«Сопьются, сядут в тюрьму, останутся просить милостыню в переходах» — будущее российских боевиков ДНР-ЛНР«Сопьются, сядут в тюрьму, останутся просить милостыню в переходах» — будущее российских боевиков ДНР-ЛНР

Военный журналист и ветеран чеченских кампаний Аркадий Бабченко обсудил с Романом Попковым судьбу россиян, которые стекаются обратно домой с затухающей в Донбассе войны.

С начала сентября на фронтах донбасской войны затишье. Спорадические перестрелки с применением стрелкового оружия и гранатометов вспыхивают иногда то под Горловкой, то под Марьинкой, то в других наиболее горячих точках на линии соприкосновения. Но все же это не идет ни в какое сравнение c периодом весны-лета, когда соглашения о прекращении огня игнорировались повсеместно, и стрельба (в том числе из артиллерийских орудий) шла по всему Донбассу, от побережья Азовского моря до Луганщины.

Так тихо, как сейчас, на востоке Украины не было со времен начала войны в апреле 2014 года. Нельзя исключать, что ситуация обострится ближе к датам не согласованных с Киевом местных выборов, назначенных в ДНР на 25 октября, а в ЛНР — на 1 ноября (впрочем, сепаратисты уже предложили Киеву новую, «компромиссную» дату выборов — 21 февраля 2016 года). Но все же вероятность возобновления крупномасштабных военных действий невелика: Кремль взял курс на заморозку войны и заталкивание самопровозглашенных республик обратно в состав Украины при сохранении широчайшей автономии и политического контроля со стороны России.

Замораживание конфликта и фактический слив военных сценариев расширения так называемой Новороссии отразились и на внутренней жизни самопровозглашенных республик. Наиболее одиозных лидеров сепаратистов — Игоря Стрелкова и Александра Бородая — Москва вынудила покинуть Донбасс еще летом 2014 года. Затем из зоны боевых действий были удалены Игорь Безлер, Николай Козицын и другие влиятельные полевые командиры.

В 2015-м давление на «идейную» часть сепаратистского движения усилилось. Из ДНР сотрудниками местного МГБ были высланы представители партии «Другая Россия»; Донбасс также покинули члены сформированного в основном из ультраправых подразделения «Русич» во главе с российским неонацистом Алексеем Мильчаковым. Последовательными сторонниками «русского мира» крайне болезненно была воспринята отставка председателя Народного совета ДНР Андрея Пургина, который продвигал в Донбассе идеи сепаратизма еще во времена президентства Виктора Ющенко. Постепенно всю военную и политическую власть в самопровозглашенных республиках концентрируют в своих руках полностью подконтрольные Москве «технические руководители», готовые выполнять любые команды Кремля, в том числе и по окончательному сворачиванию проекта «Новороссия».

В этих условиях усиливается отток с востока Украины российских добровольцев. Людей с обветренными лицами и флажками ДНР-ЛНР, наклеенными на огромные рюкзаки, все чаще можно встретить на улицах «порта пяти морей» — Москвы. Отсюда они постепенно разъезжаются по своим регионам. В случае, если военные действия не возобновятся с прежней силой, Россия получит десятки тысяч людей, которые вернутся из зоны конфликта обратно с очень специфической системой ценностей, навыками обращения с оружием и, возможно, самим оружием. Российское государство, полтора года назад всячески способствовавшее переправке добровольцев и наемников на донбасский фронт, теперь судорожно пытается оградить себя хотя бы от потоков оружия, идущего уже в обратную сторону — даже роются рвы на границе между Ростовской областью и Донбассом.

Россиян, воевавших в Донбассе, можно условно разделить на несколько категорий.

1. Офицеры и солдаты-контрактники российской армии, которых официальная пропаганда называет «отпускниками».

2. Добровольцы, которых отправиться на войну побудили различные мотивы идеологического характера — от построения очередной «тысячелетней империи» до «защиты женщин и детей от зверств карателей».

3. Наемники: как правило, это не профессиональные «псы войны», а мужчины из депрессивных регионов, поехавшие менять свои навыки, полученные когда-то во время армейской службы, на деньги, для того, чтобы расплатиться по кредитам и обеспечить свои бедствующие семьи.

4. Добровольцы, воевавшие против сепаратистов в рядах украинских добровольческих батальонов, — это сравнительно немногочисленная группа идейных врагов путинского режима. Впрочем, вернуться на родину они не могут из-за фактически стопроцетной угрозы ареста: российские правоохранители именно их и только их считают «наемниками».

В условную пятую группу можно выделить жителей Донбасса (формально граждан Украины), принимавших участие в военных действиях на стороне ДНР-ЛНР, но не сумевших в мирных условиях обустроиться в разрушенном регионе, и переезжающих на постоянное место жительства в Россию.

«Процент спившихся тут будет запредельным»

О том, насколько опасными для общества могут быть наши сограждане, прошедшие одну из самых кровавых войн последнего времени, а также о синдроме посткомбатанта, мы поговорили с военным журналистом, ветераном Первой и Второй чеченских кампаний Аркадием Бабченко.

— Сейчас в Донбассе установилось относительное затишье, и многие россияне, воевавшие на стороне сепаратистов, начали возвращаться. Они будут проблемой для страны, для социума?

— У меня такое ощущение, что особой проблемой эти люди для общества не станут, в какую-то большую волну это не перерастет. Такого сильного наплыва посткомбатантов, как после Чечни или, тем более, после Афганистана, не будет. Как ни крути, у «человеческого материала», который был в Донбассе, другое качество. Это далеко не самые передовые слои общества. Думаю, что в течение трех-четырех лет проблема исчезнет сама собой, эти люди просто сопьются, сядут в тюрьму, останутся просить милостыню в переходах. Они не смогут вжиться в наше общество, не смогут представлять там какую-то значимую прослойку. Они не смогут сорганизоваться, создать эту прослойку.
Да, кто-то будет пытаться вывозить оттуда какое-то оружие, но Россия ведь уже отгораживается от всего этого дела забором в Ростовской области, их уже ловят на всех КПП.

Изначально было понятно, что это билет в одну сторону, никто им с автоматами-пулеметами вернуться не даст.

Российская власть воюет с либералами, но с либералами она воюет для видимости. А на самом деле главнейшим, страшнейшим врагом этой власти могут быть самоорганизованные вооруженные группировки людей, прошедших войну.

Таким группировкам власть не даст возникнуть вообще, ни в каком случае. Следующие, кого будут громить, — тут я готов спорить на пять баксов — это группы вернувшихся из ДНР-ЛНР ветеранов. Это совершенно точно.

— Это пока их разгромят, пока они сами сопьются и сядут по тюрьмам. Но ведь уже сейчас мы слышим о криминальных эксцессах с участием донбасских бойцов: вот недавно они, пьяные, расстреляли полицейских в Подмосковье, и потом одного из членов этой группы поймали аж на выезде из Абхазии, где он совершил еще одно убийство. Разве это уже не проблема для жителей России?

— Да, это определенная проблема, но все же за полтора года это единичные случаи. Какого-то дикого наплыва нет и не будет. Кому-то удастся провезти с собой стволы — будет, наверное, еще с десяток таких случаев. Но настоящая волна может быть потом, позже — когда здесь все начнет рушиться к чертям собачьим. Вот тогда ДНР и ЛНР придут сюда. Тогда вся Россия превратится в гигантскую ДНР с алкоголиками на блокпостах. Вот тогда те, кто к тому времени не сопьется и не сядет, поднимут голову. Но не раньше, мне кажется.

— Люди, приезжающие с донбасской войны, возвращаются с победным чувством или с разочарованием, как побитые собаки? Это же, наверное, как-то и на их поведении будет отражаться?

— Синдром посткомбатанта есть после любой войны. Но он гораздо легче протекает, если война была выиграна. Если война была проиграна, это превращается в абсолютную чернуху — как у нас после Первой чеченской. Вот ветераны Афгана считают, что Афган мы чуть-чуть не выиграли — слишком рано оттуда ушли. Поэтому афганский синдром все же протекал легче, чем чеченский. А с этими донбасскими ребятами все будет совсем плохо.

Они не ветераны официально, их туда, в Украину, никто не посылал, никакой помощи от государства у них не будет, общество поорало-поорало и забыло про них — даже пока они там, в Украине, были.

Их будут отлавливать и прессовать, денег на протезы нет, статуса ветеранского нет. Через пару-тройку лет их вообще будут считать за дебилов. Вот у них чернуха будет абсолютная. Процент спившихся тут будет запредельным.

— Получается, синдром посткомбатанта после Первой чеченской войны, проигранной, отличатся от синдрома после Второй войны?

— В общем-то да. Потому что российское общество — тут есть некий консенсус — считает, что Вторую чеченскую войну мы выиграли. А после Первой Чечни все было совсем плохо — кинули небоеспособную армию, восемнадцатилетних пацанов. Ни денег тогда не было, ничего. Жуть, конечно, полная.

— Ну вот мы сейчас поговорили о тех, кто воевал в Донбассе по идейным соображениям («против бандеровцев», «за Новороссию»), и про тех, кто поехал воевать, потому что предложили деньги за применение полученных когда-то в армии навыков. Но ведь есть и ребята, которые там оказались, выполняя приказ. Это армейские люди — офицеры, солдаты-контрактники. А что будет с ними в мирной жизни? Их история будет отличаться от истории людей, воевавших за сепаратистов добровольно?

— Нет, сейчас у страны дофига денег — многих из них купят, заставят молчать при помощи денег. Деньги в данном случае — штука действенная, прямо скажу. Синдром какой-то будет, конечно.

Но все же нужно понимать, что регулярной российской армии в Донбассе было немного. Непосредственно в боевых действиях участвовало сравнительно небольшое количество человек. И говорить о том, что вот эта прослойка как-то будет на что-то влиять, нельзя. Она будет незаметна, рассосется и все.

— В отличие от России, для Украины эта война — полномасштабная, тяжелейшая, в нее так или иначе втянуто все государство, все общество. Получается, что там будут куда более серьезные проблемы с посткомбатантами, чем в России?

— Да, конечно, там очень серьезная ситуация. Но, опять же, для Украины эта война, во-первых справедливая, а во-вторых, она будет выиграна. В том, что Украина выиграет войну, я с самого начала не сомневался, но теперь это совершенно очевидно. Поэтому синдром будет легче.

Там мощнейшее волонтерское движение, мощнейшее гражданское общество начало образовываться. И волонтеры, и общество этой проблемой уже занимаются. Да, Украина в донбасскую войну вошла с таком же состоянии, как Россия в Первую чеченскую в 1994-1995 годах: практически полностью отсутствующее государство, неработающая экономика — ниже падать некуда. Само украинское государство для реабилитации ветеранов не делает ничего — я отслеживаю эту ситуацию. Это, конечно, плохо. Это, безусловно, приведет к проблемам. Из-за того, что в военных действиях участвует очень много людей, синдром будет массовым и протекать будет сложно. Одними волонтерскими, общественными организациями проблему не решить: тут нужно именно государственное участие. Как оно слило проблему беженцев из Донбасса, не занимается ей, так же оно не хочет заниматься ветеранами. Проблемы Украина из-за этого получит — тут даже к бабке не ходи.

— Сейчас наших военных отправляют в Сирию. Их там все больше. Есть какие-то мрачные предчувствия по поводу Сирии в контексте нашей темы?

— Большинство войн, которые мы застали, начинались медленно и неохотно. В Чечню мы в 1994-м вползали медленно, в течении нескольких месяцев; в Донбасс мы вползали медленно.

В Сирии пока разговор идет о том, что нас там тысяча человек. Если получится ограничиться этой тысячей, которая будет сидеть на базе, — уже хорошо. Но уже сейчас у меня появилось подозрение, что мы в конце концов втянемся туда по полной, введем очередной «ограниченный контингент» тысяч в сто, и в итоге заработаем себе новый Афганистан. Еще на десять лет и с десятками тысяч трупов.

Только война там будет совсем другая, чем во время первого Афганистана: противник там другой, вооружение у него другое, потери будут больше, чем в Афгане.

Короче, каждый диктатор в своей жизни должен сделать три вещи — захватить власть, сбить «Боинг» и влезть в свой Афганистан.

Новый Афганистан — это конец нынешнего режима и новая стадия развала империи.

Так что к Сирии у меня очень настороженное отношение. Не факт, что события будут развиваться по этому драматическому сценарию, но если именно по нему разовьются — ну все, сливай воду нафиг тогда.

— Вообще, Российская Федерация за все время существования в нынешнем своем виде, как независимое государство, с 1991 года, вваливалась в кучу войн. Это и междоусобный осетино-ингушский конфликт в начале 90-х, и Таджикистан, где шла война с 1992-го и где мы поддерживали одну из сторон, охраняли таджикско-афганскую границу, это и две войны в Чечне, и Южная Осетия, и вялотекущая многолетняя «контртеррористическая операция» на Северном Кавказе, и Украина, и Сирия. Но, получается, за четверть века российской независимости, наполненной войнами, у нас так и не сложились хоть сколь-либо дееспособные государственные органы, работающие с посткомбатантами?

— Психологической реабилитации ветеранов у нас в стране как не было, так и нет. Вообще. Когда я вернулся со Второй чеченской в 2000-м, у меня тоже башку начало клинить. Я тогда уже устроился работать в газету и как-то занялся этой проблемой. Выяснил, что в 2001 году в России не было ни одной государственной клиники, занимающейся проблемами ветеранов. Ни одной! Мне удалось найти только одну частную клинику, но она была за деньги. Сейчас у меня ощущение, что ситуация не изменилась вообще ни разу. Помер Максим, и хрен с ним. Родина тебя из твоей деревни взяла, отправила на войну, там тебе руки-ноги оторвало. Потом родина тебе 200 баксов пенсии кинула, а дальше выкарабкивайся сам, как знаешь, притом что у тебя на одни катетеры четыреста долларов уходит, — это я сейчас реальный случай рассказываю.

Здесь на ветеранов всегда было плевать и будет плевать. Но ведь проблема еще и в том, что сами ветераны за эти годы не смогли сорганизоваться в какое-то объединение.

Есть только Руслан Аушев, которого уже практически нет, и «Боевое братство», которое себя скомпрометировало чуть более, чем полностью. Какой-то значимой частью общества ветераны так и не смогли стать. В общем-то, это естественно. Люди, прошедшие эти войны, не склонны к коллективизму. Ну один ты раз с товарищами встретился, ну другой раз встретился — на пятый раз уже не хочется. Этих людей объединяет только прошлое. А в тех странах, где получается мощное ветеранское движение, людей объединяет будущее. И, как правило, в тех странах, где мощные ветеранские движения есть (например США, Великобритания), сообщества объединяются на основе общего взгляда на будущее, на основе пацифизма. Их послание обществу: «Ребята, не надо воевать. Мы прошли войну, знаем, что это такое, ну ее нахрен, эту войну». А в России это невозможно.

— Правда ли, что многие из тех, кто хотя бы раз побывал на войне, стремятся туда, на войну, вернуться?

— Да, таких людей много. Есть такое понятие, как «человек-война». Это человек, живущий войной. Я таких людей несколько раз в жизни видел — ты его ни с кем не спутаешь. Это уже не человек, это уже полуживотное. Ему, кроме войны, уже ничего не нужно, и он суперпрофессионал. Таких немного. Есть люди, для которых война становится наркотиком, им сносит от войны крышу — таких людей достаточно. Есть люди, которые не могут приспособиться к мирной жизни; они от войны удовольствия не получают, но и в мирной жизни себя найти не могут, и едут туда вновь, как в заколдованный круг. Я вот из этой категории. На Вторую чеченскую я поехал добровольцем именно потому, что в мирной жизни себе найти места. Нас таких, которые возвращались во Вторую Чечню контрактниками, отслужив на Первой срочниками, был просто вагон. Люди туда тысячами ехали. Приличный процент из тех, кто был на войне, возвращается туда вновь.

Военный журналист и ветеран чеченских кампаний Аркадий Бабченко обсудил с Романом Попковым судьбу россиян, которые стекаются обратно домой с затухающей в Донбассе войны.

С начала сентября на фронтах донбасской войны затишье. Спорадические перестрелки с применением стрелкового оружия и гранатометов вспыхивают иногда то под Горловкой, то под Марьинкой, то в других наиболее горячих точках на линии соприкосновения. Но все же это не идет ни в какое сравнение c периодом весны-лета, когда соглашения о прекращении огня игнорировались повсеместно, и стрельба (в том числе из артиллерийских орудий) шла по всему Донбассу, от побережья Азовского моря до Луганщины.

Так тихо, как сейчас, на востоке Украины не было со времен начала войны в апреле 2014 года. Нельзя исключать, что ситуация обострится ближе к датам не согласованных с Киевом местных выборов, назначенных в ДНР на 25 октября, а в ЛНР — на 1 ноября (впрочем, сепаратисты уже предложили Киеву новую, «компромиссную» дату выборов — 21 февраля 2016 года). Но все же вероятность возобновления крупномасштабных военных действий невелика: Кремль взял курс на заморозку войны и заталкивание самопровозглашенных республик обратно в состав Украины при сохранении широчайшей автономии и политического контроля со стороны России.

Замораживание конфликта и фактический слив военных сценариев расширения так называемой Новороссии отразились и на внутренней жизни самопровозглашенных республик. Наиболее одиозных лидеров сепаратистов — Игоря Стрелкова и Александра Бородая — Москва вынудила покинуть Донбасс еще летом 2014 года. Затем из зоны боевых действий были удалены Игорь Безлер, Николай Козицын и другие влиятельные полевые командиры.

В 2015-м давление на «идейную» часть сепаратистского движения усилилось. Из ДНР сотрудниками местного МГБ были высланы представители партии «Другая Россия»; Донбасс также покинули члены сформированного в основном из ультраправых подразделения «Русич» во главе с российским неонацистом Алексеем Мильчаковым. Последовательными сторонниками «русского мира» крайне болезненно была воспринята отставка председателя Народного совета ДНР Андрея Пургина, который продвигал в Донбассе идеи сепаратизма еще во времена президентства Виктора Ющенко. Постепенно всю военную и политическую власть в самопровозглашенных республиках концентрируют в своих руках полностью подконтрольные Москве «технические руководители», готовые выполнять любые команды Кремля, в том числе и по окончательному сворачиванию проекта «Новороссия».

В этих условиях усиливается отток с востока Украины российских добровольцев. Людей с обветренными лицами и флажками ДНР-ЛНР, наклеенными на огромные рюкзаки, все чаще можно встретить на улицах «порта пяти морей» — Москвы. Отсюда они постепенно разъезжаются по своим регионам. В случае, если военные действия не возобновятся с прежней силой, Россия получит десятки тысяч людей, которые вернутся из зоны конфликта обратно с очень специфической системой ценностей, навыками обращения с оружием и, возможно, самим оружием. Российское государство, полтора года назад всячески способствовавшее переправке добровольцев и наемников на донбасский фронт, теперь судорожно пытается оградить себя хотя бы от потоков оружия, идущего уже в обратную сторону — даже роются рвы на границе между Ростовской областью и Донбассом.

Россиян, воевавших в Донбассе, можно условно разделить на несколько категорий.

1. Офицеры и солдаты-контрактники российской армии, которых официальная пропаганда называет «отпускниками».

2. Добровольцы, которых отправиться на войну побудили различные мотивы идеологического характера — от построения очередной «тысячелетней империи» до «защиты женщин и детей от зверств карателей».

3. Наемники: как правило, это не профессиональные «псы войны», а мужчины из депрессивных регионов, поехавшие менять свои навыки, полученные когда-то во время армейской службы, на деньги, для того, чтобы расплатиться по кредитам и обеспечить свои бедствующие семьи.

4. Добровольцы, воевавшие против сепаратистов в рядах украинских добровольческих батальонов, — это сравнительно немногочисленная группа идейных врагов путинского режима. Впрочем, вернуться на родину они не могут из-за фактически стопроцетной угрозы ареста: российские правоохранители именно их и только их считают «наемниками».

В условную пятую группу можно выделить жителей Донбасса (формально граждан Украины), принимавших участие в военных действиях на стороне ДНР-ЛНР, но не сумевших в мирных условиях обустроиться в разрушенном регионе, и переезжающих на постоянное место жительства в Россию.

«Процент спившихся тут будет запредельным»

О том, насколько опасными для общества могут быть наши сограждане, прошедшие одну из самых кровавых войн последнего времени, а также о синдроме посткомбатанта, мы поговорили с военным журналистом, ветераном Первой и Второй чеченских кампаний Аркадием Бабченко.

— Сейчас в Донбассе установилось относительное затишье, и многие россияне, воевавшие на стороне сепаратистов, начали возвращаться. Они будут проблемой для страны, для социума?

— У меня такое ощущение, что особой проблемой эти люди для общества не станут, в какую-то большую волну это не перерастет. Такого сильного наплыва посткомбатантов, как после Чечни или, тем более, после Афганистана, не будет. Как ни крути, у «человеческого материала», который был в Донбассе, другое качество. Это далеко не самые передовые слои общества. Думаю, что в течение трех-четырех лет проблема исчезнет сама собой, эти люди просто сопьются, сядут в тюрьму, останутся просить милостыню в переходах. Они не смогут вжиться в наше общество, не смогут представлять там какую-то значимую прослойку. Они не смогут сорганизоваться, создать эту прослойку.
Да, кто-то будет пытаться вывозить оттуда какое-то оружие, но Россия ведь уже отгораживается от всего этого дела забором в Ростовской области, их уже ловят на всех КПП.

Изначально было понятно, что это билет в одну сторону, никто им с автоматами-пулеметами вернуться не даст.

Российская власть воюет с либералами, но с либералами она воюет для видимости. А на самом деле главнейшим, страшнейшим врагом этой власти могут быть самоорганизованные вооруженные группировки людей, прошедших войну.

Таким группировкам власть не даст возникнуть вообще, ни в каком случае. Следующие, кого будут громить, — тут я готов спорить на пять баксов — это группы вернувшихся из ДНР-ЛНР ветеранов. Это совершенно точно.

— Это пока их разгромят, пока они сами сопьются и сядут по тюрьмам. Но ведь уже сейчас мы слышим о криминальных эксцессах с участием донбасских бойцов: вот недавно они, пьяные, расстреляли полицейских в Подмосковье, и потом одного из членов этой группы поймали аж на выезде из Абхазии, где он совершил еще одно убийство. Разве это уже не проблема для жителей России?

— Да, это определенная проблема, но все же за полтора года это единичные случаи. Какого-то дикого наплыва нет и не будет. Кому-то удастся провезти с собой стволы — будет, наверное, еще с десяток таких случаев. Но настоящая волна может быть потом, позже — когда здесь все начнет рушиться к чертям собачьим. Вот тогда ДНР и ЛНР придут сюда. Тогда вся Россия превратится в гигантскую ДНР с алкоголиками на блокпостах. Вот тогда те, кто к тому времени не сопьется и не сядет, поднимут голову. Но не раньше, мне кажется.

— Люди, приезжающие с донбасской войны, возвращаются с победным чувством или с разочарованием, как побитые собаки? Это же, наверное, как-то и на их поведении будет отражаться?

— Синдром посткомбатанта есть после любой войны. Но он гораздо легче протекает, если война была выиграна. Если война была проиграна, это превращается в абсолютную чернуху — как у нас после Первой чеченской. Вот ветераны Афгана считают, что Афган мы чуть-чуть не выиграли — слишком рано оттуда ушли. Поэтому афганский синдром все же протекал легче, чем чеченский. А с этими донбасскими ребятами все будет совсем плохо.

Они не ветераны официально, их туда, в Украину, никто не посылал, никакой помощи от государства у них не будет, общество поорало-поорало и забыло про них — даже пока они там, в Украине, были.

Их будут отлавливать и прессовать, денег на протезы нет, статуса ветеранского нет. Через пару-тройку лет их вообще будут считать за дебилов. Вот у них чернуха будет абсолютная. Процент спившихся тут будет запредельным.

— Получается, синдром посткомбатанта после Первой чеченской войны, проигранной, отличатся от синдрома после Второй войны?

— В общем-то да. Потому что российское общество — тут есть некий консенсус — считает, что Вторую чеченскую войну мы выиграли. А после Первой Чечни все было совсем плохо — кинули небоеспособную армию, восемнадцатилетних пацанов. Ни денег тогда не было, ничего. Жуть, конечно, полная.

— Ну вот мы сейчас поговорили о тех, кто воевал в Донбассе по идейным соображениям («против бандеровцев», «за Новороссию»), и про тех, кто поехал воевать, потому что предложили деньги за применение полученных когда-то в армии навыков. Но ведь есть и ребята, которые там оказались, выполняя приказ. Это армейские люди — офицеры, солдаты-контрактники. А что будет с ними в мирной жизни? Их история будет отличаться от истории людей, воевавших за сепаратистов добровольно?

— Нет, сейчас у страны дофига денег — многих из них купят, заставят молчать при помощи денег. Деньги в данном случае — штука действенная, прямо скажу. Синдром какой-то будет, конечно.

Но все же нужно понимать, что регулярной российской армии в Донбассе было немного. Непосредственно в боевых действиях участвовало сравнительно небольшое количество человек. И говорить о том, что вот эта прослойка как-то будет на что-то влиять, нельзя. Она будет незаметна, рассосется и все.

— В отличие от России, для Украины эта война — полномасштабная, тяжелейшая, в нее так или иначе втянуто все государство, все общество. Получается, что там будут куда более серьезные проблемы с посткомбатантами, чем в России?

— Да, конечно, там очень серьезная ситуация. Но, опять же, для Украины эта война, во-первых справедливая, а во-вторых, она будет выиграна. В том, что Украина выиграет войну, я с самого начала не сомневался, но теперь это совершенно очевидно. Поэтому синдром будет легче.

Там мощнейшее волонтерское движение, мощнейшее гражданское общество начало образовываться. И волонтеры, и общество этой проблемой уже занимаются. Да, Украина в донбасскую войну вошла с таком же состоянии, как Россия в Первую чеченскую в 1994-1995 годах: практически полностью отсутствующее государство, неработающая экономика — ниже падать некуда. Само украинское государство для реабилитации ветеранов не делает ничего — я отслеживаю эту ситуацию. Это, конечно, плохо. Это, безусловно, приведет к проблемам. Из-за того, что в военных действиях участвует очень много людей, синдром будет массовым и протекать будет сложно. Одними волонтерскими, общественными организациями проблему не решить: тут нужно именно государственное участие. Как оно слило проблему беженцев из Донбасса, не занимается ей, так же оно не хочет заниматься ветеранами. Проблемы Украина из-за этого получит — тут даже к бабке не ходи.

— Сейчас наших военных отправляют в Сирию. Их там все больше. Есть какие-то мрачные предчувствия по поводу Сирии в контексте нашей темы?

— Большинство войн, которые мы застали, начинались медленно и неохотно. В Чечню мы в 1994-м вползали медленно, в течении нескольких месяцев; в Донбасс мы вползали медленно.

В Сирии пока разговор идет о том, что нас там тысяча человек. Если получится ограничиться этой тысячей, которая будет сидеть на базе, — уже хорошо. Но уже сейчас у меня появилось подозрение, что мы в конце концов втянемся туда по полной, введем очередной «ограниченный контингент» тысяч в сто, и в итоге заработаем себе новый Афганистан. Еще на десять лет и с десятками тысяч трупов.

Только война там будет совсем другая, чем во время первого Афганистана: противник там другой, вооружение у него другое, потери будут больше, чем в Афгане.

Короче, каждый диктатор в своей жизни должен сделать три вещи — захватить власть, сбить «Боинг» и влезть в свой Афганистан.

Новый Афганистан — это конец нынешнего режима и новая стадия развала империи.

Так что к Сирии у меня очень настороженное отношение. Не факт, что события будут развиваться по этому драматическому сценарию, но если именно по нему разовьются — ну все, сливай воду нафиг тогда.

— Вообще, Российская Федерация за все время существования в нынешнем своем виде, как независимое государство, с 1991 года, вваливалась в кучу войн. Это и междоусобный осетино-ингушский конфликт в начале 90-х, и Таджикистан, где шла война с 1992-го и где мы поддерживали одну из сторон, охраняли таджикско-афганскую границу, это и две войны в Чечне, и Южная Осетия, и вялотекущая многолетняя «контртеррористическая операция» на Северном Кавказе, и Украина, и Сирия. Но, получается, за четверть века российской независимости, наполненной войнами, у нас так и не сложились хоть сколь-либо дееспособные государственные органы, работающие с посткомбатантами?

— Психологической реабилитации ветеранов у нас в стране как не было, так и нет. Вообще. Когда я вернулся со Второй чеченской в 2000-м, у меня тоже башку начало клинить. Я тогда уже устроился работать в газету и как-то занялся этой проблемой. Выяснил, что в 2001 году в России не было ни одной государственной клиники, занимающейся проблемами ветеранов. Ни одной! Мне удалось найти только одну частную клинику, но она была за деньги. Сейчас у меня ощущение, что ситуация не изменилась вообще ни разу. Помер Максим, и хрен с ним. Родина тебя из твоей деревни взяла, отправила на войну, там тебе руки-ноги оторвало. Потом родина тебе 200 баксов пенсии кинула, а дальше выкарабкивайся сам, как знаешь, притом что у тебя на одни катетеры четыреста долларов уходит, — это я сейчас реальный случай рассказываю.

Здесь на ветеранов всегда было плевать и будет плевать. Но ведь проблема еще и в том, что сами ветераны за эти годы не смогли сорганизоваться в какое-то объединение.

Есть только Руслан Аушев, которого уже практически нет, и «Боевое братство», которое себя скомпрометировало чуть более, чем полностью. Какой-то значимой частью общества ветераны так и не смогли стать. В общем-то, это естественно. Люди, прошедшие эти войны, не склонны к коллективизму. Ну один ты раз с товарищами встретился, ну другой раз встретился — на пятый раз уже не хочется. Этих людей объединяет только прошлое. А в тех странах, где получается мощное ветеранское движение, людей объединяет будущее. И, как правило, в тех странах, где мощные ветеранские движения есть (например США, Великобритания), сообщества объединяются на основе общего взгляда на будущее, на основе пацифизма. Их послание обществу: «Ребята, не надо воевать. Мы прошли войну, знаем, что это такое, ну ее нахрен, эту войну». А в России это невозможно.

— Правда ли, что многие из тех, кто хотя бы раз побывал на войне, стремятся туда, на войну, вернуться?

— Да, таких людей много. Есть такое понятие, как «человек-война». Это человек, живущий войной. Я таких людей несколько раз в жизни видел — ты его ни с кем не спутаешь. Это уже не человек, это уже полуживотное. Ему, кроме войны, уже ничего не нужно, и он суперпрофессионал. Таких немного. Есть люди, для которых война становится наркотиком, им сносит от войны крышу — таких людей достаточно. Есть люди, которые не могут приспособиться к мирной жизни; они от войны удовольствия не получают, но и в мирной жизни себя найти не могут, и едут туда вновь, как в заколдованный круг. Я вот из этой категории. На Вторую чеченскую я поехал добровольцем именно потому, что в мирной жизни себе найти места. Нас таких, которые возвращались во Вторую Чечню контрактниками, отслужив на Первой срочниками, был просто вагон. Люди туда тысячами ехали. Приличный процент из тех, кто был на войне, возвращается туда вновь.

КАК РОССИЙСКИХ ОФИЦЕРОВ ВЕРБУЮТ НА ВОЙНУ В УКРАИНЕ. ИСТОРИЯ ПЛЕННОГО ТЕРРОРИСТА МАЙОРА ВС РФ ВЛАДИМИРА СТАРКОВАКАК РОССИЙСКИХ ОФИЦЕРОВ ВЕРБУЮТ НА ВОЙНУ В УКРАИНЕ. ИСТОРИЯ ПЛЕННОГО ТЕРРОРИСТА МАЙОРА ВС РФ ВЛАДИМИРА СТАРКОВА

Юрий Бутусов, Цензор.НЕТ

Этот человек должен стать одним из фигурантов судебного процесса, на котором украинский суд должен дать правовую оценку действиям российского руководства. Российские лидеры – президент Путин, начальник Генштаба Герасимов, министр обороны Шойгу должны быть названы террористами и объявлены в розыск Интерпола. Российские лидеры, виновные в развязывании войны на Донбассе и оккупации Крыма, должны получить международно-правовую оценку. Наша задача сделать их невыездными.

А кто лучше действующих российских военных сумеет разоблачить кремлевскую банду?

Захваченный в плен на Донбассе российский майор Владимир Старков — наиболее высокопоставленный военнослужащий ВС РФ в руках украинцев.

В 2014-ом, к огромному сожалению украинских спецслужб, наше руководство выставило на обмен высокопоставленную сотрудницу российских спецслужб Кулыгину — подругу полковника ФСБ Гиркина, одного из идеологов вторжения в Украину.

Со Старковым и двумя другими захваченными российскими террористами- спецназовцами Ерофеевым и Александровым такую ошибку повторить нельзя — они должны выступить на суде и дать оценку своим начальникам. Чтобы весь мир узнал о преступлениях путинского режима от самих террористов — российских военнослужащих.

Кто такой Старков? Террорист сообщил о себе достаточно полную информацию, и по материалам его допросов известно достаточно. Сдал все и всех.

Итак, Старков Владимир Александрович родился 29 апреля 1978 года, уроженец города Зуевка Кировской области. Проживает по адресу Хабаровский край, Амурский район, поселок Тейсин, улица Карбышева, дом 3 квартира 12.
Майор вооруженных сил Российской Федерации. Номер личного жетона Ф-594345.

Жена майора — гражданка Украины Старкова (в девичестве Овсянникова) Лариса Владимировна, родилась 31 августа 1978 года, работает там же в Хабаровском крае в воинской части 59313-6. Сыновья Евгений — 2000 года, и Никита — 2007 года.

Образование майора — Кировское военное авиационно-техническое училище. С 2003 года Старков служил в Хабаровском крае в воинской части 55487 — это 6 арсенал Главного ракетно-артиллерийского управления МО РФ в Тейсине.

Карьера Старкова развивалась очень уныло и бесперспективно. Он жил в глубочайшей дыре, и начальство не собиралось его переводить из Тейсина. Старков пытался многократно перевестись в европейскую часть России — безрезультатно.

Шанс уехать из Тейсина у него появился в 2015-ом. В марте 2015-го отдел кадров Восточного военного округа ВС РФ сообщило неудачнику, что есть шанс служить в европейской части России, с хорошими перспективами — много новых вакансий в Ростовской области. Старков, чтобы вырваться из Тейсина, был готов на все. Заранее никто ничего не говорил.

3 марта 2015-го Старков поступает в распоряжение 12-го командования резерва в городе Новочеркасск (12-е командование резерва отвечает за комплектование и работу с личным составом российских воинских частей на Донбассе).

Было приказано прибыть в неуставной форме одежды — полевой костюм старый образец «Флора», без знаков различия, со всеми наличными документами.

На следующий день 73 офицера собрали в актовом зале бывшего Новочеркасского высшего военного командного училища связи. Это были военные такие же, как Старков, которые готовы на все, чтобы использовать шанс и сделать карьеру, выбраться из армейского болота и третьеразрядных должностей и глухих гарнизонов.

Все было очень буднично и прозаично. Перед ними выступил подполковник — начальник отдела кадров 12-го командования резерва, который сообщил им в самой лапидарной форме:

«Товарищи офицеры, вы направляетесь для прохождения дальнейшей службы в воинские части, которые дислоцированы в Донецке и Луганске в качестве военных советников. Вам назначено денежное довольствие в размере трех окладов к занятым вами должностям. Ваша задача — оказать всю возможную помощь шахтерам Донбасса согласно определенным вашими специальностями направлениям работы. Оформление всех необходимых документов — сейчас. Выезд к месту службы — сегодня вечером. У кого какие вопросы?»

Все молчали. Но тут поднялось трое офицеров — военнослужащих одной из саперных частей, майор и два капитана. Говорил майор. Они заявили, что их ранее никто не проинформировал о том, что надо ехать в Украину. Мол, готовы действовать во время войны, но ехать по своей инициативе как добровольцы они не хотят. Подполковник на это выступление отреагировал очень бурно. Спокойствие с него слетело. Он начал дико орать на «отказников» — назвал их всеми известными матерными словами, пообещал всех немедленно уволить из армии, в общем разошелся — видимо, испугался, что услышав саперов кто-то еще откажется.

Саперы вышли. Других «отказников» не было.

Подавив «бунт», подполковник собрал у присутствующих все документы и все личные жетоны. Оставили только зарплатные карточки.

Затем слово взял офицер контрразведки. Все подписали обязательство о неразглашении военной тайны и любой информации, полученной в ходе боевых действий в Украине. Все подписали справки про допуск к гостайне. А затем «контрик» провел инструктаж о том, что лучшее средство обеспечить безопасность на территории Украины — это всеми средствами скрывать свою личность, российское гражданство. Их обязали в кратчайшие сроки «слиться» с «ополченцами», не доверять никому из местных, не поддерживать с местными близкие отношения, не носить никаких знаков отличия ВС РФ и никому не говорить о какой-либо принадлежности к ВС РФ ни сейчас, ни в прошлом.
70 офицеров записали в «ополченцы», которые «добровольно» вечером того же дня выехали на автобусах в Донецк. Примерно в 5 утра они прибыли в Донецк, в штаб 1-го армейского корпуса российских наемников на улицу Постышева, дом 23.

Каждый получил распределение по новым местам службы. Старков получил назначение военным советником начальника службы ракетно-артиллерийского вооружения воинской части 08805 — 5 отдельная мотострелковая бригада 1 армейского корпуса «ДНР».

После этого Старков с группой других российских офицеров приехал в штаб 5-й бригады — это тоже Донецк, улица Куприна, дом 1. Их встретил начальник штаба бригады, подполковник Ярослав Аника, также российский военнослужащий, позывной Таран. Командиром части был российский полковник Игорь Кремень, позывной Кремень. Офицеры были закреплены за всеми направлениями работы штаба бригады. Они выбрали себе фальшивые фамилии и позывные. Старкову выдали документы офицера «ДНР» на девичью фамилию жены — Овсянников, позывной — Таймень.

Всю группу офицеров поселили в гостинице «Шахтер Плаза».

На следующий день российских офицеров ознакомили с командованием бригады, с условиями работы. Все оказалось довольно грустно. 5-я бригада мало чем отличалась от вооруженной банды. Она была организована по штату российской мотострелковой бригады и формально на всех должностях были офицеры из числа наемников. Но все они были абсолютно некомпетентны и не мотивированы. Поэтому фактически все функции были переданы новым «советникам» — им передали все права командиров, включая право на подпись любых документов и отдачи боевых приказов. Они должны были построить новое соединение террористов с нуля.

Служить было нелегко — кроме того, что местные «ополченцы» были зачастую не вполне адекватны и не понимали что такое военная служба, среди многочисленных российских «советников» и «инструкторов» также возникали конфликты.

Многие из тех офицеров, кто вместе со Старковым вызвался служить на Донбассе, направлялись из действующих воинских частей ВС РФ по остаточному принципу, по разнарядке. Российские командиры прежде всего рекомендовали командировать на Донбасс не лучших, а худших офицеров. Одного «советника» почти сразу пришлось отправить домой из-за алкоголизма. Другой оказался бабником, старался не пропустить ни одной юбки. Этот закончил трагически — во время посещения одной подруги в Донецке, на место получения удовольствия внезапно зашел местный «ополченец», который тоже имел отношения с девицей, и застрелил российского офицера. Самой большой проблемой Старков считает то, что на Донбасс направляют проштрафившихся из числа привлеченных за административные правонарушения — в том числе связанные с воровством и хищениями. Свои порядки они вносят и в управляемые ими подразделения.

В таких условиях нагрузка на дееспособный офицерский состав резко возрастает.

Старков снабжал боевиков смертью — на нем лежали функции бесперебойного снабжения всеми видами боеприпасов. Он очень старался. 5-я бригада исправно получала боекомплекты во время «перемирия» и стреляла без ограничений.
Зарплата майора Старкова ему очень нравилась. На своей должности он получал 47 тысяч рублей в месяц, плюс ему платили специальную «украинскую» надбавку — 50 тысяч рублей в месяц.

Уехать из Украины можно только по приказу. Уважительная причина — ранения, тяжелая болезнь, требующая оперативного вмешательства. Ну и смерть, конечно. Каждые 4-5 месяцев российским наемникам положен отпуск. Старков тоже один раз смог съездить домой к родным. Благодаря полученным за терроризм деньгам он перевез семью на лето из Хабаровского края в свою родную Зуевку. Жена-украинка и его детки наконец-то могут нормально пожить на папину зарплату, полученную за убийства украинцев.

Старков и командование 5-й бригады получили задачу организовать соединение точно по российскому образцу. С 1 августа штат бригады был утвержден в составе — 2 мотострелковых и 2 танковых батальона.

Российское командование прилагает усилия, чтобы полностью укомплектовать бригаду и заполнить все должности, довести до штатной численности. В настоящий момент таких полнокомплектных соединений в «ДНР» нет, но они работают над решением этой проблемы. На момент пленения майора 5-ая бригада была укомплектована на 70%, но качество личного состава было разное.

Все необходимое вооружение по штату ВС РФ бригада получает строго по заявкам. Организационная структура российских бригад наемников на Донбассе должна быть абсолютно аналогична организации и управлению регулярных войск РФ. Таким образом российское командование добивается взаимозаменяемости и упрощает управление и логистику террористических оккупационных войск. Так легче вербовать и ротировать российских военных, которых направляют на службу в «ДНР».

25 июля Старков по приказу комбрига полковника Кременя должен был доставить боеприпасы в населенный пункт Ясный для 6 роты 5-й бригады (командир — позывной Батя). Накануне 6-я рота во время «перемирия» целый день обстреливала «укропов». Чтобы вовремя пополнить боекомплект и все сделать в лучшем виде, «добросовестный» служака Старков поехал лично с наемником из местных предателей Украины — Иотко Русланом Анатольевичем, 1967 года рождения, водителем взвода материального обеспечения 2 мотострелкового батальона 5-й бригады.

Он срочно вез 87 тысяч патронов для автоматов 5,45 мм, 12 ящиков патронов для автоматов 7,62 мм, 56 ящиков патронов для пулеметов НСВ 12,7 мм, 36 ящиков выстрелов для гранатометов РПГ-7, 5 ящиков гранат к подствольным гранатометам ВОГ-17, 50 ящиков гранат Ф-1, РГД-5.

Но этот груз смерти Старкову не удалось довезти террористам. По ошибке Камаз заехал на украинские позиции. Увидев, что машину окружили украинцы, Старков сразу же крикнул, что он российский офицер.

Теперь Владимир Старков сидит в тюрьме. И будет сидеть еще очень долго. Несмотря на все попытки российской стороны добиться выдачи майора, он слишком ценный свидетель, который знает все о масштабе участия ВС РФ в войне на Донбассе. Старков знает о большинстве крупнейших российских военных арсеналов и складов оружия Донецкой области, номенклатуру, и таким образом его свидетельства демонстрируют всему миру масштабы российского вторжения.

Как пособник терроризма майор Владимир Старков по тяжести совершенных им преступлений заслуживает одного — высшей меры наказания за терроризм. Пожизненное заключение — это хороший урок другим российским наемникам, которые решили сделать карьеру и срубить бабла на убийствах украинцев…

Юрий Бутусов, Цензор.НЕТЮрий Бутусов, Цензор.НЕТ

Этот человек должен стать одним из фигурантов судебного процесса, на котором украинский суд должен дать правовую оценку действиям российского руководства. Российские лидеры – президент Путин, начальник Генштаба Герасимов, министр обороны Шойгу должны быть названы террористами и объявлены в розыск Интерпола. Российские лидеры, виновные в развязывании войны на Донбассе и оккупации Крыма, должны получить международно-правовую оценку. Наша задача сделать их невыездными.

А кто лучше действующих российских военных сумеет разоблачить кремлевскую банду?

Захваченный в плен на Донбассе российский майор Владимир Старков — наиболее высокопоставленный военнослужащий ВС РФ в руках украинцев.

В 2014-ом, к огромному сожалению украинских спецслужб, наше руководство выставило на обмен высокопоставленную сотрудницу российских спецслужб Кулыгину — подругу полковника ФСБ Гиркина, одного из идеологов вторжения в Украину.

Со Старковым и двумя другими захваченными российскими террористами- спецназовцами Ерофеевым и Александровым такую ошибку повторить нельзя — они должны выступить на суде и дать оценку своим начальникам. Чтобы весь мир узнал о преступлениях путинского режима от самих террористов — российских военнослужащих.

Кто такой Старков? Террорист сообщил о себе достаточно полную информацию, и по материалам его допросов известно достаточно. Сдал все и всех.

Итак, Старков Владимир Александрович родился 29 апреля 1978 года, уроженец города Зуевка Кировской области. Проживает по адресу Хабаровский край, Амурский район, поселок Тейсин, улица Карбышева, дом 3 квартира 12.
Майор вооруженных сил Российской Федерации. Номер личного жетона Ф-594345.

Жена майора — гражданка Украины Старкова (в девичестве Овсянникова) Лариса Владимировна, родилась 31 августа 1978 года, работает там же в Хабаровском крае в воинской части 59313-6. Сыновья Евгений — 2000 года, и Никита — 2007 года.

Образование майора — Кировское военное авиационно-техническое училище. С 2003 года Старков служил в Хабаровском крае в воинской части 55487 — это 6 арсенал Главного ракетно-артиллерийского управления МО РФ в Тейсине.

Карьера Старкова развивалась очень уныло и бесперспективно. Он жил в глубочайшей дыре, и начальство не собиралось его переводить из Тейсина. Старков пытался многократно перевестись в европейскую часть России — безрезультатно.

Шанс уехать из Тейсина у него появился в 2015-ом. В марте 2015-го отдел кадров Восточного военного округа ВС РФ сообщило неудачнику, что есть шанс служить в европейской части России, с хорошими перспективами — много новых вакансий в Ростовской области. Старков, чтобы вырваться из Тейсина, был готов на все. Заранее никто ничего не говорил.

3 марта 2015-го Старков поступает в распоряжение 12-го командования резерва в городе Новочеркасск (12-е командование резерва отвечает за комплектование и работу с личным составом российских воинских частей на Донбассе).

Было приказано прибыть в неуставной форме одежды — полевой костюм старый образец «Флора», без знаков различия, со всеми наличными документами.

На следующий день 73 офицера собрали в актовом зале бывшего Новочеркасского высшего военного командного училища связи. Это были военные такие же, как Старков, которые готовы на все, чтобы использовать шанс и сделать карьеру, выбраться из армейского болота и третьеразрядных должностей и глухих гарнизонов.

Все было очень буднично и прозаично. Перед ними выступил подполковник — начальник отдела кадров 12-го командования резерва, который сообщил им в самой лапидарной форме:

«Товарищи офицеры, вы направляетесь для прохождения дальнейшей службы в воинские части, которые дислоцированы в Донецке и Луганске в качестве военных советников. Вам назначено денежное довольствие в размере трех окладов к занятым вами должностям. Ваша задача — оказать всю возможную помощь шахтерам Донбасса согласно определенным вашими специальностями направлениям работы. Оформление всех необходимых документов — сейчас. Выезд к месту службы — сегодня вечером. У кого какие вопросы?»

Все молчали. Но тут поднялось трое офицеров — военнослужащих одной из саперных частей, майор и два капитана. Говорил майор. Они заявили, что их ранее никто не проинформировал о том, что надо ехать в Украину. Мол, готовы действовать во время войны, но ехать по своей инициативе как добровольцы они не хотят. Подполковник на это выступление отреагировал очень бурно. Спокойствие с него слетело. Он начал дико орать на «отказников» — назвал их всеми известными матерными словами, пообещал всех немедленно уволить из армии, в общем разошелся — видимо, испугался, что услышав саперов кто-то еще откажется.

Саперы вышли. Других «отказников» не было.

Подавив «бунт», подполковник собрал у присутствующих все документы и все личные жетоны. Оставили только зарплатные карточки.

Затем слово взял офицер контрразведки. Все подписали обязательство о неразглашении военной тайны и любой информации, полученной в ходе боевых действий в Украине. Все подписали справки про допуск к гостайне. А затем «контрик» провел инструктаж о том, что лучшее средство обеспечить безопасность на территории Украины — это всеми средствами скрывать свою личность, российское гражданство. Их обязали в кратчайшие сроки «слиться» с «ополченцами», не доверять никому из местных, не поддерживать с местными близкие отношения, не носить никаких знаков отличия ВС РФ и никому не говорить о какой-либо принадлежности к ВС РФ ни сейчас, ни в прошлом.
70 офицеров записали в «ополченцы», которые «добровольно» вечером того же дня выехали на автобусах в Донецк. Примерно в 5 утра они прибыли в Донецк, в штаб 1-го армейского корпуса российских наемников на улицу Постышева, дом 23.

Каждый получил распределение по новым местам службы. Старков получил назначение военным советником начальника службы ракетно-артиллерийского вооружения воинской части 08805 — 5 отдельная мотострелковая бригада 1 армейского корпуса «ДНР».

После этого Старков с группой других российских офицеров приехал в штаб 5-й бригады — это тоже Донецк, улица Куприна, дом 1. Их встретил начальник штаба бригады, подполковник Ярослав Аника, также российский военнослужащий, позывной Таран. Командиром части был российский полковник Игорь Кремень, позывной Кремень. Офицеры были закреплены за всеми направлениями работы штаба бригады. Они выбрали себе фальшивые фамилии и позывные. Старкову выдали документы офицера «ДНР» на девичью фамилию жены — Овсянников, позывной — Таймень.

Всю группу офицеров поселили в гостинице «Шахтер Плаза».

На следующий день российских офицеров ознакомили с командованием бригады, с условиями работы. Все оказалось довольно грустно. 5-я бригада мало чем отличалась от вооруженной банды. Она была организована по штату российской мотострелковой бригады и формально на всех должностях были офицеры из числа наемников. Но все они были абсолютно некомпетентны и не мотивированы. Поэтому фактически все функции были переданы новым «советникам» — им передали все права командиров, включая право на подпись любых документов и отдачи боевых приказов. Они должны были построить новое соединение террористов с нуля.

Служить было нелегко — кроме того, что местные «ополченцы» были зачастую не вполне адекватны и не понимали что такое военная служба, среди многочисленных российских «советников» и «инструкторов» также возникали конфликты.

Многие из тех офицеров, кто вместе со Старковым вызвался служить на Донбассе, направлялись из действующих воинских частей ВС РФ по остаточному принципу, по разнарядке. Российские командиры прежде всего рекомендовали командировать на Донбасс не лучших, а худших офицеров. Одного «советника» почти сразу пришлось отправить домой из-за алкоголизма. Другой оказался бабником, старался не пропустить ни одной юбки. Этот закончил трагически — во время посещения одной подруги в Донецке, на место получения удовольствия внезапно зашел местный «ополченец», который тоже имел отношения с девицей, и застрелил российского офицера. Самой большой проблемой Старков считает то, что на Донбасс направляют проштрафившихся из числа привлеченных за административные правонарушения — в том числе связанные с воровством и хищениями. Свои порядки они вносят и в управляемые ими подразделения.

В таких условиях нагрузка на дееспособный офицерский состав резко возрастает.

Старков снабжал боевиков смертью — на нем лежали функции бесперебойного снабжения всеми видами боеприпасов. Он очень старался. 5-я бригада исправно получала боекомплекты во время «перемирия» и стреляла без ограничений.
Зарплата майора Старкова ему очень нравилась. На своей должности он получал 47 тысяч рублей в месяц, плюс ему платили специальную «украинскую» надбавку — 50 тысяч рублей в месяц.

Уехать из Украины можно только по приказу. Уважительная причина — ранения, тяжелая болезнь, требующая оперативного вмешательства. Ну и смерть, конечно. Каждые 4-5 месяцев российским наемникам положен отпуск. Старков тоже один раз смог съездить домой к родным. Благодаря полученным за терроризм деньгам он перевез семью на лето из Хабаровского края в свою родную Зуевку. Жена-украинка и его детки наконец-то могут нормально пожить на папину зарплату, полученную за убийства украинцев.

Старков и командование 5-й бригады получили задачу организовать соединение точно по российскому образцу. С 1 августа штат бригады был утвержден в составе — 2 мотострелковых и 2 танковых батальона.

Российское командование прилагает усилия, чтобы полностью укомплектовать бригаду и заполнить все должности, довести до штатной численности. В настоящий момент таких полнокомплектных соединений в «ДНР» нет, но они работают над решением этой проблемы. На момент пленения майора 5-ая бригада была укомплектована на 70%, но качество личного состава было разное.

Все необходимое вооружение по штату ВС РФ бригада получает строго по заявкам. Организационная структура российских бригад наемников на Донбассе должна быть абсолютно аналогична организации и управлению регулярных войск РФ. Таким образом российское командование добивается взаимозаменяемости и упрощает управление и логистику террористических оккупационных войск. Так легче вербовать и ротировать российских военных, которых направляют на службу в «ДНР».

25 июля Старков по приказу комбрига полковника Кременя должен был доставить боеприпасы в населенный пункт Ясный для 6 роты 5-й бригады (командир — позывной Батя). Накануне 6-я рота во время «перемирия» целый день обстреливала «укропов». Чтобы вовремя пополнить боекомплект и все сделать в лучшем виде, «добросовестный» служака Старков поехал лично с наемником из местных предателей Украины — Иотко Русланом Анатольевичем, 1967 года рождения, водителем взвода материального обеспечения 2 мотострелкового батальона 5-й бригады.

Он срочно вез 87 тысяч патронов для автоматов 5,45 мм, 12 ящиков патронов для автоматов 7,62 мм, 56 ящиков патронов для пулеметов НСВ 12,7 мм, 36 ящиков выстрелов для гранатометов РПГ-7, 5 ящиков гранат к подствольным гранатометам ВОГ-17, 50 ящиков гранат Ф-1, РГД-5.

Но этот груз смерти Старкову не удалось довезти террористам. По ошибке Камаз заехал на украинские позиции. Увидев, что машину окружили украинцы, Старков сразу же крикнул, что он российский офицер.

Теперь Владимир Старков сидит в тюрьме. И будет сидеть еще очень долго. Несмотря на все попытки российской стороны добиться выдачи майора, он слишком ценный свидетель, который знает все о масштабе участия ВС РФ в войне на Донбассе. Старков знает о большинстве крупнейших российских военных арсеналов и складов оружия Донецкой области, номенклатуру, и таким образом его свидетельства демонстрируют всему миру масштабы российского вторжения.

Как пособник терроризма майор Владимир Старков по тяжести совершенных им преступлений заслуживает одного — высшей меры наказания за терроризм. Пожизненное заключение — это хороший урок другим российским наемникам, которые решили сделать карьеру и срубить бабла на убийствах украинцев…

Юрий Бутусов, Цензор.НЕТ

ВОЙНА ЗАКОНЧИЛАСЬ?ВОЙНА ЗАКОНЧИЛАСЬ?

Война закончилась! Возможны конечно локальные эпизоды, но это фактор инерции. Чуть ли не единственное с чем я согласен с титульными политиками – в военной фазе мы достигли практически всего что могли. Но настоящие итоги войны определяться в последующей невоенной фазе.

Не буду спорить с теми, у кого другое мнение. У меня своё. Начался следующий этап.

Менее трагичный, но закрученность сюжета не даст расслабиться зрителям и участникам. На сцену вылетают (чтобы не опоздать на «раздачу слонов») все те пороки, которые трусливо прятались на фоне открытой трагедии. Лицемерие, сделки с совестью, конвертация заслуженной славы в доход, фальшивые герои, обвешанные военной (зачастую не фальшивой) бижутерией, «афганский» (вьетнамский) синдром и прочие издержки всех войн зальют всё медиапространство. Бытовая порядочность, честь, героизм, реальный патриотизм стыдливо уйдут в тень.

Многие ветераны реальных сражений с путинизмом уберут или минимизируют из повседневного ношения атрибуты своих убеждений и заслуг, чтобы дистанцироваться от «патриотичных» клоунов.

ВСУ во главе с главными подонками этой войны превратиться в «нормальный государственный институт», в понимании этого термина нынешним военно-политическим руководством. Настоящие воины (подавляющее большинство), которые сейчас ещё подумывают остаться на контракт «дезертируют» на гражданку от засилья «традиционного» армейского долб***изма.

Боевая мощь «закалённой в боях» армии будет вызывать кривую усмешку посвящённых. Но страна будет знать, что среди нынешнего поколения живёт более 10 000 обстрелянных демобилизованных бойцов, способных стать прочным скелетом полумиллионной народной армии, если «не дай бог что». Это знание будет успокаивать народ, наших не фальшивых союзников, да и «беспокойных» соседей.
Это же знание будет (какое-то время) беспокоить политиков, из «алчных побуждений» склонных к бессовестным договорнякам.

В общем ничего нового, неожиданного.

Имел честь за последние 1,5 года познакомиться и служить с несколькими сотнями честнейших людей. Предыдущие годы жизни такого подарка мне не делали.
Хлопцы, мы сделали свою работу. Можно и потихоньку (в соответствии с директивами генштаба) по домам. Желательно на последок не набить морду какому-нибудь «полководцу», чтоб не испортить себе несколько следующих лет жизни общением с «правоохранительной» системой.

Arty GreenВойна закончилась! Возможны конечно локальные эпизоды, но это фактор инерции. Чуть ли не единственное с чем я согласен с титульными политиками – в военной фазе мы достигли практически всего что могли. Но настоящие итоги войны определяться в последующей невоенной фазе.

Не буду спорить с теми, у кого другое мнение. У меня своё. Начался следующий этап.

Менее трагичный, но закрученность сюжета не даст расслабиться зрителям и участникам. На сцену вылетают (чтобы не опоздать на «раздачу слонов») все те пороки, которые трусливо прятались на фоне открытой трагедии. Лицемерие, сделки с совестью, конвертация заслуженной славы в доход, фальшивые герои, обвешанные военной (зачастую не фальшивой) бижутерией, «афганский» (вьетнамский) синдром и прочие издержки всех войн зальют всё медиапространство. Бытовая порядочность, честь, героизм, реальный патриотизм стыдливо уйдут в тень.

Многие ветераны реальных сражений с путинизмом уберут или минимизируют из повседневного ношения атрибуты своих убеждений и заслуг, чтобы дистанцироваться от «патриотичных» клоунов.

ВСУ во главе с главными подонками этой войны превратиться в «нормальный государственный институт», в понимании этого термина нынешним военно-политическим руководством. Настоящие воины (подавляющее большинство), которые сейчас ещё подумывают остаться на контракт «дезертируют» на гражданку от засилья «традиционного» армейского долб***изма.

Боевая мощь «закалённой в боях» армии будет вызывать кривую усмешку посвящённых. Но страна будет знать, что среди нынешнего поколения живёт более 10 000 обстрелянных демобилизованных бойцов, способных стать прочным скелетом полумиллионной народной армии, если «не дай бог что». Это знание будет успокаивать народ, наших не фальшивых союзников, да и «беспокойных» соседей.
Это же знание будет (какое-то время) беспокоить политиков, из «алчных побуждений» склонных к бессовестным договорнякам.

В общем ничего нового, неожиданного.

Имел честь за последние 1,5 года познакомиться и служить с несколькими сотнями честнейших людей. Предыдущие годы жизни такого подарка мне не делали.
Хлопцы, мы сделали свою работу. Можно и потихоньку (в соответствии с директивами генштаба) по домам. Желательно на последок не набить морду какому-нибудь «полководцу», чтоб не испортить себе несколько следующих лет жизни общением с «правоохранительной» системой.

Arty Green

Особое назначение. Командир отряда спецназа Эдуард Шевченко о своих бойцах, задачах и противникеОсобое назначение. Командир отряда спецназа Эдуард Шевченко о своих бойцах, задачах и противнике

Галина Тытыш.

На вопрос о спецназовце Эдуарде Шевченко волонтер Роман Синицын отвечает очень емко: «Офигезно эффективный. Он со своим отрядом творит чудеса. Эти ребята абсолютно бесстрашные».

Про «чудеса» на фронте и в тылу врага 38-летний Эдуард Шевченко сейчас говорит не особо охотно. «Закончится война – и обещаю все рассказать», – отнекивается он.

Мы встречаемся в одном из кабинетов Минобороны. Капитану І ранга Шевченко, командиру одного из отрядов легендарных «морских котиков» (73-го морского центра спецназначения), не очень уютно в стенах Минобороны. Он еще не знает, где там входы-выходы, и даже как пользоваться карточкой пропуска.

Ему комфортней на фронте, в палатке с бойцами.

«Я живу так же, как мои бойцы, ем ту же пищу, что и они, ношу ту же форму, что и они, и вместе с ними хожу на задания. Единственное, что меня отличает от них, как и, впрочем, любого командира – уровень знаний и уровень ответственности», – просто поясняет он.

У Эдуарда Шевченко – множество наград: два ордена Богдана Хмельницкого II и ІІІ степеней, три ордена «За мужество» (І, ІІ и ІІІ степеней) – ему будет что поведать после войны. Сейчас же он часто замолкает во время разговора и говорит: «Потом скажу».

Эдуард — потомственный военный, хотя отец не хотел, чтобы сын пошел по его стопам.

«Но я его ослушался, сбежал из дома, добрался до Владивостока. Это немало, ведь я родился и вырос на Камчатке», – рассказывает он.

Потом был перевод в Украину, где он мечтал ходить на подводной лодке. Но ему сказали, что это место «очень жирное»: в моря подводники не ходят, звания получают за полтора года (обычно это занимает около двух лет), оклад тоже полуторный.

«…и там есть мальчик, у которого папа с лампасами… Ты пока подожди, пару лет послужи в мастерских, а потом мы тебя заберем». Но это же тупиковая ветвь развития, я отказался», – вспоминает Шевченко.

В своей военной карьере он прошел все ступени – от обычного солдата до командира отряда.

Каждый из этапов – это новые знания. Поэтому кадровый военный скептически относится к тем, кто этих знаний не получил. Особенно веселят его рассказы о «подвигах» всяких гиви-моторолл-козициных, рассчитанные, по видимому, на дураков. Ведь военное дело – это не басни на камеры и не показательные расстрелы.

В зоне АТО он уже почти полтора года. Освобождал Славянск, Краматорск, бился под Дебальцево и в Углегорске, воевал за Северск и Ямполь. Это – без учета рейдов в тыл противника, о которых ходят легенды.

«Ты родину защищаешь 24 часа в сутки. Меня в училище учили, что даже когда ты дома спишь, ты всё равно служишь. Ты просто пополняешь свои силы», – повторяет Эдуард Шевченко командирским голосом.

Спецназовец очень критичен в своих оценках, по его рассказам сразу чувствуется, что у него крутой нрав. Наверное, только такой человек и мог ввести отряд в оккупированный Дзержинск, захватить горадминистрацию, почти 8 часов вести бой и выйти оттуда без потерь. Все это время ему противостояли 2 танка и БМП и более 200 террористов.

Рассказывают, что когда противник подошел вплотную, Шевченко приказал бойцам спрятаться в подвале, а сам вылез на крышу здания, чтобы вызывать огонь на себя.

Сам Эдуард об этом скромно умалчивает.

«У меня дед воевал. Когда я его спрашивал о боях, он всегда отнекивался, да и отец тоже. Если человек взрослый и самодостаточный, он не будет в глазах других выпячивать себя», – поясняет он.

АРМИЯ, А НЕ ПОТЕШНЫЕ ВОЙСКА

После Дальнего Востока я приехал в Украину, и уже здесь дописывал свою дипломную работу. То, что я увидел за 8 месяцев, пока переводил работу на украинский язык и делал корректировки с учетом Черного моря, меня сильно озадачило. Хотя «озадачило» – это очень мягкое слово.

Это все походило даже не на потешные войска, а на какую-то игру. Раньше я не слышал фразы «мы порешаем такой-то вопрос». Нас учили иначе – «ты должен знать». Мы жили по принципу: «не можешь – научим, не хочешь – заставим, позорить отряд не дадим». А здесь было какое-то кумовство.

Мои успехи — это успехи двоих моих учителей: капитанов первого ранга Сергея Ершова и Юрия Олефиренко. Последний был на пенсии, мог никуда не идти, у него был семейный бизнес. Но он не смог, и год назад все бросил и пошел воевать. После его гибели я разговаривал с женой. Она рассказывала, что даже спрятала форму, но он ее нашел и ушел на фронт.

Когда Ершов ушел, часть начали понемножку разваливать. Опять началось кумовство, сватовство. И сейчас там много показухи. Вот почему я не хочу, чтобы меня с ними ассоциировали. Хотя я – военнослужащий ВМС.

Мы проходим все ступени в военной службе – как я могу относиться к тому, кто их не прошел, а сразу залез на какую-то жердочку? Он абсолютно не знает своей работы, но пытается что-то показать. А что он может? Унизить человека? Поставить дурную задачу?

Знаю одного такого, который не прошел ни взвода, ни роты, ни батальона, но он стал начальником штаба части. Не понятно, зачем взял людей, по своей тупости завел их в засаду и бросил.

Он убежал, водитель убежал. Когда ему говорили, что там же ребята остались, он отвечал — сами выберутся. Когда бойцы ему звонили, отвечал: «Сдавайтесь в плен, а мы потом все порешаем».

Если сравнить ту армию, которая была в прошлом году, 10 марта, когда я ушел, и сейчас – это две разные армии.
Тогда это были потешные войска – парадики, комиссии, бирочки.

Мне бросилось в глаза, когда мы еще были под Крымом: должен был приехать Турчинов – все бегают, что-что делают. А Муженко увидел всю эту суматоху и говорит: «Убрать мусор и все».

Не надо убирать белье, которое висит; пускай видят, что армия – это не парады. Армия – это то, что мы сейчас видим на Востоке. Это палатки, тяготы и лишения.

Взять хотя бы 95-ю бригаду, или 72-ю, 79-ю, которые действительно воюют. Я помню их в самом начале. За время войны 95-ка под руководством Михаила Забродского очень отличалась. Куда его только Муженко не кидал! (смеется).

Забродский сделает что-то, а его уже на новое задание посылают. Потому что хорошо сделал, у него получалось. 95-ка сейчас – одна из самых боевых частей.

Сейчас произошло окончательное разделение между бойцами. Есть люди, которые воевали и воюют. А есть те, кто попал в АТО, повоевал, обгадил все и уехал. Одни сломались, а другие – состоялись. Те, которые состоялись – каждый день получают неповторимый опыт. Армия еще в процессе становления, но это уже не потешные войска.

Возвращается понимание самой сути, что такое «армейская служба». Служение, а не прислуживание, всегда было почетным делом. Ведь речь идет о защите Родины.

Вся наша группа разбита на пары: мы вдвоем едим, спим, передвигаемся, ведем наблюдение. У меня есть второй номер – Олег Киор. Когда первая группа разбивалась на двойки, он остался один. Такой скромный парень, рядовой серый боец.

Говорю: «Пойдешь со мной работать?» – «Ну, пойду».

А потом была история под Северском. Прибыли в место расположения наших войск, расслабились. Я даже снял бронежилет, с одним пистолетом пошел к ребятам пообщаться. И тут из лесочка выскакивает сепарский танк и начинает по этому месту стрелять.

Мы – врассыпную. Бежал быстро, даже не помню, как. Очнулся – передо мной БТР. Я вспоминаю, что он стоял перед стенкой. Помню, какая она: танк не пробьет. Начинает работать миномет противника.

И вот вижу – по открытому полю бежит Олег, с моим бронежилетом, каской, автоматом. Я ему кричу: «Уйди!» – а он все равно прибегает.

Я на него кричу: «Ты что, не понимаешь, что ты мог погибнуть?!»

А он в ответ бросает фразу, явно не напыщенную, от души, в такой ситуации неумно понты лимонить: «А вы без бронежилета – не могли погибнуть?»

А вот те, кто ходил и пафосно рассказывал: «Мама, я служу в спецназе!» – не всегда оказываются настоящими бойцами.

У меня один вообще отказался идти на задание. Это было еще под Славянском. Муженко поставил задачу для снайперов. Их у меня было трое, я их строю. Один из них врубает заднюю. Говорит: «Я не могу через ПСО (прибор снайперский оптический – авт.) в человека стрелять, это подло».

Это при том, что до войны ходил с распальцовкой, молодым бойцам рассказывал «да ты понимаешь, кто я такой?» Когда бойцы услышали его отказ выполнять задание, – думал, они его забьют.

О ДЗЕРЖИНСКЕ И 33 БОГАТЫРЯХ

Спецназ – напыщенное название. Это разведка, просто – «специальная разведка».

Мы выполняем задачи по специальности. Некоторые вещи я не могу рассказывать. Как пишут наши учебники, нельзя ни в коем случае совершать шаблонных действий. Но есть некоторые такие «сладкие» дела, которые хочется повторить.

Задачи, которые мы выполняем, не связаны с тем, чтобы «взять город». Иногда мы вытаскивали людей, как во время Иловайского котла. Некоторых военачальников доводилось оттуда выводить.

А вообще – это ведение разведки, сбор информации по противнику, и своевременное предоставление ее командованию, выполнение специфических задач, которые присущи нашим подразделениям. Рейды в тылу противника. Только где именно, я вам не скажу.

Если я сейчас начну говорить, где я был, то некоторые поймут, кто это сделал. А есть такое понятие, как месть.

Вот только некоторые места, о которых можно рассказывать: Дзержинск, Северск, Енакиево, Антрацит, Фащевка, Чернухино, Славянск.Галина Тытыш.

На вопрос о спецназовце Эдуарде Шевченко волонтер Роман Синицын отвечает очень емко: «Офигезно эффективный. Он со своим отрядом творит чудеса. Эти ребята абсолютно бесстрашные».

Про «чудеса» на фронте и в тылу врага 38-летний Эдуард Шевченко сейчас говорит не особо охотно. «Закончится война – и обещаю все рассказать», – отнекивается он.

Мы встречаемся в одном из кабинетов Минобороны. Капитану І ранга Шевченко, командиру одного из отрядов легендарных «морских котиков» (73-го морского центра спецназначения), не очень уютно в стенах Минобороны. Он еще не знает, где там входы-выходы, и даже как пользоваться карточкой пропуска.

Ему комфортней на фронте, в палатке с бойцами.

«Я живу так же, как мои бойцы, ем ту же пищу, что и они, ношу ту же форму, что и они, и вместе с ними хожу на задания. Единственное, что меня отличает от них, как и, впрочем, любого командира – уровень знаний и уровень ответственности», – просто поясняет он.

У Эдуарда Шевченко – множество наград: два ордена Богдана Хмельницкого II и ІІІ степеней, три ордена «За мужество» (І, ІІ и ІІІ степеней) – ему будет что поведать после войны. Сейчас же он часто замолкает во время разговора и говорит: «Потом скажу».

Эдуард — потомственный военный, хотя отец не хотел, чтобы сын пошел по его стопам.

«Но я его ослушался, сбежал из дома, добрался до Владивостока. Это немало, ведь я родился и вырос на Камчатке», – рассказывает он.

Потом был перевод в Украину, где он мечтал ходить на подводной лодке. Но ему сказали, что это место «очень жирное»: в моря подводники не ходят, звания получают за полтора года (обычно это занимает около двух лет), оклад тоже полуторный.

«…и там есть мальчик, у которого папа с лампасами… Ты пока подожди, пару лет послужи в мастерских, а потом мы тебя заберем». Но это же тупиковая ветвь развития, я отказался», – вспоминает Шевченко.

В своей военной карьере он прошел все ступени – от обычного солдата до командира отряда.

Каждый из этапов – это новые знания. Поэтому кадровый военный скептически относится к тем, кто этих знаний не получил. Особенно веселят его рассказы о «подвигах» всяких гиви-моторолл-козициных, рассчитанные, по видимому, на дураков. Ведь военное дело – это не басни на камеры и не показательные расстрелы.

В зоне АТО он уже почти полтора года. Освобождал Славянск, Краматорск, бился под Дебальцево и в Углегорске, воевал за Северск и Ямполь. Это – без учета рейдов в тыл противника, о которых ходят легенды.

«Ты родину защищаешь 24 часа в сутки. Меня в училище учили, что даже когда ты дома спишь, ты всё равно служишь. Ты просто пополняешь свои силы», – повторяет Эдуард Шевченко командирским голосом.

Спецназовец очень критичен в своих оценках, по его рассказам сразу чувствуется, что у него крутой нрав. Наверное, только такой человек и мог ввести отряд в оккупированный Дзержинск, захватить горадминистрацию, почти 8 часов вести бой и выйти оттуда без потерь. Все это время ему противостояли 2 танка и БМП и более 200 террористов.

Рассказывают, что когда противник подошел вплотную, Шевченко приказал бойцам спрятаться в подвале, а сам вылез на крышу здания, чтобы вызывать огонь на себя.

Сам Эдуард об этом скромно умалчивает.

«У меня дед воевал. Когда я его спрашивал о боях, он всегда отнекивался, да и отец тоже. Если человек взрослый и самодостаточный, он не будет в глазах других выпячивать себя», – поясняет он.

АРМИЯ, А НЕ ПОТЕШНЫЕ ВОЙСКА

После Дальнего Востока я приехал в Украину, и уже здесь дописывал свою дипломную работу. То, что я увидел за 8 месяцев, пока переводил работу на украинский язык и делал корректировки с учетом Черного моря, меня сильно озадачило. Хотя «озадачило» – это очень мягкое слово.

Это все походило даже не на потешные войска, а на какую-то игру. Раньше я не слышал фразы «мы порешаем такой-то вопрос». Нас учили иначе – «ты должен знать». Мы жили по принципу: «не можешь – научим, не хочешь – заставим, позорить отряд не дадим». А здесь было какое-то кумовство.

Мои успехи — это успехи двоих моих учителей: капитанов первого ранга Сергея Ершова и Юрия Олефиренко. Последний был на пенсии, мог никуда не идти, у него был семейный бизнес. Но он не смог, и год назад все бросил и пошел воевать. После его гибели я разговаривал с женой. Она рассказывала, что даже спрятала форму, но он ее нашел и ушел на фронт.

Когда Ершов ушел, часть начали понемножку разваливать. Опять началось кумовство, сватовство. И сейчас там много показухи. Вот почему я не хочу, чтобы меня с ними ассоциировали. Хотя я – военнослужащий ВМС.

Мы проходим все ступени в военной службе – как я могу относиться к тому, кто их не прошел, а сразу залез на какую-то жердочку? Он абсолютно не знает своей работы, но пытается что-то показать. А что он может? Унизить человека? Поставить дурную задачу?

Знаю одного такого, который не прошел ни взвода, ни роты, ни батальона, но он стал начальником штаба части. Не понятно, зачем взял людей, по своей тупости завел их в засаду и бросил.

Он убежал, водитель убежал. Когда ему говорили, что там же ребята остались, он отвечал — сами выберутся. Когда бойцы ему звонили, отвечал: «Сдавайтесь в плен, а мы потом все порешаем».

Если сравнить ту армию, которая была в прошлом году, 10 марта, когда я ушел, и сейчас – это две разные армии.
Тогда это были потешные войска – парадики, комиссии, бирочки.

Мне бросилось в глаза, когда мы еще были под Крымом: должен был приехать Турчинов – все бегают, что-что делают. А Муженко увидел всю эту суматоху и говорит: «Убрать мусор и все».

Не надо убирать белье, которое висит; пускай видят, что армия – это не парады. Армия – это то, что мы сейчас видим на Востоке. Это палатки, тяготы и лишения.

Взять хотя бы 95-ю бригаду, или 72-ю, 79-ю, которые действительно воюют. Я помню их в самом начале. За время войны 95-ка под руководством Михаила Забродского очень отличалась. Куда его только Муженко не кидал! (смеется).

Забродский сделает что-то, а его уже на новое задание посылают. Потому что хорошо сделал, у него получалось. 95-ка сейчас – одна из самых боевых частей.

Сейчас произошло окончательное разделение между бойцами. Есть люди, которые воевали и воюют. А есть те, кто попал в АТО, повоевал, обгадил все и уехал. Одни сломались, а другие – состоялись. Те, которые состоялись – каждый день получают неповторимый опыт. Армия еще в процессе становления, но это уже не потешные войска.

Возвращается понимание самой сути, что такое «армейская служба». Служение, а не прислуживание, всегда было почетным делом. Ведь речь идет о защите Родины.

Вся наша группа разбита на пары: мы вдвоем едим, спим, передвигаемся, ведем наблюдение. У меня есть второй номер – Олег Киор. Когда первая группа разбивалась на двойки, он остался один. Такой скромный парень, рядовой серый боец.

Говорю: «Пойдешь со мной работать?» – «Ну, пойду».

А потом была история под Северском. Прибыли в место расположения наших войск, расслабились. Я даже снял бронежилет, с одним пистолетом пошел к ребятам пообщаться. И тут из лесочка выскакивает сепарский танк и начинает по этому месту стрелять.

Мы – врассыпную. Бежал быстро, даже не помню, как. Очнулся – передо мной БТР. Я вспоминаю, что он стоял перед стенкой. Помню, какая она: танк не пробьет. Начинает работать миномет противника.

И вот вижу – по открытому полю бежит Олег, с моим бронежилетом, каской, автоматом. Я ему кричу: «Уйди!» – а он все равно прибегает.

Я на него кричу: «Ты что, не понимаешь, что ты мог погибнуть?!»

А он в ответ бросает фразу, явно не напыщенную, от души, в такой ситуации неумно понты лимонить: «А вы без бронежилета – не могли погибнуть?»

А вот те, кто ходил и пафосно рассказывал: «Мама, я служу в спецназе!» – не всегда оказываются настоящими бойцами.

У меня один вообще отказался идти на задание. Это было еще под Славянском. Муженко поставил задачу для снайперов. Их у меня было трое, я их строю. Один из них врубает заднюю. Говорит: «Я не могу через ПСО (прибор снайперский оптический – авт.) в человека стрелять, это подло».

Это при том, что до войны ходил с распальцовкой, молодым бойцам рассказывал «да ты понимаешь, кто я такой?» Когда бойцы услышали его отказ выполнять задание, – думал, они его забьют.

О ДЗЕРЖИНСКЕ И 33 БОГАТЫРЯХ

Спецназ – напыщенное название. Это разведка, просто – «специальная разведка».

Мы выполняем задачи по специальности. Некоторые вещи я не могу рассказывать. Как пишут наши учебники, нельзя ни в коем случае совершать шаблонных действий. Но есть некоторые такие «сладкие» дела, которые хочется повторить.

Задачи, которые мы выполняем, не связаны с тем, чтобы «взять город». Иногда мы вытаскивали людей, как во время Иловайского котла. Некоторых военачальников доводилось оттуда выводить.

А вообще – это ведение разведки, сбор информации по противнику, и своевременное предоставление ее командованию, выполнение специфических задач, которые присущи нашим подразделениям. Рейды в тылу противника. Только где именно, я вам не скажу.

Если я сейчас начну говорить, где я был, то некоторые поймут, кто это сделал. А есть такое понятие, как месть.

Вот только некоторые места, о которых можно рассказывать: Дзержинск, Северск, Енакиево, Антрацит, Фащевка, Чернухино, Славянск.

Война с Россией. Год после Минска. Плюсы и минусыВойна с Россией. Год после Минска. Плюсы и минусы

5 сентября 2014 года в Минске второй Президент Украины Леонид Кучма, посол России в Украине Михаил Зурабов посол ОБСЕ Хайди Тальявини, а также представители боевиков Александр Захарченко и Игорь Плотницкий подписали «Протокол по итогам консультаций Трёхсторонней контактной группы относительно совместных шагов, направленных на имплементацию Мирного плана Президента Украины П. Порошенко и инициатив Президента России В. Путина». Его сразу же назвали Минскими соглашениями.

За несколько дней до этого украинские войска потерпели тяжелое поражение под Иловайском, а танки боевиков были уже под Мариуполем.

Несмотря на то, что одно из основных условий соглашений — прекращение огня так и не соблюдалось, стороны продолжали обсуждать необходимость выполнения соглашений. Но серьезное обострение ситуации в январе 2015, обстрел из «Градов» боевиками жилого квартала в Мариуполе и их наступление фактически поставили крест на договоренностях. Челночная дипломатия лидеров Германии и Франции Ангелы Меркель и Франсуа Олланда позволила организовать встречу в Минске в рамках «Нормандского формата» 11-12 февраля, по итогам которых Кучма, Зурабов, Тальявини, Захарченко и Плотницкий подписали «Комплекс мер по выполнению Минских соглашений», которое назвали «Минск-2» или вторые Минские соглашения.

И снова условие по прекращению огня полностью не выполнялось сторонами. Однако масштабной эскалации конфликта, которое эксперты опасались на летний период, не произошло. Боевики дважды предпринимали попытки локального наступления, которые захлебывались в тот же день. В конце августа стороны в очередной раз договорились о режиме прекращения огня, начиная с 1 сентября, который пока в основном соблюдается сторонами.

Минские соглашения многие эксперты и аналитики уже сразу после подписания забраковали как заведомо невыполнимые. Но уже год, а мировое сообщество, включая официальные власти и России и Украины называют их «единственным путем к миру» (вот только трактуют немного по-разному). Кроме того, вторые Минские соглашения 17 февраля единогласно одобрил Совет Безопасности ООН. Это единственный документ, который СБ ООН, смог принять по поводу конфликта на Донбассе, все остальные документы неизменно ветировала Россия.

Українські Новини, постарались проанализировать как плюсы, так и минусы Минских соглашений.

Плюсы

Закрепление территориальной целостности Украины в договоренностях

Минские соглашения четко фиксируют, что Донецкая и Луганская область — неотъемлемая часть Украины. И поскольку, Россия является одним из подписантов соглашений, то она не может признать самопровозглашенные республики, официально не дезавуировав договоренности. Кроме того, соглашения одобрены СБ ООН как механизм разрешения конфликта на Донбассе, и таким образом суверенитет Украины над Донбассом получил международное признание высшего уровня. Напомним также, что соглашения четко прописывают, что выборы в «отдельных районах Донецкой и Луганской областей» должны проходить по только украинскому законодательству. И это дает возможность украинской дипломатии добиваться признания никчемности самопровозглашенных боевиками выборов у всего мирового сообщества

Кроме того, официально признавая Донбасс частью Украины, Россия не может полноценно реализовывать проект по созданию «Новороссии» — отторжению от Украины территорий Юго-Восточных территорий от Харькова до Одессы.

Стабилизация линии соприкосновения сторон

Минские договоренности закрепляют линию соприкосновению сторон, фактически линию фронта, на основе сложившейся на 19 сентября 2014 года ситуации. Боевики , правда продолжили захватывать, территорию в «серой зоне», а в январе 2015 года начали наступление на Дебальцево, в результате чего в феврале украинские войска покинули город, чтобы избежать окружения. Минск-2 подтвердил, что отвод тяжелого вооружения должен вести как от «фактической линии соприкосновения» (для Украины), так и от линии по состоянию на 19 сентября (для боевиков). После вторых минских соглашений линия соприкосновения остается стабильной

Пусть зафиксированная в меморандуме от 19 сентября линия разграничения сторон не была исполнена в точности, но сам факт ее проведения и наличия в договоренностях, позволил избежать постоянной нестабильности, крупных наступательных операций (кроме Дебальцевской у боевиков) и перехода городов из рук в руки. Украинским силам это позволило укрепить свои оборонительные позиции, что делает цену наступления войск боевиков более высокой, а значит и само наступление менее вероятным.

Трехсторонняя контактная группа как постоянная переговорная площадка

В Минских договоренностях был зафиксирован такой постоянно действующий институт как Трехсторонняя контактня группа с участием Украины, России и ОБСЕ. К ее заседанию привлекаются и представители боевиков Таким образом, была сформирована постоянная переговорная площадка. А после вторых Минских соглашений, были сформированы секторальные подгруппы, для проработки отдельных аспектов реализации соглашений. Пусть многие недовольны уровнем представительства в этих институтах, но само их существование уже является позитивом.

Переговоры не всегда являются панацеей, но это всегда шанс избежать эскалации конфликта. Плюс работа группы и, особенно входящих в нее подгрупп, — это шанс решить текущие вопросы гуманитарной ситуации на Донбассе — обмен пленными, восстановление поврежденных железнодорожных путей, ремонт энергетической инфраструктуры, что важно как для оккупированных боевиками, так и для подконтрольных Украине частей Донбасса.

Обмен пленными на основе Минских соглашений

Минские соглашение предусматривают обмен пленных по принципы всех на всех. Одномоментно это не происходит, но процесс, пусть и с заминками, срывами и провокациями, все же идет. И подгруппа по гуманитарным вопросах Трехсторонней контактной группы — одно из площадок для этой работы. По состоянию на 1 сентября по данным СБУ в плену боевиков находится 157 человек. Всего же за время конфликта удалось освободить уже около 2,9 тыс. человек.

Минусы

Отсутствие механизмов реализации

Первый и наиболее существенный минус, как первых, так и вторых «минских соглашений» — то, что в них не прописано, каким образом эти договоренности должны выполняться, кто будет контролировать их выполнение и какие последствие для сторон повлечет их нарушение. Таким образом действия сторон, идущие вразрез с договоренностями, оставались безнаказанными. Это поставило Украину в заведомо невыгодное положение, поскольку она вынуждена была максимально придерживаться договоренностей, ведь в противном случае рисковала лишиться поддержки западных партнеров. При этом Россия, ДНР и ЛНР трактуют и выполняют соглашения на свое усмотрение, ведь западные страны не имеют инструментов прямого влияния на них. Международное осуждение и санкции существенного эффекта так и не принесли.

Такое положение вещей сделало возможным т. н. называемые «выборы» в ДНР и ЛНР в ноябре 2014 года, оккупацию Дебальцево сразу после подписания вторых «минских договоренностей», и в целом стало одной из основных предпосылок к срыву выполнения этих соглашений.

Отсутствие обязательств России

Несмотря на то, что Россия является одной из сторон «минских соглашений», их положения не предусматривают четких обязательств этой страны по урегулированию конфликта на Донбассе. Положения документов относительно вывода иностранных наемников и возобновления контроля на украино-российской границе сформулированы в общем, и не предусматривают конкретных шагов, обязательных для России. Также не предусмотрено ни какого контроля, направленного на пресечение направления на Донбасс российских военных подразделений. Нет ни каких положений, которые обязывали бы Россию согласовывать с украинской стороной ни направление грузов на Донбасс, ни проведение «учений» вблизи с границей, ни какие-либо еще действия, составляющие потенциальную угрозу и провоцирующие эскалацию конфликта. Не регламентирован статус украинцев, незаконно удерживаемых Россией, и отсутствую гарантии их освобождения.

Отсутствие гарантий безопасности

Хотя договоренности и призваны обеспечить мирное урегулирование конфликта на Донбассе, помимо положений о прекращении огня, которые чаще нарушались, чем наблюдались, в документах не идет речь о каких-либо обязательствах сторон не применять насилие или обеспечивать безопасность тех или иных категорий лиц. Отсутствуют положения об обеспечении безопасности мирного населения, о непрепятствовании работы специальной мониторинговой миссии Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, о гарантиях безопасности ремонтным бригадам и другим специалистам, работающим над восстановлением инфраструктуры. В связи с этим договоренности по восстановлению систем жизнедеятельности в каждом отдельном случае достигаются отдельно, мандат СММ ОБСЕ ставится под сомнение, а в последнее время — идет запугивание миссии со стороны ДНР и ЛНР, о безопасности же мирного населения речь не идет вообще.5 сентября 2014 года в Минске второй Президент Украины Леонид Кучма, посол России в Украине Михаил Зурабов посол ОБСЕ Хайди Тальявини, а также представители боевиков Александр Захарченко и Игорь Плотницкий подписали «Протокол по итогам консультаций Трёхсторонней контактной группы относительно совместных шагов, направленных на имплементацию Мирного плана Президента Украины П. Порошенко и инициатив Президента России В. Путина». Его сразу же назвали Минскими соглашениями.

За несколько дней до этого украинские войска потерпели тяжелое поражение под Иловайском, а танки боевиков были уже под Мариуполем.

Несмотря на то, что одно из основных условий соглашений — прекращение огня так и не соблюдалось, стороны продолжали обсуждать необходимость выполнения соглашений. Но серьезное обострение ситуации в январе 2015, обстрел из «Градов» боевиками жилого квартала в Мариуполе и их наступление фактически поставили крест на договоренностях. Челночная дипломатия лидеров Германии и Франции Ангелы Меркель и Франсуа Олланда позволила организовать встречу в Минске в рамках «Нормандского формата» 11-12 февраля, по итогам которых Кучма, Зурабов, Тальявини, Захарченко и Плотницкий подписали «Комплекс мер по выполнению Минских соглашений», которое назвали «Минск-2» или вторые Минские соглашения.

И снова условие по прекращению огня полностью не выполнялось сторонами. Однако масштабной эскалации конфликта, которое эксперты опасались на летний период, не произошло. Боевики дважды предпринимали попытки локального наступления, которые захлебывались в тот же день. В конце августа стороны в очередной раз договорились о режиме прекращения огня, начиная с 1 сентября, который пока в основном соблюдается сторонами.

Минские соглашения многие эксперты и аналитики уже сразу после подписания забраковали как заведомо невыполнимые. Но уже год, а мировое сообщество, включая официальные власти и России и Украины называют их «единственным путем к миру» (вот только трактуют немного по-разному). Кроме того, вторые Минские соглашения 17 февраля единогласно одобрил Совет Безопасности ООН. Это единственный документ, который СБ ООН, смог принять по поводу конфликта на Донбассе, все остальные документы неизменно ветировала Россия.

Українські Новини, постарались проанализировать как плюсы, так и минусы Минских соглашений.

Плюсы

Закрепление территориальной целостности Украины в договоренностях

Минские соглашения четко фиксируют, что Донецкая и Луганская область — неотъемлемая часть Украины. И поскольку, Россия является одним из подписантов соглашений, то она не может признать самопровозглашенные республики, официально не дезавуировав договоренности. Кроме того, соглашения одобрены СБ ООН как механизм разрешения конфликта на Донбассе, и таким образом суверенитет Украины над Донбассом получил международное признание высшего уровня. Напомним также, что соглашения четко прописывают, что выборы в «отдельных районах Донецкой и Луганской областей» должны проходить по только украинскому законодательству. И это дает возможность украинской дипломатии добиваться признания никчемности самопровозглашенных боевиками выборов у всего мирового сообщества

Кроме того, официально признавая Донбасс частью Украины, Россия не может полноценно реализовывать проект по созданию «Новороссии» — отторжению от Украины территорий Юго-Восточных территорий от Харькова до Одессы.

Стабилизация линии соприкосновения сторон

Минские договоренности закрепляют линию соприкосновению сторон, фактически линию фронта, на основе сложившейся на 19 сентября 2014 года ситуации. Боевики , правда продолжили захватывать, территорию в «серой зоне», а в январе 2015 года начали наступление на Дебальцево, в результате чего в феврале украинские войска покинули город, чтобы избежать окружения. Минск-2 подтвердил, что отвод тяжелого вооружения должен вести как от «фактической линии соприкосновения» (для Украины), так и от линии по состоянию на 19 сентября (для боевиков). После вторых минских соглашений линия соприкосновения остается стабильной

Пусть зафиксированная в меморандуме от 19 сентября линия разграничения сторон не была исполнена в точности, но сам факт ее проведения и наличия в договоренностях, позволил избежать постоянной нестабильности, крупных наступательных операций (кроме Дебальцевской у боевиков) и перехода городов из рук в руки. Украинским силам это позволило укрепить свои оборонительные позиции, что делает цену наступления войск боевиков более высокой, а значит и само наступление менее вероятным.

Трехсторонняя контактная группа как постоянная переговорная площадка

В Минских договоренностях был зафиксирован такой постоянно действующий институт как Трехсторонняя контактня группа с участием Украины, России и ОБСЕ. К ее заседанию привлекаются и представители боевиков Таким образом, была сформирована постоянная переговорная площадка. А после вторых Минских соглашений, были сформированы секторальные подгруппы, для проработки отдельных аспектов реализации соглашений. Пусть многие недовольны уровнем представительства в этих институтах, но само их существование уже является позитивом.

Переговоры не всегда являются панацеей, но это всегда шанс избежать эскалации конфликта. Плюс работа группы и, особенно входящих в нее подгрупп, — это шанс решить текущие вопросы гуманитарной ситуации на Донбассе — обмен пленными, восстановление поврежденных железнодорожных путей, ремонт энергетической инфраструктуры, что важно как для оккупированных боевиками, так и для подконтрольных Украине частей Донбасса.

Обмен пленными на основе Минских соглашений

Минские соглашение предусматривают обмен пленных по принципы всех на всех. Одномоментно это не происходит, но процесс, пусть и с заминками, срывами и провокациями, все же идет. И подгруппа по гуманитарным вопросах Трехсторонней контактной группы — одно из площадок для этой работы. По состоянию на 1 сентября по данным СБУ в плену боевиков находится 157 человек. Всего же за время конфликта удалось освободить уже около 2,9 тыс. человек.

Минусы

Отсутствие механизмов реализации

Первый и наиболее существенный минус, как первых, так и вторых «минских соглашений» — то, что в них не прописано, каким образом эти договоренности должны выполняться, кто будет контролировать их выполнение и какие последствие для сторон повлечет их нарушение. Таким образом действия сторон, идущие вразрез с договоренностями, оставались безнаказанными. Это поставило Украину в заведомо невыгодное положение, поскольку она вынуждена была максимально придерживаться договоренностей, ведь в противном случае рисковала лишиться поддержки западных партнеров. При этом Россия, ДНР и ЛНР трактуют и выполняют соглашения на свое усмотрение, ведь западные страны не имеют инструментов прямого влияния на них. Международное осуждение и санкции существенного эффекта так и не принесли.

Такое положение вещей сделало возможным т. н. называемые «выборы» в ДНР и ЛНР в ноябре 2014 года, оккупацию Дебальцево сразу после подписания вторых «минских договоренностей», и в целом стало одной из основных предпосылок к срыву выполнения этих соглашений.

Отсутствие обязательств России

Несмотря на то, что Россия является одной из сторон «минских соглашений», их положения не предусматривают четких обязательств этой страны по урегулированию конфликта на Донбассе. Положения документов относительно вывода иностранных наемников и возобновления контроля на украино-российской границе сформулированы в общем, и не предусматривают конкретных шагов, обязательных для России. Также не предусмотрено ни какого контроля, направленного на пресечение направления на Донбасс российских военных подразделений. Нет ни каких положений, которые обязывали бы Россию согласовывать с украинской стороной ни направление грузов на Донбасс, ни проведение «учений» вблизи с границей, ни какие-либо еще действия, составляющие потенциальную угрозу и провоцирующие эскалацию конфликта. Не регламентирован статус украинцев, незаконно удерживаемых Россией, и отсутствую гарантии их освобождения.

Отсутствие гарантий безопасности

Хотя договоренности и призваны обеспечить мирное урегулирование конфликта на Донбассе, помимо положений о прекращении огня, которые чаще нарушались, чем наблюдались, в документах не идет речь о каких-либо обязательствах сторон не применять насилие или обеспечивать безопасность тех или иных категорий лиц. Отсутствуют положения об обеспечении безопасности мирного населения, о непрепятствовании работы специальной мониторинговой миссии Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, о гарантиях безопасности ремонтным бригадам и другим специалистам, работающим над восстановлением инфраструктуры. В связи с этим договоренности по восстановлению систем жизнедеятельности в каждом отдельном случае достигаются отдельно, мандат СММ ОБСЕ ставится под сомнение, а в последнее время — идет запугивание миссии со стороны ДНР и ЛНР, о безопасности же мирного населения речь не идет вообще.

Интервью Дмитрия Яроша российской журналисткеИнтервью Дмитрия Яроша российской журналистке

Дмитрий Ярош как политик нас не интересует. «Замполит» — это информационный ресурс о российских политиках и для российских политиков. Украинскими политиками мы не занимаемся. Да и политиком его можно назвать с трудом. Но ситуация, когда российские СМИ по закону не могут опубликовать интервью лидера террористической организации, привела к тому, что работа лучшего на сегодня российского репортера Марины Ахметовой не может быть опубликована.

Марина в классическом смысле вообще «последний репортер». Она провела много месяцев в Донбассе. Под самыми жесткими артобстрелами. А потом пересекала линию фронта. Одновременно работала над репортажем, попав под минометный обстрел вместе с Захарченко и брала интервью у генерала ВСУ Кульчицкого.

Репортер Марина Ахмедова задала жесткие вопросы лидеру украинских неонацистов Дмитрию Ярошу и вырвала у него неожиданные признания.

— Вы часто говорите о внутренней оккупации. Что она такое?

— Это когда украинская нация, имея свое государство, все же не является хозяйкой на своей земле. Многие тут на нашей земле многое решают за нас.

— Многие — это кто?

— А те же самые олигархи. Но дело не в их национальной принадлежности. Этими олигархами могут быть и сами украинцы. Клановая олигархическая система не дает украинцам управлять государственными процессами, манипулирует ими. Вот и выходит, что у нас в стране существует определенный режим внутренней оккупации. Поэтому первым шагом в борьбе с ними должна стать ликвидация клановой модели управления государством.

— Ликвидация предполагает физическую расправу?

— Нет, конечно. Она касается экономических и политических шагов. Кто такой олигарх? Большой бизнесмен, который, кроме того, что оказывает влияние на политику страны, еще и создает свои политические партии, а через имеющиеся у него в собственности земли манипулирует своими избирателями. Вот это нужно сдвинуть с мертвой точки, и тогда украинцы заживут нормально. Я так думаю.

— Но вы не бюрократ. Вы сами это признаете. А как вы будете осуществлять эти политические и экономические изменения?

— Да, я не бюрократ, я — солдат. Но в том же «Правом Секторе» немало людей с экономическим и юридическим образованием. Есть у нас в стране и просто люди, занимающие определенные должности, например, мэры городов, которые могли бы проводить в жизнь эти изменения. «Правый Сектор» — это не просто политическая партия, он — один из инструментов достижения этих изменений. В нем немало людей, которые просто воюют за Украину, но не имеют амбиций войти во власть. Только им не все равно, что делается в их стране. Мы так же готовим молодежь…

— Вопросы я вам могу задавать любые?

— Так. Вы же — россиянка…

— Разве не олигархи вас финансируют?

— Очень многим хочется дискредитировать «Правый Сектор». А у меня, и я никогда этого не скрывал, сложились нормальные отношения с Корбаном и Филатовым, то есть с командой Коломойского. Но ни одной копейки я у них не взял на политическую деятельность, и никто не сможет подтвердить того, что я у них как будто что-то брал. Недавно Коломойский сам сделал заявление о том, что он никогда не финансировал «Правый Сектор». Я не брал у них на политику и не собираюсь. В этом отношении я хочу сохранить независимость. А на войну деньги — да, давайте, пожалуйста. На каски они давали, на транспорт давали, на броники для хлопцев давали. Но на это может давать кто угодно и сколько угодно. Хлопцы все-таки на передовой стоят. Но никогда «Правый Сектор» не финансировался олигархической группировкой.

— А кто ваш внешний враг?

— Российская империя (усмехается). Тут не может быть никакой двузначности. Российская империя, которая хочет уничтожить наше государство. Присвоив Крым и Донбасс, ликвидировать Украину. А Путин это заявлял еще до войны — что нет такого государства, как Украина. Так что однозначно мы воюем с Российской Империей за свою свободу, за независимость, за территориальную целостность.

— С кем конкретно воюете?

— С теми же россиянами — наемниками. Мы их брали в плен…

— И что вы с ними в плену делали?

— Как правило, меняли их на наших пленных. Наших не из «Правого Сектора», в основном на обычных армейцев.

— А пленных из «Правого Сектора» вам не возвращали?

— Повертали… Один раз была такая ситуация… Может, помните? Летом прошлого года автобус с нашими бойцами вез на обмен ваших пленных российских граждан. Его расстреляли со своими же пленными.

— Кто?

— Ясно кто — ваши террористы, ДНР… Когда я был под Саур-Могилой.

— В каком месяце?

— То был серпень.

— Серпень — это август?

— Да, август (отвечает на русском. Дмитрий Ярош, рожденный в русско-язычной семье принципиально не говорит на русском, называя его «языком оккупантов»). Со стороны России велся огонь артиллерией, «Градами», ствольными орудиями, и это все фиксировалось, журналистами в том числе.

— А в селе Степановка, которое рядом с Саур-Могилой, вы в то время были?

— Так. Я там был.

— И я там была. Может быть, вы тогда сможете мне объяснить, откуда там взялись ямки…

— Какие ямки?

— В которых были закопаны женщины и дети.

— Я не бачил таких ямок.

— А я бачила.

— Откуда они? Да Господи! …Террористы расстреливают людей массово.

— Однако заборы и дома в Степановке были исписаны краской — «Хата занята. Правый Сектор». И местные жители говорили, что по ним стрелял «Правый Сектор».

— Мы никого не расстреливали. Нет ни одного такого признанного факта.

— А они мне рассказывали, что «Правый Сектор» выгонял их из подвалов, когда шел обстрел, чтобы занять их самим, люди бежали искать другое укрытие, и в них попадали снаряды.

— Брехня! Брехня абсолютная! Я там находился все восемь дней. Тем более, мы были там не одни, а вместе с 95-й бригадой и 30-й бригадой вооруженных сил Украины. Никем таких фактов не было зафиксировано. Более того, когда мы зашли в Степановку, мирного населения там уже очень мало оставалось потому, что до нас туда зашла 95-я бригада. И даже тех пленных, которых мы там взяли, мы не убили, а обменяли. Ни одного из них мы не отправили на тот свет. Так что это — абсолютная брехня. А хотите услышать про то, что я видел в Авдеевке? В прошлом году еще до Саур-могилы… Или после? У меня в голове трохи бои перепутались. И вот мы зашли в Авдеевку и бачимо людей мертвых, до оград наручниками прикованных. Это дело рук ДНР. Мы сразу журналистов позвали, и они все сняли. Поэтому меня и не удивляет то, что вы видели. Расстреливает массово ДНР, а потом списывает на украинскую армию.

— В таком случае, почему же местное население так боится не ДНР, а именно «Правого Сектора»?

— Население нас боялось. Но сейчас ситуация кардинально изменилась. В прошлом году российская пропаганда сделала все для того, чтобы максимально демонизировать «Правый Сектор». И мы знаем, почему — больше всего на свете Владимир Путин боится революции в своей стране, боится, что его власть закончится. А «Правый Сектор» и те российские граждане, которые входят в него — это дестабилизирующие силы для России. И я сам приложу максимум усилий для того, чтобы уничтожить Россию как империю.

— А вы в курсе, что она — большая?

— Ой, Господи… Советской Союз еще больше был, и мы его развалили. И Россию вашу развалим. Даст Бог…

— А вы — это кто?

— Бывшие республики, включая Прибалтику и Закавказье. Мы сделали это раз, потому и в другой раз нам удастся поставить Россию на колени.

— Я просто хотела бы сделать оговорку: я — гражданка Российской Федерации, и ни перед кем на коленях стоять не собираюсь.

— Будете стоять, никуда не денетесь! Столько крови, сколько вы выпили всем, столько горя, сколько вы принесли всем… Ваша империя — она просто обречена на поражение. Не будете на коленях стоять… Господи… бачил я ваших российских пленных. Ха-ха-ха. Х-ха-ха. Стояли на коленях — еще как!

— За время войны я видела немало пленных. Они, неважно с какой стороны — прежде всего люди, оказавшиеся в беде. Им можно сострадать, но не издеваться над ними.

— Я тоже так думаю… И никогда я не относился к пленным, как к скоту… Но нам, знаете, двух пленных террористы вернули — все ноги прострелены, все порезано, живого места на них не было. И это — массовое явление. Так что русскую добрую душу мы уже очень хорошо знаем. Таких тварей, как вы, еще поискать. У россиян на этой войне ничего святого нет.

— А у вас что святого, Дмитрий?

— В первую очередь для меня человечность свята и честь. Я всегда старался на войне сохранить именно эти ценности. А россияне себя очень хорошо показали под Иловайском (говорит с обидой). Ваши батальоны и тактические группы вторглись на нашу территорию, замкнули наши подразделения и, хотя мы с ними договорились о коридоре, они стали расстреливать наших хлопцев. Но Бог есть… Только я, когда говорю о россиянах, не имею в виду их этническую принадлежность. Я уже говорил — у нас хлопцы воюют из России. Я имею в виду империализм в россиянах. Я помню Лужники в 89-м году. Там собралось сто тысяч россиян на митинг. Вот это и был для меня настоящий русский народ. Вольные люди. А сейчас россияне — это в основном зомби, попавшие в плен к путинской пропаганде. Они верят всему, что им показывают. Им говорят — «Пиндосы американские!». И они — «Вперед!». «Кавказцы поганые!» — «Вперед!».

— Почему вы так говорите?

— А вы что, не смотрите ваше телевидение? Это же просто жах! Такое впечатление, что ненормальные люди собрались там только для того, чтобы перекручивать факты.

— А кроме российского телевидения вы еще что-нибудь смотрите? Например, украинские телеканалы?

— Они тоже не объективны. Но в отличие от российских, они не зомбируют.

— А вы знаете, что в России существует немало оппозиционных СМИ?

— Хотите знать, что я думаю о ваших оппозиционных СМИ? Это они на первом этапе бывают оппозиционными, а потом тем или иным способом их все равно вербует власть.

— Можете представить такую ситуацию: человеку приходится делать громкие высказывания, которые не совпадают с тем, что он думает и чувствует? Но он вынужден потому, что какая-то часть населения именно этого от него ждет.

— Но народ у нас неоднородный. Украинцы в основном — индивидуалисты, и у каждого — своя точка зрения.

— А я вас, Дмитрий, имела в виду. Может, вы сейчас расписываетесь в ненависти к россиянам только потому, что какая-то часть украинцев именно это хочет от вас услышать?

— Нет. Почему? Россия для нас — однозначный враг. Российский народ воюет против моей страны. Не мы к вам пришли, и не мы начали у вас войну. Не мы забрали у вас Кубань. Это вы пришли и забрали у нас Крым. Наш Крым. Он никогда не будет российским. Мы его стопроцентно вернем. Вы пришли и захватили Славянск. Эти факты вы не сможете опровергнуть. А то, что вы нагнали техники столько, что мы подбиваем-подбиваем ваши танки, а их все больше и больше? «Грады» идут и идут. Слава Богу, авиация ваша пока не летает.

— Если стержень вашей деятельности — борьба, что будете делать вы, когда наступит мир? Или враг — не внешний, так внутренний — всегда должен существовать, чтобы оправдывать вашу деятельность?

— Нет. Нужно делать все, чтобы врагов не было. А внутренний враг — это дестабилизирующий фактор.

— Тогда в чем будет смысл вашего существования?

— Мы провели революцию. Так?

— Так.

— Мы скинули режим Януковича. Но многие из прежнего режима остались на своих местах. Нам очень тяжело воевать на внешнем фронте, когда в тылу — коррупция. Когда у нас — бестолковые генералы и так далее. Вот это все и есть внутренний враг, которого следует подавить. Страна должны быть едина, стабильна, она должна нормально развиваться.

— И все же в чем будет смысл лично вашего существования?

— Господи… да нам бы сейчас внешнего врага победить, и я лично с удовольствием уйду на пенсию. Я с удовольствием вернусь к семье и буду писать книжку. Растить молодежь — это то, чем я двадцать лет занимался до революции.

— А прямо сейчас вы не можете уйти на пенсию?

— Идет война, и я занимаюсь войной.

— А многие не занимаются.

— Это их проблемы.

— Почему война стала вашей проблемой?

— Я — гражданин Украины. Мне не все равно, что будет с моей страной.

— А может быть такое: обстоятельства сложились так, что взяли человека в тесный круг, из которого он не может вырваться? И вот он принимает участие в том, в чем участвовать не хочет, и произносит слова, которые произносить не хочет?

— …Этот человек смог бы разорвать такой круг, если бы на самом деле хотел освободиться. Безвыходных ситуаций не бывает.

— Милиционеры — это ваш внутренний враг?

— Ну а как они могут быть врагами? Смотрите, у нас сейчас создается национальная полиция. И мы видим разницу между новыми патрульными в том же Киеве и милиционерами, которые были до того. И все же ни те, ни другие не могут быть нашими врагами. Они могут быть только инструментом в руках врага. На Майдане я подходил к милиционерам, говорил — «Хлопцы, вы защищаете какую-то сволочь, которая держит у себя золотые унитазы и страусов». А они даже не понимают, о чем идет речь. Они думают, что защищают страну. Думали…

— Если милиционеры не ваши враги, почему в них стреляли в Мукачево?

— Потому что милиционеры первыми начали стрелять в хлопцев. А у хлопцев, пришедших с войны, все делится, как правило, на белое и черное. К большому сожалению, это послевоенный синдром… По ним открыли огонь из крупнокалиберных пулеметов, и те стали отвечать так, как они это обычно делали на фронте. Это — погано. Так не должно быть. Такое нельзя допускать. Но это уже случилось. Трагедия уже произошла. И из нее надо сделать выводы.

— Вы хотели бы, чтобы закончилась война?

— Да. И чем быстрее, тем лучше. Но только победой, а не поражением.

— А что такое победа?

— Тут все конкретно — возвращение наших территорий, включая Крым.

— С оговоркой, что этого не произойдет, давайте представим, что вы победили, и вы входите в город.

— Почему не произойдет? В прошлом году если бы ваши войска не вторглись, мы бы их уже додавили.

— Ну вот вы сами назвали причину, по которой этого не произойдет.

— Но дело в том, что боеготовность наших вооруженных сил растет с каждым днем. А у вас сильный пункт — это только оружие.

— Давайте не будем тягаться, кто сильнее. Просто скажите, что бы вы сделали, войдя, например, в Донецк в качестве победителей.

— Я думаю, что сразу начал бы действовать закон об амнистии для тех, кого вы называете ополченцами. Хотя для меня они — никакие не ополченцы, а террористы и российские наемники, предатели родины. Но амнистия — только для тех, у кого нет на руках крови. И разоружение полное. А для тех, кто проливал кровь — тюрьма и отсидка. Для нелояльных граждан, которые не собираются быть гражданами Украины — депортация. Пусть уезжают в Россию и живут там. А остальные люди будут обладать полноценными правами, присущими всем гражданам Украины. Пусть живут и работают.

— Становилось ли вам за этот год сильно страшно?

— Конечно. Я же — человек. В боях мне бывает страшно. Но страх надо контролировать.

— А не в боях?

— Я скажу только так… Я ко всем этим процессам был готов. Двадцать лет жизни до революции я отдал борьбе. Были в моей жизни и задержания, и аресты. Но страх за это время сильно притупился. А сейчас я просто знаю, что иду правильной дорогой. Я в этом убежден на сто процентов. И я устал чего-то боятся. Панического страха у меня не бывает вообще.

— Что вы сегодня видели во сне?

— Бомбежка снилось (произносит устало). Мне снилось, что я в Днепродзержинске, и российская авиация прилетела город бомбить. Крутая была бомбежка. Хотя я и бывал под «Градом», под минометом, под танками, но под авиацией я не был никогда. А тут такое приснилось… Ну, ничего, если такое будет происходить наяву, мы и с этим справимся нормально. Вот когда в Грузии была война, сколько мы посбивали российских самолетов… У нас есть ПВО, мы будем защищаться.

— Когда мы с вами виделись год назад, вы были сильней.

— Нет.

— Да.

— Не думаю.

— Вы были сильней.

— Ну, может, и так (вздыхает).

— Что дальше будет?

— Я не вижу пока признаков того, что мирный план будет реализован. Я с этого и начал разговор: для Путина важно уничтожение нашего государства. Мы видим продолжение терактов в Одессе, в Харькове ситуация качается. Но хотелось бы, конечно, чтобы война закончилась… Может, хоть санкции какие-нибудь на вас подействуют? Заставят вас выполнять все пункты минских договоренностей, включая перекрытие границы.

— То есть вы хотели бы, чтобы все пункты Минских соглашений соблюдались?

— Почему б нет? Если бы они с самого начала соблюдались, сколько жизней бы это сберегло… Ничего в этих соглашениях нет поганого, но я не верю в то, что так может быть — чтобы они соблюдались.

— Какие жизни бы это сберегло?

— В первую очередь, украинских граждан. Меня как-то жизнь российских наемников меньше интересует.

— А жителей Донецка?

— Они — тоже граждане Украины, если они лояльны Украине.

— А если не лояльны?

— Я уже говорил: тогда депортация. Нам же лучше будет. Но таких нелояльных людей в Донецке очень мало. До революции я там бывал — у меня там родня живет. Так что я довольно неплохо ориентируюсь в их настроениях. Там только процентов двадцать пророссийски настроенных элементов. А в общей массе людям там глубоко наплевать на весь этот сепаратизм. Лишь бы у них была работа и зарплата. И все.

— Если бы вы знали, что после Майдана начнется война, вы бы все равно принимали в нем участие?

— Если бы мы не вышли на Майдан, людей бы еще больше погибло. Янукович душил бы тех, кто выступает против власти. Люди бы гибли, гибли и гибли. Времена настали бы кровавые, если б он еще год продержался у власти. Он свел бы спецслужбы и вооруженные силы полностью к нулю. И Россия бы все равно пришла. Она еще при Януковиче начала делать свое дело. И делала его довольно планомерно.

— Вы так часто говорите о России и россиянах. Мне кажется, вы нас любите.

— Ну, какие-то капли русской крови и во мне есть.Дмитрий Ярош как политик нас не интересует. «Замполит» — это информационный ресурс о российских политиках и для российских политиков. Украинскими политиками мы не занимаемся. Да и политиком его можно назвать с трудом. Но ситуация, когда российские СМИ по закону не могут опубликовать интервью лидера террористической организации, привела к тому, что работа лучшего на сегодня российского репортера Марины Ахметовой не может быть опубликована.

Марина в классическом смысле вообще «последний репортер». Она провела много месяцев в Донбассе. Под самыми жесткими артобстрелами. А потом пересекала линию фронта. Одновременно работала над репортажем, попав под минометный обстрел вместе с Захарченко и брала интервью у генерала ВСУ Кульчицкого.

Репортер Марина Ахмедова задала жесткие вопросы лидеру украинских неонацистов Дмитрию Ярошу и вырвала у него неожиданные признания.

— Вы часто говорите о внутренней оккупации. Что она такое?

— Это когда украинская нация, имея свое государство, все же не является хозяйкой на своей земле. Многие тут на нашей земле многое решают за нас.

— Многие — это кто?

— А те же самые олигархи. Но дело не в их национальной принадлежности. Этими олигархами могут быть и сами украинцы. Клановая олигархическая система не дает украинцам управлять государственными процессами, манипулирует ими. Вот и выходит, что у нас в стране существует определенный режим внутренней оккупации. Поэтому первым шагом в борьбе с ними должна стать ликвидация клановой модели управления государством.

— Ликвидация предполагает физическую расправу?

— Нет, конечно. Она касается экономических и политических шагов. Кто такой олигарх? Большой бизнесмен, который, кроме того, что оказывает влияние на политику страны, еще и создает свои политические партии, а через имеющиеся у него в собственности земли манипулирует своими избирателями. Вот это нужно сдвинуть с мертвой точки, и тогда украинцы заживут нормально. Я так думаю.

— Но вы не бюрократ. Вы сами это признаете. А как вы будете осуществлять эти политические и экономические изменения?

— Да, я не бюрократ, я — солдат. Но в том же «Правом Секторе» немало людей с экономическим и юридическим образованием. Есть у нас в стране и просто люди, занимающие определенные должности, например, мэры городов, которые могли бы проводить в жизнь эти изменения. «Правый Сектор» — это не просто политическая партия, он — один из инструментов достижения этих изменений. В нем немало людей, которые просто воюют за Украину, но не имеют амбиций войти во власть. Только им не все равно, что делается в их стране. Мы так же готовим молодежь…

— Вопросы я вам могу задавать любые?

— Так. Вы же — россиянка…

— Разве не олигархи вас финансируют?

— Очень многим хочется дискредитировать «Правый Сектор». А у меня, и я никогда этого не скрывал, сложились нормальные отношения с Корбаном и Филатовым, то есть с командой Коломойского. Но ни одной копейки я у них не взял на политическую деятельность, и никто не сможет подтвердить того, что я у них как будто что-то брал. Недавно Коломойский сам сделал заявление о том, что он никогда не финансировал «Правый Сектор». Я не брал у них на политику и не собираюсь. В этом отношении я хочу сохранить независимость. А на войну деньги — да, давайте, пожалуйста. На каски они давали, на транспорт давали, на броники для хлопцев давали. Но на это может давать кто угодно и сколько угодно. Хлопцы все-таки на передовой стоят. Но никогда «Правый Сектор» не финансировался олигархической группировкой.

— А кто ваш внешний враг?

— Российская империя (усмехается). Тут не может быть никакой двузначности. Российская империя, которая хочет уничтожить наше государство. Присвоив Крым и Донбасс, ликвидировать Украину. А Путин это заявлял еще до войны — что нет такого государства, как Украина. Так что однозначно мы воюем с Российской Империей за свою свободу, за независимость, за территориальную целостность.

— С кем конкретно воюете?

— С теми же россиянами — наемниками. Мы их брали в плен…

— И что вы с ними в плену делали?

— Как правило, меняли их на наших пленных. Наших не из «Правого Сектора», в основном на обычных армейцев.

— А пленных из «Правого Сектора» вам не возвращали?

— Повертали… Один раз была такая ситуация… Может, помните? Летом прошлого года автобус с нашими бойцами вез на обмен ваших пленных российских граждан. Его расстреляли со своими же пленными.

— Кто?

— Ясно кто — ваши террористы, ДНР… Когда я был под Саур-Могилой.

— В каком месяце?

— То был серпень.

— Серпень — это август?

— Да, август (отвечает на русском. Дмитрий Ярош, рожденный в русско-язычной семье принципиально не говорит на русском, называя его «языком оккупантов»). Со стороны России велся огонь артиллерией, «Градами», ствольными орудиями, и это все фиксировалось, журналистами в том числе.

— А в селе Степановка, которое рядом с Саур-Могилой, вы в то время были?

— Так. Я там был.

— И я там была. Может быть, вы тогда сможете мне объяснить, откуда там взялись ямки…

— Какие ямки?

— В которых были закопаны женщины и дети.

— Я не бачил таких ямок.

— А я бачила.

— Откуда они? Да Господи! …Террористы расстреливают людей массово.

— Однако заборы и дома в Степановке были исписаны краской — «Хата занята. Правый Сектор». И местные жители говорили, что по ним стрелял «Правый Сектор».

— Мы никого не расстреливали. Нет ни одного такого признанного факта.

— А они мне рассказывали, что «Правый Сектор» выгонял их из подвалов, когда шел обстрел, чтобы занять их самим, люди бежали искать другое укрытие, и в них попадали снаряды.

— Брехня! Брехня абсолютная! Я там находился все восемь дней. Тем более, мы были там не одни, а вместе с 95-й бригадой и 30-й бригадой вооруженных сил Украины. Никем таких фактов не было зафиксировано. Более того, когда мы зашли в Степановку, мирного населения там уже очень мало оставалось потому, что до нас туда зашла 95-я бригада. И даже тех пленных, которых мы там взяли, мы не убили, а обменяли. Ни одного из них мы не отправили на тот свет. Так что это — абсолютная брехня. А хотите услышать про то, что я видел в Авдеевке? В прошлом году еще до Саур-могилы… Или после? У меня в голове трохи бои перепутались. И вот мы зашли в Авдеевку и бачимо людей мертвых, до оград наручниками прикованных. Это дело рук ДНР. Мы сразу журналистов позвали, и они все сняли. Поэтому меня и не удивляет то, что вы видели. Расстреливает массово ДНР, а потом списывает на украинскую армию.

— В таком случае, почему же местное население так боится не ДНР, а именно «Правого Сектора»?

— Население нас боялось. Но сейчас ситуация кардинально изменилась. В прошлом году российская пропаганда сделала все для того, чтобы максимально демонизировать «Правый Сектор». И мы знаем, почему — больше всего на свете Владимир Путин боится революции в своей стране, боится, что его власть закончится. А «Правый Сектор» и те российские граждане, которые входят в него — это дестабилизирующие силы для России. И я сам приложу максимум усилий для того, чтобы уничтожить Россию как империю.

— А вы в курсе, что она — большая?

— Ой, Господи… Советской Союз еще больше был, и мы его развалили. И Россию вашу развалим. Даст Бог…

— А вы — это кто?

— Бывшие республики, включая Прибалтику и Закавказье. Мы сделали это раз, потому и в другой раз нам удастся поставить Россию на колени.

— Я просто хотела бы сделать оговорку: я — гражданка Российской Федерации, и ни перед кем на коленях стоять не собираюсь.

— Будете стоять, никуда не денетесь! Столько крови, сколько вы выпили всем, столько горя, сколько вы принесли всем… Ваша империя — она просто обречена на поражение. Не будете на коленях стоять… Господи… бачил я ваших российских пленных. Ха-ха-ха. Х-ха-ха. Стояли на коленях — еще как!

— За время войны я видела немало пленных. Они, неважно с какой стороны — прежде всего люди, оказавшиеся в беде. Им можно сострадать, но не издеваться над ними.

— Я тоже так думаю… И никогда я не относился к пленным, как к скоту… Но нам, знаете, двух пленных террористы вернули — все ноги прострелены, все порезано, живого места на них не было. И это — массовое явление. Так что русскую добрую душу мы уже очень хорошо знаем. Таких тварей, как вы, еще поискать. У россиян на этой войне ничего святого нет.

— А у вас что святого, Дмитрий?

— В первую очередь для меня человечность свята и честь. Я всегда старался на войне сохранить именно эти ценности. А россияне себя очень хорошо показали под Иловайском (говорит с обидой). Ваши батальоны и тактические группы вторглись на нашу территорию, замкнули наши подразделения и, хотя мы с ними договорились о коридоре, они стали расстреливать наших хлопцев. Но Бог есть… Только я, когда говорю о россиянах, не имею в виду их этническую принадлежность. Я уже говорил — у нас хлопцы воюют из России. Я имею в виду империализм в россиянах. Я помню Лужники в 89-м году. Там собралось сто тысяч россиян на митинг. Вот это и был для меня настоящий русский народ. Вольные люди. А сейчас россияне — это в основном зомби, попавшие в плен к путинской пропаганде. Они верят всему, что им показывают. Им говорят — «Пиндосы американские!». И они — «Вперед!». «Кавказцы поганые!» — «Вперед!».

— Почему вы так говорите?

— А вы что, не смотрите ваше телевидение? Это же просто жах! Такое впечатление, что ненормальные люди собрались там только для того, чтобы перекручивать факты.

— А кроме российского телевидения вы еще что-нибудь смотрите? Например, украинские телеканалы?

— Они тоже не объективны. Но в отличие от российских, они не зомбируют.

— А вы знаете, что в России существует немало оппозиционных СМИ?

— Хотите знать, что я думаю о ваших оппозиционных СМИ? Это они на первом этапе бывают оппозиционными, а потом тем или иным способом их все равно вербует власть.

— Можете представить такую ситуацию: человеку приходится делать громкие высказывания, которые не совпадают с тем, что он думает и чувствует? Но он вынужден потому, что какая-то часть населения именно этого от него ждет.

— Но народ у нас неоднородный. Украинцы в основном — индивидуалисты, и у каждого — своя точка зрения.

— А я вас, Дмитрий, имела в виду. Может, вы сейчас расписываетесь в ненависти к россиянам только потому, что какая-то часть украинцев именно это хочет от вас услышать?

— Нет. Почему? Россия для нас — однозначный враг. Российский народ воюет против моей страны. Не мы к вам пришли, и не мы начали у вас войну. Не мы забрали у вас Кубань. Это вы пришли и забрали у нас Крым. Наш Крым. Он никогда не будет российским. Мы его стопроцентно вернем. Вы пришли и захватили Славянск. Эти факты вы не сможете опровергнуть. А то, что вы нагнали техники столько, что мы подбиваем-подбиваем ваши танки, а их все больше и больше? «Грады» идут и идут. Слава Богу, авиация ваша пока не летает.

— Если стержень вашей деятельности — борьба, что будете делать вы, когда наступит мир? Или враг — не внешний, так внутренний — всегда должен существовать, чтобы оправдывать вашу деятельность?

— Нет. Нужно делать все, чтобы врагов не было. А внутренний враг — это дестабилизирующий фактор.

— Тогда в чем будет смысл вашего существования?

— Мы провели революцию. Так?

— Так.

— Мы скинули режим Януковича. Но многие из прежнего режима остались на своих местах. Нам очень тяжело воевать на внешнем фронте, когда в тылу — коррупция. Когда у нас — бестолковые генералы и так далее. Вот это все и есть внутренний враг, которого следует подавить. Страна должны быть едина, стабильна, она должна нормально развиваться.

— И все же в чем будет смысл лично вашего существования?

— Господи… да нам бы сейчас внешнего врага победить, и я лично с удовольствием уйду на пенсию. Я с удовольствием вернусь к семье и буду писать книжку. Растить молодежь — это то, чем я двадцать лет занимался до революции.

— А прямо сейчас вы не можете уйти на пенсию?

— Идет война, и я занимаюсь войной.

— А многие не занимаются.

— Это их проблемы.

— Почему война стала вашей проблемой?

— Я — гражданин Украины. Мне не все равно, что будет с моей страной.

— А может быть такое: обстоятельства сложились так, что взяли человека в тесный круг, из которого он не может вырваться? И вот он принимает участие в том, в чем участвовать не хочет, и произносит слова, которые произносить не хочет?

— …Этот человек смог бы разорвать такой круг, если бы на самом деле хотел освободиться. Безвыходных ситуаций не бывает.

— Милиционеры — это ваш внутренний враг?

— Ну а как они могут быть врагами? Смотрите, у нас сейчас создается национальная полиция. И мы видим разницу между новыми патрульными в том же Киеве и милиционерами, которые были до того. И все же ни те, ни другие не могут быть нашими врагами. Они могут быть только инструментом в руках врага. На Майдане я подходил к милиционерам, говорил — «Хлопцы, вы защищаете какую-то сволочь, которая держит у себя золотые унитазы и страусов». А они даже не понимают, о чем идет речь. Они думают, что защищают страну. Думали…

— Если милиционеры не ваши враги, почему в них стреляли в Мукачево?

— Потому что милиционеры первыми начали стрелять в хлопцев. А у хлопцев, пришедших с войны, все делится, как правило, на белое и черное. К большому сожалению, это послевоенный синдром… По ним открыли огонь из крупнокалиберных пулеметов, и те стали отвечать так, как они это обычно делали на фронте. Это — погано. Так не должно быть. Такое нельзя допускать. Но это уже случилось. Трагедия уже произошла. И из нее надо сделать выводы.

— Вы хотели бы, чтобы закончилась война?

— Да. И чем быстрее, тем лучше. Но только победой, а не поражением.

— А что такое победа?

— Тут все конкретно — возвращение наших территорий, включая Крым.

— С оговоркой, что этого не произойдет, давайте представим, что вы победили, и вы входите в город.

— Почему не произойдет? В прошлом году если бы ваши войска не вторглись, мы бы их уже додавили.

— Ну вот вы сами назвали причину, по которой этого не произойдет.

— Но дело в том, что боеготовность наших вооруженных сил растет с каждым днем. А у вас сильный пункт — это только оружие.

— Давайте не будем тягаться, кто сильнее. Просто скажите, что бы вы сделали, войдя, например, в Донецк в качестве победителей.

— Я думаю, что сразу начал бы действовать закон об амнистии для тех, кого вы называете ополченцами. Хотя для меня они — никакие не ополченцы, а террористы и российские наемники, предатели родины. Но амнистия — только для тех, у кого нет на руках крови. И разоружение полное. А для тех, кто проливал кровь — тюрьма и отсидка. Для нелояльных граждан, которые не собираются быть гражданами Украины — депортация. Пусть уезжают в Россию и живут там. А остальные люди будут обладать полноценными правами, присущими всем гражданам Украины. Пусть живут и работают.

— Становилось ли вам за этот год сильно страшно?

— Конечно. Я же — человек. В боях мне бывает страшно. Но страх надо контролировать.

— А не в боях?

— Я скажу только так… Я ко всем этим процессам был готов. Двадцать лет жизни до революции я отдал борьбе. Были в моей жизни и задержания, и аресты. Но страх за это время сильно притупился. А сейчас я просто знаю, что иду правильной дорогой. Я в этом убежден на сто процентов. И я устал чего-то боятся. Панического страха у меня не бывает вообще.

— Что вы сегодня видели во сне?

— Бомбежка снилось (произносит устало). Мне снилось, что я в Днепродзержинске, и российская авиация прилетела город бомбить. Крутая была бомбежка. Хотя я и бывал под «Градом», под минометом, под танками, но под авиацией я не был никогда. А тут такое приснилось… Ну, ничего, если такое будет происходить наяву, мы и с этим справимся нормально. Вот когда в Грузии была война, сколько мы посбивали российских самолетов… У нас есть ПВО, мы будем защищаться.

— Когда мы с вами виделись год назад, вы были сильней.

— Нет.

— Да.

— Не думаю.

— Вы были сильней.

— Ну, может, и так (вздыхает).

— Что дальше будет?

— Я не вижу пока признаков того, что мирный план будет реализован. Я с этого и начал разговор: для Путина важно уничтожение нашего государства. Мы видим продолжение терактов в Одессе, в Харькове ситуация качается. Но хотелось бы, конечно, чтобы война закончилась… Может, хоть санкции какие-нибудь на вас подействуют? Заставят вас выполнять все пункты минских договоренностей, включая перекрытие границы.

— То есть вы хотели бы, чтобы все пункты Минских соглашений соблюдались?

— Почему б нет? Если бы они с самого начала соблюдались, сколько жизней бы это сберегло… Ничего в этих соглашениях нет поганого, но я не верю в то, что так может быть — чтобы они соблюдались.

— Какие жизни бы это сберегло?

— В первую очередь, украинских граждан. Меня как-то жизнь российских наемников меньше интересует.

— А жителей Донецка?

— Они — тоже граждане Украины, если они лояльны Украине.

— А если не лояльны?

— Я уже говорил: тогда депортация. Нам же лучше будет. Но таких нелояльных людей в Донецке очень мало. До революции я там бывал — у меня там родня живет. Так что я довольно неплохо ориентируюсь в их настроениях. Там только процентов двадцать пророссийски настроенных элементов. А в общей массе людям там глубоко наплевать на весь этот сепаратизм. Лишь бы у них была работа и зарплата. И все.

— Если бы вы знали, что после Майдана начнется война, вы бы все равно принимали в нем участие?

— Если бы мы не вышли на Майдан, людей бы еще больше погибло. Янукович душил бы тех, кто выступает против власти. Люди бы гибли, гибли и гибли. Времена настали бы кровавые, если б он еще год продержался у власти. Он свел бы спецслужбы и вооруженные силы полностью к нулю. И Россия бы все равно пришла. Она еще при Януковиче начала делать свое дело. И делала его довольно планомерно.

— Вы так часто говорите о России и россиянах. Мне кажется, вы нас любите.

— Ну, какие-то капли русской крови и во мне есть.

Шок будущего и сон прошлого. Что разрушает Украину?Шок будущего и сон прошлого. Что разрушает Украину?

Евгений Якунов, Виктор Мишковский. Киев.

Никакого мира не будет.

Ни внешнего, ни внутреннего. Изменения в закон об особом статусе ни Россию, ни сепаров не обманули. Кремль не перестал готовиться к вторжению. Внутренняя фронда открыла второй фронт, забрасывая парламент гранатами.
Это попытка загнать нас в котел. Почти как под Иловайском. Мы и чувствуем себя как в окружении врага. Врачи отмечают волну сердечных приступов и инсультов — мы живем в состоянии колоссального стресса. Все хуже спим, и все больше ссоримся. Раздрай в стране достигает высочайшей точки кипения. Бормотание в соцсетях сливается в один сплошной вопль.

Мы с ужасом наблюдаем за огромным и бесформенным будущим, надвигающимся на нас.

Элвин Тоффлер, известный социолог, в 70-х годах прошлого века назвал это состояние «шоком будущего». «Шок будущего, писал он,- это вызывающая головокружение дезориентация, являющаяся следствием преждевременного прихода будущего». Когда знакомые подсказки, помогающие жить в обществе, вдруг исчезают и уступают место чужим и непонятным письменам. Это — болезнь перемен.

Мы не готовились к этой войне. Мы пытались жить в спокойной, процветающей европейской стране. Год — слишком мало, чтобы смириться с мыслью, что наш сосед садист — убийца, и от соседства этого никуда не деться до скончания времен, и жить в вечном ожидании гибели и рабства.

Маннергейм готовил Финляндию к российской агрессии почти 20 лет. Россия готовилась напасть на нас 15 лет. А у нас в распоряжении было всего полтора года.

А сколько нам еще осталось?

Мы не пугаем, мы размышляем. «Знаешь, что самое страшное?- пишет в ФБ Анатолий Коган из Израиля — Мы уже понимаем — НАСКОЛЬКО это надолго. Я вижу в комментариях у рашистов ту же безумную радость, что и у палестинских арабов. И мы здесь все знаем: это не лечится — ни переговорами, ни мирными соглашениями. Они научат своих детей радоваться, когда умирают украинские дети. Все, этот процесс в мозгах уже запущен. Это проблема — не на годы — на десятилетия».

Может быть, резьбу в Кремле сорвет завтра, а может она протянет еще лет 10. Как жить все это время и не сойти с ума?

Самое печальное, пишет Тоффлер, что те, кто не выдержит этих психологических перегрузок — просто вымрут…

Кто-то ищет спасение в уходе от реальности. Впадает в летаргию. Как герои из рассказа Аркадия Аверченко, аристократы-дачники, ведущие светские разговоры за чашкой чая в саду и убеждающие себя, что орудийные раскаты большевистской орды, наступающей на их дачный городок — это всего лишь вешний гром.

Узнаваемая картинка? Если снаряды не падают на Киев или Львов, то они не падают ни где. Осеннее солнце так искренне греет нам плечи на песчаном пляже, что даже думать о том, что может случиться, не хочется.

Добровольцы и волонтеры кроют нас на чем свет стоит за нашу тут, в центре Украины, жалость к себе, за попытки жить прежней жизнью: ходить в театры и рестораны, выращивать цветы на дачах, влюбляться, забрасывать мудреные теории в ФБ.

Мы не готовы к лишениям. К военному положению и дыханию смерти на передовой. Ко всеобщей мобилизации. К военной бедности…

Мы еще не собрались с силами! Мы цепляемся за иллюзии, верим собственным фантазиям: о близкой смерти Путина, о том, что на помощь придут доблестные американские рейнджеры, и мы сможем вздохнуть свободно.

Верим Мочанову, Монтян, Медведчуку, любому, кто обещает нам близкий мир. Надо только быть добрее к лугандонским главарям — они ведь такие же люди, как и мы, они «тоже стояли на майдане». Вы только посмотрите, они обстрел прекратили 1 сентября! А в Горловке даже НЕ ЗАПРЕТИЛИ украинский язык!

Это болезнь, друзья.

Как и попытка спастись, зарывшись с головой в прошлое.

Взгляните на Россию, после шока санкций и дешевой нефти, сползающую в Юрский период, на Лугандон, увязший в вечном Дне сурка

Не слишком ли многие из нас погрузились в красивый сон о «совместном» прошлом? И смотрят красивые советские фильмы по Интеру, и слушают Лорак и Билык? 100 тысяч украинцев этим летом, не смотря ни на что, поехали отдыхать в Крым. В прошлое — отдохнуть от настоящего…

А еще мы бежим за границу. Обещая вернуться, когда наступит мир. Как бежали когда-то из Чернобыля — на пару дней, пока все не образуется. И убежав, мы уже не вернемся, привыкнем жить в тихой европейской заводи и выпадем из темпа. Всего-то полгода жирной европейской жизни — а в Украине за это время сменяются эпохи..

Кто-то из нас пытается вернуть прошлое для всех. Под видом будущего. Как заблудившиеся в середине прошлого века Тягныбок и его фурия Фарион. В понедельник под Радой у них получилось не так, как в 2010 — на подъеме. Мир изменился, и шоу оказалось остро приправленным человеческой кровью.

Это они думают, что будущее за ними. На самом деле они — прошлое: Ярош, Тягныбок, Ляшко, Вита Заверюха, мукачевские мстители. Они вытаскивают на свет божий средневековые методы, потому что боятся европейского будущего. Ведь там нет понятия «национальная справедливость» (из недавнего Юрия Левченко), там — мультикультуризм, свобода мировоззрений, свобода личности, космополитизм.

«Евромадан закончился, когда пришли патриоты», — это их слова.

Повторить прошлое нельзя. Настоящее породило новые нравственные императивы, а будущее — подарит еще более неожиданные.

Те, кто бросал гранаты и дымовые шашки перед Радой — родные братья лугандонских ополченцев. И эти и те прячутся от бега времени в прошлом.

Их, прячущихся от будущего — много. По Тоффлеру это 70% населения. Две трети страны!

А что остальные? 25% — это те из нас, кто пытается не отставать. Кто несется по стремнине, не оглядываясь в прошлое, но пристально смотрит вперед, чтобы не пропустить острые камни и крутые повороты.

Мы — эти, из 25%,не гадаем: будет война или нет. Мы делаем, что должно. Так, словно война грянет завтра.
И нам многое надо успеть. Нам надо вырастить до начала войны детей, научить их, воспитать гражданами. Надо выстроить страну, такую, чтоб была прочной на излом.

У нас красивые девушки в армии и они трогательно шли на параде, но наша армия непростительно слаба, и ее надо собирать по крупицам.

Нам надо добиться этих 4% прироста ВВП, которые мы обещали международным кредиторам за отсрочку долгов. Нам надо обрезать провода и трубы энергетической зависимости и научиться жить по средствам. Провести реформы. Побороть коррупцию.

Государство за нами не успевает. Толстопузые в милицейских фуражках не успевают подумать, что происходит — а они уже вчерашние. Брюзжащие в судейских мантиях — только рот открывают — а уже реликты. Цепляются. Тянут нас остановиться…

Если смотреть со стороны, то как бы мы не ругали друг друга, мы многое успеваем. Мы в своей жизни никогда так не спешили. Мы несемся во времени, как хронокар Герберта Уэллса. И нам все — медленно.

Надо не страшиться будущего, советует Тоффлер, надо спешить ему навстречу. Как буревестник — на грозу. Выводить, как опытный капитан, корвет своей надежды из тихой гавани навстречу цунами, ибо только так можно избежать крушения.

Из далекого 1970-го он подсказывает нам, как со всем этим справиться. 1. Не поддаваться эмоциям: если не считать внезапной смерти и других случайностей, будущее просчитываемо. 2. Держаться в группе, объединенной общим стремлением к будущему: она не даст тебе потеряться во времени. 3. Стремиться провести собственный сценарий грядущего, «навязать переменам новые возможности». Человек способен влиять даже «на крупные структурные изменения будущего». 5. Каждый свой шаг в будущее сопровождать рождением новых традиций (вспомните, сколько их было на Майдане, и как они помогли нам победить страх и разочарование!). 6. Стройте «анклавы будущего», островки реформ, новых отношений и технологий, планируйте и мечтайте. Попытайтесь мыслями постоянно быть в будущем, в хорошем будущем.

«Прежде чем начать чтение с первой страницы, загляните в оглавление», советует Тоффлер.

Мы боимся будущего потому, что редко заглядываем в него. Был такой эксперимент: студентам дали прочитать два рассказа об одном дне неких Хэндриксонов. Это был один и тот же текст, только в первом случае с глаголами прошедшего времени, а во втором — будущего. Испытуемых попросили домыслить в него деталей и подробностей.
Оказалось, что все мы охотнее и красочнее фантазируем о прошлом, чем о будущем!

Если повезет, вы попадете в узкий круг тех, кого можно назвать людьми завтрашнего дня. Их, по Тоффлеру, очень немного — всего 2-2,5% .

Нет, это не президенты и не премьеры. Не политики. Не олигархи, стремящиеся в будущее лишь с одной, как сказал когда-то Тигипко, целью — умереть более богатым, чем конкурент.

Это люди, которых мы хорошо знаем. Это добровольцы и волонтеры, без спросу и указаний переломившие ход войны, это смельчаки, в одиночку борющиеся с коррупцией, варяги, оставившие сытую жизнь и влезшие по уши в грязь наших политических интриг, чтобы помочь нам вычистить авгиевы конюшни.

Их имена вы назовете сами.

Они не предвидят будущее, и не предчувствуют, они — знают. Они уже живут в нем, торопят его и не могут без него. Они тоскуют, когда будущее наступает слишком медленно. Они страдают от сосущего под ключицей ощущения потери темпа. И стараются не для себя, а для тех, кто придет вслед.

Они — носители чувства, которое поэт когда-то назвал так пронзительно: «Ностальгия по настающему, что настанет, да не застану…»

Но о них — это совсем другая тема.Евгений Якунов, Виктор Мишковский. Киев.

Никакого мира не будет.

Ни внешнего, ни внутреннего. Изменения в закон об особом статусе ни Россию, ни сепаров не обманули. Кремль не перестал готовиться к вторжению. Внутренняя фронда открыла второй фронт, забрасывая парламент гранатами.
Это попытка загнать нас в котел. Почти как под Иловайском. Мы и чувствуем себя как в окружении врага. Врачи отмечают волну сердечных приступов и инсультов — мы живем в состоянии колоссального стресса. Все хуже спим, и все больше ссоримся. Раздрай в стране достигает высочайшей точки кипения. Бормотание в соцсетях сливается в один сплошной вопль.

Мы с ужасом наблюдаем за огромным и бесформенным будущим, надвигающимся на нас.

Элвин Тоффлер, известный социолог, в 70-х годах прошлого века назвал это состояние «шоком будущего». «Шок будущего, писал он,- это вызывающая головокружение дезориентация, являющаяся следствием преждевременного прихода будущего». Когда знакомые подсказки, помогающие жить в обществе, вдруг исчезают и уступают место чужим и непонятным письменам. Это — болезнь перемен.

Мы не готовились к этой войне. Мы пытались жить в спокойной, процветающей европейской стране. Год — слишком мало, чтобы смириться с мыслью, что наш сосед садист — убийца, и от соседства этого никуда не деться до скончания времен, и жить в вечном ожидании гибели и рабства.

Маннергейм готовил Финляндию к российской агрессии почти 20 лет. Россия готовилась напасть на нас 15 лет. А у нас в распоряжении было всего полтора года.

А сколько нам еще осталось?

Мы не пугаем, мы размышляем. «Знаешь, что самое страшное?- пишет в ФБ Анатолий Коган из Израиля — Мы уже понимаем — НАСКОЛЬКО это надолго. Я вижу в комментариях у рашистов ту же безумную радость, что и у палестинских арабов. И мы здесь все знаем: это не лечится — ни переговорами, ни мирными соглашениями. Они научат своих детей радоваться, когда умирают украинские дети. Все, этот процесс в мозгах уже запущен. Это проблема — не на годы — на десятилетия».

Может быть, резьбу в Кремле сорвет завтра, а может она протянет еще лет 10. Как жить все это время и не сойти с ума?

Самое печальное, пишет Тоффлер, что те, кто не выдержит этих психологических перегрузок — просто вымрут…

Кто-то ищет спасение в уходе от реальности. Впадает в летаргию. Как герои из рассказа Аркадия Аверченко, аристократы-дачники, ведущие светские разговоры за чашкой чая в саду и убеждающие себя, что орудийные раскаты большевистской орды, наступающей на их дачный городок — это всего лишь вешний гром.

Узнаваемая картинка? Если снаряды не падают на Киев или Львов, то они не падают ни где. Осеннее солнце так искренне греет нам плечи на песчаном пляже, что даже думать о том, что может случиться, не хочется.

Добровольцы и волонтеры кроют нас на чем свет стоит за нашу тут, в центре Украины, жалость к себе, за попытки жить прежней жизнью: ходить в театры и рестораны, выращивать цветы на дачах, влюбляться, забрасывать мудреные теории в ФБ.

Мы не готовы к лишениям. К военному положению и дыханию смерти на передовой. Ко всеобщей мобилизации. К военной бедности…

Мы еще не собрались с силами! Мы цепляемся за иллюзии, верим собственным фантазиям: о близкой смерти Путина, о том, что на помощь придут доблестные американские рейнджеры, и мы сможем вздохнуть свободно.

Верим Мочанову, Монтян, Медведчуку, любому, кто обещает нам близкий мир. Надо только быть добрее к лугандонским главарям — они ведь такие же люди, как и мы, они «тоже стояли на майдане». Вы только посмотрите, они обстрел прекратили 1 сентября! А в Горловке даже НЕ ЗАПРЕТИЛИ украинский язык!

Это болезнь, друзья.

Как и попытка спастись, зарывшись с головой в прошлое.

Взгляните на Россию, после шока санкций и дешевой нефти, сползающую в Юрский период, на Лугандон, увязший в вечном Дне сурка

Не слишком ли многие из нас погрузились в красивый сон о «совместном» прошлом? И смотрят красивые советские фильмы по Интеру, и слушают Лорак и Билык? 100 тысяч украинцев этим летом, не смотря ни на что, поехали отдыхать в Крым. В прошлое — отдохнуть от настоящего…

А еще мы бежим за границу. Обещая вернуться, когда наступит мир. Как бежали когда-то из Чернобыля — на пару дней, пока все не образуется. И убежав, мы уже не вернемся, привыкнем жить в тихой европейской заводи и выпадем из темпа. Всего-то полгода жирной европейской жизни — а в Украине за это время сменяются эпохи..

Кто-то из нас пытается вернуть прошлое для всех. Под видом будущего. Как заблудившиеся в середине прошлого века Тягныбок и его фурия Фарион. В понедельник под Радой у них получилось не так, как в 2010 — на подъеме. Мир изменился, и шоу оказалось остро приправленным человеческой кровью.

Это они думают, что будущее за ними. На самом деле они — прошлое: Ярош, Тягныбок, Ляшко, Вита Заверюха, мукачевские мстители. Они вытаскивают на свет божий средневековые методы, потому что боятся европейского будущего. Ведь там нет понятия «национальная справедливость» (из недавнего Юрия Левченко), там — мультикультуризм, свобода мировоззрений, свобода личности, космополитизм.

«Евромадан закончился, когда пришли патриоты», — это их слова.

Повторить прошлое нельзя. Настоящее породило новые нравственные императивы, а будущее — подарит еще более неожиданные.

Те, кто бросал гранаты и дымовые шашки перед Радой — родные братья лугандонских ополченцев. И эти и те прячутся от бега времени в прошлом.

Их, прячущихся от будущего — много. По Тоффлеру это 70% населения. Две трети страны!

А что остальные? 25% — это те из нас, кто пытается не отставать. Кто несется по стремнине, не оглядываясь в прошлое, но пристально смотрит вперед, чтобы не пропустить острые камни и крутые повороты.

Мы — эти, из 25%,не гадаем: будет война или нет. Мы делаем, что должно. Так, словно война грянет завтра.
И нам многое надо успеть. Нам надо вырастить до начала войны детей, научить их, воспитать гражданами. Надо выстроить страну, такую, чтоб была прочной на излом.

У нас красивые девушки в армии и они трогательно шли на параде, но наша армия непростительно слаба, и ее надо собирать по крупицам.

Нам надо добиться этих 4% прироста ВВП, которые мы обещали международным кредиторам за отсрочку долгов. Нам надо обрезать провода и трубы энергетической зависимости и научиться жить по средствам. Провести реформы. Побороть коррупцию.

Государство за нами не успевает. Толстопузые в милицейских фуражках не успевают подумать, что происходит — а они уже вчерашние. Брюзжащие в судейских мантиях — только рот открывают — а уже реликты. Цепляются. Тянут нас остановиться…

Если смотреть со стороны, то как бы мы не ругали друг друга, мы многое успеваем. Мы в своей жизни никогда так не спешили. Мы несемся во времени, как хронокар Герберта Уэллса. И нам все — медленно.

Надо не страшиться будущего, советует Тоффлер, надо спешить ему навстречу. Как буревестник — на грозу. Выводить, как опытный капитан, корвет своей надежды из тихой гавани навстречу цунами, ибо только так можно избежать крушения.

Из далекого 1970-го он подсказывает нам, как со всем этим справиться. 1. Не поддаваться эмоциям: если не считать внезапной смерти и других случайностей, будущее просчитываемо. 2. Держаться в группе, объединенной общим стремлением к будущему: она не даст тебе потеряться во времени. 3. Стремиться провести собственный сценарий грядущего, «навязать переменам новые возможности». Человек способен влиять даже «на крупные структурные изменения будущего». 5. Каждый свой шаг в будущее сопровождать рождением новых традиций (вспомните, сколько их было на Майдане, и как они помогли нам победить страх и разочарование!). 6. Стройте «анклавы будущего», островки реформ, новых отношений и технологий, планируйте и мечтайте. Попытайтесь мыслями постоянно быть в будущем, в хорошем будущем.

«Прежде чем начать чтение с первой страницы, загляните в оглавление», советует Тоффлер.

Мы боимся будущего потому, что редко заглядываем в него. Был такой эксперимент: студентам дали прочитать два рассказа об одном дне неких Хэндриксонов. Это был один и тот же текст, только в первом случае с глаголами прошедшего времени, а во втором — будущего. Испытуемых попросили домыслить в него деталей и подробностей.
Оказалось, что все мы охотнее и красочнее фантазируем о прошлом, чем о будущем!

Если повезет, вы попадете в узкий круг тех, кого можно назвать людьми завтрашнего дня. Их, по Тоффлеру, очень немного — всего 2-2,5% .

Нет, это не президенты и не премьеры. Не политики. Не олигархи, стремящиеся в будущее лишь с одной, как сказал когда-то Тигипко, целью — умереть более богатым, чем конкурент.

Это люди, которых мы хорошо знаем. Это добровольцы и волонтеры, без спросу и указаний переломившие ход войны, это смельчаки, в одиночку борющиеся с коррупцией, варяги, оставившие сытую жизнь и влезшие по уши в грязь наших политических интриг, чтобы помочь нам вычистить авгиевы конюшни.

Их имена вы назовете сами.

Они не предвидят будущее, и не предчувствуют, они — знают. Они уже живут в нем, торопят его и не могут без него. Они тоскуют, когда будущее наступает слишком медленно. Они страдают от сосущего под ключицей ощущения потери темпа. И стараются не для себя, а для тех, кто придет вслед.

Они — носители чувства, которое поэт когда-то назвал так пронзительно: «Ностальгия по настающему, что настанет, да не застану…»

Но о них — это совсем другая тема.

История комбата Денисова. Как воют «боги войны»История комбата Денисова. Как воют «боги войны»

Евгения Фаенкова, специально для УП.Жизнь

Для 29-летнего комбата Андрея Денисова последний год стал самым сложным в его жизни.

Именно он первым из бригады со своими ребятами в мае 2014 ушел в зону АТО и именно под его командованием, первая гаубичная батарея 55-й отдельной артиллерийской бригады Запорожья, вышла из котла под Дебальцево с минимальными потерями.

Андрей Денисов родился в Чехии, городе Прага, а запорожцем стал всего 9 лет назад.

В 2002 году поступил в Сумской военный институт, после чего был направлен на службу в 55-ю артбригаду, в июне 2006 получил звание лейтенанта.

Андрей Денисов из династии военных. Дедушка был подполковником, начальником связи, отец – полковник, был командиром артиллерийской бригады, начальником гарнизона в Ковеле Волынской области. Именно по его стопам решил пойти Андрей. Только вот уже 10 лет как отца не стало, он так и не увидел этот путь становления своего младшего сына, по которому он идет целенаправленно, честно и с огромным трудом.

За год боевых действий в зоне АТО первая батарея под командованием Андрея Денисова получила серьезный боевой опыт
Несмотря на военную закалку и достойную подготовку, к событиям на востоке Украины не были готовы даже кадровые офицеры.

В зону проведения антитеррористической операции подразделение Андрея Денисова отправилось 29 мая 2014 года. «Нас ночью подняли по тревоге, мы выехали, приехали в село Довгеньке возле Изюма. Там тогда формировался основной штаб сектора «С», – вспоминает майор Андрей Денисов. – Через два дня мы должны были выходить на операцию по наступлению и взятию Славянска, но так как, ни у кого не было бронежилетов, операцию переносили».

1 июня 2014 года батарея в составе 69 человек, экипированная обычными касками и бронежилетами советских времен, которых всего-то было 17 штук, выдвинулась в военно-полевой лагерь Сармат.

А 3 июня, когда батарея была полностью укомплектована, началась операция в городе Славянск.

По дороге к городу, перед 55-й ОАБр, ехала колонна 79-й бригады. Тогда каждому давали в сопровождение десантников, а общее число машин в колонне достигало 14-15 единиц. Первыми и последними ехали БТРы 80-й бригады.

Сопровождающая колонну милиция стала маяком для врага. После знака красной сигнальной ракеты, милиция развернулась и уехала. А ночью на колонну напали — начался бой.

Андрей Денисов признается, что если бы тогда их машина была первой, возможно, сейчас он вряд ли был в живых.

«Подготовка артиллеристов была не достаточной для принятия такого боя, к тому же малейшее попадание в машину с боеприпасами могло уничтожить всю колонну», — рассказывает он.

Бой продолжался около 20 минут. На первый выстрел врага, ответила сотня автоматов десантников. С восходом солнца, колонна на максимальной скорости двинулась дальше.

«Мы проезжали это место, запах пороха, уже начинает светать, мы вцепились в автоматы. Я ехал в первом БТР, те чувства не описать. — вспоминает Андрей, — На тот момент никто еще не понимал куда мы едем, думали на пару дней, об этой войне у нас еще не было представления. Но тогда мы поняли, что это не шутка, и началась настоящая война».

Дальше артиллерия вместе со 80-й и 95-й бригадами закрепились в секторе «С». Работа первой батареи была направлена на уничтожение блокпостов, живой силы и для прикрытия пехоты, которая шла прямиком на Славянск, Семеновку и Селезневку.

«Знаете, что самое страшное? Это проходить блокпосты, которые «отработала» наша первая батарея. Но нашим бойцам это давало проход вперед», – вспоминает Денисов.

Когда батарея стояла в районе Селезневки, враг предпринял отвлекающий маневр с юга, около 20-30 человек противника произвели выстрелы в неизвестном направлении, от неопытности всех охватила паника, поступило предположение о том, что началось наступление.

Комбат Денисов начал морально готовить своих солдат к бою, как по радиостанции от ближайшей бригады, перехватили сообщение о том, что на их блокпост наступают. В панике военнослужащий просил Денисова о помощи, из-за чего дал не верные целеуказания.

Когда стало ясно, по какому террикону идут сепаратисты, а их было около 250 человек, по команде артиллеристы начали открывать и корректировать огонь.

Тут же по радиостанции было получено новое сообщение от того же военнослужащего: «Боги войны, я вас люблю!», что говорило о безупречном выполнении задачи.

Комбат Андрей Денисов — из династии военных
Дальше было продвижение через Славянск, Краматорск, Красный Лиман, Ямполь, Северск и Лисичанск. Передвигались в основном ночью, необходимой оптики не было, случалось даже, что расстояние 30 км ехали по 6 часов, с опасением, но продвигались. Дальше заняли позицию в Попасном и работали в направлении Первомайска. Тогда артиллерия работала вместе с первым батальоном «Донбасс».

26 дней непрерывной работы, не один вагон боеприпасов отработан. После чего, по решению командования, батарея вернулась в базовый лагерь 17-й танковой бригады.

За все время боевых действий в зоне АТО — это должен был быть первый отдых солдат. Батареи было обещано двое суток.

Но в итоге бойцы там и суток не пробыли, батарею разделили, солдаты работали повзводно, одних отправили на Попасное, а другие ушли в Дебальцево, где батарея и воссоединилась через 2 дня, это была середина августа 2014.

31 августа 2014 батарея отправилась на первый заслуженный отдых домой.

В следующий раз «денисовцы» приехали в Дебальцево 7 октября 2014.

На следующий же день в 500 метрах от лагеря упало 6 снарядов Града. Так опять начались тяжелые будни войны.

В третий раз в Дебальцево батарея под командованием Андрея Денисова приехала 4 января.

Спустя две недели, 19 января 2015 года, в большой православный праздник, Андрей вышел утром облиться водой из ведер. Тот факт, что речки рядом нет, не было поводом нарушать многолетнюю традицию. Разбудил Денис и заместителя по технике Виктора, чтобы и тот облился.

Пока Виктор одевался, прилетел пакет градов, чуть-чуть пошел перелет. Большая часть снарядов попала в частный сектор по мирным жителям, а несколько снарядов — прямиком в лагерь. Солдаты сразу побежали помогать, не отделяя гражданских и военных, всех на носилки и к военным докторам, делали оперативно все, что было необходимо.

Тогда у комбата сложилось впечатление, что противник кинул на это сражение около 70% всей задействованной техники врага.

С раннего утра враг усиленно работал по нашим солдатам. Днем боевики переключались на пехоту, атакуя «в штыковую» блокпосты, а вечером вновь наносили артиллерийские удары.

Противник работал по позициям со всех калибров: был 122 мм, 152 мм, «Кассетный» Ураган. Андрей признается, что уничтожить цель удавалось не всегда. Главное подавить противника, чтобы ребята в это время могли сгруппироваться и зарядиться.

Многие потребности бригады закрывались силами волонтеров
На базе боеприпасов «денисовцев» уже назвали пулеметчиками. Им дали такое прозвище, потому что в день отрабатывали много задач, на которые уходило по 600 боеприпасов в сутки.

Зная, что на блокпостах особой какой-то помощи нет, а враг идет танками, БМП, БТР и пехотой, тут же включалась артиллерия.

«Была взаимовыручка со 128-й бригадой, они помогали тыловой частью, а мы, артиллеристы, поддерживали их огнем. Мы прикрывали друг друга», — рассказывает комбат.

Доходило до того что если старший офицер батареи не успевал командовать орудиями, выбегал в поддержку взводный Андрей и они делили командование по направлениям: северо-запад и северо-восток, комбат предпринял все возможное для того чтоб никому не отказать в огневой помощи, одновременно просчитывал несколько целей и передавал данные на взводных.

Когда целей стало много, Денисов принял решение работать со 128-й «напрямую». Для сохранения жизни нашим войскам, была важна каждая секунда, команда работала на такие дальности, на которых по ТТХ орудие батареи не может стрелять, но они работали. Это было очень опасно, но ребят нужно было выручать.

В 6 утра – уже на орудиях, в 12 ночи – еще на орудиях. В некоторые моменты у солдат не было времени даже на то, чтобы выйти в туалет, настолько интенсивным был обстрел.

Денисов понимал, что моральное состояние его бойцов, пожалуй, один из важнейших факторов результативной работы, поэтому справлялись на месте как могли. Из ящиков был сделан туалет, сооружена кухня и баня, были организованны КПП из членов личного состава для охраны своих позиций, дежурные были везде и у каждого своя задача была.

Для выдачи провизии комбат собирал всех командиров орудий — 6 человек, и у людей на глазах распечатывал передачи и выдавал всем строго одинаковое количество сигарет, кофе, носков, белья и всего прочего, что передавали с тыла волонтеры. Все делилось поровну, без каких либо привилегий.

«За это командира очень уважают, у него справедливость на первом месте, никогда себе лишнего не возьмет», — рассказывают про комбата бойцы.

14 февраля, за 25 минут до перемирия, команда потеряла двоих солдат, Евгений Дужик скончался на месте, а Александр Говоруха — в госпитале.

«Мы потеряли наших боевых товарищей, они навсегда останутся в наших сердцах. Главное — держитесь и знайте, что я с вами» — такими словами старался поддержать в этой сложной ситуации комбат своих солдат. Но в том момент именно ребята больше подержали его, чем он их, считает Андрей Денисов.

17 февраля от руководителя сектора поступил приказ о выходе из Дебальцево для 55-й и 128-й бригад. Провели совещание: кто, куда, зачем и как будут выводить подразделения. Приняли решение выходить колоннами. Возможности забрать орудия не было. От первой батареи 55-й бригады врагу не досталось ничего.

В тот день обстрелами позиций была уничтожено 122-мм полковая самоходная гаубица и склад с боеприпасами 128-й бригады.

Так как они находились близко к позициям 55-й бригады, осколки и снаряды, которые разлетались, попали по позициям артиллеристов, из-за чего были оторваны станины у гаубиц, сожжены колеса и уничтожены важнейшие части и механизмы орудия.

«Единственное, что забрали — это клины, а снаряды затолкали обратными сторонами с обеих сторон так, чтобы их невозможно достать», — рассказывает Денисов.

На самом деле, если бы батарея забрала орудия, то подвергла бы себя огромной опасности. Противник бы засек машину с людьми, к которой прицеплено орудие, и, по мнению комбата, исход был бы более трагичным.

«Технику можно отремонтировать или списать, а людей не вернешь» — говорит он. Когда «Денисоцы» выходили с Дебальцево, ни в одной машине не было стекол, на улице стоял мороз 12 градусов, «Жить захочется и не так выходить будешь!» — рассказывает комбат.

Во время отхода посещали мысли о том, что домой уже никто не вернется.

Ситуация была очень сложная, никто не знал, куда выходить, дорог не было, а в спину дышал противник.

До Новогригорьевки 128-й и 55-й бригады дошли вместе, образовалась километровая колонна, над которой повисли беспилотники.

Солдаты поняли, что обнаружены, по машинам враг открыл огонь из самоходных артиллерийских установок. С восходом солнца колонна разделилась и уже по частям начала движение.

Ехали на огромной скорости, не смотря на то, что дорог не было, двигаться пришлось по промерзшей, каменистой земле. На одном из автомобилей, в котором перевозили все уцелевшее снаряжение, вышла из строя коробка передач, времени на ремонт не было — КАМАЗ пришлось уничтожить при помощи 2С1 128-й бригады.

По дороге подобрали около 80-100 человек из 128-й бригады, у кого из них машина сломалась, кто на фугасе подорвался — много неприятностей случалось на дороге, но в беде никогда никого не оставляли.

Из всех оставшихся четырех машин в направление противника стреляло по 40-50 стволов, кто-то лежал и заряжал магазины, кто-то открывал огонь. В направлении 55-й бригады стреляли из 5,45 мм, 7,62 мм, минометов, РПГ и танков.

В том бою были ранены 2 человека 55-й бригады, их моментально доставили в госпиталь. У одного солдата пуля насквозь прошла через грудную клетку и вышла через лопатку, у второго — пуля прошла сквозь ногу и вышла в районе ягодицы, чуть не задев важную артерию. Оба солдата уже прошли лечение и реабилитацию.

В бригаде Денисова с большой благодарностью относятся не только к материальной помощи волонтеров

Как только батарея добралась до Артемовска, Денисов позвонил командиру части для отчета о прошедшей ночи и выходе из-под Дебальцево: «Я говорю: «Товарищ полковник, орудие оставили, забрать возможности не было, люди все живы. На что он говорит:» Андрей, я тебя обнимаю, я тебе жму руку, Андрей я к тебе выезжаю». С этого момента командир и начальник штаба бригады, со мной по имени общаются. Наверное, это и есть тот показатель доверия и авторитета», — вспоминает Андрей.

За год боевых действий в зоне АТО, первая батарея под командованием Андрея Денисова прошла огромный путь и получила колоссальный боевой опыт.

Техника стрельбы стала более усовершенствована. Работа артиллеристов стала в разы эффективнее. Так же в бригаде появилась цифровая техника, беспилотники и профессиональная оптика большой кратности, — все это существенно повышает боеготовность бригады.

За год артиллеристы научились окапываться, строить блиндажи, разворачивать военные лагеря. А главное сформирована мощная команда, сильная духом.

Все это достигалось жесткой дисциплиной, порядком и заботой о личном составе, который с начала и до сегодняшнего дня практически не изменился.

Костяк подразделения – контрактники, возрастом от 19 до 35 лет, добавляются и мобилизированные ребята.

На данный момент Андрей Денисов поступил в Национальный университет обороны Украины для повышения своей квалификации.

Автор – Евгения Фаенкова, волонтер фонда «Сестри перемоги»

Підтримка 55-ої окремої артилерійскої бригади Запоріжжя В0105

Реквізити:
Приват:
5169 3305 0754 8946
Офіційна карта Фонду «Сестри Перемоги» на адресну підтримку 55ої Окремої Артилерійскої Бригади В0105, Запоріжжя
PayPal:
55brigadehelp@gmail.com (55 ОАБр, www.peoplesproject.com/debalceve-artileriya)
Заявки приймаються:
+38099 557 27 72, Bолонтер 55 ОАБр, Катерина Матюха
Допомогу приносити:
Запоріжжя, вул. Стефанова, Уральські Казарми, (пн-пт 11:00-18:00)
Безготівка:
Отримувач: ВСЕУКРАЇНСЬКИЙ БЛАГОДІЙНИЙ ФОНД ДОПОМОГИ КРАЇНІ «СЕСТРИ ПЕРЕМОГИ» ЄДРПОУ 39654316
Р/р № 26009052753420
ПАТ КБ «ПриватБанк» м. Києва. МФО 300711
Призначення платежу: Благодійна допомогаЕвгения Фаенкова, специально для УП.Жизнь

Для 29-летнего комбата Андрея Денисова последний год стал самым сложным в его жизни.

Именно он первым из бригады со своими ребятами в мае 2014 ушел в зону АТО и именно под его командованием, первая гаубичная батарея 55-й отдельной артиллерийской бригады Запорожья, вышла из котла под Дебальцево с минимальными потерями.

Андрей Денисов родился в Чехии, городе Прага, а запорожцем стал всего 9 лет назад.

В 2002 году поступил в Сумской военный институт, после чего был направлен на службу в 55-ю артбригаду, в июне 2006 получил звание лейтенанта.

Андрей Денисов из династии военных. Дедушка был подполковником, начальником связи, отец – полковник, был командиром артиллерийской бригады, начальником гарнизона в Ковеле Волынской области. Именно по его стопам решил пойти Андрей. Только вот уже 10 лет как отца не стало, он так и не увидел этот путь становления своего младшего сына, по которому он идет целенаправленно, честно и с огромным трудом.

За год боевых действий в зоне АТО первая батарея под командованием Андрея Денисова получила серьезный боевой опыт
Несмотря на военную закалку и достойную подготовку, к событиям на востоке Украины не были готовы даже кадровые офицеры.

В зону проведения антитеррористической операции подразделение Андрея Денисова отправилось 29 мая 2014 года. «Нас ночью подняли по тревоге, мы выехали, приехали в село Довгеньке возле Изюма. Там тогда формировался основной штаб сектора «С», – вспоминает майор Андрей Денисов. – Через два дня мы должны были выходить на операцию по наступлению и взятию Славянска, но так как, ни у кого не было бронежилетов, операцию переносили».

1 июня 2014 года батарея в составе 69 человек, экипированная обычными касками и бронежилетами советских времен, которых всего-то было 17 штук, выдвинулась в военно-полевой лагерь Сармат.

А 3 июня, когда батарея была полностью укомплектована, началась операция в городе Славянск.

По дороге к городу, перед 55-й ОАБр, ехала колонна 79-й бригады. Тогда каждому давали в сопровождение десантников, а общее число машин в колонне достигало 14-15 единиц. Первыми и последними ехали БТРы 80-й бригады.

Сопровождающая колонну милиция стала маяком для врага. После знака красной сигнальной ракеты, милиция развернулась и уехала. А ночью на колонну напали — начался бой.

Андрей Денисов признается, что если бы тогда их машина была первой, возможно, сейчас он вряд ли был в живых.

«Подготовка артиллеристов была не достаточной для принятия такого боя, к тому же малейшее попадание в машину с боеприпасами могло уничтожить всю колонну», — рассказывает он.

Бой продолжался около 20 минут. На первый выстрел врага, ответила сотня автоматов десантников. С восходом солнца, колонна на максимальной скорости двинулась дальше.

«Мы проезжали это место, запах пороха, уже начинает светать, мы вцепились в автоматы. Я ехал в первом БТР, те чувства не описать. — вспоминает Андрей, — На тот момент никто еще не понимал куда мы едем, думали на пару дней, об этой войне у нас еще не было представления. Но тогда мы поняли, что это не шутка, и началась настоящая война».

Дальше артиллерия вместе со 80-й и 95-й бригадами закрепились в секторе «С». Работа первой батареи была направлена на уничтожение блокпостов, живой силы и для прикрытия пехоты, которая шла прямиком на Славянск, Семеновку и Селезневку.

«Знаете, что самое страшное? Это проходить блокпосты, которые «отработала» наша первая батарея. Но нашим бойцам это давало проход вперед», – вспоминает Денисов.

Когда батарея стояла в районе Селезневки, враг предпринял отвлекающий маневр с юга, около 20-30 человек противника произвели выстрелы в неизвестном направлении, от неопытности всех охватила паника, поступило предположение о том, что началось наступление.

Комбат Денисов начал морально готовить своих солдат к бою, как по радиостанции от ближайшей бригады, перехватили сообщение о том, что на их блокпост наступают. В панике военнослужащий просил Денисова о помощи, из-за чего дал не верные целеуказания.

Когда стало ясно, по какому террикону идут сепаратисты, а их было около 250 человек, по команде артиллеристы начали открывать и корректировать огонь.

Тут же по радиостанции было получено новое сообщение от того же военнослужащего: «Боги войны, я вас люблю!», что говорило о безупречном выполнении задачи.

Комбат Андрей Денисов — из династии военных
Дальше было продвижение через Славянск, Краматорск, Красный Лиман, Ямполь, Северск и Лисичанск. Передвигались в основном ночью, необходимой оптики не было, случалось даже, что расстояние 30 км ехали по 6 часов, с опасением, но продвигались. Дальше заняли позицию в Попасном и работали в направлении Первомайска. Тогда артиллерия работала вместе с первым батальоном «Донбасс».

26 дней непрерывной работы, не один вагон боеприпасов отработан. После чего, по решению командования, батарея вернулась в базовый лагерь 17-й танковой бригады.

За все время боевых действий в зоне АТО — это должен был быть первый отдых солдат. Батареи было обещано двое суток.

Но в итоге бойцы там и суток не пробыли, батарею разделили, солдаты работали повзводно, одних отправили на Попасное, а другие ушли в Дебальцево, где батарея и воссоединилась через 2 дня, это была середина августа 2014.

31 августа 2014 батарея отправилась на первый заслуженный отдых домой.

В следующий раз «денисовцы» приехали в Дебальцево 7 октября 2014.

На следующий же день в 500 метрах от лагеря упало 6 снарядов Града. Так опять начались тяжелые будни войны.

В третий раз в Дебальцево батарея под командованием Андрея Денисова приехала 4 января.

Спустя две недели, 19 января 2015 года, в большой православный праздник, Андрей вышел утром облиться водой из ведер. Тот факт, что речки рядом нет, не было поводом нарушать многолетнюю традицию. Разбудил Денис и заместителя по технике Виктора, чтобы и тот облился.

Пока Виктор одевался, прилетел пакет градов, чуть-чуть пошел перелет. Большая часть снарядов попала в частный сектор по мирным жителям, а несколько снарядов — прямиком в лагерь. Солдаты сразу побежали помогать, не отделяя гражданских и военных, всех на носилки и к военным докторам, делали оперативно все, что было необходимо.

Тогда у комбата сложилось впечатление, что противник кинул на это сражение около 70% всей задействованной техники врага.

С раннего утра враг усиленно работал по нашим солдатам. Днем боевики переключались на пехоту, атакуя «в штыковую» блокпосты, а вечером вновь наносили артиллерийские удары.

Противник работал по позициям со всех калибров: был 122 мм, 152 мм, «Кассетный» Ураган. Андрей признается, что уничтожить цель удавалось не всегда. Главное подавить противника, чтобы ребята в это время могли сгруппироваться и зарядиться.

Многие потребности бригады закрывались силами волонтеров
На базе боеприпасов «денисовцев» уже назвали пулеметчиками. Им дали такое прозвище, потому что в день отрабатывали много задач, на которые уходило по 600 боеприпасов в сутки.

Зная, что на блокпостах особой какой-то помощи нет, а враг идет танками, БМП, БТР и пехотой, тут же включалась артиллерия.

«Была взаимовыручка со 128-й бригадой, они помогали тыловой частью, а мы, артиллеристы, поддерживали их огнем. Мы прикрывали друг друга», — рассказывает комбат.

Доходило до того что если старший офицер батареи не успевал командовать орудиями, выбегал в поддержку взводный Андрей и они делили командование по направлениям: северо-запад и северо-восток, комбат предпринял все возможное для того чтоб никому не отказать в огневой помощи, одновременно просчитывал несколько целей и передавал данные на взводных.

Когда целей стало много, Денисов принял решение работать со 128-й «напрямую». Для сохранения жизни нашим войскам, была важна каждая секунда, команда работала на такие дальности, на которых по ТТХ орудие батареи не может стрелять, но они работали. Это было очень опасно, но ребят нужно было выручать.

В 6 утра – уже на орудиях, в 12 ночи – еще на орудиях. В некоторые моменты у солдат не было времени даже на то, чтобы выйти в туалет, настолько интенсивным был обстрел.

Денисов понимал, что моральное состояние его бойцов, пожалуй, один из важнейших факторов результативной работы, поэтому справлялись на месте как могли. Из ящиков был сделан туалет, сооружена кухня и баня, были организованны КПП из членов личного состава для охраны своих позиций, дежурные были везде и у каждого своя задача была.

Для выдачи провизии комбат собирал всех командиров орудий — 6 человек, и у людей на глазах распечатывал передачи и выдавал всем строго одинаковое количество сигарет, кофе, носков, белья и всего прочего, что передавали с тыла волонтеры. Все делилось поровну, без каких либо привилегий.

«За это командира очень уважают, у него справедливость на первом месте, никогда себе лишнего не возьмет», — рассказывают про комбата бойцы.

14 февраля, за 25 минут до перемирия, команда потеряла двоих солдат, Евгений Дужик скончался на месте, а Александр Говоруха — в госпитале.

«Мы потеряли наших боевых товарищей, они навсегда останутся в наших сердцах. Главное — держитесь и знайте, что я с вами» — такими словами старался поддержать в этой сложной ситуации комбат своих солдат. Но в том момент именно ребята больше подержали его, чем он их, считает Андрей Денисов.

17 февраля от руководителя сектора поступил приказ о выходе из Дебальцево для 55-й и 128-й бригад. Провели совещание: кто, куда, зачем и как будут выводить подразделения. Приняли решение выходить колоннами. Возможности забрать орудия не было. От первой батареи 55-й бригады врагу не досталось ничего.

В тот день обстрелами позиций была уничтожено 122-мм полковая самоходная гаубица и склад с боеприпасами 128-й бригады.

Так как они находились близко к позициям 55-й бригады, осколки и снаряды, которые разлетались, попали по позициям артиллеристов, из-за чего были оторваны станины у гаубиц, сожжены колеса и уничтожены важнейшие части и механизмы орудия.

«Единственное, что забрали — это клины, а снаряды затолкали обратными сторонами с обеих сторон так, чтобы их невозможно достать», — рассказывает Денисов.

На самом деле, если бы батарея забрала орудия, то подвергла бы себя огромной опасности. Противник бы засек машину с людьми, к которой прицеплено орудие, и, по мнению комбата, исход был бы более трагичным.

«Технику можно отремонтировать или списать, а людей не вернешь» — говорит он. Когда «Денисоцы» выходили с Дебальцево, ни в одной машине не было стекол, на улице стоял мороз 12 градусов, «Жить захочется и не так выходить будешь!» — рассказывает комбат.

Во время отхода посещали мысли о том, что домой уже никто не вернется.

Ситуация была очень сложная, никто не знал, куда выходить, дорог не было, а в спину дышал противник.

До Новогригорьевки 128-й и 55-й бригады дошли вместе, образовалась километровая колонна, над которой повисли беспилотники.

Солдаты поняли, что обнаружены, по машинам враг открыл огонь из самоходных артиллерийских установок. С восходом солнца колонна разделилась и уже по частям начала движение.

Ехали на огромной скорости, не смотря на то, что дорог не было, двигаться пришлось по промерзшей, каменистой земле. На одном из автомобилей, в котором перевозили все уцелевшее снаряжение, вышла из строя коробка передач, времени на ремонт не было — КАМАЗ пришлось уничтожить при помощи 2С1 128-й бригады.

По дороге подобрали около 80-100 человек из 128-й бригады, у кого из них машина сломалась, кто на фугасе подорвался — много неприятностей случалось на дороге, но в беде никогда никого не оставляли.

Из всех оставшихся четырех машин в направление противника стреляло по 40-50 стволов, кто-то лежал и заряжал магазины, кто-то открывал огонь. В направлении 55-й бригады стреляли из 5,45 мм, 7,62 мм, минометов, РПГ и танков.

В том бою были ранены 2 человека 55-й бригады, их моментально доставили в госпиталь. У одного солдата пуля насквозь прошла через грудную клетку и вышла через лопатку, у второго — пуля прошла сквозь ногу и вышла в районе ягодицы, чуть не задев важную артерию. Оба солдата уже прошли лечение и реабилитацию.

В бригаде Денисова с большой благодарностью относятся не только к материальной помощи волонтеров

Как только батарея добралась до Артемовска, Денисов позвонил командиру части для отчета о прошедшей ночи и выходе из-под Дебальцево: «Я говорю: «Товарищ полковник, орудие оставили, забрать возможности не было, люди все живы. На что он говорит:» Андрей, я тебя обнимаю, я тебе жму руку, Андрей я к тебе выезжаю». С этого момента командир и начальник штаба бригады, со мной по имени общаются. Наверное, это и есть тот показатель доверия и авторитета», — вспоминает Андрей.

За год боевых действий в зоне АТО, первая батарея под командованием Андрея Денисова прошла огромный путь и получила колоссальный боевой опыт.

Техника стрельбы стала более усовершенствована. Работа артиллеристов стала в разы эффективнее. Так же в бригаде появилась цифровая техника, беспилотники и профессиональная оптика большой кратности, — все это существенно повышает боеготовность бригады.

За год артиллеристы научились окапываться, строить блиндажи, разворачивать военные лагеря. А главное сформирована мощная команда, сильная духом.

Все это достигалось жесткой дисциплиной, порядком и заботой о личном составе, который с начала и до сегодняшнего дня практически не изменился.

Костяк подразделения – контрактники, возрастом от 19 до 35 лет, добавляются и мобилизированные ребята.

На данный момент Андрей Денисов поступил в Национальный университет обороны Украины для повышения своей квалификации.

Автор – Евгения Фаенкова, волонтер фонда «Сестри перемоги»

Підтримка 55-ої окремої артилерійскої бригади Запоріжжя В0105

Реквізити:
Приват:
5169 3305 0754 8946
Офіційна карта Фонду «Сестри Перемоги» на адресну підтримку 55ої Окремої Артилерійскої Бригади В0105, Запоріжжя
PayPal:
55brigadehelp@gmail.com (55 ОАБр, www.peoplesproject.com/debalceve-artileriya)
Заявки приймаються:
+38099 557 27 72, Bолонтер 55 ОАБр, Катерина Матюха
Допомогу приносити:
Запоріжжя, вул. Стефанова, Уральські Казарми, (пн-пт 11:00-18:00)
Безготівка:
Отримувач: ВСЕУКРАЇНСЬКИЙ БЛАГОДІЙНИЙ ФОНД ДОПОМОГИ КРАЇНІ «СЕСТРИ ПЕРЕМОГИ» ЄДРПОУ 39654316
Р/р № 26009052753420
ПАТ КБ «ПриватБанк» м. Києва. МФО 300711
Призначення платежу: Благодійна допомога

Чем США могут помочь в разрешении украинского кризиса: поступать с Украиной, как с Грузией («The National Interest», США)Чем США могут помочь в разрешении украинского кризиса: поступать с Украиной, как с Грузией («The National Interest», США)

Пол Сондерс (Paul J. Saunders).

В августе 2008 года, когда российская армия готовилась пройти маршем через Рокский тоннель из России на территорию грузинской Южной Осетии, представители администрации Буша сказали тогдашнему президенту Грузии Михаилу Саакашвили «не попадаться в ловушку» и «не вступать в конфронтацию с российскими военными». Они вполне обоснованно опасались, что «сценарий августовских пушек», как назвал ситуацию один политик, может привести к полномасштабной войне и к разгрому Грузии. Однако сегодня кое-кто, похоже, думает, что на Украине Соединенные Штаты должны занять прямо противоположную позицию, и даже дает понять, что администрации Обамы не следовало отговаривать Киев от сопротивления России при захвате Крыма, хотя тот действовал с позиции абсолютной слабости. Мало кто пытается объяснить, почему эскалация по инициативе Украины (с американской военной помощью или без нее) приведет в действие ту же самую западню, избегать которой администрация Буша советовала Тбилиси. И еще меньше таких людей, которые могут и хотят рассказать, на что пришлось бы пойти Америке во избежание украинского поражения в более масштабной войне. Это не делает чести ни США, ни Украине.

Пожалуй, самая поразительная черта украинского кризиса – это то единодушие западных лидеров, политиков и исследователей, с которым они говорят, что «Путина надо остановить», однако ждут, что эту работу за них сделает кто-то другой. Новые «прифронтовые государства» НАТО в Центральной Европе очень хотят, чтобы США вооружили Украину, но сами в это дело втягиваться не желают (и, коль уж на то пошло, не хотят увеличивать свои бюджеты, дабы они соответствовали той угрозе, о которой вещают эти страны). Западноевропейские государства хотят, чтобы Соединенные Штаты взяли на себя инициативу и руководство, однако сами не желают вслед за Вашингтоном влезать во что-то дорогостоящее, и Евросоюз сегодня предоставляет Украине менее одного процента от того объема помощи, которую от него получает Греция. Справедливости ради надо сказать, что экономика Украины — побольше, чем у Греции, и она не является членом ЕС. Однако население этой страны в четыре раза превышает греческое, и многие европейские чиновники утверждают, что будущее Украины имеет судьбоносное значение для Европы.

Значительная часть американских политических лидеров, включая высокопоставленных чиновников из администрации Обамы, готова вооружить Украину. Но мало кто из них (если таковые вообще имеются) желает направить в бой американские войска. Иными словами, они готовы воевать с Путиным — до последнего украинца. Или до последнего доллара, который конгресс выделит на эти цели. А этот лимит они могут увидеть довольно скоро, так как недавно была выдвинута законодательная инициатива о том, что из общей суммы военной помощи на 300 миллионов долларов около 60 миллионов должно быть потрачено на наступательные вооружения.

Такие политические реалии, присутствующие в демократиях НАТО, ставят два основополагающих вопроса об их политике в отношении России и Украины.

Первый вопрос связан с твердостью и решимостью, и в него входят две составляющие. Считают ли «ястребы» и их европейские единомышленники, что такой минимальной суммы в 60 миллионов долларов, выделения которой они добиваются, будет достаточно для достижения поставленной цели? Примерно столько же в бюджете на 2016 год предусмотрено выделить на библиотеки города Вашингтона. На фоне тех сотен миллиардов долларов, что были израсходованы на борьбу с негосударственными силами в Ираке и Афганистане (а военный потенциал этих сил многократно уступает российской армии), американская и европейская помощь Украине — это либо фиговый лист, либо очень маленький аванс.

В первом случае, если Америка как нация не готова потратить больше 60 миллионов долларов на защиту Украины, нам лучше сразу признаться самим себе, честно сказав об этом. Такая политика равнодушия, избегающая конфронтации с Москвой, даст результат намного худший, чем урегулирование. В такой обстановке лучше получить максимум преимуществ переговорным путем, чем подставлять себя и НАТО, создавая условия для громкого поражения.

Соответственно, если сторонники такого курса считают поставки стрелкового оружия лишь первым шагом в намного более обширной программе, они должны честно рассказать американскому народу о своих целях, а также о предполагаемых затратах и выгодах. Если Соединенные Штаты намерены превратить конфронтацию с Россией в ведущий принцип своей внешней политики, для этого потребуется решимость и целеустремленность общенационального масштаба, что невозможно без широкой общественной поддержки (а в Европе такая общественная поддержка практически отсутствует). Если сторонники такого подхода считают, что ядерная сверхдержава, несмотря на свои слабости и недостатки, уже приняла аналогичное решение на уровне государства проводить курс на конфронтацию с США, как утверждают многие из них, то трудно понять, почему они этого еще не сделали. Если Москва действительно приняла такое решение, что весьма маловероятно, это будет намного более серьезная угроза, чем Иран или ИГИЛ.

Второй основополагающий вопрос о нашей политике в отношении России и Украины имеет нравственный характер. Если Соединенные Штаты не готовы взять на себя обязательства по защите Украины, дабы обеспечить ей успех, то как мы можем подстрекать украинцев к войне, в которой они будут массово гибнуть, воюя с намного более сильным соседом, и конца которой не видно? Позволяя правительству в Киеве и оказывающим сопротивление Москве украинцам думать, что за их спиной стоит Америка, хотя это совсем не так, а также притворяясь перед самими собой, что мы с Украиной стоим плечом к плечу, американские руководители совершают действия, равноценные подстрекательствам к восстанию в Венгрии в 1956 году, а также подталкиванию шиитов к восстанию против Саддама Хусейна в 1991-92 годах. Следует вспомнить, с какими пагубными последствиями столкнулись эти поверившие нам храбрые люди. Если мы говорим о нравственном долге помогать Украине, но при этом не даем ответа на трудные вопросы нравственного порядка о последствиях, это значит, что мы устраиваем «театральное нравоучительное представление в ущерб содержанию», как сказал когда-то Джордж Кеннан (George Kennan).

Администрация Джорджа Буша, которая без стеснения выдвигала нравственные аргументы в защиту американской внешней политики, следовала такой же логике в Грузии в 2008 году. Почему бы Обаме не сделать то же самое на Украине?

Самое важное состоит в следующем. Быть честными с самими собой, с нашими союзниками и с украинцами не значит, что мы уступаем России или сдаемся. Напротив, это первый шаг в формировании политики, которая может обеспечить защиту национальных интересов США и укрепить европейскую безопасность. Безрассудная риторика и безрассудные действия (что еще хуже) не пойдут на пользу никому, кроме кремлевских ястребов, которые ищут повод и оправдание для эскалации боевых действий. Они являются просто способом отвлечь внимание людей от наших собственных упущений и провалов. Вашингтон должен также отговорить Киев от такой безрассудной риторики и безрассудных действий.

Пол Сондерс — исполнительный директор вашингтонского экспертного Центра национальных интересов (Center for the National Interest) и заместитель издателя The National Interest.

Оригинал публикации: How the U.S. Can Help Solve the Ukraine Crisis: Treat Ukraine Like Georgia?

Пол Сондерс (Paul J. Saunders).

В августе 2008 года, когда российская армия готовилась пройти маршем через Рокский тоннель из России на территорию грузинской Южной Осетии, представители администрации Буша сказали тогдашнему президенту Грузии Михаилу Саакашвили «не попадаться в ловушку» и «не вступать в конфронтацию с российскими военными». Они вполне обоснованно опасались, что «сценарий августовских пушек», как назвал ситуацию один политик, может привести к полномасштабной войне и к разгрому Грузии. Однако сегодня кое-кто, похоже, думает, что на Украине Соединенные Штаты должны занять прямо противоположную позицию, и даже дает понять, что администрации Обамы не следовало отговаривать Киев от сопротивления России при захвате Крыма, хотя тот действовал с позиции абсолютной слабости. Мало кто пытается объяснить, почему эскалация по инициативе Украины (с американской военной помощью или без нее) приведет в действие ту же самую западню, избегать которой администрация Буша советовала Тбилиси. И еще меньше таких людей, которые могут и хотят рассказать, на что пришлось бы пойти Америке во избежание украинского поражения в более масштабной войне. Это не делает чести ни США, ни Украине.

Пожалуй, самая поразительная черта украинского кризиса – это то единодушие западных лидеров, политиков и исследователей, с которым они говорят, что «Путина надо остановить», однако ждут, что эту работу за них сделает кто-то другой. Новые «прифронтовые государства» НАТО в Центральной Европе очень хотят, чтобы США вооружили Украину, но сами в это дело втягиваться не желают (и, коль уж на то пошло, не хотят увеличивать свои бюджеты, дабы они соответствовали той угрозе, о которой вещают эти страны). Западноевропейские государства хотят, чтобы Соединенные Штаты взяли на себя инициативу и руководство, однако сами не желают вслед за Вашингтоном влезать во что-то дорогостоящее, и Евросоюз сегодня предоставляет Украине менее одного процента от того объема помощи, которую от него получает Греция. Справедливости ради надо сказать, что экономика Украины — побольше, чем у Греции, и она не является членом ЕС. Однако население этой страны в четыре раза превышает греческое, и многие европейские чиновники утверждают, что будущее Украины имеет судьбоносное значение для Европы.

Значительная часть американских политических лидеров, включая высокопоставленных чиновников из администрации Обамы, готова вооружить Украину. Но мало кто из них (если таковые вообще имеются) желает направить в бой американские войска. Иными словами, они готовы воевать с Путиным — до последнего украинца. Или до последнего доллара, который конгресс выделит на эти цели. А этот лимит они могут увидеть довольно скоро, так как недавно была выдвинута законодательная инициатива о том, что из общей суммы военной помощи на 300 миллионов долларов около 60 миллионов должно быть потрачено на наступательные вооружения.

Такие политические реалии, присутствующие в демократиях НАТО, ставят два основополагающих вопроса об их политике в отношении России и Украины.

Первый вопрос связан с твердостью и решимостью, и в него входят две составляющие. Считают ли «ястребы» и их европейские единомышленники, что такой минимальной суммы в 60 миллионов долларов, выделения которой они добиваются, будет достаточно для достижения поставленной цели? Примерно столько же в бюджете на 2016 год предусмотрено выделить на библиотеки города Вашингтона. На фоне тех сотен миллиардов долларов, что были израсходованы на борьбу с негосударственными силами в Ираке и Афганистане (а военный потенциал этих сил многократно уступает российской армии), американская и европейская помощь Украине — это либо фиговый лист, либо очень маленький аванс.

В первом случае, если Америка как нация не готова потратить больше 60 миллионов долларов на защиту Украины, нам лучше сразу признаться самим себе, честно сказав об этом. Такая политика равнодушия, избегающая конфронтации с Москвой, даст результат намного худший, чем урегулирование. В такой обстановке лучше получить максимум преимуществ переговорным путем, чем подставлять себя и НАТО, создавая условия для громкого поражения.

Соответственно, если сторонники такого курса считают поставки стрелкового оружия лишь первым шагом в намного более обширной программе, они должны честно рассказать американскому народу о своих целях, а также о предполагаемых затратах и выгодах. Если Соединенные Штаты намерены превратить конфронтацию с Россией в ведущий принцип своей внешней политики, для этого потребуется решимость и целеустремленность общенационального масштаба, что невозможно без широкой общественной поддержки (а в Европе такая общественная поддержка практически отсутствует). Если сторонники такого подхода считают, что ядерная сверхдержава, несмотря на свои слабости и недостатки, уже приняла аналогичное решение на уровне государства проводить курс на конфронтацию с США, как утверждают многие из них, то трудно понять, почему они этого еще не сделали. Если Москва действительно приняла такое решение, что весьма маловероятно, это будет намного более серьезная угроза, чем Иран или ИГИЛ.

Второй основополагающий вопрос о нашей политике в отношении России и Украины имеет нравственный характер. Если Соединенные Штаты не готовы взять на себя обязательства по защите Украины, дабы обеспечить ей успех, то как мы можем подстрекать украинцев к войне, в которой они будут массово гибнуть, воюя с намного более сильным соседом, и конца которой не видно? Позволяя правительству в Киеве и оказывающим сопротивление Москве украинцам думать, что за их спиной стоит Америка, хотя это совсем не так, а также притворяясь перед самими собой, что мы с Украиной стоим плечом к плечу, американские руководители совершают действия, равноценные подстрекательствам к восстанию в Венгрии в 1956 году, а также подталкиванию шиитов к восстанию против Саддама Хусейна в 1991-92 годах. Следует вспомнить, с какими пагубными последствиями столкнулись эти поверившие нам храбрые люди. Если мы говорим о нравственном долге помогать Украине, но при этом не даем ответа на трудные вопросы нравственного порядка о последствиях, это значит, что мы устраиваем «театральное нравоучительное представление в ущерб содержанию», как сказал когда-то Джордж Кеннан (George Kennan).

Администрация Джорджа Буша, которая без стеснения выдвигала нравственные аргументы в защиту американской внешней политики, следовала такой же логике в Грузии в 2008 году. Почему бы Обаме не сделать то же самое на Украине?

Самое важное состоит в следующем. Быть честными с самими собой, с нашими союзниками и с украинцами не значит, что мы уступаем России или сдаемся. Напротив, это первый шаг в формировании политики, которая может обеспечить защиту национальных интересов США и укрепить европейскую безопасность. Безрассудная риторика и безрассудные действия (что еще хуже) не пойдут на пользу никому, кроме кремлевских ястребов, которые ищут повод и оправдание для эскалации боевых действий. Они являются просто способом отвлечь внимание людей от наших собственных упущений и провалов. Вашингтон должен также отговорить Киев от такой безрассудной риторики и безрассудных действий.

Пол Сондерс — исполнительный директор вашингтонского экспертного Центра национальных интересов (Center for the National Interest) и заместитель издателя The National Interest.

Оригинал публикации: How the U.S. Can Help Solve the Ukraine Crisis: Treat Ukraine Like Georgia?

«На х…я ты сюда приехал, уважаемый? Тебя кто-то звал, бл…ь?» Репортаж из оккупированного Донецка«На х…я ты сюда приехал, уважаемый? Тебя кто-то звал, бл…ь?» Репортаж из оккупированного Донецка

Денис КОНДАК.

В августе корреспондент издания «ГОРДОН» побывал в оккупированном Донецке, чтобы разобраться, чего хотят люди на подконтрольной «ДНР» территории, опасно ли там говорить по-украински и какие цены в местных магазинах.

Дорога от Харькова до Донецка проходит через Славянск, Артемовск и Горловку. Следы войны начинаются уже в Славянске: о событиях прошлого года напоминает даже стела с названием города, рядом с которой шли бои в самом начале антитеррористической операции. Сейчас на пулевых отверстиях на стеле нарисованы сердца, а рядом стоят цветы. Вдоль дороги – разрушенные или полуразрушенные дома, магазины и заправки.

С введением новой системы получить пропуск в зону АТО стало гораздо легче: достаточно лишь заполнить соответствующую заявку на сайте СБУ и получить ответ в течение 10 дней. Пропуск электронный, поэтому на линии разграничения предъявить нужно только паспорт и свидетельство о регистрации автомобиля.

Дома в Славянске до сих пор напоминают о событиях прошлого лета. Фото: Денис Кондак / Gordonua.com

Были в Берлине – будем и в Киеве

В 50 км от Славянска расположен Артемовск, сразу за ним – контрольный пункт въезда-выезда (КПВВ) «Зайцево», один из основных коридоров, соединяющих подконтрольную Украине территорию с неподконтрольной. Очередь на въезд в «ДНР» гораздо длиннее, чем в обратном направлении. Но украинские военнослужащие проверяют и пропускают сразу по пять машин одновременно, поэтому уже через два часа, получив контрольный талон с печатями Государственной фискальной службы и пограничников, я начинаю путь в сторону Горловки.

Первый блок-пост «ДНР» встречает оптимистической надписью на бетонных блоках «Были в Берлине – будем и в Киеве. Аксиома». Едва моя машина приблизилась к «ополченцам», как один из них сразу же прокричал в мою сторону: «На х…я ты сюда приехал, уважаемый? Тебя кто-то звал, бл…ь?» Оказалось, что по местным обычаям останавливаться нужно не на блок-посту, а перед ним, даже если там никого нет. И лишь потом, когда боевики подадут сигнал, можно заезжать внутрь.

Проверив документы и досмотрев машину, «ополченцы» разрешают ехать дальше. На пути к Донецку – еще пять-шесть постов, причем под разными флагами: где-то развевается знамя «ДНР», где-то – флаг «Новороссии», определенного батальона или русский триколор. Однако свои закономерности есть и здесь. Например, чем дальше от границы блок-пост, тем доброжелательнее «ополченцы».

В Горловке даже на центральных улицах стоят дома с выбитыми окнами или обвалившимися стенами, на Ясиноватской трассе все время попадаются поваленные на землю указатели, прошитые пулями и осколками дорожные знаки, вырванный «с корнем» железный забор. Поворот на Авдеевку перекрыт бетонными блоками.

Пройдя очередную проверку документов, оказываюсь в Донецке. На многих автомобильных номерах перед буквами АН заклеены или стерты украинские флажки, во многих салонах машин и автобусов – флажки России и георгиевские ленточки.

«ДНР» – Донецкий Народ Решает

В «ДНР» из каждых десяти билбордов как минимум девять посвящены «республике». На них изображены обычные популистские слоганы – например, «Деды победили – и мы победим». Выделяются две полноценные PR-кампании. Первая – билборды «ДНР – Донецкий Народ Решает»: на них перечисляются красивые банальности или обещания: «Уважение – учителям», «Наши дети будут счастливыми», «Урожай будет!» и прочее. Вторая – о том, что в «ДНР» «все только начинается». На них авторы решили проинформировать местных жителей о том, что «страна» не стоит на месте, а самое интересное, оказывается, еще впереди. К достижениям республики здесь относят «возвращение государству» сети магазинов АТБ, донецкого рынка и прочего частного бизнеса.

Кое-где до сих пор можно найти приглашение на тот самый «референдум» 11 мая 2014 года. Теперь же 11 мая объявлено в «ДНР» государственным праздником – «Днем республики», о чем гражданам тоже напоминает наглядная агитация.
В Донецке очень чисто, город выглядит значительно опрятнее и ухоженнее, чем, например, Киев. Из минусов – перегоревшие светофоры. На многих из них загорается в лучшем случае один свет из трех, вынуждая водителей не только быть все время начеку, но и быстро решать задачки на логику.

По сравнению с Горловкой в Донецке практически нет серьезных разрушений – досталось только соседним с аэропортом северным районам. В центре города за два дня на глаза мне не попалось ни одного пострадавшего здания.

По всей Украине проживают сотни тысяч беженцев из Донецка, однако город нельзя назвать безлюдным. По вечерам в парках и скверах гуляют люди, автомобилей на дорогах хватает, хотя их все же меньше, чем в Харькове.

Знакомый дончанин уверял меня, что в городе уже нет вооруженных людей («все ополченцы находятся либо в казармах, либо на передовой”), но они есть, и некоторые даже носят на груди георгиевские кресты и прочие «награды». Кто-то с оружием непринужденно ходит по парку, кто-то перебегает дорогу в неположенном месте.

«Как вы оцениваете политическую ситуацию в Донецке?» – неожиданно спросил меня на набережной парень с телефоном в руках. Оказалось, что он – местный житель, который по счастливой случайности решил провести опрос в этот день. Мы решили объединить свои усилия и узнать общественное мнение вместе.

В Донецке возникает странное желание попытаться понять тех, кто никогда не поймет тебя.

Получим независимость – будем развиваться, станем сильной страной. Без Украины, конечно же

– Знаешь, я не особо поддерживаю Украину, но «ДНР» – это полная херня. Хочу, чтобы было так, как раньше. У меня здесь был бизнес, делал сайты на заказ, зарабатывал деньги. Теперь заказов нет, работы нет, средства снять невозможно – тут же даже банкоматы не работают. Хочу назад, в прошлое, – рассказывает мой коллега на день.
Говорить с нами о политике согласились лишь несколько человек из десятков, остальные реагировали на вопросы нервно.

– Политическая ситуация? Все очень плохо. Хотим мира, это самое главное, а все остальное уже неважно. Ну и цены чтобы пониже были, – сказал 20-летний дончанин, сидевший на лавочке с девушкой.

– Я – гражданка «ДНР». Мы не Украина, и никогда больше ею не будем! Порошенко – геть! – заявила пожилая женщина, с радостью вступившая в диалог.

– Вообще, я аполитична, для меня самое главное – мирное небо над головой. Когда все закончится, в какой стране мы будем жить – это неважно. Главное, чтобы был peace, – сказала молодая девушка из большой компании.

– Все это уже надоело. Война надоела, но, на мой взгляд, Украина в ней больше виновата, чем «ДНР». Хотим мира, но будущего у Донецка нет ни в составе Украины, ни в составе «ДНР», – считает 25-летний парень.

– Ситуация в Донецке? В целом все нормально, да и будущее у нас светлое. Получим независимость – будем развиваться, станем сильной страной. Без Украины, конечно же, – уверен 20-летний студент.

Социальный эксперимент пришлось прекратить в связи с приближением комендантского часа, который был введен в Донецке еще прошлым летом.

Зрелища были раньше – теперь на первом месте хлеб

Несмотря на стереотипы, в городе совершенно нормально относятся к украинскому языку. Чтобы лично в этом убедиться, я спрашивал у прохожих возле «Донбасс-Арены», как пройти к площади Ленина.

Этот вопрос я задавал самым разным людям: двум 16-летним подружкам, 20-летней девушке, 20-летнему парню, 40-летнему и 50-летнему мужчинам. Все они реагировали на украинский язык спокойно и детально описывали, как добраться до площади. По-русски.

На саму «Донбасс-Арену” сейчас люди ходят, чтобы получить гуманитарную помощь от Рината Ахметова (она действительно раздается на постоянной основе). О главном предназначении стадиона никто не вспоминает. Зрелища были раньше – теперь на первом месте хлеб.

Кстати о хлебе. В местных магазинах он стоит около 5 грн, хотя в «Республиканском супермаркете» доступен «социальный» за 2,75. Цены в Донецке могут отличаться даже в пределах одной торговой сети.

Молоко здесь стоит в среднем почти 30 грн за литр (в Харькове – около 10 грн), сливочное масло – 35 грн за 200 г. Литр сока можно найти за 17 грн, цены на газированные напитки начинаются от 14–15 грн за литр. Пиво в Донецке стоит не ниже 35–40 грн за литр (в зависимости от марки), в Харькове – от 15 грн. Сахар можно купить за 20–25 грн, гречку – за 32 грн (в Харькове – около 20 грн), яйца – за 22–24 грн, а говядину – за 110 грн (в Харькове – от 70 грн). Цены, кстати, пишутся и в гривнах, и в рублях. Принимают тоже обе валюты, но, если вы вдруг захотите расплачиваться здесь рублями, лучше сразу поменяйте гривны на рубли на подконтрольной Украине территории. Курс гораздо выгоднее.

Многие заправки в Донецке и вокруг него прекратили свою работу (или же торгуют только дизельным топливом и газом), а оставшиеся на рынке предлагают А-95 за 26–28 грн. Заправляться лучше на территории, подконтрольной Украине, причем заранее, поскольку в Артемовске многие заправки быстро разобрались в ситуации и поставили цену от 23 грн за литр, в то время как в Славянске можно легко найти А-95 за 19 грн.

В «ДНР» не стоит полагаться на карты и навигаторы: даже в пределах одного города они могут предложить такой маршрут, который проходит вплотную к линии фронта и чреват неприятными последствиями. Направляясь из Донецка в Горловку, я выехал на кольцевую дорогу и, доверившись навигатору, свернул «не туда». Трасса была открыта, но позже выяснилось, что на этом участке по ней ездить запрещено. Два боевика с криками «Стоять!» выскочили из лесопосадки и, направив автомат на машину, потребовали немедленно развернуться.

После полуторачасовой дороги удается добраться к КПВВ «Зайцево». Как и днем ранее, очередь в сторону Артемовска совсем небольшая – пройти все процедуры удается за 15 минут, тогда как колонна желающих проехать в сторону Донецка растянулась на пару километров.

На пути в Харьков приходится заехать в Славянск: мост через реку Казенный торец на трассе еще не восстановили, поэтому ехать нужно через город. Повсюду украинская символика, желто-синий флаг над мэрией, нет Ленина на центральной площади. Низкие, по сравнению с Донецком, цены. Нет бомбежек и страха, что они начнутся в любой момент. Работают банкоматы, терминалы, отделения.

Прошлым летом здесь все было так же, как в Донецке, сейчас – так же, как в Харькове.Денис КОНДАК.

В августе корреспондент издания «ГОРДОН» побывал в оккупированном Донецке, чтобы разобраться, чего хотят люди на подконтрольной «ДНР» территории, опасно ли там говорить по-украински и какие цены в местных магазинах.

Дорога от Харькова до Донецка проходит через Славянск, Артемовск и Горловку. Следы войны начинаются уже в Славянске: о событиях прошлого года напоминает даже стела с названием города, рядом с которой шли бои в самом начале антитеррористической операции. Сейчас на пулевых отверстиях на стеле нарисованы сердца, а рядом стоят цветы. Вдоль дороги – разрушенные или полуразрушенные дома, магазины и заправки.

С введением новой системы получить пропуск в зону АТО стало гораздо легче: достаточно лишь заполнить соответствующую заявку на сайте СБУ и получить ответ в течение 10 дней. Пропуск электронный, поэтому на линии разграничения предъявить нужно только паспорт и свидетельство о регистрации автомобиля.

Дома в Славянске до сих пор напоминают о событиях прошлого лета. Фото: Денис Кондак / Gordonua.com

Были в Берлине – будем и в Киеве

В 50 км от Славянска расположен Артемовск, сразу за ним – контрольный пункт въезда-выезда (КПВВ) «Зайцево», один из основных коридоров, соединяющих подконтрольную Украине территорию с неподконтрольной. Очередь на въезд в «ДНР» гораздо длиннее, чем в обратном направлении. Но украинские военнослужащие проверяют и пропускают сразу по пять машин одновременно, поэтому уже через два часа, получив контрольный талон с печатями Государственной фискальной службы и пограничников, я начинаю путь в сторону Горловки.

Первый блок-пост «ДНР» встречает оптимистической надписью на бетонных блоках «Были в Берлине – будем и в Киеве. Аксиома». Едва моя машина приблизилась к «ополченцам», как один из них сразу же прокричал в мою сторону: «На х…я ты сюда приехал, уважаемый? Тебя кто-то звал, бл…ь?» Оказалось, что по местным обычаям останавливаться нужно не на блок-посту, а перед ним, даже если там никого нет. И лишь потом, когда боевики подадут сигнал, можно заезжать внутрь.

Проверив документы и досмотрев машину, «ополченцы» разрешают ехать дальше. На пути к Донецку – еще пять-шесть постов, причем под разными флагами: где-то развевается знамя «ДНР», где-то – флаг «Новороссии», определенного батальона или русский триколор. Однако свои закономерности есть и здесь. Например, чем дальше от границы блок-пост, тем доброжелательнее «ополченцы».

В Горловке даже на центральных улицах стоят дома с выбитыми окнами или обвалившимися стенами, на Ясиноватской трассе все время попадаются поваленные на землю указатели, прошитые пулями и осколками дорожные знаки, вырванный «с корнем» железный забор. Поворот на Авдеевку перекрыт бетонными блоками.

Пройдя очередную проверку документов, оказываюсь в Донецке. На многих автомобильных номерах перед буквами АН заклеены или стерты украинские флажки, во многих салонах машин и автобусов – флажки России и георгиевские ленточки.

«ДНР» – Донецкий Народ Решает

В «ДНР» из каждых десяти билбордов как минимум девять посвящены «республике». На них изображены обычные популистские слоганы – например, «Деды победили – и мы победим». Выделяются две полноценные PR-кампании. Первая – билборды «ДНР – Донецкий Народ Решает»: на них перечисляются красивые банальности или обещания: «Уважение – учителям», «Наши дети будут счастливыми», «Урожай будет!» и прочее. Вторая – о том, что в «ДНР» «все только начинается». На них авторы решили проинформировать местных жителей о том, что «страна» не стоит на месте, а самое интересное, оказывается, еще впереди. К достижениям республики здесь относят «возвращение государству» сети магазинов АТБ, донецкого рынка и прочего частного бизнеса.

Кое-где до сих пор можно найти приглашение на тот самый «референдум» 11 мая 2014 года. Теперь же 11 мая объявлено в «ДНР» государственным праздником – «Днем республики», о чем гражданам тоже напоминает наглядная агитация.
В Донецке очень чисто, город выглядит значительно опрятнее и ухоженнее, чем, например, Киев. Из минусов – перегоревшие светофоры. На многих из них загорается в лучшем случае один свет из трех, вынуждая водителей не только быть все время начеку, но и быстро решать задачки на логику.

По сравнению с Горловкой в Донецке практически нет серьезных разрушений – досталось только соседним с аэропортом северным районам. В центре города за два дня на глаза мне не попалось ни одного пострадавшего здания.

По всей Украине проживают сотни тысяч беженцев из Донецка, однако город нельзя назвать безлюдным. По вечерам в парках и скверах гуляют люди, автомобилей на дорогах хватает, хотя их все же меньше, чем в Харькове.

Знакомый дончанин уверял меня, что в городе уже нет вооруженных людей («все ополченцы находятся либо в казармах, либо на передовой”), но они есть, и некоторые даже носят на груди георгиевские кресты и прочие «награды». Кто-то с оружием непринужденно ходит по парку, кто-то перебегает дорогу в неположенном месте.

«Как вы оцениваете политическую ситуацию в Донецке?» – неожиданно спросил меня на набережной парень с телефоном в руках. Оказалось, что он – местный житель, который по счастливой случайности решил провести опрос в этот день. Мы решили объединить свои усилия и узнать общественное мнение вместе.

В Донецке возникает странное желание попытаться понять тех, кто никогда не поймет тебя.

Получим независимость – будем развиваться, станем сильной страной. Без Украины, конечно же

– Знаешь, я не особо поддерживаю Украину, но «ДНР» – это полная херня. Хочу, чтобы было так, как раньше. У меня здесь был бизнес, делал сайты на заказ, зарабатывал деньги. Теперь заказов нет, работы нет, средства снять невозможно – тут же даже банкоматы не работают. Хочу назад, в прошлое, – рассказывает мой коллега на день.
Говорить с нами о политике согласились лишь несколько человек из десятков, остальные реагировали на вопросы нервно.

– Политическая ситуация? Все очень плохо. Хотим мира, это самое главное, а все остальное уже неважно. Ну и цены чтобы пониже были, – сказал 20-летний дончанин, сидевший на лавочке с девушкой.

– Я – гражданка «ДНР». Мы не Украина, и никогда больше ею не будем! Порошенко – геть! – заявила пожилая женщина, с радостью вступившая в диалог.

– Вообще, я аполитична, для меня самое главное – мирное небо над головой. Когда все закончится, в какой стране мы будем жить – это неважно. Главное, чтобы был peace, – сказала молодая девушка из большой компании.

– Все это уже надоело. Война надоела, но, на мой взгляд, Украина в ней больше виновата, чем «ДНР». Хотим мира, но будущего у Донецка нет ни в составе Украины, ни в составе «ДНР», – считает 25-летний парень.

– Ситуация в Донецке? В целом все нормально, да и будущее у нас светлое. Получим независимость – будем развиваться, станем сильной страной. Без Украины, конечно же, – уверен 20-летний студент.

Социальный эксперимент пришлось прекратить в связи с приближением комендантского часа, который был введен в Донецке еще прошлым летом.

Зрелища были раньше – теперь на первом месте хлеб

Несмотря на стереотипы, в городе совершенно нормально относятся к украинскому языку. Чтобы лично в этом убедиться, я спрашивал у прохожих возле «Донбасс-Арены», как пройти к площади Ленина.

Этот вопрос я задавал самым разным людям: двум 16-летним подружкам, 20-летней девушке, 20-летнему парню, 40-летнему и 50-летнему мужчинам. Все они реагировали на украинский язык спокойно и детально описывали, как добраться до площади. По-русски.

На саму «Донбасс-Арену” сейчас люди ходят, чтобы получить гуманитарную помощь от Рината Ахметова (она действительно раздается на постоянной основе). О главном предназначении стадиона никто не вспоминает. Зрелища были раньше – теперь на первом месте хлеб.

Кстати о хлебе. В местных магазинах он стоит около 5 грн, хотя в «Республиканском супермаркете» доступен «социальный» за 2,75. Цены в Донецке могут отличаться даже в пределах одной торговой сети.

Молоко здесь стоит в среднем почти 30 грн за литр (в Харькове – около 10 грн), сливочное масло – 35 грн за 200 г. Литр сока можно найти за 17 грн, цены на газированные напитки начинаются от 14–15 грн за литр. Пиво в Донецке стоит не ниже 35–40 грн за литр (в зависимости от марки), в Харькове – от 15 грн. Сахар можно купить за 20–25 грн, гречку – за 32 грн (в Харькове – около 20 грн), яйца – за 22–24 грн, а говядину – за 110 грн (в Харькове – от 70 грн). Цены, кстати, пишутся и в гривнах, и в рублях. Принимают тоже обе валюты, но, если вы вдруг захотите расплачиваться здесь рублями, лучше сразу поменяйте гривны на рубли на подконтрольной Украине территории. Курс гораздо выгоднее.

Многие заправки в Донецке и вокруг него прекратили свою работу (или же торгуют только дизельным топливом и газом), а оставшиеся на рынке предлагают А-95 за 26–28 грн. Заправляться лучше на территории, подконтрольной Украине, причем заранее, поскольку в Артемовске многие заправки быстро разобрались в ситуации и поставили цену от 23 грн за литр, в то время как в Славянске можно легко найти А-95 за 19 грн.

В «ДНР» не стоит полагаться на карты и навигаторы: даже в пределах одного города они могут предложить такой маршрут, который проходит вплотную к линии фронта и чреват неприятными последствиями. Направляясь из Донецка в Горловку, я выехал на кольцевую дорогу и, доверившись навигатору, свернул «не туда». Трасса была открыта, но позже выяснилось, что на этом участке по ней ездить запрещено. Два боевика с криками «Стоять!» выскочили из лесопосадки и, направив автомат на машину, потребовали немедленно развернуться.

После полуторачасовой дороги удается добраться к КПВВ «Зайцево». Как и днем ранее, очередь в сторону Артемовска совсем небольшая – пройти все процедуры удается за 15 минут, тогда как колонна желающих проехать в сторону Донецка растянулась на пару километров.

На пути в Харьков приходится заехать в Славянск: мост через реку Казенный торец на трассе еще не восстановили, поэтому ехать нужно через город. Повсюду украинская символика, желто-синий флаг над мэрией, нет Ленина на центральной площади. Низкие, по сравнению с Донецком, цены. Нет бомбежек и страха, что они начнутся в любой момент. Работают банкоматы, терминалы, отделения.

Прошлым летом здесь все было так же, как в Донецке, сейчас – так же, как в Харькове.