«Ну и подыхайте со своей свободой!»: как Майдан расколол людей и собрал воедино нацию«Ну и подыхайте со своей свободой!»: как Майдан расколол людей и собрал воедино нацию

Евгений Кузьменко для «Цензор.НЕТ»
Многим ли из нас годичной давности Майдан был «до лампочки»? Не будем обманывать себя – да, многим. Но я знаю немало людей, которые, хотя и, по их собственным словам, «без фанатизма восприняли Майдан» — ныне помогают армии и беженцам с Донбасса. Истово помогают, не щадя денег, времени, здоровья.

Впервые об этой теме я всерьез задумался после разговора с активисткой Автомайдана Катей Кувитой. Спокойным, тихим голосом, будто рассуждая о правилах ухаживания за саженцами малины, молодая красивая женщина рассказывала про то, как Евромайдан изменил мир вокруг нее.
— На самом деле очень сильно изменился круг общения; появилось много замечательных друзей, смелых и отважных представителей мужского пола. С ними действительно чувствуешь крепкое плечо. И после этого вернуться в свой предыдущий круг общения, к мужчинам, которые потихоньку отсиживались дома, наблюдая с попкорном в соцсетях или по телевизору, как идет штурм Майдана…Вернуться в тот инертный, латентный социум, который в Фейсбуке мнит себя участником всего — будет очень сложно…
Дело было в декабре 2013 года, вскоре после первого штурма Майдана Независимости. На часах — половина двенадцатого ночи, мы сидим в Катиной машине и, вместе с другими машинами колонны Автомайдана, движемся от Лукьяновского СИЗО, где держат Андрея Дзиндзю и Виктора Смалия, — к следующим пунктам назначения. Испуганно оглядываются выхваченные из темноты светом фар одинокие прохожие; приветственно сигналят встречные машины. А Катя — на тот момент в дневной своей жизни — сотрудник офиса Омбудсмена — объясняет, глядя на дорогу:
— Здесь же все прекрасно понимают, чем рискуют. Одни просто забросили свой бизнес, у других проблемы с бизнесом начинаются извне. Здесь собрались люди, которые ради высоких целей готовы жертвовать своими деньгами, здоровьем, благополучием. Это очень вдохновляет. Вообще здесь такая концентрация позитивной информации и позитивных людей…в своем круге этого не найдешь…
«В своем круге этого не найдешь» — для меня эта Катина фраза стала символом того, что произошло с людьми за этот год. И речь даже не о состоянии внутренней тревоги, к которому привыкаешь; не о привычке по нескольку раз на дню заглядывать в новостные ленты. Просто для многих из нас Майдан стал тектоническим сдвигом личного жизненного пространства. И ландшафт изменился: раньше за окном была степь, а теперь — какой-то подлесок, из глубины которого, к тому же, слышны какие-то выстрелы.
«Я эту вашу революционную ***ню считаю признаком инфантилизма», — сказал мне в начале января человек, которого я много лет считал добрым приятелем. — Обязанность мужчины — заботиться о своей семье, делать карьеру. Ну, плюс есть, выпивать, бегать на сторону — все, что делает жизнь интересной. Здоровым эгоистом надо быть! А вы там у себя в войнушку играете…».
С той поры мы не общаемся, причем инициатива разрыва отношений — вполне себе взаимная. Два товарища, которые до этого вместе съели не один пуд соли, внезапно осознали, что говорят на совершенно разных языках. Настолько разных, что дальнейшие контакты не имели смысла.
Разлом внутри общества происходил болезненно — и по нескольким линиям. Люди поделились на страстных — и равнодушных; смелых — и трусливых; «за тех» — и «за этих». Спорили везде — на кухнях и предприятиях, в барах и публичном транспорте. Вопросы, многие годы казавшиеся второстепенными, теперь бередили душу и будоражили кровь.
Аннексия Крыма и война на Донбассе этот раскол только усугубили. Некогда дружные и схожие друг с другом (аж до «не разлей вода») семьи жили теперь по совершенно разным графикам. Одни после работы шли по супермаркетам, родительским собраниям, гаражным кооперативам; другие — наскоро поужинав, неслись на волонтерские склады разбирать упаковки с бинтами, паковать берцы, принимать детские рисунки на фронт.
Одни за чаем обсуждали перспективы покупки машины; другие — ждали звонка от ушедшего на фронт отца семейства. Уже не первый день он звонил около 10 вечера; связь была гулкой, прерывистой. Старшая дочь после этого еще долго не могла уснуть; сводки с фронта вся семья читала затаив дыхание.
А родные в других городах, по ту сторону границы? Телевизор коверкал души, ссорил целые семейства, разводил людей одной крови по разные стороны баррикад:
— Лида, приезжайте к нам, в Пермь, у вас же там в Киеве — голод, пожары…
— Наташа, да какие пожары, вы меньше своему Киселеву верьте! Ну, бред же какой-то!
Понимаешь, здесь свободные люди, которые…
— Майданутая! Ну, и подыхайте теперь со своей свободой! (шум брошенной трубки, гудки).
В таких ситуациях больше, чем когда-либо, требовались мудрость и терпение.
«Как сохранить отношения? Не говорить о политике, — объясняла мне этим летом радиоведущая и музыкант Соня Сотник. — Причем заметь, что в разговоре первыми стартуем не мы. Это «на старт, внимание, марш!» идет с другой стороны. Ты спокойно звонишь своим друзьям, родственникам, спрашиваешь: как дела? Все ли с тобой хорошо, в безопасности ли твоя жизнь? И ты должен понимать, что сейчас говорить очень сложно. Лучше запретить себе говорить на эти темы — и таким образом сохранить отношения…».
Запретить себе говорить на эти темы? Можно, конечно — но ведь не запретив недоуменные взгляды соседки: и куда эта дура бежит, на ночь глядя? Волонтерствовать? Лучше купила бы себе новые сапоги!
А «дура» бросает ответный взгляд: ну как, как можно быть такой вялой, бездушной, непробиваемой клушей?
«Я, наверное, сравнила бы структуру украинского общества со структурой своего подъезда, — размышляла в том же интервью Соня Сотник. — Взять, к примеру, твой стояк, который ты можешь совершенно спокойно обойти. И вот когда случается беда, то есть люди, которые охотно откликаются, и есть те, кто боится выйти из квартиры: мол, «что это за шум? Лучше я не буду выходить». Плюс к этому есть бабушки, которые активно против…».
Я слушал ее — и вспоминал эпизод из любимой своей книги «Белые одежды» Владимира Дудинцева. Двое рассматривают картину, на которой изображен умирающий полковник лейб-гвардии императора Диоклетиана, тайно крестивший около полутора тысяч христиан и за то по доносу казненный. Один из героев книги объясняет: «Вот видишь, на переднем плане человек. Умирает. Не зря умирает, а за идею. А все равно тяжело. А сзади — те, для кого он шел на опасное дело. На балконах горожанки вывесили ковры. Друг на дружку не смотрят, красуются. Женщина стоит с младенцем, погрузилась в свое материнство. Ну — ей разрешается. Пьяница на мостовой грохнулся и спит. Вдали, посмотри, два философа прогуливаются в мантиях. Беседуют. Солнце ходит вокруг Земли или Земля вокруг Солнца? Возможно ли самозарождение мышей в кувшине с грязным бельем и зернами пшеницы? Ничего еще не доказали, а в мантию уже влезли. А вот тут, справа, два военных. Беседуют о том, как провели вчера ночь. «Канальство, — один говорит. — В пух проигрался, туды его… Но выпивка была знатная. Еле дорогу нашел в казарму». И другой что-то серьезно толкует. А тут человек умирает, в самом центре площади. И все, видишь, ухитряются этого не замечать! Им до лампочки, Федька. Абсолютно до лампочки всем, что кто-то там…».
Многим ли из нас годичной давности Майдан был «до лампочки»? Не будем обманывать себя — да, многим. Но я знаю немало людей, которые, хотя и, по их собственным словам, «без фанатизма восприняли Майдан» — ныне помогают армии и беженцам с Донбасса. Истово помогают, не щадя денег, времени, здоровья.
А сколько из тех, кто минувшей зимой стояли на Майдане, ушли на фронт? Сколько уже погибли ради того, что циники с улыбкой называют «инфантилизмом»? И чего ждать от этих циников, если донбасская война разрастется в общеукраинскую мясорубку?
«Меня стали здорово раздражать салюты и фейерверки, — призналась в недавнем интервью «Цензор.НЕТ» волонтер Галина Алмазова. — Когда слышу эти звуки, машинально напрягаюсь. Более того, ты понимаешь, что сейчас абсолютно не время для фейерверков и салютов. Нет, понятно, что точно так же рождаются дети, кто-то празднует юбилеи. Умом и логикой ты все это понимаешь. Но сердцем — не в силах воспринять…».
Общественным подвижничеством Алмазова начала заниматься задолго до нынешних событий; когда весной прошлого года Киев накрыло диким снегопадом, она вместе с другими неравнодушными выкапывала из-под заносов машины, спасала на вокзалах детей, раскапывала машины. Затем, на Майдане, — возила на своей машине шины, резала бутерброды, закупала медикаменты. Сейчас — снует из тыла на фронт, перевозя важнейший груз для армии. Рискуя жизнью, помогает тем, для кого честь и взаимопомощь — не «инфантилизм», а непременный залог самоуважение.
Да, Майдан отчетливо прочертил разницу между украинцами. Но это — обязательное условие взросления общества. Мы ведь и не подозревали, как много среди нас таких людей! А сейчас смотрим на них — и тянемся вверх, за чужим благородством, чтобы самим стать лучше…
Это потрясающее ощущение, ведь многие из нас уже давно перестали расти и даже забыли, что это такое.
Теперь — вспомнили.
Источник http://censor.net.ua/resonance/313193/nu_i_podyhayite_so_svoeyi_svobodoyi_kak_mayidan_raskolol_lyudeyi_i_sobral_voedino_natsiyuЕвгений Кузьменко для «Цензор.НЕТ»
Многим ли из нас годичной давности Майдан был «до лампочки»? Не будем обманывать себя – да, многим. Но я знаю немало людей, которые, хотя и, по их собственным словам, «без фанатизма восприняли Майдан» — ныне помогают армии и беженцам с Донбасса. Истово помогают, не щадя денег, времени, здоровья.

Впервые об этой теме я всерьез задумался после разговора с активисткой Автомайдана Катей Кувитой. Спокойным, тихим голосом, будто рассуждая о правилах ухаживания за саженцами малины, молодая красивая женщина рассказывала про то, как Евромайдан изменил мир вокруг нее.
— На самом деле очень сильно изменился круг общения; появилось много замечательных друзей, смелых и отважных представителей мужского пола. С ними действительно чувствуешь крепкое плечо. И после этого вернуться в свой предыдущий круг общения, к мужчинам, которые потихоньку отсиживались дома, наблюдая с попкорном в соцсетях или по телевизору, как идет штурм Майдана…Вернуться в тот инертный, латентный социум, который в Фейсбуке мнит себя участником всего — будет очень сложно…
Дело было в декабре 2013 года, вскоре после первого штурма Майдана Независимости. На часах — половина двенадцатого ночи, мы сидим в Катиной машине и, вместе с другими машинами колонны Автомайдана, движемся от Лукьяновского СИЗО, где держат Андрея Дзиндзю и Виктора Смалия, — к следующим пунктам назначения. Испуганно оглядываются выхваченные из темноты светом фар одинокие прохожие; приветственно сигналят встречные машины. А Катя — на тот момент в дневной своей жизни — сотрудник офиса Омбудсмена — объясняет, глядя на дорогу:
— Здесь же все прекрасно понимают, чем рискуют. Одни просто забросили свой бизнес, у других проблемы с бизнесом начинаются извне. Здесь собрались люди, которые ради высоких целей готовы жертвовать своими деньгами, здоровьем, благополучием. Это очень вдохновляет. Вообще здесь такая концентрация позитивной информации и позитивных людей…в своем круге этого не найдешь…
«В своем круге этого не найдешь» — для меня эта Катина фраза стала символом того, что произошло с людьми за этот год. И речь даже не о состоянии внутренней тревоги, к которому привыкаешь; не о привычке по нескольку раз на дню заглядывать в новостные ленты. Просто для многих из нас Майдан стал тектоническим сдвигом личного жизненного пространства. И ландшафт изменился: раньше за окном была степь, а теперь — какой-то подлесок, из глубины которого, к тому же, слышны какие-то выстрелы.
«Я эту вашу революционную ***ню считаю признаком инфантилизма», — сказал мне в начале января человек, которого я много лет считал добрым приятелем. — Обязанность мужчины — заботиться о своей семье, делать карьеру. Ну, плюс есть, выпивать, бегать на сторону — все, что делает жизнь интересной. Здоровым эгоистом надо быть! А вы там у себя в войнушку играете…».
С той поры мы не общаемся, причем инициатива разрыва отношений — вполне себе взаимная. Два товарища, которые до этого вместе съели не один пуд соли, внезапно осознали, что говорят на совершенно разных языках. Настолько разных, что дальнейшие контакты не имели смысла.
Разлом внутри общества происходил болезненно — и по нескольким линиям. Люди поделились на страстных — и равнодушных; смелых — и трусливых; «за тех» — и «за этих». Спорили везде — на кухнях и предприятиях, в барах и публичном транспорте. Вопросы, многие годы казавшиеся второстепенными, теперь бередили душу и будоражили кровь.
Аннексия Крыма и война на Донбассе этот раскол только усугубили. Некогда дружные и схожие друг с другом (аж до «не разлей вода») семьи жили теперь по совершенно разным графикам. Одни после работы шли по супермаркетам, родительским собраниям, гаражным кооперативам; другие — наскоро поужинав, неслись на волонтерские склады разбирать упаковки с бинтами, паковать берцы, принимать детские рисунки на фронт.
Одни за чаем обсуждали перспективы покупки машины; другие — ждали звонка от ушедшего на фронт отца семейства. Уже не первый день он звонил около 10 вечера; связь была гулкой, прерывистой. Старшая дочь после этого еще долго не могла уснуть; сводки с фронта вся семья читала затаив дыхание.
А родные в других городах, по ту сторону границы? Телевизор коверкал души, ссорил целые семейства, разводил людей одной крови по разные стороны баррикад:
— Лида, приезжайте к нам, в Пермь, у вас же там в Киеве — голод, пожары…
— Наташа, да какие пожары, вы меньше своему Киселеву верьте! Ну, бред же какой-то!
Понимаешь, здесь свободные люди, которые…
— Майданутая! Ну, и подыхайте теперь со своей свободой! (шум брошенной трубки, гудки).
В таких ситуациях больше, чем когда-либо, требовались мудрость и терпение.
«Как сохранить отношения? Не говорить о политике, — объясняла мне этим летом радиоведущая и музыкант Соня Сотник. — Причем заметь, что в разговоре первыми стартуем не мы. Это «на старт, внимание, марш!» идет с другой стороны. Ты спокойно звонишь своим друзьям, родственникам, спрашиваешь: как дела? Все ли с тобой хорошо, в безопасности ли твоя жизнь? И ты должен понимать, что сейчас говорить очень сложно. Лучше запретить себе говорить на эти темы — и таким образом сохранить отношения…».
Запретить себе говорить на эти темы? Можно, конечно — но ведь не запретив недоуменные взгляды соседки: и куда эта дура бежит, на ночь глядя? Волонтерствовать? Лучше купила бы себе новые сапоги!
А «дура» бросает ответный взгляд: ну как, как можно быть такой вялой, бездушной, непробиваемой клушей?
«Я, наверное, сравнила бы структуру украинского общества со структурой своего подъезда, — размышляла в том же интервью Соня Сотник. — Взять, к примеру, твой стояк, который ты можешь совершенно спокойно обойти. И вот когда случается беда, то есть люди, которые охотно откликаются, и есть те, кто боится выйти из квартиры: мол, «что это за шум? Лучше я не буду выходить». Плюс к этому есть бабушки, которые активно против…».
Я слушал ее — и вспоминал эпизод из любимой своей книги «Белые одежды» Владимира Дудинцева. Двое рассматривают картину, на которой изображен умирающий полковник лейб-гвардии императора Диоклетиана, тайно крестивший около полутора тысяч христиан и за то по доносу казненный. Один из героев книги объясняет: «Вот видишь, на переднем плане человек. Умирает. Не зря умирает, а за идею. А все равно тяжело. А сзади — те, для кого он шел на опасное дело. На балконах горожанки вывесили ковры. Друг на дружку не смотрят, красуются. Женщина стоит с младенцем, погрузилась в свое материнство. Ну — ей разрешается. Пьяница на мостовой грохнулся и спит. Вдали, посмотри, два философа прогуливаются в мантиях. Беседуют. Солнце ходит вокруг Земли или Земля вокруг Солнца? Возможно ли самозарождение мышей в кувшине с грязным бельем и зернами пшеницы? Ничего еще не доказали, а в мантию уже влезли. А вот тут, справа, два военных. Беседуют о том, как провели вчера ночь. «Канальство, — один говорит. — В пух проигрался, туды его… Но выпивка была знатная. Еле дорогу нашел в казарму». И другой что-то серьезно толкует. А тут человек умирает, в самом центре площади. И все, видишь, ухитряются этого не замечать! Им до лампочки, Федька. Абсолютно до лампочки всем, что кто-то там…».
Многим ли из нас годичной давности Майдан был «до лампочки»? Не будем обманывать себя — да, многим. Но я знаю немало людей, которые, хотя и, по их собственным словам, «без фанатизма восприняли Майдан» — ныне помогают армии и беженцам с Донбасса. Истово помогают, не щадя денег, времени, здоровья.
А сколько из тех, кто минувшей зимой стояли на Майдане, ушли на фронт? Сколько уже погибли ради того, что циники с улыбкой называют «инфантилизмом»? И чего ждать от этих циников, если донбасская война разрастется в общеукраинскую мясорубку?
«Меня стали здорово раздражать салюты и фейерверки, — призналась в недавнем интервью «Цензор.НЕТ» волонтер Галина Алмазова. — Когда слышу эти звуки, машинально напрягаюсь. Более того, ты понимаешь, что сейчас абсолютно не время для фейерверков и салютов. Нет, понятно, что точно так же рождаются дети, кто-то празднует юбилеи. Умом и логикой ты все это понимаешь. Но сердцем — не в силах воспринять…».
Общественным подвижничеством Алмазова начала заниматься задолго до нынешних событий; когда весной прошлого года Киев накрыло диким снегопадом, она вместе с другими неравнодушными выкапывала из-под заносов машины, спасала на вокзалах детей, раскапывала машины. Затем, на Майдане, — возила на своей машине шины, резала бутерброды, закупала медикаменты. Сейчас — снует из тыла на фронт, перевозя важнейший груз для армии. Рискуя жизнью, помогает тем, для кого честь и взаимопомощь — не «инфантилизм», а непременный залог самоуважение.
Да, Майдан отчетливо прочертил разницу между украинцами. Но это — обязательное условие взросления общества. Мы ведь и не подозревали, как много среди нас таких людей! А сейчас смотрим на них — и тянемся вверх, за чужим благородством, чтобы самим стать лучше…
Это потрясающее ощущение, ведь многие из нас уже давно перестали расти и даже забыли, что это такое.
Теперь — вспомнили.
Источник http://censor.net.ua/resonance/313193/nu_i_podyhayite_so_svoeyi_svobodoyi_kak_mayidan_raskolol_lyudeyi_i_sobral_voedino_natsiyu

Автор

Олег Базалук

Oleg Bazaluk (February 5, 1968, Lozova, Kharkiv Region, Ukraine) is a Doctor of Philosophical Sciences, Professor, philosopher, political analyst and write. His research interests include interdisciplinary studies in the fields of neurobiology, cognitive psychology, neurophilosophy, and cosmology.