопрос журналистов, почему строители не успели сдать объект в срок, за что получили нагоняй от президента, гендиректор «Азовстройстали» отвечает уже датами.
Проект инженерных сооружений, по его словам, был утвержден на 1,5 месяца позже – только 27 апреля. И лишь 7 мая Донецкая ОГА получила все нужные разрешения на начало работ.
Финансирование строительства началось 13 мая 2015 года. При этом государство, по его словами, выделило только 30% предоплаты.
– Тем не менее, к другим объектам (а их почти 300) у президента вопросов нет. Почему они есть к Донецкой области? – интересуется у него «Украинская правда».
– В секторе «М» поставщики не отпускают материалы без предварительной 100% оплаты, поэтому все деньги приходится изымать из своего оборота. А еще по проекту на топливо заложено 14 гривен (вместо 20), на лесоматериалы – 300 гривен, при том, что реальная их стоимость уже около 1200 гривен. Еще сложность – некоторые материалы доставлять надо по железной дороге, а это увеличивает срок до двух недель, – почти оправдывается Панасенко.
Из 24 объектов, которые строит компания «Азовстройсталь», шесть находятся на первой линии обороны. Работать там опаснее всего.
Директор говорит, что, бывало, рабочие попадали под обстрелы, но, к счастью, никто не пострадал. Тем не менее, желающих работать в «красной зоне» – очень мало. Профессионалы не хотят рисковать здоровьем, страховые компании не хотят страховать.
Панасенко говорит, что сам не знает, почему компания, которую он возглавляет, попала под горячую руку президента. 300 объектов, которые должны быть построены, находятся на разных стадиях готовности. Сам Панасенко оценивает ее в 75%.
«Чтобы строить быстро, как и нужно в военное время, необходимо чтобы и бюрократически процедуры проходили скорее», – пожимает он плечами.
Красная зона, пустой пляж
Мариупольцы уже привыкли к тому, что взрывы в городе раздаются в любое время дня и ночи. Но приезжих это, по-прежнему, удивляет.
Местные же жители только ускоряют шаг, когда слышат взрывы – они чаще всего понимают, с какой стороны стреляют и где безопасно.
На окраину села Бердянское, которое граничит с селом Широкино – ключевой на сегодняшний день позицией обороны Мариуполя – мы едем в сопровождении бойцов полка «Азов». Они немногословны. Тоже просят отключить геолокацию и постоянно напоминают, что мы находимся в «красной зоне».
Пытаюсь, выяснить, что они знают о проекте строительства опорных пунктов и считают ли они ее эффективной мерой?
Но бойцы только улыбаются в ответ.
«Понимаешь, генералы мыслят полномасштабными наступлениями, с танками, артиллерией, бомбардировками, а на самом деле мы воюем малыми диверсионными группами», – говорит один из них, с бородой как у моджахеда.
Тут же к разговору подключается еще один «азовчанин» – командир артиллерии.
«Сейчас там, в Широкино работают спецы – точно не ополченцы. Смотри, над нами постоянно летают беспилотники. У нас был один квадракоптер, который нам привезли волонтеры. Так они сделали радиоперехват и угнали его. Понимаешь разницу между любительской и военной техникой?» – спрашивает он.
Я одобрительно киваю в ответ, хотя вряд ли отличу любительский квадракоптер от военного.
«У них есть еще такое оборудование, которое позволяет в течение нескольких минут вычислить, где находится артиллерия с точностью до пяти метров, – подключается к разговору еще один боец. – Мы вот сейчас пока не уничтожим эту шутку, ответку не даем. Опасно».
Помимо базы, на которой постоянно находятся бойцы добровольческих батальонов – «Азов» и «Донбасс», в Бердянске еще живет несколько семей.
Чаще всего это пенсионеры – те, кому действительно некуда ехать.
Мы едем с бойцами по дороге, вдоль которой расположены частные дома. Некоторые из них все еще выглядят ухоженными и, кажется, что там до сих пор живут люди.
Но тут же по соседству – дома с выбитыми стеклами, снесенными крышами, посеченной обшивкой.
«Десять дней назад вот здесь еще волонтеры раздавали помощь, – кивает водитель на дом, где большими буквами написано «Заминировано».
Мы подъезжаем к крайнему дому. Дальше проехать уже невозможно – два котлована от снарядов «сушек», как говорят бойцы. Большой европейский дом с летней террасой и камином сильно пострадал от взрывов.
Один из бойцов «Азова» , в прошлом владелец нескольких ресторанов в Донецке, рассказывает, что как-то познакомился с его хозяином, мужчиной лет 40-ка. Тот сидел на пороге и плакал.
Оказалось, мужчина продал всю недвижимость и вложился в строительство, а когда, наконец, доделал ремонт, началась война.
Опасное Широкино
В Широкино нас везут бойцы батальона «Донбасс» – Казбек и Якут. Один до войны работал в МЧС, второй – был предпринимателем.
Их уговаривала отвести нас в Широкино известная мариупольская волонтер Галина Однорог.
В марте, когда здесь шли активные боевые действия, она вместе с сотрудниками Красного Креста вывозила семьи из этого села, в котором бои шли за каждый дом. Потом Однорог долго помогала оставшимся в Широкино жителям. В «Донбассе» ее хорошо знают, поэтому быстро соглашаются на ее просьбу.
– Хочешь посмотреть, как мы воюем? Сейчас покажем! – задорно говорит Якут. Но когда спустя пару минут мы выезжаем на открытую дорогу длиной в километр, он строго командует: «Пригнись!».
Позиции украинских военных расположены вверху Широкино на территории детского лагеря «Маяк».
Сейчас практически невозможно представить, что когда-то здесь отдыхали дети. Разбитые здания, между которыми рвы и котлованы в человеческий рост. От одного разрушенного дома к другому нужно бегать, медлить опасно для жизни. Вся территория простреливается. До врага – меньше километра.
На тех позициях, которые держат наши бойцы, ротации проходят каждые пять дней.
В Широкино сразу вспоминаешь Донецкий аэропорт. Как и там, тут бойцы тоже готовы стоять до последнего.
В случае обстрела укрыться здесь практически негде. Есть, конечно, блиндажи, но и они не всегда спасают.
Пару недель назад в одном из них погиб доброволец с позывным «Спасатель». Снаряд разорвался рядом с его укрытием, оторвало ноги, помочь было уже невозможно.
«Мы просим тишину, чтобы вывезти своих погибших. Сепары сначала соглашаются, а потом открывают огонь. Им верить нельзя», – в сердцах говорит Якут.
Он смотрит на меня пристально, а потом вдруг спрашивает: «Ну что, чувствуешь себя как в тире?».
За углом здания, на территории, которая оборудована под полевую кухню, ребята из «Азова» пьют чай из термоса.
Вечереет, а значит скоро начнется «обмен приветствиями».
Мы решаем, что пора покидать Широкино. Проделываем тот же путь – едем на большой скорости по простреливаемой дороге. Но еще не успеваем доехать до села Бердянское, как в Широкино уже начинает громыхать.
В тот же вечер уже в аэропорту я узнаю, что у «Азова» один раненый, а на следующий день, что два 300- х и один убитый.
«Это нам вдогонку шлют привет», – поясняет Казбек.
На берегу моря мы встречаемся еще с группой добровольцев. Недавний взрыв на море бойцы считают трагедией, случившейся по глупости. «Они из Новоазовска присылают на мины на плотах. Все знают, что их нельзя трогать», — поясняют они.
Они везут меня в Мелекино в санаторий «Светлана» где находится их база, чтобы познакомить с комбатом «Донбасса» Галом.
Недавно вокруг этого санатория разгорелся скандал – местное руководство было несогласно с решением Генштаба сектора М передать его добровольцам и надеялось, что санаторий заработает.
С комбатом Галом, который кажется, на голову выше всех, мы идем к берегу моря.
В соседних рядом с добровольцами санаториях разместились пограничники, они заминировали подходы к санаторию и часть береговой линии. Повсюду красуются таблички со словом «Мина».
«Ближайшие санатории стоят ровно там, где может начаться высадка», — поясняет Гал. И сразу дает исторический экскурс – как освобождали Мариуполь во время Второй мировой войны: советские войска тоже высаживались с моря и заходили с тыла.
Помогут ли в этом случае ВОПы?
Сначала Гал отвечает политкорректно, что хорошие оборонные сооружения никому не помешают. Хотя сам он не верит в полномасштабное наступление. Но в какой-то момент от политкорректности не остается и следа и Гал твердо говорит:
«Да не нужны нам его ВОПы, пусть, в конце концов, определиться – мы воюем или защищаемся? Нам нужна военная доктрина. Без нее мы не можем понять, почему нам запрещают стрелять в ответ, почему мы не идем вперед. И чего мы вообще ждем?».
И да, действительно, чего мы ждем?
Анастасия Рингис, УП
Источник: http://www.pravda.com.ua/rus/articles/2015/06/11/7070902/

Александр Кихтенко: Яценюк объявил войну Донецкой обладминистрацииАлександр Кихтенко: Яценюк объявил войну Донецкой обладминистрации

Анастасия Рингис.
Над губернатором Донецкой области Александром Кихтенко сгущаются тучи.
12 мая президент Порошенко подписал указ о вынесении ему выговора из-за срыва сроков строительства фортификационных сооружений.
На своей пресс-конференции 5 июня президент снова вспомнил про Александра Кихтенко, пообещав, что губернатор области и Александр Тарута, чья компания «Азовстальстрой» участвует в реализации проекта, будут привлечены к ответственности.
В тот же день Кабмин вынес представление об увольнении губернатора. Собирают подписи за отставку Кихтенко и в Верховной Раде. Впрочем, собеседники «Украинской правды» в Администрации президента еще в апреле говорили, что в ближайшее время губернатор области будет уволен.
Причин для публичной порки Кихтенко, и правда, накопилось немало.
Комиссия Кабмина, проверявшая работу администрации области в апреле, поставила губернатору «неуд».
Такой же «неуд» губернатору ставят и жители Донетчины, которые ожидали, что он сможет оперативно решать проблемы области, принимать нестандартные решения, наладит взаимодействие между военными и гражданскими.
Но ничего этого не произошло.
«Кихтенко оставил на своих местах всех тех, кто работал на «регионалов». Он не поломал ни одной схемы, не очистил власть и не нашел общий язык с гражданскими активистами, не справился с контрабандой», – такую оценку работы губернатора чаще всего можно услышать от волонтеров или журналистов в Краматорске, где сейчас базируется областная госадминистрация.
Недовольны Кихтенко и в Мариуполе. В переполненном переселенцами прифронтовом городе работы губернатора не заметили.
«Один не смог сохранить область (говорят о предшественнике Кихтенко – Сергее Таруте — УП), второй не сумел ничего создать», – говорят местные активисты.
Возможно, в этом вина и самого президента, который назначил на должность губернатора генерала, вышедшего в отставку, и никогда не возглавлявшего даже районный центр не то, что область.
Да и постановка задачи перед назначением выглядела расплывчато. Представляя губернатора на должность, Порошенко поручил ему обеспечить «мир и порядок в Донецкой области».
За девять месяцев в должности генерал- губернатора, Кихтенко удалось разве что добиться возобновления железнодорожного сообщения с Мариуполем.
Пока еще губернатор рассказал «Украинской правде», почему срываются сроки строительства фортификационных сооружений, и за что его хотят уволить.
– Почему вас обвиняют в срыве сроков строительства оборонных сооружений? Есть какие-то объективные причины?
– Есть ряд объективных причин. Мы начали делать эти оборонительные сооружения только 17 мая этого года, то есть практически за 8 дней до окончания работ. Причины разные. Только 6 мая наша администрация смогла заключить договор на строительство, а 17 мая начались работы.
Это связано с передачей полей под строительство этих инженерных сооружений. Их надо было разминировать, передать нам, указать координаты на строительство. Только после такой подготовки мы могли начинать работы. Поэтому сегодня мы делаем все для того, чтобы эти работы успеть завершить, хотя бы в течение еще недели.
– Если говорить об объемах работ, чтобы мы представляли масштаб – из 72-х сооружений, за какую часть отвечаете вы?
– Сегодня это – 20 из 24 опорных пунктов. Это очень большой объем работы.
Если говорить по существу, то на возведение этих сооружений нужно около двух месяцев, а то и больше. Мы считали, это очень трудоемко. А если еще выполнять работы и делать обшивку траншеи, то срок еще увеличивается.
– Хорошо, 24 ваших сооружения – о каком бюджете идет речь?
– Каждый взводный опорный пункт – 2,5 млн. грн. Эти деньги заходят через Министерство обороны, выделяет после акта выполненных работ через Госказначейство и напрямую на генподрядчика.
– Строительство части сооружений финансировалось из бюджетов Волынской и Одесской областей. А часть из бюджета Донецкой. Те сооружения, которые финансировались за счет Волынской и Одесской областей, уже построены. В чем проблема – в выделении средств для Донецкой области?
– Нам через государственный бюджет выделили эти деньги своевременно. Что касается Одесской и Волынской областей, это области, которые не воюют. У них есть другие возможности. У них нет спада производства, как у нас, на сегодняшний день. И это надо тоже учитывать.
В секторе М – это мариупольское направление – ведут работы и Донецкая, и Волынская, и Одесская области. Просто у нас наши объекты – они на первой линии обороны, то есть часть из них под огнем. А у них там более спокойная обстановка, они на третьей линии обороны, фактически уже за Мариуполем.
У них совсем другие условия работы.
Несколько раз переносились координаты оборонительных сооружений, потому что была угроза жизни людей, невозможно было продолжать работы, потому эти позиции что обстреливались.
Это тоже один из объективных факторов. Все-таки 6 взводных опорных пунктов сооружаются на первой линии под угрозой обстрела.
– Из того, что вы сейчас говорите, можно сделать вывод, что президент просто не понимает всего происходящего в зоне АТО. Вы считаете, что он незаслуженно грозился наказать вас с Александром Тарутой?
– Президент руководствуется той информацией, которую ему подают. Я думаю, что он лично во всем убедится во время своего посещения в ходе выполнения работ. Думаю, он свою оценку должен несколько изменить.
– Вы готовитесь к его приезду?
– Конечно! Это же президент! Работы ведутся, они активизированы.
Я направил туда дополнительные силы и средства на следующий день. Мы изыскали возможность изъять, если так можно сказать, с некоторых коммунальных предприятий оборудование для того, чтобы мы сегодня выполняли эти работы.
Мы должны все сделать, чтобы мариупольцы были уверены в том, что они находятся в безопасности. Только благодаря этому мы сейчас начинаем очень активно работать, вернее не начинаем, а продолжаем.
– У ваших оппонентов есть еще вопрос по поводу подрядчика. Строит оборонные сооружения компания брата депутата Сергея Таруты Александра Таруты «Азовстальстрой». Почему именно эта компания? Проводился ли тендер на реализацию работ?
– Первый фортификационный объект был изготовлен этой компанией еще в апреле. И был проинспектирован.
Мы услышали, что это предприятие сделало качественно этот взводный опорный пункт и заключили договор с генеральным подрядчиком, который сегодня выполняет эти работы.
– Были ли открытые тендеры на эти работы, ведь бюджет достаточно значительный для этого проекта…
– Конечно. Без тендера мы не могли делать. Они прошли тендерные процедуры после экспертизы. То есть сначала проект утверждается, после этого проводится тендер. И вот только 27 апреля была утверждена экспертиза. Мы провели тендер и только 6 мая мы могли уже заключать договор.
– Говорят, что вам компанию Александра Таруты просто навязали…
– Эта компания сделала показной взводный опорный пункт. И этот взводный опорный пункт был утвержден как образец.
Естественно, мы не могли брать другую компанию, если ее работа была оценена эффективно. А, по большому счету, разве у нас сегодня есть выбор?
Половина области контролируется украинской властью. Основные предприятия, основная техника остались на той территории. Это тоже надо учитывать. Других компаний, которые могут реализовать такую задачу, нет.
– То есть разговоры среди волонтеров о том, что Таруту Кихтенко навязали, не имеют под собой почвы?
– Я вообще эту тему не хочу обсуждать. Мне абсолютно одинаково, какая компания работает – Таруты, не Таруты.
Для меня главное, чтобы эта компания эффективно работала. Я сказал то, что я сказал: что образцово-показательный пункт, который был утвержден как образец, выполняла эта компания. Вот и все.
Александр Алексеевич Тарута заинтересован не меньше, чем я, чтобы выполнить в срок этот заказ. Он несет ответственность за это. Мы заказали ему объект, он должен выполнить в срок.
– Почему комиссия Кабмина начала проверку работы вас как губернатора и обвинила в срыве строительства фортификационных сооружений?
– Я вам скажу так, что не было работы комиссии Кабмина, поэтому нет предмета обсуждения.
– То есть вы хотите сказать, что Кабмин обманывает?
– Они создали комиссию, не включили туда представителя Администрации президента, хотя должны были включить.
Эта комиссия не приезжала, не представляла план работы, своей программы, не представляла членов комиссии – она не работала, но уехала с актом. То есть она могла бы сюда вообще не приезжать. Это называется фальсификация, самым прямым словом.
И оценивать работу на «неудовлетворительно» целой областной администрации…
Это не моя работа, оценивают не меня – они оценили Донецкую областную администрацию неудовлетворительно.
Донецкая областная администрация находится на нормальном счету по исполнительской дисциплине. Любая комиссия, которая приезжает, она должна приехать не для того, чтобы что-то накатать, а чтобы оказать помощь.
– Так что это на ваш взгляд было, если не комиссия?…
– Премьер-министр объявил войну Донецкой областной администрации. Я не понимаю, с какой целью и зачем.
– Еще раньше, в апреле Арсен Аваков предлагал уволить вас за ваши заявления о том, что необходимо восстанавливать экономические связи с оккупированными территориями…
– Арсен Аваков должен заниматься своей работой. Работать в министерстве эффективно, и бороться с коррупцией, и заниматься серьезным реформированием, а не пиариться на создании одной какой-то патрульной службы – это не все Министерство внутренних дел, это не вся система МВД. Это первое.
Второе: я оставался, остаюсь и буду оставаться на тех позициях, которые говорят о том, что мы должны иметь экономические связи с нашей территорией, временно оккупированной.
Там проживают наши люди. И мы не должны бороться с украинскими гражданами, мы должны бороться с террористами. И чем быстрее мы их победим, тем будет лучше для всей области и всей нашей страны.
– Вы возглавили Донецкую область, не имея большой команды. Сейчас, спустя 9 месяцев, можно ли сказать, что у вас есть команда?
– Два моих зама приехали вместе со мной. Я как управленец считаю, что надо работать с теми кадрами, которые есть. Тут остались очень профессиональные люди, у меня нет к ним претензий.
Мы обновили штат администрации, те, кто плохо работал или не переключился в «военный режим», ушли. Всех глав районных администраций подбирал и представлял я. Поэтому могу сказать, что это моя команда.
– У вас еще в апреле был случай, когда ваш советник Владимир Ржавский уволился и написал в своем Facebook о том, что его увольнение вызвано «неподдержкой председателем Донецкой ОГА проукраинской государственной позиции». Как вы это можете объяснить?
– Мой советник уволился не по собственному желанию, а я его уволил. Почему?
Потому что он использовал удостоверение советника в качестве личного пиара, а не работы на Донецкую область. И вообще когда я вник в историю и биографию своего советника, я понял, что сделал ошибку, что согласился взять его на должность советника.
Он – человек, который за короткий период времени меняет четыре политические партии, наверное, это о чем-то говорит. (Ржавский в 2005-м был членом «БЮТ», в 2009 перешел в «Фронт Змін», на последних выборах перешел в Блок Петра Порошенко. После увольнения из Донецкой ОГА получил повестку, сейчас служит — УП)
– И все-таки – вопрос о вашей проукраинской позиции.
– Понимаете – я генерал армии Украины. Я сделал много для развития Внутренних войск Украины, у меня всегда была позиция четкая проукраинская – в 2005, в 2007 году и так далее.
И сегодня говорить, что я занимаю не проукраинскую позицию… Тем более, кому говорить, кто мне сегодня может давать оценку в этом плане?
Я занимал, занимаю и буду занимать только проукраинскую позицию.
Что касается отношения к жителям Донбасса, на сегодняшний день я здесь являюсь главой областной администрации, было бы странно, если бы я не защищал интересы этого края и интересы этих людей. Я их защищаю, и буду защищать, пока я буду находиться на этой должности.
Я считаю, что Донецкая область – очень перспективная область, которая очень нужна сегодня Украине. И сегодня противопоставлять Донецкую область, как это делают некоторые политики, всей Украине – это негосударственный подход.
И сегодня лишать заслуженных социальных выплат тех людей, которые имеют на них право – это неправильно. Сегодня разрывать экономические связи, рушить экономику Донецкой области – это тоже не государственный подход. Мы должны сделать все, чтобы были рабочие места, чтобы люди могли жить, мы должны скорее закончить эту войну и восстанавливать Донбасс. Вот это государственная позиция.
– Вы считаете приемлемым покупать уголь, металл с оккупированной территории?
– Я привык всегда трезво оценивать ситуацию и оценивать обстановку.
Если этот уголь, к примеру, марки антрацит, он есть только на территории, временно неподконтрольной Украине, и есть на территории России. Больше нигде такого угля нет. Есть, правда, в ЮАР, во Вьетнаме, но это очень далеко и привезти его дорого.
Где мы должны этот уголь брать? В России – стране-агрессоре? Или все-таки на той территории, которая является украинской, временно нами не контролируется, но там работают шахтеры, которые граждане Украины?
И этот же уголь идет к нам на территорию Украины. И предприятие, эта шахта, зарегистрировано на территории Украины – она находится там, но центральный офис находится в Украине, и деньги заходят на территорию Украины, и этот уголь нужен для работы наших ТЭС. Если не будет этого угля, ТЭС остановятся, и рухнет энергосистема Украины. Это нужно просто понимать.
Мы не можем пилить сук, на котором мы сидим.
– Вас часто обвиняют в том, что вы не боретесь с контрабандой. Вот, мол, Геннадий Москаль у себя в области снизил уровень контрабанды, а вы не можете. Еще более жесткие обвинения звучат о том, что вы к этому причастны.
– Кто должен бороться с контрабандой? Милиция, СБУ, фискальные службы. Я не буду бегать по посадкам за фурами с пивом. Ну не должен это делать губернатор. Есть на это другие обученные люди.
Я постоянно на коллегиях заслушиваю вопросы, связанные с контрабандой, жестко требую отчетов от силовиков. Но у меня нет другого воздействия.
Для борьбы с контрабандой нужны законы, должны быть установлены правила, понятные для всех и должным образом установлен контроль. А если кто-то говорит, что в Луганской области лучше, чем в Донецкой, то это еще не значит, что это действительно так.
Я начал бороться с контрабандой еще полгода назад, просто делаю это без лишнего шума.
Контрабанда появляется там, где создаются искусственные условия. И к ней я не имею никакого отношения.
– С самого назначения вы разделили администрацию: военную оставили в Мариуполе, а административные органы перенесли в Краматорск. Хотя, возможно, было бы логичнее сделать наоборот. Ведь штаб АТО, находится как раз в Краматорске, а поток переселенцев принимает Мариуполь. В Мариуполе говорят, что вы сделали так, как вам удобнее.
– Я могу объяснить причину, почему я принял такое решение. И это решение утвердил президент.
С точки зрения стратегической, Краматорск сегодня является центральным городом, если говорить о территории, которая сегодня находится под контролем украинской власти.
Мариуполь находится на самом крайнем участке, то есть не посередине. Поэтому говорить о том, что в Мариуполе было бы удобнее для всех – это не соответствует действительности. Это первое.
Второе. Ну, нет возможности сегодня ни в Мариуполе, ни в Краматорске – ни в каком-либо другом городе полностью разместить областную администрацию и все те структуры, которые должны находиться здесь. (При губернаторе Таруте Донецкая ОГА размещалась в здании Приморской районной администрации Мариуполя – УП)
Поэтому сегодня областная администрация находится в четырех городах: в Мариуполе, в Краматорске, в Славянске, часть в Константиновке.
Это очень неудобно для управления, поверьте мне. Это очень сложно. И я не мог уехать из Мариуполя и забрать оттуда силовиков. Поэтому я всех силовиков и департамент базовой промышленности тоже оставил там. Учитывая, что там мощная промышленность. Все это прагматично и абсолютно неполитично.
В Краматорске находится штаб АТО. Мне легче здесь с ними работать, потому что сегодня тут ведутся боевые действия. Они рядом со мной, а там только сектор М. Я могу управлять, решать вопросы, в том числе связанные с организацией взаимодействия между гражданским населением и военными, более эффективно.
Потому что штаб руководства находится рядом со мной. Я всегда могу сесть, поехать туда и без телефона решить любую проблему, ускорить процесс. А это очень важно на сегодняшний день.
В Мариуполь я езжу, как я считаю, довольно часто. Не всегда получается, но я знаю Мариуполь – я знаю людей там. У меня там есть мои советники назначенные, которые постоянно докладывают мне о ситуации в городе. Там всегда находится кто-то из заместителей – в командировке. То есть Мариуполь – абсолютно не брошенный город, это уж точно.
– Ваши советники, которые работают в Мариуполе, насчитали четыре ваших визита за девять месяцев.
– Я только за прошлый месяц был три раза. О чем вы говорите! Я свой первый визит в Мариуполь совершил буквально на первой же неделе моей работы.
Я вообще не понимаю смысла вот этого разговора о том, сколько раз я бываю в Мариуполе. Потому что в Мариуполе вообще-то есть городской голова, Юрий Хотлубей, который работает там и оттуда никуда не выезжает.
Я не навязываю городу свое правление – любому. У меня все мэры городов работают в автономном режиме и отвечают за город. Я отвечаю за всю область, включая те районы, которые находятся в районе Мариуполя.
– Просто Мариуполь столкнулся с теми проблемами, с которыми ему не справиться только на городском уровне. Речь идет о трагедии микрорайона «Восточный», где пострадало больше тысячи семей. Там не сделаны ремонты, не все получили помощь.
– Это проблема Украины, а не области и города.
– Вы – человек президента. Многим казалось, что это вам как губернатору дает некие преференции на, скажем, нестандартные решения. Многие думали, что вы будете бегать по высоким кабинетам и просить за область.
– Я – не член БПП, я в партии не был. Я, конечно, назначен президентом, он предложил мне эту должность.
– Волонтеры все время жалуются, что до сих пор есть проблема с микрорайоном Восточный и с выплатами, из-за того, что институты работают так, словно нет никакой войны.
– Дело в том, что Кабмин не выделил деньги своевременно. Вот и вся проблема.
– Но проблема связана с тем, что государственные институты на линии фронта работают как и прежде. Решения принимаются очень тяжело, сложно и несвоевременно.
– Вы знаете, я общаюсь с очень многими волонтерами. Среди них есть люди, которые действительно очень эффективные, очень патриотически-настроенные и те, которые помогают.
А есть те, кто просто пиарится. Запиарились где-то там на биллборде, портрет где-то повесили, в передаче оценку кому-то дали. Чтобы давать оценку, надо что-то в этом понимать. И ссылаться на оценку волонтеров – это неправильный подход.
Я знаю, как работает казначейство, я знаю, как работает казначейство страны, потому что я с этим сталкиваюсь.
Если бы у меня была возможность перевести казначейство из Мариуполя в Краматорск, я бы уже давно сделал это. Но для этого мне нужно помещение, оборудование…
– Сейчас в Мариуполе назревает конфликт, связанный с тем, чтобы батальон Семенченко «Донбасс» занял один из перспективных санаториев. Такая же проблема в Славянске, где военные тоже разместились в уникальном санатории для спинальников. Вы уже по этому поводу возмущались. Но проблему так и не решили.
– Да. Я думаю, что меня руководство Министерства обороны и Генерального штаба должно услышать и сделать все необходимое для того, чтобы дать возможность этим курортам работать на оздоровление людей и в том числе участников АТО.
Если славянский курорт имеет уникальную грязь, рапу и может лечить людей и там 800 рабочих мест сегодня не используются, то, наверное, же надо принять решение и переместить подразделение, которое находится там в другое удобное место, освободив этот курорт. Ну, это же, по-моему, нормально?
И не должны сегодня в каких-то санаториях, особенно суперэлитных, располагаться воинские подразделения. Это неправильно даже с точки зрения военной науки! А с точки зрения объединения армии и народа это вообще тогда неправильно.
Если сегодня армия вступает в конфликт с народом, который она защищает, зачем это делать?
Поэтому надо принимать правильные, взвешенные решения и проводить разумную, эффективную передислокацию воинских подразделений. Я не противник армии, я наоборот ее сторонник. И я стараюсь использовать свой военный опыт, подсказывать, как правильно действовать в данной ситуации.
И моя полугодичная практика здесь показывает, что те вопросы, которые я поднимал, не решали, потом оказывалось, что все-таки прав был я. Во многих случаях.
– У вас в команде есть такой интересный человек, как Александр Клименко, донецкий предприниматель. Он как раз и отвечает за возведение фортификационных сооружений. Его бутик She&He до сих пор успешно работает в Донецке, на оккупированной боевиками территории. Вас это не смущает?
– Если не справится с задачами по завершению в сроки фортификационных сооружений, то, наверное, его не будет.
– Некоторые волонтеры говорят, что он как раз как бы «решала» от команды Кихтенко.
– А что это значит?
– То есть использует свой статус советника для неких, скажем так, коррупционных действий…
– Значит так, я говорил, говорю и буду говорить всегда, что я никогда не участвовал ни в какой коррупционной схеме, и ни в какой схеме не буду участвовать никогда. Это мой жизненный принцип. Я вне этих коррупционных схем.
Поэтому не может он быть никаким «решалой». Тем более, учитывая, какой сегодня бюджет в области и как работают здесь предприятия и все остальное в условиях практически войны, какое может быть здесь «решалово»? Я не понимаю этого. Этот вопрос не ко мне. Это вопрос к совсем другим людям, которые занимаются этими делами системно.
– Вам удалось упростить бюрократические процедуры? Или вы не ставили себе такую задачу? Вообще такая задача стояла у губернатора?
– Я всегда по своей жизни работал эффективно, начиная от командира взвода и заканчивая командующим Внутренними войсками. Я всегда добросовестно отношусь к тому участку работы, на котором я выполняю свои обязанности, включая и сегодняшнюю должность, которая для меня была не совсем понятной.
Но я понял, что действительно сегодня, в период ведения боевых действий, областью должен руководить человек, который может найти общий язык с силовыми структурами. Что у меня на сегодняшний день и получается.
Я могу дать оценку действиям, я могу спросить, я могу предложить и я могу подсказать. Это первое.
Второе. Что касается работы экономики. На сегодняшний день я тоже разобрался с работой всех предприятий и шахт на территории области. Я вижу, кто работает эффективно, кто не эффективно – то есть это для меня уже не закрытая тема и я понимаю, как сегодня работает экономика в области.
И я понимаю, что я никогда не буду вмешиваться в работу, к примеру, комбината Ильича или Новокраматорского машиностроительного завода.
Для меня самое главное – чтобы эти предприятия имели возможность сегодня работать. И я им должен в этом помогать. В том числе решая вопросы взаимодействия с силовиками. То есть, чтобы на предприятия запускали уголь, чтобы выпускали металл, чтобы делали нормальный пропускной режим и так далее.
У меня очень большая часть времени уходит на решение этих вопросов. А когда идут боевые действия, и, к примеру, на одной из тепловых станций я по несколько раз в день общаюсь с директором.
Потому что он звонит и просит: уберите отсюда тех, помогите то, окажите помощь и так далее. То есть вот этот процесс идет постоянно, каждый день. Эвакуация из Марьинки, к примеру, Красногоровки. Сегодня это все работа губернатора!
То есть эта область вообще-то воюющая – на всякий случай.
И сегодня это нестандартная у меня работа, просто как у гражданского человека, который сел в кресло и кнопки нажимает.
– В чем все же нестандартность?
– Мне каждый день приходят какие-то новые вводные: там разрушили то-то, там упала опора линии электропередач, там надо организовать коридор, там надо разминировать поле, потому что надо делать посевные работы и так дальше. У нас все получается.
Мы сегодня полностью, на 103% наших планов прошли посевную. Мы сегодня провели ямочный ремонт автомобильных дорог, и вышли на первое место в Украине.
Сегодня мы открываем институты травматологии и ортопедии в Красном Лимане и уже делаем там операции, ремонтируем школы, организовываем летний отдых детей.
Мы выплачиваем пенсии, обеспечиваем людей работой, оказываем помощь насколько можем переселенцам, мы сегодня доставляем гуманитарный груз, мы сегодня доставляем строительные материалы.
– Видимо, все не настолько хорошо, иначе бы вам бы не угрожало увольнение.
– Президент сказал, что «будет нести ответственность». Ну, это право президента. Я знаю то, что я знаю. И для меня самая важная оценка – оценка жителей Донецкой области.
Анастасія Рінгіс, УП
Источник: http://www.pravda.com.ua/rus/articles/2015/06/8/7070539/Анастасия Рингис.
Над губернатором Донецкой области Александром Кихтенко сгущаются тучи.
12 мая президент Порошенко подписал указ о вынесении ему выговора из-за срыва сроков строительства фортификационных сооружений.
На своей пресс-конференции 5 июня президент снова вспомнил про Александра Кихтенко, пообещав, что губернатор области и Александр Тарута, чья компания «Азовстальстрой» участвует в реализации проекта, будут привлечены к ответственности.
В тот же день Кабмин вынес представление об увольнении губернатора. Собирают подписи за отставку Кихтенко и в Верховной Раде. Впрочем, собеседники «Украинской правды» в Администрации президента еще в апреле говорили, что в ближайшее время губернатор области будет уволен.
Причин для публичной порки Кихтенко, и правда, накопилось немало.
Комиссия Кабмина, проверявшая работу администрации области в апреле, поставила губернатору «неуд».
Такой же «неуд» губернатору ставят и жители Донетчины, которые ожидали, что он сможет оперативно решать проблемы области, принимать нестандартные решения, наладит взаимодействие между военными и гражданскими.
Но ничего этого не произошло.
«Кихтенко оставил на своих местах всех тех, кто работал на «регионалов». Он не поломал ни одной схемы, не очистил власть и не нашел общий язык с гражданскими активистами, не справился с контрабандой», – такую оценку работы губернатора чаще всего можно услышать от волонтеров или журналистов в Краматорске, где сейчас базируется областная госадминистрация.
Недовольны Кихтенко и в Мариуполе. В переполненном переселенцами прифронтовом городе работы губернатора не заметили.
«Один не смог сохранить область (говорят о предшественнике Кихтенко – Сергее Таруте — УП), второй не сумел ничего создать», – говорят местные активисты.
Возможно, в этом вина и самого президента, который назначил на должность губернатора генерала, вышедшего в отставку, и никогда не возглавлявшего даже районный центр не то, что область.
Да и постановка задачи перед назначением выглядела расплывчато. Представляя губернатора на должность, Порошенко поручил ему обеспечить «мир и порядок в Донецкой области».
За девять месяцев в должности генерал- губернатора, Кихтенко удалось разве что добиться возобновления железнодорожного сообщения с Мариуполем.
Пока еще губернатор рассказал «Украинской правде», почему срываются сроки строительства фортификационных сооружений, и за что его хотят уволить.
– Почему вас обвиняют в срыве сроков строительства оборонных сооружений? Есть какие-то объективные причины?
– Есть ряд объективных причин. Мы начали делать эти оборонительные сооружения только 17 мая этого года, то есть практически за 8 дней до окончания работ. Причины разные. Только 6 мая наша администрация смогла заключить договор на строительство, а 17 мая начались работы.
Это связано с передачей полей под строительство этих инженерных сооружений. Их надо было разминировать, передать нам, указать координаты на строительство. Только после такой подготовки мы могли начинать работы. Поэтому сегодня мы делаем все для того, чтобы эти работы успеть завершить, хотя бы в течение еще недели.
– Если говорить об объемах работ, чтобы мы представляли масштаб – из 72-х сооружений, за какую часть отвечаете вы?
– Сегодня это – 20 из 24 опорных пунктов. Это очень большой объем работы.
Если говорить по существу, то на возведение этих сооружений нужно около двух месяцев, а то и больше. Мы считали, это очень трудоемко. А если еще выполнять работы и делать обшивку траншеи, то срок еще увеличивается.
– Хорошо, 24 ваших сооружения – о каком бюджете идет речь?
– Каждый взводный опорный пункт – 2,5 млн. грн. Эти деньги заходят через Министерство обороны, выделяет после акта выполненных работ через Госказначейство и напрямую на генподрядчика.
– Строительство части сооружений финансировалось из бюджетов Волынской и Одесской областей. А часть из бюджета Донецкой. Те сооружения, которые финансировались за счет Волынской и Одесской областей, уже построены. В чем проблема – в выделении средств для Донецкой области?
– Нам через государственный бюджет выделили эти деньги своевременно. Что касается Одесской и Волынской областей, это области, которые не воюют. У них есть другие возможности. У них нет спада производства, как у нас, на сегодняшний день. И это надо тоже учитывать.
В секторе М – это мариупольское направление – ведут работы и Донецкая, и Волынская, и Одесская области. Просто у нас наши объекты – они на первой линии обороны, то есть часть из них под огнем. А у них там более спокойная обстановка, они на третьей линии обороны, фактически уже за Мариуполем.
У них совсем другие условия работы.
Несколько раз переносились координаты оборонительных сооружений, потому что была угроза жизни людей, невозможно было продолжать работы, потому эти позиции что обстреливались.
Это тоже один из объективных факторов. Все-таки 6 взводных опорных пунктов сооружаются на первой линии под угрозой обстрела.
– Из того, что вы сейчас говорите, можно сделать вывод, что президент просто не понимает всего происходящего в зоне АТО. Вы считаете, что он незаслуженно грозился наказать вас с Александром Тарутой?
– Президент руководствуется той информацией, которую ему подают. Я думаю, что он лично во всем убедится во время своего посещения в ходе выполнения работ. Думаю, он свою оценку должен несколько изменить.
– Вы готовитесь к его приезду?
– Конечно! Это же президент! Работы ведутся, они активизированы.
Я направил туда дополнительные силы и средства на следующий день. Мы изыскали возможность изъять, если так можно сказать, с некоторых коммунальных предприятий оборудование для того, чтобы мы сегодня выполняли эти работы.
Мы должны все сделать, чтобы мариупольцы были уверены в том, что они находятся в безопасности. Только благодаря этому мы сейчас начинаем очень активно работать, вернее не начинаем, а продолжаем.
– У ваших оппонентов есть еще вопрос по поводу подрядчика. Строит оборонные сооружения компания брата депутата Сергея Таруты Александра Таруты «Азовстальстрой». Почему именно эта компания? Проводился ли тендер на реализацию работ?
– Первый фортификационный объект был изготовлен этой компанией еще в апреле. И был проинспектирован.
Мы услышали, что это предприятие сделало качественно этот взводный опорный пункт и заключили договор с генеральным подрядчиком, который сегодня выполняет эти работы.
– Были ли открытые тендеры на эти работы, ведь бюджет достаточно значительный для этого проекта…
– Конечно. Без тендера мы не могли делать. Они прошли тендерные процедуры после экспертизы. То есть сначала проект утверждается, после этого проводится тендер. И вот только 27 апреля была утверждена экспертиза. Мы провели тендер и только 6 мая мы могли уже заключать договор.
– Говорят, что вам компанию Александра Таруты просто навязали…
– Эта компания сделала показной взводный опорный пункт. И этот взводный опорный пункт был утвержден как образец.
Естественно, мы не могли брать другую компанию, если ее работа была оценена эффективно. А, по большому счету, разве у нас сегодня есть выбор?
Половина области контролируется украинской властью. Основные предприятия, основная техника остались на той территории. Это тоже надо учитывать. Других компаний, которые могут реализовать такую задачу, нет.
– То есть разговоры среди волонтеров о том, что Таруту Кихтенко навязали, не имеют под собой почвы?
– Я вообще эту тему не хочу обсуждать. Мне абсолютно одинаково, какая компания работает – Таруты, не Таруты.
Для меня главное, чтобы эта компания эффективно работала. Я сказал то, что я сказал: что образцово-показательный пункт, который был утвержден как образец, выполняла эта компания. Вот и все.
Александр Алексеевич Тарута заинтересован не меньше, чем я, чтобы выполнить в срок этот заказ. Он несет ответственность за это. Мы заказали ему объект, он должен выполнить в срок.
– Почему комиссия Кабмина начала проверку работы вас как губернатора и обвинила в срыве строительства фортификационных сооружений?
– Я вам скажу так, что не было работы комиссии Кабмина, поэтому нет предмета обсуждения.
– То есть вы хотите сказать, что Кабмин обманывает?
– Они создали комиссию, не включили туда представителя Администрации президента, хотя должны были включить.
Эта комиссия не приезжала, не представляла план работы, своей программы, не представляла членов комиссии – она не работала, но уехала с актом. То есть она могла бы сюда вообще не приезжать. Это называется фальсификация, самым прямым словом.
И оценивать работу на «неудовлетворительно» целой областной администрации…
Это не моя работа, оценивают не меня – они оценили Донецкую областную администрацию неудовлетворительно.
Донецкая областная администрация находится на нормальном счету по исполнительской дисциплине. Любая комиссия, которая приезжает, она должна приехать не для того, чтобы что-то накатать, а чтобы оказать помощь.
– Так что это на ваш взгляд было, если не комиссия?…
– Премьер-министр объявил войну Донецкой областной администрации. Я не понимаю, с какой целью и зачем.
– Еще раньше, в апреле Арсен Аваков предлагал уволить вас за ваши заявления о том, что необходимо восстанавливать экономические связи с оккупированными территориями…
– Арсен Аваков должен заниматься своей работой. Работать в министерстве эффективно, и бороться с коррупцией, и заниматься серьезным реформированием, а не пиариться на создании одной какой-то патрульной службы – это не все Министерство внутренних дел, это не вся система МВД. Это первое.
Второе: я оставался, остаюсь и буду оставаться на тех позициях, которые говорят о том, что мы должны иметь экономические связи с нашей территорией, временно оккупированной.
Там проживают наши люди. И мы не должны бороться с украинскими гражданами, мы должны бороться с террористами. И чем быстрее мы их победим, тем будет лучше для всей области и всей нашей страны.
– Вы возглавили Донецкую область, не имея большой команды. Сейчас, спустя 9 месяцев, можно ли сказать, что у вас есть команда?
– Два моих зама приехали вместе со мной. Я как управленец считаю, что надо работать с теми кадрами, которые есть. Тут остались очень профессиональные люди, у меня нет к ним претензий.
Мы обновили штат администрации, те, кто плохо работал или не переключился в «военный режим», ушли. Всех глав районных администраций подбирал и представлял я. Поэтому могу сказать, что это моя команда.
– У вас еще в апреле был случай, когда ваш советник Владимир Ржавский уволился и написал в своем Facebook о том, что его увольнение вызвано «неподдержкой председателем Донецкой ОГА проукраинской государственной позиции». Как вы это можете объяснить?
– Мой советник уволился не по собственному желанию, а я его уволил. Почему?
Потому что он использовал удостоверение советника в качестве личного пиара, а не работы на Донецкую область. И вообще когда я вник в историю и биографию своего советника, я понял, что сделал ошибку, что согласился взять его на должность советника.
Он – человек, который за короткий период времени меняет четыре политические партии, наверное, это о чем-то говорит. (Ржавский в 2005-м был членом «БЮТ», в 2009 перешел в «Фронт Змін», на последних выборах перешел в Блок Петра Порошенко. После увольнения из Донецкой ОГА получил повестку, сейчас служит — УП)
– И все-таки – вопрос о вашей проукраинской позиции.
– Понимаете – я генерал армии Украины. Я сделал много для развития Внутренних войск Украины, у меня всегда была позиция четкая проукраинская – в 2005, в 2007 году и так далее.
И сегодня говорить, что я занимаю не проукраинскую позицию… Тем более, кому говорить, кто мне сегодня может давать оценку в этом плане?
Я занимал, занимаю и буду занимать только проукраинскую позицию.
Что касается отношения к жителям Донбасса, на сегодняшний день я здесь являюсь главой областной администрации, было бы странно, если бы я не защищал интересы этого края и интересы этих людей. Я их защищаю, и буду защищать, пока я буду находиться на этой должности.
Я считаю, что Донецкая область – очень перспективная область, которая очень нужна сегодня Украине. И сегодня противопоставлять Донецкую область, как это делают некоторые политики, всей Украине – это негосударственный подход.
И сегодня лишать заслуженных социальных выплат тех людей, которые имеют на них право – это неправильно. Сегодня разрывать экономические связи, рушить экономику Донецкой области – это тоже не государственный подход. Мы должны сделать все, чтобы были рабочие места, чтобы люди могли жить, мы должны скорее закончить эту войну и восстанавливать Донбасс. Вот это государственная позиция.
– Вы считаете приемлемым покупать уголь, металл с оккупированной территории?
– Я привык всегда трезво оценивать ситуацию и оценивать обстановку.
Если этот уголь, к примеру, марки антрацит, он есть только на территории, временно неподконтрольной Украине, и есть на территории России. Больше нигде такого угля нет. Есть, правда, в ЮАР, во Вьетнаме, но это очень далеко и привезти его дорого.
Где мы должны этот уголь брать? В России – стране-агрессоре? Или все-таки на той территории, которая является украинской, временно нами не контролируется, но там работают шахтеры, которые граждане Украины?
И этот же уголь идет к нам на территорию Украины. И предприятие, эта шахта, зарегистрировано на территории Украины – она находится там, но центральный офис находится в Украине, и деньги заходят на территорию Украины, и этот уголь нужен для работы наших ТЭС. Если не будет этого угля, ТЭС остановятся, и рухнет энергосистема Украины. Это нужно просто понимать.
Мы не можем пилить сук, на котором мы сидим.
– Вас часто обвиняют в том, что вы не боретесь с контрабандой. Вот, мол, Геннадий Москаль у себя в области снизил уровень контрабанды, а вы не можете. Еще более жесткие обвинения звучат о том, что вы к этому причастны.
– Кто должен бороться с контрабандой? Милиция, СБУ, фискальные службы. Я не буду бегать по посадкам за фурами с пивом. Ну не должен это делать губернатор. Есть на это другие обученные люди.
Я постоянно на коллегиях заслушиваю вопросы, связанные с контрабандой, жестко требую отчетов от силовиков. Но у меня нет другого воздействия.
Для борьбы с контрабандой нужны законы, должны быть установлены правила, понятные для всех и должным образом установлен контроль. А если кто-то говорит, что в Луганской области лучше, чем в Донецкой, то это еще не значит, что это действительно так.
Я начал бороться с контрабандой еще полгода назад, просто делаю это без лишнего шума.
Контрабанда появляется там, где создаются искусственные условия. И к ней я не имею никакого отношения.
– С самого назначения вы разделили администрацию: военную оставили в Мариуполе, а административные органы перенесли в Краматорск. Хотя, возможно, было бы логичнее сделать наоборот. Ведь штаб АТО, находится как раз в Краматорске, а поток переселенцев принимает Мариуполь. В Мариуполе говорят, что вы сделали так, как вам удобнее.
– Я могу объяснить причину, почему я принял такое решение. И это решение утвердил президент.
С точки зрения стратегической, Краматорск сегодня является центральным городом, если говорить о территории, которая сегодня находится под контролем украинской власти.
Мариуполь находится на самом крайнем участке, то есть не посередине. Поэтому говорить о том, что в Мариуполе было бы удобнее для всех – это не соответствует действительности. Это первое.
Второе. Ну, нет возможности сегодня ни в Мариуполе, ни в Краматорске – ни в каком-либо другом городе полностью разместить областную администрацию и все те структуры, которые должны находиться здесь. (При губернаторе Таруте Донецкая ОГА размещалась в здании Приморской районной администрации Мариуполя – УП)
Поэтому сегодня областная администрация находится в четырех городах: в Мариуполе, в Краматорске, в Славянске, часть в Константиновке.
Это очень неудобно для управления, поверьте мне. Это очень сложно. И я не мог уехать из Мариуполя и забрать оттуда силовиков. Поэтому я всех силовиков и департамент базовой промышленности тоже оставил там. Учитывая, что там мощная промышленность. Все это прагматично и абсолютно неполитично.
В Краматорске находится штаб АТО. Мне легче здесь с ними работать, потому что сегодня тут ведутся боевые действия. Они рядом со мной, а там только сектор М. Я могу управлять, решать вопросы, в том числе связанные с организацией взаимодействия между гражданским населением и военными, более эффективно.
Потому что штаб руководства находится рядом со мной. Я всегда могу сесть, поехать туда и без телефона решить любую проблему, ускорить процесс. А это очень важно на сегодняшний день.
В Мариуполь я езжу, как я считаю, довольно часто. Не всегда получается, но я знаю Мариуполь – я знаю людей там. У меня там есть мои советники назначенные, которые постоянно докладывают мне о ситуации в городе. Там всегда находится кто-то из заместителей – в командировке. То есть Мариуполь – абсолютно не брошенный город, это уж точно.
– Ваши советники, которые работают в Мариуполе, насчитали четыре ваших визита за девять месяцев.
– Я только за прошлый месяц был три раза. О чем вы говорите! Я свой первый визит в Мариуполь совершил буквально на первой же неделе моей работы.
Я вообще не понимаю смысла вот этого разговора о том, сколько раз я бываю в Мариуполе. Потому что в Мариуполе вообще-то есть городской голова, Юрий Хотлубей, который работает там и оттуда никуда не выезжает.
Я не навязываю городу свое правление – любому. У меня все мэры городов работают в автономном режиме и отвечают за город. Я отвечаю за всю область, включая те районы, которые находятся в районе Мариуполя.
– Просто Мариуполь столкнулся с теми проблемами, с которыми ему не справиться только на городском уровне. Речь идет о трагедии микрорайона «Восточный», где пострадало больше тысячи семей. Там не сделаны ремонты, не все получили помощь.
– Это проблема Украины, а не области и города.
– Вы – человек президента. Многим казалось, что это вам как губернатору дает некие преференции на, скажем, нестандартные решения. Многие думали, что вы будете бегать по высоким кабинетам и просить за область.
– Я – не член БПП, я в партии не был. Я, конечно, назначен президентом, он предложил мне эту должность.
– Волонтеры все время жалуются, что до сих пор есть проблема с микрорайоном Восточный и с выплатами, из-за того, что институты работают так, словно нет никакой войны.
– Дело в том, что Кабмин не выделил деньги своевременно. Вот и вся проблема.
– Но проблема связана с тем, что государственные институты на линии фронта работают как и прежде. Решения принимаются очень тяжело, сложно и несвоевременно.
– Вы знаете, я общаюсь с очень многими волонтерами. Среди них есть люди, которые действительно очень эффективные, очень патриотически-настроенные и те, которые помогают.
А есть те, кто просто пиарится. Запиарились где-то там на биллборде, портрет где-то повесили, в передаче оценку кому-то дали. Чтобы давать оценку, надо что-то в этом понимать. И ссылаться на оценку волонтеров – это неправильный подход.
Я знаю, как работает казначейство, я знаю, как работает казначейство страны, потому что я с этим сталкиваюсь.
Если бы у меня была возможность перевести казначейство из Мариуполя в Краматорск, я бы уже давно сделал это. Но для этого мне нужно помещение, оборудование…
– Сейчас в Мариуполе назревает конфликт, связанный с тем, чтобы батальон Семенченко «Донбасс» занял один из перспективных санаториев. Такая же проблема в Славянске, где военные тоже разместились в уникальном санатории для спинальников. Вы уже по этому поводу возмущались. Но проблему так и не решили.
– Да. Я думаю, что меня руководство Министерства обороны и Генерального штаба должно услышать и сделать все необходимое для того, чтобы дать возможность этим курортам работать на оздоровление людей и в том числе участников АТО.
Если славянский курорт имеет уникальную грязь, рапу и может лечить людей и там 800 рабочих мест сегодня не используются, то, наверное, же надо принять решение и переместить подразделение, которое находится там в другое удобное место, освободив этот курорт. Ну, это же, по-моему, нормально?
И не должны сегодня в каких-то санаториях, особенно суперэлитных, располагаться воинские подразделения. Это неправильно даже с точки зрения военной науки! А с точки зрения объединения армии и народа это вообще тогда неправильно.
Если сегодня армия вступает в конфликт с народом, который она защищает, зачем это делать?
Поэтому надо принимать правильные, взвешенные решения и проводить разумную, эффективную передислокацию воинских подразделений. Я не противник армии, я наоборот ее сторонник. И я стараюсь использовать свой военный опыт, подсказывать, как правильно действовать в данной ситуации.
И моя полугодичная практика здесь показывает, что те вопросы, которые я поднимал, не решали, потом оказывалось, что все-таки прав был я. Во многих случаях.
– У вас в команде есть такой интересный человек, как Александр Клименко, донецкий предприниматель. Он как раз и отвечает за возведение фортификационных сооружений. Его бутик She&He до сих пор успешно работает в Донецке, на оккупированной боевиками территории. Вас это не смущает?
– Если не справится с задачами по завершению в сроки фортификационных сооружений, то, наверное, его не будет.
– Некоторые волонтеры говорят, что он как раз как бы «решала» от команды Кихтенко.
– А что это значит?
– То есть использует свой статус советника для неких, скажем так, коррупционных действий…
– Значит так, я говорил, говорю и буду говорить всегда, что я никогда не участвовал ни в какой коррупционной схеме, и ни в какой схеме не буду участвовать никогда. Это мой жизненный принцип. Я вне этих коррупционных схем.
Поэтому не может он быть никаким «решалой». Тем более, учитывая, какой сегодня бюджет в области и как работают здесь предприятия и все остальное в условиях практически войны, какое может быть здесь «решалово»? Я не понимаю этого. Этот вопрос не ко мне. Это вопрос к совсем другим людям, которые занимаются этими делами системно.
– Вам удалось упростить бюрократические процедуры? Или вы не ставили себе такую задачу? Вообще такая задача стояла у губернатора?
– Я всегда по своей жизни работал эффективно, начиная от командира взвода и заканчивая командующим Внутренними войсками. Я всегда добросовестно отношусь к тому участку работы, на котором я выполняю свои обязанности, включая и сегодняшнюю должность, которая для меня была не совсем понятной.
Но я понял, что действительно сегодня, в период ведения боевых действий, областью должен руководить человек, который может найти общий язык с силовыми структурами. Что у меня на сегодняшний день и получается.
Я могу дать оценку действиям, я могу спросить, я могу предложить и я могу подсказать. Это первое.
Второе. Что касается работы экономики. На сегодняшний день я тоже разобрался с работой всех предприятий и шахт на территории области. Я вижу, кто работает эффективно, кто не эффективно – то есть это для меня уже не закрытая тема и я понимаю, как сегодня работает экономика в области.
И я понимаю, что я никогда не буду вмешиваться в работу, к примеру, комбината Ильича или Новокраматорского машиностроительного завода.
Для меня самое главное – чтобы эти предприятия имели возможность сегодня работать. И я им должен в этом помогать. В том числе решая вопросы взаимодействия с силовиками. То есть, чтобы на предприятия запускали уголь, чтобы выпускали металл, чтобы делали нормальный пропускной режим и так далее.
У меня очень большая часть времени уходит на решение этих вопросов. А когда идут боевые действия, и, к примеру, на одной из тепловых станций я по несколько раз в день общаюсь с директором.
Потому что он звонит и просит: уберите отсюда тех, помогите то, окажите помощь и так далее. То есть вот этот процесс идет постоянно, каждый день. Эвакуация из Марьинки, к примеру, Красногоровки. Сегодня это все работа губернатора!
То есть эта область вообще-то воюющая – на всякий случай.
И сегодня это нестандартная у меня работа, просто как у гражданского человека, который сел в кресло и кнопки нажимает.
– В чем все же нестандартность?
– Мне каждый день приходят какие-то новые вводные: там разрушили то-то, там упала опора линии электропередач, там надо организовать коридор, там надо разминировать поле, потому что надо делать посевные работы и так дальше. У нас все получается.
Мы сегодня полностью, на 103% наших планов прошли посевную. Мы сегодня провели ямочный ремонт автомобильных дорог, и вышли на первое место в Украине.
Сегодня мы открываем институты травматологии и ортопедии в Красном Лимане и уже делаем там операции, ремонтируем школы, организовываем летний отдых детей.
Мы выплачиваем пенсии, обеспечиваем людей работой, оказываем помощь насколько можем переселенцам, мы сегодня доставляем гуманитарный груз, мы сегодня доставляем строительные материалы.
– Видимо, все не настолько хорошо, иначе бы вам бы не угрожало увольнение.
– Президент сказал, что «будет нести ответственность». Ну, это право президента. Я знаю то, что я знаю. И для меня самая важная оценка – оценка жителей Донецкой области.
Анастасія Рінгіс, УП
Источник: http://www.pravda.com.ua/rus/articles/2015/06/8/7070539/

Эка Згуладзе: Реформа полиции продлится пять лет. А может, и десятьЭка Згуладзе: Реформа полиции продлится пять лет. А может, и десять

Анастасия Рингис.
В начале апреля правительство одобрило пакет законопроектов, которые начнут реформировать Министерство внутренних дел. Три из четырех рассмотренных законопроектов были написаны командой заместителя министра МВД Эки Згуладзе.
Згуладзе – член реформаторской команды бывшего президента Грузии Михаила Саакашвили. Она начала работать в министерстве на старте реформы МВД Грузии. И на протяжении 10 лет была одним из тех, кто координировал процесс превращения коррупционной постсоветской структуры – в прозрачный сервис с человеческим лицом.
Сегодня Эка – часть «грузинского десанта» в украинском правительстве. Летом прошлого года Згуладзе участвовала в тренингах для чиновников структуры МВД Украины, а в октябре 2014 посетила Украину как глава миссии OECD, международной организации, осуществляющей мониторинг антикоррупционных процессов.
Предложение поработать в Украине Эке сделали представители президента после нескольких интервью для украинской прессы, в которых она рассказывала об опыте грузинских реформ.
По этой причине Згуладзе считают человеком Порошенко. Говорят, что Арсен Аваков был против этого назначения, а еще – что отношения со Згуладзе у главмилиционера «не сложились».
Эка Згуладзе опровергает это мнение. Она утверждает, что у них с министром – общее видение будущего МВД.
Эка – один из главных драйверов изменений в МВД Украины. И она прекрасно понимает, что если реформа не будет отвечать запросу общества, то вся критика достанется ей.
Почему Згуладзе согласилась реформировать «авгиевы конюшни» МВД?
«У нас была своя пятидневная война с Россией, но ее мир не понял, – поясняет она. – Сейчас мы, здесь, готовы вместе с вами очень тяжело работать в очень тяжелых обстоятельствах, чтобы у вас получилось отстоять свою страну».
В Париже Эка Згуладзе оставила годовалого сына и мужа Рафаэля Глюксмана, известного журналиста, освещавшего в 2008 году войну России с Грузией, а в 2014-м – начало войны на востоке Украины.
Мы встречаемся со Згуладзе в 9-30 утра. К этому времени она уже успела поработать, ответить на почту и дать задание помощникам. Замминистра работоспособна и дисциплинирована как оловянный солдатик.
ОДНА ИЗ ГЛАВНЕЙШИХ ЗАДАЧ ДЛЯ НАС – ПОДНЯТЬ УРОВЕНЬ ДОВЕРИЯ К ПОЛИЦИИ
– В ваш адрес звучит критика, суть которой сводится к тому, что украинские законопроекты примерно на треть переписаны с грузинских законов. Об этом говорит, например, главный эксперт РПР по реформе МВД Александр Банчук.
– Я очень осторожно отношусь к международному опыту. Мы хотим европейские стандарты, но даже в Европе нет единого видения ни структуры полиции, ни законов о полиции.
И я не люблю, когда бросаются такими фразами. Структура законопроекта о Национальной полиции Украины будет похожа на грузинскую, так же как и грузинская похожа на литовскую, а литовская похожа на чешскую, а чешская похожа на французскую.
Они все структурно друг на друга похожи, это так, исходя из того, что основная функция у полиции схожа.
Единственные страны, на которые они не будут похожи – это федеральные страны и Великобритания, например, которая очень специфична, исходя из своей истории.
Но если кто-то не поленится и почитает наш законопроект и грузинский закон, то он поймет, что они очень разные.
– В чем именно?
В законопроекте много новшеств, которые таковыми являются не только для украинского правового пространства, но и для многих европейских стран.
Когда мы писали законопроект о национальной полиции, фокус внимания был на том, чтобы максимально упростить сложный юридический язык. Чтобы каждый гражданин мог понять из этого закона, – какие полномочия у полицейского, за что его могут арестовать, как проходит задержание и так далее.
Мы максимально подключили этим законом общественность. Мы прописали, как общественность может мониторить полицию, как полиция должна отчитываться перед населением.
Главное – новая форма общения будет включать не только официальные отчеты от полиции, а и разбор проблем. Одним из основных направлений работы полиции будет community policing подход, «полиция и громада».
Отсюда начинается реальное содействие полиции и общественности в том или ином городе.
Это не отменяет того, что у полиции будет и должна быть вертикаль. Что в данном случае значит вертикаль? Это стандарты. Будет существовать единый стандарт для национальной полиции. Но ситуация на местах будет зависеть и от способностей местной полиции, и от активности населения, местного самоуправления. Может быть лучше, но хуже – точно нет.
Плюс, мы пошли чуть-чуть дальше, чем большинство европейских стран, допуская общественность в процесс приема полицейских на работу.
Это скользкий вопрос. Большинство практиков-полицейских по всей стране скажут: «Это плохая идея». Но одна из главнейших задач для нас – это поднять уровень доверия к полиции.
Мы понимаем, что для этого необходима открытая система.
– Тем не менее, критика звучит так, что общественность должна принимать окончательное решение, кто принимается на работу и как они продвигаются по службе…
– Очень важно, чтобы общественность имела возможность не только наблюдать, как работает система, но и принимала участие в работе. Исходя из этого, в законопроекте целая глава посвящена сотрудничеству между полицией и общественностью.
Хотя максимализм в этом направлении не всегда оправдан и не всегда будет работать. Я объясню, почему.
Мы приняли полицейских на работу на основании открытого конкурса с участием общественности. Но если мы на каждую вакансию будем объявлять открытый конкурс, а не двигать по службе хороших полицейских, то система замкнется.
Главный вопрос – как сделать процесс прохождения службы и карьерного роста объективным, как оценивать работу полицейских, чтобы они продвигались по службе благодаря своим личным качествам и своим личным заслугам, а не за выслугу лет. И мы решили, что это все же будет конкурс – но внутренний, между хорошими сотрудниками.
Есть открытые конкурсы, и есть внутренние организационные конкурсы, и это нормально.
– Сейчас идет создание патрульно-постовой службы, к которой применяются новые требования, конкурсный отбор. Когда такой отбор заработает в отношении следователей – тех, кто в итоге будет работать в новой полиции?
– В результате реформы вся система уголовного блока должна измениться.
Это очень многослойный процесс. Выстраивается система, которая даст возможность выявлять порядочных и профессиональных работников.
Например, когда полицейский будет попадать в систему не через какие-то взятки или договоренности, а путем прохождения стандартных процедур отбора – электронные тесты, комиссия с участием общественности. В этом случае мы получаем качественно другого человека.
Почему это важно? Потому, что, например, в 18 лет ты платишь за поступление в академию МВД, потом – чтобы трудоустроиться… Все, такой человек уже испорчен.
– То есть, надо всех увольнять, а студентов отправлять на переэкзаменовку?
– Я сейчас говорю не о наказании, а о втором шансе. Потому что это не только их вина, но и вина их родителей и системы.
Это не только проблема милиции. Такая же ситуация и в здравоохранении, и в других профессиях. Так что, без осуждения – просто давайте признаем, что это плохая практика. И это то, что не помогает нам развиваться.
Мы не должны забывать, что полиция – это очень большая структура, более 100 тысяч человек. И это зеркало общества, там работают такие же люди, как и мы. Просто некоторые потом портятся, некоторых бьет система, некоторые, более смышленые, понимают, как использовать систему в свою пользу, а некоторые просто плохие и жестокие люди.
Набор – это одно. Продвижение по службе – это второе.
Третье – внутренний мониторинг, мониторинг качества. Чтобы мы смогли мониторить качество, у нас должен появиться этот минимальный стандарт качества.
– Он уже появился, он прописан в законе о национальной полиции.
– И в других подзаконных актах он будет еще более детализирован.
Законопроект устанавливает ключевые параметры, дает новое видение системы. После этого начнется новый, не менее сложный этап – детализировать и прописать эти параметры в подзаконных актах, а потом внедрять их в практику.
К моему большому сожалению, мы не смогли изменить пока существенно социальный пакет. Но это тоже реальность. Финансовая ситуация в Украине сегодня не дает возможности прогнозировать, что мы можем иметь через 5 лет.
ПОВЕРЬТЕ, САМОЕ ИНТЕРЕСНОЕ ПРОИСХОДИТ ПОСЛЕ РАБОЧЕГО ДНЯ
– Насколько рассчитана сама реформа – от старта до окончания? Когда будет открыт набор в эту новую полицию?
– Базовые вещи мы сделаем в течение этого года – нормы, стандарты, функционал. Но реформа полиции продлится, наверное, 5 лет. А может, и 10. А может, через 10 лет еще скажут, что что-то еще надо делать, и она будет продлеваться.
Вот это и плюс и минус реформы. Она никогда не заканчивается.
Когда ее начинаешь, только тогда понимаешь, сколько еще надо сделать. Например, британская полиция реформируется последние десять лет.
Сроки зависят от того, что мы называем реформой. Если мы сейчас, на первом этапе, главным, центральным фокусом берем для себя изменение принципа работы милиции на полицию – на это необходим год.
Через два года у нас будет качественно иная правоохранительная структура – полиция.
– Меняется сама структура МВД. Теперь в нее входит Национальная гвардия, будут входить МЧС и пограничники, миграционная служба. Структура будет становиться все влиятельнее. Законопроект про органы внутренних дел оставляет за министром возможности прямого управления.
– Не согласна с таким выводом. МВД становится политическим лобби структур, которые в нее входят.
Почему? Опять же, это один из уроков, которым история научила Украину.
Правоохранительные структуры не должны быть продолжением политической ветви. И мы должны это разделить – и законом, и на практике.
С законом – это просто, напишем, и он пройдет. В этом политический консенсус. Но на практике, я честно говорю, нам еще нужно до этого дожить.
Почему? Нам понадобится целое новое поколение и политиков, и полицейских, чтобы они реально делали это так. Все наши центрально- и восточноевропейские страны до сих пор с этим борются. У некоторых получилось, и у них уже 20 лет как эта реформа произошла, а некоторые еще в процессе…
– В коалиционном соглашении заданы очень четкие параметры реформ, в том числе реформа МВД. Например, там предполагается единый сервисный центр, а один из ваших законопроектов создает сервисный центр МВД. Почему?
– Это я тоже очень честно объясняю. Не надо на это смотреть как на что-то пожизненное. Давайте объективно оценивать ситуацию.
Украина должна выбрать для себя направление – децентрализовать часть госуслуг, отдать их на аутсорсинг и оставить все за государством.
Модели бывают разные. Но сейчас мы столкнулись с тем, что базы данных в очень плохом состоянии. Они не синхронизированы, там много дубликатов, нет механизмов контроля подачи информации, удаления или редактирования этой информации и так далее. Там, где нет процедуры, всегда возникает коррупция.
Я предлагаю: дайте нам год-полтора для переходной фазы. За этот период мы выстроим back-office, выстроим базы данных, отработаем процедуры, в том числе контроля, переобучим кадры, напишем новое программное обеспечение, которое поможет упростить и облегчить процесс.
И после этого механически очень просто можно будет отделить фронт-офисы – места, где предоставляются услуги – и делегировать часть этих услуг частному сектору или децентрализировать их.
А сейчас нам надо бумажную картотеку перевести в электронную, сделать аудит баз данных, убрать дубликаты или расследовать, какой из дубликатов реальный, а какой фальсифицированный.
Поэтому на первой фазе я предлагаю сделать зеркальный сервер. Это то, что мы себе можем позволить – как минимум, контролировать кто, когда и какие данные вносит, когда заканчивается рабочий день.
Потому что, поверьте мне, самое интересное происходит после окончания рабочего дня.
– Вы делали аудит работы многих подразделений министерства. К какому выводу пришли? Все намного хуже, чем вы подозревали?
– У нас есть ситуация де-юре, и ситуация де-факто. Они очень отличаются друг от друга. Мы анализируем де-юре, но больше де-факто, потому что тут есть причины. Де-факто нам рассказывает историю, почему это происходит.
Существуют запросы населения, для удовлетворения которых нет легальной формы предоставления услуги – так появляются нелегальные.
Например, регистрация машин на месте. Почему кто-то должен платить взятку тысячу долларов сотруднику МРЭО, чтобы это сделать? Мы можем это сделать легально. Мы можем поставить ту же самую цену, например, легально. И эти деньги пойдут в бюджет.
Меня злит то, что мы фиксируем мизерную часть денежных поступлений от этих операций.
Так что, по всем направлениям мы сделали такой анализ. У нас получилось более 100 услуг.
Как системно бороться, в общем, с коррупцией?
Человек, который работает с документами, должен иметь полномочия принимать решения. Сотрудник работает с документами, но на подпись несет начальнику. У него нет возможности все документы просматривать, но конверты с взятками несут ему. Поэтому надо забрать у него эту власть.
Мы делегируем право принятия решения и подписи на сотни сотрудников. Когда ты делегируешь полномочия, то вместе с этим делегируешь ответственность каждому.
– То есть, конкретно в столкновении человека с системой, эта система перестает быть обезличенной, а становится персонализированной.
– Да. Вторая задача, которую мы ставим – конкретные сроки исполнения и цены, а также четкость процедур. А потом, наладив эти процессы, можно через полтора года делегировать часть функций хоть Укрпочте. То есть, любой организации, у которой есть большая сеть по стране, и которая может предоставлять часть этих услуг.
Но часть услуг останется при МВД. Например, регистрация оружия.
ОНИ ЗНАЮТ, ЧТО ДОЛЖНЫ МЕНЯТЬСЯ. ОНИ НЕ ЗНАЮТ, КАК МЫ ЭТОМУ УЧИМСЯ ЗАНОВО, ШАГ ЗА ШАГОМ
– Если вернуться к человеческому фактору в МВД. Когда и как будут набираться следователи?
– Патруль – это ранее не существующая структура, поэтому мы набираем новых людей.
У работающих структур, которые будут реформироваться, задача будет поставлена по-другому.
Кого-то будем переаттестовывать, проверять, кому необходимо сдать квалификационные тесты и задачи. Как только мы пропишем должностные инструкции – чего до этого не было – выяснится, что часть кадров нам не подходит. Думаю, будет много новых вакансий.
Для всех вакансий будут разные требования и процедуры. Отбор будет такой же качественный, как и для патрульных.
Проект патрульной полиции – это ориентир. Он дал нам возможность разработать, апробировать и институционализировать процессы отбора, обучения, назначения.
– У новых патрульных, которые выйдут на службу в июне, зарплата будет от 8-10 тысяч гривен. В то время как у следователей – примерно двое меньше.
– Мы решили повышать зарплату в реформированных стуктурах. Говоря всем честно: «Завтра дойдет и твоя очередь, послезавтра – твоя».
Почему дополнительно важно было повысить базовую зарплату базовых полицейских? Потому что у них она самая низкая.
Я думаю, следователь в полиции будет зарабатывать минимум вдвое больше патрульного.
– Общественные активисты обвиняют МВД в том, что когда писались законопроекты, их не допустили до дискуссии, и их участие минимально. Почему?
– У нас стояла задача написать законопроекты в краткие сроки. Второе – активистам всегда хочется большего, это их роль. Мы считаем, что мы предоставили максимально возможность.
На рабочем уровне не было никаких лимитов сотрудничества. Мы с самого начала сказали им: «Ребята, у нас нет ожидания, что мы все со всеми согласимся. Нам будет сложно сводить свои подходы к идеальному». Но у нас в большинстве случаев это получилось.
Мы взяли очень много идей из законопроекта Александра Банчука. Так же, как я благодарна и другим отдельным экспертам, которые принесли очень свежие взгляды. Но это – наш закон, мы должны им руководствоваться, мы должны с ним работать. Поэтому мы и должны их писать, чтобы понимать их лучше.
– Вы заминистра с каким сроком работы? Вы подписывали контракт?
– У меня нет контракта.
– У нас часто бывает, что ответственные люди меняются в процессе реформирования.
– Я не меняла и не нанимала специальную группу, как раз исходя из этого.
Реформа не должна быть привязана к индивидуальным личностям, и не к индивидуальным организациям, даже если они очень хорошие общественные организации. Мы должны сделать все, чтобы максимально большая группа в самой структуре, которая реформируется, понимала эту реформу. А это сложный процесс.
Чтобы настоящая система милиции и МВД восприняла эту реформу как свою – с ними надо работать. Их не надо пугать – нужно объяснять и объяснять. Невозможно будет это сделать насильственным способом. Потому что одномоментно вы не выгоните 150 тысяч человек на улицу и не наберете новых.
Они знают, что они должны меняться. Они не знают, как. Мы этому учимся заново, шаг за шагом.
И нам надо увидеть, как эти изменения на нас отражаются. Это тоже нормально.
Поэтому у меня столько надежд на патрульную полицию. Потому что она визуально покажет, что это новые стандарты, которые служат лучше общественности, но и защищают права полицейских лучше.
– Есть такой момент, что патрульный штрафует на месте. А как же презумпция невиновности? Как оспорить?
– Остаются права гражданина обжаловать это решение в самой патрульной полиции или в суде. То есть, две инстанции уже появляется. Академик ты, бедный тракторист или богатый студент, патрульному все равно. Эта система не уникальна, она практикуется в большинстве европейских стран.
Второе новшество, которое мы предлагаем, если это пройдет – это электронный протокол.
Почему он делается? Одна из больших претензий сейчас к ГАИ – что на заполнение протокола уходит уж слишком много времени. Они могут растянуть это время, пока ты им не предложишь денег.
Мы нашли выход из ситуации – упростить этот процесс. Электронные протоколы могут заполняться в течение 5-10 минут, в зависимости от того, какое правонарушение. Это комфортно и для гражданина, быстрее для полицейского.
И, самое главное, это дает нам возможность контролировать действия полицейского. Потому что каждый раз, когда он заходит в планшет, система регистрирует. Если он заходит и выходит – то возникают вопросы.
– В законопроекте об органах внутренних дел за министром МВД по-прежнему сохраняются большие полномочия…
– Это те полномочия, которые у него должны быть. Министр – политическое лобби для структур, которые входят в систему МВД. Но он у него нет права влиять на конкретные расследования, давать прямые указания полиции. И это то, что появляется в этом законе и также отображается в законопроекте о национальной полиции.
– Эти четыре закона, принятые Радой – и есть реформа МВД, или это только старт «перезагрузки» системы? Какие еще законы предполагаются?
– В перспективе должно появиться много законов по всем направлениям – про миграционную службу, про пограничную службу, про МЧС и т.д. И еще больше работы будет на уровне подзаконных актов, где будет все детально расписываться.
– Вы над этим сейчас работаете?
– Руки не дошли, если честно. Давайте сделаем один большой блок. Потому что менять пограничников сейчас, в состоянии войны – невозможно и не нужно.
Но если смотреть в перспективе и говорить четко о европейских структурах, то реформа будет отражена на всех уровнях.
Анастасія Рінгіс, УП
Источник: http://www.pravda.com.ua/rus/articles/2015/04/23/7065637/Анастасия Рингис.
В начале апреля правительство одобрило пакет законопроектов, которые начнут реформировать Министерство внутренних дел. Три из четырех рассмотренных законопроектов были написаны командой заместителя министра МВД Эки Згуладзе.
Згуладзе – член реформаторской команды бывшего президента Грузии Михаила Саакашвили. Она начала работать в министерстве на старте реформы МВД Грузии. И на протяжении 10 лет была одним из тех, кто координировал процесс превращения коррупционной постсоветской структуры – в прозрачный сервис с человеческим лицом.
Сегодня Эка – часть «грузинского десанта» в украинском правительстве. Летом прошлого года Згуладзе участвовала в тренингах для чиновников структуры МВД Украины, а в октябре 2014 посетила Украину как глава миссии OECD, международной организации, осуществляющей мониторинг антикоррупционных процессов.
Предложение поработать в Украине Эке сделали представители президента после нескольких интервью для украинской прессы, в которых она рассказывала об опыте грузинских реформ.
По этой причине Згуладзе считают человеком Порошенко. Говорят, что Арсен Аваков был против этого назначения, а еще – что отношения со Згуладзе у главмилиционера «не сложились».
Эка Згуладзе опровергает это мнение. Она утверждает, что у них с министром – общее видение будущего МВД.
Эка – один из главных драйверов изменений в МВД Украины. И она прекрасно понимает, что если реформа не будет отвечать запросу общества, то вся критика достанется ей.
Почему Згуладзе согласилась реформировать «авгиевы конюшни» МВД?
«У нас была своя пятидневная война с Россией, но ее мир не понял, – поясняет она. – Сейчас мы, здесь, готовы вместе с вами очень тяжело работать в очень тяжелых обстоятельствах, чтобы у вас получилось отстоять свою страну».
В Париже Эка Згуладзе оставила годовалого сына и мужа Рафаэля Глюксмана, известного журналиста, освещавшего в 2008 году войну России с Грузией, а в 2014-м – начало войны на востоке Украины.
Мы встречаемся со Згуладзе в 9-30 утра. К этому времени она уже успела поработать, ответить на почту и дать задание помощникам. Замминистра работоспособна и дисциплинирована как оловянный солдатик.
ОДНА ИЗ ГЛАВНЕЙШИХ ЗАДАЧ ДЛЯ НАС – ПОДНЯТЬ УРОВЕНЬ ДОВЕРИЯ К ПОЛИЦИИ
– В ваш адрес звучит критика, суть которой сводится к тому, что украинские законопроекты примерно на треть переписаны с грузинских законов. Об этом говорит, например, главный эксперт РПР по реформе МВД Александр Банчук.
– Я очень осторожно отношусь к международному опыту. Мы хотим европейские стандарты, но даже в Европе нет единого видения ни структуры полиции, ни законов о полиции.
И я не люблю, когда бросаются такими фразами. Структура законопроекта о Национальной полиции Украины будет похожа на грузинскую, так же как и грузинская похожа на литовскую, а литовская похожа на чешскую, а чешская похожа на французскую.
Они все структурно друг на друга похожи, это так, исходя из того, что основная функция у полиции схожа.
Единственные страны, на которые они не будут похожи – это федеральные страны и Великобритания, например, которая очень специфична, исходя из своей истории.
Но если кто-то не поленится и почитает наш законопроект и грузинский закон, то он поймет, что они очень разные.
– В чем именно?
В законопроекте много новшеств, которые таковыми являются не только для украинского правового пространства, но и для многих европейских стран.
Когда мы писали законопроект о национальной полиции, фокус внимания был на том, чтобы максимально упростить сложный юридический язык. Чтобы каждый гражданин мог понять из этого закона, – какие полномочия у полицейского, за что его могут арестовать, как проходит задержание и так далее.
Мы максимально подключили этим законом общественность. Мы прописали, как общественность может мониторить полицию, как полиция должна отчитываться перед населением.
Главное – новая форма общения будет включать не только официальные отчеты от полиции, а и разбор проблем. Одним из основных направлений работы полиции будет community policing подход, «полиция и громада».
Отсюда начинается реальное содействие полиции и общественности в том или ином городе.
Это не отменяет того, что у полиции будет и должна быть вертикаль. Что в данном случае значит вертикаль? Это стандарты. Будет существовать единый стандарт для национальной полиции. Но ситуация на местах будет зависеть и от способностей местной полиции, и от активности населения, местного самоуправления. Может быть лучше, но хуже – точно нет.
Плюс, мы пошли чуть-чуть дальше, чем большинство европейских стран, допуская общественность в процесс приема полицейских на работу.
Это скользкий вопрос. Большинство практиков-полицейских по всей стране скажут: «Это плохая идея». Но одна из главнейших задач для нас – это поднять уровень доверия к полиции.
Мы понимаем, что для этого необходима открытая система.
– Тем не менее, критика звучит так, что общественность должна принимать окончательное решение, кто принимается на работу и как они продвигаются по службе…
– Очень важно, чтобы общественность имела возможность не только наблюдать, как работает система, но и принимала участие в работе. Исходя из этого, в законопроекте целая глава посвящена сотрудничеству между полицией и общественностью.
Хотя максимализм в этом направлении не всегда оправдан и не всегда будет работать. Я объясню, почему.
Мы приняли полицейских на работу на основании открытого конкурса с участием общественности. Но если мы на каждую вакансию будем объявлять открытый конкурс, а не двигать по службе хороших полицейских, то система замкнется.
Главный вопрос – как сделать процесс прохождения службы и карьерного роста объективным, как оценивать работу полицейских, чтобы они продвигались по службе благодаря своим личным качествам и своим личным заслугам, а не за выслугу лет. И мы решили, что это все же будет конкурс – но внутренний, между хорошими сотрудниками.
Есть открытые конкурсы, и есть внутренние организационные конкурсы, и это нормально.
– Сейчас идет создание патрульно-постовой службы, к которой применяются новые требования, конкурсный отбор. Когда такой отбор заработает в отношении следователей – тех, кто в итоге будет работать в новой полиции?
– В результате реформы вся система уголовного блока должна измениться.
Это очень многослойный процесс. Выстраивается система, которая даст возможность выявлять порядочных и профессиональных работников.
Например, когда полицейский будет попадать в систему не через какие-то взятки или договоренности, а путем прохождения стандартных процедур отбора – электронные тесты, комиссия с участием общественности. В этом случае мы получаем качественно другого человека.
Почему это важно? Потому, что, например, в 18 лет ты платишь за поступление в академию МВД, потом – чтобы трудоустроиться… Все, такой человек уже испорчен.
– То есть, надо всех увольнять, а студентов отправлять на переэкзаменовку?
– Я сейчас говорю не о наказании, а о втором шансе. Потому что это не только их вина, но и вина их родителей и системы.
Это не только проблема милиции. Такая же ситуация и в здравоохранении, и в других профессиях. Так что, без осуждения – просто давайте признаем, что это плохая практика. И это то, что не помогает нам развиваться.
Мы не должны забывать, что полиция – это очень большая структура, более 100 тысяч человек. И это зеркало общества, там работают такие же люди, как и мы. Просто некоторые потом портятся, некоторых бьет система, некоторые, более смышленые, понимают, как использовать систему в свою пользу, а некоторые просто плохие и жестокие люди.
Набор – это одно. Продвижение по службе – это второе.
Третье – внутренний мониторинг, мониторинг качества. Чтобы мы смогли мониторить качество, у нас должен появиться этот минимальный стандарт качества.
– Он уже появился, он прописан в законе о национальной полиции.
– И в других подзаконных актах он будет еще более детализирован.
Законопроект устанавливает ключевые параметры, дает новое видение системы. После этого начнется новый, не менее сложный этап – детализировать и прописать эти параметры в подзаконных актах, а потом внедрять их в практику.
К моему большому сожалению, мы не смогли изменить пока существенно социальный пакет. Но это тоже реальность. Финансовая ситуация в Украине сегодня не дает возможности прогнозировать, что мы можем иметь через 5 лет.
ПОВЕРЬТЕ, САМОЕ ИНТЕРЕСНОЕ ПРОИСХОДИТ ПОСЛЕ РАБОЧЕГО ДНЯ
– Насколько рассчитана сама реформа – от старта до окончания? Когда будет открыт набор в эту новую полицию?
– Базовые вещи мы сделаем в течение этого года – нормы, стандарты, функционал. Но реформа полиции продлится, наверное, 5 лет. А может, и 10. А может, через 10 лет еще скажут, что что-то еще надо делать, и она будет продлеваться.
Вот это и плюс и минус реформы. Она никогда не заканчивается.
Когда ее начинаешь, только тогда понимаешь, сколько еще надо сделать. Например, британская полиция реформируется последние десять лет.
Сроки зависят от того, что мы называем реформой. Если мы сейчас, на первом этапе, главным, центральным фокусом берем для себя изменение принципа работы милиции на полицию – на это необходим год.
Через два года у нас будет качественно иная правоохранительная структура – полиция.
– Меняется сама структура МВД. Теперь в нее входит Национальная гвардия, будут входить МЧС и пограничники, миграционная служба. Структура будет становиться все влиятельнее. Законопроект про органы внутренних дел оставляет за министром возможности прямого управления.
– Не согласна с таким выводом. МВД становится политическим лобби структур, которые в нее входят.
Почему? Опять же, это один из уроков, которым история научила Украину.
Правоохранительные структуры не должны быть продолжением политической ветви. И мы должны это разделить – и законом, и на практике.
С законом – это просто, напишем, и он пройдет. В этом политический консенсус. Но на практике, я честно говорю, нам еще нужно до этого дожить.
Почему? Нам понадобится целое новое поколение и политиков, и полицейских, чтобы они реально делали это так. Все наши центрально- и восточноевропейские страны до сих пор с этим борются. У некоторых получилось, и у них уже 20 лет как эта реформа произошла, а некоторые еще в процессе…
– В коалиционном соглашении заданы очень четкие параметры реформ, в том числе реформа МВД. Например, там предполагается единый сервисный центр, а один из ваших законопроектов создает сервисный центр МВД. Почему?
– Это я тоже очень честно объясняю. Не надо на это смотреть как на что-то пожизненное. Давайте объективно оценивать ситуацию.
Украина должна выбрать для себя направление – децентрализовать часть госуслуг, отдать их на аутсорсинг и оставить все за государством.
Модели бывают разные. Но сейчас мы столкнулись с тем, что базы данных в очень плохом состоянии. Они не синхронизированы, там много дубликатов, нет механизмов контроля подачи информации, удаления или редактирования этой информации и так далее. Там, где нет процедуры, всегда возникает коррупция.
Я предлагаю: дайте нам год-полтора для переходной фазы. За этот период мы выстроим back-office, выстроим базы данных, отработаем процедуры, в том числе контроля, переобучим кадры, напишем новое программное обеспечение, которое поможет упростить и облегчить процесс.
И после этого механически очень просто можно будет отделить фронт-офисы – места, где предоставляются услуги – и делегировать часть этих услуг частному сектору или децентрализировать их.
А сейчас нам надо бумажную картотеку перевести в электронную, сделать аудит баз данных, убрать дубликаты или расследовать, какой из дубликатов реальный, а какой фальсифицированный.
Поэтому на первой фазе я предлагаю сделать зеркальный сервер. Это то, что мы себе можем позволить – как минимум, контролировать кто, когда и какие данные вносит, когда заканчивается рабочий день.
Потому что, поверьте мне, самое интересное происходит после окончания рабочего дня.
– Вы делали аудит работы многих подразделений министерства. К какому выводу пришли? Все намного хуже, чем вы подозревали?
– У нас есть ситуация де-юре, и ситуация де-факто. Они очень отличаются друг от друга. Мы анализируем де-юре, но больше де-факто, потому что тут есть причины. Де-факто нам рассказывает историю, почему это происходит.
Существуют запросы населения, для удовлетворения которых нет легальной формы предоставления услуги – так появляются нелегальные.
Например, регистрация машин на месте. Почему кто-то должен платить взятку тысячу долларов сотруднику МРЭО, чтобы это сделать? Мы можем это сделать легально. Мы можем поставить ту же самую цену, например, легально. И эти деньги пойдут в бюджет.
Меня злит то, что мы фиксируем мизерную часть денежных поступлений от этих операций.
Так что, по всем направлениям мы сделали такой анализ. У нас получилось более 100 услуг.
Как системно бороться, в общем, с коррупцией?
Человек, который работает с документами, должен иметь полномочия принимать решения. Сотрудник работает с документами, но на подпись несет начальнику. У него нет возможности все документы просматривать, но конверты с взятками несут ему. Поэтому надо забрать у него эту власть.
Мы делегируем право принятия решения и подписи на сотни сотрудников. Когда ты делегируешь полномочия, то вместе с этим делегируешь ответственность каждому.
– То есть, конкретно в столкновении человека с системой, эта система перестает быть обезличенной, а становится персонализированной.
– Да. Вторая задача, которую мы ставим – конкретные сроки исполнения и цены, а также четкость процедур. А потом, наладив эти процессы, можно через полтора года делегировать часть функций хоть Укрпочте. То есть, любой организации, у которой есть большая сеть по стране, и которая может предоставлять часть этих услуг.
Но часть услуг останется при МВД. Например, регистрация оружия.
ОНИ ЗНАЮТ, ЧТО ДОЛЖНЫ МЕНЯТЬСЯ. ОНИ НЕ ЗНАЮТ, КАК МЫ ЭТОМУ УЧИМСЯ ЗАНОВО, ШАГ ЗА ШАГОМ
– Если вернуться к человеческому фактору в МВД. Когда и как будут набираться следователи?
– Патруль – это ранее не существующая структура, поэтому мы набираем новых людей.
У работающих структур, которые будут реформироваться, задача будет поставлена по-другому.
Кого-то будем переаттестовывать, проверять, кому необходимо сдать квалификационные тесты и задачи. Как только мы пропишем должностные инструкции – чего до этого не было – выяснится, что часть кадров нам не подходит. Думаю, будет много новых вакансий.
Для всех вакансий будут разные требования и процедуры. Отбор будет такой же качественный, как и для патрульных.
Проект патрульной полиции – это ориентир. Он дал нам возможность разработать, апробировать и институционализировать процессы отбора, обучения, назначения.
– У новых патрульных, которые выйдут на службу в июне, зарплата будет от 8-10 тысяч гривен. В то время как у следователей – примерно двое меньше.
– Мы решили повышать зарплату в реформированных стуктурах. Говоря всем честно: «Завтра дойдет и твоя очередь, послезавтра – твоя».
Почему дополнительно важно было повысить базовую зарплату базовых полицейских? Потому что у них она самая низкая.
Я думаю, следователь в полиции будет зарабатывать минимум вдвое больше патрульного.
– Общественные активисты обвиняют МВД в том, что когда писались законопроекты, их не допустили до дискуссии, и их участие минимально. Почему?
– У нас стояла задача написать законопроекты в краткие сроки. Второе – активистам всегда хочется большего, это их роль. Мы считаем, что мы предоставили максимально возможность.
На рабочем уровне не было никаких лимитов сотрудничества. Мы с самого начала сказали им: «Ребята, у нас нет ожидания, что мы все со всеми согласимся. Нам будет сложно сводить свои подходы к идеальному». Но у нас в большинстве случаев это получилось.
Мы взяли очень много идей из законопроекта Александра Банчука. Так же, как я благодарна и другим отдельным экспертам, которые принесли очень свежие взгляды. Но это – наш закон, мы должны им руководствоваться, мы должны с ним работать. Поэтому мы и должны их писать, чтобы понимать их лучше.
– Вы заминистра с каким сроком работы? Вы подписывали контракт?
– У меня нет контракта.
– У нас часто бывает, что ответственные люди меняются в процессе реформирования.
– Я не меняла и не нанимала специальную группу, как раз исходя из этого.
Реформа не должна быть привязана к индивидуальным личностям, и не к индивидуальным организациям, даже если они очень хорошие общественные организации. Мы должны сделать все, чтобы максимально большая группа в самой структуре, которая реформируется, понимала эту реформу. А это сложный процесс.
Чтобы настоящая система милиции и МВД восприняла эту реформу как свою – с ними надо работать. Их не надо пугать – нужно объяснять и объяснять. Невозможно будет это сделать насильственным способом. Потому что одномоментно вы не выгоните 150 тысяч человек на улицу и не наберете новых.
Они знают, что они должны меняться. Они не знают, как. Мы этому учимся заново, шаг за шагом.
И нам надо увидеть, как эти изменения на нас отражаются. Это тоже нормально.
Поэтому у меня столько надежд на патрульную полицию. Потому что она визуально покажет, что это новые стандарты, которые служат лучше общественности, но и защищают права полицейских лучше.
– Есть такой момент, что патрульный штрафует на месте. А как же презумпция невиновности? Как оспорить?
– Остаются права гражданина обжаловать это решение в самой патрульной полиции или в суде. То есть, две инстанции уже появляется. Академик ты, бедный тракторист или богатый студент, патрульному все равно. Эта система не уникальна, она практикуется в большинстве европейских стран.
Второе новшество, которое мы предлагаем, если это пройдет – это электронный протокол.
Почему он делается? Одна из больших претензий сейчас к ГАИ – что на заполнение протокола уходит уж слишком много времени. Они могут растянуть это время, пока ты им не предложишь денег.
Мы нашли выход из ситуации – упростить этот процесс. Электронные протоколы могут заполняться в течение 5-10 минут, в зависимости от того, какое правонарушение. Это комфортно и для гражданина, быстрее для полицейского.
И, самое главное, это дает нам возможность контролировать действия полицейского. Потому что каждый раз, когда он заходит в планшет, система регистрирует. Если он заходит и выходит – то возникают вопросы.
– В законопроекте об органах внутренних дел за министром МВД по-прежнему сохраняются большие полномочия…
– Это те полномочия, которые у него должны быть. Министр – политическое лобби для структур, которые входят в систему МВД. Но он у него нет права влиять на конкретные расследования, давать прямые указания полиции. И это то, что появляется в этом законе и также отображается в законопроекте о национальной полиции.
– Эти четыре закона, принятые Радой – и есть реформа МВД, или это только старт «перезагрузки» системы? Какие еще законы предполагаются?
– В перспективе должно появиться много законов по всем направлениям – про миграционную службу, про пограничную службу, про МЧС и т.д. И еще больше работы будет на уровне подзаконных актов, где будет все детально расписываться.
– Вы над этим сейчас работаете?
– Руки не дошли, если честно. Давайте сделаем один большой блок. Потому что менять пограничников сейчас, в состоянии войны – невозможно и не нужно.
Но если смотреть в перспективе и говорить четко о европейских структурах, то реформа будет отражена на всех уровнях.
Анастасія Рінгіс, УП
Источник: http://www.pravda.com.ua/rus/articles/2015/04/23/7065637/

Мариуполь. Пропаганда, что страшнее «Градов»Мариуполь. Пропаганда, что страшнее «Градов»

Анастасия Рингис, Дмитрий Ларин, УП.
Спустя неделю после обстрела микрорайона Восточный в Мариуполе, на поминальное мероприятие, организованное городской администрацией, пришло чуть больше двухсот человек.
Треть присутствующих – волонтеры, работники местной администрации и коммунальных служб. Те, кто всю неделю налаживал жизнь микрорайона: кормили, разгребали завалы, вывозили мусор, хоронили.
Трагедия, которая должна была бы стать общенациональной бедой и объединить город, сведена к трагедии отдельного микрорайона «Восточный». В микрорайоне, где проживают 36 тысяч человек, а пострадавшими считаются 20 тысяч – на траурный митинг выходит всего несколько сотен жителей.
Здесь журналист из Киева оказывается «почетным гостем из столицы», от которого иногда ждут самых простых слов поддержки: «Киев скорбит вместе с вами». За время, прошедшее со дня трагедии, в город так никто и не доехал из высокопоставленных чиновников. Мариупольцы расценили такое отношение как игнорирование их проблем.
«Помнишь, к минским соглашениям прилагался секретный протокол», – тянет меня за рукав куртки средних лет мужчина. Он ждет, пока я повернусь в его сторону, и пристально смотрит мне в глаза: «Так вот, мы считаем, что по этому протоколу Киев сдает Мариуполь. Вот что мы думаем».
«Мы хотим знать правду об отношении власти к Мариуполю», – подключается другой собеседник, у которого поверх куртки накинут украинский флаг. «Поймите, у нас тут на раз- два — три может появиться Приазовская народная республика», – с болью в голосе говорит он.
Город-форпост ждет не просто заявлений с экрана телевизоров. Он ждет плана действий от власти.
Все три дня моего пребывания в городе мариупольцы начинают разговор со слов: «Передайте Киеву…»
«По нам пропагандой бьют гораздо сильнее, чем артиллерией…»
45-летний мариуполец Валерий Цырик подходит к нам после митинга и просит посмотреть его квартиру.
Мы идем за ним по разбитой асфальтированной дороге. Непонятно – то ли это от снарядов «Града», то ли так и было еще до той страшной субботы.
Микрорайон «Восточный» – рабочая окраина с серыми советскими многоэтажками и грязными подъездами.
Типичный. Мрачный. Таких районов полно в каждом городе. Есть они и в сытых Киеве и Днепропетровске, и так, кажется, выглядит окраина Львова. Царство домов, которые мало чем отличаются друг от друга.
В таких районах хочется как можно скорее проскочить улицу, подъезд, и наконец, очутиться в родных стенах, потому что там уютно и тепло.
В квартире Валерия уюта нет. Есть две огромные дыры вместо двух стен. «Сразу два снаряда залетели в окна. Хорошо, что дочь с мужем находились в дальней комнате», – вспоминает он.
Окна (а теперь огромные дыры) Валерия выходят на восток. Он просит не подходить к краю, потому что остатки стены могут обвалиться — примерно показывает, откуда могли стрелять. Хотя в момент выстрела его не было дома.
Чуть позже одному из волонтеров он уже рассказывает, что видел с первого этажа, откуда стреляли «укропы».
Валерий не единственный, кто до сих пор обвиняет украинских военных и сомневается в выводах ОБСЕ.
К Наталье и Вячеславу Скляровым, которые живут на улице Олимпийской, снаряд попал в детскую. 14-летний сын Антон чудом остался жив. В результате удара кусок стены упал на диван, где спал подросток. Мальчика спасли высокие подлокотники дивана. Пока Антон в больнице, родители разгребают завалы в квартире.
Мы зашли к ним случайно. Просто с улицы крикнули: «Можно к вам?».
Наталья жалуется на городские службы, которые просят в заявлении оценить ущерб. «Как я его могу оценить? Как я могу сделать калькуляцию?» – разводит она руками.
Сейчас семья ютится у родственников – в двухкомнатной квартире живет 9 человек.
Наталья работает машинисткой на заводе ММК им. Ильича, муж – безработный.
«К нам приходили эти, по военным преступлениям. И они нам четко показали, что стреляли из Виноградного. А кто там стоит, я разве не знаю?» – с вызовом спрашивает женщина. При нас она не обвиняет во всем «укропов». Но всем своим видом показывает – для нее ясно, кто стрелял.
Мы идем по району. Окна наспех заклеены пленкой. Наш проводник – волонтер Евгений Сосновский, местный фотограф, показывает нам разбитую котельную.
«Валите отсюда»,– прерывает наш разговор коренастая женщина с сумками. Я делаю вывод, что она поняла, что мы журналисты и не рада нас видеть.
«Нет. Это просто, видимо, отключили свет и воду (насос не работает), – поясняет Сосновский — Перед обстрелом микрорайона не было света. Это случилось из-за того, что ранее обстреляли Павлополь и повредили электролинии. Но народ стал выстраивать теории, что свет отключили специально. Женщина нас просто предупредила, что будет обстрел».
Где-то вдалеке раздается удар. И я инстинктивно приседаю. Чужая до этого реальность вдруг становится своей.
Евгений Сосновский рассказывает, что после обстрелов 24 января все дворы были усыпаны битым стеклом. Он рассказывает, что первым на место трагедии прибыли бойцы «Азова» – одна из баз батальона находится в городе.
Мы решаем к ним заехать.
Боец с позывным «Танцор» предупреждает, что у него всего 15 минут на общение и начинает чеканить казенным языком: «Информация об обстреле поступила около 9:00, сначала террористы обстреляли блокпост под Мариуполем. А спустя 15 минут – жилой массив».
Но мы просим рассказать, что его больше всего поразило. Он задумывается.
«Я жителям говорю: «У меня с собой медсумка, покажите мне ваших раненых. А они мне: «Зачем вы по нам стреляете?», – рассказывает азовец. – А еще половина людей подбегали и спрашивали, что нам делать. Таких людей мы координировали».
«Танцор» говорит, что население Восточного разошлось во мнении, кто стрелял. Примерно поровну.
В городской больнице №4, куда мы приезжаем проведать раненых, сталкиваемся с подобной «социологией». В одной палате верят, что стреляли «укропы», а в другой – что обстрел велся со стороны Новоазовска.
«По нам пропагандой бьют гораздо сильнее, чем артиллерией, – поясняет причину появления разных версий волонтер инициативной группы «Вместе» Максим Бородин, с которым мы встречаемся позже в ДК «Молодежный. – Расстрел микрорайона – это продуманная информационная атака. Ее цель – создать определенную картинку, чтобы расшатать ситуацию в городе».
Максим Бородин несколько дней изучал снаряды в воронках и провел собственное расследование. Его вывод – в ту субботу жилой массив обстреливали с восточного направления.
В первые часы после трагедии по городу разлетелся слух о том, что идет наступление на Мариуполь. Потом появились люди, которые стали рассказывать, что стреляли с разных сторон, потом запустили слух о том, что стреляла украинская армия.
«Версии множатся моментально. Чем страшнее, тем легче они распространяются. Гораздо быстрее, чем мы успеваем что-то пояснить. Против нас воюют простыми, но действенными технологиями», – констатирует Максим Бородин.
Спустя неделю после трагедии газета «Приазовский рабочий», принадлежащая компании Рината Ахметова «СКМ», опубликовала расследование Бородина. Но 50-тысячный тираж вряд ли сейчас исправит ситуацию. За это время вышел вал сюжетов по российским каналам, которые здесь смотрят по спутниковым тарелкам. В них, конечно же, вся вина возлагалась на украинскую армию.
Волонтеры города жалуются, что собственных сил не хватит, чтобы бороться с пропагандой.
«Где же ваш Минстець?» – то и дело задают мне вопрос.
Разговоры «за мир», способствующие войне
Проблема слухов связана с отсутствием информационной политики – как на уровне города, так и на уровне страны.
Волонтеры жалуются, что даже местные телеканалы не ведут разъяснительную работу. А военные после трагедии всего лишь раз выступили на пресс-конференции. «Нам сказали, что линия обороны Мариуполя прочная, что будут стоять до последнего, но при этом не знают, как защитить город от «Градов», – сетует журналист информационного портала 0629.com.ua Анна Мурлыкина.
За полгода военные и городские власти не провели учения и не объяснили гражданам, как вести себя во время обстрелов. Единственное, что было сделано в этом направлении – уроки мужества, которые проводят в мариупольских школах военные.
18-летний Данила Подыбайло, сын волонтера-координатора «Нового Мариуполя» Марии Подыбайло рассказывает, что еще в прошлом году пророссийские взгляды были подавляющими среди его одноклассников.
Он учился в одном классе и до сих пор дружит с Владимиром Кирсановым, сыном Валерия Кирсанова, оказавшимся корректировщиком Града, который стрелял по «Восточному».
«Володя очень аргументировано мог объяснить, почему Майдан – это плохо, и почему Украине выгоднее быть с Россией. Но он никогда не называл меня бандеровцем», – рассказывает о друге Подыбайло, у которого не раз в школе были стычки на почве политических взглядов.
Сейчас Данила учится на историческом факультете Мариупольского госуниверситета: «По моим оценкам, настроения среди студентов — примерно на 70% в пользу России». Студент говорит, что на некоторых факультетах преподаватели открыто поддерживают сепаратистов.
На крупнейших предприятиях города – ММК им. Ильича и Азовстали, где владелец – Ринат Ахметов, настроения среди рабочих такие же разные.
Депутатов местного совета, которых считают представителями интересов этих заводов, местные активисты называют «партией мира» за то, что те не устают озвучивать тезис: «Нам не нужна война, нам нужен мир».
О том, что ситуация в городе неоднозначна, свидетельствует и история, как на городском уровне со второго раза принималось решение о признании России страной агрессором, а «ЛНР» и «ДНР» – террористическими организациями.
Почему ночью формулировка была изменена? По версии мэра Юрия Хотлубея – «потому что документ писался на слух». Версия волонтеров – позвонили из пресс-службы СКМ и «настойчиво попросили» убрать Россию, а оставить «агрессию со стороны Востока». Эту вресию в пресс-службе СКМ с этой вресией не согласились, сославшись на то, что «выработка формулировок решений Мариупольского городского Совета является компетенцией должностных лиц горсовета».
Такая оплошность создает еще один повод для домыслов.
Партия «За мир» наконец должна определиться, считают мариупольские волонтеры. Разговоры о том, что «виноваты и те и другие», «нам нужен мир любой ценой» – выливается в недоверие к власти, а агитация «за мир» на таком фоне воспринимается как очередная манипуляция.
Не чувствуя поддержку центральной власти, мариупольцы выдвигают версии о «договорняках».
Одни полагают, что город отдали в управление Ахметову. Другие озвучивают странные версии о тайных соглашениях между Порошенко и Путиным, по которым город может отойти «ДНР».
Непонимание планов власти и ежедневные залпы «Градов» на окраинах загоняют людей в состояние апатии. Из-за этого любая активно навязываемая картина мира становится базой для простого объяснения происходящего вокруг.
Штаб восстановления надежды
Первые часы после обстрела «Восточного» показали, что волонтеры Мариуполя – мощный ресурс для спасения города. Они наряду с городскими службами работали на месте трагедии. А спустя десять дней вместе с городским советом организовали Штаб восстановления Мариуполя.
Мы общаемся с волонтерами в популярном нынче мариупольском заведении «Хлеб дю Солей». Они планируют – как сделать работу штаба эффективнее, как организовать адресную помощь и кому первому помогать.
«Управление прифронтовым городом осуществляется так, как будто бы нет войны. А ведь решения должны приниматься очень оперативно», – сетует активист инициативной группы «Вместе» Петр Андрющенко.
Волонтеры сходятся во мнении о том, что городу нужен особый статус, который бы упростил многие процедуры, в том числе выдачу финансовой помощи мариупольцам, пострадавшим от обстрела.
Единый Штаб – попытка ускорить решения городской власти, а еще организовать контроль над распределением средств.
«10 миллионов гривен, которые выделил Кабмин, будут перечислены в областной бюджет, а, учитывая, что областной бюджет не принят, казначейство не работает, то когда дойдут эти деньги нуждающимся, не ясно», – говорит другой волонтер.
В дискуссии рождается идея – разработать сайт и выложить информацию о нуждах пострадавших.
Городские службы уже насчитали более сотни многоэтажек, 250 домов частного сектора, 3 школы, 4 детских садика, 67 объектов предпринимательства, которые нуждаются в ремонте.
Город, который из собственного бюджета кормит добровольческий батальон, помогает армии, милиции, вряд ли справиться с трагедией «Восточного» самостоятельно.
«Мы будем привлекать украинцев, искать иностранных доноров. По нашим подсчетам, сумма ущерба в пять раз выше, чем 105 миллионов гривен, которые планирует выделить Кабмин», – рассказывает о планах волонтер Петр Андрущенко.
Я не успеваю доехать до Киева, как узнаю, что по «Восточному» ходят бригады, которые описывают убытки горожан. А еще на улице Котельной заработал открытый склад, где пострадавшие могут получить шифер, доски и другие стройматериалы, которые свозятся со всей Украины.
Трагедия в микрорайоне «Восточный» объединила волонтеров Мариуполя, а городскую власть заставила делегировать часть полномочий общественности.
Но пока оставила безучастной правительство.
Теперь, когда я смотрю в окно и вижу киевские советские «панельки», мне мерещится, что вместо стекол они затянуты пленкой. Как на «Восточном». В Мариуполе.
Анастасия Рингис, Дмитрий Ларин (фото), УП
Источник: http://www.pravda.com.ua/rus/articles/2015/02/6/7057731/Анастасия Рингис, Дмитрий Ларин, УП.
Спустя неделю после обстрела микрорайона Восточный в Мариуполе, на поминальное мероприятие, организованное городской администрацией, пришло чуть больше двухсот человек.
Треть присутствующих – волонтеры, работники местной администрации и коммунальных служб. Те, кто всю неделю налаживал жизнь микрорайона: кормили, разгребали завалы, вывозили мусор, хоронили.
Трагедия, которая должна была бы стать общенациональной бедой и объединить город, сведена к трагедии отдельного микрорайона «Восточный». В микрорайоне, где проживают 36 тысяч человек, а пострадавшими считаются 20 тысяч – на траурный митинг выходит всего несколько сотен жителей.
Здесь журналист из Киева оказывается «почетным гостем из столицы», от которого иногда ждут самых простых слов поддержки: «Киев скорбит вместе с вами». За время, прошедшее со дня трагедии, в город так никто и не доехал из высокопоставленных чиновников. Мариупольцы расценили такое отношение как игнорирование их проблем.
«Помнишь, к минским соглашениям прилагался секретный протокол», – тянет меня за рукав куртки средних лет мужчина. Он ждет, пока я повернусь в его сторону, и пристально смотрит мне в глаза: «Так вот, мы считаем, что по этому протоколу Киев сдает Мариуполь. Вот что мы думаем».
«Мы хотим знать правду об отношении власти к Мариуполю», – подключается другой собеседник, у которого поверх куртки накинут украинский флаг. «Поймите, у нас тут на раз- два — три может появиться Приазовская народная республика», – с болью в голосе говорит он.
Город-форпост ждет не просто заявлений с экрана телевизоров. Он ждет плана действий от власти.
Все три дня моего пребывания в городе мариупольцы начинают разговор со слов: «Передайте Киеву…»
«По нам пропагандой бьют гораздо сильнее, чем артиллерией…»
45-летний мариуполец Валерий Цырик подходит к нам после митинга и просит посмотреть его квартиру.
Мы идем за ним по разбитой асфальтированной дороге. Непонятно – то ли это от снарядов «Града», то ли так и было еще до той страшной субботы.
Микрорайон «Восточный» – рабочая окраина с серыми советскими многоэтажками и грязными подъездами.
Типичный. Мрачный. Таких районов полно в каждом городе. Есть они и в сытых Киеве и Днепропетровске, и так, кажется, выглядит окраина Львова. Царство домов, которые мало чем отличаются друг от друга.
В таких районах хочется как можно скорее проскочить улицу, подъезд, и наконец, очутиться в родных стенах, потому что там уютно и тепло.
В квартире Валерия уюта нет. Есть две огромные дыры вместо двух стен. «Сразу два снаряда залетели в окна. Хорошо, что дочь с мужем находились в дальней комнате», – вспоминает он.
Окна (а теперь огромные дыры) Валерия выходят на восток. Он просит не подходить к краю, потому что остатки стены могут обвалиться — примерно показывает, откуда могли стрелять. Хотя в момент выстрела его не было дома.
Чуть позже одному из волонтеров он уже рассказывает, что видел с первого этажа, откуда стреляли «укропы».
Валерий не единственный, кто до сих пор обвиняет украинских военных и сомневается в выводах ОБСЕ.
К Наталье и Вячеславу Скляровым, которые живут на улице Олимпийской, снаряд попал в детскую. 14-летний сын Антон чудом остался жив. В результате удара кусок стены упал на диван, где спал подросток. Мальчика спасли высокие подлокотники дивана. Пока Антон в больнице, родители разгребают завалы в квартире.
Мы зашли к ним случайно. Просто с улицы крикнули: «Можно к вам?».
Наталья жалуется на городские службы, которые просят в заявлении оценить ущерб. «Как я его могу оценить? Как я могу сделать калькуляцию?» – разводит она руками.
Сейчас семья ютится у родственников – в двухкомнатной квартире живет 9 человек.
Наталья работает машинисткой на заводе ММК им. Ильича, муж – безработный.
«К нам приходили эти, по военным преступлениям. И они нам четко показали, что стреляли из Виноградного. А кто там стоит, я разве не знаю?» – с вызовом спрашивает женщина. При нас она не обвиняет во всем «укропов». Но всем своим видом показывает – для нее ясно, кто стрелял.
Мы идем по району. Окна наспех заклеены пленкой. Наш проводник – волонтер Евгений Сосновский, местный фотограф, показывает нам разбитую котельную.
«Валите отсюда»,– прерывает наш разговор коренастая женщина с сумками. Я делаю вывод, что она поняла, что мы журналисты и не рада нас видеть.
«Нет. Это просто, видимо, отключили свет и воду (насос не работает), – поясняет Сосновский — Перед обстрелом микрорайона не было света. Это случилось из-за того, что ранее обстреляли Павлополь и повредили электролинии. Но народ стал выстраивать теории, что свет отключили специально. Женщина нас просто предупредила, что будет обстрел».
Где-то вдалеке раздается удар. И я инстинктивно приседаю. Чужая до этого реальность вдруг становится своей.
Евгений Сосновский рассказывает, что после обстрелов 24 января все дворы были усыпаны битым стеклом. Он рассказывает, что первым на место трагедии прибыли бойцы «Азова» – одна из баз батальона находится в городе.
Мы решаем к ним заехать.
Боец с позывным «Танцор» предупреждает, что у него всего 15 минут на общение и начинает чеканить казенным языком: «Информация об обстреле поступила около 9:00, сначала террористы обстреляли блокпост под Мариуполем. А спустя 15 минут – жилой массив».
Но мы просим рассказать, что его больше всего поразило. Он задумывается.
«Я жителям говорю: «У меня с собой медсумка, покажите мне ваших раненых. А они мне: «Зачем вы по нам стреляете?», – рассказывает азовец. – А еще половина людей подбегали и спрашивали, что нам делать. Таких людей мы координировали».
«Танцор» говорит, что население Восточного разошлось во мнении, кто стрелял. Примерно поровну.
В городской больнице №4, куда мы приезжаем проведать раненых, сталкиваемся с подобной «социологией». В одной палате верят, что стреляли «укропы», а в другой – что обстрел велся со стороны Новоазовска.
«По нам пропагандой бьют гораздо сильнее, чем артиллерией, – поясняет причину появления разных версий волонтер инициативной группы «Вместе» Максим Бородин, с которым мы встречаемся позже в ДК «Молодежный. – Расстрел микрорайона – это продуманная информационная атака. Ее цель – создать определенную картинку, чтобы расшатать ситуацию в городе».
Максим Бородин несколько дней изучал снаряды в воронках и провел собственное расследование. Его вывод – в ту субботу жилой массив обстреливали с восточного направления.
В первые часы после трагедии по городу разлетелся слух о том, что идет наступление на Мариуполь. Потом появились люди, которые стали рассказывать, что стреляли с разных сторон, потом запустили слух о том, что стреляла украинская армия.
«Версии множатся моментально. Чем страшнее, тем легче они распространяются. Гораздо быстрее, чем мы успеваем что-то пояснить. Против нас воюют простыми, но действенными технологиями», – констатирует Максим Бородин.
Спустя неделю после трагедии газета «Приазовский рабочий», принадлежащая компании Рината Ахметова «СКМ», опубликовала расследование Бородина. Но 50-тысячный тираж вряд ли сейчас исправит ситуацию. За это время вышел вал сюжетов по российским каналам, которые здесь смотрят по спутниковым тарелкам. В них, конечно же, вся вина возлагалась на украинскую армию.
Волонтеры города жалуются, что собственных сил не хватит, чтобы бороться с пропагандой.
«Где же ваш Минстець?» – то и дело задают мне вопрос.
Разговоры «за мир», способствующие войне
Проблема слухов связана с отсутствием информационной политики – как на уровне города, так и на уровне страны.
Волонтеры жалуются, что даже местные телеканалы не ведут разъяснительную работу. А военные после трагедии всего лишь раз выступили на пресс-конференции. «Нам сказали, что линия обороны Мариуполя прочная, что будут стоять до последнего, но при этом не знают, как защитить город от «Градов», – сетует журналист информационного портала 0629.com.ua Анна Мурлыкина.
За полгода военные и городские власти не провели учения и не объяснили гражданам, как вести себя во время обстрелов. Единственное, что было сделано в этом направлении – уроки мужества, которые проводят в мариупольских школах военные.
18-летний Данила Подыбайло, сын волонтера-координатора «Нового Мариуполя» Марии Подыбайло рассказывает, что еще в прошлом году пророссийские взгляды были подавляющими среди его одноклассников.
Он учился в одном классе и до сих пор дружит с Владимиром Кирсановым, сыном Валерия Кирсанова, оказавшимся корректировщиком Града, который стрелял по «Восточному».
«Володя очень аргументировано мог объяснить, почему Майдан – это плохо, и почему Украине выгоднее быть с Россией. Но он никогда не называл меня бандеровцем», – рассказывает о друге Подыбайло, у которого не раз в школе были стычки на почве политических взглядов.
Сейчас Данила учится на историческом факультете Мариупольского госуниверситета: «По моим оценкам, настроения среди студентов — примерно на 70% в пользу России». Студент говорит, что на некоторых факультетах преподаватели открыто поддерживают сепаратистов.
На крупнейших предприятиях города – ММК им. Ильича и Азовстали, где владелец – Ринат Ахметов, настроения среди рабочих такие же разные.
Депутатов местного совета, которых считают представителями интересов этих заводов, местные активисты называют «партией мира» за то, что те не устают озвучивать тезис: «Нам не нужна война, нам нужен мир».
О том, что ситуация в городе неоднозначна, свидетельствует и история, как на городском уровне со второго раза принималось решение о признании России страной агрессором, а «ЛНР» и «ДНР» – террористическими организациями.
Почему ночью формулировка была изменена? По версии мэра Юрия Хотлубея – «потому что документ писался на слух». Версия волонтеров – позвонили из пресс-службы СКМ и «настойчиво попросили» убрать Россию, а оставить «агрессию со стороны Востока». Эту вресию в пресс-службе СКМ с этой вресией не согласились, сославшись на то, что «выработка формулировок решений Мариупольского городского Совета является компетенцией должностных лиц горсовета».
Такая оплошность создает еще один повод для домыслов.
Партия «За мир» наконец должна определиться, считают мариупольские волонтеры. Разговоры о том, что «виноваты и те и другие», «нам нужен мир любой ценой» – выливается в недоверие к власти, а агитация «за мир» на таком фоне воспринимается как очередная манипуляция.
Не чувствуя поддержку центральной власти, мариупольцы выдвигают версии о «договорняках».
Одни полагают, что город отдали в управление Ахметову. Другие озвучивают странные версии о тайных соглашениях между Порошенко и Путиным, по которым город может отойти «ДНР».
Непонимание планов власти и ежедневные залпы «Градов» на окраинах загоняют людей в состояние апатии. Из-за этого любая активно навязываемая картина мира становится базой для простого объяснения происходящего вокруг.
Штаб восстановления надежды
Первые часы после обстрела «Восточного» показали, что волонтеры Мариуполя – мощный ресурс для спасения города. Они наряду с городскими службами работали на месте трагедии. А спустя десять дней вместе с городским советом организовали Штаб восстановления Мариуполя.
Мы общаемся с волонтерами в популярном нынче мариупольском заведении «Хлеб дю Солей». Они планируют – как сделать работу штаба эффективнее, как организовать адресную помощь и кому первому помогать.
«Управление прифронтовым городом осуществляется так, как будто бы нет войны. А ведь решения должны приниматься очень оперативно», – сетует активист инициативной группы «Вместе» Петр Андрющенко.
Волонтеры сходятся во мнении о том, что городу нужен особый статус, который бы упростил многие процедуры, в том числе выдачу финансовой помощи мариупольцам, пострадавшим от обстрела.
Единый Штаб – попытка ускорить решения городской власти, а еще организовать контроль над распределением средств.
«10 миллионов гривен, которые выделил Кабмин, будут перечислены в областной бюджет, а, учитывая, что областной бюджет не принят, казначейство не работает, то когда дойдут эти деньги нуждающимся, не ясно», – говорит другой волонтер.
В дискуссии рождается идея – разработать сайт и выложить информацию о нуждах пострадавших.
Городские службы уже насчитали более сотни многоэтажек, 250 домов частного сектора, 3 школы, 4 детских садика, 67 объектов предпринимательства, которые нуждаются в ремонте.
Город, который из собственного бюджета кормит добровольческий батальон, помогает армии, милиции, вряд ли справиться с трагедией «Восточного» самостоятельно.
«Мы будем привлекать украинцев, искать иностранных доноров. По нашим подсчетам, сумма ущерба в пять раз выше, чем 105 миллионов гривен, которые планирует выделить Кабмин», – рассказывает о планах волонтер Петр Андрущенко.
Я не успеваю доехать до Киева, как узнаю, что по «Восточному» ходят бригады, которые описывают убытки горожан. А еще на улице Котельной заработал открытый склад, где пострадавшие могут получить шифер, доски и другие стройматериалы, которые свозятся со всей Украины.
Трагедия в микрорайоне «Восточный» объединила волонтеров Мариуполя, а городскую власть заставила делегировать часть полномочий общественности.
Но пока оставила безучастной правительство.
Теперь, когда я смотрю в окно и вижу киевские советские «панельки», мне мерещится, что вместо стекол они затянуты пленкой. Как на «Восточном». В Мариуполе.
Анастасия Рингис, Дмитрий Ларин (фото), УП
Источник: http://www.pravda.com.ua/rus/articles/2015/02/6/7057731/

Геннадий Москаль: Пророссийские настроения в Луганской области 80–95%Геннадий Москаль: Пророссийские настроения в Луганской области 80–95%

Анастасия Рингис.
С новым губернатором Луганской области Геннадием Москалем мы встретились в Северодонецке в день выборов — 26 октября. Уставший Москаль вместе со своим помощником как раз выходил из обладминистрации, чтобы выпить кофе.
По Северодонецку, городу, в который по просьбе Москаля была перенесена Луганская ОГА, губернатор передвигается без охраны, охотно вступает в разговоры с местными жителями. В регионе, где неоднозначно относятся к центральной украинской власти, Москаль, кажется, чувствует себя как рыба в воде.
Сам он объясняет такой феномен тем, что местное население его хорошо знает. В первый раз Москаль возглавил область в 2005 году и проработал губернатором три года.
В разговорах с жителями региона губернатор особо не церемонится. В интернете уже не раз публиковались видео, на которых Москаль посредством непечатной тирады выражает свое отношение к пророссийски настроенным жителям города.
Вопросы о парламентских выборах мало интересуют Москаля. Он утверждает, что отстранился от выборного процесса настолько, насколько это было возможно.
Главное, по его словам, что в день выборов никто не пострадал. И тут же добавляет «Я не такой дурной, чтобы кому-то позволить танцевать на столе. Те, кто рассчитывал, что результаты выборов будут такие же как в 2012, сильно ошиблись».
Рейтинг регионалов в области действительно сильно упал – 37% вместо 57% на парламентских выборах 2012 года.
ТЕ, КТО ПОДДЕРЖИВАЛ ЛНР, ЛИБО В РОЗЫСКЕ, ЛИБО СБЕЖАЛИ, ЛИБО В СИЗО
— Вы попросили перенести все структурные подразделения Луганской ОГА в Северодонецк в середине октября. Уже все переехали?
— За исключением мелких департаментов — сельхозинспекции, экологической инспекции — все переехали. Отказался переезжать университет культуры и искусств. Я уже написал три правительственные телеграммы, чтобы им отказали в финансировании. Они сейчас поют гимн ЛНР за наши бюджетные деньги. Это, извините, ни в какие ворота уже не лезет.
У меня вся администрация сейчас состоит из вынужденных переселенцев, которые через окна бежали от террористов, когда те захватывали здание обладминистрации. В Луганской администрации, в которой работало около 700 человек, сейчас трудится около 200.
— Какие-то кадровые чистки произошли?
— Я еще до подписания закона о люстрации, уволил 12 глав районных администраций. Так что сейчас мне некого люстрировать. (Смеется).Я не понимаю, когда кто-то пиарится, что уволил кого- то после подписания закона. Он что не знал, что человек из себя представляет раньше?
— Что сейчас происходит в правоохранительных органах области?
— Те, кто поддерживал ЛНР либо в розыске, либо сбежали, либо сидят в следственном изоляторе СБУ. Точка.
— Как вы вообще оцениваете настроения в области? Рады ли жители, что часть территории области вернулась под контроль украинских властей?
— Если говорить о пророссийских настроениях, то они очень высокие – в некоторых населенных пунктах – 95%, в некоторых — 80%. Самое меньшее – это 30% в украинизированной части области, где исторически больше украинцев.
В Киеве думают, что война чему–то научила этих людей. А я все больше понимаю Булгакова, который словами своего героя сказал, что разруха начинается в головах.
Когда я говорю об этом в Киеве, мне не верят. Тут мне приходится каждый день отвечать на вопросы из серии: «Почему Януковичу не дали доработать полный срок?», «Зачем нужен Майдан?» «А Путин будет в бюллетене?» (Смеется) или реагировать на предложения о проведении референдума о статусе УПА.
Знаете, что я им отвечаю «А почему бы не провести референдум об армии Власова, о семи дивизиях СС, в которых были в донские и кубанские казаки?»
АВТОРИТЕТ ЕФРЕМОВА ЗДЕСЬ ПОМНОЖИЛИ НА НОЛЬ
— Вы хотите сказать, что ничего не изменилось после всех трагических событий?
— У меня нет проблем с местным населением. Отношение ко мне очень хорошее, но отношение к киевской власти у людей крайне отрицательное. И я не знаю, как сократить эту дистанцию.
Я еще в 2006 году, когда был главой Луганской администрации, говорил Ющенко, что этот
регион ментально далек от Украины. Но тогда не дошло, сейчас тоже не доходит.
— Раньше этот регион считался вотчиной Ефремова. Сейчас вы чувствуете его влияние в области?
— Авторитет Ефремова здесь помножили на ноль. В гробу я их видал его и его региональную шайку! (Хлопает рукой по столу)
— Сколько осталось работающих предприятий на территории Луганской области, которая находится под контролем украинской власти?
— Давайте честно признаемся, что Украина потеряла контроль над ключевыми предприятиями области еще до этих событий. Сегодня четыре главных градообразующих предприятия ей не принадлежат.
Алчевским меткомбинатом и Алчевским коксохимическим заводом владеет ВТБ Банк. Оба предприятия не работают. Хотя Алчевск – моногород, в нем нет другой работы.
Лисичанский НПЗ принадлежит Роснефти, и он тоже не работает. Собственники нефть оттуда выкачали и закачали воду. Если труба замерзнет, то завод превратиться в груду металла. Не работающий завод – это смерть для города.
Северодонецкий Азот должны были запустить в октябре, но тут начались какие-то политические игры, и правительство решило, что нефтехимии газ выделять не нужно. В результате, Северодонецк сегодня собирает от 6 000 до 10 000 гривен налогов. Вот скажите, город может прожить на эти деньги? Он просто обречен на нищее существование.
— Вы как губернатор каким видите решение? Что можно сделать, чтобы улучшить экономическую ситуацию в области?
— Что нужно сделать? Дайте мне полномочия вести переговоры, я найду общий язык с собственниками, а еще гарантии, что завтра не приедут ура-патриоты и не скажут, что я что-то продал россиянам.
Я должен людей обеспечить рабочими местами. Бюджет на 80% формируется из поступлений от подоходного налога работающих. Нет работающих – нет поступлений. Сегодня Северодонецк на мели, не за что платить даже дворникам, чтобы улицы подметали.
— Представим, что у вас есть полномочия вести переговоры, о чем и с кем вы бы сейчас договаривались?
— Как минимум о запуске Северодонецкого Азота. Дайте газ, и завтра Фирташ запустит завод. Не надо делать газ инструментом политики и манипуляции.
Мы можем договориться с руководством ВТБ, чтобы Россия подвинула банду Алексея Мозгового (один из лидеров луганских ополченцев – УП) из Алчевска. А мы берем Алчевск в государственное управление вместе с заводом. На территории, так называемой, республики ЛНР он не сможет работать, никто его продукцию покупать не будет.
Говорю об этом громко, если кто-то этого в России не понимает. Я мог также вести переговоры с Роснефтью, с господином Сечиным, который за ним стоит и занимает должность первого вице премьер-министра России.

СЕГОДНЯ СЕВЕРОДОНЕЦК НА МЕЛИ, НЕ ЗА ЧТО ПЛАТИТЬ ДАЖЕ ДВОРНИКАМ
— Вы просили такие полномочия?
— Я не должен их просить, это центральная власть должна их предоставлять.
— Когда вам предложили возглавить область, какие перед вами задачи ставили?
— Я принял область неуправляемую с точки зрения украинской государственности. Моя задача заключалась в том, чтобы восстановить государственное управление над территорией. У нас были такие населенные пункты, где не было горсоветов, райсоветов — все руководство просто сбежало.
У нас единственная область, в которой не работает облсовет. Депутаты Луганского облсовета удрали как позорные волки. Откуда появилось вот это «Хунта, каратели». Это же все регионалы, которые подняли людей и не смогли удержать. Потеряв контроль над людьми, они удрали почему-то в Европу. На этой территории, подконтрольной украинской власти их нет — ни одного.
Я — глава администрации, которому по закону облсовет должен делегировать полномочия, губернатор ему подконтрольный и подотчётный. Как я могу работать там, где нет этого облсовета?
В финансовой части я уже наработал на 20-30 уголовных дел, потому что мне все равно надо выплачивать зарплаты, пенсии, я не могу оставить людей без куска хлеба.
Так называемое правительство ЛНР не контролирует полностью свою территорию, ее контролируют разные группировки, которые между собой враждуют: одну часть территории (Антрацит) контролирует группировка Николая Козицина, вторую- 32-й отдельный корпус Войска Донского, еще часть – под национальной гвардией Всевеликого войска Донцова, Алчевск контролирует банда Алексея Мозгового.
Сотрудники ОБСЕ, которые приезжали на 32-й блокпост, звонили правительству ЛНР, а им ответили, что они не контролируют тех, кто взял в кольцо украинских военных.
Мне так и хочется спросить «Господа, что вы подписывали в Минске, если знали, что не контролируете большую часть территории?»

В ФИНАНСОВОЙ ЧАСТИ Я УЖЕ НАРАБОТАЛ НА 20-30 УГОЛОВНЫХ ДЕЛ
— Я управляю всей территорией, подконтрольной украинскому правительству, а они не контролируют, но в Минске подписывают. Я контролирую, но меня в Минск никто не приглашает.
Почему я не участник этого переговорного процесса? Поймите правильно — у нас общая вода, общая электроэнергия с ЛНР, общий газ, к нам ежедневно приезжает по 1000- 1200 человек оформлять пенсии.
— Удалось ли хоть немного вернуть регион к прежней жизни?
— На территории ЛНР вся финансовая система разрушена, люди едут снимать деньги с карточки к нам. Регулятор банков удрал отсюда. Я обращался к Валерии Гонтаревой, председателю Нацбанка, но пока этот вопрос не решен. А что нам делать, если нам не хватает наличности, продуктов?!
По субботам мы проводим ярмарки, свозим продукты со всей области. Я первый раз увидел тысячные очереди за продуктами.
Я попросил ОБСЕ помочь нам договориться с той стороной, что вода, газ, электричество, хлеб, продукты питания, раненые и убитые должны быть выведены с поля военных действий.
Мы сделали областную станцию медицинской помощи в Северодонецке, у нас сейчас четыре машины. Мы хотели бы, чтобы эти машины забирали раненых и убитых.
В Луганск вся вода подается отсюда, мы ж никому кран не перекрываем. Но если мы хотим, починить газоснабжение, электроснабжение, они не дают. У нас погибло 4 человека и трое раненых из облэнерго, которые шли просто починить сети.

ЕСЛИ БЫ УСТАЛ, Я БЫ СЮДА НЕ ПРИЕХАЛ. Я НА РАБОТУ ПРИХОЖУ В 5-30 УТРА
— Как изменится жизнь на подконтрольной вам территории после принятия закона об особом статусе в Донецкой и Луганской областях?
— Особый статус дает очень большие преференции. Мы определяем территории, которые имеют особый статус. Мы подали список населенных пунктов от 7 октября.
Это рамочный закон, он ничего не определяет, к нему надо принимать отдельные законы. Мы бы хотели, чтобы этот закон способствовал инвестиционной деятельности на три года, чтобы инвестор мог не платить налог с прибыли, налог с оборудования, имел льготное налогообложение земли, чтобы он имел другие преференции.
— Как вы думаете, какие планы у России на ваш регион?
— Если бы России нужен был этот регион, то она бы плечами всех вытолкала. Россия применила бы крымский сценарий. России нужны непризнанные республики.
Мне очень внятно ответил мой знакомый депутат Госдумы на вопрос: «Ради чего?». Он мне ответил: «Геннадий, посмотри на рейтинг Путина, такого рейтинга не имел даже товарищ Сталин». Путин своему народу внятно объясняет: «Вы хотите идти на Болотную площадь? Будете жить так же, как живут на Донбассе».
— Что вы планируете делать дальше, какие решения принимать?
— Какие управленческие решения я могу предпринять без денег? Зайдите к нам в областную администрацию, мы работаем на голом энтузиазме.
Сегодня во время военных действий нужна компенсация. Где она? Это задача правительства.
Нам нужны 585 млн. гривен – только для того, чтобы восстановить то, что разрушено войной на территории, подконтрольной украинской власти.
Я спрашиваю правительство Украины – где деньги на восстановление Донбасса? Пока же только лозунги и предвыборные обещания. Вы там живете одной жизнью, мы здесь — совершенно другой.
— Вы устали?
— Если бы устал, я бы сюда не приехал. Я на работу прихожу в 5-30 утра
— Если денег нет, то зачем приходите в 5-30 утра?
— Так многое без денег решается, но так долго быть не может Моя зарплата как главы администрации – 4 200, а чистыми – 3 500 гривен. Глава районной администрации получает – 2 400 гривен. Арсений Петрович почему-то решил перед выборами, что мы тут ожирели. Вот так мы и живем…
— Многие люди смотрят с оптимизмом на ваше назначение, будете ли вы здесь до конца?
— Буду до последнего патрона. Если сюда пойдут инвестиции. Главное, чтобы «Азот» запустился, от него зависит вся жизнь Северодонецка.

Источник http://www.pravda.com.ua/rus/articles/2014/10/30/7042701/Анастасия Рингис.
С новым губернатором Луганской области Геннадием Москалем мы встретились в Северодонецке в день выборов — 26 октября. Уставший Москаль вместе со своим помощником как раз выходил из обладминистрации, чтобы выпить кофе.
По Северодонецку, городу, в который по просьбе Москаля была перенесена Луганская ОГА, губернатор передвигается без охраны, охотно вступает в разговоры с местными жителями. В регионе, где неоднозначно относятся к центральной украинской власти, Москаль, кажется, чувствует себя как рыба в воде.
Сам он объясняет такой феномен тем, что местное население его хорошо знает. В первый раз Москаль возглавил область в 2005 году и проработал губернатором три года.
В разговорах с жителями региона губернатор особо не церемонится. В интернете уже не раз публиковались видео, на которых Москаль посредством непечатной тирады выражает свое отношение к пророссийски настроенным жителям города.
Вопросы о парламентских выборах мало интересуют Москаля. Он утверждает, что отстранился от выборного процесса настолько, насколько это было возможно.
Главное, по его словам, что в день выборов никто не пострадал. И тут же добавляет «Я не такой дурной, чтобы кому-то позволить танцевать на столе. Те, кто рассчитывал, что результаты выборов будут такие же как в 2012, сильно ошиблись».
Рейтинг регионалов в области действительно сильно упал – 37% вместо 57% на парламентских выборах 2012 года.
ТЕ, КТО ПОДДЕРЖИВАЛ ЛНР, ЛИБО В РОЗЫСКЕ, ЛИБО СБЕЖАЛИ, ЛИБО В СИЗО
— Вы попросили перенести все структурные подразделения Луганской ОГА в Северодонецк в середине октября. Уже все переехали?
— За исключением мелких департаментов — сельхозинспекции, экологической инспекции — все переехали. Отказался переезжать университет культуры и искусств. Я уже написал три правительственные телеграммы, чтобы им отказали в финансировании. Они сейчас поют гимн ЛНР за наши бюджетные деньги. Это, извините, ни в какие ворота уже не лезет.
У меня вся администрация сейчас состоит из вынужденных переселенцев, которые через окна бежали от террористов, когда те захватывали здание обладминистрации. В Луганской администрации, в которой работало около 700 человек, сейчас трудится около 200.
— Какие-то кадровые чистки произошли?
— Я еще до подписания закона о люстрации, уволил 12 глав районных администраций. Так что сейчас мне некого люстрировать. (Смеется).Я не понимаю, когда кто-то пиарится, что уволил кого- то после подписания закона. Он что не знал, что человек из себя представляет раньше?
— Что сейчас происходит в правоохранительных органах области?
— Те, кто поддерживал ЛНР либо в розыске, либо сбежали, либо сидят в следственном изоляторе СБУ. Точка.
— Как вы вообще оцениваете настроения в области? Рады ли жители, что часть территории области вернулась под контроль украинских властей?
— Если говорить о пророссийских настроениях, то они очень высокие – в некоторых населенных пунктах – 95%, в некоторых — 80%. Самое меньшее – это 30% в украинизированной части области, где исторически больше украинцев.
В Киеве думают, что война чему–то научила этих людей. А я все больше понимаю Булгакова, который словами своего героя сказал, что разруха начинается в головах.
Когда я говорю об этом в Киеве, мне не верят. Тут мне приходится каждый день отвечать на вопросы из серии: «Почему Януковичу не дали доработать полный срок?», «Зачем нужен Майдан?» «А Путин будет в бюллетене?» (Смеется) или реагировать на предложения о проведении референдума о статусе УПА.
Знаете, что я им отвечаю «А почему бы не провести референдум об армии Власова, о семи дивизиях СС, в которых были в донские и кубанские казаки?»
АВТОРИТЕТ ЕФРЕМОВА ЗДЕСЬ ПОМНОЖИЛИ НА НОЛЬ
— Вы хотите сказать, что ничего не изменилось после всех трагических событий?
— У меня нет проблем с местным населением. Отношение ко мне очень хорошее, но отношение к киевской власти у людей крайне отрицательное. И я не знаю, как сократить эту дистанцию.
Я еще в 2006 году, когда был главой Луганской администрации, говорил Ющенко, что этот
регион ментально далек от Украины. Но тогда не дошло, сейчас тоже не доходит.
— Раньше этот регион считался вотчиной Ефремова. Сейчас вы чувствуете его влияние в области?
— Авторитет Ефремова здесь помножили на ноль. В гробу я их видал его и его региональную шайку! (Хлопает рукой по столу)
— Сколько осталось работающих предприятий на территории Луганской области, которая находится под контролем украинской власти?
— Давайте честно признаемся, что Украина потеряла контроль над ключевыми предприятиями области еще до этих событий. Сегодня четыре главных градообразующих предприятия ей не принадлежат.
Алчевским меткомбинатом и Алчевским коксохимическим заводом владеет ВТБ Банк. Оба предприятия не работают. Хотя Алчевск – моногород, в нем нет другой работы.
Лисичанский НПЗ принадлежит Роснефти, и он тоже не работает. Собственники нефть оттуда выкачали и закачали воду. Если труба замерзнет, то завод превратиться в груду металла. Не работающий завод – это смерть для города.
Северодонецкий Азот должны были запустить в октябре, но тут начались какие-то политические игры, и правительство решило, что нефтехимии газ выделять не нужно. В результате, Северодонецк сегодня собирает от 6 000 до 10 000 гривен налогов. Вот скажите, город может прожить на эти деньги? Он просто обречен на нищее существование.
— Вы как губернатор каким видите решение? Что можно сделать, чтобы улучшить экономическую ситуацию в области?
— Что нужно сделать? Дайте мне полномочия вести переговоры, я найду общий язык с собственниками, а еще гарантии, что завтра не приедут ура-патриоты и не скажут, что я что-то продал россиянам.
Я должен людей обеспечить рабочими местами. Бюджет на 80% формируется из поступлений от подоходного налога работающих. Нет работающих – нет поступлений. Сегодня Северодонецк на мели, не за что платить даже дворникам, чтобы улицы подметали.
— Представим, что у вас есть полномочия вести переговоры, о чем и с кем вы бы сейчас договаривались?
— Как минимум о запуске Северодонецкого Азота. Дайте газ, и завтра Фирташ запустит завод. Не надо делать газ инструментом политики и манипуляции.
Мы можем договориться с руководством ВТБ, чтобы Россия подвинула банду Алексея Мозгового (один из лидеров луганских ополченцев – УП) из Алчевска. А мы берем Алчевск в государственное управление вместе с заводом. На территории, так называемой, республики ЛНР он не сможет работать, никто его продукцию покупать не будет.
Говорю об этом громко, если кто-то этого в России не понимает. Я мог также вести переговоры с Роснефтью, с господином Сечиным, который за ним стоит и занимает должность первого вице премьер-министра России.

СЕГОДНЯ СЕВЕРОДОНЕЦК НА МЕЛИ, НЕ ЗА ЧТО ПЛАТИТЬ ДАЖЕ ДВОРНИКАМ
— Вы просили такие полномочия?
— Я не должен их просить, это центральная власть должна их предоставлять.
— Когда вам предложили возглавить область, какие перед вами задачи ставили?
— Я принял область неуправляемую с точки зрения украинской государственности. Моя задача заключалась в том, чтобы восстановить государственное управление над территорией. У нас были такие населенные пункты, где не было горсоветов, райсоветов — все руководство просто сбежало.
У нас единственная область, в которой не работает облсовет. Депутаты Луганского облсовета удрали как позорные волки. Откуда появилось вот это «Хунта, каратели». Это же все регионалы, которые подняли людей и не смогли удержать. Потеряв контроль над людьми, они удрали почему-то в Европу. На этой территории, подконтрольной украинской власти их нет — ни одного.
Я — глава администрации, которому по закону облсовет должен делегировать полномочия, губернатор ему подконтрольный и подотчётный. Как я могу работать там, где нет этого облсовета?
В финансовой части я уже наработал на 20-30 уголовных дел, потому что мне все равно надо выплачивать зарплаты, пенсии, я не могу оставить людей без куска хлеба.
Так называемое правительство ЛНР не контролирует полностью свою территорию, ее контролируют разные группировки, которые между собой враждуют: одну часть территории (Антрацит) контролирует группировка Николая Козицина, вторую- 32-й отдельный корпус Войска Донского, еще часть – под национальной гвардией Всевеликого войска Донцова, Алчевск контролирует банда Алексея Мозгового.
Сотрудники ОБСЕ, которые приезжали на 32-й блокпост, звонили правительству ЛНР, а им ответили, что они не контролируют тех, кто взял в кольцо украинских военных.
Мне так и хочется спросить «Господа, что вы подписывали в Минске, если знали, что не контролируете большую часть территории?»

В ФИНАНСОВОЙ ЧАСТИ Я УЖЕ НАРАБОТАЛ НА 20-30 УГОЛОВНЫХ ДЕЛ
— Я управляю всей территорией, подконтрольной украинскому правительству, а они не контролируют, но в Минске подписывают. Я контролирую, но меня в Минск никто не приглашает.
Почему я не участник этого переговорного процесса? Поймите правильно — у нас общая вода, общая электроэнергия с ЛНР, общий газ, к нам ежедневно приезжает по 1000- 1200 человек оформлять пенсии.
— Удалось ли хоть немного вернуть регион к прежней жизни?
— На территории ЛНР вся финансовая система разрушена, люди едут снимать деньги с карточки к нам. Регулятор банков удрал отсюда. Я обращался к Валерии Гонтаревой, председателю Нацбанка, но пока этот вопрос не решен. А что нам делать, если нам не хватает наличности, продуктов?!
По субботам мы проводим ярмарки, свозим продукты со всей области. Я первый раз увидел тысячные очереди за продуктами.
Я попросил ОБСЕ помочь нам договориться с той стороной, что вода, газ, электричество, хлеб, продукты питания, раненые и убитые должны быть выведены с поля военных действий.
Мы сделали областную станцию медицинской помощи в Северодонецке, у нас сейчас четыре машины. Мы хотели бы, чтобы эти машины забирали раненых и убитых.
В Луганск вся вода подается отсюда, мы ж никому кран не перекрываем. Но если мы хотим, починить газоснабжение, электроснабжение, они не дают. У нас погибло 4 человека и трое раненых из облэнерго, которые шли просто починить сети.

ЕСЛИ БЫ УСТАЛ, Я БЫ СЮДА НЕ ПРИЕХАЛ. Я НА РАБОТУ ПРИХОЖУ В 5-30 УТРА
— Как изменится жизнь на подконтрольной вам территории после принятия закона об особом статусе в Донецкой и Луганской областях?
— Особый статус дает очень большие преференции. Мы определяем территории, которые имеют особый статус. Мы подали список населенных пунктов от 7 октября.
Это рамочный закон, он ничего не определяет, к нему надо принимать отдельные законы. Мы бы хотели, чтобы этот закон способствовал инвестиционной деятельности на три года, чтобы инвестор мог не платить налог с прибыли, налог с оборудования, имел льготное налогообложение земли, чтобы он имел другие преференции.
— Как вы думаете, какие планы у России на ваш регион?
— Если бы России нужен был этот регион, то она бы плечами всех вытолкала. Россия применила бы крымский сценарий. России нужны непризнанные республики.
Мне очень внятно ответил мой знакомый депутат Госдумы на вопрос: «Ради чего?». Он мне ответил: «Геннадий, посмотри на рейтинг Путина, такого рейтинга не имел даже товарищ Сталин». Путин своему народу внятно объясняет: «Вы хотите идти на Болотную площадь? Будете жить так же, как живут на Донбассе».
— Что вы планируете делать дальше, какие решения принимать?
— Какие управленческие решения я могу предпринять без денег? Зайдите к нам в областную администрацию, мы работаем на голом энтузиазме.
Сегодня во время военных действий нужна компенсация. Где она? Это задача правительства.
Нам нужны 585 млн. гривен – только для того, чтобы восстановить то, что разрушено войной на территории, подконтрольной украинской власти.
Я спрашиваю правительство Украины – где деньги на восстановление Донбасса? Пока же только лозунги и предвыборные обещания. Вы там живете одной жизнью, мы здесь — совершенно другой.
— Вы устали?
— Если бы устал, я бы сюда не приехал. Я на работу прихожу в 5-30 утра
— Если денег нет, то зачем приходите в 5-30 утра?
— Так многое без денег решается, но так долго быть не может Моя зарплата как главы администрации – 4 200, а чистыми – 3 500 гривен. Глава районной администрации получает – 2 400 гривен. Арсений Петрович почему-то решил перед выборами, что мы тут ожирели. Вот так мы и живем…
— Многие люди смотрят с оптимизмом на ваше назначение, будете ли вы здесь до конца?
— Буду до последнего патрона. Если сюда пойдут инвестиции. Главное, чтобы «Азот» запустился, от него зависит вся жизнь Северодонецка.

Источник http://www.pravda.com.ua/rus/articles/2014/10/30/7042701/

Новые лица. Пять кандидатов в депутатыНовые лица. Пять кандидатов в депутаты

Анастасия Рингис, УП
Источник
30 сентярбя закончилась регистрация кандидатов в народные депутаты Украины. В проходных частях списков партий оказались гражданские активисты, журналисты, волонтеры и комбаты.

УП продолжает цикл публикаций о новом поколении политиков. Вместе с нашими героями мы пытались разобраться, ради чего они идут в большую политику, в чем видят свою роль и на что готовы ради достижения целей.

В первой публикации мы говорили с Натальей Соколенко, Игорем Луценко, Сергеем Лещенко, Виталием Шабуниным и Оксаной Сыроид.

В этот раз нашими героями стали: Светлана Залищук, Мустафа Найем, Анна Гопко, Виктория Сюмар и Алёна Шкрум.

Светлана Залищук

Возраст: 31 лет
Образование: Институт журналистики КНУ
Последнее место работы: ГО «Центр UA»
№18 в списке «Блок Петра Порошенко»
3e5354d-lar-5452
Света Залищук начала работать международным репортером на «5-м канале» во время учебы на втором курсе института. Уже тогда стало очевидно, что ей интересно не только освещение политических процессов. Участница протестных акций против цензуры времен Кучмы.

В начале 2005 года, после Оранжевой революции, Светлана Залищук прошла собеседование в команду Олега Рыбачука, который на тот момент формировал патронатную службу по вопросам евроинтеграции. Через пару месяцев Рыбачук был назначен главой секретариата президента, а Светлана Залищук – пресс-секретарём. Позже Рыбачук и несколько человек из его команды, в том числе Светлана Залищук, ушли в общественный сектор и продолжили заниматься вопросами евроинтеграции.

Светла Залищук – сооснователь ряда знаковых общественных организаций и движений: «Центр UA», «Чесно», «Новий громадянин», «Реанимационный пакет реформ».

В устойчивых системах есть институции, которые выполняют разного рода функции. В нашей стране эти функции годами не выполнялись. Но когда произошли драматические преобразования, люди поняли, что они не могут жить без этих функций – и начали их заполнять.

Поэтому мы сейчас находимся в переосмыслении собственного «Я», собственных ролей.

Раньше было понимание: «семья, работа, отдых, друзья, родители». Сейчас к этому перечню добавились – «страна, армия, реформы, беженцы, раненые, пространство свободы». И появилось целое непаханое поле.

Я была на одной встрече с британскими депутатами, они все очень интересовались, пойдёт ли дальше Путин и что его может не пустить. Я думаю, его не пустят люди. Мы недооцениваем человеческий фактор. Мы начали верить в себя, а это очень важный фактор.

Сейчас политическая элита должна быть единой в том, как воевать и как проводить реформы. Почему? В нашей ситуации нет хороших решений, мы выбираем сейчас между плохими решениями и очень плохими. И вот для того, чтоб были имплементированы эти плохие решения, нужен единый подход.

Каждое сложное решение, которые может потенциально принести мир и изменения, должно презентоваться как единый подход для общества. Если люди увидят, что ради этого объединились политики – им будет легче пережить любые сложные, дорогостоящие и тяжелые решения.

Для единой страны нужен строительный материал. Политическая воля и единство – это цемент, который склеит эти кирпичи.

Сейчас вся политика построена на жутко болезненных компромиссах, которые невозможно объяснить населению и невозможно принять. У сложившейся ситуации нет ни дипломатического, ни военного решения, есть только политическое. Тем не менее, все решения президента должны быть объяснены обществу.

Когда страны становятся успешными? Когда появляется средний класс – люди, способные заработать на что-то, кроме насущных потребностей. В этот момент появляется потребности более высокого порядка: свобода, ценности, честность, экология. Мы не пережили этап благополучия, мы перешагнули эту ступеньку.

Время сжалось как пружина. То, что другие страны и люди проходили десятилетиями и веками, нам приходится проходить быстро – в течение недель, месяцев, лет. Работаем на износ, по-другому мы просто не будем никуда двигаться.

У нас проснулось достоинство. Проснувшееся достоинство невозможно приспать.

Запрос на достойное отношение, на мой взгляд, – самый главный фактор того, что все-таки политическая элита возьмет на себя ответственность за изменения, которые нужны стране.

Раньше у нас было вертикальное общество: была власть-небожители – и люди, которым они вещали. Во время Майдана и войны мы стали горизонтальным обществом. В умах людей поменялось отношение к власти. И люди будут требовать, чтобы власть поменяла отношение к ним. Должна смениться парадигма отношений. Общество и политики должны быть партнерами.

Евромайдан не закончился, он продолжается, и нам важно не потерять его наследие.

Власть – отражение состояния общества. Во власти есть хорошие люди, как в обществе есть прогрессивное меньшинство. Меньшинство должно наращивать мускулы и влияние. Надо понимать: это «игра в долгую» – не на пару лет, а на пару десятилетий.

Нам нужно привести во власть поколение, которое начнет болезненный бракоразводный процесс с олигархами. Да, они – часть нашей страны. У них есть заводы, производства, на которых работают десятки и сотни тысяч людей. У них капиталы, которые держат экономику, формируют бюджет. Но нам нужно сделать все возможное, чтобы олигархи перестали быть олигархами, а стали большим бизнесом. Для этого мы должны им предложить одинаковые условия и единые правила.

Эта ситуация не черно-белая. Мы должны понимать, что у нас с олигархами ситуативно совпадают интересы. Без помощи олигархов мы не выиграем войну. Но политики должны очень чётко сказать, что эта ситуация – до момента выигрыша; как только мы побеждаем, олигархи должны отойти. Единственной наградой для них будут очень болезненные правила, которые они должны будут принять. Но эти правила вам позволят поменять отношение общества к себе.

Мы – не молодые лица старых политических сил, а представители нового политического движения. Несмотря на то, что мы идем по разным спискам, мы все понимаем, ради чего это делаем.

Мы – «Троянский конь» большой политики. Наша стратегическая цель – на следующие парламентские выборы формировать силу, которая сможет пройти не по спискам старых политических партий.

Недавно я перечитывала книгу Хантингтона «Столкновение цивилизаций». В ней большая глава посвящена цивилизационному расколу, который будет проходить по территории Украины. Я поняла, что мы мало работаем с моделями, стратегиями, доктринами, чтобы играть на опережение и влиять на свое будущее.

Нам нужно разработать новую модель Украины. И речь не только о реформах. Успех Украины зависит от того, как мы сработаем как страна – договоримся ли между собой, появился ли новый общественный договор, как поведет себя Донбасс. Возможно, нам придется тяжело работать, и мы не увидим результаты. Но их точно увидят наши дети.

Если смотреть на историю стран, у которых были подобные конфликты, такие шрамы лечатся десятилетиями. И их можно излечить, только когда есть очень неприятный компромиссный вариант решения вопросов.

Болезненные решения – это ресурс.

Мустафа Найем

Возраст: 33 года
Образование: факультет космических и авиационных систем НТУУ «Киевский политехнический институт
Последнее место работы: журналист «Украинской правды», ведущий – «Громадьске ТБ»
№20 в списке «Блок Петра Порошенко»
c445e74-mustafa
Профессиональную карьеру в журналистике Мустафа Найем начал равно 10 лет назад. За это время он успел поработать в газете «Коммерсантъ», программе «Свобода Савика Шустера», на канале «ТВi» ведущим программы «Черное и белое», журналистом-расследователем «Украинской правды» и стать одним из основателей общественного телевидения «Громадьске ТБ».

Системное мышление, глубокое понимание политические процессов и трудолюбие – вот то, что позволило Найему стать одним из влиятельных журналистов страны. Коллеги по цеху ценят его за смелость и последовательность, считая, что именно с его сообщения в Twitter и начался киевский Майдан.

Наше общество ведет себя как девочка на выданье, считая, что есть некие сакральные властители, которые могут подобрать кого-то снизу, а могут не подобрать. «Их забрали», «их используют», – это все неполноценный подход людей, привыкших быть жертвами.

Так было 5-10 лет назад. Но сейчас наше поколение меняет эту установку.

Мы идем в большую политику по собственной инициативе. И это естественный процесс смены поколений.

Решение выкристаллизовалось во время учебы в Стэнфорде. После одной из лекций Френсиса Фукуямы, которая касалась стран, находящихся в переходном периоде, у нас была жесткая дискуссия с группой.

Проблема многих стран в том, что социальная мобилизация не конвертируется в политическую активность. Люди выходят на улицу, протестуют, давят на власть, но сами туда не переходят. И в итоге не происходит смена элит. Протестное поколение замораживается, ценности во власти остаются прежними.

В моей группе было много активистов, бизнесменов, которые в момент перехода страны на новый уровень решили пойти в политику. Они делились своим опытом. И тогда я впервые начал думать о том, почему бы не пойти в политику.

Новые лица в политике не появятся из ниоткуда, они формируются прямо сейчас.

Если посмотреть на состав прошлой Верховной Рады – там было много «новых лиц»: водителей, любовниц, секретарш, массажистов. Можно ли считать, что мы новые лица? Да мы в этой системе работаем уже 10 лет! Просто с другой стороны.

Нам уже сейчас начинают рассказывать: «У них так такие правила, они вас разведут». Так вот: они могут «развести» только себя. Они через 10 лет вымрут как динозавры.

За последние четыре созыва парламента «новых лиц» в Раде было в десятки раз меньше, чем в этот раз. Сейчас людей, которые вне системы, – 15-20 человек.

5% – это целая партия. Чтобы провести такое количество своих людей в Раду, нужен большой ресурс. Хочется надеяться, что новые люди, которые придут в Раду, лишены комплекса жертвы и не будут подстраиваться. Важно, чтобы «новые», которые придут в парламент, не стали спрашивать у старых, что делать.

Надо не забывать, что это не они нас позвали – это мы пошли. Сейчас нас много, и мы – другие.

У меня спрашивают: «А что, если появится закон, за который вам не захочется голосовать, но придется из-за партийной дисциплины?» Да не буду я голосовать, если не буду считать нужным. Где закон, в котором написано, что я должен голосовать так, как скажет фракция? Если я не нарушаю закон, идите в лес.

Давайте примем закон про партийную демократию, который работает во многих странах мира. Мне отвечают: «Это вопрос менталитета». Нет. Примите закон и действуйте по закону. А у нас закона нет, но есть «понятия». Одно из них – все должны проголосовать, чтобы не было крайних.

У журналиста есть инструментарий влиять на ситуацию через свои тексты и эфиры. У политика есть политические инструменты влияния на процессы посредством управления исполнительной властью, либо создания законов.

В данном случае политическая функция депутата в том, чтобы привносить качественно новые изменения. Один депутат ничего не может сделать.

Капитал, который у нас был в обществе – это репутация. Капитал, который у нас будет там, – будет строиться на возможности объединять людей вокруг процессов.

Условно говоря, если пишется законопроект, идея или концепция, за которые я считаю необходимо голосовать, то я, как журналист, кричал бы об этом. Как политик – должен работать не на публичность, а на достижение результата, чтобы помочь набрать необходимое количество голосов, чтобы сделать идею жизнеспособной.

Объединение – это сейчас наша главная цель.

Сейчас у людей востребован честный разговор и справедливость. Все, что сейчас происходит – это последствия отсутствия одного и другого. Люди готовы терпеть и понимать многие вещи, но с ними не разговаривают, не объясняют. Я понимаю, что не все возможно объяснить, но разговор должен быть.

Самая большая проблема украинской политики в том, что главный приоритет тех, кто сейчас у власти – это оставаться у власти как можно дольше.

Если при прошлой власти реформы были необходим условием для того, чтобы продолжать оставаться у власти, то сейчас реформы – требование инстинкта самосохранения.

Мы сейчас в той точке, когда стране очень тяжело, население крайне радикализировано, и если не будет реформ – либо страна рухнет, либо их сметут.

У нас есть и люди способные, волевые, толковые – те, кто может реализовывать реформы. Просто пока эти люди неправильно расставляют приоритеты.

Я верю, что Арсений Яценюк может расставить правильные приоритеты очень быстро, когда он поймет, что завтра его уберет не парламент, а люди. Как только Порошенко поймет, что завтра может выйти Майдан, то он очень быстро расставит приоритеты в том, нужно ли увольнять генпрокурора или министра обороны.

И тут очень важен прессинг со стороны общества. Прессинг со стороны тех сил, от которых они зависят и которых боятся.

Сейчас создается огромное количество экспертных комиссий, общественных движений, которые занимаются реформами. Они уже включены в этот процесс, с ними советуется, к ним прислушиваются. Ключевые эксперты работают как с гражданским обществом, так и с властью. Перетекание идей идет полным ходом. И этот факт очень важен.

Надо понимать одну вещь: общество может придумать все, что угодно, но исполнять будет власть. Воля должна быть за властью. Но общество должно контролировать.

Одна из ключевых наших задач – создать такие условия, чтобы у нас появилась конкуренция идей. Для этого должно быть бюджетное финансирование партий, политика должна стать дешевой. При бюджетном финансировании партий, условия для всех будут равны.

Тогда возникает конкуренция взглядов, а не кошельков. Тогда не будет смысла идти в политику, чтобы зарабатывать бабло. И это – главная задача, решение которой должно быть реализовано при смене поколений.

Кто угодно должен иметь шанс попасть в политику – не из-за связей, а потому что есть идеи, воля, готовность взять на себя ответственность. И не надо при этом оглядываться, что какой-то олигарх даст денег или не даст.

Нам необходимо максимально сократить количество политической рекламы, как это делается во многих странах. Сейчас, во время АТО, сотни миллионов гривен будут потрачены на рекламу. Это маразм. При том, что ряд политиков появился только из-за телевизионного промо. Тот же Ляшко, человек абсолютно не имеющий шанса быть в большой политике, появился в ней благодаря телеканалу Интер.

10 лет назад Украина была пассивно-пассионарной, а сейчас агрессивно-пассионарная.

Мы сейчас очень агрессивные подростки. Надеюсь, что через 10 лет мы вырастем и станем эмоционально на уровне молодых людей, которые начали свой бизнес. Они еще не уверены в себе – но уже сделали серьезный шаг в собственный бизнес.

Ганна Гопко

Возраст: 32 года
Образование: факультет журналистики Львовского национального университета им. Ивана Франко, кандидат наук и социальных коммуникаций
Последнее место работы: координатор общественного движения «Реанимационный пакет реформ»
№1 в списке «Объединение «Самопомощь»
5040885-hopko2
Свою карьеру в журналистике Анна Гопко начала в 2001 году в должности корреспондента телеканала «Интер» во Львове. Работала на радио, телевидении, в печатной прессе. Последним местом работы в журналистике стала программа «Из жизни леса», которую Гопко вела на 5 канале.

В 2005 году ушла в «третий» сектор: работала менеджером по коммуникациям проекта международной помощи USAID, координатором проектов международной общественной организации «Кампания за будущее без курения». Стажировалась в Институте общественного здоровья Джонс Хопкинс, защитила диссертацию «Экологическая публицистика» в КНУ имени Тараса Шевченко. Гопко — член Попечительского совета детской клиники «Охматдет», член наблюдательного совета Национального медицинского университета им. Богомольца.

После Майдана стала одним из координаторов «Реанимационного пакета реформ», объединившего более 120 экспертов.

Гражданские активисты называют Гопко прирожденным лоббистом, а еще ценят ее за честность, прямоту и невероятную трудоспособность.

У старой политической системы, которая отмирает, есть желание укрепиться. Они забыли, что они 18 лет при власти, за это время мы пережили 2 Майдана, потерю Крыма и войну на Востоке. Они думают, что у нас амнезия, что мы не помним, кто такие клюевы, киваловы, левочкины, литвины, балоги – все те, кто сейчас бесцеремонно лезет во власть.

Страна не может позволить себе еще Майданы. Мы уже напротестовались – мы должны уже строить. А чтобы строить, нужно строить на определённых принципах, на гармонии с самим собой.

За последние полгода я видела, как сложно идет очищение судебной власти; нет борьбы с коррупцией; генпрокуратура не посадила ни одного виновного в расстреле на Майдане.

Пока мы топчемся на месте. И это похоже на ремейк 2005 года.

Когда я не пошла на форум «YES», мне сказали, что я накликаю на себя гнев олигархов. Для меня это нормальное решение, так должен был сделать каждый. Перед тем, как идти к олигархам, надо поставить ряд вопросов – оплатили ли они счета перед украинским обществом? Почему на их каналах нет ни экспертов РПР, которые несут реформаторские идеи, ни роликов о героях в АТО – но зато до сих пор идут российские сериалы?

Олигархи, не надо кормить нас мифами! То, что сегодня происходит в стране – это ваша ответственность.

В такое сложное время вам надо продавать особняки на Сардинии и помогать армии возрождаться. Вы дальше не можете позволить себе обелять свой имидж – вы должны помочь Украине уцелеть и стать нормальной страной.

Процессы, которые происходят последние 9 месяцев, позитивны в том плане, что Украина лепится как одна политическая нация. Много моих знакомых из Западной Украины едут воевать на Донбасс. Для них это не какой-то отдельный регион, это часть единой Украины. А это уже свидетельствует, что мы стали политической нацией.

Я не планировала баллотироваться, хотя предложения поступали от многих политических партий. Но когда увидела, что опять в парламент лезет Кивалов, для меня это стало поворотной точкой. Второй момент, который подтолкнул, – встреча с президентом Европарламента Мартином Шульцом, который сказал, что нечего бояться за чистоту репутации. Должны быть принципиальные люди с принципиальными решениями.

Поэтому я поняла, что не могу идти со старыми партиями. Садовой рассматривает меня как партнера, а не как человека для фасада.

Я понимаю, как быть очень эффективной со стороны общественного сектора, как контролировать политические силы. Но мне все вокруг говорили: «Ты переросла свой уровень профессионализма как общественника, надо идти дальше и задавать тон».

Революцию не делают массы, – ее делают те единицы, которые сами доросли до каких-то изменений в себе и готовы предложить эти изменения людям.

Если в парламент проходит 15 людей с иным набором ценностей и компетенций, то это позволит нам поднять планку и задать иной тон. За нами стоит гражданское общество, много общественных организаций, инициативных людей, которые будут создавать давление на власть в синергии с нами.

На запрос общества мы будем отвечать качественными законодательными инициативами в тех приоритетных сферах, которых давно ждет общество.

Может быть так, что и этот парламент будет плохим и недолго продержится. Но мы запустили необратимые процессы обновления. Как бы тяжело ни было – это все равно движение вперед. Сейчас идет борьба не между поколениями, а между цивилизационным выбором каждого из нас.

Недавно я была в одном аграрном вузе, поинтересовалась у студентов, кто знает английский язык. Из 250 присутствующих руку подняли 8 человек. И я им объясняла, что между их профессиональным развитием и развитием страны надо ставить знак равенства. Развитие экономики – это ваша ответственность. Ваше здоровье – это здоровье нации. Хотите видеть другой страну – меняйтесь.

Образование – ключевой фактор позиционирования страны на международной арене.

Революция достоинства – это революция сознания: «Я становлюсь другим, и я на практике это делаю».

Мы должны изменить правила, принять ряд важных законов. Но если люди не будут меняться, ничего не получится.

Мы должны поднять уровень ответственности, потому что наша революция достоинства открывает сердца по всему миру, который сейчас переживает глобальный кризис мировоззрения. Из-за высокого уровеня недоверия к власти Украина может стать местом рождения новых парадигм, инновационного типа управления. У нас могут появиться интересные кластерные модели управления.

Когда ты ставишь мотивацию и благородную цель выше своих интересов, то обязательно рождается что-то новое. И вот это новое как раз и должно создавать новые парадигмы, которые мы можем предложить миру, особенно в управлении.

Мы должны стать страной, которая открывает таланты.

Виктория Сюмар

Возраст: 36 лет
Образование: исторический факультет Киевского национального университета
Последнее место работы: заместитель секретаря Совета национальной безопасности и обороны
№7 в списке «Народный фронт»
fecd289-sumar
«Знаете, что меня поразило, когда я в 19 лет первый раз попала в парламент? То, что я – девочка, приехавшая из райцентра, – увидела в парламенте людей, которые по своему интеллектуальному уровню ничем не отличались от моих пьяных соседей по родному городку», – вспоминает Виктория Сюмар своих первых собеседников из числа депутатов.

В 1999 году, будучи студенткой исторического факультета, она начала подрабатывать на радиостанции «Континент», а потом на «Голосе Америки». Спустя пять лет ушла из журналистики в общественную организацию «Институт массовой информации», которая занимается мониторингом информационного поля, борьбой с цензурой и заказными материалами. До 2013 года Виктория Сюмар была исполнительным директором организации.

В 2014 стала одним из инициаторов создания общественного движения «Воля», которое впоследствии переросло в партию. Активная участница Майдана. В конце февраля была назначена секретарем Совета национальной безопасности и обороны.

Этот год был самым тяжелым в моей жизни и в жизни страны. Год, когда рождается страна – из осмысления того, кем, собственно, мы были, и кем мы хотим стать.

Мы были достаточно слабым постсоветским государством с очень сложной историей и очень сложным обществом. На нас, с одной стороны, влияла Россия, с другой – западная цивилизация, к которой мы хотим принадлежать.

На протяжении 23-х лет политики и олигархи играли на этом разделении, подчеркивали, нажимали на болевые точки. И это разрывало страну. К конфликту, который мы сейчас переживаем, привела вот эта политика.

Украина – классическая постколониальная страна. У нас много комплексов. Нам сложно переориентироваться на успех и уверенно к нему идти, даже сложно о нем мечтать.

Раньше Украина, как единая страна, для большинства не была ценностью. Она досталась нам после падения СССР просто так. А сейчас мы боремся за каждый метр своей земли. Мы приходим к осознанию того, что реализовать свой потенциал как гражданина мы можем только на этой земле.

Мы осознаем, что наше государство имеет достаточно ресурсов, по сравнению с большинством других государств. У нас богатая земля.

Еще недавно весь Восток был пророссийским, а сейчас он проукраинский. Люди даже старшего поколения не понимают Россию, не хотят авторитарного Путина. Сейчас происходит быстрое отбрасывание советского прошлого, которое раньше ассоциировалось с чем-то светлым.

Мы, как нация, не породили образ героя. Попробуйте найти его в литературе – его нет. Мы сколько угодно можем называть Тараса Шевченко моральным авторитетом. Но если мы почитаем его произведения, то не найдем героического отстаивания своих позиций и ориентира на успех.

Когда-то мой учитель Владимир Никитин говорил мне, что шансы на развитие имеет та страна, которая основана на правильных основаниях. А правильные основание – это когда женщины любят правильных мужчин.

После развала Советского Союза женщины любили мужчин в малиновых пиджаках, работавших вышибалами. Сейчас женщины любят военных, которые готовы жертвовать своей жизнью ради родины.

Когда мы начинаем уважать таких людей, у нашего общества появляются правильные запросы. Сейчас проявляется образ героя, который поможет нам достичь правильных ориентиров и ценностей.

Я смотрю на наших комбатов до войны и сейчас. Это огромная разница. Они настоящие мужчины, в них достаточно силы, и это огромный шанс для нас. Модным становится не иметь дорогую тачку – а помогать батальону, уйти в добровольцы. И это абсолютно здоровое основание.

Главная ценность – это способность жертвовать собой ради других. Это ценность, которая основывает иную элиту, способную творить не рад себя, а ради страны.

Важно, чтобы в политику сейчас пришли люди с правильной мотивацией, у которых есть четкое видение цели и большое желание идти к ней.

Хватит ли нам в этот раз воли? Я верю в эволюцию.

Мы уже так много сделали как нация, как страна, как общество. Мы перепрыгнули от индустриального совка сразу в постмодерн, который был для нас закрыт. И сейчас мы – в поиске себя. Мы сейчас находимся в точке бифуркации, когда развитие идет не по заданной траектории. И тут важен потенциал каждого из нас.

Я помню ощущения от Майдана, на котором царила уникальная самоорганизация, напоминающая Запорожскую Сечь. Нам, как обществу, комфортно в этом горизонтальном уровне взаимодействия, но нужно понимать: любое государство – это жестко вертикальная структура и система иерархий.

Важно, чтобы отлично функционирующее общество со стимулами к самоорганизации выработало приятие государства. Если это случится, тогда мы построим очень сильную страну.

Изучая рейтинги, я понимаю, что общество меняется. Мы получаем «проукраинскую» Украину. Мы получаем уже сейчас больше 50% людей, готовых голосовать за вступление в НАТО. Это значит, что мы перебарываем постсоветские стереотипы. Люди начинают вникать в политику, пытаются разобраться в механизмах. Это уже другое общество.

Медиа – это ключ к мировоззрению населения. То, что я вижу сегодня на телеканалах, меня не радует. Все пытаются манипулировать вниманием избирателя.

Необходима реформа медиа-индустрии. Мы должны создать конкурентную среду для СМИ. Структура собственности медиа-активов должна быть публична, они не должны быть дотационными. Мы должны понимать, кому принадлежат каналы. И нам необходимо нормальное общественное вещание, которое станет первой кнопкой в стране.

Также нам необходим курс медиаграммотности. Люди должны понимать, как в информационном мире выбрать качественную информацию, как ее переработать.

Ко мне дочь недавно подошла 9-летняя дочь и спросила, что такое налоги. И я понимаю, что до 11 класса ей никто об этом не расскажет. В реформе образования нам необходим сильный курс гражданского и политического образования. Дети должны понимать, как работает государство. Это порождает ответственность.

Государство формирует запрос на общество, которое хочет получить. Задавая в системе образования два обязательных иностранных языка, мы получаем через 10 лет глобальное общество.

Оторваться от России мы сможем тогда, когда наши дети будут свободно разговаривать на английском языке. И это самый главный путь в Европу.

Сейчас даже взрослые думают, что если ты политик, – значит, ты должен сделать все. Никто не интересуется, какие же на самом деле есть полномочия на той или иной государственной должности, какие инструменты и ресурсы. Поэтому часто бывает, что мы спрашиваем не с тех, с кого надо, и не то, что надо.

У нас как у общества есть чудесная способность договариваться, строить горизонтальные связи, взаимодействовать. А главное – быть пассионарными ради ценностей: справедливости, прозрачности, подотчетности.

Для нас Европа – это символ открытости. Да, мы хотим западные ценности, но внутри своих границ. Мы очень далеки от Евросоюза даже в силу менталитета и технологической отсталости.

Я сейчас чувствую свою страну свободной. Я понимаю, что Служба безопасности слушает активистов до сих пор. Но я понимаю, что ни один политик в этой стране не рискнет отдать приказ убить журналиста или разогнать Майдан. Все-таки, прецеденты во многом формируют поведение.

Мы навсегда поставили черные метки на определенные действия политиков.

Здесь нельзя игнорировать общественное мнение. Потому что принесут покрышки под парламент, и вы все равно проголосуете.

Олигархическая модель государства – вот базовая проблема Украины. Все эти люди в парламенте находятся в круге влияния тех или иных олигархов. Сегодня олигархи могут родить любого политика и убить любого политика, просто не допуская его до эфиров.

Если ты бросаешь вызов одной из олигархических групп влияния, они понимают это как вызов системе. Для них важно сохранить свою модель власти.

Поэтому мы, общество, должны становиться сильными, чтобы создать олигархам законодательные рамки. Это большой комплекс вопросов. Должны заработать очень серьезные антимонопольные факторы, должна быть прозрачность рефинансирования, прозрачность возврата НДС.

Олигархи должны понять, что общество не будет их раскулачивать, не будет рейдерского перераспределения активов. Но они с определенного момента будут работать по правилам.

Кто может создать эти правила? Только политический класс, который опирается на безусловную поддержку общества.

Нам нужно создавать государственное финансирование партий, новую избирательную модель, открывать социальные лифты.

То, что мы идем в парламент – это очень здоровый социальный тренд, который порожден Майданом. Дальше наша задача поменять избирательную систему так, чтобы таких людей заходило больше. Выборы должны стать очень конкурентной средой.

Я уверена, что активисты и комбаты смогут серьёзно повлиять на своих однопартийцев и задавать вектор для фракций.

Если у нас будет консенсус элит, будет движение вперед. Надо понимать, у нас генетическое неприятие навязывания какой-либо одной позиции. Мы как общество принимаем только то, к чему приходим путем взаимных уступок.

Диктатура в Украине не будет успешной никогда. Ситуация в стране всегда будет держаться на системе балансов.

Может, нашей стране надо перестать избирать президентов? У нас классическая парламентская республика, в которой должен быть сильный парламентский консенсус.

Алена Шкрум

Возраст: 26 лет
Образование: Киевский институт международных отношений КНУ, Университет Сорбонна, Кембриджский университет
Последнее место работы: –
№5 в списке Всеукраинского объединения «Батькивщина»
1dd248b-shkrum2
Выпускница КИМО Алена Шкрум на последнем курсе факультета международного права решила, что украинского образования ей недостаточно. Она нашла программу по обмену с Парижским университетом Сорбонна. Во время учебы во Франции работала помощником адвоката в органах судопроизводства Парижа. Но и этого ей показалось мало. Со второй попытки поступила в Кембриджский университет. Участница ассоциации выпускников иностранных вузов «Профессиональное правительство».

В Украину я вернулась в 2013 году. Тогда не было ощущения, что нашей стране нужен международный опыт. Тем не менее, с несколькими выпускниками Оксфорда и Кембриджа мы основали аналитический центр «Украина 2020».

Мы помогали разрабатывать закон о высшем образовании (в общественный совет при министерстве образования и в экспертную группу при министерстве инфраструктуры).

До начала Майдана я стажировалась в Канаде: была помощником депутата в парламенте Канады.

Разница между тем, как проводятся выборы у них и у нас – колоссальная. Мы сейчас все говорим о том, что нужно менять систему доступа во власть, иначе мы никогда не получим профессиональное правительство. В Канаде действует лимит на денежные взносы в партии, который ограничивается 1200 долларами. Бюджеты политических партий в сотни раз меньше, чем в Украине. Такая же ситуация в большинстве развитых стран мира.

Там, где есть прозрачное финансирование партий, там есть настоящая политика.

Когда меня пригласили на собеседование в «Батькивщину», я задала ряд вопросов – готова ли партия полностью показать все свое финансирование, декларации и автобиографии народных депутатов. Недавно «Батькивщина» сделала официальное заявление, что покажет всю эту информацию.

Майдан многих объединил. Тогда же появилась Ассоциация выпускников иностранных вузов «Професіональний уряд», в которую входит почти две с половиной тысячи человек.

Мы писали Александру Турчинову и Петру Порошенко, что хотим работать на государство. К нам поступали предложения по ряду вакансий, которые распространялись в общей рассылке – из комитетов Верховной Рады, из Министерства образования и Министерства экономики. Участники ассоциации отправляли свои резюме и проходили открытый конкурс.

Точно также к нам обратилась партия «Батькивщина». Они предложили места в избирательном списке, возможно, работу во фракции, и всем, кто заинтересован, предлагалось отправить CV. Я была одной из тех, кто отослал резюме. За три дня до съезда партии мне и Алексею Рябчину, №9 в списке, предложили места в проходном списке. До съезда не я знала, какой номер. Это был огромный шок.

Я не соглашусь с тем, что круто быть депутатом в моем возрасте. Это важная работа, но не супер-крутая.

В Канаде, например, депутат – это важная, но обычная работа, которая оплачивается не намного лучше, чем преподаватель в университете. Канадский депутат должен быть прозрачен во всем, что он делает. Он уважаем. У нас уважения к депутатам нет, осталось только какое-то советское поклонение.

Мы идем в политику с осознанием того, что нашей стране будет тяжело. Нам важно хоть чуть-чуть открыть форточку и запустить свежий воздух.

Я как юрист-международник хотела бы специализироваться на реформе прокуратуры и реформе судебной системы, реформе госслужбы.

Изменения начнутся с реформы прокуратуры. Прокуратура должна стать тем органом, который должен провести люстрацию. Люстрация должна перезапустить власть. Можно сколько угодно говорить об антикоррупционных бюро, но пока прокуратура не заработает, ничего сделано не будет.

Моя тема на сегодня — права человека. Я все еще работаю экспертом во всеукраинском центре «Право и защита» – партнере агентства ООН по правам беженцев.

Я – один из авторов законопроекта «О правах и свободах вынужденно переселенных лиц». Этот законопроект мы разрабатывали совместно с огромным количеством разных общественных организаций, которые занимаются и правами переселенцев, и самими переселенцами.

Но, к сожалению, этот закон пока не принят, потому что физически в зале не хватило минимально необходимых голосов. Это ненормально, когда у нас война в стране – а Верховная Рада работает один день в месяц, и то, вместо работы, они куда-то расходятся по кулуарам.

Я как юрист говорю фактами. Когда я смотрю на закон, который был принят 16 сентября, про особый статус самоуправления на Донбассе, анализирую его не с политической, а с юридической точки зрения – мне просто хочется посмотреть в глаза человеку, который его написал.

Берем статью закона про амнистию и читаем: «Амнистии подлежат лица, которые были участниками событий, которые проходили с 22 февраля 2014 года…»

Во-первых, что за период? Что за «события»? Не указано – это граждане Украины или в том числе иностранцы? Территория АТО не обозначена. Юридические ошибки создают катастрофическую ситуацию и для исполнения этого закона, даже если вынести за скобки все политически вопросы, связанные с ним. В том числе то, что была нарушена процедура голосования за законопроект.

Недавно я вернулась из зоны АТО. Я была в освобожденных местах по вопросам переселенцев. Так вот, в Киеве люди до сих пор не понимают, что идет война. В Киеве мы этого не видим и не осознаем, что очень близки к тому моменту, когда можем потерять навсегда украинскую нацию, украинскую страну.

В мире не так много наций, которые имеют свою страну. Народы рождаются, народы умирают. Если нет политической воли у самого народа – потерять свое право на страну очень легко, тебя просто растащат по кусочкам.

Президент – это не один человек, это целая институция, нельзя в это время молчать, украинцы сейчас не понимают, что происходит. Мы не понимаем, как относиться к минским договоренностям.

Президент сказал потрясающую речь в Конгрессе, ему аплодировали стоя – но после этого оказалось, что оружие нам поставлять не будут, хотя предварительные договоренности были. Особый статус при НАТО мы так и не получили.

Я, как человек, изучавший международное право, могу сказать, что это исключительно потому, что в своей речи президент говорил о том, что якобы достигнуто перемирие. Если у нас мир, и мы признали ЛНР и ДНР – зачем США будет помогать нам оружием?..

Сейчас, когда решается судьба украинского народа, мы должны задавать неудобные вопросы и требовать, чтобы президент давал нам анализ своих действий. Мы не знаем, какие условия ему выставил Путин и почему он согласился. Нам нужен развернутый диалог, и мы имеем право требовать то, что было озвучено во время Майдана.

После выборов я напишу в фейсбуке те законопроекты, которые должны быть приняты за первый год депутатских полномочий. Это будут реальные шаги.

Основное впечатление от текущего момента – скорость. С одной стороны, она позволяет нам очень быстро изменить систему, с другой – есть ощущение, что системой никто не управляет, и мы несемся на полной скорости без водителя, либо с водителем, который не совсем понимает, что делает.

У нас мало времени. На решение вопросов, связанных со статусом и условиями для переселенцев – считанные недели.
Анастасия Рингис, УП
Источник http://life.pravda.com.ua/person/2014/10/3/181528/
30 сентярбя закончилась регистрация кандидатов в народные депутаты Украины. В проходных частях списков партий оказались гражданские активисты, журналисты, волонтеры и комбаты.

УП продолжает цикл публикаций о новом поколении политиков. Вместе с нашими героями мы пытались разобраться, ради чего они идут в большую политику, в чем видят свою роль и на что готовы ради достижения целей.

В первой публикации мы говорили с Натальей Соколенко, Игорем Луценко, Сергеем Лещенко, Виталием Шабуниным и Оксаной Сыроид.

В этот раз нашими героями стали: Светлана Залищук, Мустафа Найем, Анна Гопко, Виктория Сюмар и Алёна Шкрум.

Светлана Залищук

Возраст: 31 лет
Образование: Институт журналистики КНУ
Последнее место работы: ГО «Центр UA»
№18 в списке «Блок Петра Порошенко»
3e5354d-lar-5452
Света Залищук начала работать международным репортером на «5-м канале» во время учебы на втором курсе института. Уже тогда стало очевидно, что ей интересно не только освещение политических процессов. Участница протестных акций против цензуры времен Кучмы.

В начале 2005 года, после Оранжевой революции, Светлана Залищук прошла собеседование в команду Олега Рыбачука, который на тот момент формировал патронатную службу по вопросам евроинтеграции. Через пару месяцев Рыбачук был назначен главой секретариата президента, а Светлана Залищук – пресс-секретарём. Позже Рыбачук и несколько человек из его команды, в том числе Светлана Залищук, ушли в общественный сектор и продолжили заниматься вопросами евроинтеграции.

Светла Залищук – сооснователь ряда знаковых общественных организаций и движений: «Центр UA», «Чесно», «Новий громадянин», «Реанимационный пакет реформ».

В устойчивых системах есть институции, которые выполняют разного рода функции. В нашей стране эти функции годами не выполнялись. Но когда произошли драматические преобразования, люди поняли, что они не могут жить без этих функций – и начали их заполнять.

Поэтому мы сейчас находимся в переосмыслении собственного «Я», собственных ролей.

Раньше было понимание: «семья, работа, отдых, друзья, родители». Сейчас к этому перечню добавились – «страна, армия, реформы, беженцы, раненые, пространство свободы». И появилось целое непаханое поле.

Я была на одной встрече с британскими депутатами, они все очень интересовались, пойдёт ли дальше Путин и что его может не пустить. Я думаю, его не пустят люди. Мы недооцениваем человеческий фактор. Мы начали верить в себя, а это очень важный фактор.

Сейчас политическая элита должна быть единой в том, как воевать и как проводить реформы. Почему? В нашей ситуации нет хороших решений, мы выбираем сейчас между плохими решениями и очень плохими. И вот для того, чтоб были имплементированы эти плохие решения, нужен единый подход.

Каждое сложное решение, которые может потенциально принести мир и изменения, должно презентоваться как единый подход для общества. Если люди увидят, что ради этого объединились политики – им будет легче пережить любые сложные, дорогостоящие и тяжелые решения.

Для единой страны нужен строительный материал. Политическая воля и единство – это цемент, который склеит эти кирпичи.

Сейчас вся политика построена на жутко болезненных компромиссах, которые невозможно объяснить населению и невозможно принять. У сложившейся ситуации нет ни дипломатического, ни военного решения, есть только политическое. Тем не менее, все решения президента должны быть объяснены обществу.

Когда страны становятся успешными? Когда появляется средний класс – люди, способные заработать на что-то, кроме насущных потребностей. В этот момент появляется потребности более высокого порядка: свобода, ценности, честность, экология. Мы не пережили этап благополучия, мы перешагнули эту ступеньку.

Время сжалось как пружина. То, что другие страны и люди проходили десятилетиями и веками, нам приходится проходить быстро – в течение недель, месяцев, лет. Работаем на износ, по-другому мы просто не будем никуда двигаться.

У нас проснулось достоинство. Проснувшееся достоинство невозможно приспать.

Запрос на достойное отношение, на мой взгляд, – самый главный фактор того, что все-таки политическая элита возьмет на себя ответственность за изменения, которые нужны стране.

Раньше у нас было вертикальное общество: была власть-небожители – и люди, которым они вещали. Во время Майдана и войны мы стали горизонтальным обществом. В умах людей поменялось отношение к власти. И люди будут требовать, чтобы власть поменяла отношение к ним. Должна смениться парадигма отношений. Общество и политики должны быть партнерами.

Евромайдан не закончился, он продолжается, и нам важно не потерять его наследие.

Власть – отражение состояния общества. Во власти есть хорошие люди, как в обществе есть прогрессивное меньшинство. Меньшинство должно наращивать мускулы и влияние. Надо понимать: это «игра в долгую» – не на пару лет, а на пару десятилетий.

Нам нужно привести во власть поколение, которое начнет болезненный бракоразводный процесс с олигархами. Да, они – часть нашей страны. У них есть заводы, производства, на которых работают десятки и сотни тысяч людей. У них капиталы, которые держат экономику, формируют бюджет. Но нам нужно сделать все возможное, чтобы олигархи перестали быть олигархами, а стали большим бизнесом. Для этого мы должны им предложить одинаковые условия и единые правила.

Эта ситуация не черно-белая. Мы должны понимать, что у нас с олигархами ситуативно совпадают интересы. Без помощи олигархов мы не выиграем войну. Но политики должны очень чётко сказать, что эта ситуация – до момента выигрыша; как только мы побеждаем, олигархи должны отойти. Единственной наградой для них будут очень болезненные правила, которые они должны будут принять. Но эти правила вам позволят поменять отношение общества к себе.

Мы – не молодые лица старых политических сил, а представители нового политического движения. Несмотря на то, что мы идем по разным спискам, мы все понимаем, ради чего это делаем.

Мы – «Троянский конь» большой политики. Наша стратегическая цель – на следующие парламентские выборы формировать силу, которая сможет пройти не по спискам старых политических партий.

Недавно я перечитывала книгу Хантингтона «Столкновение цивилизаций». В ней большая глава посвящена цивилизационному расколу, который будет проходить по территории Украины. Я поняла, что мы мало работаем с моделями, стратегиями, доктринами, чтобы играть на опережение и влиять на свое будущее.

Нам нужно разработать новую модель Украины. И речь не только о реформах. Успех Украины зависит от того, как мы сработаем как страна – договоримся ли между собой, появился ли новый общественный договор, как поведет себя Донбасс. Возможно, нам придется тяжело работать, и мы не увидим результаты. Но их точно увидят наши дети.

Если смотреть на историю стран, у которых были подобные конфликты, такие шрамы лечатся десятилетиями. И их можно излечить, только когда есть очень неприятный компромиссный вариант решения вопросов.

Болезненные решения – это ресурс.

Мустафа Найем

Возраст: 33 года
Образование: факультет космических и авиационных систем НТУУ «Киевский политехнический институт
Последнее место работы: журналист «Украинской правды», ведущий – «Громадьске ТБ»
№20 в списке «Блок Петра Порошенко»
c445e74-mustafa
Профессиональную карьеру в журналистике Мустафа Найем начал равно 10 лет назад. За это время он успел поработать в газете «Коммерсантъ», программе «Свобода Савика Шустера», на канале «ТВi» ведущим программы «Черное и белое», журналистом-расследователем «Украинской правды» и стать одним из основателей общественного телевидения «Громадьске ТБ».

Системное мышление, глубокое понимание политические процессов и трудолюбие – вот то, что позволило Найему стать одним из влиятельных журналистов страны. Коллеги по цеху ценят его за смелость и последовательность, считая, что именно с его сообщения в Twitter и начался киевский Майдан.

Наше общество ведет себя как девочка на выданье, считая, что есть некие сакральные властители, которые могут подобрать кого-то снизу, а могут не подобрать. «Их забрали», «их используют», – это все неполноценный подход людей, привыкших быть жертвами.

Так было 5-10 лет назад. Но сейчас наше поколение меняет эту установку.

Мы идем в большую политику по собственной инициативе. И это естественный процесс смены поколений.

Решение выкристаллизовалось во время учебы в Стэнфорде. После одной из лекций Френсиса Фукуямы, которая касалась стран, находящихся в переходном периоде, у нас была жесткая дискуссия с группой.

Проблема многих стран в том, что социальная мобилизация не конвертируется в политическую активность. Люди выходят на улицу, протестуют, давят на власть, но сами туда не переходят. И в итоге не происходит смена элит. Протестное поколение замораживается, ценности во власти остаются прежними.

В моей группе было много активистов, бизнесменов, которые в момент перехода страны на новый уровень решили пойти в политику. Они делились своим опытом. И тогда я впервые начал думать о том, почему бы не пойти в политику.

Новые лица в политике не появятся из ниоткуда, они формируются прямо сейчас.

Если посмотреть на состав прошлой Верховной Рады – там было много «новых лиц»: водителей, любовниц, секретарш, массажистов. Можно ли считать, что мы новые лица? Да мы в этой системе работаем уже 10 лет! Просто с другой стороны.

Нам уже сейчас начинают рассказывать: «У них так такие правила, они вас разведут». Так вот: они могут «развести» только себя. Они через 10 лет вымрут как динозавры.

За последние четыре созыва парламента «новых лиц» в Раде было в десятки раз меньше, чем в этот раз. Сейчас людей, которые вне системы, – 15-20 человек.

5% – это целая партия. Чтобы провести такое количество своих людей в Раду, нужен большой ресурс. Хочется надеяться, что новые люди, которые придут в Раду, лишены комплекса жертвы и не будут подстраиваться. Важно, чтобы «новые», которые придут в парламент, не стали спрашивать у старых, что делать.

Надо не забывать, что это не они нас позвали – это мы пошли. Сейчас нас много, и мы – другие.

У меня спрашивают: «А что, если появится закон, за который вам не захочется голосовать, но придется из-за партийной дисциплины?» Да не буду я голосовать, если не буду считать нужным. Где закон, в котором написано, что я должен голосовать так, как скажет фракция? Если я не нарушаю закон, идите в лес.

Давайте примем закон про партийную демократию, который работает во многих странах мира. Мне отвечают: «Это вопрос менталитета». Нет. Примите закон и действуйте по закону. А у нас закона нет, но есть «понятия». Одно из них – все должны проголосовать, чтобы не было крайних.

У журналиста есть инструментарий влиять на ситуацию через свои тексты и эфиры. У политика есть политические инструменты влияния на процессы посредством управления исполнительной властью, либо создания законов.

В данном случае политическая функция депутата в том, чтобы привносить качественно новые изменения. Один депутат ничего не может сделать.

Капитал, который у нас был в обществе – это репутация. Капитал, который у нас будет там, – будет строиться на возможности объединять людей вокруг процессов.

Условно говоря, если пишется законопроект, идея или концепция, за которые я считаю необходимо голосовать, то я, как журналист, кричал бы об этом. Как политик – должен работать не на публичность, а на достижение результата, чтобы помочь набрать необходимое количество голосов, чтобы сделать идею жизнеспособной.

Объединение – это сейчас наша главная цель.

Сейчас у людей востребован честный разговор и справедливость. Все, что сейчас происходит – это последствия отсутствия одного и другого. Люди готовы терпеть и понимать многие вещи, но с ними не разговаривают, не объясняют. Я понимаю, что не все возможно объяснить, но разговор должен быть.

Самая большая проблема украинской политики в том, что главный приоритет тех, кто сейчас у власти – это оставаться у власти как можно дольше.

Если при прошлой власти реформы были необходим условием для того, чтобы продолжать оставаться у власти, то сейчас реформы – требование инстинкта самосохранения.

Мы сейчас в той точке, когда стране очень тяжело, население крайне радикализировано, и если не будет реформ – либо страна рухнет, либо их сметут.

У нас есть и люди способные, волевые, толковые – те, кто может реализовывать реформы. Просто пока эти люди неправильно расставляют приоритеты.

Я верю, что Арсений Яценюк может расставить правильные приоритеты очень быстро, когда он поймет, что завтра его уберет не парламент, а люди. Как только Порошенко поймет, что завтра может выйти Майдан, то он очень быстро расставит приоритеты в том, нужно ли увольнять генпрокурора или министра обороны.

И тут очень важен прессинг со стороны общества. Прессинг со стороны тех сил, от которых они зависят и которых боятся.

Сейчас создается огромное количество экспертных комиссий, общественных движений, которые занимаются реформами. Они уже включены в этот процесс, с ними советуется, к ним прислушиваются. Ключевые эксперты работают как с гражданским обществом, так и с властью. Перетекание идей идет полным ходом. И этот факт очень важен.

Надо понимать одну вещь: общество может придумать все, что угодно, но исполнять будет власть. Воля должна быть за властью. Но общество должно контролировать.

Одна из ключевых наших задач – создать такие условия, чтобы у нас появилась конкуренция идей. Для этого должно быть бюджетное финансирование партий, политика должна стать дешевой. При бюджетном финансировании партий, условия для всех будут равны.

Тогда возникает конкуренция взглядов, а не кошельков. Тогда не будет смысла идти в политику, чтобы зарабатывать бабло. И это – главная задача, решение которой должно быть реализовано при смене поколений.

Кто угодно должен иметь шанс попасть в политику – не из-за связей, а потому что есть идеи, воля, готовность взять на себя ответственность. И не надо при этом оглядываться, что какой-то олигарх даст денег или не даст.

Нам необходимо максимально сократить количество политической рекламы, как это делается во многих странах. Сейчас, во время АТО, сотни миллионов гривен будут потрачены на рекламу. Это маразм. При том, что ряд политиков появился только из-за телевизионного промо. Тот же Ляшко, человек абсолютно не имеющий шанса быть в большой политике, появился в ней благодаря телеканалу Интер.

10 лет назад Украина была пассивно-пассионарной, а сейчас агрессивно-пассионарная.

Мы сейчас очень агрессивные подростки. Надеюсь, что через 10 лет мы вырастем и станем эмоционально на уровне молодых людей, которые начали свой бизнес. Они еще не уверены в себе – но уже сделали серьезный шаг в собственный бизнес.

Ганна Гопко

Возраст: 32 года
Образование: факультет журналистики Львовского национального университета им. Ивана Франко, кандидат наук и социальных коммуникаций
Последнее место работы: координатор общественного движения «Реанимационный пакет реформ»
№1 в списке «Объединение «Самопомощь»
5040885-hopko2
Свою карьеру в журналистике Анна Гопко начала в 2001 году в должности корреспондента телеканала «Интер» во Львове. Работала на радио, телевидении, в печатной прессе. Последним местом работы в журналистике стала программа «Из жизни леса», которую Гопко вела на 5 канале.

В 2005 году ушла в «третий» сектор: работала менеджером по коммуникациям проекта международной помощи USAID, координатором проектов международной общественной организации «Кампания за будущее без курения». Стажировалась в Институте общественного здоровья Джонс Хопкинс, защитила диссертацию «Экологическая публицистика» в КНУ имени Тараса Шевченко. Гопко — член Попечительского совета детской клиники «Охматдет», член наблюдательного совета Национального медицинского университета им. Богомольца.

После Майдана стала одним из координаторов «Реанимационного пакета реформ», объединившего более 120 экспертов.

Гражданские активисты называют Гопко прирожденным лоббистом, а еще ценят ее за честность, прямоту и невероятную трудоспособность.

У старой политической системы, которая отмирает, есть желание укрепиться. Они забыли, что они 18 лет при власти, за это время мы пережили 2 Майдана, потерю Крыма и войну на Востоке. Они думают, что у нас амнезия, что мы не помним, кто такие клюевы, киваловы, левочкины, литвины, балоги – все те, кто сейчас бесцеремонно лезет во власть.

Страна не может позволить себе еще Майданы. Мы уже напротестовались – мы должны уже строить. А чтобы строить, нужно строить на определённых принципах, на гармонии с самим собой.

За последние полгода я видела, как сложно идет очищение судебной власти; нет борьбы с коррупцией; генпрокуратура не посадила ни одного виновного в расстреле на Майдане.

Пока мы топчемся на месте. И это похоже на ремейк 2005 года.

Когда я не пошла на форум «YES», мне сказали, что я накликаю на себя гнев олигархов. Для меня это нормальное решение, так должен был сделать каждый. Перед тем, как идти к олигархам, надо поставить ряд вопросов – оплатили ли они счета перед украинским обществом? Почему на их каналах нет ни экспертов РПР, которые несут реформаторские идеи, ни роликов о героях в АТО – но зато до сих пор идут российские сериалы?

Олигархи, не надо кормить нас мифами! То, что сегодня происходит в стране – это ваша ответственность.

В такое сложное время вам надо продавать особняки на Сардинии и помогать армии возрождаться. Вы дальше не можете позволить себе обелять свой имидж – вы должны помочь Украине уцелеть и стать нормальной страной.

Процессы, которые происходят последние 9 месяцев, позитивны в том плане, что Украина лепится как одна политическая нация. Много моих знакомых из Западной Украины едут воевать на Донбасс. Для них это не какой-то отдельный регион, это часть единой Украины. А это уже свидетельствует, что мы стали политической нацией.

Я не планировала баллотироваться, хотя предложения поступали от многих политических партий. Но когда увидела, что опять в парламент лезет Кивалов, для меня это стало поворотной точкой. Второй момент, который подтолкнул, – встреча с президентом Европарламента Мартином Шульцом, который сказал, что нечего бояться за чистоту репутации. Должны быть принципиальные люди с принципиальными решениями.

Поэтому я поняла, что не могу идти со старыми партиями. Садовой рассматривает меня как партнера, а не как человека для фасада.

Я понимаю, как быть очень эффективной со стороны общественного сектора, как контролировать политические силы. Но мне все вокруг говорили: «Ты переросла свой уровень профессионализма как общественника, надо идти дальше и задавать тон».

Революцию не делают массы, – ее делают те единицы, которые сами доросли до каких-то изменений в себе и готовы предложить эти изменения людям.

Если в парламент проходит 15 людей с иным набором ценностей и компетенций, то это позволит нам поднять планку и задать иной тон. За нами стоит гражданское общество, много общественных организаций, инициативных людей, которые будут создавать давление на власть в синергии с нами.

На запрос общества мы будем отвечать качественными законодательными инициативами в тех приоритетных сферах, которых давно ждет общество.

Может быть так, что и этот парламент будет плохим и недолго продержится. Но мы запустили необратимые процессы обновления. Как бы тяжело ни было – это все равно движение вперед. Сейчас идет борьба не между поколениями, а между цивилизационным выбором каждого из нас.

Недавно я была в одном аграрном вузе, поинтересовалась у студентов, кто знает английский язык. Из 250 присутствующих руку подняли 8 человек. И я им объясняла, что между их профессиональным развитием и развитием страны надо ставить знак равенства. Развитие экономики – это ваша ответственность. Ваше здоровье – это здоровье нации. Хотите видеть другой страну – меняйтесь.

Образование – ключевой фактор позиционирования страны на международной арене.

Революция достоинства – это революция сознания: «Я становлюсь другим, и я на практике это делаю».

Мы должны изменить правила, принять ряд важных законов. Но если люди не будут меняться, ничего не получится.

Мы должны поднять уровень ответственности, потому что наша революция достоинства открывает сердца по всему миру, который сейчас переживает глобальный кризис мировоззрения. Из-за высокого уровеня недоверия к власти Украина может стать местом рождения новых парадигм, инновационного типа управления. У нас могут появиться интересные кластерные модели управления.

Когда ты ставишь мотивацию и благородную цель выше своих интересов, то обязательно рождается что-то новое. И вот это новое как раз и должно создавать новые парадигмы, которые мы можем предложить миру, особенно в управлении.

Мы должны стать страной, которая открывает таланты.

Виктория Сюмар

Возраст: 36 лет
Образование: исторический факультет Киевского национального университета
Последнее место работы: заместитель секретаря Совета национальной безопасности и обороны
№7 в списке «Народный фронт»
fecd289-sumar
«Знаете, что меня поразило, когда я в 19 лет первый раз попала в парламент? То, что я – девочка, приехавшая из райцентра, – увидела в парламенте людей, которые по своему интеллектуальному уровню ничем не отличались от моих пьяных соседей по родному городку», – вспоминает Виктория Сюмар своих первых собеседников из числа депутатов.

В 1999 году, будучи студенткой исторического факультета, она начала подрабатывать на радиостанции «Континент», а потом на «Голосе Америки». Спустя пять лет ушла из журналистики в общественную организацию «Институт массовой информации», которая занимается мониторингом информационного поля, борьбой с цензурой и заказными материалами. До 2013 года Виктория Сюмар была исполнительным директором организации.

В 2014 стала одним из инициаторов создания общественного движения «Воля», которое впоследствии переросло в партию. Активная участница Майдана. В конце февраля была назначена секретарем Совета национальной безопасности и обороны.

Этот год был самым тяжелым в моей жизни и в жизни страны. Год, когда рождается страна – из осмысления того, кем, собственно, мы были, и кем мы хотим стать.

Мы были достаточно слабым постсоветским государством с очень сложной историей и очень сложным обществом. На нас, с одной стороны, влияла Россия, с другой – западная цивилизация, к которой мы хотим принадлежать.

На протяжении 23-х лет политики и олигархи играли на этом разделении, подчеркивали, нажимали на болевые точки. И это разрывало страну. К конфликту, который мы сейчас переживаем, привела вот эта политика.

Украина – классическая постколониальная страна. У нас много комплексов. Нам сложно переориентироваться на успех и уверенно к нему идти, даже сложно о нем мечтать.

Раньше Украина, как единая страна, для большинства не была ценностью. Она досталась нам после падения СССР просто так. А сейчас мы боремся за каждый метр своей земли. Мы приходим к осознанию того, что реализовать свой потенциал как гражданина мы можем только на этой земле.

Мы осознаем, что наше государство имеет достаточно ресурсов, по сравнению с большинством других государств. У нас богатая земля.

Еще недавно весь Восток был пророссийским, а сейчас он проукраинский. Люди даже старшего поколения не понимают Россию, не хотят авторитарного Путина. Сейчас происходит быстрое отбрасывание советского прошлого, которое раньше ассоциировалось с чем-то светлым.

Мы, как нация, не породили образ героя. Попробуйте найти его в литературе – его нет. Мы сколько угодно можем называть Тараса Шевченко моральным авторитетом. Но если мы почитаем его произведения, то не найдем героического отстаивания своих позиций и ориентира на успех.

Когда-то мой учитель Владимир Никитин говорил мне, что шансы на развитие имеет та страна, которая основана на правильных основаниях. А правильные основание – это когда женщины любят правильных мужчин.

После развала Советского Союза женщины любили мужчин в малиновых пиджаках, работавших вышибалами. Сейчас женщины любят военных, которые готовы жертвовать своей жизнью ради родины.

Когда мы начинаем уважать таких людей, у нашего общества появляются правильные запросы. Сейчас проявляется образ героя, который поможет нам достичь правильных ориентиров и ценностей.

Я смотрю на наших комбатов до войны и сейчас. Это огромная разница. Они настоящие мужчины, в них достаточно силы, и это огромный шанс для нас. Модным становится не иметь дорогую тачку – а помогать батальону, уйти в добровольцы. И это абсолютно здоровое основание.

Главная ценность – это способность жертвовать собой ради других. Это ценность, которая основывает иную элиту, способную творить не рад себя, а ради страны.

Важно, чтобы в политику сейчас пришли люди с правильной мотивацией, у которых есть четкое видение цели и большое желание идти к ней.

Хватит ли нам в этот раз воли? Я верю в эволюцию.

Мы уже так много сделали как нация, как страна, как общество. Мы перепрыгнули от индустриального совка сразу в постмодерн, который был для нас закрыт. И сейчас мы – в поиске себя. Мы сейчас находимся в точке бифуркации, когда развитие идет не по заданной траектории. И тут важен потенциал каждого из нас.

Я помню ощущения от Майдана, на котором царила уникальная самоорганизация, напоминающая Запорожскую Сечь. Нам, как обществу, комфортно в этом горизонтальном уровне взаимодействия, но нужно понимать: любое государство – это жестко вертикальная структура и система иерархий.

Важно, чтобы отлично функционирующее общество со стимулами к самоорганизации выработало приятие государства. Если это случится, тогда мы построим очень сильную страну.

Изучая рейтинги, я понимаю, что общество меняется. Мы получаем «проукраинскую» Украину. Мы получаем уже сейчас больше 50% людей, готовых голосовать за вступление в НАТО. Это значит, что мы перебарываем постсоветские стереотипы. Люди начинают вникать в политику, пытаются разобраться в механизмах. Это уже другое общество.

Медиа – это ключ к мировоззрению населения. То, что я вижу сегодня на телеканалах, меня не радует. Все пытаются манипулировать вниманием избирателя.

Необходима реформа медиа-индустрии. Мы должны создать конкурентную среду для СМИ. Структура собственности медиа-активов должна быть публична, они не должны быть дотационными. Мы должны понимать, кому принадлежат каналы. И нам необходимо нормальное общественное вещание, которое станет первой кнопкой в стране.

Также нам необходим курс медиаграммотности. Люди должны понимать, как в информационном мире выбрать качественную информацию, как ее переработать.

Ко мне дочь недавно подошла 9-летняя дочь и спросила, что такое налоги. И я понимаю, что до 11 класса ей никто об этом не расскажет. В реформе образования нам необходим сильный курс гражданского и политического образования. Дети должны понимать, как работает государство. Это порождает ответственность.

Государство формирует запрос на общество, которое хочет получить. Задавая в системе образования два обязательных иностранных языка, мы получаем через 10 лет глобальное общество.

Оторваться от России мы сможем тогда, когда наши дети будут свободно разговаривать на английском языке. И это самый главный путь в Европу.

Сейчас даже взрослые думают, что если ты политик, – значит, ты должен сделать все. Никто не интересуется, какие же на самом деле есть полномочия на той или иной государственной должности, какие инструменты и ресурсы. Поэтому часто бывает, что мы спрашиваем не с тех, с кого надо, и не то, что надо.

У нас как у общества есть чудесная способность договариваться, строить горизонтальные связи, взаимодействовать. А главное – быть пассионарными ради ценностей: справедливости, прозрачности, подотчетности.

Для нас Европа – это символ открытости. Да, мы хотим западные ценности, но внутри своих границ. Мы очень далеки от Евросоюза даже в силу менталитета и технологической отсталости.

Я сейчас чувствую свою страну свободной. Я понимаю, что Служба безопасности слушает активистов до сих пор. Но я понимаю, что ни один политик в этой стране не рискнет отдать приказ убить журналиста или разогнать Майдан. Все-таки, прецеденты во многом формируют поведение.

Мы навсегда поставили черные метки на определенные действия политиков.

Здесь нельзя игнорировать общественное мнение. Потому что принесут покрышки под парламент, и вы все равно проголосуете.

Олигархическая модель государства – вот базовая проблема Украины. Все эти люди в парламенте находятся в круге влияния тех или иных олигархов. Сегодня олигархи могут родить любого политика и убить любого политика, просто не допуская его до эфиров.

Если ты бросаешь вызов одной из олигархических групп влияния, они понимают это как вызов системе. Для них важно сохранить свою модель власти.

Поэтому мы, общество, должны становиться сильными, чтобы создать олигархам законодательные рамки. Это большой комплекс вопросов. Должны заработать очень серьезные антимонопольные факторы, должна быть прозрачность рефинансирования, прозрачность возврата НДС.

Олигархи должны понять, что общество не будет их раскулачивать, не будет рейдерского перераспределения активов. Но они с определенного момента будут работать по правилам.

Кто может создать эти правила? Только политический класс, который опирается на безусловную поддержку общества.

Нам нужно создавать государственное финансирование партий, новую избирательную модель, открывать социальные лифты.

То, что мы идем в парламент – это очень здоровый социальный тренд, который порожден Майданом. Дальше наша задача поменять избирательную систему так, чтобы таких людей заходило больше. Выборы должны стать очень конкурентной средой.

Я уверена, что активисты и комбаты смогут серьёзно повлиять на своих однопартийцев и задавать вектор для фракций.

Если у нас будет консенсус элит, будет движение вперед. Надо понимать, у нас генетическое неприятие навязывания какой-либо одной позиции. Мы как общество принимаем только то, к чему приходим путем взаимных уступок.

Диктатура в Украине не будет успешной никогда. Ситуация в стране всегда будет держаться на системе балансов.

Может, нашей стране надо перестать избирать президентов? У нас классическая парламентская республика, в которой должен быть сильный парламентский консенсус.

Алена Шкрум

Возраст: 26 лет
Образование: Киевский институт международных отношений КНУ, Университет Сорбонна, Кембриджский университет
Последнее место работы: –
№5 в списке Всеукраинского объединения «Батькивщина»
1dd248b-shkrum2
Выпускница КИМО Алена Шкрум на последнем курсе факультета международного права решила, что украинского образования ей недостаточно. Она нашла программу по обмену с Парижским университетом Сорбонна. Во время учебы во Франции работала помощником адвоката в органах судопроизводства Парижа. Но и этого ей показалось мало. Со второй попытки поступила в Кембриджский университет. Участница ассоциации выпускников иностранных вузов «Профессиональное правительство».

В Украину я вернулась в 2013 году. Тогда не было ощущения, что нашей стране нужен международный опыт. Тем не менее, с несколькими выпускниками Оксфорда и Кембриджа мы основали аналитический центр «Украина 2020».

Мы помогали разрабатывать закон о высшем образовании (в общественный совет при министерстве образования и в экспертную группу при министерстве инфраструктуры).

До начала Майдана я стажировалась в Канаде: была помощником депутата в парламенте Канады.

Разница между тем, как проводятся выборы у них и у нас – колоссальная. Мы сейчас все говорим о том, что нужно менять систему доступа во власть, иначе мы никогда не получим профессиональное правительство. В Канаде действует лимит на денежные взносы в партии, который ограничивается 1200 долларами. Бюджеты политических партий в сотни раз меньше, чем в Украине. Такая же ситуация в большинстве развитых стран мира.

Там, где есть прозрачное финансирование партий, там есть настоящая политика.

Когда меня пригласили на собеседование в «Батькивщину», я задала ряд вопросов – готова ли партия полностью показать все свое финансирование, декларации и автобиографии народных депутатов. Недавно «Батькивщина» сделала официальное заявление, что покажет всю эту информацию.

Майдан многих объединил. Тогда же появилась Ассоциация выпускников иностранных вузов «Професіональний уряд», в которую входит почти две с половиной тысячи человек.

Мы писали Александру Турчинову и Петру Порошенко, что хотим работать на государство. К нам поступали предложения по ряду вакансий, которые распространялись в общей рассылке – из комитетов Верховной Рады, из Министерства образования и Министерства экономики. Участники ассоциации отправляли свои резюме и проходили открытый конкурс.

Точно также к нам обратилась партия «Батькивщина». Они предложили места в избирательном списке, возможно, работу во фракции, и всем, кто заинтересован, предлагалось отправить CV. Я была одной из тех, кто отослал резюме. За три дня до съезда партии мне и Алексею Рябчину, №9 в списке, предложили места в проходном списке. До съезда не я знала, какой номер. Это был огромный шок.

Я не соглашусь с тем, что круто быть депутатом в моем возрасте. Это важная работа, но не супер-крутая.

В Канаде, например, депутат – это важная, но обычная работа, которая оплачивается не намного лучше, чем преподаватель в университете. Канадский депутат должен быть прозрачен во всем, что он делает. Он уважаем. У нас уважения к депутатам нет, осталось только какое-то советское поклонение.

Мы идем в политику с осознанием того, что нашей стране будет тяжело. Нам важно хоть чуть-чуть открыть форточку и запустить свежий воздух.

Я как юрист-международник хотела бы специализироваться на реформе прокуратуры и реформе судебной системы, реформе госслужбы.

Изменения начнутся с реформы прокуратуры. Прокуратура должна стать тем органом, который должен провести люстрацию. Люстрация должна перезапустить власть. Можно сколько угодно говорить об антикоррупционных бюро, но пока прокуратура не заработает, ничего сделано не будет.

Моя тема на сегодня — права человека. Я все еще работаю экспертом во всеукраинском центре «Право и защита» – партнере агентства ООН по правам беженцев.

Я – один из авторов законопроекта «О правах и свободах вынужденно переселенных лиц». Этот законопроект мы разрабатывали совместно с огромным количеством разных общественных организаций, которые занимаются и правами переселенцев, и самими переселенцами.

Но, к сожалению, этот закон пока не принят, потому что физически в зале не хватило минимально необходимых голосов. Это ненормально, когда у нас война в стране – а Верховная Рада работает один день в месяц, и то, вместо работы, они куда-то расходятся по кулуарам.

Я как юрист говорю фактами. Когда я смотрю на закон, который был принят 16 сентября, про особый статус самоуправления на Донбассе, анализирую его не с политической, а с юридической точки зрения – мне просто хочется посмотреть в глаза человеку, который его написал.

Берем статью закона про амнистию и читаем: «Амнистии подлежат лица, которые были участниками событий, которые проходили с 22 февраля 2014 года…»

Во-первых, что за период? Что за «события»? Не указано – это граждане Украины или в том числе иностранцы? Территория АТО не обозначена. Юридические ошибки создают катастрофическую ситуацию и для исполнения этого закона, даже если вынести за скобки все политически вопросы, связанные с ним. В том числе то, что была нарушена процедура голосования за законопроект.

Недавно я вернулась из зоны АТО. Я была в освобожденных местах по вопросам переселенцев. Так вот, в Киеве люди до сих пор не понимают, что идет война. В Киеве мы этого не видим и не осознаем, что очень близки к тому моменту, когда можем потерять навсегда украинскую нацию, украинскую страну.

В мире не так много наций, которые имеют свою страну. Народы рождаются, народы умирают. Если нет политической воли у самого народа – потерять свое право на страну очень легко, тебя просто растащат по кусочкам.

Президент – это не один человек, это целая институция, нельзя в это время молчать, украинцы сейчас не понимают, что происходит. Мы не понимаем, как относиться к минским договоренностям.

Президент сказал потрясающую речь в Конгрессе, ему аплодировали стоя – но после этого оказалось, что оружие нам поставлять не будут, хотя предварительные договоренности были. Особый статус при НАТО мы так и не получили.

Я, как человек, изучавший международное право, могу сказать, что это исключительно потому, что в своей речи президент говорил о том, что якобы достигнуто перемирие. Если у нас мир, и мы признали ЛНР и ДНР – зачем США будет помогать нам оружием?..

Сейчас, когда решается судьба украинского народа, мы должны задавать неудобные вопросы и требовать, чтобы президент давал нам анализ своих действий. Мы не знаем, какие условия ему выставил Путин и почему он согласился. Нам нужен развернутый диалог, и мы имеем право требовать то, что было озвучено во время Майдана.

После выборов я напишу в фейсбуке те законопроекты, которые должны быть приняты за первый год депутатских полномочий. Это будут реальные шаги.

Основное впечатление от текущего момента – скорость. С одной стороны, она позволяет нам очень быстро изменить систему, с другой – есть ощущение, что системой никто не управляет, и мы несемся на полной скорости без водителя, либо с водителем, который не совсем понимает, что делает.

У нас мало времени. На решение вопросов, связанных со статусом и условиями для переселенцев – считанные недели.

Новые лица. 5 историй кандидатов в депутатыНовые лица. 5 историй кандидатов в депутаты

Анастасия Рингис
Журналисты, общественные активисты, волонтеры, комбаты – два десятка людей ранее не имевших отношения к большой политике будут участвовать в нынешних парламентских выборах 2014 года.

Тем не менее, несмотря на общественный запрос на новые лица, украинцы обвиняют будущих депутатов в непрофессионализме, популизме и даже в измене своим ценностям. Но есть и другая точка зрения – то, что лидеры Майдана и герои АТО оказались в партийных списках фиксирует факт смены политической реальности.

Социальные лифты, на которых в этот раз поднимутся новые лидеры, очевидно, станут доступны большему числу граждан.

Мы хотим рассказать вам истории первопроходцев, разобраться ради чего они идут в политику и в чем видят свою роль. Зафиксировать их намерения.

В первой публикации читайте про Наталью Соколенко, Игоря Луценко, Сергея Лещенко, Виталия Шабунина и Оксану Сыроид.

Наталья Соколенко

Возраст: 39 лет
Образование: Институт журналистики КНУ
Последнее место работы: «Громадьске радіо»
№ 19 в списке «Гражданская позиция»
0220c73-975ae27-sokolenko
Наталья Соколенко десять проработала на телеканале СТБ, восемь из них — в программе «Вікна-Новини». В 2009 году она получила премию «Телетриумф» как лучший репортер года. В 2010 году стала одной из активистов движения «Стоп цензуре!», образовавшейся после инаугурации Януковича. Спустя два года Соколенко вынуждена была уйти с телеканала.

«Нам стали приходить заказные сюжеты из штаба Натальи Королевской, в которых она продвигалась как оппозиционный политик. Некоторое время команде удавалось отбивать атаки, но сюжеты о Королевской все-равно просачивались в эфир», — поясняет она.

Еще работая на телеканале, она вступила в партию «Демальянс». А уволившись с телеканала, она ушла в общественный сектор, сотрудничала с инициативой «Чесно» и общественный организацией «Центр UA», работала над запуском общественного радио. 24 августа в 2013 года вышла первая программа «Кабинет» – интервью Сергея Андрушко с первым президентом Леонидом Кравчуком. Во время Майдана вошла в группу активистов «Реанимационного пакета реформ».

«У меня, по сути, не было перехода из журналистики в общественную деятельность. Сколько себя помню, начиная со школы, я все время-все что-то отстаиваю в общественной плоскости.

В Умани было такое дело, когда милиция совместно с СБУ ограбили музей. Они попросили у местного краеведческого музея несколько картин Татьяны Яблонской и Николая Глущенко якобы для выставки. А через полгода вернули подделки. Музейщики обнаружили подлог и обратились в СБУ. Четыре месяца дело не открывали.

Тогда сотрудники музея обратились ко мне. Я сделала сюжет, который вышел в пятницу. А в понедельник я приехала к тогдашнему главе СБУ Валерию Наливайченко, так сказать, чтобы сделать «контрольный в голову». И только после этого дело, наконец, открыли.

Редактора, которые работали со мной на СТБ, закрывали глаза на то, что мне иногда надо было куда-то ехать с камерой, чтобы припугнуть каких-нибудь чиновников.

Когда правоохранительная система не способна к действиям, журналист становится последней надеждой. Всегда такое облегчение, когда кому-то удается помочь. Мне кажется, что журналистам, которые не занимаются расследованиями, не делают социальные сюжеты, тяжело жить. Им сложно будет подводить итоги жизни.

Как-то я освещала восстание селян против бизнесмена-регионала Владимира Замулы, который переписал на себя полсела в Полтавской области. Там с ним очень активно боролась активистка «Демальянса» Ирина Земляна. А потом случилась история с Оксаной Макар, и я в Николаеве выясняю, что бунт под прокуратурой, когда повторно задержали насильников, организовала Евгения Матейчук, тоже активистка «Демальянса». Эти две истории серьезно на меня повлияли на мое отношение к Демальянсу.

Вот тогда я впервые задумалась, что если такие люди уже объединились, то надо усиливать эту партию. А после общения с Василием Гацько вступила в партию.

В 2012-м партия Демальянс пыталась собрать 2 миллиона гривен, чтобы участвовать в выборах. Денег таких, конечно, не собрали. Хотя было два предложения о спонсорстве. Я все волновалась – возьмут деньги у олигархов или не возьмут. Не взяли.

У нас есть четкий порядок – максимальный взнос можно 100 тысяч гривен. Нельзя принести в партию полмиллиона гривен и диктовать свои условия.

Мы, журналисты, создали движение «Стоп цензуре» в ответ на появление цензуры на телеканалах, мы говорили о том, о чем молчали центральные каналы, политики, парламентская оппозиция. Мы стали ездить в Межигорье.

Межигорье стало настоящей болевой точкой Януковича, этакая игла в яйце из сказки про Кощея. Возможно, если бы мы не ездили в Межигорье, нам не удалось сломать режим.

После того, как я ушла с СТБ, я позвонила Андрею Куликову и предложила делать общественное радио. Весной 2013 года сложились на сайт, 24 августа в 2013 года вышла первая программа.

Когда начались события на Майдане, к нам обратилось руководство радио «Европа Плюс». Они буквально сказали: «Тут такие события в стране, а у нас в радиоэфире вроде ничего не происходит».

1 декабря 2013 года мыс командой вышли в эфир радио «Европа Плюс». Депутат Виктор Чумак пришел к нам в студию прямо с Банковой.

Когда сбежал Янукович, то был такой момент, когда все всё захватывали. Я говорю коллегам: «А мы чего сидим, пойдемте в Национальной радиокомпанию.»(смеется). Так мы пришли к ее экс-директору Тарасу Аврахову и предложили сотрудничество, чуть позже подписали договор. Сейчас мы вещаем на всю Украину.

Из-за того, что Янукович давил на журналистов и общественный сектор, то мы стали практически одной семьей. И когда Мустафа Наем написал: «Выходим!», то это было абсолютно естественно.

В тот момент мы представляли, что нас всех посадят до 2015 года. Но в марте 15-го года народ поднимется, как в 2004 году, и нас всех выпустят из тюрем.

Когда 18-го февраля, я бежала от горящего офиса Партии регионов, уже начинались стычки, я увидела табличку «Институт социологии». Я рванула туда. А там столкнулась с социологом Евгением Головахой. Я спрашиваю у него: «Наверное, это уже развязка?». А он говорит: «Да нет, это еще надолго». Кто мог подумать, что это закончится через три дня.

Даже в самых смелых фантазиях не могла представить, что буду баллотироваться в парламент. Для меня это такая реальность, которую еще нужно принять.

Я хочу в комитет по вопросам свободы слова и информации. Тут совершенно ясные задачи — довести до практической реализации запуск общественного вещания – телевидения и радио.

Нам нужны такие же сильные общественные каналы как в Германии. Там все звезды журналистики работают на Общественном телеканале ZDF.

Нам не нужны государственные СМИ. Это все не эффективно для общества, но очень эффективно для чиновников.

Нам необходима медиапрозрачность. Мы, граждане, должны знать, кому принадлежит тот или иной канал. Это важно особенно на уровне местных СМИ, чтобы люди понимали, что, например, канал «Винниччина» ведет такую политику, потому что принадлежит коммунисту Симоненко.

Симулякры должны называться симулякрами, а не политиками. Джинса же будет до тех пор, пока не изменится конкурентная среда и не появится сильный канал общественного вещания.

Одна из первоочередных задач — закон о прозрачности публичных финансов. Все бюджеты, где есть общественные деньги, должны быть открыты. Мы должны иметь право зайти в бюджет своего города узнать, что мы финансируем, кому какие премии выписываем, за какие деньги покупаем бензин.

Нам нужен закон о прозрачности финансирования политических партий. Это все должно быть вывернуто наизнанку, иначе у нас будет вечный олигархат.

Игорь Луценко

Возраст: 36 лет
Образование: Национальный университет «Киево-Могилянская академия» (экономист)
Последнее место работы: депутат Киевского городско совета (баллотировался после Майдана), рядовой батальона «Азов»
№ 3 Всеукраинское объединение «Батькивщина»
images (1)
Общественным активистом Игорь Луценко стал в 2007 году, когда начались массовые незаконные стройки в Киеве. Сначала он расследовал такие случаи как журналист, а затем вошел в инициативную группу «Збережи старий Київ», которая боролася с незаконной застройкой в исторической части города.

Игорь Луценко организовывал сносы забора, закапывал котлованы, устраивал митинги, драки. Сложно сосчитать сколько раз за эти годы он забирался на строительные краны, чтобы блокировать работу на стройплощадках. В итоге «Збережи старий Київ» отстояли Пейзажную аллею на Большой Житомирской, сквер на ул. Гончара, сквер Зои Космодемьянской, придомовую территорию на ул. Стрелецкой, придомовую территорию на ул. Лукьяновской 77, Октябрьскую больницу.

Про Игоря Луценко страна узнала 21 января 2014 году, когда его, помощника коменданта Майдана, вместе с героем Майдана Юрием Вербицким выкрали из Октябрьской больницы. Через сутки сильно побитый Игорь вышел на связь и рассказал, как его пытал. После окончания Майдана прошел в Киевсовет от партии «Батькивщина», возглавляет комиссию по культуре и туризму.

«Политика для меня началась в 2012 году, когда решил участвовать в выборах в Киевраду.

До этого уже мы начали объединяться с другими активистами — с Егором Соболевым, Викой Сюмар. На наших встречах говорили, что нужно создавать общественно-политическое движение, нужно идти во власть.

Я решил, что могу получить хороший результат в Шевченковском районе, где был ряд побед инициативы «Збережи старий Київ». По рейтингам я видел, что не выиграю выборы, и снял свою кандидатуры в пользу оппозиционных кандидатов. Против регионала Виктора Пилипишина боролись двое Юрий Левченко из Свободы и Руслан Брицкий из Удара. Но они так и не договорились, и в итоге победил Виктор Пилипишин.

После выборов я опять вернулся к разговорам, что нужно идти во власть, но уже с большим скепсисом. В конце концов, вместе с Егором Соболевым, Викторией Сюмар, Андреем Германом, Мариной Соловьевой, Максимом Маньковским и еще несколькими людьми, организовали общественное движение «Воля».

Мы боролись за развитие местного самоуправления. Собирали большие митинги по 1,5 – 2 тысячи человек. В августе 2013 мы с Егором Соболевым, Алексеем Германом, Таней Черновол пришли в Киевраду, и заняли помещение, чтобы препятствовать незаконному заседанию.

В этот день для меня начался мой персональный Майдан. Нас загребла милиция, мы посидели пару дней в изоляторе.

А осенью начался всеукраинский Майдан. Я был заместителем коменданта Парубия. А 21 января меня выкрали.

После всего того, что произошло на Майдане, для меня абсолютно логичным шагом стало депутатство. По большому счету это та же общественная деятельность, только есть реальные инструменты – можно блокировать решения, которые не выгодны городу.

Но в городе, где не развито самоуправление, Киевсовет ничего не решает, может только землю выдавать, чем с подачи большинства и занимается.

Сейчас в Киевсовете я глава комиссии по культуре и туризму. Одна из наших ближайших задач – добиться переименования улиц, названных фамилиям нквдистов, партийных деятелей, которые уничтожали украинский народ. На первом этапе у нас уже 54 объекта на переименование.

До Майдана я думал пойти в исполнительную власть. Я хочу заниматься управлением государственными процессами в тактическом смысле, а не в стратегическом, как это делает законодательная власть. Меня конкретно интересовала эффективная система управления городской инфраструктурой, я читал и общался с урбанистами.

Но сейчас главное – война. И я вижу смысл в развитии Армии, в том, чтобы вкладывать туда максимум усилий. Я живу между Песками (Донецкая область) и Киевом. Вожу туда беспилотники, дважды применял их в боях. Учусь применять их сам и обучаю бойцов.

Как меня позвала Юлия Тимошенко? Позвонил Александр Абдулин, сказал, что ЮВТ хочет со мной встретиться. Я приехал как раз с передовой. Она расспрашивала меня о моем видении ситуации. Потом предложила участвовать в парламентской компании. Я недолго думал.

Сказал ей, что пойду в парламент, потому что надо принимать законы, которые необходимы для мобилизации ресурсов для защиты страны, а еще для того, чтобы правильно использовать те ресурсы, которые мы имеем. Например, у нас около 300 тысяч сотрудников МВД, они должны пройти через АТО. Еще есть вопросы со статусом добровольческих батальонов, с санкциями против России.

Я не знал, что буду третьим номером.

Если изолироваться от войны, то я бы хотел пойти в комитет по вопросам законодательного обеспечения правоохранительной деятельности или комитет по вопросам верховенства права и правосудия.

Если я пройду в Раду, это не значит, что я оставлю Киев. Наоборот, у меня появится больше возможностей. Законодательство, которое регулирует жизнь Киева находиться на национальном уровне, те же реформы строительной отрасли.

Зарплата у парламентариев скромная и с этим надо что-что срочно делать. Но у меня есть определённая финансовая стабильность. В 2008 году я купил дешево квартиру, в 2011 – я ее удачно продал. В 2012 году был самым богатым кандидатом на округе. У меня было задекларировано около 1 миллиона гривен дохода.

У Порошенко стратегия – сторговаться. Путин – же персонаж из другой Вселенной. Ему надо доминировать. И этот запрос иного порядка. Если Януковичу нужны были дешевые понты, то Путину нужны дорогие понты с людскими жертвами.

Так что спокойно нам не будет. Та часть мозга, которая ответственна за печаль, у меня уже атрофирована.Трансформировать страну мирным путем у нас не было шансов. Мы бы потонули в нашем болоте. Война же поддерживает огонь изменений.

Жажда личностного развития – вот что меня выталкивает из зоны комфорта.

Сергей Лещенко

Возраст: 34 года
Образование: Институт журналистики КНУ
Последнее место работы: Заместитель главного редактора интернет-издания «Украинская правда»
№ 19 Блок Петра Порошенко
55715
Сергей Лещенко 14 лет проработал в Украинской правде, став за это время одним из самых влиятельных журналистов-расследователей. Он провел около 1500 расследований, из которых немало резонансных дел, касавшихся коррупционных связей ключевых украинских политиков — Кучмы, Лазаренко, Ющенко, Януковича, Клюевых.

«В прошлом году я прошел программу Center of Democracy, Development and the Rule of Law в Стенфорде. В этом году на этой программе учился Мустафа Найем, а в 2011- Светлана Залищук.

Один из преподавателей этой программы – известный философ и политолог Френсис Фукуяма говорит, что никогда старые политики не поменяют систему. Нужно, чтобы в политику шли новые люди и не боялись потока грязи, который на них обрушится.

В общем-то, это побудило нас с Мустафой и Светой попробовать себя. Сейчас время, когда можно и нужно действовать.

Мы сами начали переговоры с разными политическими силами, предлагая принять нас в обмен на наши условия. Наши условия — это конкретные реформаторские законопроекты, которые касаются большей демократизации, прозрачности политики, антикоррупционных инициатив.

Например, законопроект о прозрачном финансирования политических партий, который мы видим в пакете вместе с законом о финансировании партий из госбюджета.

Почему это важно? Потому что у нас все партии являются олигархическими кланами и содержатся олигархами. Для того, чтобы этого избежать, источники финансирования партий должны быть прозрачными.

Тезис о том, что финансировать партии должен госбюджет – не популярен. Но если общество хочет иметь честных политиков оно должно платить за политику, иначе за нее будут платить олигархические кланы, которые потом это общество будут грабить.

Поэтому выбор у нас, граждан, небольшой.

В пакете с таким законом должен идти закон о запрете политической рекламы. Такие законы действуют во многих развитых странах. Иначе политика превращается в борьбу кошельков, а не идей.

На прошлой неделе я общался со шведским ученым Андерсом Ослундом. Он рассказал, что бюджет выборов в Швеции составляет всего 12 млн. долларов, а избирательная компания в Германии обходится в 95 миллионов долларов.

В Украине избирательная компания оценивается в сумму не менее 2 млрд. долларов.

Запрет на политическую рекламу на телевидении уменьшает этот бюджет. Политика становится менее затратным делом. Это один из способов привести политику в более цивилизованные рамки.

Например, в Великобритании есть принцип декларирования конфликта интересов.

Когда я учился на программе John Smith Fellowship, я был стажером одного из депутатов британского парламента, который объяснил мне, как работает система декларирования интересов.

Британские парламентарии имеют право быть акционерами и могут заниматься бизнесом. Но когда они идут в политику, они декларируют свои интересы: в каких предприятиях они являются акционерами напрямую или косвенно.

Например, Министр финансов Джордж Озборн является акционером одной известной текстильной компании, osborn&little. И он декларирует, что вся семья получает деньги из этой компании.

Наши квази-депутаты просто пишут в декларациях сумму капитала, а по факту они могут быть владельцами как сети киосков, так и нефтеперерабатывающих гигантов, или акционерами кипрской фирмы, которая владеет целым созвездием украинских компаний.

Декларируя свои бизнес-интересы, политик показывает, в какой сфере депутатские обязанности вступают в конфликт интересов с личными делами. Такой порядок вещей делает политику цивилизованной. А общество понимает, с кем имеет дело.

Также необходимо принять закон о лоббизме, чтобы влияние бизнеса на политику было прозрачным, задекларированным и ограничено разумным рамками, которые бы не противоречили интересам всего общества.

У журналистов и активистов была идея идти всем в список одной партии.

Моя первая законодательная инициатива – это будет проект постановления о допуске граждан Украины на сессионные заседания Верховной рады.

Во всех цивилизованных странах граждане имеют свободный доступ в парламент, для этого надо просто зарегистрироваться. В Конгресс США можешь зайти без какого-либо документа, главное пройти рамку.

Такая десакрализация власти – это очень эффектно и эффективно. А главное – общество к этому созрело.

В парламенте я себя вижу либо в комитете по вопросам государственного строительства и местного самоуправления или в комитете по борьбе с организованной преступностью и коррупцией. Но это пока мои фантазии, все это решается во фракциях.

Наши намерения светлые, идем мы туда группой и пытаемся реализовать запрос на смену лиц. Я сразу говорю, ни никакие сговоры идти не буду. Я считаю, что меня взяли таким, каким я есть.

Если нас начинают ломать или склонять к неестественным голосованиям, я спокойно вернусь к тому, чем всю жизнь занимался.

Даже 20 человек, которые сейчас идут в парламент – это огромный шанс. Потому что эти люди могут задавать повестку для больших партий.

Если раньше в парламенте все знали, кто ворует, но при этом молчали, соблюдая определенный консенсус, то сейчас, когда в политику пришли агенты общества, молчать никто не будет.

Мы молчать точно не будем. А у людей есть инструменты влияния на политику – начиная от мусорных контейнеров до оружия, которое лежит в схронах.

Не бывает одномоментной смены качества — это процесс, который должен длиться определенное время. Но сейчас многое происходит быстро.

Мы попробуем рушить систему изнутри. Не факт, что этот парламент проработает 5 лет. Но даже при этом следующий парламент будет абсолютно другим.

Парламент Чечетова, Ефремова – это безвозвратное прошлое.

Виталий Шабунин

Возраст: 30 лет
Образование: Ровенский институт славяноведения КСУ
Последнее место работы: Центр противодействия коррупции
№ 5 в списке «Гражданская позиция»
f762f14-lar-3918
В 2004 году во время Оранжевой революции второкурсник Виталий Шабунин организовывал вместе с друзьями митинги в поддержку Майданав Ровно.

После его окончания студенты создали собственный профсоюз, отремонтировали в институте туалеты и оборудовали гардеробные. А потом организовали городской молодежный центр. Нашли подвал, спонсорские деньги на ремонт. В центре разместилось несколько общественных организаций.

Будучи студентом пятого курса, Виталий Шабунин стал депутатом городского совета и взялся за развитие молодежных инициатив на городском уровне.

В 2008 году он переехал Киев и начал работать в гражданской сети «Опора». Параллельно возглавил молодежную организацию «Всеукраинскую фундацию региональных инициатив» (ФРИ). «Когда я возглавил организацию, было 7 сильных молодежных команд, а уходил — уже 15», — говорит Шабунин. В «Опоре» был одним из тех, кто занимался антитабачной кампаний. В 2012- м создал Центр противодействия коррупции.

«Я читал расследования «Наши гроші» о коррупционных схемах госзакупок, и впадал в депрессию каждый раз из-за того, что эти расследования не работали.

У меня появилась идея – перевести эти расследования на язык юридического обращения в Генпрокуратуру, МВД и не дать им возможности не реагировать.

Так возникла идея «Центра противодействия коррупции». Мы с подругой Дашей Коленюк (она сейчас директор центра), в свободное от работы время писали обращения.

В начале 2013 года нам предложили грант от Глобального фонда для борьбы с ВИЧ, туберкулезом и малярией. Его целью был мониторинг госзакупок препаратов для этих программ.

В тендерах так можно выписать условия так, что зайти на торг может только один участник.

Мы фиксировали такие случаи, писали обращения, иногда через депутатов — Лесю Оробец, Виктора Чумака, Михаила Головка. Делали такую информацию публичной. Контролируя процесс на каждом этапе, мы били по рукам, понижая коррупционную маржу. В итоге нашей работы мы опустили цену на закупки этих препаратов на 25%. На четверть больше людей получили доступ к лечению.

Но стали больше красть в онкологии и других сферах. Мы поняли, как воруют и как эти схемы можно ломать. И стали передавать эту информацию профильным пациентским организациям.

За 2,5 года работы мы заставили разные органы разорвать около 50 контрактов. В общей сложности коррупционная маржа по этим договорам была более миллиарда гривен.

Почему нам это удалось? Мы были очень вонючие. Все понимали, что если нас зацепить, то журналисты поднимут вой.

В чем мы выигрывали — мы брали коррупцию не «топового» уровня, а уровня областной прокуратуры, областных управлений строительства, образования, госпредприятий.

Для Семьи Януковича мы не были проблемой. Но коррупционеров меньшего уровня останавливать научились.

В год на госпредприятиях на госзакупках крадется от 35 -60 млрд. гривен. Наш миллиард – это за 2,5 года существования Центра – это пшик. За это время мы написали около 750 обращений.

Эффективность нашей работы обусловлена синергией с журналистами-расследователями и общественными активистами. Наша цель была посадить тех, кто ворует. Не удавалось. Посадок не было.

В процессе переписки с госорганами мы стали понимать, какие есть дырки в законах, которые позволяют красть. Так мы стали выписывать изменения в законы и лоббировать их.

Летом 2012 года большинство голосующих в парламенте вывело из под закона о госзакупках все госзакупки госпредприятий. А это 250 млрд. гривен. Помните, скандалы с покупкой малины по 600 гривен или вышками Бойко? Так с 2012 года госзакупки проходили без конкурса и без публикаций документов. Мы год боролись, чтобы вернуть возможность контроля над госзакупками.

Мы выписали закон, который заставили подписать Яценюка, Кличко и Тягнибока. Благодаря тому, что они подписались под ним тогда, этой весной нам удалось провести закон в парламенте.

Еще одно направление работы – это возвращение активов Лазренко в Украину. Это 150 миллионов долларов, решение по которым в ближайшее время примет американский суд. После этого деньги уйдут на счета Department of justice, а затем будет создана процедура, по которой осуществится возврат в Украину.

Во время революции достоинства мы думали, где наша команда может быть эффективна. Мы решили блокировать зарубежные счета ключевых людей команды Януковича – Клюевых, Захарченко, Азаровых.

Продуктом этой работы сайт yanukovich.info. Мы брали структуру собственности бизнес-империй, выявляли, как они уходит в европейские страны. Находили подтверждения.

После обращались к иностранным журналистам и в европейские правоохранительные органы. В трех европейских странах счета были заблокированы до решения Европарламента о санкциях.

Что я буду делать в парламенте? Первое – это лоббирование антикоррупционных законов, подготовленных общественными организациями.

Нам необходимо антикоррупционное бюро, статья о незаконном обогащении, открытие реестров недвижимости, открытие земельного кадастра, создание реестра бенефициарах собственников.

Мы с командой и другими общественными организациями наработали конкретные законопроекты, которые концептуально изменят сферу. Моя цель, чтобы они были приняты.

В прошлый четверг депутаты провалили закон о создании антикоррупционного бюро и введения в криминальный кодекс статьи о незаконном обогащении. Не хватило 8 голосов.

Вторая задача — добиться персональной ответственности для коррупционеров.

Если ты общественная организация, то тебя могут футболить или отвечать не по существу. Если ты народный депутат — такие ответы влекут криминальную ответственность.

В статусе народного депутата, я получаю более мощную дубину.

Раньше в парламенте мы могли сотрудничать с единицами, сейчас депутатами станет ряд журналистов и активистов. То, что мы по разным партиям — это плюс.

Но в чем вызов? Надо очень быстро научиться работать в парламенте, научиться добиваться голосования фракции за необходимые законопроекты.

Надо понимать для чего мы идём в парламент. Одна цель – это прийти и пролоббировать законы, а вторая цель – создать новую силу на будущее.

Жить на депутатскую зарплату будет сложно. Но у меня есть запас прочности на год-полтора.

Оксана Сыроид

Возраст: 38 лет
Образование: Киево-Могилянская академия (политология), Киевский университет им. Т.Г. Шевченко (юрист), University of Ottawa (master of law)
Последнее место работы: директор общественной организации «Украинская Правоведческая Фундации»
№4 Объединение Самопомощь
На свою первую работу Оксана Сыроид устроилась студенткой первого курса. В Украинской республиканской партии оценили знание английского и предложили ей должность референта по международным связям.Там ее заметил депутат Игорь Юхновский, который забрал в свою команду.

В 22 года Оксана Сыроид начала работать в проекте ООН по поддержке реформ в Украине, фактически став внештатным советником вице-премьера Сергея Тигипко. «На тот момент главной моей победой было то, что удалось не допустить принятия закона про негосударственное пенсионное страхование. Это бы породило массу финансовых пирамид», — рассказывает Сыроид.

После окончания проекта ее пригласили на работу в секретариат Кабинета министров. Достаточно быстро пришло понимание того, что либо нужно становиться частью системы, либо идти против нее. Ни сил, ни опыта на тот момент не было. Поэтому в 2002-м году она оставила госслужбу и уехала учиться в Канаду. Возращаться на родину, как признается, она не планировала.

Но в конце 2003 года Оксана Сыроид приехала в Украину по семейным делам. В этот момент начиналась Оранжевая революция и она решила остаться, отказавшись от поступления на phd. Ее первым местом работы после возвращения стал комитет по вопросам правовой политики в Верховной Раде. В 2011 году возглавила общественную организацию Украинскую правоведческую фундацию. Оксана Сыроид — один из редких знатоков Конституции Украины, она у нее всегда в дамской сумочке.

«Я пам’ятаю ще той час, коли закони в парламенті обговорювалися, проходили перше, друге, третє читання, а в депутатів не було своїх офісів. Зате вони розуміли, що таке законотворча діяльність.

Потім ввели імперативній мандат, депутати не могли виходити з фракцій. З’явилися диригенти, які збирали картки і голосували за потрібні закони.

Ось тоді парламент перестав бути органом політичної дискусії.

За останні 10 років не залишилося депутатів, які пам’ятають, що таке парламент, як він повинен працювати.

Управління державою – це наука з дуже чіткими законами і механізмами. Нам багато чого доведеться переосмислювати і відбудувати заново.

Зараз у державній системі працюють люди, яким абсолютно байдужий процес прийняття рішень на державному рівні. Ніхто не аналізує процес, не моделює результат, всі виключно гасять пожежу. І це результат колективної безвідповідальності.

У мене в цьому парламенті буде важлива місія — захистити Конституцію, яка зараз перебуває під загрозою. Путін і Медведчук через своїх людей, які зараз зайдуть в парламент, намагатимуться внести зміни до Основного Закону, щоб дестабілізувати державу.

В Україні дуже мало людей конституціоналістів, які розуміють Конституцію як суспільний договір і які розуміють довгострокові наслідки таких проектів як децентралізація. Пояснювати суть змін — один з основних мотивів, чому я йду в парламент.

Другий мотив — прийняття законів, які змінять ситуацію в судовій системі і гарантуватимуть суддям незалежність і відповідальність. Алгоритм того, як цього досягти, ми розробляли разом з активістами «Реанімаційного пакету реформ».

Як показала практика, прийняття закону про відновлення довіри до судової системи, не призвело до кардинальних змін. Судячи з усього, змінити ситуацію можна тільки через повне оновлення суддівського корпусу

Источник http://life.pravda.com.ua/person/2014/09/24/180834/Анастасия Рингис
Журналисты, общественные активисты, волонтеры, комбаты – два десятка людей ранее не имевших отношения к большой политике будут участвовать в нынешних парламентских выборах 2014 года.

Тем не менее, несмотря на общественный запрос на новые лица, украинцы обвиняют будущих депутатов в непрофессионализме, популизме и даже в измене своим ценностям. Но есть и другая точка зрения – то, что лидеры Майдана и герои АТО оказались в партийных списках фиксирует факт смены политической реальности.

Социальные лифты, на которых в этот раз поднимутся новые лидеры, очевидно, станут доступны большему числу граждан.

Мы хотим рассказать вам истории первопроходцев, разобраться ради чего они идут в политику и в чем видят свою роль. Зафиксировать их намерения.

В первой публикации читайте про Наталью Соколенко, Игоря Луценко, Сергея Лещенко, Виталия Шабунина и Оксану Сыроид.

Наталья Соколенко

Возраст: 39 лет
Образование: Институт журналистики КНУ
Последнее место работы: «Громадьске радіо»
№ 19 в списке «Гражданская позиция»
0220c73-975ae27-sokolenko
Наталья Соколенко десять проработала на телеканале СТБ, восемь из них — в программе «Вікна-Новини». В 2009 году она получила премию «Телетриумф» как лучший репортер года. В 2010 году стала одной из активистов движения «Стоп цензуре!», образовавшейся после инаугурации Януковича. Спустя два года Соколенко вынуждена была уйти с телеканала.

«Нам стали приходить заказные сюжеты из штаба Натальи Королевской, в которых она продвигалась как оппозиционный политик. Некоторое время команде удавалось отбивать атаки, но сюжеты о Королевской все-равно просачивались в эфир», — поясняет она.

Еще работая на телеканале, она вступила в партию «Демальянс». А уволившись с телеканала, она ушла в общественный сектор, сотрудничала с инициативой «Чесно» и общественный организацией «Центр UA», работала над запуском общественного радио. 24 августа в 2013 года вышла первая программа «Кабинет» – интервью Сергея Андрушко с первым президентом Леонидом Кравчуком. Во время Майдана вошла в группу активистов «Реанимационного пакета реформ».

«У меня, по сути, не было перехода из журналистики в общественную деятельность. Сколько себя помню, начиная со школы, я все время-все что-то отстаиваю в общественной плоскости.

В Умани было такое дело, когда милиция совместно с СБУ ограбили музей. Они попросили у местного краеведческого музея несколько картин Татьяны Яблонской и Николая Глущенко якобы для выставки. А через полгода вернули подделки. Музейщики обнаружили подлог и обратились в СБУ. Четыре месяца дело не открывали.

Тогда сотрудники музея обратились ко мне. Я сделала сюжет, который вышел в пятницу. А в понедельник я приехала к тогдашнему главе СБУ Валерию Наливайченко, так сказать, чтобы сделать «контрольный в голову». И только после этого дело, наконец, открыли.

Редактора, которые работали со мной на СТБ, закрывали глаза на то, что мне иногда надо было куда-то ехать с камерой, чтобы припугнуть каких-нибудь чиновников.

Когда правоохранительная система не способна к действиям, журналист становится последней надеждой. Всегда такое облегчение, когда кому-то удается помочь. Мне кажется, что журналистам, которые не занимаются расследованиями, не делают социальные сюжеты, тяжело жить. Им сложно будет подводить итоги жизни.

Как-то я освещала восстание селян против бизнесмена-регионала Владимира Замулы, который переписал на себя полсела в Полтавской области. Там с ним очень активно боролась активистка «Демальянса» Ирина Земляна. А потом случилась история с Оксаной Макар, и я в Николаеве выясняю, что бунт под прокуратурой, когда повторно задержали насильников, организовала Евгения Матейчук, тоже активистка «Демальянса». Эти две истории серьезно на меня повлияли на мое отношение к Демальянсу.

Вот тогда я впервые задумалась, что если такие люди уже объединились, то надо усиливать эту партию. А после общения с Василием Гацько вступила в партию.

В 2012-м партия Демальянс пыталась собрать 2 миллиона гривен, чтобы участвовать в выборах. Денег таких, конечно, не собрали. Хотя было два предложения о спонсорстве. Я все волновалась – возьмут деньги у олигархов или не возьмут. Не взяли.

У нас есть четкий порядок – максимальный взнос можно 100 тысяч гривен. Нельзя принести в партию полмиллиона гривен и диктовать свои условия.

Мы, журналисты, создали движение «Стоп цензуре» в ответ на появление цензуры на телеканалах, мы говорили о том, о чем молчали центральные каналы, политики, парламентская оппозиция. Мы стали ездить в Межигорье.

Межигорье стало настоящей болевой точкой Януковича, этакая игла в яйце из сказки про Кощея. Возможно, если бы мы не ездили в Межигорье, нам не удалось сломать режим.

После того, как я ушла с СТБ, я позвонила Андрею Куликову и предложила делать общественное радио. Весной 2013 года сложились на сайт, 24 августа в 2013 года вышла первая программа.

Когда начались события на Майдане, к нам обратилось руководство радио «Европа Плюс». Они буквально сказали: «Тут такие события в стране, а у нас в радиоэфире вроде ничего не происходит».

1 декабря 2013 года мыс командой вышли в эфир радио «Европа Плюс». Депутат Виктор Чумак пришел к нам в студию прямо с Банковой.

Когда сбежал Янукович, то был такой момент, когда все всё захватывали. Я говорю коллегам: «А мы чего сидим, пойдемте в Национальной радиокомпанию.»(смеется). Так мы пришли к ее экс-директору Тарасу Аврахову и предложили сотрудничество, чуть позже подписали договор. Сейчас мы вещаем на всю Украину.

Из-за того, что Янукович давил на журналистов и общественный сектор, то мы стали практически одной семьей. И когда Мустафа Наем написал: «Выходим!», то это было абсолютно естественно.

В тот момент мы представляли, что нас всех посадят до 2015 года. Но в марте 15-го года народ поднимется, как в 2004 году, и нас всех выпустят из тюрем.

Когда 18-го февраля, я бежала от горящего офиса Партии регионов, уже начинались стычки, я увидела табличку «Институт социологии». Я рванула туда. А там столкнулась с социологом Евгением Головахой. Я спрашиваю у него: «Наверное, это уже развязка?». А он говорит: «Да нет, это еще надолго». Кто мог подумать, что это закончится через три дня.

Даже в самых смелых фантазиях не могла представить, что буду баллотироваться в парламент. Для меня это такая реальность, которую еще нужно принять.

Я хочу в комитет по вопросам свободы слова и информации. Тут совершенно ясные задачи — довести до практической реализации запуск общественного вещания – телевидения и радио.

Нам нужны такие же сильные общественные каналы как в Германии. Там все звезды журналистики работают на Общественном телеканале ZDF.

Нам не нужны государственные СМИ. Это все не эффективно для общества, но очень эффективно для чиновников.

Нам необходима медиапрозрачность. Мы, граждане, должны знать, кому принадлежит тот или иной канал. Это важно особенно на уровне местных СМИ, чтобы люди понимали, что, например, канал «Винниччина» ведет такую политику, потому что принадлежит коммунисту Симоненко.

Симулякры должны называться симулякрами, а не политиками. Джинса же будет до тех пор, пока не изменится конкурентная среда и не появится сильный канал общественного вещания.

Одна из первоочередных задач — закон о прозрачности публичных финансов. Все бюджеты, где есть общественные деньги, должны быть открыты. Мы должны иметь право зайти в бюджет своего города узнать, что мы финансируем, кому какие премии выписываем, за какие деньги покупаем бензин.

Нам нужен закон о прозрачности финансирования политических партий. Это все должно быть вывернуто наизнанку, иначе у нас будет вечный олигархат.

Игорь Луценко

Возраст: 36 лет
Образование: Национальный университет «Киево-Могилянская академия» (экономист)
Последнее место работы: депутат Киевского городско совета (баллотировался после Майдана), рядовой батальона «Азов»
№ 3 Всеукраинское объединение «Батькивщина»
images (1)
Общественным активистом Игорь Луценко стал в 2007 году, когда начались массовые незаконные стройки в Киеве. Сначала он расследовал такие случаи как журналист, а затем вошел в инициативную группу «Збережи старий Київ», которая боролася с незаконной застройкой в исторической части города.

Игорь Луценко организовывал сносы забора, закапывал котлованы, устраивал митинги, драки. Сложно сосчитать сколько раз за эти годы он забирался на строительные краны, чтобы блокировать работу на стройплощадках. В итоге «Збережи старий Київ» отстояли Пейзажную аллею на Большой Житомирской, сквер на ул. Гончара, сквер Зои Космодемьянской, придомовую территорию на ул. Стрелецкой, придомовую территорию на ул. Лукьяновской 77, Октябрьскую больницу.

Про Игоря Луценко страна узнала 21 января 2014 году, когда его, помощника коменданта Майдана, вместе с героем Майдана Юрием Вербицким выкрали из Октябрьской больницы. Через сутки сильно побитый Игорь вышел на связь и рассказал, как его пытал. После окончания Майдана прошел в Киевсовет от партии «Батькивщина», возглавляет комиссию по культуре и туризму.

«Политика для меня началась в 2012 году, когда решил участвовать в выборах в Киевраду.

До этого уже мы начали объединяться с другими активистами — с Егором Соболевым, Викой Сюмар. На наших встречах говорили, что нужно создавать общественно-политическое движение, нужно идти во власть.

Я решил, что могу получить хороший результат в Шевченковском районе, где был ряд побед инициативы «Збережи старий Київ». По рейтингам я видел, что не выиграю выборы, и снял свою кандидатуры в пользу оппозиционных кандидатов. Против регионала Виктора Пилипишина боролись двое Юрий Левченко из Свободы и Руслан Брицкий из Удара. Но они так и не договорились, и в итоге победил Виктор Пилипишин.

После выборов я опять вернулся к разговорам, что нужно идти во власть, но уже с большим скепсисом. В конце концов, вместе с Егором Соболевым, Викторией Сюмар, Андреем Германом, Мариной Соловьевой, Максимом Маньковским и еще несколькими людьми, организовали общественное движение «Воля».

Мы боролись за развитие местного самоуправления. Собирали большие митинги по 1,5 – 2 тысячи человек. В августе 2013 мы с Егором Соболевым, Алексеем Германом, Таней Черновол пришли в Киевраду, и заняли помещение, чтобы препятствовать незаконному заседанию.

В этот день для меня начался мой персональный Майдан. Нас загребла милиция, мы посидели пару дней в изоляторе.

А осенью начался всеукраинский Майдан. Я был заместителем коменданта Парубия. А 21 января меня выкрали.

После всего того, что произошло на Майдане, для меня абсолютно логичным шагом стало депутатство. По большому счету это та же общественная деятельность, только есть реальные инструменты – можно блокировать решения, которые не выгодны городу.

Но в городе, где не развито самоуправление, Киевсовет ничего не решает, может только землю выдавать, чем с подачи большинства и занимается.

Сейчас в Киевсовете я глава комиссии по культуре и туризму. Одна из наших ближайших задач – добиться переименования улиц, названных фамилиям нквдистов, партийных деятелей, которые уничтожали украинский народ. На первом этапе у нас уже 54 объекта на переименование.

До Майдана я думал пойти в исполнительную власть. Я хочу заниматься управлением государственными процессами в тактическом смысле, а не в стратегическом, как это делает законодательная власть. Меня конкретно интересовала эффективная система управления городской инфраструктурой, я читал и общался с урбанистами.

Но сейчас главное – война. И я вижу смысл в развитии Армии, в том, чтобы вкладывать туда максимум усилий. Я живу между Песками (Донецкая область) и Киевом. Вожу туда беспилотники, дважды применял их в боях. Учусь применять их сам и обучаю бойцов.

Как меня позвала Юлия Тимошенко? Позвонил Александр Абдулин, сказал, что ЮВТ хочет со мной встретиться. Я приехал как раз с передовой. Она расспрашивала меня о моем видении ситуации. Потом предложила участвовать в парламентской компании. Я недолго думал.

Сказал ей, что пойду в парламент, потому что надо принимать законы, которые необходимы для мобилизации ресурсов для защиты страны, а еще для того, чтобы правильно использовать те ресурсы, которые мы имеем. Например, у нас около 300 тысяч сотрудников МВД, они должны пройти через АТО. Еще есть вопросы со статусом добровольческих батальонов, с санкциями против России.

Я не знал, что буду третьим номером.

Если изолироваться от войны, то я бы хотел пойти в комитет по вопросам законодательного обеспечения правоохранительной деятельности или комитет по вопросам верховенства права и правосудия.

Если я пройду в Раду, это не значит, что я оставлю Киев. Наоборот, у меня появится больше возможностей. Законодательство, которое регулирует жизнь Киева находиться на национальном уровне, те же реформы строительной отрасли.

Зарплата у парламентариев скромная и с этим надо что-что срочно делать. Но у меня есть определённая финансовая стабильность. В 2008 году я купил дешево квартиру, в 2011 – я ее удачно продал. В 2012 году был самым богатым кандидатом на округе. У меня было задекларировано около 1 миллиона гривен дохода.

У Порошенко стратегия – сторговаться. Путин – же персонаж из другой Вселенной. Ему надо доминировать. И этот запрос иного порядка. Если Януковичу нужны были дешевые понты, то Путину нужны дорогие понты с людскими жертвами.

Так что спокойно нам не будет. Та часть мозга, которая ответственна за печаль, у меня уже атрофирована.Трансформировать страну мирным путем у нас не было шансов. Мы бы потонули в нашем болоте. Война же поддерживает огонь изменений.

Жажда личностного развития – вот что меня выталкивает из зоны комфорта.

Сергей Лещенко

Возраст: 34 года
Образование: Институт журналистики КНУ
Последнее место работы: Заместитель главного редактора интернет-издания «Украинская правда»
№ 19 Блок Петра Порошенко
55715
Сергей Лещенко 14 лет проработал в Украинской правде, став за это время одним из самых влиятельных журналистов-расследователей. Он провел около 1500 расследований, из которых немало резонансных дел, касавшихся коррупционных связей ключевых украинских политиков — Кучмы, Лазаренко, Ющенко, Януковича, Клюевых.

«В прошлом году я прошел программу Center of Democracy, Development and the Rule of Law в Стенфорде. В этом году на этой программе учился Мустафа Найем, а в 2011- Светлана Залищук.

Один из преподавателей этой программы – известный философ и политолог Френсис Фукуяма говорит, что никогда старые политики не поменяют систему. Нужно, чтобы в политику шли новые люди и не боялись потока грязи, который на них обрушится.

В общем-то, это побудило нас с Мустафой и Светой попробовать себя. Сейчас время, когда можно и нужно действовать.

Мы сами начали переговоры с разными политическими силами, предлагая принять нас в обмен на наши условия. Наши условия — это конкретные реформаторские законопроекты, которые касаются большей демократизации, прозрачности политики, антикоррупционных инициатив.

Например, законопроект о прозрачном финансирования политических партий, который мы видим в пакете вместе с законом о финансировании партий из госбюджета.

Почему это важно? Потому что у нас все партии являются олигархическими кланами и содержатся олигархами. Для того, чтобы этого избежать, источники финансирования партий должны быть прозрачными.

Тезис о том, что финансировать партии должен госбюджет – не популярен. Но если общество хочет иметь честных политиков оно должно платить за политику, иначе за нее будут платить олигархические кланы, которые потом это общество будут грабить.

Поэтому выбор у нас, граждан, небольшой.

В пакете с таким законом должен идти закон о запрете политической рекламы. Такие законы действуют во многих развитых странах. Иначе политика превращается в борьбу кошельков, а не идей.

На прошлой неделе я общался со шведским ученым Андерсом Ослундом. Он рассказал, что бюджет выборов в Швеции составляет всего 12 млн. долларов, а избирательная компания в Германии обходится в 95 миллионов долларов.

В Украине избирательная компания оценивается в сумму не менее 2 млрд. долларов.

Запрет на политическую рекламу на телевидении уменьшает этот бюджет. Политика становится менее затратным делом. Это один из способов привести политику в более цивилизованные рамки.

Например, в Великобритании есть принцип декларирования конфликта интересов.

Когда я учился на программе John Smith Fellowship, я был стажером одного из депутатов британского парламента, который объяснил мне, как работает система декларирования интересов.

Британские парламентарии имеют право быть акционерами и могут заниматься бизнесом. Но когда они идут в политику, они декларируют свои интересы: в каких предприятиях они являются акционерами напрямую или косвенно.

Например, Министр финансов Джордж Озборн является акционером одной известной текстильной компании, osborn&little. И он декларирует, что вся семья получает деньги из этой компании.

Наши квази-депутаты просто пишут в декларациях сумму капитала, а по факту они могут быть владельцами как сети киосков, так и нефтеперерабатывающих гигантов, или акционерами кипрской фирмы, которая владеет целым созвездием украинских компаний.

Декларируя свои бизнес-интересы, политик показывает, в какой сфере депутатские обязанности вступают в конфликт интересов с личными делами. Такой порядок вещей делает политику цивилизованной. А общество понимает, с кем имеет дело.

Также необходимо принять закон о лоббизме, чтобы влияние бизнеса на политику было прозрачным, задекларированным и ограничено разумным рамками, которые бы не противоречили интересам всего общества.

У журналистов и активистов была идея идти всем в список одной партии.

Моя первая законодательная инициатива – это будет проект постановления о допуске граждан Украины на сессионные заседания Верховной рады.

Во всех цивилизованных странах граждане имеют свободный доступ в парламент, для этого надо просто зарегистрироваться. В Конгресс США можешь зайти без какого-либо документа, главное пройти рамку.

Такая десакрализация власти – это очень эффектно и эффективно. А главное – общество к этому созрело.

В парламенте я себя вижу либо в комитете по вопросам государственного строительства и местного самоуправления или в комитете по борьбе с организованной преступностью и коррупцией. Но это пока мои фантазии, все это решается во фракциях.

Наши намерения светлые, идем мы туда группой и пытаемся реализовать запрос на смену лиц. Я сразу говорю, ни никакие сговоры идти не буду. Я считаю, что меня взяли таким, каким я есть.

Если нас начинают ломать или склонять к неестественным голосованиям, я спокойно вернусь к тому, чем всю жизнь занимался.

Даже 20 человек, которые сейчас идут в парламент – это огромный шанс. Потому что эти люди могут задавать повестку для больших партий.

Если раньше в парламенте все знали, кто ворует, но при этом молчали, соблюдая определенный консенсус, то сейчас, когда в политику пришли агенты общества, молчать никто не будет.

Мы молчать точно не будем. А у людей есть инструменты влияния на политику – начиная от мусорных контейнеров до оружия, которое лежит в схронах.

Не бывает одномоментной смены качества — это процесс, который должен длиться определенное время. Но сейчас многое происходит быстро.

Мы попробуем рушить систему изнутри. Не факт, что этот парламент проработает 5 лет. Но даже при этом следующий парламент будет абсолютно другим.

Парламент Чечетова, Ефремова – это безвозвратное прошлое.

Виталий Шабунин

Возраст: 30 лет
Образование: Ровенский институт славяноведения КСУ
Последнее место работы: Центр противодействия коррупции
№ 5 в списке «Гражданская позиция»
f762f14-lar-3918
В 2004 году во время Оранжевой революции второкурсник Виталий Шабунин организовывал вместе с друзьями митинги в поддержку Майданав Ровно.

После его окончания студенты создали собственный профсоюз, отремонтировали в институте туалеты и оборудовали гардеробные. А потом организовали городской молодежный центр. Нашли подвал, спонсорские деньги на ремонт. В центре разместилось несколько общественных организаций.

Будучи студентом пятого курса, Виталий Шабунин стал депутатом городского совета и взялся за развитие молодежных инициатив на городском уровне.

В 2008 году он переехал Киев и начал работать в гражданской сети «Опора». Параллельно возглавил молодежную организацию «Всеукраинскую фундацию региональных инициатив» (ФРИ). «Когда я возглавил организацию, было 7 сильных молодежных команд, а уходил — уже 15», — говорит Шабунин. В «Опоре» был одним из тех, кто занимался антитабачной кампаний. В 2012- м создал Центр противодействия коррупции.

«Я читал расследования «Наши гроші» о коррупционных схемах госзакупок, и впадал в депрессию каждый раз из-за того, что эти расследования не работали.

У меня появилась идея – перевести эти расследования на язык юридического обращения в Генпрокуратуру, МВД и не дать им возможности не реагировать.

Так возникла идея «Центра противодействия коррупции». Мы с подругой Дашей Коленюк (она сейчас директор центра), в свободное от работы время писали обращения.

В начале 2013 года нам предложили грант от Глобального фонда для борьбы с ВИЧ, туберкулезом и малярией. Его целью был мониторинг госзакупок препаратов для этих программ.

В тендерах так можно выписать условия так, что зайти на торг может только один участник.

Мы фиксировали такие случаи, писали обращения, иногда через депутатов — Лесю Оробец, Виктора Чумака, Михаила Головка. Делали такую информацию публичной. Контролируя процесс на каждом этапе, мы били по рукам, понижая коррупционную маржу. В итоге нашей работы мы опустили цену на закупки этих препаратов на 25%. На четверть больше людей получили доступ к лечению.

Но стали больше красть в онкологии и других сферах. Мы поняли, как воруют и как эти схемы можно ломать. И стали передавать эту информацию профильным пациентским организациям.

За 2,5 года работы мы заставили разные органы разорвать около 50 контрактов. В общей сложности коррупционная маржа по этим договорам была более миллиарда гривен.

Почему нам это удалось? Мы были очень вонючие. Все понимали, что если нас зацепить, то журналисты поднимут вой.

В чем мы выигрывали — мы брали коррупцию не «топового» уровня, а уровня областной прокуратуры, областных управлений строительства, образования, госпредприятий.

Для Семьи Януковича мы не были проблемой. Но коррупционеров меньшего уровня останавливать научились.

В год на госпредприятиях на госзакупках крадется от 35 -60 млрд. гривен. Наш миллиард – это за 2,5 года существования Центра – это пшик. За это время мы написали около 750 обращений.

Эффективность нашей работы обусловлена синергией с журналистами-расследователями и общественными активистами. Наша цель была посадить тех, кто ворует. Не удавалось. Посадок не было.

В процессе переписки с госорганами мы стали понимать, какие есть дырки в законах, которые позволяют красть. Так мы стали выписывать изменения в законы и лоббировать их.

Летом 2012 года большинство голосующих в парламенте вывело из под закона о госзакупках все госзакупки госпредприятий. А это 250 млрд. гривен. Помните, скандалы с покупкой малины по 600 гривен или вышками Бойко? Так с 2012 года госзакупки проходили без конкурса и без публикаций документов. Мы год боролись, чтобы вернуть возможность контроля над госзакупками.

Мы выписали закон, который заставили подписать Яценюка, Кличко и Тягнибока. Благодаря тому, что они подписались под ним тогда, этой весной нам удалось провести закон в парламенте.

Еще одно направление работы – это возвращение активов Лазренко в Украину. Это 150 миллионов долларов, решение по которым в ближайшее время примет американский суд. После этого деньги уйдут на счета Department of justice, а затем будет создана процедура, по которой осуществится возврат в Украину.

Во время революции достоинства мы думали, где наша команда может быть эффективна. Мы решили блокировать зарубежные счета ключевых людей команды Януковича – Клюевых, Захарченко, Азаровых.

Продуктом этой работы сайт yanukovich.info. Мы брали структуру собственности бизнес-империй, выявляли, как они уходит в европейские страны. Находили подтверждения.

После обращались к иностранным журналистам и в европейские правоохранительные органы. В трех европейских странах счета были заблокированы до решения Европарламента о санкциях.

Что я буду делать в парламенте? Первое – это лоббирование антикоррупционных законов, подготовленных общественными организациями.

Нам необходимо антикоррупционное бюро, статья о незаконном обогащении, открытие реестров недвижимости, открытие земельного кадастра, создание реестра бенефициарах собственников.

Мы с командой и другими общественными организациями наработали конкретные законопроекты, которые концептуально изменят сферу. Моя цель, чтобы они были приняты.

В прошлый четверг депутаты провалили закон о создании антикоррупционного бюро и введения в криминальный кодекс статьи о незаконном обогащении. Не хватило 8 голосов.

Вторая задача — добиться персональной ответственности для коррупционеров.

Если ты общественная организация, то тебя могут футболить или отвечать не по существу. Если ты народный депутат — такие ответы влекут криминальную ответственность.

В статусе народного депутата, я получаю более мощную дубину.

Раньше в парламенте мы могли сотрудничать с единицами, сейчас депутатами станет ряд журналистов и активистов. То, что мы по разным партиям — это плюс.

Но в чем вызов? Надо очень быстро научиться работать в парламенте, научиться добиваться голосования фракции за необходимые законопроекты.

Надо понимать для чего мы идём в парламент. Одна цель – это прийти и пролоббировать законы, а вторая цель – создать новую силу на будущее.

Жить на депутатскую зарплату будет сложно. Но у меня есть запас прочности на год-полтора.

Оксана Сыроид

Возраст: 38 лет
Образование: Киево-Могилянская академия (политология), Киевский университет им. Т.Г. Шевченко (юрист), University of Ottawa (master of law)
Последнее место работы: директор общественной организации «Украинская Правоведческая Фундации»
№4 Объединение Самопомощь
На свою первую работу Оксана Сыроид устроилась студенткой первого курса. В Украинской республиканской партии оценили знание английского и предложили ей должность референта по международным связям.Там ее заметил депутат Игорь Юхновский, который забрал в свою команду.

В 22 года Оксана Сыроид начала работать в проекте ООН по поддержке реформ в Украине, фактически став внештатным советником вице-премьера Сергея Тигипко. «На тот момент главной моей победой было то, что удалось не допустить принятия закона про негосударственное пенсионное страхование. Это бы породило массу финансовых пирамид», — рассказывает Сыроид.

После окончания проекта ее пригласили на работу в секретариат Кабинета министров. Достаточно быстро пришло понимание того, что либо нужно становиться частью системы, либо идти против нее. Ни сил, ни опыта на тот момент не было. Поэтому в 2002-м году она оставила госслужбу и уехала учиться в Канаду. Возращаться на родину, как признается, она не планировала.

Но в конце 2003 года Оксана Сыроид приехала в Украину по семейным делам. В этот момент начиналась Оранжевая революция и она решила остаться, отказавшись от поступления на phd. Ее первым местом работы после возвращения стал комитет по вопросам правовой политики в Верховной Раде. В 2011 году возглавила общественную организацию Украинскую правоведческую фундацию. Оксана Сыроид — один из редких знатоков Конституции Украины, она у нее всегда в дамской сумочке.

«Я пам’ятаю ще той час, коли закони в парламенті обговорювалися, проходили перше, друге, третє читання, а в депутатів не було своїх офісів. Зате вони розуміли, що таке законотворча діяльність.

Потім ввели імперативній мандат, депутати не могли виходити з фракцій. З’явилися диригенти, які збирали картки і голосували за потрібні закони.

Ось тоді парламент перестав бути органом політичної дискусії.

За останні 10 років не залишилося депутатів, які пам’ятають, що таке парламент, як він повинен працювати.

Управління державою – це наука з дуже чіткими законами і механізмами. Нам багато чого доведеться переосмислювати і відбудувати заново.

Зараз у державній системі працюють люди, яким абсолютно байдужий процес прийняття рішень на державному рівні. Ніхто не аналізує процес, не моделює результат, всі виключно гасять пожежу. І це результат колективної безвідповідальності.

У мене в цьому парламенті буде важлива місія — захистити Конституцію, яка зараз перебуває під загрозою. Путін і Медведчук через своїх людей, які зараз зайдуть в парламент, намагатимуться внести зміни до Основного Закону, щоб дестабілізувати державу.

В Україні дуже мало людей конституціоналістів, які розуміють Конституцію як суспільний договір і які розуміють довгострокові наслідки таких проектів як децентралізація. Пояснювати суть змін — один з основних мотивів, чому я йду в парламент.

Другий мотив — прийняття законів, які змінять ситуацію в судовій системі і гарантуватимуть суддям незалежність і відповідальність. Алгоритм того, як цього досягти, ми розробляли разом з активістами «Реанімаційного пакету реформ».

Як показала практика, прийняття закону про відновлення довіри до судової системи, не призвело до кардинальних змін. Судячи з усього, змінити ситуацію можна тільки через повне оновлення суддівського корпусу

Источник http://life.pravda.com.ua/person/2014/09/24/180834/

Глава Совета судей Василий Онопенко: Перенос съезда судей – это начало конца новой властиГлава Совета судей Василий Онопенко: Перенос съезда судей – это начало конца новой власти

Анастасия Рингис
16 июня в здании Верховного суда впервые огласили список кандидатов в два ключевых органа судебной системы: Высший совет юстиции, и Высшую квалификационную комиссию судей.
С биографиями кандидатов теперь можно ознакомиться на сайтах «Судебная власть» и Совета судей Украины.
У активистов есть три дня, чтобы оспорить кандидатуры.
19-20 июня пройдет съезд судей, на котором состоятся выборы в ВСЮ и ВККС. За проведение этого мероприятия отвечает Совет судей, возглавляемый Василием Онопенко. Однако ходят слухи, что съезд может быть сорван.
Бывший председатель Верховного суда Василий Онопенко – один из главных действующих лиц предстоящего съезда. В интервью УП он рассказал о том, кто и почему может помешать его проведению.
– Высший совет юстиции называют политическим инструментом. Если придет новый состав, ситуация изменится?
– С начала независимости Украины на судебную систему накидывали удавку и пытались ею руководить. В 2010 году была изменена судебная система. В результате выстроили вертикаль, которая была выгодна режиму. По новым правилам провели съезд, назначали угодных судьей на соответствующие должности (в ВСЮ, ВСККСУ, КСУ – авт.), провели зачистки.
Высший совет юстиции стал для судей карательным органом, а для Семьи – инструментом. Мгновенно рассматривались вопросы увольнения неугодных судей за нарушение присяги, верные режиму носители мантии назначались на ключевые административные должности.
Например, так расправились с судьей Александром Волковым, который был уволен только потому, что его позиция не нравилась авторам судебной реформы, как тогда говорили, – прежде всего, Андрею Портнову и Сергею Кивалову. Это была первая прививка от независимости судей.
Фактически все назначения на ключевые должности в судах шли от администрации президента. Ни один председатель высшего и апелляционного судов не был назначен просто так. Я знаю, что многие из претендентов ходили на собеседования к президенту.
Верховный суд ломали через колено. Раз не удалось его подчинить – уменьшили количество судей, с 95 до 48 человек, лишили основных процессуальных полномочий. В здание ВСУ поместили новосозданный Высший специализированный суд, у нас отбирали помещения. Все это делалось тогда, в частности, ради того, чтобы дело Тимошенко не попало в Верховный суд.
– Есть ли надежда, что Высший совет юстиции не будет карательным органом при новой власти?
– Такие надежды есть, но они тают с каждым днем. Я сужу по тем процессам, которые сейчас происходят.
Вот, например, был проведен съезд представителей юридических вузов и научных учреждений, который проводился Министерством образования. В результате этого съезда юридическое сообщество определилось с тремя членами ВСЮ: Андрей Бойко, Оксана Каплина, Анна Фазикош. Все они – люди с нормальной профессиональной репутацией.
Но Окружной административный суд Киева признал незаконным проведение этого съезда и аннулировал его результаты.
А перед этим ведь было намерение провести такой съезд общественной – а ранее частной – организацией, зарегистрированной Сергеем Киваловым. То есть, по сути, суд предоставил возможность Кивалову в очередной раз возглавить этот процесс и просунуть своих людей в ВСЮ.
Сам Кивалов в этих новых условиях не мог все это проворачивать, не имея политической крыши. Поэтому надо разбираться, откуда ноги растут.
– Существует такое мнение, что между Петром Порошенко и Сергеем Киваловым ведутся переговоры об обслуживании политических интересов, вы что-то знаете по этому поводу?
– В политике ничего нельзя исключать. Я сужу по косвенным признакам, об этом также многие говорят в СМИ, о том, что Кивалов пытается не напрямую подорвать то, что еще не заработало. Ему ведь не выгодно, чтобы система поменялась.
Вот смотрите, 76 депутатов, в основном из Партии регионов, в том числе и Кивалов, подают законопроект о признании закона о люстрации неконституционным. Потом те же депутаты обратились к Совету судей о переносе съезда судей.
Потом депутат Стаднийчук, которого связывают со Жванией, вносит законопроект, по которому те, кто раньше занимали должности в ВСЮ – Кивалов, Кузьмин, Лавринович – могут снова вернуться.
И все время идут разговоры о том, что съезд судей может быть перенесен, если будет решение Киевского админсуда, который, как известно, возглавляет бывший помощник Кивалова – Павел Вовк.
Если не пройдет съезд судей, не будут сформированы такие органы как ВСЮ, ВККС, не обновится состав Конституционного суда, за что проголосовало более четырехсот парламентариев, в том числе, если не ошибаюсь, и нынешний президент, который тогда был депутатом, – если это произойдет, будет огромный откат назад.
И не будет качественного перелома в судебной системе, а значит – и в стране.
Есть опасения, что Конституционный суд в старом составе может признать неконституционность закона о люстрации или принять другие подобные решения.
Зная, как и «под кого» формировался состав КС, этого исключать нельзя. Тогда все усилия Майдана, все его достижения, все его потери, все разговоры о люстрации – напрасны.
– Некоторые судьи КС уже оспаривают в суде решение Верховного суда об освобождении от должностей. Это значит, что пошел обратный процесс?
– Мне сказали, что ВАСУ уже вынес положительное решение (о восстановлении в должности – авт.) в отношении одного из них.
Процесс идет дальше: Высший админсуд назначил рассмотрение определенных дел относительно КС на конец июня. Потом этот же суд перенёс рассмотрение этого вопроса на 19 июня, то есть, на день, когда будет проводиться съезд судей.
– Что это значит?
– А это значит, что может появиться определение Высшего админсуда о запрете съезду судей рассматривать вопрос об увольнении судей Конституционного суда. ВАСУ, конечно, не могут запретить проводить съезд, но заблокировать рассмотрение съездом вопроса об увольнении судей КС и избрании новых – могут.
И в результате Конституционный суд останется в прежнем составе.
– Разве это не подтверждает наличие договоренностей между командой Порошенко и Киваловым?
– Я не имею достаточных фактов, чтобы такое утверждать. Просто об этом сегодня многие говорят. На это намекают из окружения президента.
Мне говорят: есть такое мнение президента, что надо отложить проведение съезда судей. А я спрашиваю, а на каких основаниях? Если такие основания имеются, и президент стоит на такой точке зрения, – то почему он не выразит ее в письменном виде, не обратится к совету судей, изложив свою позицию, почему надо переносить съезд?
Если Порошенко вкладывают в уши, что в перспективе ему обеспечат влияние на судей, то этим ему делают медвежью услугу. На самом деле этим будут заниматься совсем другие люди, – тот же Сергей Кивалов. И президент не будет иметь к этому никакого отношения.
Вспомните, как Ющенко назначил судей Конституционного суда, и как эти судьи приняли решение о коалиции «тушек», о возврате Конституции 1996 года. Эти решения принимали, в том числе, и судьи, назначенные президентом Ющенко. Он их назначал.
Сегодня президенту пытаются преподнести, что он будет влиять на судебную систему. А это извините, то, с чем боролся Майдан.
Я считаю, что перенос съезда судей – это начало конца новой власти.
– Несмотря на закон «О возврате доверия к судебной системе», по которому были уволены все члены Высшей квалификационной комиссии, решением Окружного суда они восстановлены. Это как понимать?
– Насколько известно, Окружной админсуд обязал бывшего председателя ВККС приступить к работе. Это говорит о том, что включились политические договорённости. В соответствии с законом о люстрации члены ВККС, в том числе ее председатель не могут работать на этих должностях.
А завтра бывшие члены Высшего совета юстиций предъявят такое заявление в суд – и Лавриновича обяжут работать на должности председателя ВСЮ.
Это правовая дикость. Кто это делает? Судья Административного суда. Если бы этот судья не чувствовал за собой поддержки извне, разве он пошел бы на такое?
– В этом году впервые был представлен список кандидатов в ВСЮ и ВККС. Есть ли у общества механизмы, чтобы не допустить судей с сомнительной репутацией в эти органы?
– Мы в прошлом недооценивали роль гражданского общества. А сейчас понимаем, что это – фактор влияния на чистоту и прозрачность судебной системы. Поэтому опубликовали список кандидатов на сайте.
Но на съезде могут быть самовыдвиженцы, кандидаты от судейских коллективов. И это нормально.
– Получается, что общественность может оценить только те кандидатуры, которые уже озвучены?
– Чтобы хотя бы частично исправить ситуацию, в начале открытия съезда, когда мы сформируем секретариат и счетную комиссию, будет предложено, чтобы все самовыдвиженцы заявили о своих намерениях с самого начала. И они должны с самого начала сдать свои резюме в секретариат съезда.
И если общественность выступает против кого-то, она тоже должна об этом заранее заявить.
– Насколько судьи готовы быть независимыми и самостоятельно выносить приговоры?
– Не все судьи способны быть самостоятельными. Их приучили к позиции «чего изволите?» Многие судьи ждут указаний. И закатывают глаза, когда поступает звонок из администрации президента.
Судьи должны стать независимыми внутренне. Только тогда можно будет говорить о независимости судебной власти.
Анастасия Рингис

Источник: http://www.pravda.com.ua/rus/articles/2014/06/18/7029370/Анастасия Рингис
16 июня в здании Верховного суда впервые огласили список кандидатов в два ключевых органа судебной системы: Высший совет юстиции, и Высшую квалификационную комиссию судей.
С биографиями кандидатов теперь можно ознакомиться на сайтах «Судебная власть» и Совета судей Украины.
У активистов есть три дня, чтобы оспорить кандидатуры.
19-20 июня пройдет съезд судей, на котором состоятся выборы в ВСЮ и ВККС. За проведение этого мероприятия отвечает Совет судей, возглавляемый Василием Онопенко. Однако ходят слухи, что съезд может быть сорван.
Бывший председатель Верховного суда Василий Онопенко – один из главных действующих лиц предстоящего съезда. В интервью УП он рассказал о том, кто и почему может помешать его проведению.
– Высший совет юстиции называют политическим инструментом. Если придет новый состав, ситуация изменится?
– С начала независимости Украины на судебную систему накидывали удавку и пытались ею руководить. В 2010 году была изменена судебная система. В результате выстроили вертикаль, которая была выгодна режиму. По новым правилам провели съезд, назначали угодных судьей на соответствующие должности (в ВСЮ, ВСККСУ, КСУ – авт.), провели зачистки.
Высший совет юстиции стал для судей карательным органом, а для Семьи – инструментом. Мгновенно рассматривались вопросы увольнения неугодных судей за нарушение присяги, верные режиму носители мантии назначались на ключевые административные должности.
Например, так расправились с судьей Александром Волковым, который был уволен только потому, что его позиция не нравилась авторам судебной реформы, как тогда говорили, – прежде всего, Андрею Портнову и Сергею Кивалову. Это была первая прививка от независимости судей.
Фактически все назначения на ключевые должности в судах шли от администрации президента. Ни один председатель высшего и апелляционного судов не был назначен просто так. Я знаю, что многие из претендентов ходили на собеседования к президенту.
Верховный суд ломали через колено. Раз не удалось его подчинить – уменьшили количество судей, с 95 до 48 человек, лишили основных процессуальных полномочий. В здание ВСУ поместили новосозданный Высший специализированный суд, у нас отбирали помещения. Все это делалось тогда, в частности, ради того, чтобы дело Тимошенко не попало в Верховный суд.
– Есть ли надежда, что Высший совет юстиции не будет карательным органом при новой власти?
– Такие надежды есть, но они тают с каждым днем. Я сужу по тем процессам, которые сейчас происходят.
Вот, например, был проведен съезд представителей юридических вузов и научных учреждений, который проводился Министерством образования. В результате этого съезда юридическое сообщество определилось с тремя членами ВСЮ: Андрей Бойко, Оксана Каплина, Анна Фазикош. Все они – люди с нормальной профессиональной репутацией.
Но Окружной административный суд Киева признал незаконным проведение этого съезда и аннулировал его результаты.
А перед этим ведь было намерение провести такой съезд общественной – а ранее частной – организацией, зарегистрированной Сергеем Киваловым. То есть, по сути, суд предоставил возможность Кивалову в очередной раз возглавить этот процесс и просунуть своих людей в ВСЮ.
Сам Кивалов в этих новых условиях не мог все это проворачивать, не имея политической крыши. Поэтому надо разбираться, откуда ноги растут.
– Существует такое мнение, что между Петром Порошенко и Сергеем Киваловым ведутся переговоры об обслуживании политических интересов, вы что-то знаете по этому поводу?
– В политике ничего нельзя исключать. Я сужу по косвенным признакам, об этом также многие говорят в СМИ, о том, что Кивалов пытается не напрямую подорвать то, что еще не заработало. Ему ведь не выгодно, чтобы система поменялась.
Вот смотрите, 76 депутатов, в основном из Партии регионов, в том числе и Кивалов, подают законопроект о признании закона о люстрации неконституционным. Потом те же депутаты обратились к Совету судей о переносе съезда судей.
Потом депутат Стаднийчук, которого связывают со Жванией, вносит законопроект, по которому те, кто раньше занимали должности в ВСЮ – Кивалов, Кузьмин, Лавринович – могут снова вернуться.
И все время идут разговоры о том, что съезд судей может быть перенесен, если будет решение Киевского админсуда, который, как известно, возглавляет бывший помощник Кивалова – Павел Вовк.
Если не пройдет съезд судей, не будут сформированы такие органы как ВСЮ, ВККС, не обновится состав Конституционного суда, за что проголосовало более четырехсот парламентариев, в том числе, если не ошибаюсь, и нынешний президент, который тогда был депутатом, – если это произойдет, будет огромный откат назад.
И не будет качественного перелома в судебной системе, а значит – и в стране.
Есть опасения, что Конституционный суд в старом составе может признать неконституционность закона о люстрации или принять другие подобные решения.
Зная, как и «под кого» формировался состав КС, этого исключать нельзя. Тогда все усилия Майдана, все его достижения, все его потери, все разговоры о люстрации – напрасны.
– Некоторые судьи КС уже оспаривают в суде решение Верховного суда об освобождении от должностей. Это значит, что пошел обратный процесс?
– Мне сказали, что ВАСУ уже вынес положительное решение (о восстановлении в должности – авт.) в отношении одного из них.
Процесс идет дальше: Высший админсуд назначил рассмотрение определенных дел относительно КС на конец июня. Потом этот же суд перенёс рассмотрение этого вопроса на 19 июня, то есть, на день, когда будет проводиться съезд судей.
– Что это значит?
– А это значит, что может появиться определение Высшего админсуда о запрете съезду судей рассматривать вопрос об увольнении судей Конституционного суда. ВАСУ, конечно, не могут запретить проводить съезд, но заблокировать рассмотрение съездом вопроса об увольнении судей КС и избрании новых – могут.
И в результате Конституционный суд останется в прежнем составе.
– Разве это не подтверждает наличие договоренностей между командой Порошенко и Киваловым?
– Я не имею достаточных фактов, чтобы такое утверждать. Просто об этом сегодня многие говорят. На это намекают из окружения президента.
Мне говорят: есть такое мнение президента, что надо отложить проведение съезда судей. А я спрашиваю, а на каких основаниях? Если такие основания имеются, и президент стоит на такой точке зрения, – то почему он не выразит ее в письменном виде, не обратится к совету судей, изложив свою позицию, почему надо переносить съезд?
Если Порошенко вкладывают в уши, что в перспективе ему обеспечат влияние на судей, то этим ему делают медвежью услугу. На самом деле этим будут заниматься совсем другие люди, – тот же Сергей Кивалов. И президент не будет иметь к этому никакого отношения.
Вспомните, как Ющенко назначил судей Конституционного суда, и как эти судьи приняли решение о коалиции «тушек», о возврате Конституции 1996 года. Эти решения принимали, в том числе, и судьи, назначенные президентом Ющенко. Он их назначал.
Сегодня президенту пытаются преподнести, что он будет влиять на судебную систему. А это извините, то, с чем боролся Майдан.
Я считаю, что перенос съезда судей – это начало конца новой власти.
– Несмотря на закон «О возврате доверия к судебной системе», по которому были уволены все члены Высшей квалификационной комиссии, решением Окружного суда они восстановлены. Это как понимать?
– Насколько известно, Окружной админсуд обязал бывшего председателя ВККС приступить к работе. Это говорит о том, что включились политические договорённости. В соответствии с законом о люстрации члены ВККС, в том числе ее председатель не могут работать на этих должностях.
А завтра бывшие члены Высшего совета юстиций предъявят такое заявление в суд – и Лавриновича обяжут работать на должности председателя ВСЮ.
Это правовая дикость. Кто это делает? Судья Административного суда. Если бы этот судья не чувствовал за собой поддержки извне, разве он пошел бы на такое?
– В этом году впервые был представлен список кандидатов в ВСЮ и ВККС. Есть ли у общества механизмы, чтобы не допустить судей с сомнительной репутацией в эти органы?
– Мы в прошлом недооценивали роль гражданского общества. А сейчас понимаем, что это – фактор влияния на чистоту и прозрачность судебной системы. Поэтому опубликовали список кандидатов на сайте.
Но на съезде могут быть самовыдвиженцы, кандидаты от судейских коллективов. И это нормально.
– Получается, что общественность может оценить только те кандидатуры, которые уже озвучены?
– Чтобы хотя бы частично исправить ситуацию, в начале открытия съезда, когда мы сформируем секретариат и счетную комиссию, будет предложено, чтобы все самовыдвиженцы заявили о своих намерениях с самого начала. И они должны с самого начала сдать свои резюме в секретариат съезда.
И если общественность выступает против кого-то, она тоже должна об этом заранее заявить.
– Насколько судьи готовы быть независимыми и самостоятельно выносить приговоры?
– Не все судьи способны быть самостоятельными. Их приучили к позиции «чего изволите?» Многие судьи ждут указаний. И закатывают глаза, когда поступает звонок из администрации президента.
Судьи должны стать независимыми внутренне. Только тогда можно будет говорить о независимости судебной власти.
Анастасия Рингис

Источник: http://www.pravda.com.ua/rus/articles/2014/06/18/7029370/

Крутой батальон. Второй набор Нацгвардии отправляется на ДонбассКрутой батальон. Второй набор Нацгвардии отправляется на Донбасс

Анастасия Рингис, Галина Тытыш
Игорь Илькив, руководитель медицинской службы второго батальона Национальной гвардии о том, чем живет батальон

Второй батальон, который сформировался в апреле из трехста добровольцев и прошел подготовку на полигоне вблизи Киева, сегодня отправляется на Донбасс.

«УП.Жизнь» встретились с главным врачом батальона Игорем Илькивым, чтобы расспросить, насколько оснащена медицинская часть.

Илькив — военный врач. Он прошел конфликты в Ливане, Сирии, Ираке. Во время Майдана 2014 года Игорь Илькив был начмедом Октябрьского дворца.

Про него до сих пор ходят легенды. Рассказывают, как он вел переговоры с руководством «Беркута» и выводил пленных из здания.

А 20 – го февраля на машине скорой помощи прорвался через оцепление «Беркута». Ему много раз в спину кричали: «Стой! Пристрелим!».

Илькив знает, что кричать в ответ. У него крепкие нервы.

Врач не только умеет в сжатые сроки оказывать помощь врачам, но знает, как построить систему оказания медицинской помощи в горячей точке.

— Что на сегодняшний день является основной проблемой медицинской части Нацгвардии?

— Когда мы в апреле отправляли первый батальон, там были проблемы с кадрами. Этот батальон сопровождало только трое медработников: один их них врач, двое – волонтеров, которых мы обучили в процессе.

Потом мы доукомплектовали первый батальон врачом и «санитаркой». Сейчас медицинская служба, сопровождающая второй батальон, состоит из 27 человек: 4 врача, 3 медсестры, в каждом подразделении санитары, которые знают, как оказывать помощь на месте боя, как выносить раненых.

Система построена так, как требуют военные условия. Мы способны быстро развернуть военный госпиталь, если того потребуют обстоятельства.

Основная наша проблема – отсутствие санитарных машин. Нам необходимо как минимум две машины. Первый батальон использует машину, которую им передали волонтеры. Но этого недостаточно.

Мы уже несколько раз обращались в Министерство здравоохранения с просьбой решить этот вопрос. Но у МОЗ нет таких полномочий. Так как Нацгвардия подчинена МВД.

Сейчас на балансе МОЗ 70 машин скорой помощи, они могли бы нам часть передать через МВД. Эти машины должна была передать еще Богатырьова, но почему-то ничего не було сделано.

А люди гибнут, потому что нет транспорта.

— Можете сравнивать набор первого и второго батальона? Кто является костяком батальона?

— Первый батальон набирался вначале марта. Тогда люди были уставшими, больными, ослабленными после Майдана, с разными травмами и последствиями разных травм, которые не зажили.

Двое после медкомиссии были прооперированы и трое комиссованных. Пять морально неустойчивых сами ушли. При отъезде 12 бойцов не уехали.

Большая часть первого батальона состояла из людей, которые прошли Майдан. Но были в этом батальоне и срочники и милиционеры, которые стояли по ту сторону баррикад. На этой почве возникали стычки, драки. Они оскорбляли наших женщин-медиков. И мы их даже заставили публично извиниться. Но на месте их доукомплектовали подразделениями танковой бригады, десантниками, Альфой и Беркутом. И противоречия сгладились. Сейчас, конечно, общий враг их объединил.

Хотя был такой случай. Двое человек из первого батальона перешли на сторону сепаратистов. Один, правда, под давлением родственников вернулся, а второй – воюет сейчас за деньги.

Если говорить про второй батальон, то он более подготовленный. Четверть добровольцев – участники боевых действий. 280 человек служили – у нас тут от прапорщиков до полковников.

У многих бойцов второго батальона есть военная специальность. Их подготовка была более насыщенной в стрельбе, тактике ведения боев. Так что можно считать, что это батальон оперативного назначения.

— Какой социальный портрет добровольца?

— Средний возраст 30-35 лет. Все из разных уголков Украины, нельзя сказать, что лидирует Киев или Львов. Ребята разных специальностей и образования. Есть даже программисты.

— К нам обращались добровольцы второго батальона, жаловались, что не хватает обмундирования, нет защиты никакой. И мы с коллегами посчитали, что обмундирование одного бойца обходиться около 25 тысяч гривен (бронежилет, каска, фонарь ночного видения). Нам рассказывали, что многих «одевают» волонтеры или родственники. Насколько это правда?

— Денег действительно не хватает. И бронежилетов 4-й степени защиты на всех — тоже. Но нас будут доукомплектовывать.

Верховная Рада вроде бы выделила средства на амуницию, но пока, как мне известно, эти деньги «зависли». Что нас спасает, так это волонтеры, которые помогали нам во время Майдана. Нашему батальону на прошлой неделе церковь Киевского патриархата джип подарила.

Еще есть волонтеры, которые привозят лекарства. Недавно привезли нам 6 медицинских сумок, укомплектованных по полной программе, купили нам носилки. Вот из Харькова один предприниматель нам санитарную машину купил в подарок, только теперь ждем, пока ее передадут на баланс Нацгвардии.

Для нас очень важна помощь и поддержка волонтеров.

— Как вам сейчас можно передавать помощь?

— Можно привозить к нам – в тренировочный центр Нацгвардии. Также помощь для нас собирает медицинская служба Майдана, на ул. Трехсвятительской, а потом передают нам. Запасы оставшиеся на Майдане, лекарства, оборудование, аппаратура нам уже передали.

Сейчас мы выезжаем на Восток с запасом лекарств примерно на неделю. Все остальное нам будут довозить.

— Какую зарплату получают бойцы Национальной гвардии?

— Официально аж 1300 гривен. Но если человек работает на госпредприятии, то согласно закону, зарплата сохраняется за ним во время службы, также сохраняются и пенсии. Когда мы поедем на Восток, начисления повысятся.

Но понятно, что бойцов финансово поддерживают семьи, друзья, частные жертвователи. Сейчас идет процесс оформления медицинских страховой для бойцов. Это очень важно.

— Как вы предполагаете, что будет в дальнейшем с Национальной гвардией?

— Насколько я понимаю, МВД будет трансформировано. Грубо говоря, ментов больше не будет. Вместо них будет одна Национальная гвардия Украины, которая будет подчиняться напрямую Верховной раде.

Часть теперешнего состава Нацгвардии – ненадолго с нами, но часть останется служить на контрактной основе.

Источник: http://life.pravda.com.ua/society/2014/05/29/170123/Анастасия Рингис, Галина Тытыш
Игорь Илькив, руководитель медицинской службы второго батальона Национальной гвардии о том, чем живет батальон

Второй батальон, который сформировался в апреле из трехста добровольцев и прошел подготовку на полигоне вблизи Киева, сегодня отправляется на Донбасс.

«УП.Жизнь» встретились с главным врачом батальона Игорем Илькивым, чтобы расспросить, насколько оснащена медицинская часть.

Илькив — военный врач. Он прошел конфликты в Ливане, Сирии, Ираке. Во время Майдана 2014 года Игорь Илькив был начмедом Октябрьского дворца.

Про него до сих пор ходят легенды. Рассказывают, как он вел переговоры с руководством «Беркута» и выводил пленных из здания.

А 20 – го февраля на машине скорой помощи прорвался через оцепление «Беркута». Ему много раз в спину кричали: «Стой! Пристрелим!».

Илькив знает, что кричать в ответ. У него крепкие нервы.

Врач не только умеет в сжатые сроки оказывать помощь врачам, но знает, как построить систему оказания медицинской помощи в горячей точке.

— Что на сегодняшний день является основной проблемой медицинской части Нацгвардии?

— Когда мы в апреле отправляли первый батальон, там были проблемы с кадрами. Этот батальон сопровождало только трое медработников: один их них врач, двое – волонтеров, которых мы обучили в процессе.

Потом мы доукомплектовали первый батальон врачом и «санитаркой». Сейчас медицинская служба, сопровождающая второй батальон, состоит из 27 человек: 4 врача, 3 медсестры, в каждом подразделении санитары, которые знают, как оказывать помощь на месте боя, как выносить раненых.

Система построена так, как требуют военные условия. Мы способны быстро развернуть военный госпиталь, если того потребуют обстоятельства.

Основная наша проблема – отсутствие санитарных машин. Нам необходимо как минимум две машины. Первый батальон использует машину, которую им передали волонтеры. Но этого недостаточно.

Мы уже несколько раз обращались в Министерство здравоохранения с просьбой решить этот вопрос. Но у МОЗ нет таких полномочий. Так как Нацгвардия подчинена МВД.

Сейчас на балансе МОЗ 70 машин скорой помощи, они могли бы нам часть передать через МВД. Эти машины должна была передать еще Богатырьова, но почему-то ничего не було сделано.

А люди гибнут, потому что нет транспорта.

— Можете сравнивать набор первого и второго батальона? Кто является костяком батальона?

— Первый батальон набирался вначале марта. Тогда люди были уставшими, больными, ослабленными после Майдана, с разными травмами и последствиями разных травм, которые не зажили.

Двое после медкомиссии были прооперированы и трое комиссованных. Пять морально неустойчивых сами ушли. При отъезде 12 бойцов не уехали.

Большая часть первого батальона состояла из людей, которые прошли Майдан. Но были в этом батальоне и срочники и милиционеры, которые стояли по ту сторону баррикад. На этой почве возникали стычки, драки. Они оскорбляли наших женщин-медиков. И мы их даже заставили публично извиниться. Но на месте их доукомплектовали подразделениями танковой бригады, десантниками, Альфой и Беркутом. И противоречия сгладились. Сейчас, конечно, общий враг их объединил.

Хотя был такой случай. Двое человек из первого батальона перешли на сторону сепаратистов. Один, правда, под давлением родственников вернулся, а второй – воюет сейчас за деньги.

Если говорить про второй батальон, то он более подготовленный. Четверть добровольцев – участники боевых действий. 280 человек служили – у нас тут от прапорщиков до полковников.

У многих бойцов второго батальона есть военная специальность. Их подготовка была более насыщенной в стрельбе, тактике ведения боев. Так что можно считать, что это батальон оперативного назначения.

— Какой социальный портрет добровольца?

— Средний возраст 30-35 лет. Все из разных уголков Украины, нельзя сказать, что лидирует Киев или Львов. Ребята разных специальностей и образования. Есть даже программисты.

— К нам обращались добровольцы второго батальона, жаловались, что не хватает обмундирования, нет защиты никакой. И мы с коллегами посчитали, что обмундирование одного бойца обходиться около 25 тысяч гривен (бронежилет, каска, фонарь ночного видения). Нам рассказывали, что многих «одевают» волонтеры или родственники. Насколько это правда?

— Денег действительно не хватает. И бронежилетов 4-й степени защиты на всех — тоже. Но нас будут доукомплектовывать.

Верховная Рада вроде бы выделила средства на амуницию, но пока, как мне известно, эти деньги «зависли». Что нас спасает, так это волонтеры, которые помогали нам во время Майдана. Нашему батальону на прошлой неделе церковь Киевского патриархата джип подарила.

Еще есть волонтеры, которые привозят лекарства. Недавно привезли нам 6 медицинских сумок, укомплектованных по полной программе, купили нам носилки. Вот из Харькова один предприниматель нам санитарную машину купил в подарок, только теперь ждем, пока ее передадут на баланс Нацгвардии.

Для нас очень важна помощь и поддержка волонтеров.

— Как вам сейчас можно передавать помощь?

— Можно привозить к нам – в тренировочный центр Нацгвардии. Также помощь для нас собирает медицинская служба Майдана, на ул. Трехсвятительской, а потом передают нам. Запасы оставшиеся на Майдане, лекарства, оборудование, аппаратура нам уже передали.

Сейчас мы выезжаем на Восток с запасом лекарств примерно на неделю. Все остальное нам будут довозить.

— Какую зарплату получают бойцы Национальной гвардии?

— Официально аж 1300 гривен. Но если человек работает на госпредприятии, то согласно закону, зарплата сохраняется за ним во время службы, также сохраняются и пенсии. Когда мы поедем на Восток, начисления повысятся.

Но понятно, что бойцов финансово поддерживают семьи, друзья, частные жертвователи. Сейчас идет процесс оформления медицинских страховой для бойцов. Это очень важно.

— Как вы предполагаете, что будет в дальнейшем с Национальной гвардией?

— Насколько я понимаю, МВД будет трансформировано. Грубо говоря, ментов больше не будет. Вместо них будет одна Национальная гвардия Украины, которая будет подчиняться напрямую Верховной раде.

Часть теперешнего состава Нацгвардии – ненадолго с нами, но часть останется служить на контрактной основе.

Источник: http://life.pravda.com.ua/society/2014/05/29/170123/