СНАЙПЕР «АЛЬФЫ»: «БОЙ 5 МАЯ 2014 НЕ БЫЛ ОБРАЗЦОМ ВОЕННОЙ МУДРОСТИ. ПРИЧИНА ПОТЕРЬ — НЕДООЦЕНКА ПРОТИВНИКА И ОТСУТСТВИЕ УПРАВЛЕНИЯ БОЕМ. РЕЗЕРВ НЕ ПРИШЕЛ НА ПОМОЩЬ»СНАЙПЕР «АЛЬФЫ»: «БОЙ 5 МАЯ 2014 НЕ БЫЛ ОБРАЗЦОМ ВОЕННОЙ МУДРОСТИ. ПРИЧИНА ПОТЕРЬ — НЕДООЦЕНКА ПРОТИВНИКА И ОТСУТСТВИЕ УПРАВЛЕНИЯ БОЕМ. РЕЗЕРВ НЕ ПРИШЕЛ НА ПОМОЩЬ»

Юрий Бутусов, Цензор.НЕТ.
Это одно из самых сильных интервью, которое мне удалось записать — блестящий критический анализ первого большого боя украинского спецназа.

О первом большом бое спецназа в российско-украинской войне спустя год мы записали интервью генерала Нацгвардии с позывным «Карпаты» и начальника управления спецназа СБУ «Альфа» полковника У.
Винтовка и прицел снайпера спецназа СБУ «Альфа» подполковника Т., разбитые попаданиями осколков ВОгов и РПГ и попаданием пули. Ствол оружия был согнут. Офицер был тяжело ранен в бою 5 мая 2014-го года, и винтовка, приняв на себя удар, возможно, спасла ему жизнь. Ему пришлось принять бой на ближней дистанции, чтобы помочь осуществить эвакуацию раненых товарищей на железнодорожном переезде.

Подполковник Т., командир снайперской группы спецподразделения «Альфа», провел критический анализ действий украинских войск в ходе первого боя подразделений спецназ в Семеновке 5 мая 2014-го года, который по своим выводам резко отличается от описания старших командиров. Офицер принял самое активное участие в операции, и получил в бою тяжелые ранения, вот его рассказ:
«До начала войны у меня был небольшой опыт боевых действий — среди прочего, в Багдаде в 2005-м в составе нашей группы тактической поддержки я участвовал в отражении нападения на наш кортеж, сопровождавший посла Украины и военного атташе. Опыт операций в Ираке и в других современных конфликтах низкой интенсивности мне затем не раз пришлось анализировать во время обучения антитеррору, в том числе и в иностранных военных вузах.

После захвата Крыма и вторжения на Донбасс общая дезориентация в обществе, среди политического и военного руководства, частично сказалась и на нашем подразделении. Тем не менее, ни у меня лично, ни у большого числа наших офицеров никаких сомнений относительно нашей роли в обеспечении безопасности государства в целом и в противостоянии террористам в частности, не было. Мы понимали, что нам необходимо не дать вооруженному противнику закрепиться на Востоке и в короткие сроки навязать ему свою инициативу, но это должна была быть лишь часть общей государственной стратегии, многие элементы которой не работали либо отсутствовали вообще. Наша работа могла быть эффективной лишь при наличии мотивированных профессионалов (особенно на руководящих постах), минимального технического обеспечения (бронетехники) и общей политики государства, направленной на завоевание «умов и сердец» жителей Донбасса, отравляемых в течение многих лет деструктивной пропагандой. Просчеты были в каждом из перечисленных элементов, и цена за каждую ошибку постоянно росла.

К сожалению, вынужден отметить, что планирование того, что потом вылилось в бой 5 мая 2014-го и ведение самого боя не стали образцом военной мудрости отдельных руководителей АТО, зато вынужденно превратилось в героизм отдельных бойцов и командиров нижнего звена. И в безвозвратную потерю и увечья не просто боевых товарищей, но и профессионалов с уникальными знаниями и опытом, способных принести государству гораздо больше пользы, останься они целыми или в живых. Цель данного анализа — не найти крайних или тех, на кого «повесить собак», а обозначить те системные ошибки, которые непростительно повторять в будущем, если мы хотим побеждать, сводя к минимуму саму возможностью своих потерь.
Мы дорого заплатили за этот опыт, и забывать его нельзя.

Говоря о бое 5 мая, надо сказать о том, что к нему привело. Увы, самое благоприятное время для проведения антитеррористических мероприятий в Славянске сразу после захвата было упущено.

Но несмотря на разный уровень мотивации, мы были готовы, надеялись на адекватность руководства и ждали приказа на боевое применение почти три недели, занимаясь в основном охраной самих себя в аэропорту Краматорска. Все это время прямо на наших глазах террористы уничтожали власть и укреплялись, и даже начали безнаказанно обстреливать нашу базу. Прямо рядом со штабом АТО на нашей базе был уничтожен первый вертолет. Ради справедливости стоит отметить, что отдельные, но очень неуклюжие попытки нашего задействования все-таки предпринимались, но особо успешными в смысле планирования и организации их назвать сложно. Были как объективные причины этого (отсутствие у нас любой техники, не говоря уже о бронетехнике, некоторых элементов наблюдения, вооружения и экипировки), так и субъективные (утечка информации из штаба, отдельные «обиженные» Майданом руководители и офицеры и откровенно бездарные личности в руководстве АТО, на которых сделало ставку политическое руководство страны).

Многое было откровенно непонятно. Например, когда задержанному мною с товарищами под аэропортом Краматорска российскому агенту, действовавшему под прикрытием «иностранного журналиста», проводившему фотосъемку наших позиций, после короткого устного допроса просто дали уйти. Позже, в мае, его взяла уже Нацгвардия под Мариуполем, он в итоге был депортирован и снова вернулся к боевикам на оккупированные территории Донбасса. Или когда после захвата блокпоста в городе, мы его просто оставляли через сутки, никому его не передав и не разрушив. Откровенно негативным моментом было то, что у нас не было общего плана действий (возможно тогда его и не могло быть). Но все уже начали привыкать к тому, что одна задача противоречила следующей, а любая информация относительно объекта нашей работы редко соответствовала действительности.

Накануне 5 мая мы передали аэропорт Краматорска военным, разделились на две группы и наша группа получила задачу на выдвижение колонной во главе с двумя приданными БТР-80 в район Изюма, с целью прокладывания безопасного маршрута для нашей второй группы.

На нашем пути встречались блокпосты «ДНР», которые мы на скорости просто пролетали, их охрана при виде колонны разбегалась без сопротивления. Добравшись до места назначения, мы получили информацию о том, что наш командир, который накануне улетел из Краматорска, снова вернулся с двумя нашими офицерами и был заблокирован между двумя дээнэровскими блокпостами на въезде в Славянск, так что нужно ехать его вызволять. С этой задачей рано утром 5 мая мы выдвинулись на блокпост 3-А.

Не скажу что мы сильно удивились, увидев командира с двумя офицерами целыми и невредимыми на блокпосту в окружении множества военных людей из Внутренних Войск МВД, но было откровенно неприятно, что в очередной раз нас «собрали вместе» по вымышленной кем-то причине. Новая цель вскоре стала понятна — оказывается наша вторая группа вместе с «Омегой» выехала с утра 5 мая из Краматорска по другому маршруту и нам нужно их встретить и обеспечить проезд через «чистый», но потенциально опасный перекресток. В процессе мы конечно пытались выяснить у ВВ-шного генерала (позывной Карпаты), почему тогда нужно ехать через тот перекресток даже при тени сомнения, что там опасно — если можно попытаться объехать другими полевыми дорогами (не говоря уже о нашем проложенном маршруте). Но последовал предсказуемый ответ, что так надо и на остальных маршрутах точно ждут вражеские засады и блокпосты. Как аргумент им также был приведен некий агент, мотающийся туда-сюда на гражданском автомобиле, который ничего подозрительного там не замечает.

Новый командир «Альфы» С-н поручил мне провести разведку обстановки в районе Селезневки-Семеновки, особенно нужно было обратить внимание на перекресток с дорогой, ведущей на Славянск и прилегающую «зеленку». Я с напарником получил группу поддержки — экипаж БТР 80-й аэромобильной бригады, двух наших офицеров в прикрытие и инкассаторскую машину «Омеги».

Кавалер ордена «За мужество» 3-й степени Виктор Долинский. Прапорщик полка спецназ Национальной гвардии «Ягуар», гранатометчик. Погиб в бою 5-го мая 2014-го года. первым принял удар российских террористов

Около 8.30 утра 5 мая мы выдвинулись с блокпоста 3-А для разведки маршрута движения через Семеновку. Мы проехали Селезневку и были практически на окраине Семеновки. Пытаясь укрываться за рельефом местности у дороги, мы вглядывались в оптику в перекресток, промзону справа, «зеленку» у перекрестка, но листва была уже очень плотной, чтобы что-то заметить. Но зато многие гражданские машины останавливались, увидев нас, и водители говорили: «Парни, вас ждут в Семеновке, там засада, вооруженные люди». Кто говорил 10 человек с оружием, кто 20.

Бой на дороге был для нас тактически не выгоден, логично было бы применить маневр, и просто об Источник: http://censor.net.ua/r335631ъехать Семеновку севернее, вне дороги.
Подходы к Семеновке с нашей стороны, со стороны Селезневки и блокпоста 3-А были менее удобны, чем со стороны 4 блокпоста, откуда шла группа Асавелюка. Местность была открыта.

В этот момент мне позвонил полковник У., находившийся с колонной Асавелюка, которая шла на Семеновку из Краматорска. Он сказал: «Это у вас микроавтобус и БТР? Вас четверо? У нас есть данные радиоперехвата — за вами c близкого расстояния ведет наблюдение противник». Мы осмотрелись, но не смогли обнаружить наблюдателя. Однако информация была точной — а значит, нас действительно видели. Я доложил обстановку командиру. Почему-то его рацию взял другой старший офицер — полковник С-р и сказал продолжать наблюдение. Тем не менее, я убедил в необходимости вернуться на блокпост для доклада обстановки и доуточнения задачи. Нас обнаружили, мы установили, что противник ведет наблюдение, а значит нападение на нашу колонну вполне вероятно. Мы с группой прибыли примерно в 8.50 часов на блокпост 3-А, чтобы доложить информацию, однако в штабе у стола с картой стоял генерал Нацгвардии (позывной Карпаты) и уже ставил нашим офицерам боевую задачу. Почему это не делал наш командир — я не понял.

Герой Украины полковник Александр Анищенко, командир отдела спецподразделения «Альфа» Сумской области. Отважно сражался в бою с российскими террористами 5 мая 2014-го года в Семеновке. Погиб в бою, пытаясь вытащить раненого напарника.

Нам поставили задачу встретить колонну из Краматорска, выдвинуться навстречу в Семеновку. Генерал сказал: «Сколько можно их бояться, пора показать силу. Я так не раз делал на Кавказе. Дадим очередь из КПВТ и «сепары» разбегутся, как и раньше».

Постановка задачи, формирование колонны и выезд заняли буквально минут 10. Успели договориться, что зеленая ракета — «дружественный огонь!», не стрелять, а красная ракета — «все на помощь, немедленно».

Мы с напарником должны были выдвигаться во главе колонны — нам оставили ту же инкассаторскую машину, двух наших офицеров (пулеметчик и автоматчик) и тот же БТР-80 вместе с экипажем 80-й бригады. Это были отличные воины, их командир пошел с нами в бой — его позывной — Барсук. Жаль, не знаю по имени. С ним был смелый и грамотный пулеметчик и оператор-наводчик БТРа, которые сыграли огромную роль в ходе боя, обеспечили подавление огнев Источник: http://censor.net.ua/r335631ых точек противника. Надеюсь, они откликнутся на интервью.

По моему мнению, планирование было поспешным и абсолютно не адекватным обстановке. Мимо блокпоста проезжали автомобили и проходили люди, некоторые из них возвращались обратно, развернувшись буквально в 50 метрах за блокпостом и следовали обратно к перекрестку. Некоторые проезжающие снова предупреждали о засаде. Думаю, не стоит говорить, что я был уверен, что вместе с колонной пойдет и командир, полковник С-н. Но почему-то даже не он формировал колонну — нас выстроил полковник С-р.

Однако ни командир С-н, ни полковник С-р в результате управление колонной на себя не взяли и остались на блокпосту 3-А.
В результате в нашем сводном отряде де-факто отсутствовало общее управление. Судя по радиообмену, функции командира во время боя на железнодорожном переезде взял на себя подполковник Роман Г. Думаю, если бы командование было определено, то ему можно было довести обстановку, и это могло изменить решение выходить к переезду в Семеновке.
Никаких средств для оказания медицинской помощи (кроме индивидуальных аптечек) и для эвакуации раненых заранее запланировано не было — и это однозначный просчет.

Я видел недостатки импровизации, но нас мотивировало действовать в таких условиях приближение группы Асавелюка. Подумал, что мое пребывание впереди позволит нейтрализовать стрелков противника с безопасной дистанции.

Я успел наладить взаимодействие с нашим БТРом — дал командиру свою рацию для связи с моей группой, договорился, что мы продвигаемся аккуратно, по 5 метров, не торопимся. Было понятно, что нас может ожидать засада.

Мы медленно продвигались к переезду в Семеновке. Прошли Селезневку. Приблизились к мосту перед въездом в Семеновку, и в этот момент произошел огневой контакт. Это было 9.00- 9.10. Нас начали обстреливать из стрелкового оружия.
Мы открыли ответный огонь — по направлениям, потому что сразу обнаружить в зеленке точки обстрелов не получалось. Противник был замаскирован. Мы шли по открытой местности, противник вел огонь. В этот момент надо было принимать решение — продолжать идти вперед под огнем, либо остановиться и обойти замаскированные позиции с флангов. Но такого решения никто не принял, поскольку командиры остались на базе.

Более того, мы продолжали движение по дороге, хотя логичней было бы не втягиваться, отрабатывая «зеленку», «промку» и другие опасные направления с дистанции. Такой команды не последовало. Мы продолжали безуспешно искать цели в «зеленке», когда кто-то принял решение идти вперед под огнем.
В этот момент нас начали обгонять другие БТРы. В районе 10 часов 2 БТРа нашей колонны вышли к железнодорожному переезду и остановились. Огонь противника сосредоточился на них. Еще не дойдя до переезда у «Альфы» появился первый раненый. В 200 метрах примерно перед переездом ранило Виталия Г.

На самом ж/д переезде наши два БТРа остановились, прикрывая группу слева и справа и продолжили ответный огонь по врагу, удерживая оборону. Станковые пулеметы и снайперы противника действовали из промзоны справа, оттуда велся сильный огонь (из зданий химпромкомбината. — Ю.Б.).

В этот момент управление боем на перекрестке взял на себя подполковник Роман Г. Если до этого момента мы слышали в эфире голоса других наших командиров, то сейчас они смолкли — потому что управлять боем, не находясь со своими бойцами, невозможно. Думаю, отсутствие общего командования колонной человеком, который бы имел всю свободу маневра и ответственность в принятии решений и наблюдал бы обстановку впереди своими глазами, а также недооценка уровня сопротивления и огневой мощи российских боевиков стало основной причиной потерь в ходе выполнения задачи.

Мы выдвигались под огнем, не обеспечив зачистку флангов, и первые два БТРа остановились на переезде неподвижно, а остальная часть колонны приняла бой на некотором отдалении от него. Но вся огневая мощь противника (как спереди с заправки за перекрестком, так и с флангов — из «зеленки», «промки» и чердаков отдельных домов) сконцентрировалась именно на переезде — пошли «трехсотые» и счет был буквально на минуты, чтобы оказать парням непосредственную огневую поддержку и обеспечить эвакуацию и отход. Ввиду такой «децентрализации» принимать решения в соответствии с изменившейся обстановкой могли только командиры своих мелких групп (БТРов) по своему усмотрению.

Уже у самого перекрестке переезда на моих глазах ранило нашего офицера Леонида Г. — он получил 3 пули (в ногу, легкое и касательную, разорвавшую ухо), и начал скатываться в кювет, чтобы не добили. Мой напарник сообщил о докладах парней о наличии «трехсотых» на переезде, и Роман Г. также подал установленный сигнал о необходимости помощи — красную сигнальную ракету.
Я принял решение на выдвижение нашей группы к переезду, отправив туда же инкассаторскую машину с водителем «Омеги» и моим автоматчиком для эвакуации раненых. Напарник и два пулеметчика меня поддержали: время уходило, а находясь сзади в 150 метрах от переезда, мы как снайперы не могли оказать эффективную поддержку; нужно было бежать в эпицентр и давить «зеленку» пулеметами. Вместе с двумя БТРми, кажется «Ягуара», мы пришли на переезд и здесь смогли отработать по противнику.

Я увидел автоматчика противника на 12 часов, он стрелял из-за машины на автозаправке. Я выждал, когда он поднимется снова, и «убрал» его. Второго «увидел в прицел» рядом с заправкой. Там было рядом новое отремонтированное здание, с левой стороны дороги, противник укрывался в нем и за ним. Улица рядом с заправкой была перекрыта какой-то фурой. Вскоре сосредоточенным огнем мы полностью расчистили заправку, там произошел взрыв газа.

Раненого Леонида Г. на моих глазах вытащили из кювета наши парни и пытались погрузить его в транспорт. Я постарался прикрыть эвакуацию, и искал позиции, откуда по нам вели огонь. И тут меня накрыло. Противник активно забрасывал нашу неподвижную группу из РПГ и ВОГов. Раздался сильный взрыв — скорее всего, на броне БТРа рванула граната РПГ. Крупные осколки поразили меня в правое бедро, вошли в живот. Напарник оказал мне первую помощь, Паша Я., который впоследствии был тяжело ранен, отдал мне свое обезболивающее. Я сохранял сознание и попытался отползти из-за БТРа. Но в этот момент огонь стрелкового оружия сосредоточился на мне. Рядом начали стучать пули, и одна из них пробила мне кисть, раздробила кости. От ВОГов больше десятка осколков изрешетили мне левое бедро. Винтовка моя тоже пострадала — осколками был пробит прицел, ствол винтовки деформировало.

Герой Украины майор Руслан Лужевский, инструктор группы «Альфа», мастер пулевой стрельбы, рукопашного боя и парашютного спорта. Вызвался идти в бой 5-го мая 2014-го года добровольно, хотя по штату числился охранником командира «Альфы» полковника С-на, который остался на базе. Лужевский не хотел оставлять в опасности боевых товарищей. В бою Руслан сражался по-настоящему героически и профессионально. Длительное время вел прицельный огонь по боевикам, прикрывал отход товарищей, эвакуировал и спас двух раненых.

В процессе боя, я видел как Руслан Лужевский, живой, в полном порядке, вел интенсивный огонь по врагу, лежа за фигурным бетонным заборчиком ж/д переезда. Руслан погиб чуть позже, погиб как настоящий герой. Он принял самое активное участие в бою, до конца прикрывал отход нашего сводного отряда, лично помог эвакуировать в БТР двух раненых. К сожалению, в момент отхода, он получил на переезде несколько ранений, видимо не совместимых с жизнью.
При отходе, к сожалению, рядом с переездом был оставлен наш раненый товарищ Сергей С-в. Он получил несколько пулевых ранений. Чуть позже его подобрала проходившая через переезд колонна Асавелюка.
В БТР, в котором меня эвакуировали, в единственный ящик с песком на борту, практически сразу после начала движения, прилетела граната РПГ. Это нас спасло — взрыв не вывел из строя нашу машину.

На блокпосту 3-А мне напарник и дальше оказывал первую помощь — на руке написал время — 11.30. В это время наш отряд вернулся на исходную позицию, а чуть позже в полном составе пр Источник: http://censor.net.ua/r335631обилась колонна Асавелюка.
Вернувшись на базу, я узнал, что все время самой горячей фазы боя на 3-м блокпосту находился наш резерв и БТРы десантников. Из-за отсутствия общего управления им никто не дал команду выдвинуться на помощь, а сами они не смогли своевременно среагировать.

5 мая под Славянском началась настоящая война, это не было Антитеррористической операцией. Большинство моих товарищей в бою проявили себя достойно. К сожалению, никакого разбора допущенных ошибок проведено не было. Каковы причины этого — не мне судить.
Я лечился после ранений 8 месяцев. И сейчас вернулся в строй, снова принимаю участие в АТО, вношу свой посильный вклад в общее дело по защите Родины.

Но ради памяти великолепных воинов, которых мы потеряли, мы обязаны говорить правду и делать выводы из проведенных операций. Мы должны делать выводы из полученных уроков, а все в спецназе должны понимать, что ответственность и инициатива — это главные качества командира, которые необходимо проявлять в бою. Именно поэтому я говорю сегодня откровенно — я хочу, чтобы хотя бы те, кто вместе идет в бой, были честны перед самими собой».
Источник: http://censor.net.ua/resonance/335631/snayiper_alfy_boyi_5_maya_2014_ne_byl_obraztsom_voennoyi_mudrosti_prichina_poter_nedootsenka_protivnikaЮрий Бутусов, Цензор.НЕТ.
Это одно из самых сильных интервью, которое мне удалось записать — блестящий критический анализ первого большого боя украинского спецназа.

О первом большом бое спецназа в российско-украинской войне спустя год мы записали интервью генерала Нацгвардии с позывным «Карпаты» и начальника управления спецназа СБУ «Альфа» полковника У.
Винтовка и прицел снайпера спецназа СБУ «Альфа» подполковника Т., разбитые попаданиями осколков ВОгов и РПГ и попаданием пули. Ствол оружия был согнут. Офицер был тяжело ранен в бою 5 мая 2014-го года, и винтовка, приняв на себя удар, возможно, спасла ему жизнь. Ему пришлось принять бой на ближней дистанции, чтобы помочь осуществить эвакуацию раненых товарищей на железнодорожном переезде.

Подполковник Т., командир снайперской группы спецподразделения «Альфа», провел критический анализ действий украинских войск в ходе первого боя подразделений спецназ в Семеновке 5 мая 2014-го года, который по своим выводам резко отличается от описания старших командиров. Офицер принял самое активное участие в операции, и получил в бою тяжелые ранения, вот его рассказ:
«До начала войны у меня был небольшой опыт боевых действий — среди прочего, в Багдаде в 2005-м в составе нашей группы тактической поддержки я участвовал в отражении нападения на наш кортеж, сопровождавший посла Украины и военного атташе. Опыт операций в Ираке и в других современных конфликтах низкой интенсивности мне затем не раз пришлось анализировать во время обучения антитеррору, в том числе и в иностранных военных вузах.

После захвата Крыма и вторжения на Донбасс общая дезориентация в обществе, среди политического и военного руководства, частично сказалась и на нашем подразделении. Тем не менее, ни у меня лично, ни у большого числа наших офицеров никаких сомнений относительно нашей роли в обеспечении безопасности государства в целом и в противостоянии террористам в частности, не было. Мы понимали, что нам необходимо не дать вооруженному противнику закрепиться на Востоке и в короткие сроки навязать ему свою инициативу, но это должна была быть лишь часть общей государственной стратегии, многие элементы которой не работали либо отсутствовали вообще. Наша работа могла быть эффективной лишь при наличии мотивированных профессионалов (особенно на руководящих постах), минимального технического обеспечения (бронетехники) и общей политики государства, направленной на завоевание «умов и сердец» жителей Донбасса, отравляемых в течение многих лет деструктивной пропагандой. Просчеты были в каждом из перечисленных элементов, и цена за каждую ошибку постоянно росла.

К сожалению, вынужден отметить, что планирование того, что потом вылилось в бой 5 мая 2014-го и ведение самого боя не стали образцом военной мудрости отдельных руководителей АТО, зато вынужденно превратилось в героизм отдельных бойцов и командиров нижнего звена. И в безвозвратную потерю и увечья не просто боевых товарищей, но и профессионалов с уникальными знаниями и опытом, способных принести государству гораздо больше пользы, останься они целыми или в живых. Цель данного анализа — не найти крайних или тех, на кого «повесить собак», а обозначить те системные ошибки, которые непростительно повторять в будущем, если мы хотим побеждать, сводя к минимуму саму возможностью своих потерь.
Мы дорого заплатили за этот опыт, и забывать его нельзя.

Говоря о бое 5 мая, надо сказать о том, что к нему привело. Увы, самое благоприятное время для проведения антитеррористических мероприятий в Славянске сразу после захвата было упущено.

Но несмотря на разный уровень мотивации, мы были готовы, надеялись на адекватность руководства и ждали приказа на боевое применение почти три недели, занимаясь в основном охраной самих себя в аэропорту Краматорска. Все это время прямо на наших глазах террористы уничтожали власть и укреплялись, и даже начали безнаказанно обстреливать нашу базу. Прямо рядом со штабом АТО на нашей базе был уничтожен первый вертолет. Ради справедливости стоит отметить, что отдельные, но очень неуклюжие попытки нашего задействования все-таки предпринимались, но особо успешными в смысле планирования и организации их назвать сложно. Были как объективные причины этого (отсутствие у нас любой техники, не говоря уже о бронетехнике, некоторых элементов наблюдения, вооружения и экипировки), так и субъективные (утечка информации из штаба, отдельные «обиженные» Майданом руководители и офицеры и откровенно бездарные личности в руководстве АТО, на которых сделало ставку политическое руководство страны).

Многое было откровенно непонятно. Например, когда задержанному мною с товарищами под аэропортом Краматорска российскому агенту, действовавшему под прикрытием «иностранного журналиста», проводившему фотосъемку наших позиций, после короткого устного допроса просто дали уйти. Позже, в мае, его взяла уже Нацгвардия под Мариуполем, он в итоге был депортирован и снова вернулся к боевикам на оккупированные территории Донбасса. Или когда после захвата блокпоста в городе, мы его просто оставляли через сутки, никому его не передав и не разрушив. Откровенно негативным моментом было то, что у нас не было общего плана действий (возможно тогда его и не могло быть). Но все уже начали привыкать к тому, что одна задача противоречила следующей, а любая информация относительно объекта нашей работы редко соответствовала действительности.

Накануне 5 мая мы передали аэропорт Краматорска военным, разделились на две группы и наша группа получила задачу на выдвижение колонной во главе с двумя приданными БТР-80 в район Изюма, с целью прокладывания безопасного маршрута для нашей второй группы.

На нашем пути встречались блокпосты «ДНР», которые мы на скорости просто пролетали, их охрана при виде колонны разбегалась без сопротивления. Добравшись до места назначения, мы получили информацию о том, что наш командир, который накануне улетел из Краматорска, снова вернулся с двумя нашими офицерами и был заблокирован между двумя дээнэровскими блокпостами на въезде в Славянск, так что нужно ехать его вызволять. С этой задачей рано утром 5 мая мы выдвинулись на блокпост 3-А.

Не скажу что мы сильно удивились, увидев командира с двумя офицерами целыми и невредимыми на блокпосту в окружении множества военных людей из Внутренних Войск МВД, но было откровенно неприятно, что в очередной раз нас «собрали вместе» по вымышленной кем-то причине. Новая цель вскоре стала понятна — оказывается наша вторая группа вместе с «Омегой» выехала с утра 5 мая из Краматорска по другому маршруту и нам нужно их встретить и обеспечить проезд через «чистый», но потенциально опасный перекресток. В процессе мы конечно пытались выяснить у ВВ-шного генерала (позывной Карпаты), почему тогда нужно ехать через тот перекресток даже при тени сомнения, что там опасно — если можно попытаться объехать другими полевыми дорогами (не говоря уже о нашем проложенном маршруте). Но последовал предсказуемый ответ, что так надо и на остальных маршрутах точно ждут вражеские засады и блокпосты. Как аргумент им также был приведен некий агент, мотающийся туда-сюда на гражданском автомобиле, который ничего подозрительного там не замечает.

Новый командир «Альфы» С-н поручил мне провести разведку обстановки в районе Селезневки-Семеновки, особенно нужно было обратить внимание на перекресток с дорогой, ведущей на Славянск и прилегающую «зеленку». Я с напарником получил группу поддержки — экипаж БТР 80-й аэромобильной бригады, двух наших офицеров в прикрытие и инкассаторскую машину «Омеги».

Кавалер ордена «За мужество» 3-й степени Виктор Долинский. Прапорщик полка спецназ Национальной гвардии «Ягуар», гранатометчик. Погиб в бою 5-го мая 2014-го года. первым принял удар российских террористов

Около 8.30 утра 5 мая мы выдвинулись с блокпоста 3-А для разведки маршрута движения через Семеновку. Мы проехали Селезневку и были практически на окраине Семеновки. Пытаясь укрываться за рельефом местности у дороги, мы вглядывались в оптику в перекресток, промзону справа, «зеленку» у перекрестка, но листва была уже очень плотной, чтобы что-то заметить. Но зато многие гражданские машины останавливались, увидев нас, и водители говорили: «Парни, вас ждут в Семеновке, там засада, вооруженные люди». Кто говорил 10 человек с оружием, кто 20.

Бой на дороге был для нас тактически не выгоден, логично было бы применить маневр, и просто об Источник: http://censor.net.ua/r335631ъехать Семеновку севернее, вне дороги.
Подходы к Семеновке с нашей стороны, со стороны Селезневки и блокпоста 3-А были менее удобны, чем со стороны 4 блокпоста, откуда шла группа Асавелюка. Местность была открыта.

В этот момент мне позвонил полковник У., находившийся с колонной Асавелюка, которая шла на Семеновку из Краматорска. Он сказал: «Это у вас микроавтобус и БТР? Вас четверо? У нас есть данные радиоперехвата — за вами c близкого расстояния ведет наблюдение противник». Мы осмотрелись, но не смогли обнаружить наблюдателя. Однако информация была точной — а значит, нас действительно видели. Я доложил обстановку командиру. Почему-то его рацию взял другой старший офицер — полковник С-р и сказал продолжать наблюдение. Тем не менее, я убедил в необходимости вернуться на блокпост для доклада обстановки и доуточнения задачи. Нас обнаружили, мы установили, что противник ведет наблюдение, а значит нападение на нашу колонну вполне вероятно. Мы с группой прибыли примерно в 8.50 часов на блокпост 3-А, чтобы доложить информацию, однако в штабе у стола с картой стоял генерал Нацгвардии (позывной Карпаты) и уже ставил нашим офицерам боевую задачу. Почему это не делал наш командир — я не понял.

Герой Украины полковник Александр Анищенко, командир отдела спецподразделения «Альфа» Сумской области. Отважно сражался в бою с российскими террористами 5 мая 2014-го года в Семеновке. Погиб в бою, пытаясь вытащить раненого напарника.

Нам поставили задачу встретить колонну из Краматорска, выдвинуться навстречу в Семеновку. Генерал сказал: «Сколько можно их бояться, пора показать силу. Я так не раз делал на Кавказе. Дадим очередь из КПВТ и «сепары» разбегутся, как и раньше».

Постановка задачи, формирование колонны и выезд заняли буквально минут 10. Успели договориться, что зеленая ракета — «дружественный огонь!», не стрелять, а красная ракета — «все на помощь, немедленно».

Мы с напарником должны были выдвигаться во главе колонны — нам оставили ту же инкассаторскую машину, двух наших офицеров (пулеметчик и автоматчик) и тот же БТР-80 вместе с экипажем 80-й бригады. Это были отличные воины, их командир пошел с нами в бой — его позывной — Барсук. Жаль, не знаю по имени. С ним был смелый и грамотный пулеметчик и оператор-наводчик БТРа, которые сыграли огромную роль в ходе боя, обеспечили подавление огнев Источник: http://censor.net.ua/r335631ых точек противника. Надеюсь, они откликнутся на интервью.

По моему мнению, планирование было поспешным и абсолютно не адекватным обстановке. Мимо блокпоста проезжали автомобили и проходили люди, некоторые из них возвращались обратно, развернувшись буквально в 50 метрах за блокпостом и следовали обратно к перекрестку. Некоторые проезжающие снова предупреждали о засаде. Думаю, не стоит говорить, что я был уверен, что вместе с колонной пойдет и командир, полковник С-н. Но почему-то даже не он формировал колонну — нас выстроил полковник С-р.

Однако ни командир С-н, ни полковник С-р в результате управление колонной на себя не взяли и остались на блокпосту 3-А.
В результате в нашем сводном отряде де-факто отсутствовало общее управление. Судя по радиообмену, функции командира во время боя на железнодорожном переезде взял на себя подполковник Роман Г. Думаю, если бы командование было определено, то ему можно было довести обстановку, и это могло изменить решение выходить к переезду в Семеновке.
Никаких средств для оказания медицинской помощи (кроме индивидуальных аптечек) и для эвакуации раненых заранее запланировано не было — и это однозначный просчет.

Я видел недостатки импровизации, но нас мотивировало действовать в таких условиях приближение группы Асавелюка. Подумал, что мое пребывание впереди позволит нейтрализовать стрелков противника с безопасной дистанции.

Я успел наладить взаимодействие с нашим БТРом — дал командиру свою рацию для связи с моей группой, договорился, что мы продвигаемся аккуратно, по 5 метров, не торопимся. Было понятно, что нас может ожидать засада.

Мы медленно продвигались к переезду в Семеновке. Прошли Селезневку. Приблизились к мосту перед въездом в Семеновку, и в этот момент произошел огневой контакт. Это было 9.00- 9.10. Нас начали обстреливать из стрелкового оружия.
Мы открыли ответный огонь — по направлениям, потому что сразу обнаружить в зеленке точки обстрелов не получалось. Противник был замаскирован. Мы шли по открытой местности, противник вел огонь. В этот момент надо было принимать решение — продолжать идти вперед под огнем, либо остановиться и обойти замаскированные позиции с флангов. Но такого решения никто не принял, поскольку командиры остались на базе.

Более того, мы продолжали движение по дороге, хотя логичней было бы не втягиваться, отрабатывая «зеленку», «промку» и другие опасные направления с дистанции. Такой команды не последовало. Мы продолжали безуспешно искать цели в «зеленке», когда кто-то принял решение идти вперед под огнем.
В этот момент нас начали обгонять другие БТРы. В районе 10 часов 2 БТРа нашей колонны вышли к железнодорожному переезду и остановились. Огонь противника сосредоточился на них. Еще не дойдя до переезда у «Альфы» появился первый раненый. В 200 метрах примерно перед переездом ранило Виталия Г.

На самом ж/д переезде наши два БТРа остановились, прикрывая группу слева и справа и продолжили ответный огонь по врагу, удерживая оборону. Станковые пулеметы и снайперы противника действовали из промзоны справа, оттуда велся сильный огонь (из зданий химпромкомбината. — Ю.Б.).

В этот момент управление боем на перекрестке взял на себя подполковник Роман Г. Если до этого момента мы слышали в эфире голоса других наших командиров, то сейчас они смолкли — потому что управлять боем, не находясь со своими бойцами, невозможно. Думаю, отсутствие общего командования колонной человеком, который бы имел всю свободу маневра и ответственность в принятии решений и наблюдал бы обстановку впереди своими глазами, а также недооценка уровня сопротивления и огневой мощи российских боевиков стало основной причиной потерь в ходе выполнения задачи.

Мы выдвигались под огнем, не обеспечив зачистку флангов, и первые два БТРа остановились на переезде неподвижно, а остальная часть колонны приняла бой на некотором отдалении от него. Но вся огневая мощь противника (как спереди с заправки за перекрестком, так и с флангов — из «зеленки», «промки» и чердаков отдельных домов) сконцентрировалась именно на переезде — пошли «трехсотые» и счет был буквально на минуты, чтобы оказать парням непосредственную огневую поддержку и обеспечить эвакуацию и отход. Ввиду такой «децентрализации» принимать решения в соответствии с изменившейся обстановкой могли только командиры своих мелких групп (БТРов) по своему усмотрению.

Уже у самого перекрестке переезда на моих глазах ранило нашего офицера Леонида Г. — он получил 3 пули (в ногу, легкое и касательную, разорвавшую ухо), и начал скатываться в кювет, чтобы не добили. Мой напарник сообщил о докладах парней о наличии «трехсотых» на переезде, и Роман Г. также подал установленный сигнал о необходимости помощи — красную сигнальную ракету.
Я принял решение на выдвижение нашей группы к переезду, отправив туда же инкассаторскую машину с водителем «Омеги» и моим автоматчиком для эвакуации раненых. Напарник и два пулеметчика меня поддержали: время уходило, а находясь сзади в 150 метрах от переезда, мы как снайперы не могли оказать эффективную поддержку; нужно было бежать в эпицентр и давить «зеленку» пулеметами. Вместе с двумя БТРми, кажется «Ягуара», мы пришли на переезд и здесь смогли отработать по противнику.

Я увидел автоматчика противника на 12 часов, он стрелял из-за машины на автозаправке. Я выждал, когда он поднимется снова, и «убрал» его. Второго «увидел в прицел» рядом с заправкой. Там было рядом новое отремонтированное здание, с левой стороны дороги, противник укрывался в нем и за ним. Улица рядом с заправкой была перекрыта какой-то фурой. Вскоре сосредоточенным огнем мы полностью расчистили заправку, там произошел взрыв газа.

Раненого Леонида Г. на моих глазах вытащили из кювета наши парни и пытались погрузить его в транспорт. Я постарался прикрыть эвакуацию, и искал позиции, откуда по нам вели огонь. И тут меня накрыло. Противник активно забрасывал нашу неподвижную группу из РПГ и ВОГов. Раздался сильный взрыв — скорее всего, на броне БТРа рванула граната РПГ. Крупные осколки поразили меня в правое бедро, вошли в живот. Напарник оказал мне первую помощь, Паша Я., который впоследствии был тяжело ранен, отдал мне свое обезболивающее. Я сохранял сознание и попытался отползти из-за БТРа. Но в этот момент огонь стрелкового оружия сосредоточился на мне. Рядом начали стучать пули, и одна из них пробила мне кисть, раздробила кости. От ВОГов больше десятка осколков изрешетили мне левое бедро. Винтовка моя тоже пострадала — осколками был пробит прицел, ствол винтовки деформировало.

Герой Украины майор Руслан Лужевский, инструктор группы «Альфа», мастер пулевой стрельбы, рукопашного боя и парашютного спорта. Вызвался идти в бой 5-го мая 2014-го года добровольно, хотя по штату числился охранником командира «Альфы» полковника С-на, который остался на базе. Лужевский не хотел оставлять в опасности боевых товарищей. В бою Руслан сражался по-настоящему героически и профессионально. Длительное время вел прицельный огонь по боевикам, прикрывал отход товарищей, эвакуировал и спас двух раненых.

В процессе боя, я видел как Руслан Лужевский, живой, в полном порядке, вел интенсивный огонь по врагу, лежа за фигурным бетонным заборчиком ж/д переезда. Руслан погиб чуть позже, погиб как настоящий герой. Он принял самое активное участие в бою, до конца прикрывал отход нашего сводного отряда, лично помог эвакуировать в БТР двух раненых. К сожалению, в момент отхода, он получил на переезде несколько ранений, видимо не совместимых с жизнью.
При отходе, к сожалению, рядом с переездом был оставлен наш раненый товарищ Сергей С-в. Он получил несколько пулевых ранений. Чуть позже его подобрала проходившая через переезд колонна Асавелюка.
В БТР, в котором меня эвакуировали, в единственный ящик с песком на борту, практически сразу после начала движения, прилетела граната РПГ. Это нас спасло — взрыв не вывел из строя нашу машину.

На блокпосту 3-А мне напарник и дальше оказывал первую помощь — на руке написал время — 11.30. В это время наш отряд вернулся на исходную позицию, а чуть позже в полном составе пр Источник: http://censor.net.ua/r335631обилась колонна Асавелюка.
Вернувшись на базу, я узнал, что все время самой горячей фазы боя на 3-м блокпосту находился наш резерв и БТРы десантников. Из-за отсутствия общего управления им никто не дал команду выдвинуться на помощь, а сами они не смогли своевременно среагировать.

5 мая под Славянском началась настоящая война, это не было Антитеррористической операцией. Большинство моих товарищей в бою проявили себя достойно. К сожалению, никакого разбора допущенных ошибок проведено не было. Каковы причины этого — не мне судить.
Я лечился после ранений 8 месяцев. И сейчас вернулся в строй, снова принимаю участие в АТО, вношу свой посильный вклад в общее дело по защите Родины.

Но ради памяти великолепных воинов, которых мы потеряли, мы обязаны говорить правду и делать выводы из проведенных операций. Мы должны делать выводы из полученных уроков, а все в спецназе должны понимать, что ответственность и инициатива — это главные качества командира, которые необходимо проявлять в бою. Именно поэтому я говорю сегодня откровенно — я хочу, чтобы хотя бы те, кто вместе идет в бой, были честны перед самими собой».
Источник: http://censor.net.ua/resonance/335631/snayiper_alfy_boyi_5_maya_2014_ne_byl_obraztsom_voennoyi_mudrosti_prichina_poter_nedootsenka_protivnika

Есть пять свидетелей убийства Моторолой пленного «киборга» Игоря Брановицкого, — Amnesty International. ВИДЕОЕсть пять свидетелей убийства Моторолой пленного «киборга» Игоря Брановицкого, — Amnesty International. ВИДЕО


Есть минимум пять свидетелей того, как один из главарей боевиков Моторола убил пленного защитника донецкого аэропорта Игоря Брановицкого.

Об этом в эфире «Громадського.tv» рассказал член мониторинговой группы международной правозащитной организации Amnesty International Кразимир Янков, передает Цензор.НЕТ.

«Донецкий аэропорт взрывают, там уже нечего защищать и «киборги», которые оставались там — сдаются. Некоторых из них берут в плен. Среди этих людей — Игорь Брановицкий. Есть видео непосредственно момента, где защитников донецкого аэропорта берут в плен. И там видно, как его берут в плен. За несколько минут его видно уже избитого с кровью на лице. Следующий момент — когда он уже мертв.
Его привели к какому-то тиру, их было там 12 человек, и их начали бить, чтобы найти того, кто был пулеметчиком. Потому что во время боев за аэропорт очень много сепаратистов были убиты именно пулеметным огнем. Как нам потом рассказали, люди, которые там были, не было одного конкретного пулеметчика. Все стреляли из того, что было. Но Брановицкий… выступил вперед, нам кажется, что он хотел защитить остальных. Его избили до того, что он просто лежал в луже крови.

Потом зашел «Моторола» и спросил, кто вызвал скорую. Мы считаем, это сделал кто-то из сепаратистов. Они показали на Брановицкого. «Моторола» сказал, что сейчас «поможет» — и дважды выстрелил ему в голову. Есть минимум пять свидетелей этого», — сказал Янков.

Как рассказал член мониторинговой группы, причины и обстоятельства убийства еще трех пленных Александра Бердеса, Василия Демчука и Павла Плацынского — пока не до конца известны.

«Бердеса, Демчука и Плацынского нашли в лесопосадке Пролетарского района Донецка. Это примерно в 88 километрах от села Логвиново, где их взяли в плен. Это означает, что их умышленно туда повезли. Также следует понимать контекст, происходящего, 9 февраля: это было начало наступления на Дебальцево, сепаратисты взяли Логвиново, сформировался котел — это был горячий момент битвы. Нам кажется очень странным, что именно в этот момент их повезли в Донецк, но не довезли. Мы думаем, что если бы их туда повезли, то повезли бы как пленных, чтобы удерживать в здании СБУ в Донецке или в другом месте. Если бы их взяли уже мертвыми — их бы повезли уже в морг. Но нашли в этой лесопосадке под тонким слоем почвы. Нам кажется это очень странным», — рассказал он.

Напомним, сведения о казнях пленных, стали достоянием гласности после появления в украинской прессе материала, содержащего телефонное интервью — предположительно, с Арсением Павловым по кличке Моторола. Павлов, являющийся, как сообщается, гражданином России и главарем пророссийской вооруженной группировки, именуемой «Батальон Спарта» и действующей в восточной Украине, рассказал, что застрелил 15 пленных украинских военных: «Мне все пох#й. Я 15 пленных расстрелял. Хочу убиваю, хочу — нет». Предполагается, что именно он убил Игоря Брановицкого.

Есть минимум пять свидетелей того, как один из главарей боевиков Моторола убил пленного защитника донецкого аэропорта Игоря Брановицкого.

Об этом в эфире «Громадського.tv» рассказал член мониторинговой группы международной правозащитной организации Amnesty International Кразимир Янков, передает Цензор.НЕТ.

«Донецкий аэропорт взрывают, там уже нечего защищать и «киборги», которые оставались там — сдаются. Некоторых из них берут в плен. Среди этих людей — Игорь Брановицкий. Есть видео непосредственно момента, где защитников донецкого аэропорта берут в плен. И там видно, как его берут в плен. За несколько минут его видно уже избитого с кровью на лице. Следующий момент — когда он уже мертв.
Его привели к какому-то тиру, их было там 12 человек, и их начали бить, чтобы найти того, кто был пулеметчиком. Потому что во время боев за аэропорт очень много сепаратистов были убиты именно пулеметным огнем. Как нам потом рассказали, люди, которые там были, не было одного конкретного пулеметчика. Все стреляли из того, что было. Но Брановицкий… выступил вперед, нам кажется, что он хотел защитить остальных. Его избили до того, что он просто лежал в луже крови.

Потом зашел «Моторола» и спросил, кто вызвал скорую. Мы считаем, это сделал кто-то из сепаратистов. Они показали на Брановицкого. «Моторола» сказал, что сейчас «поможет» — и дважды выстрелил ему в голову. Есть минимум пять свидетелей этого», — сказал Янков.

Как рассказал член мониторинговой группы, причины и обстоятельства убийства еще трех пленных Александра Бердеса, Василия Демчука и Павла Плацынского — пока не до конца известны.

«Бердеса, Демчука и Плацынского нашли в лесопосадке Пролетарского района Донецка. Это примерно в 88 километрах от села Логвиново, где их взяли в плен. Это означает, что их умышленно туда повезли. Также следует понимать контекст, происходящего, 9 февраля: это было начало наступления на Дебальцево, сепаратисты взяли Логвиново, сформировался котел — это был горячий момент битвы. Нам кажется очень странным, что именно в этот момент их повезли в Донецк, но не довезли. Мы думаем, что если бы их туда повезли, то повезли бы как пленных, чтобы удерживать в здании СБУ в Донецке или в другом месте. Если бы их взяли уже мертвыми — их бы повезли уже в морг. Но нашли в этой лесопосадке под тонким слоем почвы. Нам кажется это очень странным», — рассказал он.

Напомним, сведения о казнях пленных, стали достоянием гласности после появления в украинской прессе материала, содержащего телефонное интервью — предположительно, с Арсением Павловым по кличке Моторола. Павлов, являющийся, как сообщается, гражданином России и главарем пророссийской вооруженной группировки, именуемой «Батальон Спарта» и действующей в восточной Украине, рассказал, что застрелил 15 пленных украинских военных: «Мне все пох#й. Я 15 пленных расстрелял. Хочу убиваю, хочу — нет». Предполагается, что именно он убил Игоря Брановицкого.

Журналисты из зоны АТО: Там пили все, и шахтеры, и наши военныеЖурналисты из зоны АТО: Там пили все, и шахтеры, и наши военные

Мы начинаем серию интервью с журналистами, волонтерами и журналистами-волонтерами, которые по собственной воле уехали работать в АТО. Цель этих бесед — понять, что они испытывали, какой была их мотивация, попытаться увидеть ситуацию их глазами.

«Каждый из нас не может пока сделать выводов и написать раздел в учебник по истории современной Украины, — пишет интервьюер Марина Бердичевская. — Хотя, как я знаю достоверно, некие специалисты при Министерстве образования и науки нынче занимаются именно этим. Это — малая лепта в будущую — надеюсь, правдивую, — хронику событий.»

Первый герой нашего «сериала» — Юрий Петрушевский, корреспондент радио «Вести», 22 года.

В марте-апреле 2015-го был в зоне АТО и прифронтовой зоне. Маршрут следования: Мариуполь — Волноваха -Красноармейск — Краматорск — Дзержинск — Артемовск — Константиновка. Во время второй поездки был в Авдеевке на передовой.

Сделал серию специальных репортажей о заключенных в зоне АТО и работе больниц на передовой, присутствовал при демонтаже памятника Ленину в Краматорске, собирается работать в зоне АТО регулярно.

Рассказать о своих впечатлениях согласился сразу. Во время беседы мне казалось, что Юра благодаря ей сам для себя четче разложил по полочкам массу впечатлений, которые получил на войне.

М.Б.: Что побудило тебя поехать в зону АТО?

Ю.П.: Я очень давно хотел туда поехать. Еще когда происходили события в Крыму, мне хотелось поехать туда, увидеть все собственными глазами, чтобы своему слушателю рассказать, как все просиходит на самом деле. Но именно эта поездка у меня получилась, выросла и сформулировалась в цельное русло в феврале этого года.

Это были события вокруг Дебальцева — «Дебальцевский котел». И тогда появилось сообщение о том, что заключенные из Чернухинской колонии шли пешком в украинские тюрьмы, чтобы досидеть. Я взялся за эту историю. И узнал, что в зоне АТО находится 13 тысяч заключенных, граждан Украины, — таких, как я и ты. И что с ними — никому неизвестно. Ни пенитенциарной службе, ни органам внутренних дел, ни штабу АТО. То есть те люди, которые остались в тюрьмах на оккупированной территории, остались без обеспечения с 1 декабря 2014 года. Эти люди там, судя по тому, что они говорили, когда мы их выводили в эфир, просто погибают. И я решил сделать акцент на этом. Все говорят о двух категориях: военных и мирных жителях. А есть еще категории населения, которые оказываются заложниками ситуации, — дети, старики, больные, заключенные.

М.Б.: Информация о заключенных из Чернухинской колонии откуда появилась?

Ю.П.: Это было сообщение Пенитенциарной службы. Почему она начала бить в колокола? Потому что территория условно украинская, и они туда отправляли три конвоя, но все они были разбиты, то есть попадали в зону обстрелов. Таким образом, Пенитенциарная служба не могла обеспечивать охрану и поставки продовольствия даже для тех заключенных, которые находятся на украинской территории, не говоря уже об оккупированной. Сначала появилась новость: «Обстреляли Чернухинскую колонию». Следующая звучала так: «Некоторые заключенные покинули Чернухинскую колонию». А потом оказалось, что большинство заключенных из этой колонии строгого режима пошли досиживать свои сроки в украинские тюрьмы пешком, под обстрелами.

То есть мы понимаем, что это — котел, идет война. Это не просто условное перемирие, которое у нас сейчас. Но ведь тоже — мы видим новость: «За сутки в зоне АТО было четыре обстрела», допустим, Авдеевки. Ну что такое четыре обстрела? Обстрел в реальности — это час бомбежки, из минометных орудий или артиллерии. На 20 минут передышка — и пошел второй обстрел на 40 минут. Это во время перемирия. Четыре обстрела — это четыре часа войны, четыре часа поливания горячими снарядами, которые прилетают неизвестно откуда…

М.Б.: Ты выяснил, что заключенные из колонии строгого режима пошли досиживать в украинские колонии, еще работая в Киеве?

Ю.П.: Да, была разрозненная информация. И мне была интересна позиция этих людей. Во-первых, почему они пошли досиживать. Потому что в колониях строго режима в основном сидят люди, которые не первый раз отбывают наказание, и статьи у них очень серьезные, и совершали они серьезные преступления — по большей части. И вот мне интересна была их позиция, интересно, что говорят и думают о происходящем заключенные в зоне АТО. Эти люди — точно такие же граждане, как и мы, просто у них есть отметка в паспорте о судимости.

Когда готовился к поездке, я заметил такой момент. Вот представь: карта проведения антитеррористической операции. И карта залежей угля на территории Украины. Если наложить их друг на друга, они совпадают почти идеально. Точно так же совпадают карта расположения тюрем в зоне АТО и карта проведения АТО.

М.Б.: Что это может означать?

Ю.П.: До начала противостояния в Донбассе в Луганской и Донецкой областях находилось 35 пенитенциарных учреждений. На данный момент Украина сохраняет контроль над семью тюрьмами. Из тридцати пяти. Если условно нанести на карту количество пенитенциарных учреждений, то мы увидим, что сепаратисты в основном контролируют населенные пункты, где есть несколько тюрем. Для чего-то же это делается. Как оказалось, боевики приходят в тюрьмы, пытаются мобилизовать людей…

М.Б.: Предлагают деньги?

Ю.П.: — Предлагают. Но, по большей части, информация о том, что зэки воюют за «ДНР» и «ЛНР», это российская пропаганда. Это просто бред – я общался с заключенными, с начальниками колоний. Когда в город приходят сепаратисты, их главная задача — попытаться «отжать» оружие в местных тюрьмах. Иногда это у них получается. В некоторых тюрьмах шли на хитрость – во время оккупации они прятали оружие, ссылаясь на то, что его уже якобы вывезли. Так было в Дзержинской колонии.

М.Б.: Разве кому-то выгоден месседж о том, что за самопровозглашенные республики воюют бывшие зэки?

Ю.П.: Я думаю, выгоден. Знаешь, почему? Потому что российские СМИ пытаются изменить отношение населения к вот таким людям. Пытаются изменить восприятие. И за это активно цепляются украинские СМИ. Украинские журналисты проглотили этот крючок — о том, что, когда сепаратисты приходят в город, они первым делом мобилизуют заключенных, обещая им деньги, свободу и так далее. Они действительно обещают, но за них не идут воевать!

Если кто и идет, то это 15-20% — действительно отморозков. А в принципе, это не по понятиям заключенных — воевать вообще за кого-то. Их жизнь — это тюрьма. И часто тюрьма — это все, что у них есть. Да, они говорят о патриотизме, но суть в том, что зэки не хотят воевать. Но вот запускается такая утка, и уже наше отношение, украинских граждан, да и российских тоже, к этим людям, которые сидят в тюрьмах и на самом деле остаются верны Украине, меняется.

М.Б.: Что говорят сами заключенные? Они за единую Украину, желают прихода Путина или независимости «ДНР»?

Ю.П.: Они заявляют о своей аполитичности. Они говорят: «Мы – зэки. Да, мы граждане Украины, но мы сидим, нас никто не спрашивает. Лишь бы не стреляли».

М.Б.: Так говорят те, у кого большие сроки? Но через пять-восемь-десять лет они выйдут на свободу — и что?

Ю.П.: Я познакомился с одним заключенным. Он отсидел в Чернухинской колонии девять лет. До конца срока ему осталось 4 месяца, и вот он тоже шел пешком на украинскую территорию, чтобы досидеть. Он сказал мне: «Я — из Первомайска Луганской области. И если бы я был на свободе, я бы воевал за Луганскую область». Я уточняю: — За «ЛНР»?

— Да, за «ЛНР».

— Так вам осталось 4 месяца. Потом пойдете воевать?

— Нет. Я поеду на Западную Украину, потому что меня там ждут.

А еще я общался с заключенным в Мариуполе. Ему тоже до конца срока осталось 2-3 месяца. Он сказал, что выйдет и будет ждать повестку. Если повестка придет — он пойдет воевать за Украину.

М.Б.: Как с медицинским обеспечением в колониях? Был информация, что из большинства пенитенциарных учреждений просто сбежали медики, нет препаратов. Особенно если речь идет о препаратах для антиретровирусной терапии, ведь не секрет, что среди заключенных немало как ВИЧ-позитивных людей, так и больных СПИДом.

Ю.П.: В каждой тюрьме я задавал вопрос: «Как у вас с обеспечением? Медпрепараты, еда, вода, свет». В каждой колонии на подконтрольной Украине территории отвечали: «У нас все есть, и с января-февраля этого года обеспечение значительно улучшилось». Я просил показать мне склады. Я видел тонны консервов, при мне привезли и разгружали муку, в медпункте все есть.

М.Б.: Тебя без проблем пускали внутрь?

Ю.П.: Конечно, я и в камеры заходил. Есть четкая разница между следственным изолятором и исправительной колонией. СИЗО — это типичная тюрьма, которую нам показывают в кино. В камерах от четырех до 12-15-18 человек. Вонь страшная, курят прямо в коридорах, в камерах чаи гоняют. Но исправительная колония — это такой пионерский лагерь строгого режима. Они живут в бараках, там нет камер. Кровати стоят, как в детском лагере. В бараке живет, допустим, 30 человек.

А в женской колонии… Это была первая колония, которую я посетил — Приазовская колония строгого режима № 107. Там заключенные женщины шьют форму для Нацгвардии и украинских воинских подразделений. Буквально в 15 километрах от линии фронта. Эта колония — как курорт. Голубенькие простынки, цветочки растут на подоконниках, они свободно передвигаются по территории.

М.Б.: Женщины-заключенные шли на контакт?

Ю.П.: Как раз они плохо идут на контакт. Задаешь вопрос — отвечают односложно. Но был момент, когда я шел по Приазовской колонии, и меня специально ждала одна осужденная. Она рассказала, что они работают больше нормы, что у нее забрали Уголовный кодекс, которые ей специально прислали (заключенные имеют право изучать УК, чтобы знать свои права). Начальник колонии и его помощники сразу поменялись в лице (по колонии, конечно, я передвигался в сопровождении делегации — это или начальник, или заместитель начальника колонии, или замполит). Они сразу попытались отвести эту женщину в сторону, но я сказал: «Человек имеет право высказаться, давайте дадим ему такую возможность». А потом мне сказали, что эта женщина сидит по статье «терроризм», и осуждена она была еще до начала всех событий.

М.Б.: Понятно, что тема интересная, и убедить редакцию отправить тебя в зону АТО было несложно. Как ты получал аккредитацию? Как продумывал собственную безопасность?

Ю.П.: Сначала я договорился напрямую с пенитенциарными учреждениями. Это было не так уж и сложно — попасть в тюрьмы на украинской территории. В тюрьмах на оккупированной территории я не был, потому что туда я не смог заехать. Это очень сложно для украинского журналиста. И я действительно этого боюсь.

Сначала я получил аккредитацию в Пенитенциарной службе, потом, согласно процедуре, отправил документы в СБУ. Это называется «предварительная аккредитация». В СБУ я уже отправлял документы, которые получил от пенитенциарных учреждений, чтобы было видно, что я не просто так еду в зону АТО, что у меня есть определенный план. Затем из СБУ переслали мои документы в штаб АТО, и уже штаб АТО выдает пропуск.

Но суть в том, что можно ездить и без пропуска. Редакционное удостоверение — это и есть твой журналистский документ. Но военные, допустим, не будут с тобой общаться, если у тебя нет аккредитации штаба АТО — возможно, ты шпион, и твое редакционное удостоверение подделано. Пропуск ждал меня в Краматорске, но мой путь по зоне АТО начался в Мариуполе, а в Краматорск я попал только через три дня.

М.Б.: Поэтому ты не получал никаких аккредитационных документов от «ДНР» и «ЛНР»?

Ю.П.: Есть такой слух, что журналисты, которые имеют официальную аккредитацию в зону АТО от СБУ и штаба АТО, не могут получить аккредитацию в так называемых ДНР и ЛНР.

М.Б.: Есть информация о том, что у боевиков якобы есть списки аккредитованных от СБУ?

Ю.П.: Да, есть информация о том, что им сливают эти списки.

М.Б.: Кто сливает?

Ю.П.: Не знаю. Может быть, они взламывают как-то официальные сайты. Но это пока слухи. Я их не проверял. Я не аккредитовывался в «ДНР» и «ЛНР», у меня пока нет такого желания. Плюс, я не скрываю того, что был активным участником событий на Евромайдане. И возможно, из-за этого у меня могут возникнуть проблемы. В свое время я тесно общался с патриотическими организациями, входил в неформальное сообщество футбольных фанатов. Я уверен, есть списки, в которых такие люди фиксировались.

Когда в Донецке начинались все эти события, первым делом сепаратисты дергали местных ультрас, которые были организаторами проукраинских митингов в Донецке. Я был связан с Полтавским движением ультрас, у меня много друзей-ультрас из Донецка. Все они уже поразъезжались оттуда, потому что им угрожали, приходили к ним домой. И если у сепаратистов есть списки местных, донецких ультрас, то почему не предположить, что у них имеются и списки таких людей по всей Украине? Поэтому я действительно боюсь туда ехать. Я на шее ношу герб Украины, и не сниму его, даже если поеду на оккупированную территорию.

М.Б.: Мама что говорила?

Ю.П.: Мама не знала.

М.Б.: Не знала?!

Ю.П.: Конечно, нет.

М.Б.:И что ты говорил маме, когда она звонила?

Ю.П.: Если не было какого-то экшна, я брал трубку и говорил, что все нормально, что я в Киеве, на работе. А когда у меня оставалось два часа до поезда в Константиновке, я сидел на вокзале и позвонил маме. Сказал:

— Мама, только успокойся.

Она сразу поняла, что что-то не так.

— Мама, я был в зоне АТО.

— Подожди, я сяду.

Я сказал ей, что уже еду домой. Она, конечно, начала меня расспрашивать. Второй раз, когда ездил, тоже не говорил ей. Сказал только, когда вернулся.

М.Б.: Ты нашел ответ на вопрос, почему заключенные пошли досиживать в украинские тюрьмы?

Ю.П.: Есть несколько причин. Первая: потому что хотят жить. Зэки между собой общаются, у них целая сеть коммуникации по всей Украине, у всех есть мобильные телефоны. И они знают, что на оккупированной территории выжить невозможно. Заключенные там просто закрыты в клетках, считай, как животные — голодные, холодные.

М.Б.: То есть их не кормят, нет медобслуживания?

Ю.П.: Ничего нет. Часто нет даже охраны. Они сидят в этих тюрьмах, а если покинут их, то их убьют. Второе: существует условно-досрочное освобождение. Естественно, на оккупированных территориях, где не действует право, не работают законы, как бы заключенный ни вел себя положительно, сколько бы он ни пошил маскировочных сеток, форм, раньше срока он не выйдет. УДО действует только на территориях, подконтрольных Украине.

М.Б.: А тюрьмы на неподконтрольных территориях перешли под юрисдикцию «ДНР» и «ЛНР»?

Ю.П.: Ну ты же понимаешь, что там нет как таковой юрисдикции. У них нет пенитенциарной службы.

М.Б.: Но сажала же их Украина? А «ДНР» и «ЛНР», получается, признают эти сроки заключения, назначенные Украиной?

Ю.П.: Получается так.

М.Б.: А что говорит охрана, начальники тюрем?

Ю.П.: Все они разные. Весь Донбасс — разный. Один город не похож на другой. Но все жители Донбасса делают четкое разделение: мы и вы. Мы — Донбасс, вы — Украина, остальная часть.

М.Б.: Это даже на подконтрольной территории такое разделение?

Ю.П.: Да, я общался со своими патриотически настроенными товарищами, и даже у них проскакивают эти местоимения. И это режет слух. «А вот у вас, а вот у нас». Допустим, Краматорск патриотично настроен, а в Дзержинске все плохо, потому что рядом Горловка, и все смотрят российское телевидение. Но, к примеру, Дзержинская колония не отдала оружие сепаратистам, а из Артемовского СИЗО они все оружие забрали.

М.Б.: Ты поехал с кем-то из коллег или сам?

Ю.П.: Второй раз я ездил в Авдеевку со съемочной группой одного из телеканалов, а первый раз – совсем один. Во-первых, я люблю ходить. В свое время пешком обошел все крымские горы…

М.Б.: Ты ходил по зоне АТО пешком?

Ю.П.: Ну да, я высаживался на трассе, и 2-3 километра до пункта назначения шел пешком.

М.Б.: Страшно не было? Ведь «в зеленке» мог кто-то притаиться?

Ю.П.: Я же ходил по территории, подконтрольной Украине. Я не лез на передовую в первую поездку. Ну, страшно — и страшно. Но машины-то мимо ездят, люди ходят, хоть их и мало. С военными я на общался за этот год — они к нам и в студию приходили, и мои друзья служат, кто-то мобилизован недавно, некоторые пошли в АТО добровольцами. Но с людьми, которые непосредственно живут в зоне АТО, которые не уезжают оттуда (потому что с переселенцами мы тоже много общались), которые не хотят оттуда уезжать, пообщаться было очень интересно.

М.Б.: По каким причинам они не хотят уезжать?

Ю.П.: Масса вариантов. Есть те, кто ждет Путина. Есть те, кто хочет независимости Донецкой народной республики. Такие тоже есть, и их много. Есть те, кто просто ждет, когда закончится война. Но они больше склоняются все равно к пророссийской точке зрения. И есть те, которым попросту некуда ехать. «Я уеду — мое жилье заберут, мою квартиру разграбят, а это все, что у меня есть», — говорят они.

В Авдеевке я видел такую картину. Подъезд жилого 9-этажного дома, который находится на окраине, весь в пробоинах от снарядов, без окон практически, в некоторых квартирах разместились украинские военные. И на дверях прикреплены листки, на которых написано: «Уважаемые патриоты! Убедительная просьба не вскрывать квартиры. В них уже и так ничего нет. Нам пришлось отсюда уехать, но мы такие же граждане Украины, как и вы».

М.Б.: Почему обращение именно к патриотам?

Ю.П.: Я думаю, это обращение было к украинским солдатам. Блокпост стоит прямо под этим домом. Это — окраина, и обстреливается она наиболее интенсивно. Авдеевка — самый мрачный город из всех, которые я посещал на Донбассе. Там нет ни одного дома с целыми окнами.

М.Б.: Ты видел там детей? Какие они?

Ю.П.: Очень взрослые. Ему четыре-пять, а он уже видел войну. На самом деле, я не знаю, что нужно будет сделать и сколько времени должно пройти, чтобы вот этот рубец, который есть на людях в Донбассе, сошел. Потому что они видели войну своими глазами. Видели взрослые и видели дети. Дети, которые живут сейчас в Авдеевке. Их там мало. Но они есть. В основном, оттуда повывозили всех малышей. Средний класс выехал. Остались пенсионеры и те, кому ехать некуда. И даже в городах, подконтрольных Украине, очень сложно с детским питанием, с подгузниками. А на оккупированные территории все это, по сути, можно ввезти только контрабандой.

М.Б.: В Авдеевке работают какие-то магазины?

Ю.П.: В городе всего три магазина. Работают они до двух-трех часов дня. Центральный магазин работает до шести. Но нет выбора: одни сосиски, один сорт колбасы. Качество продуктов низкое. Я не жил в Советском Союзе, и все равно на память приходят фотографии из того времени — когда на здоровенной полке стоят четыре-пять банок консервов. Точно так же в Авдеевке. Сейчас там открылась еще одна аптека. До этого работала единственная — при больнице. Авдеевка постоянно обстреливается. Каждый день.

М.Б.: Больница работает?

Ю.П.: Больница — это вообще отдельная история. За это время в здание больницы было четыре или пять прямых попаданий. О том, что вокруг здания все в воронках, даже речь не идет – это не так страшно, как прямые попадания «градов» во время операции. Однажды ночью хирурги делали операцию, и снаряд «града» попал в соседнюю палату. Они продолжили операцию при свечах. Когда привозили первых раненых в январе-феврале (тогда была эскалация конфликта), у них были перебои с медикаментами. Сейчас уже более-менее, как они говорят…

Там часто бывает такое: пока включен микрофон, они говорят: «У нас все нормально». Но когда задаешь наводящий вопрос главврачу больницы, она сначала вздыхает, вот так (показывает), а потом повторяет: «У нас все хорошо». Я вижу, чувствую, что она говорит неправду, но ей нужно так говорить.

В Авдеевской больнице четыре буржуйки, которые устанавливали сами врачи. Они сами покупали буржуйки и системы вывода, потому что отопления нет.

М.Б.: Врачи не разбежались с началом активных боевых действий?

Ю.П.: Около 80 процентов коллектива осталось. Они очень дружные. Пытаются не унывать. Типичный врачебный юмор. Я сам — из семьи врачей, поэтому мне это очень близко. Все они говорят: «Это наш дом. А кто, как не мы? Если мы уедем, кто?»

М.Б.: С передовой раненые поступают регулярно?

Ю.П.: Да, первую медицинскую помощь раненым оказывают в этой больнице. Сейчас, во время условного перемирия, поступают в основном пострадавшие от неразорвавшихся снарядов. У украинской армии такое обеспечение, что примерно 30% снарядов не разрываются. И эти мины просто торчат в земле, пока не приедут саперы. За день до моего приезда к ним поступил мальчик, который захотел молотком разбить патрон. Остался жив, но получил осколочное ранение.

Они оказывают первую помощь и отправляют раненых в Красноармейск, Краматорск – в больницы, где нормально все оборудовано, где больницы не стоят с выбитыми стеклами. У них не только окна выбиты, крыша пробита, в стене манипуляционного кабинета дыра, и она просто заклеена клеенкой. Врачи рассказывают, что в январе новые окна с одной стороны поставил местный коксохимический завод. Собирались все окна поставить, ремонт начинать. А потом была эскалация, и окна снова повыбивало. Под стеной больницы лежит куча осколков от «градов».

М.Б.: Какая история за эти дни впечатлила тебя больше всего?

Ю.П.: Тоже в Авдеевке. У меня просто много эмоций по поводу Авдеевки, потому что это действительно передовая. Мальчик, ему 22 года, он мой ровесник, десантник из Крыма. Он сказал мне:

— Я для своей семьи — убийца и каратель. Они себя считают русскоязычными, а я здесь.

— А почему ты здесь?

— Я же давал присягу на верность украинскому народу.

— А сколько ты воюешь?

— А сколько уже идет АТО?

А в тот день как раз была годовщина начала антитеррористической операции. Вот ровно год он там. Он контрактник, то есть отслужил срочную службу и заключил контракт с Вооруженными силами Украины. Многие люди не понимают, чем отличаются десантники от других военных. Десантура — это самый передний край. Они отдают свои жизни первыми. И средний возраст в том взводе десантников в Авдеевке — 23 года. Мои ровесники.

Я спрашивал их: «Страшно?» — «Да, — говорят, — страшно». Но при этом они очень хладнокровные. Молодые все, но глаза у них… другие. Они по-другому смотрят на меня, на мир, на происходящее. А когда ты им задаешь вопросы, они отвечают: «Не знаем, но будем здесь столько, сколько нужно».

А разглагольствуют совсем другие — мобилизованные, которые по большей части ноют, и солдаты из добровольческих батальонов, потому что у них больше свободы. Добровольцы по-разному показывают себя в зоне АТО, и по-разному к ним относятся. Да и вообще, к украинской армии в разных городах по-разному относятся.

Меня впечатлил очень сильно Краматорск. Я туда приехал после супер-«ватного» Мариуполя и супер-«ватной» Волновахи. Первые три дня я был поражен, потому что мы тут все думаем, что Мариуполь — это проукраинский город, а нет. Нет.

М.Б.: Я удивлена.

Ю.П.: Я попытался для себя примерно прикинуть, какой процент населения поддерживает Украину. В Мариуполе примерно 30% населения действительно поддерживает Украину. Еще 30% говорят: «Нам все равно, лишь бы не было войны, но эти укропы…» И понеслась. И третья группа — это явные сепаратисты, это условное подполье. В Мариуполе ежедневно задерживают людей по подозрению в сепаратизме и государственной измене. Ежедневно! А мы об этом не знаем. В Мариупольском СИЗО таких — около 60 человек.

М.Б.: Откуда эта информация?

Ю.П.: От руководства Мариупольского СИЗО. Я задал вопрос, есть ли такие люди. Мне ответили. Причем сидят они в общих камерах, не отдельно от других подозреваемых. Я спросил: — Сейчас перемирие. Наверное, всех переловили?

— Нет, — отвечают. – Привозят постоянно.

И местные военные говорят, что в Мариуполе существует серьезное подполье. И вот почему мы думаем, что Мариуполь — проукраинский? Потому что самая активная категория населения — именно патриотически настроенная. Их поддерживает как местная, так и центральная власть. В Мариуполе на каждом столбе висит украинский флаг. Там больше флагов, чем было в Киеве во время Революции достоинства. Все жовто-блакитне. Но ты стоишь в магазине и за спиной слышишь разговор двух мужичков: «Когда уже закончится это перемирие, чтобы мы дальше рубили этих укропов?»

Это — Мариуполь. И это происходит сейчас. Тот, кто утверждает другое, — либо пропагандист, потому что украинская пропаганда тоже существует, либо он не ездил в Мариуполь.

М.Б.: А вот эта стилистика, этот язык ненависти, он там широко используется?

Ю.П.: Даже патриотично настроенные люди говорят «укропы». В Краматорске я общался с одной девушкой, которая сказала, что она за Украину. Минут через 20 после начала беседы она вдруг говорит: «А вот наше ДНР…» Я переспрашиваю, и она повторяет: «Вот наше ДНР — я их не понимаю». И еще: «Вот когда укропы вошли в Краматорск нас освобождать»…

Они мыслят иначе. У них не такой патриотизм, как у нас здесь. Можно сказать, что у многих — вынужденный патриотизм. Многие изменили свою позицию. Раньше они были пророссийски настроены, но увидев то, что происходило во время оккупации… Краматорску прилично перепало. Сепаратисты устраивали сафари прямо в городе. То есть идет человек по улице — они за ним едут и стреляют в спину, гонят в парк… Это рассказывали местные жители. Они хлебнули этого ДНРа по горло, и они настолько боятся, что это все вернется.

М.Б.: При этом — «наше ДНР».

Ю.П.: И вот поэтому Донбасс сложный. И это сложно понять мне, живущему в Киеве и видящему ситуацию совсем с другого угла.

М.Б.: Вот тебе и единая страна.

Ю.П.: Мы хотим, чтобы она была такой, но… Во-первых, эти люди уже психологически травмированы. Все. Видеть войну и жить в этих условиях, прятаться со своими детьми в подвалах и осознавать, что от тебя сейчас ничего не зависит — каково это? Даже наши военные, в бронежилетах, в касках – все, кто находится в зоне АТО, уже психологически травмированы. И нужно будет проводить колоссальную работу, чтобы уменьшить этот эффект.

М.Б.: По каким признакам ты делал вывод, что человек травмирован психологически?

Ю.П.: Они по-другому общаются, по-другому мыслят, они более нервозны, очень запуганы, постоянно ждут какого-то подвоха. То же самое с военными.

М.Б.: Как они отзываются о многочисленных переселенцах, о тех, кто уехал?

Ю.П.: Если бы у всех была возможность уехать, все бы уехали. Те, кто поддерживает Россию, уехали бы туда, и наоборот. Почему я говорю «если бы была возможность»? Никто же не думал, что война затянется на год. И вот переселенцев в Краматорск селят некоторые у себя на дачах. Люди там прожили 5-6 месяцев, и им задают вопрос: «Ребята, а что вы дальше думаете делать?» Никто не верит уже в быстрое решение конфликта. И потому они говорят: «Ну, мы уедем. Пройдет месяц, пройдет два. Дальше нам скажут возвращаться, а возвращаться будет некуда. Мы никому не нужны. Правительству — так тем более». На правительство жалуются все. Несмотря на то, что без единой задержки все получают выплаты, пенсии.

М.Б.: Что там со спиртным?

Ю.П.: Со спиртным? Да все окей, хоть отбавляй. Пьют все.

М.Б.: Все?

Ю.П.: Ну за исключением детей. Да и до этого Донбасс пил. Я сейчас скажу то, что для многих будет обидно, но ведь так оно и есть. Что у них было? У них была шахта, у них был алкоголь, а летом у них был Крым по путевкам. Или Азовское море, кому меньше повезет. И так вся жизнь проходила. Каждый день они за копейки подвергали себя опасности, на их глазах погибали их друзья, вечером они выходили и запивали это. Те, кто занимается тяжелым физическим трудом, обычно пьют. А там все много работают.

И военные наши пьют сильно. Когда я был там первый раз, еще не ввели жесткий запрет на употребление алкогольных напитков. Было запрещено продавать алкоголь военным, но как ты запретишь, если в магазин заходят двое с ручными пулеметами и говорят: «Дай нам две бутылки водки». Продавщица говорит: «Хлопці, мені заборонено продавать!» Они отвечают: «Тогда мы так заберем».

В Дзержинске, на относительной передовой (город постоянно обстреливается), есть одно нормальное кафе. На трассе, на заправке. Я туда зашел перекусить, ждал человека, у которого должен был остаться переночевать. За соседним столом сидели, ели и бухали — не пили, а именно бухали — военные. На столе стояла бутылка водки, бутылка коньяка… И вели себя они вызывающе. Пытались приставать к официантке.

М.Б.: Это наши военные?

Ю.П.: Я рассказываю только о наших военных. Тех не видел ни разу.

М.Б.: И официантка ничего не могла им ответить?

Ю.П.: У них автоматы стояли на полу. Я сидел за соседним столиком. Специально сел рядом, чтобы слышать, о чем они разговаривают. И тут мне звонит мой знакомый. Я беру трубку и говорю: — Здравствуйте, я — Юра Петрушевский, журналист радио «Вести».

В этот момент военные поменялись в лице. Взглянули на меня, друг на друга, тут же попросили счет, расплатились, прыгнули в машину и уехали.

М.Б.: Ты спас девушку.

Ю.П.: Часто просят местных, чтобы они им покупали алкоголь. Стоят двое военных под магазином. Заходит пожилая женщина. Они ее просят: «Мать, купи нам бутылку водки».

М.Б.: Ну вот они выпили, а у них обстрел, им надо выезжать на задание? Тогда что?

Ю.П.: Ты не видела статистику? Кажется, каждая четвертая смерть в АТО — из-за алкоголя. А во время перемирия это усугубляется. Сидят в этих окопах. Что им делать? Они пьют. Много больниц сейчас об этом умалчивают. Но скоро уже не смогут молчать, когда все вернутся. Происходит же ротация. Люди возвращаются, и они не лучшим образом себя ведут. Там не одни герои, как мы привыкли думать. На войне вообще нет ни хрена героического. На войне все плохие, но есть четкое понимание, где свои, а где — чужие, кто оккупант, а кто — защитник. Это в принципе ненормально — убивать другого человека. Стрелять, хотеть смерти кого-либо — это против природы человеческой.

М.Б.: Ты говорил о том, что у всех в зоне АТО психологическая травма. Но по журналистам, которые часто ездят туда, тоже видно, что, с одной стороны, у них уже есть какая-то зависимость — им снова и снова нужно ехать. С другой стороны, видны и симптомы посттравматического расстройства. У тебя есть такое?

Ю.П.: Я когда приехал, меня встречала подруга детства. Мы с ней знакомы 10 лет. Она меня видела в разные периоды моей жизни. На перроне она стояла с широко раскрытыми глазами. Первые две минуты она не могла сказать ни слова. А потом произнесла: «Это не ты». Это я пробыл там только 8 дней, и во время первой поездки я не был на передовой. Я увидел страх в глазах подруги, и понял, что со мной действительно что-то произошло.

Сейчас я планирую третью поездку. Как только будет возможность, я буду туда ездить. Чувствую свой долг быть там и рассказывать людям здесь о том, что происходит на самом деле, а не завязывать красивые бантики, как это пытаются делать все. Ведь ничего красивого в том, что там происходит, нет.

По информации Сайта MIGnews.com.ua. www.mignews.com.uaМы начинаем серию интервью с журналистами, волонтерами и журналистами-волонтерами, которые по собственной воле уехали работать в АТО. Цель этих бесед — понять, что они испытывали, какой была их мотивация, попытаться увидеть ситуацию их глазами.

«Каждый из нас не может пока сделать выводов и написать раздел в учебник по истории современной Украины, — пишет интервьюер Марина Бердичевская. — Хотя, как я знаю достоверно, некие специалисты при Министерстве образования и науки нынче занимаются именно этим. Это — малая лепта в будущую — надеюсь, правдивую, — хронику событий.»

Первый герой нашего «сериала» — Юрий Петрушевский, корреспондент радио «Вести», 22 года.

В марте-апреле 2015-го был в зоне АТО и прифронтовой зоне. Маршрут следования: Мариуполь — Волноваха -Красноармейск — Краматорск — Дзержинск — Артемовск — Константиновка. Во время второй поездки был в Авдеевке на передовой.

Сделал серию специальных репортажей о заключенных в зоне АТО и работе больниц на передовой, присутствовал при демонтаже памятника Ленину в Краматорске, собирается работать в зоне АТО регулярно.

Рассказать о своих впечатлениях согласился сразу. Во время беседы мне казалось, что Юра благодаря ей сам для себя четче разложил по полочкам массу впечатлений, которые получил на войне.

М.Б.: Что побудило тебя поехать в зону АТО?

Ю.П.: Я очень давно хотел туда поехать. Еще когда происходили события в Крыму, мне хотелось поехать туда, увидеть все собственными глазами, чтобы своему слушателю рассказать, как все просиходит на самом деле. Но именно эта поездка у меня получилась, выросла и сформулировалась в цельное русло в феврале этого года.

Это были события вокруг Дебальцева — «Дебальцевский котел». И тогда появилось сообщение о том, что заключенные из Чернухинской колонии шли пешком в украинские тюрьмы, чтобы досидеть. Я взялся за эту историю. И узнал, что в зоне АТО находится 13 тысяч заключенных, граждан Украины, — таких, как я и ты. И что с ними — никому неизвестно. Ни пенитенциарной службе, ни органам внутренних дел, ни штабу АТО. То есть те люди, которые остались в тюрьмах на оккупированной территории, остались без обеспечения с 1 декабря 2014 года. Эти люди там, судя по тому, что они говорили, когда мы их выводили в эфир, просто погибают. И я решил сделать акцент на этом. Все говорят о двух категориях: военных и мирных жителях. А есть еще категории населения, которые оказываются заложниками ситуации, — дети, старики, больные, заключенные.

М.Б.: Информация о заключенных из Чернухинской колонии откуда появилась?

Ю.П.: Это было сообщение Пенитенциарной службы. Почему она начала бить в колокола? Потому что территория условно украинская, и они туда отправляли три конвоя, но все они были разбиты, то есть попадали в зону обстрелов. Таким образом, Пенитенциарная служба не могла обеспечивать охрану и поставки продовольствия даже для тех заключенных, которые находятся на украинской территории, не говоря уже об оккупированной. Сначала появилась новость: «Обстреляли Чернухинскую колонию». Следующая звучала так: «Некоторые заключенные покинули Чернухинскую колонию». А потом оказалось, что большинство заключенных из этой колонии строгого режима пошли досиживать свои сроки в украинские тюрьмы пешком, под обстрелами.

То есть мы понимаем, что это — котел, идет война. Это не просто условное перемирие, которое у нас сейчас. Но ведь тоже — мы видим новость: «За сутки в зоне АТО было четыре обстрела», допустим, Авдеевки. Ну что такое четыре обстрела? Обстрел в реальности — это час бомбежки, из минометных орудий или артиллерии. На 20 минут передышка — и пошел второй обстрел на 40 минут. Это во время перемирия. Четыре обстрела — это четыре часа войны, четыре часа поливания горячими снарядами, которые прилетают неизвестно откуда…

М.Б.: Ты выяснил, что заключенные из колонии строгого режима пошли досиживать в украинские колонии, еще работая в Киеве?

Ю.П.: Да, была разрозненная информация. И мне была интересна позиция этих людей. Во-первых, почему они пошли досиживать. Потому что в колониях строго режима в основном сидят люди, которые не первый раз отбывают наказание, и статьи у них очень серьезные, и совершали они серьезные преступления — по большей части. И вот мне интересна была их позиция, интересно, что говорят и думают о происходящем заключенные в зоне АТО. Эти люди — точно такие же граждане, как и мы, просто у них есть отметка в паспорте о судимости.

Когда готовился к поездке, я заметил такой момент. Вот представь: карта проведения антитеррористической операции. И карта залежей угля на территории Украины. Если наложить их друг на друга, они совпадают почти идеально. Точно так же совпадают карта расположения тюрем в зоне АТО и карта проведения АТО.

М.Б.: Что это может означать?

Ю.П.: До начала противостояния в Донбассе в Луганской и Донецкой областях находилось 35 пенитенциарных учреждений. На данный момент Украина сохраняет контроль над семью тюрьмами. Из тридцати пяти. Если условно нанести на карту количество пенитенциарных учреждений, то мы увидим, что сепаратисты в основном контролируют населенные пункты, где есть несколько тюрем. Для чего-то же это делается. Как оказалось, боевики приходят в тюрьмы, пытаются мобилизовать людей…

М.Б.: Предлагают деньги?

Ю.П.: — Предлагают. Но, по большей части, информация о том, что зэки воюют за «ДНР» и «ЛНР», это российская пропаганда. Это просто бред – я общался с заключенными, с начальниками колоний. Когда в город приходят сепаратисты, их главная задача — попытаться «отжать» оружие в местных тюрьмах. Иногда это у них получается. В некоторых тюрьмах шли на хитрость – во время оккупации они прятали оружие, ссылаясь на то, что его уже якобы вывезли. Так было в Дзержинской колонии.

М.Б.: Разве кому-то выгоден месседж о том, что за самопровозглашенные республики воюют бывшие зэки?

Ю.П.: Я думаю, выгоден. Знаешь, почему? Потому что российские СМИ пытаются изменить отношение населения к вот таким людям. Пытаются изменить восприятие. И за это активно цепляются украинские СМИ. Украинские журналисты проглотили этот крючок — о том, что, когда сепаратисты приходят в город, они первым делом мобилизуют заключенных, обещая им деньги, свободу и так далее. Они действительно обещают, но за них не идут воевать!

Если кто и идет, то это 15-20% — действительно отморозков. А в принципе, это не по понятиям заключенных — воевать вообще за кого-то. Их жизнь — это тюрьма. И часто тюрьма — это все, что у них есть. Да, они говорят о патриотизме, но суть в том, что зэки не хотят воевать. Но вот запускается такая утка, и уже наше отношение, украинских граждан, да и российских тоже, к этим людям, которые сидят в тюрьмах и на самом деле остаются верны Украине, меняется.

М.Б.: Что говорят сами заключенные? Они за единую Украину, желают прихода Путина или независимости «ДНР»?

Ю.П.: Они заявляют о своей аполитичности. Они говорят: «Мы – зэки. Да, мы граждане Украины, но мы сидим, нас никто не спрашивает. Лишь бы не стреляли».

М.Б.: Так говорят те, у кого большие сроки? Но через пять-восемь-десять лет они выйдут на свободу — и что?

Ю.П.: Я познакомился с одним заключенным. Он отсидел в Чернухинской колонии девять лет. До конца срока ему осталось 4 месяца, и вот он тоже шел пешком на украинскую территорию, чтобы досидеть. Он сказал мне: «Я — из Первомайска Луганской области. И если бы я был на свободе, я бы воевал за Луганскую область». Я уточняю: — За «ЛНР»?

— Да, за «ЛНР».

— Так вам осталось 4 месяца. Потом пойдете воевать?

— Нет. Я поеду на Западную Украину, потому что меня там ждут.

А еще я общался с заключенным в Мариуполе. Ему тоже до конца срока осталось 2-3 месяца. Он сказал, что выйдет и будет ждать повестку. Если повестка придет — он пойдет воевать за Украину.

М.Б.: Как с медицинским обеспечением в колониях? Был информация, что из большинства пенитенциарных учреждений просто сбежали медики, нет препаратов. Особенно если речь идет о препаратах для антиретровирусной терапии, ведь не секрет, что среди заключенных немало как ВИЧ-позитивных людей, так и больных СПИДом.

Ю.П.: В каждой тюрьме я задавал вопрос: «Как у вас с обеспечением? Медпрепараты, еда, вода, свет». В каждой колонии на подконтрольной Украине территории отвечали: «У нас все есть, и с января-февраля этого года обеспечение значительно улучшилось». Я просил показать мне склады. Я видел тонны консервов, при мне привезли и разгружали муку, в медпункте все есть.

М.Б.: Тебя без проблем пускали внутрь?

Ю.П.: Конечно, я и в камеры заходил. Есть четкая разница между следственным изолятором и исправительной колонией. СИЗО — это типичная тюрьма, которую нам показывают в кино. В камерах от четырех до 12-15-18 человек. Вонь страшная, курят прямо в коридорах, в камерах чаи гоняют. Но исправительная колония — это такой пионерский лагерь строгого режима. Они живут в бараках, там нет камер. Кровати стоят, как в детском лагере. В бараке живет, допустим, 30 человек.

А в женской колонии… Это была первая колония, которую я посетил — Приазовская колония строгого режима № 107. Там заключенные женщины шьют форму для Нацгвардии и украинских воинских подразделений. Буквально в 15 километрах от линии фронта. Эта колония — как курорт. Голубенькие простынки, цветочки растут на подоконниках, они свободно передвигаются по территории.

М.Б.: Женщины-заключенные шли на контакт?

Ю.П.: Как раз они плохо идут на контакт. Задаешь вопрос — отвечают односложно. Но был момент, когда я шел по Приазовской колонии, и меня специально ждала одна осужденная. Она рассказала, что они работают больше нормы, что у нее забрали Уголовный кодекс, которые ей специально прислали (заключенные имеют право изучать УК, чтобы знать свои права). Начальник колонии и его помощники сразу поменялись в лице (по колонии, конечно, я передвигался в сопровождении делегации — это или начальник, или заместитель начальника колонии, или замполит). Они сразу попытались отвести эту женщину в сторону, но я сказал: «Человек имеет право высказаться, давайте дадим ему такую возможность». А потом мне сказали, что эта женщина сидит по статье «терроризм», и осуждена она была еще до начала всех событий.

М.Б.: Понятно, что тема интересная, и убедить редакцию отправить тебя в зону АТО было несложно. Как ты получал аккредитацию? Как продумывал собственную безопасность?

Ю.П.: Сначала я договорился напрямую с пенитенциарными учреждениями. Это было не так уж и сложно — попасть в тюрьмы на украинской территории. В тюрьмах на оккупированной территории я не был, потому что туда я не смог заехать. Это очень сложно для украинского журналиста. И я действительно этого боюсь.

Сначала я получил аккредитацию в Пенитенциарной службе, потом, согласно процедуре, отправил документы в СБУ. Это называется «предварительная аккредитация». В СБУ я уже отправлял документы, которые получил от пенитенциарных учреждений, чтобы было видно, что я не просто так еду в зону АТО, что у меня есть определенный план. Затем из СБУ переслали мои документы в штаб АТО, и уже штаб АТО выдает пропуск.

Но суть в том, что можно ездить и без пропуска. Редакционное удостоверение — это и есть твой журналистский документ. Но военные, допустим, не будут с тобой общаться, если у тебя нет аккредитации штаба АТО — возможно, ты шпион, и твое редакционное удостоверение подделано. Пропуск ждал меня в Краматорске, но мой путь по зоне АТО начался в Мариуполе, а в Краматорск я попал только через три дня.

М.Б.: Поэтому ты не получал никаких аккредитационных документов от «ДНР» и «ЛНР»?

Ю.П.: Есть такой слух, что журналисты, которые имеют официальную аккредитацию в зону АТО от СБУ и штаба АТО, не могут получить аккредитацию в так называемых ДНР и ЛНР.

М.Б.: Есть информация о том, что у боевиков якобы есть списки аккредитованных от СБУ?

Ю.П.: Да, есть информация о том, что им сливают эти списки.

М.Б.: Кто сливает?

Ю.П.: Не знаю. Может быть, они взламывают как-то официальные сайты. Но это пока слухи. Я их не проверял. Я не аккредитовывался в «ДНР» и «ЛНР», у меня пока нет такого желания. Плюс, я не скрываю того, что был активным участником событий на Евромайдане. И возможно, из-за этого у меня могут возникнуть проблемы. В свое время я тесно общался с патриотическими организациями, входил в неформальное сообщество футбольных фанатов. Я уверен, есть списки, в которых такие люди фиксировались.

Когда в Донецке начинались все эти события, первым делом сепаратисты дергали местных ультрас, которые были организаторами проукраинских митингов в Донецке. Я был связан с Полтавским движением ультрас, у меня много друзей-ультрас из Донецка. Все они уже поразъезжались оттуда, потому что им угрожали, приходили к ним домой. И если у сепаратистов есть списки местных, донецких ультрас, то почему не предположить, что у них имеются и списки таких людей по всей Украине? Поэтому я действительно боюсь туда ехать. Я на шее ношу герб Украины, и не сниму его, даже если поеду на оккупированную территорию.

М.Б.: Мама что говорила?

Ю.П.: Мама не знала.

М.Б.: Не знала?!

Ю.П.: Конечно, нет.

М.Б.:И что ты говорил маме, когда она звонила?

Ю.П.: Если не было какого-то экшна, я брал трубку и говорил, что все нормально, что я в Киеве, на работе. А когда у меня оставалось два часа до поезда в Константиновке, я сидел на вокзале и позвонил маме. Сказал:

— Мама, только успокойся.

Она сразу поняла, что что-то не так.

— Мама, я был в зоне АТО.

— Подожди, я сяду.

Я сказал ей, что уже еду домой. Она, конечно, начала меня расспрашивать. Второй раз, когда ездил, тоже не говорил ей. Сказал только, когда вернулся.

М.Б.: Ты нашел ответ на вопрос, почему заключенные пошли досиживать в украинские тюрьмы?

Ю.П.: Есть несколько причин. Первая: потому что хотят жить. Зэки между собой общаются, у них целая сеть коммуникации по всей Украине, у всех есть мобильные телефоны. И они знают, что на оккупированной территории выжить невозможно. Заключенные там просто закрыты в клетках, считай, как животные — голодные, холодные.

М.Б.: То есть их не кормят, нет медобслуживания?

Ю.П.: Ничего нет. Часто нет даже охраны. Они сидят в этих тюрьмах, а если покинут их, то их убьют. Второе: существует условно-досрочное освобождение. Естественно, на оккупированных территориях, где не действует право, не работают законы, как бы заключенный ни вел себя положительно, сколько бы он ни пошил маскировочных сеток, форм, раньше срока он не выйдет. УДО действует только на территориях, подконтрольных Украине.

М.Б.: А тюрьмы на неподконтрольных территориях перешли под юрисдикцию «ДНР» и «ЛНР»?

Ю.П.: Ну ты же понимаешь, что там нет как таковой юрисдикции. У них нет пенитенциарной службы.

М.Б.: Но сажала же их Украина? А «ДНР» и «ЛНР», получается, признают эти сроки заключения, назначенные Украиной?

Ю.П.: Получается так.

М.Б.: А что говорит охрана, начальники тюрем?

Ю.П.: Все они разные. Весь Донбасс — разный. Один город не похож на другой. Но все жители Донбасса делают четкое разделение: мы и вы. Мы — Донбасс, вы — Украина, остальная часть.

М.Б.: Это даже на подконтрольной территории такое разделение?

Ю.П.: Да, я общался со своими патриотически настроенными товарищами, и даже у них проскакивают эти местоимения. И это режет слух. «А вот у вас, а вот у нас». Допустим, Краматорск патриотично настроен, а в Дзержинске все плохо, потому что рядом Горловка, и все смотрят российское телевидение. Но, к примеру, Дзержинская колония не отдала оружие сепаратистам, а из Артемовского СИЗО они все оружие забрали.

М.Б.: Ты поехал с кем-то из коллег или сам?

Ю.П.: Второй раз я ездил в Авдеевку со съемочной группой одного из телеканалов, а первый раз – совсем один. Во-первых, я люблю ходить. В свое время пешком обошел все крымские горы…

М.Б.: Ты ходил по зоне АТО пешком?

Ю.П.: Ну да, я высаживался на трассе, и 2-3 километра до пункта назначения шел пешком.

М.Б.: Страшно не было? Ведь «в зеленке» мог кто-то притаиться?

Ю.П.: Я же ходил по территории, подконтрольной Украине. Я не лез на передовую в первую поездку. Ну, страшно — и страшно. Но машины-то мимо ездят, люди ходят, хоть их и мало. С военными я на общался за этот год — они к нам и в студию приходили, и мои друзья служат, кто-то мобилизован недавно, некоторые пошли в АТО добровольцами. Но с людьми, которые непосредственно живут в зоне АТО, которые не уезжают оттуда (потому что с переселенцами мы тоже много общались), которые не хотят оттуда уезжать, пообщаться было очень интересно.

М.Б.: По каким причинам они не хотят уезжать?

Ю.П.: Масса вариантов. Есть те, кто ждет Путина. Есть те, кто хочет независимости Донецкой народной республики. Такие тоже есть, и их много. Есть те, кто просто ждет, когда закончится война. Но они больше склоняются все равно к пророссийской точке зрения. И есть те, которым попросту некуда ехать. «Я уеду — мое жилье заберут, мою квартиру разграбят, а это все, что у меня есть», — говорят они.

В Авдеевке я видел такую картину. Подъезд жилого 9-этажного дома, который находится на окраине, весь в пробоинах от снарядов, без окон практически, в некоторых квартирах разместились украинские военные. И на дверях прикреплены листки, на которых написано: «Уважаемые патриоты! Убедительная просьба не вскрывать квартиры. В них уже и так ничего нет. Нам пришлось отсюда уехать, но мы такие же граждане Украины, как и вы».

М.Б.: Почему обращение именно к патриотам?

Ю.П.: Я думаю, это обращение было к украинским солдатам. Блокпост стоит прямо под этим домом. Это — окраина, и обстреливается она наиболее интенсивно. Авдеевка — самый мрачный город из всех, которые я посещал на Донбассе. Там нет ни одного дома с целыми окнами.

М.Б.: Ты видел там детей? Какие они?

Ю.П.: Очень взрослые. Ему четыре-пять, а он уже видел войну. На самом деле, я не знаю, что нужно будет сделать и сколько времени должно пройти, чтобы вот этот рубец, который есть на людях в Донбассе, сошел. Потому что они видели войну своими глазами. Видели взрослые и видели дети. Дети, которые живут сейчас в Авдеевке. Их там мало. Но они есть. В основном, оттуда повывозили всех малышей. Средний класс выехал. Остались пенсионеры и те, кому ехать некуда. И даже в городах, подконтрольных Украине, очень сложно с детским питанием, с подгузниками. А на оккупированные территории все это, по сути, можно ввезти только контрабандой.

М.Б.: В Авдеевке работают какие-то магазины?

Ю.П.: В городе всего три магазина. Работают они до двух-трех часов дня. Центральный магазин работает до шести. Но нет выбора: одни сосиски, один сорт колбасы. Качество продуктов низкое. Я не жил в Советском Союзе, и все равно на память приходят фотографии из того времени — когда на здоровенной полке стоят четыре-пять банок консервов. Точно так же в Авдеевке. Сейчас там открылась еще одна аптека. До этого работала единственная — при больнице. Авдеевка постоянно обстреливается. Каждый день.

М.Б.: Больница работает?

Ю.П.: Больница — это вообще отдельная история. За это время в здание больницы было четыре или пять прямых попаданий. О том, что вокруг здания все в воронках, даже речь не идет – это не так страшно, как прямые попадания «градов» во время операции. Однажды ночью хирурги делали операцию, и снаряд «града» попал в соседнюю палату. Они продолжили операцию при свечах. Когда привозили первых раненых в январе-феврале (тогда была эскалация конфликта), у них были перебои с медикаментами. Сейчас уже более-менее, как они говорят…

Там часто бывает такое: пока включен микрофон, они говорят: «У нас все нормально». Но когда задаешь наводящий вопрос главврачу больницы, она сначала вздыхает, вот так (показывает), а потом повторяет: «У нас все хорошо». Я вижу, чувствую, что она говорит неправду, но ей нужно так говорить.

В Авдеевской больнице четыре буржуйки, которые устанавливали сами врачи. Они сами покупали буржуйки и системы вывода, потому что отопления нет.

М.Б.: Врачи не разбежались с началом активных боевых действий?

Ю.П.: Около 80 процентов коллектива осталось. Они очень дружные. Пытаются не унывать. Типичный врачебный юмор. Я сам — из семьи врачей, поэтому мне это очень близко. Все они говорят: «Это наш дом. А кто, как не мы? Если мы уедем, кто?»

М.Б.: С передовой раненые поступают регулярно?

Ю.П.: Да, первую медицинскую помощь раненым оказывают в этой больнице. Сейчас, во время условного перемирия, поступают в основном пострадавшие от неразорвавшихся снарядов. У украинской армии такое обеспечение, что примерно 30% снарядов не разрываются. И эти мины просто торчат в земле, пока не приедут саперы. За день до моего приезда к ним поступил мальчик, который захотел молотком разбить патрон. Остался жив, но получил осколочное ранение.

Они оказывают первую помощь и отправляют раненых в Красноармейск, Краматорск – в больницы, где нормально все оборудовано, где больницы не стоят с выбитыми стеклами. У них не только окна выбиты, крыша пробита, в стене манипуляционного кабинета дыра, и она просто заклеена клеенкой. Врачи рассказывают, что в январе новые окна с одной стороны поставил местный коксохимический завод. Собирались все окна поставить, ремонт начинать. А потом была эскалация, и окна снова повыбивало. Под стеной больницы лежит куча осколков от «градов».

М.Б.: Какая история за эти дни впечатлила тебя больше всего?

Ю.П.: Тоже в Авдеевке. У меня просто много эмоций по поводу Авдеевки, потому что это действительно передовая. Мальчик, ему 22 года, он мой ровесник, десантник из Крыма. Он сказал мне:

— Я для своей семьи — убийца и каратель. Они себя считают русскоязычными, а я здесь.

— А почему ты здесь?

— Я же давал присягу на верность украинскому народу.

— А сколько ты воюешь?

— А сколько уже идет АТО?

А в тот день как раз была годовщина начала антитеррористической операции. Вот ровно год он там. Он контрактник, то есть отслужил срочную службу и заключил контракт с Вооруженными силами Украины. Многие люди не понимают, чем отличаются десантники от других военных. Десантура — это самый передний край. Они отдают свои жизни первыми. И средний возраст в том взводе десантников в Авдеевке — 23 года. Мои ровесники.

Я спрашивал их: «Страшно?» — «Да, — говорят, — страшно». Но при этом они очень хладнокровные. Молодые все, но глаза у них… другие. Они по-другому смотрят на меня, на мир, на происходящее. А когда ты им задаешь вопросы, они отвечают: «Не знаем, но будем здесь столько, сколько нужно».

А разглагольствуют совсем другие — мобилизованные, которые по большей части ноют, и солдаты из добровольческих батальонов, потому что у них больше свободы. Добровольцы по-разному показывают себя в зоне АТО, и по-разному к ним относятся. Да и вообще, к украинской армии в разных городах по-разному относятся.

Меня впечатлил очень сильно Краматорск. Я туда приехал после супер-«ватного» Мариуполя и супер-«ватной» Волновахи. Первые три дня я был поражен, потому что мы тут все думаем, что Мариуполь — это проукраинский город, а нет. Нет.

М.Б.: Я удивлена.

Ю.П.: Я попытался для себя примерно прикинуть, какой процент населения поддерживает Украину. В Мариуполе примерно 30% населения действительно поддерживает Украину. Еще 30% говорят: «Нам все равно, лишь бы не было войны, но эти укропы…» И понеслась. И третья группа — это явные сепаратисты, это условное подполье. В Мариуполе ежедневно задерживают людей по подозрению в сепаратизме и государственной измене. Ежедневно! А мы об этом не знаем. В Мариупольском СИЗО таких — около 60 человек.

М.Б.: Откуда эта информация?

Ю.П.: От руководства Мариупольского СИЗО. Я задал вопрос, есть ли такие люди. Мне ответили. Причем сидят они в общих камерах, не отдельно от других подозреваемых. Я спросил: — Сейчас перемирие. Наверное, всех переловили?

— Нет, — отвечают. – Привозят постоянно.

И местные военные говорят, что в Мариуполе существует серьезное подполье. И вот почему мы думаем, что Мариуполь — проукраинский? Потому что самая активная категория населения — именно патриотически настроенная. Их поддерживает как местная, так и центральная власть. В Мариуполе на каждом столбе висит украинский флаг. Там больше флагов, чем было в Киеве во время Революции достоинства. Все жовто-блакитне. Но ты стоишь в магазине и за спиной слышишь разговор двух мужичков: «Когда уже закончится это перемирие, чтобы мы дальше рубили этих укропов?»

Это — Мариуполь. И это происходит сейчас. Тот, кто утверждает другое, — либо пропагандист, потому что украинская пропаганда тоже существует, либо он не ездил в Мариуполь.

М.Б.: А вот эта стилистика, этот язык ненависти, он там широко используется?

Ю.П.: Даже патриотично настроенные люди говорят «укропы». В Краматорске я общался с одной девушкой, которая сказала, что она за Украину. Минут через 20 после начала беседы она вдруг говорит: «А вот наше ДНР…» Я переспрашиваю, и она повторяет: «Вот наше ДНР — я их не понимаю». И еще: «Вот когда укропы вошли в Краматорск нас освобождать»…

Они мыслят иначе. У них не такой патриотизм, как у нас здесь. Можно сказать, что у многих — вынужденный патриотизм. Многие изменили свою позицию. Раньше они были пророссийски настроены, но увидев то, что происходило во время оккупации… Краматорску прилично перепало. Сепаратисты устраивали сафари прямо в городе. То есть идет человек по улице — они за ним едут и стреляют в спину, гонят в парк… Это рассказывали местные жители. Они хлебнули этого ДНРа по горло, и они настолько боятся, что это все вернется.

М.Б.: При этом — «наше ДНР».

Ю.П.: И вот поэтому Донбасс сложный. И это сложно понять мне, живущему в Киеве и видящему ситуацию совсем с другого угла.

М.Б.: Вот тебе и единая страна.

Ю.П.: Мы хотим, чтобы она была такой, но… Во-первых, эти люди уже психологически травмированы. Все. Видеть войну и жить в этих условиях, прятаться со своими детьми в подвалах и осознавать, что от тебя сейчас ничего не зависит — каково это? Даже наши военные, в бронежилетах, в касках – все, кто находится в зоне АТО, уже психологически травмированы. И нужно будет проводить колоссальную работу, чтобы уменьшить этот эффект.

М.Б.: По каким признакам ты делал вывод, что человек травмирован психологически?

Ю.П.: Они по-другому общаются, по-другому мыслят, они более нервозны, очень запуганы, постоянно ждут какого-то подвоха. То же самое с военными.

М.Б.: Как они отзываются о многочисленных переселенцах, о тех, кто уехал?

Ю.П.: Если бы у всех была возможность уехать, все бы уехали. Те, кто поддерживает Россию, уехали бы туда, и наоборот. Почему я говорю «если бы была возможность»? Никто же не думал, что война затянется на год. И вот переселенцев в Краматорск селят некоторые у себя на дачах. Люди там прожили 5-6 месяцев, и им задают вопрос: «Ребята, а что вы дальше думаете делать?» Никто не верит уже в быстрое решение конфликта. И потому они говорят: «Ну, мы уедем. Пройдет месяц, пройдет два. Дальше нам скажут возвращаться, а возвращаться будет некуда. Мы никому не нужны. Правительству — так тем более». На правительство жалуются все. Несмотря на то, что без единой задержки все получают выплаты, пенсии.

М.Б.: Что там со спиртным?

Ю.П.: Со спиртным? Да все окей, хоть отбавляй. Пьют все.

М.Б.: Все?

Ю.П.: Ну за исключением детей. Да и до этого Донбасс пил. Я сейчас скажу то, что для многих будет обидно, но ведь так оно и есть. Что у них было? У них была шахта, у них был алкоголь, а летом у них был Крым по путевкам. Или Азовское море, кому меньше повезет. И так вся жизнь проходила. Каждый день они за копейки подвергали себя опасности, на их глазах погибали их друзья, вечером они выходили и запивали это. Те, кто занимается тяжелым физическим трудом, обычно пьют. А там все много работают.

И военные наши пьют сильно. Когда я был там первый раз, еще не ввели жесткий запрет на употребление алкогольных напитков. Было запрещено продавать алкоголь военным, но как ты запретишь, если в магазин заходят двое с ручными пулеметами и говорят: «Дай нам две бутылки водки». Продавщица говорит: «Хлопці, мені заборонено продавать!» Они отвечают: «Тогда мы так заберем».

В Дзержинске, на относительной передовой (город постоянно обстреливается), есть одно нормальное кафе. На трассе, на заправке. Я туда зашел перекусить, ждал человека, у которого должен был остаться переночевать. За соседним столом сидели, ели и бухали — не пили, а именно бухали — военные. На столе стояла бутылка водки, бутылка коньяка… И вели себя они вызывающе. Пытались приставать к официантке.

М.Б.: Это наши военные?

Ю.П.: Я рассказываю только о наших военных. Тех не видел ни разу.

М.Б.: И официантка ничего не могла им ответить?

Ю.П.: У них автоматы стояли на полу. Я сидел за соседним столиком. Специально сел рядом, чтобы слышать, о чем они разговаривают. И тут мне звонит мой знакомый. Я беру трубку и говорю: — Здравствуйте, я — Юра Петрушевский, журналист радио «Вести».

В этот момент военные поменялись в лице. Взглянули на меня, друг на друга, тут же попросили счет, расплатились, прыгнули в машину и уехали.

М.Б.: Ты спас девушку.

Ю.П.: Часто просят местных, чтобы они им покупали алкоголь. Стоят двое военных под магазином. Заходит пожилая женщина. Они ее просят: «Мать, купи нам бутылку водки».

М.Б.: Ну вот они выпили, а у них обстрел, им надо выезжать на задание? Тогда что?

Ю.П.: Ты не видела статистику? Кажется, каждая четвертая смерть в АТО — из-за алкоголя. А во время перемирия это усугубляется. Сидят в этих окопах. Что им делать? Они пьют. Много больниц сейчас об этом умалчивают. Но скоро уже не смогут молчать, когда все вернутся. Происходит же ротация. Люди возвращаются, и они не лучшим образом себя ведут. Там не одни герои, как мы привыкли думать. На войне вообще нет ни хрена героического. На войне все плохие, но есть четкое понимание, где свои, а где — чужие, кто оккупант, а кто — защитник. Это в принципе ненормально — убивать другого человека. Стрелять, хотеть смерти кого-либо — это против природы человеческой.

М.Б.: Ты говорил о том, что у всех в зоне АТО психологическая травма. Но по журналистам, которые часто ездят туда, тоже видно, что, с одной стороны, у них уже есть какая-то зависимость — им снова и снова нужно ехать. С другой стороны, видны и симптомы посттравматического расстройства. У тебя есть такое?

Ю.П.: Я когда приехал, меня встречала подруга детства. Мы с ней знакомы 10 лет. Она меня видела в разные периоды моей жизни. На перроне она стояла с широко раскрытыми глазами. Первые две минуты она не могла сказать ни слова. А потом произнесла: «Это не ты». Это я пробыл там только 8 дней, и во время первой поездки я не был на передовой. Я увидел страх в глазах подруги, и понял, что со мной действительно что-то произошло.

Сейчас я планирую третью поездку. Как только будет возможность, я буду туда ездить. Чувствую свой долг быть там и рассказывать людям здесь о том, что происходит на самом деле, а не завязывать красивые бантики, как это пытаются делать все. Ведь ничего красивого в том, что там происходит, нет.

По информации Сайта MIGnews.com.ua. www.mignews.com.ua

Герой Украины Михаил Забродский: Я бы с легкостью отказался от «Золотой Звезды», лишь бы не было войныГерой Украины Михаил Забродский: Я бы с легкостью отказался от «Золотой Звезды», лишь бы не было войны

За год военного конфликта в Донбассе украинцы выучили наизусть фамилии комбатов добровольческих батальонов, часть из которых впоследствии успели себя дискредитировать – но вряд ли сходу назовут имя хотя бы одного героя из регулярных частей ВСУ. Хотя именно армия вносит самый большой вклад в нашу победу.
«Украинская правда» решила восполнить этот пробел и рассказать о героях из Вооруженных сил. Для начала, хотя бы о тех, кто за выдающиеся смелость и мужество был отмечен самой высокой государственной наградой – «Золотой Звездой». До войны военные получали этот орден только посмертно, а ценность звания Героя Украины омрачали сомнительные фамилии удостоенных.
Теперь награды действительно нашли своих героев.
Первым из них стал полковник Михаил Забродский — на момент начала войны командир 95-ой отдельной аэромобильной бригады, лично участвующий во всех ключевых эпизодах войны, а с недавнего времени – командующий Высокомобильными десантными войсками ВСУ.
Это его авторитетный американский военный эксперт Филипп Карбер назвал «будущим украинской армии» и «лучшим командиром самой лучшей в мире бригады», совершившей в августе 2014-ого года самый длинный в новой военной истории рейд по тылам врага.
До начала войны в собственной стране Забродский возглавлял украинскую часть общей с поляками миссии миротворцев в Косово. Теперь, в сравнении с Донбассом, тот опыт кажется ему прогулкой по полигону.
Именно на полигоне, во время учений десантников, мы и встречаемся с ним впервые. Герой Украины не то чтобы сторонится собравшихся журналистов – но никак не стремится оказаться в их поле внимания. Беседуем мы с полковником уже в здании командования ВДВ (размещение командования после назначения Забродского перенесли из Киева в Житомир). После полугода в боях на Востоке ему настолько неуютно в собственном кабинете, что он категорический отказывается фотографироваться в интерьере.
Забродский внешне напоминает героя американского военного фильма – атлетически сложенного, с короткой стрижкой и застенчивой улыбкой. В его манерах и речи ничего героического. Романтично-лирического тоже. Он не выжимает слезу и не пытается рассмешить, не жалуется и не философствует. Зато излучает уверенность. В себе, своих словах и действиях.
И кажется, это главное, что всем сейчас нужно.
Боеспособность 95-ки – это многолетний труд многих командиров
Я родился в Днепропетровске в семье военных. Отец мой служил. Дед служил. Даже супруга – офицер. Я сам тоже всегда хотел быть военным. Соответствующее образование получил в Санкт-Петербурге. После учебы подписал контракт и остался в России на пять лет. А потом решил вернуться домой.
Я оказался в числе последних военнослужащих, принявших советскую присягу, и на сегодняшний день среди моих ровесников в армии служить осталось процентов десять, наверно. Но мне никогда не хотелось бросить. Пусть это не самая высокооплачиваемая профессия, и деньги, конечно, в жизни важны, но главное, чтобы работа нравилась. Чем дольше живу, тем больше в этом убеждаюсь.
95-ая отдельная аэромобильная бригада – мое первое и до недавнего времени единственное место службы в Украине. Начинать в ней после возвращения из России мне пришлось с нуля – с должности взводного. Только в 2013-м я стал командиром. Так что приписываемые мне боеспособность и профессионализм бригады – это заслуга не только и не столько моя. Это многолетний труд многих командиров, не одного десятка людей.
До войны наша бригада была одной из немногих воинских частей полностью украинского формирования. То есть, она была создана уже в годы независимости, как чисто украинская. Уверен, это сыграло свою роль в ее становлении. Сюда съехались люди со всего Союза, объединенные общими взглядами и желанием что-то поправить в армии и десантных войсках, сделать лучше, чем было.
Вновь сформированная часть в этом плане предоставляла безграничные возможности. Все передовое, все самое новое воспринималось у нас на ура и тут же немедленно воплощалось в жизнь.
Кроме того, наверно, сыграла свою роль близость к столице. Не в том плане, что мы были придворной частью – а в том, что к нам всегда было близко начальство, а значит, и его контроль. Ну, и плюс удачное расположение топографическое – и от Киева недалеко, и на запад близко, и на юг тоже. Ну, и инфраструктура тут отличная. Рядом и аэродром, и полигон прекрасный.
Перед первым вылетом на войну, в марте – мотивирующих разговоров, как в американских фильмах, у нас не было. Я не помню, чтобы была даже необходимость проводить такие беседы.
У нас в 95-ой бригаде был и есть достаточно мощный костяк кадровых военнослужащих, за исключением 2-ого батальона. И у нас как-то не принято было бросать на ветер лишних слов и лозунгов. Мы и так понимали, для чего мы нужны, для чего нас государство содержало, одевало, кормило все эти годы.
Просто, в глубине души, конечно, никто не верил, что такой момент наступит. Тем более – что он придет с востока.
После начала войны у меня не осталось в России ни друзей, ни знакомых – никого. И я не один в такой ситуации. У многих наших офицеров, солдат и прапорщиков там есть родственники, некоторые даже в армии служат. Так что случается и полный разрыв отношений, и непонимание.
Я свое личное мнение никогда никому не насаждал. Но если среди офицеров заходит разговор об украино-российских отношениях, то у меня всегда один аргумент – их сюда кто-то звал? Я же не пришел в Тульскую губернию автономию устанавливать. На этом обсуждение этой темы обычно и заканчивается.
Сравнительно небольшие потери 95-ой бригады на фоне выполнения серьезных заданий – следствие профессионализма моих подчиненных. Это не моя заслуга. Хотя я никогда не сравнивал и не обсуждал наши потери с другими. У нас в бригаде было, да и есть суеверие – никогда вслух не произносить количество погибших. Только назовешь – сразу будет плюс, увеличение.
А как профессиональный военный, я хочу сказать – и многие, наверно, со мной согласятся, – что не все измеряется потерями. Это показатель, но не абсолютный. Нет принципа, по которому хуже воюет тот, у кого больше «двухсотых», и наоборот. Я категорически против такой оценки.
Мы действительно перевели в другие виды ВСУ 150 мобилизованных из 2-го батальона. Это был непростой коллектив, потому что он сформировался только во время войны. Тяжело было объединить людей разного возраста, разного жизненного и профессионального опыта, из разных регионов. В определенный момент мы приняли решение не лечить раковую опухоль, а отрезать ее. Я никого из них даже не видел – был на передовой все время. Когда они ушли – «центр тяжести» в батальоне поменялся, и с ним уже можно было работать.
Я не хочу ничего плохого сказать об уволенных. Мы не «выгнали 150 негодяев». Просто, учитывая наш объем задач и их специфику, мы не имели времени на педагогику. У нас просто не было возможности к чему-то призывать, воспитывать, объяснять. На войне лучше располагать меньшим количеством людей – но надежных, составляющих единый организм.
Позже этот самый батальон получил первое серьезное задание в Донецком аэропорту и с честью его выдержал. Значит, мы все сделали правильно.
О противнике нужно знать две вещи – он не глупее нас и технически превосходит. А еще, что он тоже умирает
Наш рейд в 470 километров, почти половина которых прошла по тылам врага, это правда. Просто не все можно рассказать о нем даже сегодня.
Это было летом прошлого года, когда противник с территории Российской Федерации бил по нашей группировке, растянутой вдоль южных границ так называемой «Новороссии», аж до Изварино.
Нам поступила задача обеспечить вывод наших подразделений. Необходимо было выйти в определенный район, подобрать место для переправы, обеспечить ее наведение саперными частями и защищать пока все наши не выйдут. А дальше… Мы просто пошли по тылам противника вперед и вперед.
Этот рейд – классический способ военных действий, изобретенный в незапамятные времена.
Во-первых, он очень динамичный. Останавливаться нельзя – надо все время двигаться вперед, и не просто так, а каждый раз с боем, иначе могут возникнуть проблемы. Во-вторых, он связан с очень серьезной психологической нагрузкой на личный состав. Ты идешь как ледокол – а за тобой будто льдины смыкаются, и ни справа, ни слева, ни позади нет своих.
Мы все читали об этом в учебниках, но ощутить такое на себе – серьезное испытание. Мы прошли его достойно.
Боевую готовность подразделения можно проверить только в реальном бою. До этого можно что угодно заявлять, проходить суперподготовку, – но первый бой всегда самый главный экзамен. Только после него можно делать выводы. Иногда можно считаться неготовыми – и отлично себя показать. И наоборот.
Мои десантники проявили себя отлично. Хотя, конечно, реакция бывала разной. Кого-то надламывало в первые секунды – и всё, потом его уже ничем не склеишь. В таких случаях нужно уходить из подразделения. Или переходить на работу в штаб. Особенно больно смотреть, когда это случается с командирами. Потому что на него смотрит каждый солдат.
Но были и те, кого война захватывала и раскрывала. Особенно это касалось молодых. Все-таки юношеский задор очень полезен для военного дела.
Собирательный образ нашего противника я вряд ли смогу описать. Обычно сразу по напряженности огня, по видам маневров – понятно, с кем имеешь дело: с подготовленным подразделением или так называемыми ополченцами, собранными черт знает из кого.
Воют они по-всякому. И хорошо тоже. Сказать, что достигли каких-то военных высот, я не могу, но то, что среди них попадаются яркие профессионалы – это да. И то, что некоторые подразделения российской армии действительно хорошо подготовлены, а некоторые и не очень, во всяком случае, меньше, чем об этом принято кричать – это тоже факт.
А вообще, нам нужно знать о противнике только две вещи – то, что он не глупее нас, и что он технически нас превосходит. А еще, что кровь у него тоже красная. И он тоже умирает.
Меня не интересует, как жужжат пчелы, мне нужен мед
Я закончил Академию ГШ в США и свободно владею английским. Поэтому могу утверждать, что особых различий в подготовке наших десантников и американских – нет.
Но существует разница в подходах. У нас учат воевать, а там – думать, как это делать. Акцент военного образования там смещен на то, чтобы не столько передать совокупность каких-то навыков, знаний и информации, а чтобы научить самому их искать, находить, добывать, сопоставлять и анализировать. Это, пожалуй, главная и единственная разница.
Вопреки стереотипам о военных, в армии, особенно на войне, всегда надо думать. Тем более сейчас, когда так много зависит от действий того конкретного человека, которого послали непосредственно выполнять задание.
А вот рассуждать не стоит. Это губительно для военного дела. На рассуждения, как правило, нет времени. Плюс они всегда упираются в определенную стену: тот, кто принимает решение, имеет один объем информации, а тот, кто выполняет – совсем иной, и ему может показаться, что приказ глуп и невыполним. Вот на этом армия сразу заканчивается.
Кроме того, лишние размышления опасны тем, что возникают чаще всего даже не после, а перед, и иногда даже вместо необходимых действий.
Давать подчиненным максимум свободы меня научили американцы. Там существует поговорка: «Не говори подчиненным, как делать. Говори им, что делать – и они удивят тебя своей находчивостью».
Это действительно очень важно. Во-первых, это жест доверия. Во-вторых, меня не интересует, как жужжат пчелы, мне нужен мед. Есть категория руководителей – я сам иногда был подчиненным у таких, – которых настолько завораживает процесс, что за ним даже результат иногда теряется. А я всегда старался, хоть может тоже грешил иногда, уходить от такого подхода. И если десантники это отмечают, значит, получалось.
Мобилизованные привнесли в армию много полезного. Мы должны быть благодарны им не только за то, что они надели форму и пришли родину защищать – но и за то, что они принесли с собой, например, конструктивный взгляд на многие вещи.
Военных всегда обвиняют в косности. Вот ездят, мол, десять лет одной дорогой. А новый человек приходит и говорит – да вот же, есть другая! Лучше! И оказывается, по ней тоже можно ездить! Это, конечно, самый простой и грубый пример, но широта взглядов и подходов в принятии решений – это очень важно.
То, что сейчас происходит, и означает – «армия с народом». Мы больше не варимся в своем мирке за бетонными заборами. Я считаю, что это очень позитивный опыт и, наверно, именно в нем дальнейший залог успешного развития и переформатирования нашей армии.
То, что мы удивили всех и особенно себя – это факт
За год в нашей армии было сделано удивительно много.
Даже если пока это не очень заметно со стороны. Очень многое изменилось к лучшему. Эта оценка будет самой верной. Я знаю это изнутри. Нам начали давать возможность думать самим. Нас перестали опекать той мелочной опекой, которая раньше считалась верхом полководческого искусства. В этом плане украинская армия очень динамичный организм.
Казалось, что ту, старую систему подходов, никогда не сломать. Оказалось, можно.

Достаточно ли для этого делается? Это вопрос более высокого уровня. Я судить и, тем более, критиковать не берусь. Это у нас есть, кому делать.
Но если коротко, то мы 20 лет не занимались нашей армией, и это самая главная наша проблема. С этим связаны все наши сегодняшние трудности и с техникой, и с системой мобилизации. Улучшить мгновенно это не выйдет.
Если бы наша армия была настолько плоха, как о ней говорят, – передний край проходил бы сейчас подо Львовом. Так что то, что мы удивили всех и особенно себя – это факт.
Мне вовсе не кажется, что мы проигрываем войну. Неудачи – и объективные, и те, которые становятся таковыми «благодаря» медиа – они есть, были и будут. Не ошибается тот, кто ничего не делает.
Страшно, конечно, что цена этих ошибок – человеческая жизнь, но по-другому пока воевать ни одна армия мира еще не научилась. Мы очень стараемся их минимизировать.
Реформировать нашу армию нужно по нашей собственной, украинской модели. Сейчас много споров о том, чей опыт нам лучше перенять – американский, швейцарский или израильской, например. Не стоит натягивать на себя чужие джинсы. Нужно взять лучшее из существующего и создать на его основе свою собственную, гибкую систему. Обязательно учитывая при этом наш менталитет, наши особенности, нашу ситуацию.
Любая армия – это концентрированное отображение всего уклада жизни народа. Поэтому не все, даже самое лучшее, но чужое – можно применить в лоб, напрямую.
Нужно искать и создавать свой вариант. Этим мы сейчас и занимаемся.
Меня часто спрашивают, что важнее для военного – профессионализм или патриотизм. Я отвечу – баланс. Того и другого. А в каком соотношении – это уже у каждого индивидуально.
Про свой я судить не возьмусь, но скажу откровенно – я бы с легкостью отказался от Звезды Героя, лишь бы не было войны.
Анастасия Береза, специально для УП
Источник: http://www.pravda.com.ua/rus/articles/2015/05/9/7067264/За год военного конфликта в Донбассе украинцы выучили наизусть фамилии комбатов добровольческих батальонов, часть из которых впоследствии успели себя дискредитировать – но вряд ли сходу назовут имя хотя бы одного героя из регулярных частей ВСУ. Хотя именно армия вносит самый большой вклад в нашу победу.
«Украинская правда» решила восполнить этот пробел и рассказать о героях из Вооруженных сил. Для начала, хотя бы о тех, кто за выдающиеся смелость и мужество был отмечен самой высокой государственной наградой – «Золотой Звездой». До войны военные получали этот орден только посмертно, а ценность звания Героя Украины омрачали сомнительные фамилии удостоенных.
Теперь награды действительно нашли своих героев.
Первым из них стал полковник Михаил Забродский — на момент начала войны командир 95-ой отдельной аэромобильной бригады, лично участвующий во всех ключевых эпизодах войны, а с недавнего времени – командующий Высокомобильными десантными войсками ВСУ.
Это его авторитетный американский военный эксперт Филипп Карбер назвал «будущим украинской армии» и «лучшим командиром самой лучшей в мире бригады», совершившей в августе 2014-ого года самый длинный в новой военной истории рейд по тылам врага.
До начала войны в собственной стране Забродский возглавлял украинскую часть общей с поляками миссии миротворцев в Косово. Теперь, в сравнении с Донбассом, тот опыт кажется ему прогулкой по полигону.
Именно на полигоне, во время учений десантников, мы и встречаемся с ним впервые. Герой Украины не то чтобы сторонится собравшихся журналистов – но никак не стремится оказаться в их поле внимания. Беседуем мы с полковником уже в здании командования ВДВ (размещение командования после назначения Забродского перенесли из Киева в Житомир). После полугода в боях на Востоке ему настолько неуютно в собственном кабинете, что он категорический отказывается фотографироваться в интерьере.
Забродский внешне напоминает героя американского военного фильма – атлетически сложенного, с короткой стрижкой и застенчивой улыбкой. В его манерах и речи ничего героического. Романтично-лирического тоже. Он не выжимает слезу и не пытается рассмешить, не жалуется и не философствует. Зато излучает уверенность. В себе, своих словах и действиях.
И кажется, это главное, что всем сейчас нужно.
Боеспособность 95-ки – это многолетний труд многих командиров
Я родился в Днепропетровске в семье военных. Отец мой служил. Дед служил. Даже супруга – офицер. Я сам тоже всегда хотел быть военным. Соответствующее образование получил в Санкт-Петербурге. После учебы подписал контракт и остался в России на пять лет. А потом решил вернуться домой.
Я оказался в числе последних военнослужащих, принявших советскую присягу, и на сегодняшний день среди моих ровесников в армии служить осталось процентов десять, наверно. Но мне никогда не хотелось бросить. Пусть это не самая высокооплачиваемая профессия, и деньги, конечно, в жизни важны, но главное, чтобы работа нравилась. Чем дольше живу, тем больше в этом убеждаюсь.
95-ая отдельная аэромобильная бригада – мое первое и до недавнего времени единственное место службы в Украине. Начинать в ней после возвращения из России мне пришлось с нуля – с должности взводного. Только в 2013-м я стал командиром. Так что приписываемые мне боеспособность и профессионализм бригады – это заслуга не только и не столько моя. Это многолетний труд многих командиров, не одного десятка людей.
До войны наша бригада была одной из немногих воинских частей полностью украинского формирования. То есть, она была создана уже в годы независимости, как чисто украинская. Уверен, это сыграло свою роль в ее становлении. Сюда съехались люди со всего Союза, объединенные общими взглядами и желанием что-то поправить в армии и десантных войсках, сделать лучше, чем было.
Вновь сформированная часть в этом плане предоставляла безграничные возможности. Все передовое, все самое новое воспринималось у нас на ура и тут же немедленно воплощалось в жизнь.
Кроме того, наверно, сыграла свою роль близость к столице. Не в том плане, что мы были придворной частью – а в том, что к нам всегда было близко начальство, а значит, и его контроль. Ну, и плюс удачное расположение топографическое – и от Киева недалеко, и на запад близко, и на юг тоже. Ну, и инфраструктура тут отличная. Рядом и аэродром, и полигон прекрасный.
Перед первым вылетом на войну, в марте – мотивирующих разговоров, как в американских фильмах, у нас не было. Я не помню, чтобы была даже необходимость проводить такие беседы.
У нас в 95-ой бригаде был и есть достаточно мощный костяк кадровых военнослужащих, за исключением 2-ого батальона. И у нас как-то не принято было бросать на ветер лишних слов и лозунгов. Мы и так понимали, для чего мы нужны, для чего нас государство содержало, одевало, кормило все эти годы.
Просто, в глубине души, конечно, никто не верил, что такой момент наступит. Тем более – что он придет с востока.
После начала войны у меня не осталось в России ни друзей, ни знакомых – никого. И я не один в такой ситуации. У многих наших офицеров, солдат и прапорщиков там есть родственники, некоторые даже в армии служат. Так что случается и полный разрыв отношений, и непонимание.
Я свое личное мнение никогда никому не насаждал. Но если среди офицеров заходит разговор об украино-российских отношениях, то у меня всегда один аргумент – их сюда кто-то звал? Я же не пришел в Тульскую губернию автономию устанавливать. На этом обсуждение этой темы обычно и заканчивается.
Сравнительно небольшие потери 95-ой бригады на фоне выполнения серьезных заданий – следствие профессионализма моих подчиненных. Это не моя заслуга. Хотя я никогда не сравнивал и не обсуждал наши потери с другими. У нас в бригаде было, да и есть суеверие – никогда вслух не произносить количество погибших. Только назовешь – сразу будет плюс, увеличение.
А как профессиональный военный, я хочу сказать – и многие, наверно, со мной согласятся, – что не все измеряется потерями. Это показатель, но не абсолютный. Нет принципа, по которому хуже воюет тот, у кого больше «двухсотых», и наоборот. Я категорически против такой оценки.
Мы действительно перевели в другие виды ВСУ 150 мобилизованных из 2-го батальона. Это был непростой коллектив, потому что он сформировался только во время войны. Тяжело было объединить людей разного возраста, разного жизненного и профессионального опыта, из разных регионов. В определенный момент мы приняли решение не лечить раковую опухоль, а отрезать ее. Я никого из них даже не видел – был на передовой все время. Когда они ушли – «центр тяжести» в батальоне поменялся, и с ним уже можно было работать.
Я не хочу ничего плохого сказать об уволенных. Мы не «выгнали 150 негодяев». Просто, учитывая наш объем задач и их специфику, мы не имели времени на педагогику. У нас просто не было возможности к чему-то призывать, воспитывать, объяснять. На войне лучше располагать меньшим количеством людей – но надежных, составляющих единый организм.
Позже этот самый батальон получил первое серьезное задание в Донецком аэропорту и с честью его выдержал. Значит, мы все сделали правильно.
О противнике нужно знать две вещи – он не глупее нас и технически превосходит. А еще, что он тоже умирает
Наш рейд в 470 километров, почти половина которых прошла по тылам врага, это правда. Просто не все можно рассказать о нем даже сегодня.
Это было летом прошлого года, когда противник с территории Российской Федерации бил по нашей группировке, растянутой вдоль южных границ так называемой «Новороссии», аж до Изварино.
Нам поступила задача обеспечить вывод наших подразделений. Необходимо было выйти в определенный район, подобрать место для переправы, обеспечить ее наведение саперными частями и защищать пока все наши не выйдут. А дальше… Мы просто пошли по тылам противника вперед и вперед.
Этот рейд – классический способ военных действий, изобретенный в незапамятные времена.
Во-первых, он очень динамичный. Останавливаться нельзя – надо все время двигаться вперед, и не просто так, а каждый раз с боем, иначе могут возникнуть проблемы. Во-вторых, он связан с очень серьезной психологической нагрузкой на личный состав. Ты идешь как ледокол – а за тобой будто льдины смыкаются, и ни справа, ни слева, ни позади нет своих.
Мы все читали об этом в учебниках, но ощутить такое на себе – серьезное испытание. Мы прошли его достойно.
Боевую готовность подразделения можно проверить только в реальном бою. До этого можно что угодно заявлять, проходить суперподготовку, – но первый бой всегда самый главный экзамен. Только после него можно делать выводы. Иногда можно считаться неготовыми – и отлично себя показать. И наоборот.
Мои десантники проявили себя отлично. Хотя, конечно, реакция бывала разной. Кого-то надламывало в первые секунды – и всё, потом его уже ничем не склеишь. В таких случаях нужно уходить из подразделения. Или переходить на работу в штаб. Особенно больно смотреть, когда это случается с командирами. Потому что на него смотрит каждый солдат.
Но были и те, кого война захватывала и раскрывала. Особенно это касалось молодых. Все-таки юношеский задор очень полезен для военного дела.
Собирательный образ нашего противника я вряд ли смогу описать. Обычно сразу по напряженности огня, по видам маневров – понятно, с кем имеешь дело: с подготовленным подразделением или так называемыми ополченцами, собранными черт знает из кого.
Воют они по-всякому. И хорошо тоже. Сказать, что достигли каких-то военных высот, я не могу, но то, что среди них попадаются яркие профессионалы – это да. И то, что некоторые подразделения российской армии действительно хорошо подготовлены, а некоторые и не очень, во всяком случае, меньше, чем об этом принято кричать – это тоже факт.
А вообще, нам нужно знать о противнике только две вещи – то, что он не глупее нас, и что он технически нас превосходит. А еще, что кровь у него тоже красная. И он тоже умирает.
Меня не интересует, как жужжат пчелы, мне нужен мед
Я закончил Академию ГШ в США и свободно владею английским. Поэтому могу утверждать, что особых различий в подготовке наших десантников и американских – нет.
Но существует разница в подходах. У нас учат воевать, а там – думать, как это делать. Акцент военного образования там смещен на то, чтобы не столько передать совокупность каких-то навыков, знаний и информации, а чтобы научить самому их искать, находить, добывать, сопоставлять и анализировать. Это, пожалуй, главная и единственная разница.
Вопреки стереотипам о военных, в армии, особенно на войне, всегда надо думать. Тем более сейчас, когда так много зависит от действий того конкретного человека, которого послали непосредственно выполнять задание.
А вот рассуждать не стоит. Это губительно для военного дела. На рассуждения, как правило, нет времени. Плюс они всегда упираются в определенную стену: тот, кто принимает решение, имеет один объем информации, а тот, кто выполняет – совсем иной, и ему может показаться, что приказ глуп и невыполним. Вот на этом армия сразу заканчивается.
Кроме того, лишние размышления опасны тем, что возникают чаще всего даже не после, а перед, и иногда даже вместо необходимых действий.
Давать подчиненным максимум свободы меня научили американцы. Там существует поговорка: «Не говори подчиненным, как делать. Говори им, что делать – и они удивят тебя своей находчивостью».
Это действительно очень важно. Во-первых, это жест доверия. Во-вторых, меня не интересует, как жужжат пчелы, мне нужен мед. Есть категория руководителей – я сам иногда был подчиненным у таких, – которых настолько завораживает процесс, что за ним даже результат иногда теряется. А я всегда старался, хоть может тоже грешил иногда, уходить от такого подхода. И если десантники это отмечают, значит, получалось.
Мобилизованные привнесли в армию много полезного. Мы должны быть благодарны им не только за то, что они надели форму и пришли родину защищать – но и за то, что они принесли с собой, например, конструктивный взгляд на многие вещи.
Военных всегда обвиняют в косности. Вот ездят, мол, десять лет одной дорогой. А новый человек приходит и говорит – да вот же, есть другая! Лучше! И оказывается, по ней тоже можно ездить! Это, конечно, самый простой и грубый пример, но широта взглядов и подходов в принятии решений – это очень важно.
То, что сейчас происходит, и означает – «армия с народом». Мы больше не варимся в своем мирке за бетонными заборами. Я считаю, что это очень позитивный опыт и, наверно, именно в нем дальнейший залог успешного развития и переформатирования нашей армии.
То, что мы удивили всех и особенно себя – это факт
За год в нашей армии было сделано удивительно много.
Даже если пока это не очень заметно со стороны. Очень многое изменилось к лучшему. Эта оценка будет самой верной. Я знаю это изнутри. Нам начали давать возможность думать самим. Нас перестали опекать той мелочной опекой, которая раньше считалась верхом полководческого искусства. В этом плане украинская армия очень динамичный организм.
Казалось, что ту, старую систему подходов, никогда не сломать. Оказалось, можно.

Достаточно ли для этого делается? Это вопрос более высокого уровня. Я судить и, тем более, критиковать не берусь. Это у нас есть, кому делать.
Но если коротко, то мы 20 лет не занимались нашей армией, и это самая главная наша проблема. С этим связаны все наши сегодняшние трудности и с техникой, и с системой мобилизации. Улучшить мгновенно это не выйдет.
Если бы наша армия была настолько плоха, как о ней говорят, – передний край проходил бы сейчас подо Львовом. Так что то, что мы удивили всех и особенно себя – это факт.
Мне вовсе не кажется, что мы проигрываем войну. Неудачи – и объективные, и те, которые становятся таковыми «благодаря» медиа – они есть, были и будут. Не ошибается тот, кто ничего не делает.
Страшно, конечно, что цена этих ошибок – человеческая жизнь, но по-другому пока воевать ни одна армия мира еще не научилась. Мы очень стараемся их минимизировать.
Реформировать нашу армию нужно по нашей собственной, украинской модели. Сейчас много споров о том, чей опыт нам лучше перенять – американский, швейцарский или израильской, например. Не стоит натягивать на себя чужие джинсы. Нужно взять лучшее из существующего и создать на его основе свою собственную, гибкую систему. Обязательно учитывая при этом наш менталитет, наши особенности, нашу ситуацию.
Любая армия – это концентрированное отображение всего уклада жизни народа. Поэтому не все, даже самое лучшее, но чужое – можно применить в лоб, напрямую.
Нужно искать и создавать свой вариант. Этим мы сейчас и занимаемся.
Меня часто спрашивают, что важнее для военного – профессионализм или патриотизм. Я отвечу – баланс. Того и другого. А в каком соотношении – это уже у каждого индивидуально.
Про свой я судить не возьмусь, но скажу откровенно – я бы с легкостью отказался от Звезды Героя, лишь бы не было войны.
Анастасия Береза, специально для УП
Источник: http://www.pravda.com.ua/rus/articles/2015/05/9/7067264/

СТАРШИЙ ОФИЦЕР ИЗ «АЛЬФЫ»: «ЭТО БЫЛ НАШ ПЕРВЫЙ БОЛЬШОЙ БОЙ. НИКТО НЕ ДРОГНУЛ», — 5 МАЯ 2014-ГО ГОДА — ИСТОРИЯ ПЕРВОГО БОЯ СПЕЦНАЗА РОССИЙСКО-УКРАИНСКОЙ ВОЙНЫ. ЧАСТЬ ВТОРАЯСТАРШИЙ ОФИЦЕР ИЗ «АЛЬФЫ»: «ЭТО БЫЛ НАШ ПЕРВЫЙ БОЛЬШОЙ БОЙ. НИКТО НЕ ДРОГНУЛ», — 5 МАЯ 2014-ГО ГОДА — ИСТОРИЯ ПЕРВОГО БОЯ СПЕЦНАЗА РОССИЙСКО-УКРАИНСКОЙ ВОЙНЫ. ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Юрий Бутусов.
Продолжение истории боя 5 мая 2014-го года под Славянском: говорят один из старших офицеров «Альфы» в том бою и десантник 95-й бригады Павел (Медведь).
Начальник управления спецназа СБУ «Альфа» полковник А., один из руководителей операции и участник боя:

«В тот момент под Славянском действовал наш сводный отряд в составе подразделений 1,2, 4 управлений, подразделения из Винницы, Сум, 8-я кинологическая служба. Всего более 100 человек.

За эффективность нашего боевого применения отвечал штаб АТЦ — временно исполняющий обязанности начальника ЦСО «А» полковник В., начальник АТЦ Крутов. Какие решения они принимали или не принимали — с моей стороны будет некорректно давать оценки. На момент боя 5 мая произошла замена и командования «Альфы» — подразделение возглавил полковник С..

В результате обстрела аэропорта Краматорск 28 апреля был легко ранен один боец — осколком ВОГа. 2 мая один из отделов принял участие в бою совместно с «Омегой» на выезде из Краматорска. В тот же день подразделения «Альфы» из Черновцов и Луцка были десантированы под Константиновкой у телевышки и полностью уничтожили ее оборудование. Противник быстро подтянул силы, и завязался бой. На помощь окруженным товарищам пришел сводный отряд, который мы выслали ночью, усиленный БТРами отряда НГУ «Омега». В результате задача была выполнена, у нас было шестеро легкораненых.

5 мая мы совместно с подразделениями Нацгвардии под командованием полковника Асавелюка выдвинулись и аэропорта Краматорск на Изюм. Наш маршрут был через Семеновку. Накануне одно из наших подразделений объехало Славянск со стороны Красного Лимана, через Малиново, в районе которого находился 4-й блокпост.

Наша колонна также вышла в район 4-го блокпоста. Там мы встретили 4 БТРа 8-го полка спецназ ВСУ. Командир группы сообщил нам, что он выполнил задачу по разведке Семеновки, и что противник в Семеновке не обнаружен. Разведка 8-го полка обнаружить противника не смогла, возможно, их просто пропустили. Поэтому наша колонна пошла напрямую.

Мы приняли решение с Асавелюком: в районе «зеленки» у Семеновки, где могла быть засада, спешиться с бронетехники, развернуться на флангах и зачистить «зеленку» по ходу движения.

У нас было важное тактическое преимущество. Накануне «Омега» захватила радиостанцию террористов, и теперь мы слушали их переговоры на их частоте.

Мы подъезжали к Семеновке. И тут услышали, как террористы переговариваются — сообщают, что видят подход БТРа и микроавтобуса. Мы предположили, что это наша группа, которая идет к нам навстречу. Асавелюк запросил своих — «Вы идете к нам навстречу? Вас обнаружили».

семеновка
Мы были в готовности к огневому контакту и подъехали к Семеновке, услышали, как открыл огонь крупнокалиберный КПВТ на БТРе. Наши сообщили, что вступили в бой. В этот момент обстрелу подверглась и наша колонна. Это произошло на том самом месте, где 13 апреля было нападение на Кузнецова и где погиб Геннадий Биличенко.

Мы быстро рассредоточились по зеленке и пошли вперед, навстречу нашим товарищам. Противник занимал позиции с обеих сторон трассы.

Мы продвигались медленно, но постоянно поддерживали высокую плотность огня. И очень эффективно и слаженно сработали группы, которые шли по «зеленке» на флангах. Одна из групп нашего отряда была оставлена на месте. Там был неисправный БТР на буксире, и две небронированных бортовых машины. Было бы неразумно ими рисковать. Поэтому после нашего прорыва они развернулись и уехали обратно на 4-й блокпост, и прибыли благополучно в Изюм позднее, в объезд через Красный Лиман.

Наша колонна тоже могла обойти район боя, но мы уже после нападения на группу на перекрестке были обязаны пробиваться к нашим товарищам. Удар с двух сторон также ставил под угрозу фланги противника.

Благодаря нашим товарищам, которые приняли на себя удар противника на железнодорожном переезде, нам удалось выполнить задачу без серьезных потерь. Наша колонна прорвалась, и у нас были только легкораненые.

В начале известного видео боя в Семеновке видно, как у лежащего на краю дороги российского боевика полковник Асавелюк забирает пулемет. Это был какой-то бородач, который выскочил на дорогу. В его руке была граната, которую он не успел кинуть. Вообще противник действовал довольно дерзко. Впрочем, для нас это было неплохо, мы вели постоянно прицельный огонь, никто не дрогнул.

Дистанции боя были короткие — 100-150 метров.

Наша группа смогла забрать раненого Сергея С. из сумской «Альфы». Лично Асавелюк, еще один «омеговец» и я — мы втроем подхватили С., я тогда не смог его узнать — все лицо было залито кровью.

В результате боя среди наших проблем могу выделить прежде всего отсутствие огневой поддержки, а также недостаток взаимодействия, особенно между бойцами и экипажами БТРов. Для большинства ребят это был первый бой в жизни, и сложно их упрекать. Но если бы взаимодействие было более плотным, многих потерь удалось бы избежать. Впрочем, это был первый большой бой в ходе войны, и предположить, что такими крупными силами боевики решат атаковать воинскую колонну, никто не мог.

Сводный отряд, который шел нам навстречу, потерял трех бойцов погибшими, и четырех — тяжелоранеными.

Пали смертью храбрых инструктор Руслан Лужевский и командир сумской «Альфы» Александр Анищенко. Погиб гранатометчик «Ягуара».

Руслана там вообще не должно было быть, он вызвался идти в бой добровольно. Руслан приехал как офицер охраны командира «Альфы» С. Они находились на блокпосту 3-А. Когда сводный отряд вышел нам навстречу, Руслан сказал, что не может оставаться на блоке, пока товарищи идут в бой, и пошел с ними, вызвался добровольно. Он погиб уже к концу боя, длительное время он вел прицельный огонь. Руслан был признанным мастером парашютного спорта, рукопашного боя и пулевой стрельбы, был участником и победителем многих турниров по стрельбе.

Саша Анищенко и его бойцы из Сум шли впереди и приняли на себя главный удар. Никто не дрогнул, они четко работали.

Считаю, очень заслуженно Руслан Лужевский и Александр Анищенко удостоены звания Герой Украины.
Тяжелые ранения, которые привели к инвалидности, получили четверо наших бойцов, большинство других получили легкие ранения. Наши офицеры сражались достойно — среди тяжелораненых С. получил несколько пуль, Я. потерял глаз, множественные осколочные ранения, Р. пуля попала под бронежилет, срикошетила и перебила позвоночник, выбила 2,5 сантиметра, Г. потерял селезенку, сейчас хотим сохранить его на службе.

Враг дорого заплатил за свое нападение. Ключевым фактором, что мы не понесли гораздо больших потерь, стал высокий уровень индивидуальной подготовки и сохранение управление. В результате огонь был организованным, и огневые средства противника нам удавалось успешно подавлять.

В заключение хотел бы отметить наших товарищей из отряда Нацгвардии «Омега», которые достойно сражались с нами на этом начальном периоде войны, на которых можно положиться, как на самого себя. Без их бронетехники и отличных экипажей многие операции были бы невозможны.

Хочу поблагодарить всех участников боя 5 мая. И почтить память павших героев».
«Мне поставили задачу выделить два БТРа для переброски и взаимодействия с бойцами «Альфы». Разумеется, я отобрал два экипажа и пошел в составе одного из них сам. В моей роте было всего несколько кадровых военных, включая меня, поэтому пошел сам, остальные мобилизованные, я хотел вводить ребят в бой постепенно.

Я в бою смотрел, откуда бьет противник — командовали другие, моя задача была точно подавлять огневые точки противника. Мы поддерживали огнем и прикрывали броней бойцов. По нам били из РПГ, но благодаря маневрированию и постоянному плотному огню, прицельных выстрелов у противника не получилось.

Патронов не жалели. Прикрывали спецназ как могли. Наверное, что-то получилось — у тех групп, которые взаимодействовали с нашими БТРами, потерь не было. Но трое спецназовцев погибло.

В дальнейшем мне не раз приходилось участвовать в конвойных операциях и в боях при сопровождении колонн, но опыт первого боя 5 мая до сих пор стоит у меня перед глазами».

Юрий Бутусов, Цензор.НЕТ Источник: http://censor.net.ua/r335305Юрий Бутусов.
Продолжение истории боя 5 мая 2014-го года под Славянском: говорят один из старших офицеров «Альфы» в том бою и десантник 95-й бригады Павел (Медведь).
Начальник управления спецназа СБУ «Альфа» полковник А., один из руководителей операции и участник боя:

«В тот момент под Славянском действовал наш сводный отряд в составе подразделений 1,2, 4 управлений, подразделения из Винницы, Сум, 8-я кинологическая служба. Всего более 100 человек.

За эффективность нашего боевого применения отвечал штаб АТЦ — временно исполняющий обязанности начальника ЦСО «А» полковник В., начальник АТЦ Крутов. Какие решения они принимали или не принимали — с моей стороны будет некорректно давать оценки. На момент боя 5 мая произошла замена и командования «Альфы» — подразделение возглавил полковник С..

В результате обстрела аэропорта Краматорск 28 апреля был легко ранен один боец — осколком ВОГа. 2 мая один из отделов принял участие в бою совместно с «Омегой» на выезде из Краматорска. В тот же день подразделения «Альфы» из Черновцов и Луцка были десантированы под Константиновкой у телевышки и полностью уничтожили ее оборудование. Противник быстро подтянул силы, и завязался бой. На помощь окруженным товарищам пришел сводный отряд, который мы выслали ночью, усиленный БТРами отряда НГУ «Омега». В результате задача была выполнена, у нас было шестеро легкораненых.

5 мая мы совместно с подразделениями Нацгвардии под командованием полковника Асавелюка выдвинулись и аэропорта Краматорск на Изюм. Наш маршрут был через Семеновку. Накануне одно из наших подразделений объехало Славянск со стороны Красного Лимана, через Малиново, в районе которого находился 4-й блокпост.

Наша колонна также вышла в район 4-го блокпоста. Там мы встретили 4 БТРа 8-го полка спецназ ВСУ. Командир группы сообщил нам, что он выполнил задачу по разведке Семеновки, и что противник в Семеновке не обнаружен. Разведка 8-го полка обнаружить противника не смогла, возможно, их просто пропустили. Поэтому наша колонна пошла напрямую.

Мы приняли решение с Асавелюком: в районе «зеленки» у Семеновки, где могла быть засада, спешиться с бронетехники, развернуться на флангах и зачистить «зеленку» по ходу движения.

У нас было важное тактическое преимущество. Накануне «Омега» захватила радиостанцию террористов, и теперь мы слушали их переговоры на их частоте.

Мы подъезжали к Семеновке. И тут услышали, как террористы переговариваются — сообщают, что видят подход БТРа и микроавтобуса. Мы предположили, что это наша группа, которая идет к нам навстречу. Асавелюк запросил своих — «Вы идете к нам навстречу? Вас обнаружили».

семеновка
Мы были в готовности к огневому контакту и подъехали к Семеновке, услышали, как открыл огонь крупнокалиберный КПВТ на БТРе. Наши сообщили, что вступили в бой. В этот момент обстрелу подверглась и наша колонна. Это произошло на том самом месте, где 13 апреля было нападение на Кузнецова и где погиб Геннадий Биличенко.

Мы быстро рассредоточились по зеленке и пошли вперед, навстречу нашим товарищам. Противник занимал позиции с обеих сторон трассы.

Мы продвигались медленно, но постоянно поддерживали высокую плотность огня. И очень эффективно и слаженно сработали группы, которые шли по «зеленке» на флангах. Одна из групп нашего отряда была оставлена на месте. Там был неисправный БТР на буксире, и две небронированных бортовых машины. Было бы неразумно ими рисковать. Поэтому после нашего прорыва они развернулись и уехали обратно на 4-й блокпост, и прибыли благополучно в Изюм позднее, в объезд через Красный Лиман.

Наша колонна тоже могла обойти район боя, но мы уже после нападения на группу на перекрестке были обязаны пробиваться к нашим товарищам. Удар с двух сторон также ставил под угрозу фланги противника.

Благодаря нашим товарищам, которые приняли на себя удар противника на железнодорожном переезде, нам удалось выполнить задачу без серьезных потерь. Наша колонна прорвалась, и у нас были только легкораненые.

В начале известного видео боя в Семеновке видно, как у лежащего на краю дороги российского боевика полковник Асавелюк забирает пулемет. Это был какой-то бородач, который выскочил на дорогу. В его руке была граната, которую он не успел кинуть. Вообще противник действовал довольно дерзко. Впрочем, для нас это было неплохо, мы вели постоянно прицельный огонь, никто не дрогнул.

Дистанции боя были короткие — 100-150 метров.

Наша группа смогла забрать раненого Сергея С. из сумской «Альфы». Лично Асавелюк, еще один «омеговец» и я — мы втроем подхватили С., я тогда не смог его узнать — все лицо было залито кровью.

В результате боя среди наших проблем могу выделить прежде всего отсутствие огневой поддержки, а также недостаток взаимодействия, особенно между бойцами и экипажами БТРов. Для большинства ребят это был первый бой в жизни, и сложно их упрекать. Но если бы взаимодействие было более плотным, многих потерь удалось бы избежать. Впрочем, это был первый большой бой в ходе войны, и предположить, что такими крупными силами боевики решат атаковать воинскую колонну, никто не мог.

Сводный отряд, который шел нам навстречу, потерял трех бойцов погибшими, и четырех — тяжелоранеными.

Пали смертью храбрых инструктор Руслан Лужевский и командир сумской «Альфы» Александр Анищенко. Погиб гранатометчик «Ягуара».

Руслана там вообще не должно было быть, он вызвался идти в бой добровольно. Руслан приехал как офицер охраны командира «Альфы» С. Они находились на блокпосту 3-А. Когда сводный отряд вышел нам навстречу, Руслан сказал, что не может оставаться на блоке, пока товарищи идут в бой, и пошел с ними, вызвался добровольно. Он погиб уже к концу боя, длительное время он вел прицельный огонь. Руслан был признанным мастером парашютного спорта, рукопашного боя и пулевой стрельбы, был участником и победителем многих турниров по стрельбе.

Саша Анищенко и его бойцы из Сум шли впереди и приняли на себя главный удар. Никто не дрогнул, они четко работали.

Считаю, очень заслуженно Руслан Лужевский и Александр Анищенко удостоены звания Герой Украины.
Тяжелые ранения, которые привели к инвалидности, получили четверо наших бойцов, большинство других получили легкие ранения. Наши офицеры сражались достойно — среди тяжелораненых С. получил несколько пуль, Я. потерял глаз, множественные осколочные ранения, Р. пуля попала под бронежилет, срикошетила и перебила позвоночник, выбила 2,5 сантиметра, Г. потерял селезенку, сейчас хотим сохранить его на службе.

Враг дорого заплатил за свое нападение. Ключевым фактором, что мы не понесли гораздо больших потерь, стал высокий уровень индивидуальной подготовки и сохранение управление. В результате огонь был организованным, и огневые средства противника нам удавалось успешно подавлять.

В заключение хотел бы отметить наших товарищей из отряда Нацгвардии «Омега», которые достойно сражались с нами на этом начальном периоде войны, на которых можно положиться, как на самого себя. Без их бронетехники и отличных экипажей многие операции были бы невозможны.

Хочу поблагодарить всех участников боя 5 мая. И почтить память павших героев».
«Мне поставили задачу выделить два БТРа для переброски и взаимодействия с бойцами «Альфы». Разумеется, я отобрал два экипажа и пошел в составе одного из них сам. В моей роте было всего несколько кадровых военных, включая меня, поэтому пошел сам, остальные мобилизованные, я хотел вводить ребят в бой постепенно.

Я в бою смотрел, откуда бьет противник — командовали другие, моя задача была точно подавлять огневые точки противника. Мы поддерживали огнем и прикрывали броней бойцов. По нам били из РПГ, но благодаря маневрированию и постоянному плотному огню, прицельных выстрелов у противника не получилось.

Патронов не жалели. Прикрывали спецназ как могли. Наверное, что-то получилось — у тех групп, которые взаимодействовали с нашими БТРами, потерь не было. Но трое спецназовцев погибло.

В дальнейшем мне не раз приходилось участвовать в конвойных операциях и в боях при сопровождении колонн, но опыт первого боя 5 мая до сих пор стоит у меня перед глазами».

Юрий Бутусов, Цензор.НЕТ Источник: http://censor.net.ua/r335305

Сработает ли на Донбассе «приднестровизация»?Сработает ли на Донбассе «приднестровизация»?

Конрад Шуллер | Frankfurter Allgemeine.
В ходе прямой линии 16 апреля у российского президента Владимира Путина спросили, действительно ли президент Украины Петр Порошенко как-то во время переговоров сделал ему неожиданное предложение забрать Донбасс. Российский лидер ответил на вопрос отрицательно, однако легенда, как пишет Конрад Шуллер на страницах немецкой газеты Frankfurter Allgemeine, была предана огласке: «Мол, Украина, и так потерявшая в марте прошлого года в результате завуалированной российской интервенции Крым, а теперь отчаянно воюющая против поддерживаемых Россией сепаратистов на Донбассе, на самом деле потеряла интерес к серьезно пострадавшему в результате боевых действий региону».

По мнению автора, эта точка зрения вполне имеет право на жизнь: согласно недавно опубликованному секретному докладу Группы немецких советников при правительстве Украины, Донбасс еще перед вооруженным конфликтом практически ничего не приносил Киеву и из-за огромных субсидий был для него обузой, а необходимость его восстановления после боевых действий превращает регион в настоящий камень на шее. Еще одной причиной для якобы сказанной украинским президентом фразы «Забери его, он мне не нужен», является тот факт, что обладание Донбассом, всегда выступавшим против проевропейского курса страны, не особо привлекательно для киевской элиты, пишет Шуллер.

«Разумеется, в украинском правительстве никто не подтверждает, что Порошенко делал такое предложение, однако западные специалисты отмечают, что они регулярно сталкиваются с подобными мыслями как в самом Киеве, так и в других европейских столицах», — продолжает автор. Модель, о которой идет речь, называется «приднестровизация» — по названию отделившегося от Молдавии в 1990-х годах региона, Приднестровья, конфликт с которым так и не был разрешен, однако удалось добиться установления более-менее надежного мира без кровопролития.

Так может ли подобный сценарий иметь место на Донбассе, придя на смену нынешней войне? Автор описывает вариант, при котором управляемые Москвой «народные республики» продолжат свое существование, в обмен Россия не будет продолжать вооруженный конфликт, проект по захвату новых территорий под названием «Новороссия» прекратит свое существование, на Донбассе прекратится кровопролитие, а Украина займется собственным восстановлением.

Однако, как считают эксперты, несмотря на все плюсы этого сценария, вряд ли у него есть шансы на жизнь, говорится в статье. Так, по мнению представителя украинского МИДа, «сделка с Путиным под девизом «Забери Донбасс и оставь остальную Украину в покое» не сработает, поскольку Путин не заинтересован ни в одной из ее частей: он не хочет ни нагружать и без того «измотанную» российскую казну ради государства-сателлита на разрушенном Донбассе, ни тем более оставлять Украину в покое».

Как считают украинские дипломаты, Путин, напротив, заинтересован подогревать конфликт ради того, чтобы наносить вред Украине и торпедировать ее прозападный курс. По этой причине модель «замороженного конфликта» не сработает: «На Донбассе Путину нужна не контролируемое «Приднестровье», а взрывоопасный и смертельный «Сектор Газа», который погубит Украину», — заключает корреспондент.

Источник: Frankfurter AllgemeineКонрад Шуллер | Frankfurter Allgemeine.
В ходе прямой линии 16 апреля у российского президента Владимира Путина спросили, действительно ли президент Украины Петр Порошенко как-то во время переговоров сделал ему неожиданное предложение забрать Донбасс. Российский лидер ответил на вопрос отрицательно, однако легенда, как пишет Конрад Шуллер на страницах немецкой газеты Frankfurter Allgemeine, была предана огласке: «Мол, Украина, и так потерявшая в марте прошлого года в результате завуалированной российской интервенции Крым, а теперь отчаянно воюющая против поддерживаемых Россией сепаратистов на Донбассе, на самом деле потеряла интерес к серьезно пострадавшему в результате боевых действий региону».

По мнению автора, эта точка зрения вполне имеет право на жизнь: согласно недавно опубликованному секретному докладу Группы немецких советников при правительстве Украины, Донбасс еще перед вооруженным конфликтом практически ничего не приносил Киеву и из-за огромных субсидий был для него обузой, а необходимость его восстановления после боевых действий превращает регион в настоящий камень на шее. Еще одной причиной для якобы сказанной украинским президентом фразы «Забери его, он мне не нужен», является тот факт, что обладание Донбассом, всегда выступавшим против проевропейского курса страны, не особо привлекательно для киевской элиты, пишет Шуллер.

«Разумеется, в украинском правительстве никто не подтверждает, что Порошенко делал такое предложение, однако западные специалисты отмечают, что они регулярно сталкиваются с подобными мыслями как в самом Киеве, так и в других европейских столицах», — продолжает автор. Модель, о которой идет речь, называется «приднестровизация» — по названию отделившегося от Молдавии в 1990-х годах региона, Приднестровья, конфликт с которым так и не был разрешен, однако удалось добиться установления более-менее надежного мира без кровопролития.

Так может ли подобный сценарий иметь место на Донбассе, придя на смену нынешней войне? Автор описывает вариант, при котором управляемые Москвой «народные республики» продолжат свое существование, в обмен Россия не будет продолжать вооруженный конфликт, проект по захвату новых территорий под названием «Новороссия» прекратит свое существование, на Донбассе прекратится кровопролитие, а Украина займется собственным восстановлением.

Однако, как считают эксперты, несмотря на все плюсы этого сценария, вряд ли у него есть шансы на жизнь, говорится в статье. Так, по мнению представителя украинского МИДа, «сделка с Путиным под девизом «Забери Донбасс и оставь остальную Украину в покое» не сработает, поскольку Путин не заинтересован ни в одной из ее частей: он не хочет ни нагружать и без того «измотанную» российскую казну ради государства-сателлита на разрушенном Донбассе, ни тем более оставлять Украину в покое».

Как считают украинские дипломаты, Путин, напротив, заинтересован подогревать конфликт ради того, чтобы наносить вред Украине и торпедировать ее прозападный курс. По этой причине модель «замороженного конфликта» не сработает: «На Донбассе Путину нужна не контролируемое «Приднестровье», а взрывоопасный и смертельный «Сектор Газа», который погубит Украину», — заключает корреспондент.

Источник: Frankfurter Allgemeine

«- ГЕНЕРАЛ, НА ТВОИХ РУКАХ КРОВЬ! – ДА, КРОВЬ, ПОТОМУ ЧТО ЭТО ВОЙНА!» — 5 МАЯ 2014-ГО – ИСТОРИЯ ПЕРВОГО БОЯ СПЕЦНАЗА РОССИЙСКО-УКРАИНСКОЙ ВОЙНЫ. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ«- ГЕНЕРАЛ, НА ТВОИХ РУКАХ КРОВЬ! – ДА, КРОВЬ, ПОТОМУ ЧТО ЭТО ВОЙНА!» — 5 МАЯ 2014-ГО – ИСТОРИЯ ПЕРВОГО БОЯ СПЕЦНАЗА РОССИЙСКО-УКРАИНСКОЙ ВОЙНЫ. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

5 мая 2014-го года – годовщина первого полномасштабного боя под Славянском. В этот день Антитеррористическая операция превратилась в войну с хорошо вооруженными бандами российских наемников и диверсантов, усиленных местными предателями. 5 мая – первый бой для спецподразделения «Альфа» СБУ, второй для «Омеги», «Веги», «Ягуара». За этот бой два участника удостоены звания Герой Украины.

«Цензор.Нет» решил вспомнить это знаковое событие и посмотреть на ситуацию спустя год глазами очевидцев и участников боя.
Мы восстановили хронологию боя с рядом собеседников. Это командир Национальной гвардии в этом районе, генерал, позывной «Карпаты», который руководил в целом ходом операции и непосредственно отдавал приказы подразделениям в бою; начальник управления спецподразделения «Альфа», полковник А.. который принимал участие в бою; командир снайперской группы «Альфы», подполковник Т.; командир роты 95-й аэромобильной бригады Павел Медведь; в процессе подготовки использовались свидетельства других участников — из числа офицеров «Омеги» и «Альфы».
В первой части истории сражения 5 мая говорит генерал Нацгвардии с позывным «Карпаты»:
«Бой 5 мая стал не первым боевым столкновением на Донбассе. Но после этого боя я сказал министру МВД Арсену Авакову: «У нас уже не АТО. А настоящая война». Впервые силы противника вступили в организованный и открытый огневой бой с нашими войсками.
29 апреля мы уничтожили первый блокпост террористов. В эту первую атаку я направил своего сына. Он был командиром группы спецназа Нацгвардии «Омега», позывной Фокс. Еще ряд блокпостов мы ликвидировали 2 мая. 2 мая мы установили свои блокпосты на месте позиций противника. Генерал Рудницкий установил 3-й блокпост на «БЗС», а я — 2-й на комбикормовом заводе, 1-й блокпост — на Рыбхозе. Противник оказывал плохо организованное сопротивление. Многие просто разбегались. Опорные пункты в городах противник удерживал прочно, и начали работать диверсионно-разведывательные группы. Мы передали блокпосты добровольцам 1-го батальона Нацгвардии и перебросили силы в Краматорск. 3-4 мая мы установили еще ряд новых блокпостов.
4 мая на мосту под горой Карачун террористы совершили провокацию — во время переговоров подразделения наших десантников с местными жителями террорист бросил гранату из-за спины мирных граждан в наших военных. Двое военнослужащих погибло, трое были ранены. Российские террористы рассчитывали, что наши солдаты расстреляют всю мирную толпу в отместку за преступление, но в безоружных людей никто не выстрелил.
Основная проблема — у нас не было штаба управления. Антитеррористический центр СБУ оказался недееспособен. Армия перебросила в начале под Славянск только одно подразделение 80-го аэромобильного полка, и 10 БТРов. Огромную роль здесь сыграл генерал-полковник Геннадий Воробьев, который для создания штаба АТО передал группу опытных офицеров, также усили Источник: http://censor.net.ua/r335298ла штаб своими офицерами и Нацгвардия. Не было снабжения — передовые части десантников и Нацгвардии выживали исключительно благодаря помощи местного населения — двое фермеров нам очень помогали. Один из них каждый день резал корову и сам готовил еду для сотен бойцов. Сил было немного — я рассчитывал на «Омегу, «Вегу», Ягуар» — это было всего 300 бойцов. И «Альфа» была в составе свыше 100 человек. Эти силы были нужны везде.
4 мая мы начали операцию по перегруппировке наших сил. На аэродром Краматорска прибыло усиление. Нам надо было вывести оттуда «Альфу», «Омегу» и «Вегу» на нашу базу в Изюм, чтобы сосредоточить ударный кулак в одном месте для дальнейших операций. На этот момент по всем дорогам переброски шли беспрепятственно. Дорога из Краматорска через Семеновку противником не контролировалась. Наши подразделения свободно объезжали Славянск с обеих сторон. Однако возможность засады противника я не исключал. С 1985 по 1992 год я служил в Закавказье и прошел там все горячие точки.
Сводный отряд «Омеги», «Веги» и «Альфы» выезжал из аэродрома Краматорска на нескольких БТРах и грузовиках. От четвертого блокпоста они должны были по окраине Славянска — через Семеновку, выйти к блокпосту 3-А.
Командовал отрядом полковник Асавелюк. С ним был командир «Веги» Матрос. (отрядом «Альфы» командовал другой наш собеседник — полковник А. — Ю.Б.), и командир «Омеги» полковник Стрельченко.
Понимая опасность движения по трассе через Семеновку, Асавелюк предпринял попытку объехать поселок по проселочным дорогам. Однако при выдвижении к северным окраинам Семеновки Асавелюк заметил передвижение вооруженных людей и принял правильное решение не ходить в зону плотной застройки. Он развернул отряд и вернулся на основную автотрассу, и поехал по прямому маршруту.
Одновременно, получив информацию о возможной засаде, я направил навстречу колонне Асавелюка весь наличный резерв. Это были переброшенные накануне в Изюм подразделения той же «Альфы» и подразделения «Ягуара». Поскольку у «Альфы» не было своей бронетехники, им дали два Источник: http://censor.net.ua/r335298 БТРа 80-го аэромобильного полка во главе со смелым парнем — командиром роты. (Нам не удалось установить, кто принимал участие в бою 5 мая из состава 80-й аэромобильной бригады — это был один или два БТРа. Командир роты 95-й бригады Павел Медведь с двумя экипажами БТРов принимал участие в этом бою. — Ю.Б.).
Общая численность наших сил в этом бою составляла — до 90 человек. Группа Асавелюка была до 50 бойцов, сводная группа, которая встречала их на переезде, была поменьше — около 30, может быть, чуть больше 30 человек.
Я не мог вызвать поддержку с воздуха, поскольку накануне, 2 мая, террористы сбили над Славянском два боевых вертолета Ми-24. Вертолетчики не вылетали. А артиллерия ВСУ не была развернута и не могла оказать нам поддержку.
На тот момент засады на дорогах противник не устраивал. Информации о возможной засаде также не поступало — буквально ночью наши подразделения прошли по этой самой дороге абсолютно беспрепятственно. Однако на всякий случай, наш сводный отряд выдвинулся навстречу отряду Асавелюка примерно в 11 часов за перекресток автодороге и железнодорожных путей в Семеновке.
К этому перекрестку примыкает «зеленка», и частный сектор, жилые и административные здания.
Именно там был сосредоточен крупный отряд противника, который атаковал сводный отряд, встречавший колонну Асавелюка. Было примерно 11 часов.
В ходе боя наши подразделения действовали в целом слаженно. Прекрасно работала «Альфа», снайперы, группа огневой поддержки. Сводный отряд развернулся на позициях, и достойно встретил противника огнем. Противник вел интенсивный обстрел из стрелкового оружия, крупнокалиберный пулемет либо снайперские винтовки били с крыши завода, который находился неподалеку (здание масложиркомбината. — Ю.Б.). На трех БТРах были прострелены колеса.
Бойцы грамотно прикрывались корпусами БТРов, и большинство в своем первом настоящем бою действовали выше всяких похвал. Однако плотность огня противника была высокой. В бою погиб гранатометчик «Ягуара», прапорщик Виктор Долинский.
Он вел бой впереди. И либо граната РПГ, либо пуля, поразили боекомплект, который был у Виктора. В результате взрыва он погиб на месте. В бою также погибло 2 офицера «Альфы». Было много раненых, из них трое тяжелых. Все основные потери пришлись на сводный отряд, который выдвинулся к перекрестку для встречи Асавелюка. Благодаря самопожертвованию и профессионализму своих товарищей, Асавелюк прошел опасную «зеленку» и перекресток без серьезных потерь. У него были только легкораненые. В свою очередь группа Асавелюка видела огневые точки противника, который бил по сводному отряду. И вела по ним эффективный огонь. Это позволило сводному отряду отойти. Потерь в технике не было, мы забрали все тела погибших и раненых.
После Источник: http://censor.net.ua/r335298 боя ко мне на эмоциях подскочил офицер «Альфы»: «Генерал, на твоих руках кровь!» Я ответил: «Да, кровь на руках! Потому что это война!»
В этом бою мой сын принимал участие на ровне со всей «Омегой». Рисковали все одинаково. Эмоции прошли уже сейчас.
На следующий день наша агентура сообщила — в морге Славянска свыше 40 трупов боевиков. Все-таки наш спецназ и БТРы огневой поддержки отработали грамотно, как учили. Вечная память погибшим — они погибли как настоящие воины.
У меня за этот бой и за всю войну нет ни одной награды — я не прошу и не ищу их намеренно. Считаю, что задача генерала на войне — выполнять боевые задачи с минимальными потерями. Награждать генералов надо после войны. Я потому и не хочу себя в описании этого боя выпячивать, не хочу свое имя выставлять. Славы достойны те, кто пожертвовал собой, здоровьем, прикрыл товарища, профессионально уничтожил врага. За бой награждали настоящих героев. Прапорщик спецназа Национальной гвардии Виктор Долинский награжден посмертно орденом «За мужество» 3-й степени».
Юрий БУТУСОВ, Цензор.НЕТ
Источник: http://censor.net.ua/resonance/335298/_general_na_tvoih_rukah_krov_da_krov_potomu_chto_eto_voyina_5_maya_2014go_istoriya_pervogo_boya_spetsnaza5 мая 2014-го года – годовщина первого полномасштабного боя под Славянском. В этот день Антитеррористическая операция превратилась в войну с хорошо вооруженными бандами российских наемников и диверсантов, усиленных местными предателями. 5 мая – первый бой для спецподразделения «Альфа» СБУ, второй для «Омеги», «Веги», «Ягуара». За этот бой два участника удостоены звания Герой Украины.

«Цензор.Нет» решил вспомнить это знаковое событие и посмотреть на ситуацию спустя год глазами очевидцев и участников боя.
Мы восстановили хронологию боя с рядом собеседников. Это командир Национальной гвардии в этом районе, генерал, позывной «Карпаты», который руководил в целом ходом операции и непосредственно отдавал приказы подразделениям в бою; начальник управления спецподразделения «Альфа», полковник А.. который принимал участие в бою; командир снайперской группы «Альфы», подполковник Т.; командир роты 95-й аэромобильной бригады Павел Медведь; в процессе подготовки использовались свидетельства других участников — из числа офицеров «Омеги» и «Альфы».
В первой части истории сражения 5 мая говорит генерал Нацгвардии с позывным «Карпаты»:
«Бой 5 мая стал не первым боевым столкновением на Донбассе. Но после этого боя я сказал министру МВД Арсену Авакову: «У нас уже не АТО. А настоящая война». Впервые силы противника вступили в организованный и открытый огневой бой с нашими войсками.
29 апреля мы уничтожили первый блокпост террористов. В эту первую атаку я направил своего сына. Он был командиром группы спецназа Нацгвардии «Омега», позывной Фокс. Еще ряд блокпостов мы ликвидировали 2 мая. 2 мая мы установили свои блокпосты на месте позиций противника. Генерал Рудницкий установил 3-й блокпост на «БЗС», а я — 2-й на комбикормовом заводе, 1-й блокпост — на Рыбхозе. Противник оказывал плохо организованное сопротивление. Многие просто разбегались. Опорные пункты в городах противник удерживал прочно, и начали работать диверсионно-разведывательные группы. Мы передали блокпосты добровольцам 1-го батальона Нацгвардии и перебросили силы в Краматорск. 3-4 мая мы установили еще ряд новых блокпостов.
4 мая на мосту под горой Карачун террористы совершили провокацию — во время переговоров подразделения наших десантников с местными жителями террорист бросил гранату из-за спины мирных граждан в наших военных. Двое военнослужащих погибло, трое были ранены. Российские террористы рассчитывали, что наши солдаты расстреляют всю мирную толпу в отместку за преступление, но в безоружных людей никто не выстрелил.
Основная проблема — у нас не было штаба управления. Антитеррористический центр СБУ оказался недееспособен. Армия перебросила в начале под Славянск только одно подразделение 80-го аэромобильного полка, и 10 БТРов. Огромную роль здесь сыграл генерал-полковник Геннадий Воробьев, который для создания штаба АТО передал группу опытных офицеров, также усили Источник: http://censor.net.ua/r335298ла штаб своими офицерами и Нацгвардия. Не было снабжения — передовые части десантников и Нацгвардии выживали исключительно благодаря помощи местного населения — двое фермеров нам очень помогали. Один из них каждый день резал корову и сам готовил еду для сотен бойцов. Сил было немного — я рассчитывал на «Омегу, «Вегу», Ягуар» — это было всего 300 бойцов. И «Альфа» была в составе свыше 100 человек. Эти силы были нужны везде.
4 мая мы начали операцию по перегруппировке наших сил. На аэродром Краматорска прибыло усиление. Нам надо было вывести оттуда «Альфу», «Омегу» и «Вегу» на нашу базу в Изюм, чтобы сосредоточить ударный кулак в одном месте для дальнейших операций. На этот момент по всем дорогам переброски шли беспрепятственно. Дорога из Краматорска через Семеновку противником не контролировалась. Наши подразделения свободно объезжали Славянск с обеих сторон. Однако возможность засады противника я не исключал. С 1985 по 1992 год я служил в Закавказье и прошел там все горячие точки.
Сводный отряд «Омеги», «Веги» и «Альфы» выезжал из аэродрома Краматорска на нескольких БТРах и грузовиках. От четвертого блокпоста они должны были по окраине Славянска — через Семеновку, выйти к блокпосту 3-А.
Командовал отрядом полковник Асавелюк. С ним был командир «Веги» Матрос. (отрядом «Альфы» командовал другой наш собеседник — полковник А. — Ю.Б.), и командир «Омеги» полковник Стрельченко.
Понимая опасность движения по трассе через Семеновку, Асавелюк предпринял попытку объехать поселок по проселочным дорогам. Однако при выдвижении к северным окраинам Семеновки Асавелюк заметил передвижение вооруженных людей и принял правильное решение не ходить в зону плотной застройки. Он развернул отряд и вернулся на основную автотрассу, и поехал по прямому маршруту.
Одновременно, получив информацию о возможной засаде, я направил навстречу колонне Асавелюка весь наличный резерв. Это были переброшенные накануне в Изюм подразделения той же «Альфы» и подразделения «Ягуара». Поскольку у «Альфы» не было своей бронетехники, им дали два Источник: http://censor.net.ua/r335298 БТРа 80-го аэромобильного полка во главе со смелым парнем — командиром роты. (Нам не удалось установить, кто принимал участие в бою 5 мая из состава 80-й аэромобильной бригады — это был один или два БТРа. Командир роты 95-й бригады Павел Медведь с двумя экипажами БТРов принимал участие в этом бою. — Ю.Б.).
Общая численность наших сил в этом бою составляла — до 90 человек. Группа Асавелюка была до 50 бойцов, сводная группа, которая встречала их на переезде, была поменьше — около 30, может быть, чуть больше 30 человек.
Я не мог вызвать поддержку с воздуха, поскольку накануне, 2 мая, террористы сбили над Славянском два боевых вертолета Ми-24. Вертолетчики не вылетали. А артиллерия ВСУ не была развернута и не могла оказать нам поддержку.
На тот момент засады на дорогах противник не устраивал. Информации о возможной засаде также не поступало — буквально ночью наши подразделения прошли по этой самой дороге абсолютно беспрепятственно. Однако на всякий случай, наш сводный отряд выдвинулся навстречу отряду Асавелюка примерно в 11 часов за перекресток автодороге и железнодорожных путей в Семеновке.
К этому перекрестку примыкает «зеленка», и частный сектор, жилые и административные здания.
Именно там был сосредоточен крупный отряд противника, который атаковал сводный отряд, встречавший колонну Асавелюка. Было примерно 11 часов.
В ходе боя наши подразделения действовали в целом слаженно. Прекрасно работала «Альфа», снайперы, группа огневой поддержки. Сводный отряд развернулся на позициях, и достойно встретил противника огнем. Противник вел интенсивный обстрел из стрелкового оружия, крупнокалиберный пулемет либо снайперские винтовки били с крыши завода, который находился неподалеку (здание масложиркомбината. — Ю.Б.). На трех БТРах были прострелены колеса.
Бойцы грамотно прикрывались корпусами БТРов, и большинство в своем первом настоящем бою действовали выше всяких похвал. Однако плотность огня противника была высокой. В бою погиб гранатометчик «Ягуара», прапорщик Виктор Долинский.
Он вел бой впереди. И либо граната РПГ, либо пуля, поразили боекомплект, который был у Виктора. В результате взрыва он погиб на месте. В бою также погибло 2 офицера «Альфы». Было много раненых, из них трое тяжелых. Все основные потери пришлись на сводный отряд, который выдвинулся к перекрестку для встречи Асавелюка. Благодаря самопожертвованию и профессионализму своих товарищей, Асавелюк прошел опасную «зеленку» и перекресток без серьезных потерь. У него были только легкораненые. В свою очередь группа Асавелюка видела огневые точки противника, который бил по сводному отряду. И вела по ним эффективный огонь. Это позволило сводному отряду отойти. Потерь в технике не было, мы забрали все тела погибших и раненых.
После Источник: http://censor.net.ua/r335298 боя ко мне на эмоциях подскочил офицер «Альфы»: «Генерал, на твоих руках кровь!» Я ответил: «Да, кровь на руках! Потому что это война!»
В этом бою мой сын принимал участие на ровне со всей «Омегой». Рисковали все одинаково. Эмоции прошли уже сейчас.
На следующий день наша агентура сообщила — в морге Славянска свыше 40 трупов боевиков. Все-таки наш спецназ и БТРы огневой поддержки отработали грамотно, как учили. Вечная память погибшим — они погибли как настоящие воины.
У меня за этот бой и за всю войну нет ни одной награды — я не прошу и не ищу их намеренно. Считаю, что задача генерала на войне — выполнять боевые задачи с минимальными потерями. Награждать генералов надо после войны. Я потому и не хочу себя в описании этого боя выпячивать, не хочу свое имя выставлять. Славы достойны те, кто пожертвовал собой, здоровьем, прикрыл товарища, профессионально уничтожил врага. За бой награждали настоящих героев. Прапорщик спецназа Национальной гвардии Виктор Долинский награжден посмертно орденом «За мужество» 3-й степени».
Юрий БУТУСОВ, Цензор.НЕТ
Источник: http://censor.net.ua/resonance/335298/_general_na_tvoih_rukah_krov_da_krov_potomu_chto_eto_voyina_5_maya_2014go_istoriya_pervogo_boya_spetsnaza

«ПОНЯТЬ ВОЙНУ», — СТАТЬЯ ПОГИБШЕГО БОЙЦА НАЦГВАРДИИ ИВАНА СОТНИКА«ПОНЯТЬ ВОЙНУ», — СТАТЬЯ ПОГИБШЕГО БОЙЦА НАЦГВАРДИИ ИВАНА СОТНИКА

В боях в Широкино погиб боец батальона «Донбасс» Иван Сотник, житель Луцка. 10 апреля в Фейсбуке он написал: «Мониторинг соцсетей показывает: многие украинцы к войне не готовы. Ни морально, ни психически, ни логически. Донести информацию сейчас — спасти чью-то жизнь или хотя бы психику. Ну, или подтолкнуть к принятию важных решений. В любом случае — тут все по полочкам. Читаем. Думаем…»

НИКАКОГО ГЕРОИЗМА

Война это кровь, смерть, оторванные руки, ноги, головы. Война — это искалеченные судьбы. Война это сожженные города. До тех пор, пока в вашей голове война будет чем-то красивым и героическим, вы к войне не готовы. Война — это запах гноя, гари, мочи и пота, а не пафосные монологи и красивые поступки.

Всегда был против советского кино о Второй Мировой. Красивые, причесанные (иногда красиво замазанные сажей) правильные люди, принимали однозначные правильные решения. Все выглядело, как в классических пьесах: если герой хороший («НАШ») он правильно разговаривает, хорошо выглядит, правильно рассуждает и красиво умирает в конце. Если герой плохой («немец»), то он убивает, сжигает, грабит и не считается ни с одной другой точкой зрения.

В жизни ВСЕ НЕ ТАК. В жизни плохие солдаты есть с обеих сторон, хорошие солдаты есть с обеих сторон, каждый уверен, что он прав. Наши солдаты тоже не святые, наши снаряды тоже могут попасть по гражданскому объекту, наши солдаты не все «киборги». Они иногда не могут связать двух слов, иногда пьют, иногда покушаются на других людей. И происходит это потому, что в армию не отбирают по принципу «святой-не святой», а призывают тех, кто может выполнять поставленную задачу. И задача у солдата простая — воевать.

Пожалуйста, примите это как факт.

Героизм, подвиг, благородные поступки и прочее — вопрос ИДЕОЛОГИИ. А идеология в любой войне — второстепенна. Идеология — это инструмент для мотивации солдат и народа. И уж никак не первопричина. Потому не тешьте себя иллюзиями, что в РЕАЛЬНОЙ ЖИЗНИ люди руководствуются идеологией.

НИКАКОЙ ЖАЛОСТИ

Во время военных действий,если твой дом находится на линии огня,или в зоне поражения то,велика вероятность,что его не будет. Если ты будешь находиться в своем доме, то возможно не будет и тебя — это факт. Враг вообще не будет считаться с твоей точкой зрения. И твои слезы над пожитками его не волнуют,как не волнуют его твои банки с помидорами, твой кот, твоя картина над кроватью, которую тебе когда-то подарила мама. Им плевать на все, что для тебя ценно. Не потому, что они сволочи,а потому, что не бывает войн, в которых учитываются твои пожитки. Думать и страдать нужно было раньше. Война пришла в твой город — либо уезжай, либо бери в руки оружие или принимай участие в защите любым доступным тебе способом. Все элементарно просто. Бракованный снаряд не будет жалеть тебя. Случайный осколок тоже не будет о тебе заботиться. Сидеть и ждать, пока тебя вместе с домом сравняют с землей — глупо и бессмысленно. Если после обстрела жилых кварталов Мариуполя и Краматорска ты этого не понял, то, увы. Кто тебе виноват?

ПОГАСИ ЭМОЦИИ
Планируй свою жизнь сейчас. Пока паника не заклинила твой мозг. Хочешь ли ты уехать? Если хочешь, то — куда? Если не получится, то куда ты денешься? Если получится, то что ты будешь делать дальше? В любом случае — лишние эмоции тебе не нужны. Вся эта риторика из серии «о Боже! мир рухнул!» она не принесет тебе ни решений, ни безопасности. Эмоции: паника, ненависть, истерика — никаким образом не улучшат твое положение. Они не могут повлиять на ситуацию. Эмоции лишь заставляют людей суетиться и принимать алогичные решения.

ОПРЕДЕЛИСЬ, НАКОНЕЦ

Речь идет не о поддержке царящего с обеих сторон идиотизма. Определяться надо не с деталями, а с приоритетами. Отбрось все сомнения, второстепенные детали и фразы «тут все неоднозначно». Отбрось и реши: на чьей ты стороне. Без всяких «НО» и «ЕСЛИ». Стороны для тебя может быть только две: «Украина» и «Россия». Других сторон для тебя в этой войне нет.

Уже ПОСЛЕ того, как ты определился, можно вводить всякие «но» и «если». Типа «я за Украину, но хотелось бы, чтобы ….» или «Я за Россию, НО». Впрочем, если ты «за Россию», тогда, увы, мы с тобой на разных сторонах фронта.

ПАЦИФИЗМ НЕ ПРОЙДЕТ

Позиция «остановите войну» — не позиция. Это эмоции. От твоих воплей ни Путин, ни Порошенко, ни Обама, ни Меркель и вообще НИКТО не остановится. Впрочем, если тебе еще хочется покричать в пустоту — дело твое. Хотя, есть куда более логичные действия, чем пукать в вечность. Даже если вас услышит, например, Порошенко, то услышит ли вас Путин?

ПОСМОТРИ ВОКРУГ

В твоей стране уже ГОД идет война. Кто бы и как ее ни называл. Кто бы ни смеялся. Кто бы ни относился к этому скептически. Война идет между Украиной и Россией. Вкрапления «ополченцев» воюют на стороне и за интересы Российской Федерации. Правительству Российской Федерации могут верить лишь граждане самой Российской Федерации и еще немножко «умников» из Украины. Все. Всем остальным либо пофиг, либо они РФ не верят. Это факт. Хотят этого Лавров и Путин, или нет. Впрочем, Лавров и Путин — это политика. А мы говорим о восприятии войны.

Если ты думаешь, что в твоем городе тихо, а значит, в твоем мире войны нет — ты ошибаешься.
Если ты думаешь, что ты сидишь в позе дзен, а значит войны в твоей стране нет, то ты ошибаешься сознательно.
Если ты сидишь в костюме хиппи-пацифиста и проблемы тебя не волнуют — это до первого убитого друга, до первого траура у знакомых, до первой повестки, до первого взрыва на остановке ТВОЕГО города.
Если ты пытаешься уговаривать себя, что все обойдется, то проще уехать.
Если некуда ехать — перечитывай статью заново.
Так, увы, произошло, что о войне многие из нас знали по советским фильмам. Там были обугленные стены сгоревших домов, массированные танковые атаки. Летели самолеты, играла музыка. С криком «УРА!» в бой шли усатые молодцы. В мире ДАВНО такого нет. Война не такая. Война — это женщина, которая вышла за хлебом и погибла от разрыва снаряда на остановке. Этот снаряд мог быть провокацией для «лайфньюз», мог быть бракованным снарядом, который просто не долетел до цели, мог быть неудачным попаданием украинской армии, мог быть удачным актом устрашения от русских-террористов. Женщина вышла за хлебом и женщины не стало. «УРА!» никто не кричал. Самолеты не летели. Город не сгорел. Это и есть ВОЙНА.

ДУМАЙ ПРО ЗАВТРА

Это самое важное. У кого-то «завтра» может не быть. А у ТЕБЯ оно быть обязано. Погибнуть просто. Но если тебе некуда деться, то не проще ли сделать все, чтобы выжить и победить? Те, кто будет до последнего скалить зубы и метаться между двумя огнями, ЗАВТРА проиграют. Это факт. Метаться и скалить зубы легче заграницей. Поверь.

И ЕЩЕ ОДНО
Не надо скулить на тему «а вот Порох», «а вот Путин»…. Оставьте в покое. Да. Проблем много. Но они от тебя зависят? Нет. Ты можешь их решить? Нет. Вот и не бибикай. Хочешь свалить — беги. Только прошу — беги молча. Хочешь остаться? Добро пожаловать в АД. Зато будешь победителем. Не факт, что быть победителем в этой войне тебе понравится. Впрочем, после войны у тебя будет СТОЛЬКО работы, что тебе будет не до этого.
Источник: http://censor.net.ua/resonance/335118/ponyat_voyinu_statya_pogibshego_boyitsa_natsgvardii_ivana_sotnikaВ боях в Широкино погиб боец батальона «Донбасс» Иван Сотник, житель Луцка. 10 апреля в Фейсбуке он написал: «Мониторинг соцсетей показывает: многие украинцы к войне не готовы. Ни морально, ни психически, ни логически. Донести информацию сейчас — спасти чью-то жизнь или хотя бы психику. Ну, или подтолкнуть к принятию важных решений. В любом случае — тут все по полочкам. Читаем. Думаем…»

НИКАКОГО ГЕРОИЗМА

Война это кровь, смерть, оторванные руки, ноги, головы. Война — это искалеченные судьбы. Война это сожженные города. До тех пор, пока в вашей голове война будет чем-то красивым и героическим, вы к войне не готовы. Война — это запах гноя, гари, мочи и пота, а не пафосные монологи и красивые поступки.

Всегда был против советского кино о Второй Мировой. Красивые, причесанные (иногда красиво замазанные сажей) правильные люди, принимали однозначные правильные решения. Все выглядело, как в классических пьесах: если герой хороший («НАШ») он правильно разговаривает, хорошо выглядит, правильно рассуждает и красиво умирает в конце. Если герой плохой («немец»), то он убивает, сжигает, грабит и не считается ни с одной другой точкой зрения.

В жизни ВСЕ НЕ ТАК. В жизни плохие солдаты есть с обеих сторон, хорошие солдаты есть с обеих сторон, каждый уверен, что он прав. Наши солдаты тоже не святые, наши снаряды тоже могут попасть по гражданскому объекту, наши солдаты не все «киборги». Они иногда не могут связать двух слов, иногда пьют, иногда покушаются на других людей. И происходит это потому, что в армию не отбирают по принципу «святой-не святой», а призывают тех, кто может выполнять поставленную задачу. И задача у солдата простая — воевать.

Пожалуйста, примите это как факт.

Героизм, подвиг, благородные поступки и прочее — вопрос ИДЕОЛОГИИ. А идеология в любой войне — второстепенна. Идеология — это инструмент для мотивации солдат и народа. И уж никак не первопричина. Потому не тешьте себя иллюзиями, что в РЕАЛЬНОЙ ЖИЗНИ люди руководствуются идеологией.

НИКАКОЙ ЖАЛОСТИ

Во время военных действий,если твой дом находится на линии огня,или в зоне поражения то,велика вероятность,что его не будет. Если ты будешь находиться в своем доме, то возможно не будет и тебя — это факт. Враг вообще не будет считаться с твоей точкой зрения. И твои слезы над пожитками его не волнуют,как не волнуют его твои банки с помидорами, твой кот, твоя картина над кроватью, которую тебе когда-то подарила мама. Им плевать на все, что для тебя ценно. Не потому, что они сволочи,а потому, что не бывает войн, в которых учитываются твои пожитки. Думать и страдать нужно было раньше. Война пришла в твой город — либо уезжай, либо бери в руки оружие или принимай участие в защите любым доступным тебе способом. Все элементарно просто. Бракованный снаряд не будет жалеть тебя. Случайный осколок тоже не будет о тебе заботиться. Сидеть и ждать, пока тебя вместе с домом сравняют с землей — глупо и бессмысленно. Если после обстрела жилых кварталов Мариуполя и Краматорска ты этого не понял, то, увы. Кто тебе виноват?

ПОГАСИ ЭМОЦИИ
Планируй свою жизнь сейчас. Пока паника не заклинила твой мозг. Хочешь ли ты уехать? Если хочешь, то — куда? Если не получится, то куда ты денешься? Если получится, то что ты будешь делать дальше? В любом случае — лишние эмоции тебе не нужны. Вся эта риторика из серии «о Боже! мир рухнул!» она не принесет тебе ни решений, ни безопасности. Эмоции: паника, ненависть, истерика — никаким образом не улучшат твое положение. Они не могут повлиять на ситуацию. Эмоции лишь заставляют людей суетиться и принимать алогичные решения.

ОПРЕДЕЛИСЬ, НАКОНЕЦ

Речь идет не о поддержке царящего с обеих сторон идиотизма. Определяться надо не с деталями, а с приоритетами. Отбрось все сомнения, второстепенные детали и фразы «тут все неоднозначно». Отбрось и реши: на чьей ты стороне. Без всяких «НО» и «ЕСЛИ». Стороны для тебя может быть только две: «Украина» и «Россия». Других сторон для тебя в этой войне нет.

Уже ПОСЛЕ того, как ты определился, можно вводить всякие «но» и «если». Типа «я за Украину, но хотелось бы, чтобы ….» или «Я за Россию, НО». Впрочем, если ты «за Россию», тогда, увы, мы с тобой на разных сторонах фронта.

ПАЦИФИЗМ НЕ ПРОЙДЕТ

Позиция «остановите войну» — не позиция. Это эмоции. От твоих воплей ни Путин, ни Порошенко, ни Обама, ни Меркель и вообще НИКТО не остановится. Впрочем, если тебе еще хочется покричать в пустоту — дело твое. Хотя, есть куда более логичные действия, чем пукать в вечность. Даже если вас услышит, например, Порошенко, то услышит ли вас Путин?

ПОСМОТРИ ВОКРУГ

В твоей стране уже ГОД идет война. Кто бы и как ее ни называл. Кто бы ни смеялся. Кто бы ни относился к этому скептически. Война идет между Украиной и Россией. Вкрапления «ополченцев» воюют на стороне и за интересы Российской Федерации. Правительству Российской Федерации могут верить лишь граждане самой Российской Федерации и еще немножко «умников» из Украины. Все. Всем остальным либо пофиг, либо они РФ не верят. Это факт. Хотят этого Лавров и Путин, или нет. Впрочем, Лавров и Путин — это политика. А мы говорим о восприятии войны.

Если ты думаешь, что в твоем городе тихо, а значит, в твоем мире войны нет — ты ошибаешься.
Если ты думаешь, что ты сидишь в позе дзен, а значит войны в твоей стране нет, то ты ошибаешься сознательно.
Если ты сидишь в костюме хиппи-пацифиста и проблемы тебя не волнуют — это до первого убитого друга, до первого траура у знакомых, до первой повестки, до первого взрыва на остановке ТВОЕГО города.
Если ты пытаешься уговаривать себя, что все обойдется, то проще уехать.
Если некуда ехать — перечитывай статью заново.
Так, увы, произошло, что о войне многие из нас знали по советским фильмам. Там были обугленные стены сгоревших домов, массированные танковые атаки. Летели самолеты, играла музыка. С криком «УРА!» в бой шли усатые молодцы. В мире ДАВНО такого нет. Война не такая. Война — это женщина, которая вышла за хлебом и погибла от разрыва снаряда на остановке. Этот снаряд мог быть провокацией для «лайфньюз», мог быть бракованным снарядом, который просто не долетел до цели, мог быть неудачным попаданием украинской армии, мог быть удачным актом устрашения от русских-террористов. Женщина вышла за хлебом и женщины не стало. «УРА!» никто не кричал. Самолеты не летели. Город не сгорел. Это и есть ВОЙНА.

ДУМАЙ ПРО ЗАВТРА

Это самое важное. У кого-то «завтра» может не быть. А у ТЕБЯ оно быть обязано. Погибнуть просто. Но если тебе некуда деться, то не проще ли сделать все, чтобы выжить и победить? Те, кто будет до последнего скалить зубы и метаться между двумя огнями, ЗАВТРА проиграют. Это факт. Метаться и скалить зубы легче заграницей. Поверь.

И ЕЩЕ ОДНО
Не надо скулить на тему «а вот Порох», «а вот Путин»…. Оставьте в покое. Да. Проблем много. Но они от тебя зависят? Нет. Ты можешь их решить? Нет. Вот и не бибикай. Хочешь свалить — беги. Только прошу — беги молча. Хочешь остаться? Добро пожаловать в АД. Зато будешь победителем. Не факт, что быть победителем в этой войне тебе понравится. Впрочем, после войны у тебя будет СТОЛЬКО работы, что тебе будет не до этого.
Источник: http://censor.net.ua/resonance/335118/ponyat_voyinu_statya_pogibshego_boyitsa_natsgvardii_ivana_sotnika

Психологическая подготовка нового этапа войныПсихологическая подготовка нового этапа войны

Андрей Илларионов.
На Прямую линию В.Путина 16 апреля этого года немало российских комментаторов отреагировало успокаивающими материалами в стиле: «Можно быть спокойным. Путин сказал, что войны не будет». У автора этих строк в ходе знакомства с текстом вопросов и ответов Прямой линии возникло совсем другое ощущение.

Привлекшие внимание автора цитаты из Прямой линии объединены в три группы – в соответствии с, очевидно, заранее запланированным «разделением труда» между «добрыми» и «злыми» «полицейскими»:
— комментарии Путина;
— более откровенные и более жесткие вопросы и комментарии ведущих и других участников Прямой линии;
— весьма прозрачный финальный аккорд Прямой линии.

1. Комментарии Путина:
…мы не видим желание сегодняшних киевских руководителей восстанавливать ни социалку, ни экономику Донбасса. Это правда, мы об этом много говорили. Это всё изложено в минских договорённостях, в бумагах, которые подписаны украинской стороной, официальными лицами, и должно исполняться. К сожалению, ничего не делается. Как мы знаем, сегодня мы наблюдаем полную блокаду Донбасса. Это касается финансовой сферы (отключена банковская система), это касается выплат социальных пособий и пенсий (ничего не платят). Мы много говорили, в том числе и с Петром Алексеевичем, на этот счёт. Ведь и я тоже публично уже высказывался, говорил о том, что… – ну, хорошо, там есть люди, которые отстаивают свои права с оружием в руках. Правильно они делают, неправильно, это другой вопрос, я сейчас даже не хочу давать оценки, хотя у меня, конечно, есть на этот счёт своё мнение, я такую оценку могу дать и неоднократно об этом говорил. Но там есть и люди, которые вообще ни при чём, которые заработали, скажем, пенсию, в том числе работая 20 лет уже в независимой Украине, они имеют право. Они не имеют никакого отношения ни к боевым действиям, ни к борьбе вооружённых людей за свои права. Они‑то здесь при чём? Почему вы им не платите? Вы обязаны это делать по закону. Нет, не платят. Таким образом, можно сказать, что украинские сегодняшние власти – они своей рукой сами отрезают от себя Донбасс, вот в чём беда и трагедия, вот об этом мы говорили.

…партнёров мы не выбираем, но мы в своей работе не должны руководствоваться симпатиями либо антипатиями – мы должны руководствоваться интересами страны, из этого будем исходить.

Я считаю, что сегодняшнее руководство Украины совершает много ошибок, и результаты будут негативными, но это выбор и Президента, и правительства. Долго уговаривал в своё время не возобновлять боевых действий. Ведь сначала господин Турчинов начал боевые действия в Донбассе. Потом Пётр Алексеевич Порошенко избрался, у него был шанс предпринять попытки мирным способом решать вопросы с людьми в Донбассе, договариваться с ними. И мы уговаривали его. Я говорю «мы», когда это был в так называемом нормандском формате разговор. Я‑то точно уговаривал не начинать боевых действий, предпринять хотя бы попытку договориться. Нет, начали боевые действия. В первый раз печально закончилось, во второй раз печально закончилось. В третий раз начали – опять трагедией закончилось для украинцев прежде всего, для украинской армии. Я считаю, что это колоссальная ошибка! И такие действия ситуацию в тупик загоняют. Но выход может быть. Выход только один: это исполнение договорённостей в Минске, конституционная реформа, решение социальных, экономических проблем всей страны и Донбасса, в частности. Мы, конечно, не собираемся вмешиваться, это не наше дело навязывать Украине тот или иной способ поведения. Но мы имеем право высказать своё мнение. Тем более мы имеем право обратить внимание на необходимость исполнения минских соглашений. Мы хотим, чтобы они были исполнены и ждём этого от всех наших партнёров включая руководство Украины.

…политическая ситуация в той или другой стране меняется время от времени, а народ остаётся – народ, как я уже говорил, очень близкий к нам. Я вообще не делаю разницы между украинцами и русскими, я считаю, что это вообще один народ. У кого‑то другое мнение, мы можем подискутировать – сейчас не место, наверное, об этом говорить. Но мы помогаем людям, прежде всего, – мы помогаем украинскому народу. Первое. Второе. Мы заинтересованы в том, чтобы украинская экономика вышла из кризиса, потому что это наши соседи, это наши партнёры, и мы заинтересованы в том, чтобы на наших границах было спокойствие, порядок, а мы имели возможность налаживать и развивать экономические связи с благополучным партнёром.
Допустим, на тот же газ мы предоставляем скидку. Если мы знаем, что экономика сейчас не потянет те цены, которые даже по контракту предусмотрены, – в принципе, мы не обязаны это делать, но мы считаем это целесообразным и идём навстречу. То же самое касается электроэнергии, других составляющих, угля и так далее. Кстати говоря, смотрите, мы в ноябре-декабре 2013 года договорились с руководством Украины о предоставлении Украине кредита. Ну, фактически кредита, мы покупали там ценные бумаги – бонды, – 15 миллиардов долларов в год мы собирались дать. 15 миллиардов долларов – фактический кредит, и плюс ещё 5 миллиардов на дорожное строительство – льготное кредитование через коммерческие банки. Что сегодня Украина выторговала от своих партнёров – 17,5 миллиарда на четыре года. Мы предлагали снижение цен на газ, и уже начали снижать, при условии регулярных платежей и погашения прежних долгов. Снизили цену на газ в разы, а они сейчас повысили на 300 с лишним процентов. Кооперационные связи, которые были бы сохранены, – все разорваны. И у нас [в России] непростая ситуация, но там же запредельно плохая. Большие предприятия реально останавливаются, происходит утрата компетенций в высокотехнологичных сферах: в области ракетостроения, самолётостроения, судостроения, в области атомной энергетики. Считаю, что это очень тяжёлые последствия. Непонятно, для чего это было всё сделано. Но жизнь, тем не менее, складывается так, как есть. Мы будем стремиться к тому, чтобы восстанавливать отношения с Украиной, это соответствует нашим интересам.

…казалось бы, можно поговорить на такую отвлечённую тему о единстве и братстве русского и украинского народа. Я часто это делаю, вынужден это делать. Условия простые: на сегодняшний день Россия ничего не ждёт от киевских властей, кроме одного – отношения к нам как к равноценным партнёрам по всем направлениям взаимодействия. Важной частью для нас является, конечно, соблюдение законных прав и интересов русских, проживающих на Украине, и тех людей, которые считают себя русскими вне зависимости от того, что у них в паспорте написано. Людей, которые считают русский язык родным языком, а русскую культуру родной культурой и которые чувствуют свою неразрывную связь с Россией. Конечно, любая страна проявляет интерес к людям, которые так к ней относятся (в данном случае имею в виду Россию). Поэтому ничего запредельного здесь нет. Но, повторяю ещё раз, мы заинтересованы в полной нормализации отношений с Украиной и со своей стороны всё будем для этого делать. Конечно, на повестке дня очень остро стоит вопрос с Донбассом. Я уже сказал, ждём от украинских властей исполнения всех договорённостей в Минске. Прежде всего нужно, конечно, сейчас фактически уже говорят об этом, создать рабочие группы в рамках минского процесса и начать работу над несколькими направлениями. Это политическая реформа, её конституционная часть, это экономика, это граница и так далее. Вот это всё нужно начать делать, не говорить об этом, а начать делать практически. К сожалению, мы пока видим только продолжение попыток, элементы давления, а реального желания решать [вопрос] политическими средствами пока нет.
Но я исхожу из того понимания, что другого пути, кроме политического способа решения проблем, не существует, и такое понимание должно прийти ко всем. Мы будем к этому стремиться.

И наконец, вопрос, есть или нет наших войск на Украине? Говорю вам прямо и определённо: российских войск на Украине нет. Кстати говоря, о ходе последнего конфликта на юго-востоке, в Донбассе, об этом лучше всего сказал начальник генерального штаба украинской армии, который прямо публично на встрече со своими иностранными коллегами сказал: «Мы не воюем с российской армией». Что ещё добавить?

…это не наш провал, это провал внутренней политики самой Украины, вот в этом вся проблема. Да, мы помогали Украине даже в очень тяжёлое для нас время. Каким способом? Поставками углеводородного сырья, прежде всего газа, нефти, по ценам, гораздо ниже мировых, в течение длительного времени, годами поставляли. И действительно, эта помощь, эта реальная экономическая поддержка исчисляется десятками миллиардов долларов, десятками, это без всякого преувеличения. У нас кооперация огромная была, во всяком случае. Надеюсь, она где‑то сохранилась ещё, может быть возрождена. Кроме кооперации торгово-экономические связи очень широкие и разнообразные. Что произошло? Произошло то, что люди устали от нищеты, от воровства, от хамства властей, от их неуёмной жадности, от коррупции, от олигархов, забравшихся во власть. Люди устали от всего этого. А когда общество и страна скатываются вот в такое состояние, то люди начинают искать выходы из этой ситуации и, к сожалению, частично обращаются к тем, кто, спекулируя на текущих трудностях, предлагает какие‑то простые решения. Среди них националисты. А что, у нас этого не было, что ли, в 90-х годах? Не было вот этого «парада суверенитетов», не было национализма, вспыхнувшего тогда ярким цветом? Да всё это было, мы это всё проходили! И так везде происходит на самом деле. Вот это произошло в Украине. Этим воспользовались вот эти националистические элементы, всё довели до такого состояния, которое мы наблюдаем сейчас. Поэтому это не наш провал, это провал внутри самой Украины.

Мы сами это всё отторгли когда‑то, в начале 90-х годов, когда приняли решение о суверенитете Российской Федерации. Мы же какой шаг сделали? Мы их освободили от себя. Но мы сделали это сами, это наше решение было. И если уж мы это сделали, надо относиться с уважением и к их независимости. Это выбор украинского народа – как строить отношения. Смотрите, когда на Украине был предыдущий кризис, тоже достаточно острый, когда к власти пришли господин Ющенко и Тимошенко. В результате чего? Третьего тура президентских выборов, не предусмотренных Конституцией. Это уже квазипереворот. Но хотя бы без оружия тогда сделали это, без кровопролития. Но мы это, в общем, приняли и работали со всеми, сотрудничали. Но сейчас дошло до госпереворота. Это мы принять уже не можем. Дошло до такого роста крайнего национализма – это неприемлемо.

Ну какая нам разница, что русский человек проживает на этой территории либо на соседней, за государственной границей, если он имеет возможность свободно ездить к родственникам, если его уровень жизни растёт, если он чувствует себя полноценным человеком, его не ущемляют в его правах, не запрещают ему говорить на родном языке и так далее. Вот если всё это соблюдается, то нам какая разница? Мы видим, что люди достойно там живут и к ним относятся достойным образом.

…прежде всего, конечно, нужно думать о том, чтобы нормальная жизнь восстановилась и в Луганске, и в Донецке, на этих территориях, которые называются ЛНР, ДНР, чтобы поток беженцев из родных мест был остановлен, а те люди, которые уехали, могли нормально жить в своём родном доме. Я знаю, что люди, которые проживают в Донбассе, если уж так говорить обо всех этих населённых пунктах: и крупных городах, и мелких, – являются большими патриотами своей малой родины. Многие не хотят уезжать оттуда даже под бомбёжками и снарядами, потому что любят свою землю. И нужно сделать всё, чтобы на собственной земле были созданы условия для нормальной жизни, для того чтобы детей растить, работать, деньги зарабатывать.
Что для этого нужно сделать? Прежде всего, на первом этапе, в этом, казалось бы, заинтересованы и сами киевские власти, нужно восстановить экономические связи. Подавляющее большинство электрогенераций, скажем, в Украине, сидит на углях из Донбасса. Но это нелепо, глупо, либо просто делается специально, чтобы деньги украсть у украинского народа, закупать уголь где‑нибудь в Южной Африке или в Австралии, – просто чушь какая‑то. Тем не менее такие попытки происходят. Но происходит и другое: всё‑таки элементарные, хотя бы первые шаги к восстановлению экономики и экономических связей тоже имеют место. Я думаю, что в условиях исполнения, я уже об этом говорил, минских договорённостей можно найти какие‑то элементы восстановления какого‑то общего политического поля с Украиной. Но в конечном итоге, конечно, в конечном итоге, право на то, чтобы сказать решающее слово, кто, как и с кем хочет жить, на каких условиях, должно принадлежать людям, которые живут на этих территориях. В значительной степени это будет зависеть от гибкости и политической мудрости киевского руководства.

Исхожу из того, что это невозможно, так что живите спокойно. Там были определённые эксцессы, связанные с тем, что долетали снаряды до нашей территории, но и здесь я всё‑таки исхожу из того, что это скорее всего можно отнести к так называемым случайностям, к несчастным случаям, а не к попыткам с сопредельной территории нанести какой‑то ущерб нашим гражданам либо объектам инфраструктуры.

Это не первое политическое убийство. Мы на Украине имеем дело с целой серией таких убийств…
На Украине, которая претендует на то, чтобы быть демократическим государством и стремится в демократическую Европу, ничего подобного не происходит. Где убийцы этих людей? Их просто нет – ни исполнителей, ни заказчиков. И это предпочитают не замечать ни в Европе, ни в Северной Америке.

…примерно так же ведут себя сегодня американцы, пытаясь навязывать свою модель практически по всему миру, и их тоже ждёт неудача.

Да, у нас были союзники, но они слишком поздно открыли второй фронт…

…напомню слова Александра III, нашего императора, который сказал, что в России есть только два союзника: армия и военно-морской флот. И в напутствии своему сыну потом говорил, что нашей огромности все боятся.

…существует план перевооружения до 2020 года. Мы, может быть, его немножко там будем сдвигать, но связано это не только с экономикой – связано это и с готовностью либо с неполной готовностью промышленности к производству определённых образцов вооружения и по срокам выполнения, но, без всяких сомнений, вся эта программа будет выполнена.
Хватит ли современной техники? Уверен, что да. Наша задача заключается в том, чтобы примерно к этому времени, к 2020 году, количество новых образцов вооружения и военной техники в войсках было не меньше 70 процентов.

Будь то США, ИГИЛ или иные вызовы и угрозы – для того чтобы спать спокойно, нам нужны сильная армия и сильный флот.

Дальше будет разговор, конечно, о новых заказах, может быть, на новые боевые машины.

Они там работают не на первых позициях – скажем, как у наших соседей в Украине, которые полностью поставили практически под внешнее управление, там и министр финансов – иностранец, и все другие ключевые министры – иностранцы, как будто уже среди украинцев нет порядочных, честных и профессиональных людей.

Это решение обсуждалось на совещании Совета Безопасности… Исходили из того, и Министерство внутренних дел исходило из того, что если человек в погонах и является офицером правоохранительных органов, то в отношении всех сотрудников эта сфера деятельности должна регулироваться одинаково, и неправильно, если одним сотрудникам МВД разрешено, а другим запрещено. Такой общий подход в значительной степени связан с позицией ведомства. А так на первый взгляд, конечно, это ерунда. Но, естественно, когда человек работает в правоохранительных органах либо в специальных службах, то он, конечно, понимает что происходит и может представлять определённый интерес для специальных служб других государств.

2. Вопросы и комментарии ведущих и других участников Прямой линии:
М.Ситтель: Если своей рукой, и если Киев уже обесценил эти минские договорённости, и если он фактически навязывает войну, как вообще с ним продолжать диалог, с Порошенко? Он Вам говорит одно, у себя в стране он говорит своим гражданам другое, западным партнёрам он говорит третье – как в такой ситуации вести диалог?

М.Ситтель: СМС от Владимира Владимировича тоже: «Пётр Порошенко – настоящий преступник, учитывая, сколько человек погибло из‑за его действий. Владимир Владимирович, был ли дискомфорт или внутреннее желание не общаться с ним?»

К.Клеймёнов: Очень много похожих резких вопросов. Люди спрашивают, почему Россия предоставляет скидки на газ для Украины, почему поставляет дешёвую электроэнергию, почему поставляет дешёвый уголь, предоставляет кредиты – и в ответ получает совершенно другую реакцию? Что Вы ответите?

С.Шаргунов: У поэта Иосифа Бродского ещё в 1994 году было такое ядовитое стихотворение на независимость Украины. Там он с сарказмом и с горечью писал об украинских националистах. И он даже вздыхал по поводу этой страны: «Кончилась, знать, любовь, коли была промежду».
Но ведь кроме националистов есть, как Вы справедливо сказали, многие миллионы людей, живущих там. Мне кажется, что они сегодня оказались под ударом. Далеко за примерами, к сожалению, ходить не приходится. Вот эти баннеры: «Бытовой сепаратист ждёт прихода «русского мира», звони – горячая линия СБУ». То есть людей призывают «стучать» на собственных соседей. Гонениям подвергается огромное количество людей, просто имеющих своё мнение, в том числе есть расправы, вчера, например, убили депутата (бывшего депутата – регионала) Олега Калашникова, застрелили. Перед этим он получал много угроз от нацистов.
И, конечно же, эти законы, которые приняты Верховной Радой как раз к 9 Мая, якобы антикоммунистические, о борьбе с антисоветской символикой, но на самом деле оскорбляющие всех, кто дорожит общеисторической памятью о Победе. А мне кажется, просто закрепляющие политику апартеида по отношению к русским и ко всем, кто тянется к России. У меня вопрос. Украина считает, что мы, Россия, – лютый враг, и с той же настойчивостью требует всё время льгот и скидок за газ. А при каких условиях всё‑таки, если смотреть реалистично, возможна нормализация отношений между Москвой и Киевом?

К.Клеймёнов: В чём причина провала российской политики на Украине, учитывая, во‑первых, что у России была такая фора в исторической родственной связи с Украиной, во‑вторых, Россия инвестировала в эту страну около 32–33 миллиардов долларов, если в целом эту сумму оценивать, а США – только 5, в чём призналась Виктория Нуланд. Почему мы провалились там?

М.Ситтель: Россия сегодня – это та страна, где нашли приют, можно так сказать, сотни тысяч беженцев с Украины. Спасаясь от ужасов гражданской войны, люди идут к нам.

А.Зарубин: Мы находимся в одной из гостиниц приграничного города Гуково Ростовской области. Здесь в этих комнатах живут беженцы с Украины… Всего сейчас в этой гостинице живут 19 человек, из них семеро детей. И для них действительно созданы все необходимые условия. Дети постарше уже ходят в школу. С теми, кто помладше, занимается психолог… Сева, скажи, пожалуйста, сколько тебе лет?
Сева: Четыре.
П.Зарубин: Ты из какого города?
Сева: Из Луганска.
П.Зарубин: Расскажи немного, что это за город. Можешь рассказать о Луганске?
Сева: Луганск разбомбили, когда мы были в Севастополе…
П.Зарубин: Луганск сейчас разрушен?
Сева: Да.
П.Зарубин: Понятно.

П.Зарубин: Я напомню, что сейчас в Ростовской области, только в Ростовской области, находятся 38 тысяч беженцев с Украины

Вопрос: Меня зовут Александр, я из Донбасса. Жителей Донбасса очень сильно интересует дальнейшая судьба наших регионов – Донецка, Луганска, их перспективы отсоединиться от Киева. Хотя множество людей любят Украину, но с этими конфликтами просто нет возможности сосуществовать.

Вопрос: Мы живём в приграничном городе Гуково, мы очень боимся за детей и за своих внуков. И когда были боевые действия, они были очень близко. Мы, можно сказать, были на чемоданах. Неужели будет война?

К.Клеймёнов: Владимир Владимирович, во время этой «Прямой линии» приходят буквально трагические новости из Киева. Только что сообщили, что там застрелен Олесь Бузина, это один из самых ярких, известных украинских публицистов, журналистов, и его, несомненно, знает наша аудитория, потому что он не раз, не два и не три принимал участие в ток-шоу на российских каналах. Эта трагедия случилась буквально только что. Накануне погиб бывший депутат-регионал Калашников. И, в общем, конечно, эта ситуация совершенно чудовищная.

И.Иванов: В нашем цехе производится сборка тяжёлого истребителя Су-30 и учебно-боевого самолёта Як-130… В настоящее время наш Иркутский авиационный завод работает на полную мощность. Сегодня мы строим самолёты как на экспорт, так и для нашего Министерства обороны. Естественно, нас очень волнует перспектива развития завода. Сегодня мы спокойно можем делать и ставить на крыло 50–60 боевых самолётов. За последние годы на заводе создано более тысячи рабочих мест, завод работает в две смены. Конечно, нам очень не хочется терять темпы производства. Можем ли мы надеяться на долгосрочный стабильный государственный контракт по военной технике?

К.Клеймёнов: очень актуально СМС-сообщение, которое мы получили: «Зачем запретили выезд за границу участковым полиции? Они точно никакой гостайны не разболтают». Кстати, действительно, почему такие жёсткие меры в отношении выезда рядовых сотрудников силовых ведомств?

3. Финальный аккорд:
К.Клеймёнов: Владимир Владимирович, у меня не вопрос, это серьёзное обращение человека, который представился полностью. Но я не буду называть имя этого человека, и Вы, полагаю, и все поймёте почему.
«Здравствуйте, дорогой Владимир Владимирович, пишу из Одессы. Меня зовут Ирина, и я этим ограничусь. Возвращаясь к событиям прошлого года, вспоминаю наши многотысячные митинги. Это было так дерзко и весело. Потом случилось 2 мая в Одессе, бойня в Мариуполе и, наконец, война в Донбассе. На днях Верховная Рада приняла закон о запрете советской символики и коммунистической идеологии. В то время, когда мы учились, работали и были счастливы в Советском Союзе, наши нынешние «правители» в кавычках сидели в своих схронах и копили злобу и ненависть. И теперь эта свора с изломанной лютой ненавистью психикой пытается управлять нами. Моя самая большая мечта – дожить до того дня, когда Вы приедете в Одессу 9 мая и поздравите Одессу и всю Украину с Днём Победы. Если не получится в этом году, ничего, мы подождём. А пока поздравьте нас, пожалуйста, из Москвы».

В.Путин: Поздравляю. Но мы все знаем о трагедии в Одессе, и, конечно, я исхожу из того, что когда‑нибудь весь украинский народ даст справедливую оценку тому варварству, свидетелями которого мы все были.

4. Следует обратить внимание также на еще более откровенные выступления С.Шойгу, С.Лаврова, В.Герасимова на открывшейся в тот же день, 16 апреля, Московской конференции по международной безопасности.

5. Российские танки в Луганске, 2 мая 2015 г.:

Источник: http://aillarionov.livejournal.com/817401.htmlАндрей Илларионов.
На Прямую линию В.Путина 16 апреля этого года немало российских комментаторов отреагировало успокаивающими материалами в стиле: «Можно быть спокойным. Путин сказал, что войны не будет». У автора этих строк в ходе знакомства с текстом вопросов и ответов Прямой линии возникло совсем другое ощущение.

Привлекшие внимание автора цитаты из Прямой линии объединены в три группы – в соответствии с, очевидно, заранее запланированным «разделением труда» между «добрыми» и «злыми» «полицейскими»:
— комментарии Путина;
— более откровенные и более жесткие вопросы и комментарии ведущих и других участников Прямой линии;
— весьма прозрачный финальный аккорд Прямой линии.

1. Комментарии Путина:
…мы не видим желание сегодняшних киевских руководителей восстанавливать ни социалку, ни экономику Донбасса. Это правда, мы об этом много говорили. Это всё изложено в минских договорённостях, в бумагах, которые подписаны украинской стороной, официальными лицами, и должно исполняться. К сожалению, ничего не делается. Как мы знаем, сегодня мы наблюдаем полную блокаду Донбасса. Это касается финансовой сферы (отключена банковская система), это касается выплат социальных пособий и пенсий (ничего не платят). Мы много говорили, в том числе и с Петром Алексеевичем, на этот счёт. Ведь и я тоже публично уже высказывался, говорил о том, что… – ну, хорошо, там есть люди, которые отстаивают свои права с оружием в руках. Правильно они делают, неправильно, это другой вопрос, я сейчас даже не хочу давать оценки, хотя у меня, конечно, есть на этот счёт своё мнение, я такую оценку могу дать и неоднократно об этом говорил. Но там есть и люди, которые вообще ни при чём, которые заработали, скажем, пенсию, в том числе работая 20 лет уже в независимой Украине, они имеют право. Они не имеют никакого отношения ни к боевым действиям, ни к борьбе вооружённых людей за свои права. Они‑то здесь при чём? Почему вы им не платите? Вы обязаны это делать по закону. Нет, не платят. Таким образом, можно сказать, что украинские сегодняшние власти – они своей рукой сами отрезают от себя Донбасс, вот в чём беда и трагедия, вот об этом мы говорили.

…партнёров мы не выбираем, но мы в своей работе не должны руководствоваться симпатиями либо антипатиями – мы должны руководствоваться интересами страны, из этого будем исходить.

Я считаю, что сегодняшнее руководство Украины совершает много ошибок, и результаты будут негативными, но это выбор и Президента, и правительства. Долго уговаривал в своё время не возобновлять боевых действий. Ведь сначала господин Турчинов начал боевые действия в Донбассе. Потом Пётр Алексеевич Порошенко избрался, у него был шанс предпринять попытки мирным способом решать вопросы с людьми в Донбассе, договариваться с ними. И мы уговаривали его. Я говорю «мы», когда это был в так называемом нормандском формате разговор. Я‑то точно уговаривал не начинать боевых действий, предпринять хотя бы попытку договориться. Нет, начали боевые действия. В первый раз печально закончилось, во второй раз печально закончилось. В третий раз начали – опять трагедией закончилось для украинцев прежде всего, для украинской армии. Я считаю, что это колоссальная ошибка! И такие действия ситуацию в тупик загоняют. Но выход может быть. Выход только один: это исполнение договорённостей в Минске, конституционная реформа, решение социальных, экономических проблем всей страны и Донбасса, в частности. Мы, конечно, не собираемся вмешиваться, это не наше дело навязывать Украине тот или иной способ поведения. Но мы имеем право высказать своё мнение. Тем более мы имеем право обратить внимание на необходимость исполнения минских соглашений. Мы хотим, чтобы они были исполнены и ждём этого от всех наших партнёров включая руководство Украины.

…политическая ситуация в той или другой стране меняется время от времени, а народ остаётся – народ, как я уже говорил, очень близкий к нам. Я вообще не делаю разницы между украинцами и русскими, я считаю, что это вообще один народ. У кого‑то другое мнение, мы можем подискутировать – сейчас не место, наверное, об этом говорить. Но мы помогаем людям, прежде всего, – мы помогаем украинскому народу. Первое. Второе. Мы заинтересованы в том, чтобы украинская экономика вышла из кризиса, потому что это наши соседи, это наши партнёры, и мы заинтересованы в том, чтобы на наших границах было спокойствие, порядок, а мы имели возможность налаживать и развивать экономические связи с благополучным партнёром.
Допустим, на тот же газ мы предоставляем скидку. Если мы знаем, что экономика сейчас не потянет те цены, которые даже по контракту предусмотрены, – в принципе, мы не обязаны это делать, но мы считаем это целесообразным и идём навстречу. То же самое касается электроэнергии, других составляющих, угля и так далее. Кстати говоря, смотрите, мы в ноябре-декабре 2013 года договорились с руководством Украины о предоставлении Украине кредита. Ну, фактически кредита, мы покупали там ценные бумаги – бонды, – 15 миллиардов долларов в год мы собирались дать. 15 миллиардов долларов – фактический кредит, и плюс ещё 5 миллиардов на дорожное строительство – льготное кредитование через коммерческие банки. Что сегодня Украина выторговала от своих партнёров – 17,5 миллиарда на четыре года. Мы предлагали снижение цен на газ, и уже начали снижать, при условии регулярных платежей и погашения прежних долгов. Снизили цену на газ в разы, а они сейчас повысили на 300 с лишним процентов. Кооперационные связи, которые были бы сохранены, – все разорваны. И у нас [в России] непростая ситуация, но там же запредельно плохая. Большие предприятия реально останавливаются, происходит утрата компетенций в высокотехнологичных сферах: в области ракетостроения, самолётостроения, судостроения, в области атомной энергетики. Считаю, что это очень тяжёлые последствия. Непонятно, для чего это было всё сделано. Но жизнь, тем не менее, складывается так, как есть. Мы будем стремиться к тому, чтобы восстанавливать отношения с Украиной, это соответствует нашим интересам.

…казалось бы, можно поговорить на такую отвлечённую тему о единстве и братстве русского и украинского народа. Я часто это делаю, вынужден это делать. Условия простые: на сегодняшний день Россия ничего не ждёт от киевских властей, кроме одного – отношения к нам как к равноценным партнёрам по всем направлениям взаимодействия. Важной частью для нас является, конечно, соблюдение законных прав и интересов русских, проживающих на Украине, и тех людей, которые считают себя русскими вне зависимости от того, что у них в паспорте написано. Людей, которые считают русский язык родным языком, а русскую культуру родной культурой и которые чувствуют свою неразрывную связь с Россией. Конечно, любая страна проявляет интерес к людям, которые так к ней относятся (в данном случае имею в виду Россию). Поэтому ничего запредельного здесь нет. Но, повторяю ещё раз, мы заинтересованы в полной нормализации отношений с Украиной и со своей стороны всё будем для этого делать. Конечно, на повестке дня очень остро стоит вопрос с Донбассом. Я уже сказал, ждём от украинских властей исполнения всех договорённостей в Минске. Прежде всего нужно, конечно, сейчас фактически уже говорят об этом, создать рабочие группы в рамках минского процесса и начать работу над несколькими направлениями. Это политическая реформа, её конституционная часть, это экономика, это граница и так далее. Вот это всё нужно начать делать, не говорить об этом, а начать делать практически. К сожалению, мы пока видим только продолжение попыток, элементы давления, а реального желания решать [вопрос] политическими средствами пока нет.
Но я исхожу из того понимания, что другого пути, кроме политического способа решения проблем, не существует, и такое понимание должно прийти ко всем. Мы будем к этому стремиться.

И наконец, вопрос, есть или нет наших войск на Украине? Говорю вам прямо и определённо: российских войск на Украине нет. Кстати говоря, о ходе последнего конфликта на юго-востоке, в Донбассе, об этом лучше всего сказал начальник генерального штаба украинской армии, который прямо публично на встрече со своими иностранными коллегами сказал: «Мы не воюем с российской армией». Что ещё добавить?

…это не наш провал, это провал внутренней политики самой Украины, вот в этом вся проблема. Да, мы помогали Украине даже в очень тяжёлое для нас время. Каким способом? Поставками углеводородного сырья, прежде всего газа, нефти, по ценам, гораздо ниже мировых, в течение длительного времени, годами поставляли. И действительно, эта помощь, эта реальная экономическая поддержка исчисляется десятками миллиардов долларов, десятками, это без всякого преувеличения. У нас кооперация огромная была, во всяком случае. Надеюсь, она где‑то сохранилась ещё, может быть возрождена. Кроме кооперации торгово-экономические связи очень широкие и разнообразные. Что произошло? Произошло то, что люди устали от нищеты, от воровства, от хамства властей, от их неуёмной жадности, от коррупции, от олигархов, забравшихся во власть. Люди устали от всего этого. А когда общество и страна скатываются вот в такое состояние, то люди начинают искать выходы из этой ситуации и, к сожалению, частично обращаются к тем, кто, спекулируя на текущих трудностях, предлагает какие‑то простые решения. Среди них националисты. А что, у нас этого не было, что ли, в 90-х годах? Не было вот этого «парада суверенитетов», не было национализма, вспыхнувшего тогда ярким цветом? Да всё это было, мы это всё проходили! И так везде происходит на самом деле. Вот это произошло в Украине. Этим воспользовались вот эти националистические элементы, всё довели до такого состояния, которое мы наблюдаем сейчас. Поэтому это не наш провал, это провал внутри самой Украины.

Мы сами это всё отторгли когда‑то, в начале 90-х годов, когда приняли решение о суверенитете Российской Федерации. Мы же какой шаг сделали? Мы их освободили от себя. Но мы сделали это сами, это наше решение было. И если уж мы это сделали, надо относиться с уважением и к их независимости. Это выбор украинского народа – как строить отношения. Смотрите, когда на Украине был предыдущий кризис, тоже достаточно острый, когда к власти пришли господин Ющенко и Тимошенко. В результате чего? Третьего тура президентских выборов, не предусмотренных Конституцией. Это уже квазипереворот. Но хотя бы без оружия тогда сделали это, без кровопролития. Но мы это, в общем, приняли и работали со всеми, сотрудничали. Но сейчас дошло до госпереворота. Это мы принять уже не можем. Дошло до такого роста крайнего национализма – это неприемлемо.

Ну какая нам разница, что русский человек проживает на этой территории либо на соседней, за государственной границей, если он имеет возможность свободно ездить к родственникам, если его уровень жизни растёт, если он чувствует себя полноценным человеком, его не ущемляют в его правах, не запрещают ему говорить на родном языке и так далее. Вот если всё это соблюдается, то нам какая разница? Мы видим, что люди достойно там живут и к ним относятся достойным образом.

…прежде всего, конечно, нужно думать о том, чтобы нормальная жизнь восстановилась и в Луганске, и в Донецке, на этих территориях, которые называются ЛНР, ДНР, чтобы поток беженцев из родных мест был остановлен, а те люди, которые уехали, могли нормально жить в своём родном доме. Я знаю, что люди, которые проживают в Донбассе, если уж так говорить обо всех этих населённых пунктах: и крупных городах, и мелких, – являются большими патриотами своей малой родины. Многие не хотят уезжать оттуда даже под бомбёжками и снарядами, потому что любят свою землю. И нужно сделать всё, чтобы на собственной земле были созданы условия для нормальной жизни, для того чтобы детей растить, работать, деньги зарабатывать.
Что для этого нужно сделать? Прежде всего, на первом этапе, в этом, казалось бы, заинтересованы и сами киевские власти, нужно восстановить экономические связи. Подавляющее большинство электрогенераций, скажем, в Украине, сидит на углях из Донбасса. Но это нелепо, глупо, либо просто делается специально, чтобы деньги украсть у украинского народа, закупать уголь где‑нибудь в Южной Африке или в Австралии, – просто чушь какая‑то. Тем не менее такие попытки происходят. Но происходит и другое: всё‑таки элементарные, хотя бы первые шаги к восстановлению экономики и экономических связей тоже имеют место. Я думаю, что в условиях исполнения, я уже об этом говорил, минских договорённостей можно найти какие‑то элементы восстановления какого‑то общего политического поля с Украиной. Но в конечном итоге, конечно, в конечном итоге, право на то, чтобы сказать решающее слово, кто, как и с кем хочет жить, на каких условиях, должно принадлежать людям, которые живут на этих территориях. В значительной степени это будет зависеть от гибкости и политической мудрости киевского руководства.

Исхожу из того, что это невозможно, так что живите спокойно. Там были определённые эксцессы, связанные с тем, что долетали снаряды до нашей территории, но и здесь я всё‑таки исхожу из того, что это скорее всего можно отнести к так называемым случайностям, к несчастным случаям, а не к попыткам с сопредельной территории нанести какой‑то ущерб нашим гражданам либо объектам инфраструктуры.

Это не первое политическое убийство. Мы на Украине имеем дело с целой серией таких убийств…
На Украине, которая претендует на то, чтобы быть демократическим государством и стремится в демократическую Европу, ничего подобного не происходит. Где убийцы этих людей? Их просто нет – ни исполнителей, ни заказчиков. И это предпочитают не замечать ни в Европе, ни в Северной Америке.

…примерно так же ведут себя сегодня американцы, пытаясь навязывать свою модель практически по всему миру, и их тоже ждёт неудача.

Да, у нас были союзники, но они слишком поздно открыли второй фронт…

…напомню слова Александра III, нашего императора, который сказал, что в России есть только два союзника: армия и военно-морской флот. И в напутствии своему сыну потом говорил, что нашей огромности все боятся.

…существует план перевооружения до 2020 года. Мы, может быть, его немножко там будем сдвигать, но связано это не только с экономикой – связано это и с готовностью либо с неполной готовностью промышленности к производству определённых образцов вооружения и по срокам выполнения, но, без всяких сомнений, вся эта программа будет выполнена.
Хватит ли современной техники? Уверен, что да. Наша задача заключается в том, чтобы примерно к этому времени, к 2020 году, количество новых образцов вооружения и военной техники в войсках было не меньше 70 процентов.

Будь то США, ИГИЛ или иные вызовы и угрозы – для того чтобы спать спокойно, нам нужны сильная армия и сильный флот.

Дальше будет разговор, конечно, о новых заказах, может быть, на новые боевые машины.

Они там работают не на первых позициях – скажем, как у наших соседей в Украине, которые полностью поставили практически под внешнее управление, там и министр финансов – иностранец, и все другие ключевые министры – иностранцы, как будто уже среди украинцев нет порядочных, честных и профессиональных людей.

Это решение обсуждалось на совещании Совета Безопасности… Исходили из того, и Министерство внутренних дел исходило из того, что если человек в погонах и является офицером правоохранительных органов, то в отношении всех сотрудников эта сфера деятельности должна регулироваться одинаково, и неправильно, если одним сотрудникам МВД разрешено, а другим запрещено. Такой общий подход в значительной степени связан с позицией ведомства. А так на первый взгляд, конечно, это ерунда. Но, естественно, когда человек работает в правоохранительных органах либо в специальных службах, то он, конечно, понимает что происходит и может представлять определённый интерес для специальных служб других государств.

2. Вопросы и комментарии ведущих и других участников Прямой линии:
М.Ситтель: Если своей рукой, и если Киев уже обесценил эти минские договорённости, и если он фактически навязывает войну, как вообще с ним продолжать диалог, с Порошенко? Он Вам говорит одно, у себя в стране он говорит своим гражданам другое, западным партнёрам он говорит третье – как в такой ситуации вести диалог?

М.Ситтель: СМС от Владимира Владимировича тоже: «Пётр Порошенко – настоящий преступник, учитывая, сколько человек погибло из‑за его действий. Владимир Владимирович, был ли дискомфорт или внутреннее желание не общаться с ним?»

К.Клеймёнов: Очень много похожих резких вопросов. Люди спрашивают, почему Россия предоставляет скидки на газ для Украины, почему поставляет дешёвую электроэнергию, почему поставляет дешёвый уголь, предоставляет кредиты – и в ответ получает совершенно другую реакцию? Что Вы ответите?

С.Шаргунов: У поэта Иосифа Бродского ещё в 1994 году было такое ядовитое стихотворение на независимость Украины. Там он с сарказмом и с горечью писал об украинских националистах. И он даже вздыхал по поводу этой страны: «Кончилась, знать, любовь, коли была промежду».
Но ведь кроме националистов есть, как Вы справедливо сказали, многие миллионы людей, живущих там. Мне кажется, что они сегодня оказались под ударом. Далеко за примерами, к сожалению, ходить не приходится. Вот эти баннеры: «Бытовой сепаратист ждёт прихода «русского мира», звони – горячая линия СБУ». То есть людей призывают «стучать» на собственных соседей. Гонениям подвергается огромное количество людей, просто имеющих своё мнение, в том числе есть расправы, вчера, например, убили депутата (бывшего депутата – регионала) Олега Калашникова, застрелили. Перед этим он получал много угроз от нацистов.
И, конечно же, эти законы, которые приняты Верховной Радой как раз к 9 Мая, якобы антикоммунистические, о борьбе с антисоветской символикой, но на самом деле оскорбляющие всех, кто дорожит общеисторической памятью о Победе. А мне кажется, просто закрепляющие политику апартеида по отношению к русским и ко всем, кто тянется к России. У меня вопрос. Украина считает, что мы, Россия, – лютый враг, и с той же настойчивостью требует всё время льгот и скидок за газ. А при каких условиях всё‑таки, если смотреть реалистично, возможна нормализация отношений между Москвой и Киевом?

К.Клеймёнов: В чём причина провала российской политики на Украине, учитывая, во‑первых, что у России была такая фора в исторической родственной связи с Украиной, во‑вторых, Россия инвестировала в эту страну около 32–33 миллиардов долларов, если в целом эту сумму оценивать, а США – только 5, в чём призналась Виктория Нуланд. Почему мы провалились там?

М.Ситтель: Россия сегодня – это та страна, где нашли приют, можно так сказать, сотни тысяч беженцев с Украины. Спасаясь от ужасов гражданской войны, люди идут к нам.

А.Зарубин: Мы находимся в одной из гостиниц приграничного города Гуково Ростовской области. Здесь в этих комнатах живут беженцы с Украины… Всего сейчас в этой гостинице живут 19 человек, из них семеро детей. И для них действительно созданы все необходимые условия. Дети постарше уже ходят в школу. С теми, кто помладше, занимается психолог… Сева, скажи, пожалуйста, сколько тебе лет?
Сева: Четыре.
П.Зарубин: Ты из какого города?
Сева: Из Луганска.
П.Зарубин: Расскажи немного, что это за город. Можешь рассказать о Луганске?
Сева: Луганск разбомбили, когда мы были в Севастополе…
П.Зарубин: Луганск сейчас разрушен?
Сева: Да.
П.Зарубин: Понятно.

П.Зарубин: Я напомню, что сейчас в Ростовской области, только в Ростовской области, находятся 38 тысяч беженцев с Украины

Вопрос: Меня зовут Александр, я из Донбасса. Жителей Донбасса очень сильно интересует дальнейшая судьба наших регионов – Донецка, Луганска, их перспективы отсоединиться от Киева. Хотя множество людей любят Украину, но с этими конфликтами просто нет возможности сосуществовать.

Вопрос: Мы живём в приграничном городе Гуково, мы очень боимся за детей и за своих внуков. И когда были боевые действия, они были очень близко. Мы, можно сказать, были на чемоданах. Неужели будет война?

К.Клеймёнов: Владимир Владимирович, во время этой «Прямой линии» приходят буквально трагические новости из Киева. Только что сообщили, что там застрелен Олесь Бузина, это один из самых ярких, известных украинских публицистов, журналистов, и его, несомненно, знает наша аудитория, потому что он не раз, не два и не три принимал участие в ток-шоу на российских каналах. Эта трагедия случилась буквально только что. Накануне погиб бывший депутат-регионал Калашников. И, в общем, конечно, эта ситуация совершенно чудовищная.

И.Иванов: В нашем цехе производится сборка тяжёлого истребителя Су-30 и учебно-боевого самолёта Як-130… В настоящее время наш Иркутский авиационный завод работает на полную мощность. Сегодня мы строим самолёты как на экспорт, так и для нашего Министерства обороны. Естественно, нас очень волнует перспектива развития завода. Сегодня мы спокойно можем делать и ставить на крыло 50–60 боевых самолётов. За последние годы на заводе создано более тысячи рабочих мест, завод работает в две смены. Конечно, нам очень не хочется терять темпы производства. Можем ли мы надеяться на долгосрочный стабильный государственный контракт по военной технике?

К.Клеймёнов: очень актуально СМС-сообщение, которое мы получили: «Зачем запретили выезд за границу участковым полиции? Они точно никакой гостайны не разболтают». Кстати, действительно, почему такие жёсткие меры в отношении выезда рядовых сотрудников силовых ведомств?

3. Финальный аккорд:
К.Клеймёнов: Владимир Владимирович, у меня не вопрос, это серьёзное обращение человека, который представился полностью. Но я не буду называть имя этого человека, и Вы, полагаю, и все поймёте почему.
«Здравствуйте, дорогой Владимир Владимирович, пишу из Одессы. Меня зовут Ирина, и я этим ограничусь. Возвращаясь к событиям прошлого года, вспоминаю наши многотысячные митинги. Это было так дерзко и весело. Потом случилось 2 мая в Одессе, бойня в Мариуполе и, наконец, война в Донбассе. На днях Верховная Рада приняла закон о запрете советской символики и коммунистической идеологии. В то время, когда мы учились, работали и были счастливы в Советском Союзе, наши нынешние «правители» в кавычках сидели в своих схронах и копили злобу и ненависть. И теперь эта свора с изломанной лютой ненавистью психикой пытается управлять нами. Моя самая большая мечта – дожить до того дня, когда Вы приедете в Одессу 9 мая и поздравите Одессу и всю Украину с Днём Победы. Если не получится в этом году, ничего, мы подождём. А пока поздравьте нас, пожалуйста, из Москвы».

В.Путин: Поздравляю. Но мы все знаем о трагедии в Одессе, и, конечно, я исхожу из того, что когда‑нибудь весь украинский народ даст справедливую оценку тому варварству, свидетелями которого мы все были.

4. Следует обратить внимание также на еще более откровенные выступления С.Шойгу, С.Лаврова, В.Герасимова на открывшейся в тот же день, 16 апреля, Московской конференции по международной безопасности.

5. Российские танки в Луганске, 2 мая 2015 г.:

Источник: http://aillarionov.livejournal.com/817401.html

Вне контроля Киева: почему злосчастный регион Украины — Донбасс — становится сильной головной болью для РоссииВне контроля Киева: почему злосчастный регион Украины — Донбасс — становится сильной головной болью для России

Александер Дж. Мотил | Foreign Policy.
«Оккупированный Россией донбасский анклав на Восточной Украине находится на грани экономического и социального коллапса… Обычно войны ведутся за трофейную территорию: победители ее получают, а побежденные теряют. В данном случае крах Донбасса означает, что тот, кто контролирует анклав, по сути дела, является проигравшим», — пишет профессор Университета Рутгерса в Ньюарке Александер Дж. Мотил в статье для Foreign Policy.

«По данным ООН, из 5 млн человек, которые ранее населяли анклав, около 2 млн покинули его с марта 2014 года», — отмечает автор. Поскольку многие из этих беженцев — образованные профессионалы из среднего класса, анклав понес невосполнимую потерю в сфере интеллектуального и человеческого капитала, утверждает политолог. «Из 3 млн оставшихся примерно 2 млн — дети и пенсионеры: таким образом, остается 1 млн трудоспособных взрослых, которые должны их содержать, обслуживать рушащуюся экономику и воевать», — рассуждает Мотил.

Путин предпочел бы, чтобы Киев взял на себя расходы по снабжению региона и его восстановлению, полагает автор. «Однако Украина ни за что это не сделает, пока анклав контролируется сепаратистами, которые настаивают на том, что они никогда не оставят своего стремления к независимости», — говорится в статье.

По мнению Мотила, для России нет легкого выхода из этой затруднительной ситуации. Возобновление боевых действий и расширение анклава неизбежно повергли бы в разруху еще большую территорию и привели бы к более масштабному бегству населения, считает он. «Если Россия хотела бы нанести решительное поражение Украине, она могла бы вынудить ее вернуть Донбасс на российских условиях. Но это потребовало бы массированного удара, который, скорее всего, усилил бы западные санкции, вынудил администрацию Обамы предоставить оружие Украине, был бы встречен решительным сопротивлением украинцев и, в конечном итоге, вовлек бы Россию в долговременную кровавую войну», — говорится в статье.

«Логичным решением этой головоломки было бы объявить победу над «фашистской хунтой» в Киеве, вывести российские войска и «сбросить» анклав Украине, у которой, поскольку она настаивала на том, что Донбасс принадлежит ей, не осталось бы другого выбора, кроме как попытаться разобраться с царящим там хаосом. Однако чтобы это произошло, Путину придется отказаться от всей идеологической игры на публику, к которой он прибегал в последние несколько лет», — рассуждает Мотил.

«В отличие от этого, сложившаяся тупиковая ситуация наиболее выгодна для Киева», — пишет он. По мнению политолога, Украина может выиграть, настаивая на том, что она никогда не оставит Донбасс, при этом не делая ничего для того, чтобы его освободить. «Время на стороне Украины, именно потому, что победа в этой «гибридной» войне означает потерю территории», — считает автор статьи.

Источник: Foreign PolicyАлександер Дж. Мотил | Foreign Policy.
«Оккупированный Россией донбасский анклав на Восточной Украине находится на грани экономического и социального коллапса… Обычно войны ведутся за трофейную территорию: победители ее получают, а побежденные теряют. В данном случае крах Донбасса означает, что тот, кто контролирует анклав, по сути дела, является проигравшим», — пишет профессор Университета Рутгерса в Ньюарке Александер Дж. Мотил в статье для Foreign Policy.

«По данным ООН, из 5 млн человек, которые ранее населяли анклав, около 2 млн покинули его с марта 2014 года», — отмечает автор. Поскольку многие из этих беженцев — образованные профессионалы из среднего класса, анклав понес невосполнимую потерю в сфере интеллектуального и человеческого капитала, утверждает политолог. «Из 3 млн оставшихся примерно 2 млн — дети и пенсионеры: таким образом, остается 1 млн трудоспособных взрослых, которые должны их содержать, обслуживать рушащуюся экономику и воевать», — рассуждает Мотил.

Путин предпочел бы, чтобы Киев взял на себя расходы по снабжению региона и его восстановлению, полагает автор. «Однако Украина ни за что это не сделает, пока анклав контролируется сепаратистами, которые настаивают на том, что они никогда не оставят своего стремления к независимости», — говорится в статье.

По мнению Мотила, для России нет легкого выхода из этой затруднительной ситуации. Возобновление боевых действий и расширение анклава неизбежно повергли бы в разруху еще большую территорию и привели бы к более масштабному бегству населения, считает он. «Если Россия хотела бы нанести решительное поражение Украине, она могла бы вынудить ее вернуть Донбасс на российских условиях. Но это потребовало бы массированного удара, который, скорее всего, усилил бы западные санкции, вынудил администрацию Обамы предоставить оружие Украине, был бы встречен решительным сопротивлением украинцев и, в конечном итоге, вовлек бы Россию в долговременную кровавую войну», — говорится в статье.

«Логичным решением этой головоломки было бы объявить победу над «фашистской хунтой» в Киеве, вывести российские войска и «сбросить» анклав Украине, у которой, поскольку она настаивала на том, что Донбасс принадлежит ей, не осталось бы другого выбора, кроме как попытаться разобраться с царящим там хаосом. Однако чтобы это произошло, Путину придется отказаться от всей идеологической игры на публику, к которой он прибегал в последние несколько лет», — рассуждает Мотил.

«В отличие от этого, сложившаяся тупиковая ситуация наиболее выгодна для Киева», — пишет он. По мнению политолога, Украина может выиграть, настаивая на том, что она никогда не оставит Донбасс, при этом не делая ничего для того, чтобы его освободить. «Время на стороне Украины, именно потому, что победа в этой «гибридной» войне означает потерю территории», — считает автор статьи.

Источник: Foreign Policy