«Новороссия». Игра окончена«Новороссия». Игра окончена

Павел Казарин, для УП.
Всякий раз, когда российские спикеры повторяют, что Донбасс надо отдать на поруки Киеву, они забивают гвоздь в крышку «русского мира».
Отныне вся история про «Новороссию» – это история про предательство.
Все девяностые и «нулевые» любая дискуссия о постсоветском пространстве упиралась в главный вопрос – «цивилизационное предложение».
Любые разговоры о том, что бывшим советским республикам надо не дрейфовать на запад, а оставаться под крылом РФ, перекрывались главным вопросом – «А, собственно, зачем?» Ведь два постсоветских десятилетия Россия сама пыталась жить по западному канону – она наряду со всеми своими соседями стояла в очереди к окошку глобального макдональдса.
Она вступала в ВТО, приглашала инвесторов, глобализировала собственный бизнес, служила сырьевым придатком.
Ее элита пыталась быть частью глобальной элиты – отправляла детей на учебу в западные университеты и покупала недвижимость в зоне Шенгена. Россия сама стояла в ожидании франшизы на «западный образ жизни», а потому была изначально вторичной. Ее соседям проще было дрейфовать на запад самостоятельно – не прибегая к посредническим услугам Москвы. Чем, собственно, большинство постсоветских стран и занимались.
Даже на уровне риторики российские лидеры до недавнего времени не позволяли себе «системного антизападничества». Все изменилось лишь полтора года назад во время Майдана. И «Крымская весна» в этом смысле, многими была воспринята именно как разворот на 180 градусов.
В самой России именно аннексия полуострова сплотила вокруг Кремля самые разнородные группы, так или иначе мечтавшие о реванше.
Леваки, националисты, советские имперцы-прохановцы – все они, враждовавшие в девяностые и нулевые, оказались в лагере «коллективного путина». Во всех их спичах красной линией проходила мысль о том, что вот оно – новое российское цивилизационное предложение. Как минимум для тех, кто ощущает себя русским либо русскокультурным.
Главное его содержание звучало подкупающе просто.
Мол, если вы хотите быть с Россией – то достаточно одного вашего желания. Вам не придется воевать, страдать, хоронить близких – к вам придет армия и вернет вас «в родную гавань» без лишних жертв. Все будет как прежде и даже лучше: зарплаты и пенсии вырастут, а риски будут минимальны. Прямо-таки овеществленная мечта о Емеле, все желания которого исполняет державная щука.
Крым стал историей о воплощенном идеале патерналиста: государство делает за тебя всю грязную работу, оставляя тебе право на пожинание плодов. И среди пророссийски настроенных людей на постсоветском пространстве «крымская весна» выступила в роли некоей идеальной модели по «собиранию земель».
Но эта история длилась считанные недели. А потом случился Донбасс.
Война, банды, войны за ресурс. Контрабанда, снаряды, договорняки. Регион постепенно превращался в декорацию для «Безумного Макса», в котором есть воспоминание о прошлом, хаос в настоящем и полное отсутствие перспектив в будущем.
Те пророссийски настроенные люди, которые желали региону судьбы Крыма, обрели его полную противоположность.
Кремль уже не говорит о «народных республиках».
Согласно новым темникам это теперь «неотъемлемая часть Украины», которая должна вернуться на иждивение Киева. Нет больше никакой риторики о «русских» и «русскокультурных», которые должны жить в России – есть лишь Владимир Соловьев, рассказывающий о том, что «Донбассу никто ничего не обещал». Нет никаких историй про «Новороссию» — есть лишь Игорь Стрелков, признающийся, что Кремль хочет обменять статус Донбасса на признание Крыма. Game over.
И самое жалкое зрелище в этот момент представляют все те ребята из Харькова и Одессы, которые по инерции продолжают рассказывать российским СМИ о том, как «юго-восток» скоро поднимется на борьбу с «хунтой».
Ради чего, собственно, они должны это делать? Ради гастролей Бородая и Моторолы? Ради того, чтобы стать полем боя? Ради того, чтобы Кремль кокетливо заявлял о том, что Россия не является стороной конфликта?
Весной прошлого года в Крыму Кремль дал иллюзию заступничества всем своим сторонникам. Он дал им надежду, мобилизовал сепаратизм, усилил центробежность.
А спустя год он разрушил все это своими собственными руками. Год назад можно было агитировать за «Новороссию», кивая на судьбу Крыма. А что теперь предложит пророссийский проповедник своей пастве в Николаеве, Харькове или Одессе? Судьбу Донецка и Луганска?
Обменный курс изменился.
Весной 2014-го в обмен на лояльность Кремлю выдавали российские паспорта.
Летом 2015-го лояльность Москве оплачивается Россией поставками бронетехники и военспецов. Год назад история про сепаратизм получала почти голливудский по своей кинематографичности хеппи-энд. Сегодня в сухом остатке мы имеем трагифарс: территорию забирает не победитель, а проигравший.
Владимир Соловьев думает, что выглядит изящно, когда откровенничает с публикой.
Пусть думает. Пусть говорит.
Павел Казарин, для УП
Источник: http://www.pravda.com.ua/rus/articles/2015/06/26/7072561/Павел Казарин, для УП.
Всякий раз, когда российские спикеры повторяют, что Донбасс надо отдать на поруки Киеву, они забивают гвоздь в крышку «русского мира».
Отныне вся история про «Новороссию» – это история про предательство.
Все девяностые и «нулевые» любая дискуссия о постсоветском пространстве упиралась в главный вопрос – «цивилизационное предложение».
Любые разговоры о том, что бывшим советским республикам надо не дрейфовать на запад, а оставаться под крылом РФ, перекрывались главным вопросом – «А, собственно, зачем?» Ведь два постсоветских десятилетия Россия сама пыталась жить по западному канону – она наряду со всеми своими соседями стояла в очереди к окошку глобального макдональдса.
Она вступала в ВТО, приглашала инвесторов, глобализировала собственный бизнес, служила сырьевым придатком.
Ее элита пыталась быть частью глобальной элиты – отправляла детей на учебу в западные университеты и покупала недвижимость в зоне Шенгена. Россия сама стояла в ожидании франшизы на «западный образ жизни», а потому была изначально вторичной. Ее соседям проще было дрейфовать на запад самостоятельно – не прибегая к посредническим услугам Москвы. Чем, собственно, большинство постсоветских стран и занимались.
Даже на уровне риторики российские лидеры до недавнего времени не позволяли себе «системного антизападничества». Все изменилось лишь полтора года назад во время Майдана. И «Крымская весна» в этом смысле, многими была воспринята именно как разворот на 180 градусов.
В самой России именно аннексия полуострова сплотила вокруг Кремля самые разнородные группы, так или иначе мечтавшие о реванше.
Леваки, националисты, советские имперцы-прохановцы – все они, враждовавшие в девяностые и нулевые, оказались в лагере «коллективного путина». Во всех их спичах красной линией проходила мысль о том, что вот оно – новое российское цивилизационное предложение. Как минимум для тех, кто ощущает себя русским либо русскокультурным.
Главное его содержание звучало подкупающе просто.
Мол, если вы хотите быть с Россией – то достаточно одного вашего желания. Вам не придется воевать, страдать, хоронить близких – к вам придет армия и вернет вас «в родную гавань» без лишних жертв. Все будет как прежде и даже лучше: зарплаты и пенсии вырастут, а риски будут минимальны. Прямо-таки овеществленная мечта о Емеле, все желания которого исполняет державная щука.
Крым стал историей о воплощенном идеале патерналиста: государство делает за тебя всю грязную работу, оставляя тебе право на пожинание плодов. И среди пророссийски настроенных людей на постсоветском пространстве «крымская весна» выступила в роли некоей идеальной модели по «собиранию земель».
Но эта история длилась считанные недели. А потом случился Донбасс.
Война, банды, войны за ресурс. Контрабанда, снаряды, договорняки. Регион постепенно превращался в декорацию для «Безумного Макса», в котором есть воспоминание о прошлом, хаос в настоящем и полное отсутствие перспектив в будущем.
Те пророссийски настроенные люди, которые желали региону судьбы Крыма, обрели его полную противоположность.
Кремль уже не говорит о «народных республиках».
Согласно новым темникам это теперь «неотъемлемая часть Украины», которая должна вернуться на иждивение Киева. Нет больше никакой риторики о «русских» и «русскокультурных», которые должны жить в России – есть лишь Владимир Соловьев, рассказывающий о том, что «Донбассу никто ничего не обещал». Нет никаких историй про «Новороссию» — есть лишь Игорь Стрелков, признающийся, что Кремль хочет обменять статус Донбасса на признание Крыма. Game over.
И самое жалкое зрелище в этот момент представляют все те ребята из Харькова и Одессы, которые по инерции продолжают рассказывать российским СМИ о том, как «юго-восток» скоро поднимется на борьбу с «хунтой».
Ради чего, собственно, они должны это делать? Ради гастролей Бородая и Моторолы? Ради того, чтобы стать полем боя? Ради того, чтобы Кремль кокетливо заявлял о том, что Россия не является стороной конфликта?
Весной прошлого года в Крыму Кремль дал иллюзию заступничества всем своим сторонникам. Он дал им надежду, мобилизовал сепаратизм, усилил центробежность.
А спустя год он разрушил все это своими собственными руками. Год назад можно было агитировать за «Новороссию», кивая на судьбу Крыма. А что теперь предложит пророссийский проповедник своей пастве в Николаеве, Харькове или Одессе? Судьбу Донецка и Луганска?
Обменный курс изменился.
Весной 2014-го в обмен на лояльность Кремлю выдавали российские паспорта.
Летом 2015-го лояльность Москве оплачивается Россией поставками бронетехники и военспецов. Год назад история про сепаратизм получала почти голливудский по своей кинематографичности хеппи-энд. Сегодня в сухом остатке мы имеем трагифарс: территорию забирает не победитель, а проигравший.
Владимир Соловьев думает, что выглядит изящно, когда откровенничает с публикой.
Пусть думает. Пусть говорит.
Павел Казарин, для УП
Источник: http://www.pravda.com.ua/rus/articles/2015/06/26/7072561/

Автор

Олег Базалук

Oleg Bazaluk (February 5, 1968, Lozova, Kharkiv Region, Ukraine) is a Doctor of Philosophical Sciences, Professor, philosopher, political analyst and write. His research interests include interdisciplinary studies in the fields of neurobiology, cognitive psychology, neurophilosophy, and cosmology.